30 сребреников – 2. Путь Скорби

Глава 1

7 апреля 1455 A. D., Неаполь, Неаполитанское королевство

Вызывать архиепископа повесткой было явно моветоном, к тому же мы с ним на фоне взаимных финансовых махинаций даже чуточку сблизились, так что я попросил инквизиторов составить мне компанию, идя на ужин к архиепископу Неаполя. Он правда не знал, что мы будем у него в гостях, но когда слуги доложили, кто к нему явился в дом без приглашения, но благоразумно пригласил нас внутрь и даже не сильно возмущался при этом.

— Ваше преосвященство, — я был на руках Бернарда, поскольку Алонсо был занят начавшимся ремонтом монастыря францисканцев, а поскольку я не сильно доверял его настоятелю, то мой управляющий был там постоянно, ведя переговоры с главами цехов тех, кто этот ремонт осуществлял. Так что последнее время Бернард, несмотря на свою заживающую руку и невозможность сидеть, был моим постоянным носильщиком, что впрочем не было ему в тягость.

— Братья, прошу присоединиться к моей скромной трапезе, — Ринальдо Пишичелло пригласил нас за стол и приказал слугам принести дополнительные приборы.

— Ваше преосвященство, — пока все рассаживались и ждали приноса столовых принадлежностей, я обратился к нему, — мы с братьями решили, что можем поговорить с вами об одном деле, касающимся вас, без приглашения вас в магистрат.

Уши архиепископа сразу навострились.

— Несомненно правильное решение брат Иньиго, но о каком деле идёт речь? — осторожно поинтересовался он.

— В ваших разночтениях с Лоренцо Валла, — мягко ответил отец Иаков, — как вы знаете, после отъезда из Неаполя, он помирился с покинувшим нас недавно папой Николаем V и занимал при нём должность апостолического секретаря и каноника Латеранской базилики.

— Он в своих работах высказывал мнение, что возможно кровь Христова, пролитая во время Страстей, не соединилась с божественной сущностью Христа в течение трёх дней его погребения, — склонил в упрямом жесте голову архиепископ, — что является явной ересью и я не могу оставить это без внимания.

— Ваше преосвященство, — мирно поднял я свою дрожащую руку, — я встретился в Риме со многими известными богословами и все меня заверили, что это сложный дискуссионный вопрос, ответ на который может дать как минимум большая встреча специалистов или как максимум Собор. Никто не смог сказать однозначно — ересь это или нет, так как в каноничных текстах нет однозначного ответа на этот вопрос. Другое дело апокрифы…

Тут я сделал паузу, а инквизиторы при этом слове сразу напряглись.

— В них есть упоминания об этом, но вы правда хотите, чтобы мы погрузились в их изучение? — поинтересовался я.

Архиепископ дураком точно не был. За изучение и главное проповедование «серых» текстов, вне каноничных четырёх Евангелие можно было с лёгкостью попасть на костёр.

— Таких мыслей у меня не было брат Иньиго, — быстро ответил он.

— Я в свою очередь, когда был в Риме, разговаривал с Лоренцо Валла, — неожиданно для меня признался брат Иаков, — он сказал, что напишет письмо папе, где откажется от этих слов, если они вызывают смущение в его творчестве. Уверен, что такое письмо было написано, ведь прошло столько времени с нашего отъезда.

— Если такое письмо действительно существует, — архиепископ схватился за подданное ему монахом бревно, — это решит все разногласия между нами.

— Брат Иньиго, — на меня вопросительно посмотрел отец Иаков.

— Сегодня же гонец уедет в Рим, — кивнул я, — если письмо есть, он привезёт ответ, и мы все с радостью закроем этот вопрос.

— Согласен, — архиепископ кивнул, и показал на накрытый и подготовленный стол, — тогда если дела решены, прошу всех поужинать.

Не отказался из вежливости никто, даже отец Иаков, который стал есть только хлеб, к остальному даже не притронулся, но все просто не стали обращать на это внимание.

— Брат Иньиго, — ко мне обратился архиепископ Ринальдо, чтобы заполнить тишину за столом, — вы очень интересны не только мне, но и многим в этом городе. Не могли бы вы немного рассказать о себе?

— Ваше преосвященство за малостью лет, мне особо нечего и рассказывать, — улыбнулся я, — милостью божьей пришёл я в этот мир таким, какой я есть и если бы не доброта кардинала Торквемада, то я бы так и остался затворником Гвадалахарского дворца Мендоса в Кастилии.

— Он привёз вас в Рим? — поинтересовался он.

— Совершенно верно ваше преосвященство, — согласился я, — он и монсеньор кардинал Борджиа были так любезны, что приютили меня у себя и нашли мне учителей, так что я им обоим обязан тем, что сейчас имею.

— Ваша скромность брат достойна похвалы, — в разговор вмешался брат Иаков, — мне же многие говорили как раз обратное.

Архиепископ Ринальдо заинтересованно посмотрел на него, но тот с улыбкой отказался объяснять свои слова.

— В общем ваше преосвященство, — попытался я закончить разговор о себе, — я не та фигура, которая достойна обсуждения за таким столом, на котором присутствуют такие священники, как вы и мои братья по расследованию.

Я не стал перечислять поимённо, чтобы не было кому-то обидно, что его забыли, так что продолжил.

— Не могли бы вы, кстати, ваше преосвященство просветить и мне один непонятный момент, — обратился я к нему.

— Какой же брат? — поинтересовался он.

— Папа Николай V, мир его душе, — перекрестился я, — как я понял не был дружен с королём Арагона, нынешним правителем Неаполитанского королевства?

— Дружен? — тот даже фыркнул, — они друг друга ненавидели. Так что ваш приезд стал очевидным продолжением этой взаимной ненависти друг к другу.

— Так и думал, что вопрос веры был лишь предлогом этой поездки, — я искоса посмотрел на брата Иакова, но тот сделал вид, что ничего не знает.

— В это в Неаполе никто не поверил, — поморщился архиепископ Ринальдо, — все прекрасно поняли, что это месть королю Альфонсу за закрытие филиала инквизиции.

— Простите братья, — он обратился к священникам, — но не в моих силах было отменить этот приказ.

— Ваше преосвященство, — с поклоном ответил отец Стефан, — мы это прекрасно знаем, и не можем вас осуждать за это. К сожалению мирские дела, бывают выше божьих.

— Истинно так брат. Аминь, — со вздохом тот перекрестился, и мы все тут же повторили этот жест за ним.

Дальше отец Стефан перешёл на какие-то местные вопросы, которые были понятны только им и архиепископу Ринальдо, так что ужин закончился можно сказать в спокойной и дружеской обстановке, уж точно лучше, чем начинался. Так что мы засобирались, когда поняли, что пора уходить. Архиепископ даже пошёл нас провожать, видимо так ему понравилась беседа и компания. Монахи вышли за дверь, а я прощался с ним, сидя в кенгурятнике за спиной Бернарда. Он неожиданно сделал два шага ближе и тихо поинтересовался.

— Как идёт наше дело?

— Прекрасно ваше преосвященство, — на моём лице расплылась блаженная улыбка.

Поскольку все инквизиторы были согласны сотрудничать с королём, их люди знали, что им заплатят за небольшие нарушения записей в протоколах допросах, так что маховик расследования крутился с такой скоростью, что было любо дорого смотреть. И если остальные не столь значимые дела расследовались с определённым скрипом, то допросы дворян, которые попали в опальный список короля Альфонсо, теперь шли каждый день, вызывая массу недовольства среди них.

— Город полнится слухами и тревогами, многие мои знакомые из ближайшего круга Его высочества переживают, как бы и их не затронули эти допросы, — признался он мне с явным намёком.

— Ваше преосвященство, — я внимательно посмотрел на него, — если их нет в кое-каком списке, можете их заверить, что максимум что им грозит в этом расследовании, это возможность лицезреть меня на недолгой с ними беседе.

— Тогда я завтра их успокою, поскольку рассчитываю на вас брат Иньиго, — он внимательно посмотрел на меня, — и ваше слово.

— Ваше преосвященство, я придерживаюсь договорённостей с вами и с королём, — я не понял почему его эта тема так беспокоила, когда всё было обговорено и условлено, — у вас есть сомнения в этом? Можете открыто мне о них сказать, поскольку я не чувствую за собой какой-то вины.

— Завтра на допрос вы вызвали всю семью маркиза де Орена, — смущённо сознался он, — я бы хотел знать, что с ними обойдутся достойно.

— Мой дорогой друг, — я облегчённо выдохнул, — вы могли не ходить вокруг да около и просто меня попросить об этом. Я тогда завтра лично буду присутствовать на их допросе и прослежу, чтобы маркизу не задавали никаких компрометирующих вопросов.

— «Чего ради ты так из-за него заволновался? — удивился я про себя».

Мой ответ его не успокоил и он протянул мне руку, аккуратно пожав мою небольшую кисть.

— Я вчера написал в Рим, — медленно сказал он, — где высоко оценил вас и ваши старания в проводимом расследовании.

— Вашу помощь в нём же, я также высоко оценил в своём письме-отчёте неделей раньше ваше преосвященство, — поклонился я, — поэтому прошу вас, если у вас есть ко мне вопросы, смело задавайте их мне напрямую, у меня и в мыслях нет причинить вам какой-либо вред. Скажу вам откровенно, мне нужно выжать из Неаполя пятьдесят тысяч флоринов, чтобы задобрить нового папу, кого бы ни избрали на этот пост и успешно завершить расследование, чтобы к нему не было вопросов ни у нового папы, ни у короля Альфонсо. Так что плести какие-то интриги или оставаться здесь надолго, не в моих намерениях.

— Тогда если это так, то у меня будет личная просьба к вам, синьор Иньиго, — слабо улыбнулся мне архиепископ Ринальдо, — с другими братьями я договорюсь, но прошу вас сделать так, чтобы на этом допросе не присутствовал брат Иаков. Вы с ним близки, уверен он вас послушает.

Тут в мою голову стали закрадываться подозрения.

— Вас беспокоит допрос самого маркиза или кого-то конкретно в его семье? — невинно поинтересовался я.

— Его дочери, синьорине Франчески, — кивнул он, внимательно смотря за моим поведением.

— Тогда я делаю всё, что в моих силах ваше преосвященство, доброй ночи, — я поклонился и показал Бернарду, что теперь мы точно уходим.

На улице меня ждали монахи, и швейцарец позаботился о повозках, чтобы мы доехали до монастыря на них. Поскольку уже было сильно поздно, то не стал артачиться по этому поводу даже отец Иаков, который молча сел на своё место в одной из них и не стал говорить, что пойдёт пешком.

— Вы грустны отец Иаков? — поинтересовался я у него, благо что в нашей повозке были только мы с ним и огромный швейцарец, занявший со своей раненой попой всю вторую часть сиденья напротив.

— У меня чувство, что я предаю себя, оговаривая невинных людей, — ответил он тихо, чтобы это слышал только я, — новые имена попадают в опросные листы просто так.

— Почему же вы говорите об этом только сейчас? — я остро посмотрел на него, — а не тогда, когда мы совместно принимали об этом решение?

— Я думал, что мои мысли о судьбе мальчика и других детей, которые смогут жить в монастыре после ремонта, смогут заглушить мою совесть по этому поводу, — признался он, — но это оказалось не так.

— М-да, — задумался я и понял, что это может стать большой проблемой, так что нельзя было спускать его слова на тормозах, а в свете сказанного мне только что архиепископом Ринальдо, так и вообще опасно.

— Давайте тогда скажем остальным, чтобы ускорить процесс расследования вы отойдёте от дел, связанных с дворянами, — предложил я, — будете заниматься другими делами, коих у нас тоже накопилось порядочно. Я помню есть неразобранные дела по поводу монахов и их пьянок в церкви, а также наёмника, который напал с ножом на статую Девы Марии.

— Нет смысла обманывать, — улыбнулся он моим словам, — когда можно обойтись правдой.

— Вы против отец Иаков? — удивился я.

— Нет, — он покачал головой, — просто скажем остальным, что у меня стала прогрессировать мигрень, что является правдой и поэтому я решил заняться делами попроще.

— Я ровно это же и предложил минутой раньше, — проворчал я и сразу убирая голову от чужой руки, которая попыталась взъерошить мне волосы на голове.

— Отец Иаков, — возмутился я, — я вам не ребёнок!

Со стороны соседнего сиденья послышалось сдержанное фырканье, а сам инквизитор хоть и убрал руку, но также сидел, улыбаясь всю оставшуюся дорогу, начав меня снова этим бесить.

Раздражение было таким сильным от самой сложившейся ситуации, что когда мы стали расходиться по своим келиям и Бернард спустил меня на кровать, чтобы переодеть, я с размаха хотел пнуть кошку, которая нагло разлеглась прямо на моей кровати, но тут отец Иаков бросился и подставил под мой удар своё тело, закрывая собой кошку. Понятно моих невеликих сил не хватило на то, чтобы причинить ему вред, но сама ситуация мне не понравилась. Словно маленькая трещинка появилась, между нами, из-за того, что я его пнул.

Мне не стало стыдно, лишь было неприятное чувство, что обидел близкого для себя человека, которого я считал другом, так что приказал Бернарду быстро подойти к старику, чтобы ему помочь, извиняясь за то, что произошло.

— Простите отец, простите, но это просто животное, я хотел пнуть кошку, а не вас, — бормотал я, чувствуя себя крайне неудобно.

Швейцарец помог монаху сесть и опереться спиной на кровать.

— Благодарю тебя сын мой, — отец Иаков обратился к нему, — а сейчас оставь нас ненадолго одних.

Швейцарец кивнул и быстро отодвинулся, а сидящий на кровати и поглаживающий взъерошенную от злости кошку монах, остро посмотрел на меня.

— Иньиго, — он мягко посмотрел на меня, — позволь мне рассказать тебе одну историю.

— Да отец, конечно, — кивнул я, не совсем понимая, как в случившемся нам поможет его история.

— Жил на свете один мальчик и был у него друг, близкий друг, — он не сводил с меня взгляда, — они дружили так сильно, что казалось не было сил, которые могли их разлучить. Они мечтали вырасти, стать сильными и смелыми, чтобы покорить весь мир.

— Начало уже не очень отец Иаков, — признался я, когда он сделал паузу в своём рассказе, — обычно после такого следуют печальные события и ещё более плохой финал.

Он пристально осмотрел на меня.

— Эта история не станет исключением из твоего правила, — кивнул он, — в деревне, где они жили начали пропадать кошки и собаки, а вскоре жители начали находить их растерзанные кем-то тела. И если вначале подумали о диких животных, но прибывший в деревню священник сказал, что это всё дело рук человека, поскольку на их телах виднелись раны, оставленные железом.

— Эта история мне продолжает не нравиться, — моё сердце отчего-то сильно забилось в груди.

— Животные продолжали пропадать ещё пару лет, пусть и не так часто, как раньше, поскольку все стали пристальнее следить за своими питомцами, — продолжил он, — пока однажды не пропала дочь мельника.

Я нахмурился ещё сильнее, а он продолжил.

— Её тело всплыло в реке две недели спустя, истерзанное, искалеченное, имевшее те же раны, что раньше видели на животных, — тихо продолжил он, — это так взволновало людей, что они написали барону, который владел этими землями и уже через месяц в деревню приехал инквизитор.

— Что было дальше отец? — хмуро поинтересовался я, так как давно в себе чувствовал желание кого-то помучить или жестоко наказать, и только по причине ума, железной воли и главное своей телесной немочи не мог этого сделать.

— Правда раскрылась быстро, опытный инквизитор установил виновника всех смертей и его отправили на виселицу, с тех самых пор в деревне перестали пропадать животные, — он сделал паузу.

— Что случилось со вторым мальчиком? — хмуро поинтересовался я, — вы же не зря начали эту историю с двух друзей.

— Он сам стал монахом, а потом инквизитором, — отец Иаков посмотрел мне прямо в глаза, — как и твои учителя Иньиго, я вижу твоё блестящее будущее. Никто из нас не сомневается, что тебя ждёт что-то грандиозное с таким умом и способностями. И понимаю, что я никто для тебя, и не вправе давать советы.

— Отец Иаков — это не так, — я хмуро посмотрел на него, — я думал мы стали с вами друзьями.

— Я до сих пор так считаю, ты стал близок мне, словно сын, которого у меня никогда не было, — кивнул он, — но заклинаю тебя Господом нашим Иньиго. Подави в себе это! Всё всегда начинается с животных, поверь мне, я видел это не один раз. Всегда одно и то же — растерзанные животные, затем растерзанные девушки и женщины.

Я сглотнул комок накопившейся слюны, и пусть в глубине души никаких моральных терзаний за случившееся у меня не возникло, но мнение этого человека для меня было важно. Я никогда до него не видел столь сильной веры в Бога и главное таких людей, что на фоне развращённого и утопающего в похоти и разврате Рима для меня стало настоящим шоком. При взгляде на действия и поступки отца Иакова хотелось и самому стать чуточку лучше.

Он поднялся с кровати и подошёл ко мне, опускаясь на колени.

— Помолимся Иньиго, я прошу тебя.

Монах стал молиться за меня и спасение моей души, а я много думал за эти небольшие пять минут, что мы шептали молитву. Когда он закончил, я посмотрел на него и сказал.

— Даю вам слово отец Иньиго, я не стану таким, каким был ваш первый друг. Клянусь вам в этом своей душой.

Он счастливо улыбнулся и обнял меня, а я не стал уклоняться от чужих объятий, хотя обычно они были мне противны. Старик осторожно отодвинулся и поцеловал меня в лоб.

— Я верю тебе Иньиго, верю твоему слову.

— Бернард! — крикнул я, чтобы скрыть неловкость момента, — чего встал словно дерево в поле. Мне нужно переодеться.

Тот быстро подбежал и видя, что между мной и отцом Иаковым что-то произошло, но мы вроде как помирились, быстро поднял кошку с кровати и пересадил её на стул.

— Всё хорошо синьор Иньиго? — тихо спросил меня он.

— Да, Бернард, я извинился, он меня простил. Это же отец Иаков, — тяжело вздохнул я и больше не проронил ни слова пока он готовил меня ко сну, а швейцарец, видя, что я в глубоких раздумьях, не стал меня трогать, а лишь оставив мне книгу и две горящие свечи, мышкой выскользнул из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.