Баламут 2

Глава 1

…Как я и предполагал, корхи раскурочивали савватеевскую клинику святого Еремея Искусника предельно добросовестно, то есть, системно и без какой-либо спешки. Все бы ничего, но с раннего утра небо начало затягивать низкими серыми облаками, а перспектива проходить сквозь форт, забитый тварями с Той Стороны, под моросящий дождик или, не дай бог, ливень, не радовала от слова «совсем». Вот я и напрягался. Вернее, мысленно уговаривал «головастиков», руководивших мародеркой, как можно быстрее начинать внеплановый осмотр добра, выложенного перед зданием, и приступать к загрузке самых ценных трофеев в бляхи с пространственными карманами большой емкости. Увы, эта «бригада» никуда не торопилась — «работяги» старательно изображали муравьев, заходя в клинику через раскуроченный дверной проем приемного покоя и выволакивая наружу вырванные с мясом операционные и лабораторные столы, стоматологические и гинекологические кресла, всевозможное оборудование небольших размеров, блоки управления и отдельные фрагменты крупного, ящики с инструментами, лекарства, термостаты и что-то там еще, а их начальство командовало.

Слава богу, ближе к пятнадцати ноль-ноль нам вдруг улыбнулась Удача. Причем во все тридцать два зуба: в четырнадцать сорок две на самом краю области досягаемости чувства леса появилась еще одна группа силуэтов, движущаяся в «нашу» сторону, через восемь минут появилась в поле зрения, а без четырех три прошла на задний двор, огляделась по сторонам и вызвала к себе «бригадиров».

Те не заставили себя ждать — вылетели из здания, в темпе прогнулись перед Большим Начальством и, доложив о ходе работ, устроили обзорную экскурсию, видимо, не захотев показаться голословными. Пока «продвинутый головастик», пятерка «магов», четыре «танка», девять «тяжей» и остальная «свита» бродили между рядами, тормозя чуть ли не перед каждой кучей, мы, кажется, даже не дышали. Что не помешало определить среднюю скорость процессии и как следует подготовиться. Поэтому Дарья Ростиславовна сплела и сфокусировала нужное заклинание секунд за пятнадцать до того, как корхи поравнялись с горой из самого блестящего добра. А когда твари замерли перед криогенными хранилищами, газификаторами и баллонами высокого давления с медицинским кислородом, двуокисью углерода, закисью азота и стерильным воздухом, зачем-то вгляделись в маркировку и потянулись к «свиткам», дала жару. В буквальном смысле этого выражения.

Рвануло так, что зашаталась высотка, в которой мы притаились. А про стекла, межкомнатные двери и наши сферы я вообще не говорю — их просто сдуло. Увы, вместе с слухом. Но в тот момент нам было не до него: сразу после взрыва мы с Шаховой повыпрыгивали из окна и рванули добивать немногих корхов, техно-артефактные защитные комплексы которых каким-то образом выдержали настолько чудовищные удары. И буйствовали порядка двух минут, прикладываясь к недобиткам то магией, то сталью. А Долгорукая все это время… хм… нарабатывала иммунитет к непередаваемому аромату «крови» тварей.

Как и следовало ожидать, наша пара выполнила поставленную задачу заметно быстрее, чем государыня, поэтому мы подбежали к ней и быстро, но бережно протащили по заранее оговоренному маршруту. А когда оббежали многоэтажку и подлетели к раскуроченному остову какого-то внедорожника, разделили обязанности — Лариса Яковлевна начала проверять, не навредила ли спешка заживающим переломам Императрицы, а я выдернул из-под рамы рваный и намеренно испачканный кусок целлофана, отшвырнул его в сторону и вытянул на свет добычу из магазина спорттоваров — туристические велики.

Несмотря на то, что остаточные явления от убийственной «прививки» еще не прошли, Долгорукая довольно-таки бодро забралась на багажник моего экземпляра, вцепилась здоровой рукой в раму и дала понять, что готова. Мы с Язвой сразу же тронулись с места, закрутили педалями, плавно набрали максимальную скорость и покатили по направлению к юго-восточной окраине Савватеевки.

Как ни странно, с направлением и выбором маршрута не прогадали — за все двадцать четыре минуты гонки на пределе возможностей я всего несколько раз цеплял чувством леса силуэты «бегунков», да и тех на параллельных улицах. Поэтому до последних поместий на проспекте Авиаторов доехали без приключений, зарулили в распахнутые ворота первого попавшегося, сняли с велосипедов колеса, затолкали «наборы» в пустую трофейную «грузовую» бляху и, наконец, спрятались под маревами и «Хамелеоном». Не тупили и потом — построились в походный ордер, вернулись на проспект и перешли на жалкое подобие бега, так как двигаться в нормальном темпе государыне мешали не только сломанные ребра, ключица и рука, но и сродства с Огнем и Смертью, в принципе не позволяющие пользоваться плетениями волчьего скока и крыльев ветра.

Следующие несколько минут я злился из-за того, что время поджимало, а группа еле ползла. Но, вопреки моим опасениям, мы успели пересечь мини-Окружную, «затереть» следы, оставленные на пятидесятиметровой полосе отчуждения у ограды военного аэродрома, и перелезть через саму ограду за пару минут до появления первых поисковых групп. Тем не менее, сбавлять темп я и не подумал, так как видел, с какой скоростью темнеет небо, и уже чувствовал запах влаги. Короче говоря, до КПП «Девятки» мы доплелись достаточно быстро, тихой сапой обошли толпы перевозбужденных корхов, выскользнули за Стену через самую маленькую дыру и побрели к далекому лесу…

…Первые капли начинающегося ливня застучали по кронам лиственниц минут через пять-семь после того, как мы добрались до тайги. Понимая, что очень скоро группа начнет оставлять за собой след, скрыть который мне не хватит сил, я скинул марево и попросил государыню хоть немного ускориться. И правильно сделал: не успели мы дойти до Мечты Безумного Рыболова, как небеса разверзлись, и началось самое настоящее светопреставление! Впрочем, и в этой бочке дегтя нашлась небольшая ложка меда: сплошная стена из воды, обрушившаяся на лес, существенно «порезала» видимость, поэтому я без какого-либо внутреннего сопротивления отправил спутниц смывать пот прямо при свете дня. А сам метнулся к ели с самыми густыми нижними лапами и сосредоточился на превращении красно-зеленого шалаша в убежище, надежно защищенное от дождя.

Пока создавал «потолок» из камуфлированной прорезиненной ткани, делил полезный объем на отдельные «комнатки», застилал «полы» ковриками и наводил хоть какой-то уют, дамы успели закончить с водными процедурами и потерялись. В смысле, не поняли, куда я делся, и запаниковали. Пришлось выбираться наружу, обозначать свое присутствие, краем сознания отмечать упертость Шаховой, продолжавшей изображать влюбленную женщину даже в этот момент, и гасить раздражение, появившееся из-за слишком естественной игры этой женщины.

Само собой, посмотрел и на Долгорукую, но оценить состояние ее души не смог даже по выражению лица: продолжив обдумывать какой-то серьезный вопрос, она на автомате включила режим Императрицы и несла себя на подъем так, как будто шествовала сквозь толпу придворных по какому-нибудь залу для приемов. И, как ни странно, ощущалась ею, хотя насквозь мокрый комбез, надетый после купания, никак не походил на вечернее платье или деловой костюм.

Серая муть, заволакивавшая большую часть сознания, отбивала всякое желание говорить, однако объяснять что-либо жестами хотелось еще меньше, поэтому я подождал, пока женщины приблизятся, и выдавил несколько фраз:

— Залезайте под эту ель. Устраивайтесь надолго. Я помоюсь, затру следы и вернусь.

Дамы вгляделись в мое лицо, потемнели и без того не особо «светлыми» взглядами, но кивнули, по очереди сложились в три погибели, скользнули под самую большую лапу и застыли в «прихожей». Судя по «картинке», даруемой чувством леса, замерли, стоя на коленях. Потом вытащили из колец полотенца и начали сушиться, а дальше я смотреть не стал — спустился к озеру, разделся, зашел в воду и попробовал отрешиться от воспоминаний, связанных с этим местом. Вернее, начал фокусировать внимание чуть ли не на каждом отдельно взятом действии. Увы, получалось неважно: куда бы я ни смотрел и как бы ни сосредотачивался, перед глазами все равно мелькали картинки из недавнего прошлого. Причем самые разные: с улыбающейся Смирновой, смущающейся Долгорукой-младшей, испуганной Горчаковой и так далее. И каждая все увеличивала и увеличивала тяжесть неподъемного груза на сердце. В общем, следы я затирал добросовестно, но совершенно бездумно. Потом доплелся до «шалаша», кое-как высушил тело и волосы, натянул белье, спортивный костюм и носки, перебрался в «свою спальню» и обнаружил, что перегородка, отделявшая ее от «спальни для женщин», свернута и надежно закреплена под «потолком».

Выяснять, по какой причине, не было ни сил, ни желания, поэтому, добравшись до своего спальника, придвинутого к спальнику Шаховой, я упал лицом вниз, закрыл глаза, расслабился и попробовал отключиться. Ага, так мне это и позволили: буквально через мгновение Язва ласково прикоснулась к плечу и негромко, но очень твердо потребовала, чтобы я сначала поел.

Сопротивляться было бессмысленно — за последние двое суток я не раз убеждался в том, что женщина, принимавшая мою сторону всегда и во всем, в вопросе заботы обо мне-любимом становится самым настоящим цербером. Так что сдался без разговоров. Правда, попробовал схитрить, достав из перстня ополовиненную коробку с сухпаем, но без толку — «надсмотрщица», не прекращавшая бдеть, выделила еще половину порции из своих запасов и вынудила съесть даже печеное. Затем убрала мусор в пространственный карман, перелезла через меня, сдвинула на свое место и обняла со спины. А государыня, лицо которой оказалось аккурат перед моим, искривила губы в жалком подобии грустной улыбки и вздохнула:

— Как ни сложно это признавать, но жизнь продолжается даже после того, как из нее уходят самые близкие и родные…

— Мы ни в коем случае не призываем забыть Татьяну Ивановну и Яринку, но рвать себе душу так, как это делаешь ты — последнее дело… — в унисон ей продолжила Лариса Яковлевна, почувствовав, что я напрягся и начал злиться. — Люби, вспоминай, грусти, мсти, но делай все это, не разрушая себя!

— Я делаю все, что должно… — донеслось откуда-то со стороны, и я вдруг понял, что эта фраза сорвалась с моих уст.

— Да, делаешь… — согласились обе женщины, но Язва замолчала, а Дарья Ростиславовна продолжила излагать их общие мысли: — Пока делаешь, так как твой внутренний стержень все еще не разрушен, и ты все еще в состоянии ставить чувство долга на первое место. К слову, пытайся я тебя забалтывать, в этом месте обязательно заявила бы, что именно поэтому все еще живы и мы с Ларой. Но я испытываю те же чувства, что и ты, поэтому знаю, что эта фраза за душу не зацепит. Вот и хочу поделиться той, которая помогает держаться мне: тем, кого мы потеряли, было бы больно видеть, как их любимые себя уничтожают!

— Попробуй поставить себя на место Татьяны Ивановны и представить, что ты погиб, а она жива. Но не живет, а стремительно увядает от горя… — добавила Язва и притянула меня к себе. Я бездумно «зацепил» ее щупом и мысленно вздохнул — Шахова, даже просто сочувствуя, испытывала ничуть не меньшую боль, чем я! А через миг услышал фразу, добавившую и без того убедительным аргументам этой парочки воистину неподъемный вес: — Или представь, что сейчас чувствую я, женщина, не представляющая жизни без тебя!

Долгорукая как-то почувствовала, что ледяная броня на моей душе стала трескаться, и нанесла еще один удар — ласково, по-матерински, посмотрела в глаза и улыбнулась снова. На этот раз так печально, что у меня оборвалось сердце:

— Терять любимых невыносимо. Если не опираться на тех, кто еще жив и искренне сопереживает вместе с тобой. Да, нелегко и с такой поддержкой. Но она действительно помогает. И раз тебе есть, с кем делиться болью, то делись ею, ладно?

Щуп, коснувшийся жилы Императрицы, чуть не утопил меня в куда более безбрежном океане боли, чем мой, и подарил четкую уверенность в том, что ей, в отличие от меня, делиться, по большому счету, и не с кем. После чего помог увидеть нашу троицу со стороны, то есть, понять, что мы с Шаховой лежим вместе и ощущаемся парой, а Долгорукая, устроившаяся напротив нас, наверняка сходит с ума от одиночества. Но даже так, в смысле, чувствуя себя бесконечно одинокой, старается помочь не сломаться мне, мальчишке, годящемуся ей в сыновья!

Тут меня обожгло чувством невероятно жгучего стыда: мне помогала мать, потерявшая ребенка, а я, считавший себя мужчиной, упивался своим горем, вместо того, чтобы делать то, что должно!!! Вот я голову и потерял — абсолютно без участия разума придвинулся вплотную к этой женщине, чтобы не потревожить сломанные и надежно зафиксированные кости, осторожно заключил ее в объятия и дал волю сердцу:

— Буду. Клянусь Силой! Кроме того, помогу отомстить за Ярину, чего бы это мне ни стоило! И еще одно: вам тоже есть, с кем делиться болью — мы с Ларой всегда рядом, всегда поймем, всегда поддержим и никогда не предадим!

Удивительно, но этот порыв лег на ее душу, как родной. Правда, не сразу — первые несколько мгновений Долгорукая не понимала, как реагировать на это «безумие». Но стоило Язве положить руку на ее поясницу и повторить мои слова, как закаменевшая было спина полностью расслабилась, лицо уткнулось мне в шею, а пальцы левой, пострадавшей руки, коснулись моих ребер.

Нет, слово «спасибо» не прозвучало, хотя следующие несколько минут Дарью Ростиславовну и переполняло чувство благодарности — Долгорукая ограничилась коротким кивком, подтвердившим заключение чего-то вроде договора о дружбе, и позволила себе побыть слабой женщиной. Увы, совсем недолго — через пару минут к относительному спокойствию в ее эмоциях вдруг добавилась горечь, и государыня попробовала отстраниться. Хотя страшно не хотела, чтобы я ее отпускал. И этот «крик» истосковавшейся души оказался настолько сильным, что я сделал еще одну «глупость» — не стал размыкать объятия. А для того, чтобы ненароком не обидеть, подкрепил «бездействие» откровенностью:

— Дарья Ростиславовна, у меня есть слабенькое сродство к Разуму, и я чувствую, чего вы сейчас хотите на самом деле! Так что не перестану делиться теплом души до тех пор, пока вы сами этого не захотите.

Этот аргумент был принят, пусть и с небольшим «скрипом»: немного поколебавшись, женщина сдалась, облегченно выдохнула и заявила, что я, оказывается, полон сюрпризов. Потом потихоньку пригрелась и…. задремала. А ровно в двадцать один ноль-ноль вздрогнула, проснулась, слишком резко отодвинулась эдак на полметра, поморщилась от боли и поймала мой взгляд:

— Что это было?!

— Это мои. В смысле, засечники. Уничтожили сразу три обелиска корхов.

— Угумс… — довольно мурлыкнула Шахова, потянула меня за плечо и вынудила лечь на спину. Потом «зафиксировала» локтем и коленом, выяснила точное время, взглядом предложила Дарье Ростиславовне подползать поближе и выдала весьма интересные выводы: — Раз магофон Той Стороны «вздрогнул» практически одновременно и в считанные секунды десятого, следовательно, засечники уничтожили хрени мгновенно и с приличного расстояния, то есть, не зарубаясь с корхами!

— На приличном расстоянии? — эхом повторила Императрица, задумчиво расфокусировав взгляд, и буквально через пару мгновений медленно кивнула: — А что, дрейф физических законов обычную механику не отменяет…

— …а моим только дай повод включить фантазию… — угрюмо заявил я и озвучил мысль, пойманную за хвост: — Готов поспорить, что этот эксперимент прошел успешно, и мои вот-вот разойдутся по полной программе.

После этих слов государыня помрачнела еще сильнее и приподнялась на локте здоровой руки:

— Ратибор Игоревич, нам надо их остановить!

— Зачем?!

— Если магофон Той Стороны снова вернется к предыдущей норме, то корхам, не прошедшим модификацию для работы на Земле, тут станет крайне некомфортно, и их вернут обратно в Червоточину. А армии России и Китая, уже развернутыепо штатам военного времени, в темпе займут Стену, начнут восстановление разрушенных фортов и, вне всякого сомнения, озаботятся уничтожением «виновников» гибели полумиллиона гражданских!

Я закрыл глаза и ушел в себя. Вернее, проанализировал все странности, цеплявшиеся за сознание с момента удара «Волны», и почувствовал, что горю: я, считавший себя экспертом по этим тварям, как-то умудрился не заметить самого главного: практически все корхи, попадавшиеся нам возле «хреней», в «Девятке», на аэродроме и в Савватеевке, были самыми обычными. А особей, модифицированных специально для работы на Земле, мы толком и не видели. Более того, не видели и их следов, хотя во время поисков «потеряшек» обошли очень и очень приличный кусок тайги!

Эта догадка расставила все странности на свои места и потребовала кое-каких уточнений:

— Дарья Ростиславовна, скажите, пожалуйста, а с кем воевала наша а-…

— Ни с кем! — криво усмехнулась женщина, как только сообразила, к чему я клоню. — Она сжигала тайгу перед новой границей Багряной Зоны, создавала и засеивала минами в разы более широкую полосу отчуждения, чем та, которая была перед первой Стеной, закапывалась по уши в землю и готовилась к началу строительства второй, занималась эвакуацией выживших, выходивших из тайги, и тэдэ. А боестолкновений с корхами практически не было.

— То есть, пробив дыры в Стене и перемолов ее защитников, они тупо занялись мародеркой в фортах и прифортовых городах? — спросила Язва.

— Да… — подтвердила Императрица. — И, как я успела убедиться, неплохо в этом преуспели. А теперь им надо «переварить» захваченное, решить самую серьезную проблему — проблему адаптации их транспорта для использования под магофоном Земли — и как следует проработать алгоритм полноценного Вторжения. Таким образом, в данный момент корхам нет никакого смысла цепляться зубами за захваченную территорию…

…Через несколько минут после завершения обсуждения очередного изменения плотности магофона Той Стороны женщины снова отключились. И если Шахова спала спокойно, то Долгорукая то скрипела зубами, то плакала, то вздрагивала, то звала Ярину. А еще в какой-то момент подкатилась ко мне и… заставила напрячься. Нет, от своего решения я отказываться не собирался, но уже сталкивался с непредсказуемостью женщин и допускал, что может взбрыкнуть и государыня. К примеру, сразу после пробуждения, почувствовав себя не в своей тарелке из-за вполне логичного стеснения или сорвавшись на меня из-за того, что потревожит заживающие переломы. Вот и решил не рисковать — очень медленно и осторожно выпутался из объятий Язвы, покинул свое место, бесшумно выбрался в «прихожую», собрал все «грузовые» бляхи и выскользнул под затихающий ливень.

Мок считанные секунды. До тех пор, пока не забрался под соседний красно-зеленый «шалаш». А там забылся в работе — сдвинул в сторону толстый ковер из слежавшейся хвои, соорудил небольшой схрон, закидал в него все те корховские трофеи, которые не было смысла тащить на Базу, и добросовестно замаскировал эту «заначку». Потом подумал, чем бы еще себя занять, вернулся в «общую спальню», лег рядом с Язвой, успевшей во сне перебраться на мое место, и вытащил из перстня карту Забайкалья, кусок репшнура и карандаш.

Первым делом обрезал и убрал в пространственный карман «лишние» части первой. Затем нашел и обозначил кружками все три места, в которых обнаружил «обелиски», и поставил жирную точку в геометрическом центре Червоточины. А после того, как с помощью шнурка нарисовал три окружности, пришел к выводу, что колец с «хренями» должно быть минимум два. Ведь они, судя по всему, установлены в шахматном порядке.

Покрутив в голове эту мысль, занялся «прикладной математикой». Вычислил примерную длину внешней окружности, разделил на расстояние между первым и третьим «обелиском», получил их количество и почти по тому же самому алгоритму выяснил, сколько «хреней» теоретически может обнаружиться на внутренней. Сумма из двух цифр — число сорок восемь — «билась» с приблизительной оценкой, сделанной на основании ощущений, во…