Бремя империи

Средиземное море, траверза Бейрута Ударный авианосец «Цесаревич Николай» 20 мая 1992 года

Господи, неужели сейчас этот полет закончится? Никакая качка на море не сравнится с вибрирующим мелкой дрожью полом вертолета Сикорского и ревом турбин над головой. Аж зубы ноют.

Давайте познакомимся, раз уж пока находимся в полете и делать особо нечего. Князь Александр Воронцов, двадцати семи лет от роду, извольте любить и жаловать. Лейтенант флота Его Императорского Величества, выпускник Санкт-Петербургского нахимовского морского корпуса. Слава Богу, не женат, хотя пользуюсь успехом у дам, рост метр восемьдесят два, волосы русые, глаза светло-голубые. И совершенно пустая голова – так изволили выразиться grandpapa, с которым мы недолго виделись в императорском яхт-клубе перед моим отлетом…

Как я умудрился сюда попасть… То грустная история, господа. Но раз уж вы никуда не торопитесь…

Еще три дня назад я был в Санкт-Петербурге… Балы, красавицы, лакеи, юнкера… Цесаревич Николай, в честь которого и назван флагман ударной авианосной группы, на который я сейчас лечу, – мой старый дружок еще с шести лет, с наших игр в Константинополе, в Одессе, в Севастополе и по сей день. Вместе мы, конечно, много чего… отчудили.

И вот – здравствуйте… Самолет военно-транспортной авиации до Константинополя, затем транспортный вертолет – до авианосца. Впрочем, с цесаревичем Его Величество церемонились еще меньше – сразу отправили обратно в Туркестан, в летний лагерь десантников, где они проходили горнострелковую подготовку. Все правильно: цесаревич Николай учился в кадетском корпусе Его Императорского Величества, который выпускал пополнение для десанта – вот его в десант и загнали. А я учился в нахимовском. Значит – в Средиземноморскую эскадру Черноморского флота, которой командовал мой дед до того, как перейти в Адмиралтейство, и где спокойно никогда не было. И надеяться, что дедушка телефонировал командующему эскадрой адмиралу Нетесову, не стоит. Верней, телефонировать-то он телефонировал, к гадалке не ходи – но только для того, чтобы приказать гонять меня, своего внука, в хвост и в гриву. Своего деда, адмирала Воронцова, я знаю и никаких надежд на его заступничество не питаю…

А как все хорошо начиналось… Бал в Царском Селе по случаю переезда[1] закончился в час ночи, но молодежь решила продолжить вечеринку. Молодежь – это цесаревич Николай, великая княжна Ксения, взаимности которой я безуспешно добивался который год, ваш покорный слуга собственной персоной и князь Владимир Голицын – закадычный друг цесаревича еще по кадетскому корпусу. Решили поехать в столицу, развеяться – в Царском Селе молодежных развлечений было немного, ЕИВ[2] держали все в строгости…

И ведь говорил Николаю – не брать «Руссо-Балт» из гаража ЕИВ, найти другую машину, не такую приметную…

От полиции мы ушли – красиво, как в синематографе. Хоть и натворили дел, но я, как самый трезвый из всех после получасовой гонки по проходным дворам центра Питера, стряхнул полицейских, выбрался из города. Только машину, несмотря на ночь, опознали – и у ворот дворца нас уже ожидал дворцовый комендант, генерал свиты ЕИВ Михаил Павлович Лопухин. И Государь Император Александр Пятый, в наспех наброшенном на плечи казачьем кителе….

Для справедливости надо сказать – цесаревичу попало больше всех. Он и так находился на испытательном сроке после того, что произошло в Рождество – прощения у государя он вымолил чуть ли не на коленях. Тогда Его Императорское Величество смилостивились – сейчас же никаких милостей ждать не приходилось…

Суд по всему свершившемуся был скорый, не сказать что праведный. На следующий же день цесаревич отправился в Туркестан, в десант. Володю Голицына отправили в Месопотамию, в Багдад, на базу особой группы казачьей стражи, выполнявшей там функции миротворцев при генерал-губернаторе Месопотамии. Ну а меня – как уже было сказано – в Средиземноморскую эскадру Черноморского флота[3]…

Для того чтобы было понятнее, немного расскажу про то место, где мне предстоит служить. По Берлинскому мирному договору Российской империи досталась практически вся территория бывшей Османской империи. В Германии и Австро-Венгрии люди сидели умные, но о том, какие на самом деле запасы нефти скрывает этот регион, тогда и знать не знали и о будущем экономическом значении нефти – тоже не ведали. Тогда ведь еще и танков-то как таковых не было – была кавалерия и застревающие на каждом шагу неуклюжие железные повозки с пушками, горящие как факел от снаряда любой полевой пушки. Вот и отдали России то, чего не нужно было самим – нищие, разваленные за время владычества османцев окраины, в которые деньги – валить и валить. Возьми, Боже, что нам негоже, щедрой рукой отдаем. Возможно, рассчитывали, что мы надорвемся, что нас подточит война на Территориях. Потом, когда поняли, спохватились – да поздно. Не воевать же, в конце концов, с союзниками…

Административно-политическое устройство этого региона установлено было еще Государем Императором Николаем Вторым. Собственно, к Российской империи относились только сам Константинополь – зимняя столица Империи и резиденция русских монархов, проливы и узкая полоска земли по побережью. Всему остальному была предоставлена известная доля самостоятельности, аналогичная Финляндской и Варшавской губерниям. Генерал-губернаторы назначались Государем Императором по представлению местных элит. Но поскольку на Востоке спокойно никогда не было – спокойствие на Территориях и власть генерал-губернатора обеспечивала казачья стража и Черноморский флот с самыми мощными соединениями морской пехоты во всей Империи. Надо сказать, что морская пехота Черноморского флота по численности и вооружению вдвое превосходила морскую пехоту обоих других флотов, вместе взятых. И только на Черноморском флоте было три десантных вертолетоносца, на других флотах – по одному…

Годах в шестидесятых-семидесятых все было мирно и спокойно – мир практически поделен, смысла дергаться нету. Российская империя (за которой был почти весь Арабский Восток плюс вассальная Персия), Священная Римская империя германской нации (вместе со своим союзником – независимой Бурской конфедерацией занявшая весь Африканский континент, плюс сделавшая вассалом Испанию, оккупировавшая Францию и весь север Европы), Австро-Венгерская империя (фактически конфедерация, которой при разделе мира достался почти весь юг Европы, кроме Италии), Северо-Американские Соединенные Штаты (с их интересами в Латинской Америке), Британская империя, которая включала в себя Индию, Канаду и Австралию (их у нее вовремя не отобрали), Японская империя, включавшая в себя Китай и Корею. Небольшое количество неприсоединившихся государств, каждое из которых искало себе сюзерена – и находило. Мирное развитие – атом, космос… Все наращивали мускулы, ревностно глядя друг за другом.

Семьдесят лет без большой войны…

А вот сейчас… Сейчас спокойствие тех времен воспринималось как сказочный сон…

И не то чтобы шла война – нет, войны не было. Было намного хуже: когда враг вроде есть – а вроде его и нет. Мелкие провокации на границах, какое-то шевеление. Неспокойно в Варшавской губернии – поляки так и не унимаются. Теракты – об этом на какое то время и думать забыли, а теперь нате – с каждым годом все хуже и хуже. Агрессивный ислам – снова поднимались искорененные (как считалось) ваххабизм и махдизм, появившиеся неизвестно откуда. И это при том, что Государь Император никому не запрещал исповедовать ислам, в конвое Его Императорского Величества едва ли не третья часть была мусульманами. В Константинополе и вообще на всей территории бывшей Османской империи не снесли, не закрыли ни одну мечеть – государь строго запретил. Юг Империи торговал с севером, проводилась масштабная программа ирригации, на обводненных землях развивалось земледелие. Про межплеменные и межклановые столкновения под властью Белого царя здесь и думать забыли. Чего же им не хватает?

Наркотики – как-то раз, по словам дедушки, присутствовавшего в тот момент в Адмиралтействе, Его Императорское Величество сказали, что для надежного искоренения этой заразы надо отправить ударную группу Тихоокеанского флота с приказом занять Гонконг. Оттуда, с британских территорий, эта зараза расползалась повсюду. Уже было несколько дипломатических демаршей – без толку…

Тяжелый вертолет в последний раз истошно взвыл турбинами, через вибрацию я уловил момент, как шасси мягко коснулось палубы огромного корабля. Медленно поползла вниз аппарель грузового люка. Глянул на часы – летных операций в это время, по идее, быть не должно. В воздухе сейчас должна быть максимум дежурная четверка истребителей. И то лучше – от рева реактивных двигателей можно было оглохнуть…

Ступив на палубу «Цесаревича», посмотрел в ослепительно-голубое небо, какое можно увидеть только на Ближнем Востоке. Не было ни единого облачка, лишь в стороне от авианосца, чтобы не мешать полетам, завис дирижабль прикрытия[4]. Вдохнул столь знакомый еще со времен нахимовской практики запах – йодистый запах моря, смешанный с острым запахом авиационного керосина. Вдалеке от острова[5] техники проверяли работой отремонтированный самолетный реактивный двигатель – грохот давил на уши даже за добрую сотню метров…

Огляделся, пытаясь понять, какие корабли входят сейчас в эскадру, – из этого можно примерно представить, какие задачи эскадра готовится выполнять…

Справа от флагмана, примерно в пяти кабельтовых, серо-стальным колоссом на водной глади застыл линкор «Император Александр Третий». Даже отсюда были хорошо видны чудовищные стволы орудий главного калибра – три восемнадцатидюймовки. Спущенный на воду пятьдесят два (!!!) года назад, линкор прошел уже четыре модернизации. Вместо нескольких десятков малокалиберных зенитных пушек был установлен комплекс «Риф» и несколько «Кортиков». Двигатель меняли два раза, но ядерную энергетическую установку установить так и не смогли. Атомный линкор в русском флоте был только один – «Император Александр Четвертый», спущенный на воду всего шесть лет назад. В восемьдесят третьем на «Александре III» вместо кормовой башни главного калибра установили стартовые площадки для ракет РК-55 модификации «море – земля» – линкор нес шестьдесят стартовых комплексов таких ракет. Не менялся только главный калибр – сейчас он был предназначен не для артиллерийских дуэлей с такими же линкорами, а для поддержки наземных частей и соединений. Один восемнадцатидюймовый снаряд оставлял воронку размером с хороший стадион…

Стандартная связка русского флота – линкор для ударов по наземным целям и один-два тяжелых авианосца прикрытия – для авиационного прикрытия группировки. У Империи на данный момент было десять ударных авианосцев (все – атомные, одного проекта, самому старому всего двадцать лет) и шесть линкоров (атомный только один, остальные – сильно модернизированные старые), использовались они часто парами. Больше авианосцев было только у САСШ – четырнадцать, зато линкоров – всего четыре, а таких десантных платформ, как «Александр Колчак» (на которых, открою секрет, могли и самолеты вертикального взлета базироваться в случае необходимости…), не было вовсе.

Но сильнее всего я удивился, когда посмотрел налево. Слева от флагмана, тоже примерно в пяти кабельтовых, стоял еще один авианосец, только меньших размеров. Но это был не авианосец, я это хорошо знал, поскольку бывал на нем не раз. Это была платформа для поддержки специальных десантных операций, переоборудованная в восемьдесят третьем из списываемого авианосца «Александр Колчак». Сейчас вместо самолетов на нем базировались тридцать тяжелых транспортных вертолетов Сикорского, двадцать вертолетов огневой поддержки, способных нести вооружение как «воздух – земля», так и «воздух – море», с него же можно было поднимать в воздух и управлять беспилотными разведывательными аппаратами – до двадцати машин одновременно. Кроме того, у «Александра Колчака» система противовоздушной обороны была значительно усилена по сравнению с обычной системой ПВО на авианосцах, поскольку авианосцы прикрывает с воздуха базирующееся на нем авиакрыло.

Таких вот «платформ» во флоте Империи было всего три, по одной на флот. Первая на Черноморском флоте, вторая на Балтийском, в Кронштадте, третья – на Тихоокеанском, в Порт-Артуре[6]. Сам «Александр Колчак» базировался в Константинополе, на главной базе Черноморского флота. Присутствие в ударной группе «Александра Колчака» наводило на совсем нехорошие мысли.

Подводных лодок я не увидел, но это и неудивительно – всплывать они будут только по необходимости. Такую эскадру должны прикрывать как минимум два многоцелевых охотника типа «Тигр»…

На корабли эскорта – пара крейсеров, несколько эсминцев, плавбаза снабжения – я и не смотрел, неинтересно…

Его Императорское Величество Государь Александр Пятый положил кожаную папку с докладом на стол, несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь унять раздражение. Пододвинул к себе серебряный поднос, отрезал большой кусок лимона, медленно и со вкусом прожевал. Немного улеглось…

Путилов… Государь прищурился, пытаясь вспомнить. Кажется, тот самый подполковник из миссии в Берлине, военный атташе, о ком немцы отзывались только в превосходных степенях. Примерно полгода назад Государь отозвал его из Берлина, присвоил чин полковника и повелел возглавить заграничный отдел СЕИВК вместо старика Юрьевского, которого проводили на пенсию. И теперь убедился – не ошибся! Если Юрьевский частенько боялся побеспокоить Государя, то Путилов наоборот – даже иногда сгущал краски в докладах. Но Государю это нравилось больше – на то и разведка, чтобы беспокоиться уже тогда, когда оснований для беспокойства еще нет. Всего полгода прошло – и уже немало сделано. Надо как-то поощрить… Государь пододвинул переплетенный в кожу блокнот, с которым не расставался, сделал пометку…

Происходящее не укладывалось в голове Государя, он просто не мог понять мотивов, которые движут этими людьми. Кому плохо живется в Империи? Кто обижен?

Мусульмане… Еще император Николай Второй после взятия Константинополя строго-настрого запретил разрушать мечети. А сейчас – даже строятся новые. В императорском конвое – третья часть мусульмане, а ведь Государь им свою жизнь и жизнь членов императорской фамилии доверяет!

Ни одному мусульманину не запрещается исповедовать свою веру. Ни один мулла, ни один муфтий не испытывают гонений и неудобств, если только не пропагандируют «священную войну». Действуют даже исламские университеты, где совершенно легально богословы изучают и толкуют Коран.

Со времени Османской империи Ближний Восток просто преобразился. Найдена нефть в огромных объемах, строятся города, железные дороги, развивается промышленность. Местное купечество ничуть не уступает российскому. Высочайшим повелением запрещен экспорт сырой нефти в САСШ и Британскую империю, теперь экспортируются только продукты ее переработки, что дает несоизмеримо больше денег. Строятся курорты, только на мелиорацию и окультуривание земель выделяется по нескольку миллиардов золотых рублей ежегодно.

Но самое главное – за все время, пока Ближний Восток находился под властью Белого царя, там не произошло ни одного крупного межнационального или межрелигиозного столкновения. Ни одного! Если на территории Британской империи то и дело кто-нибудь кого-нибудь режет – британцы большие мастера действовать по методу «разделяй и властвуй», – то Государь считал абсолютно недопустимым, когда его подданные бьют и режут друг друга. Везде стояли казаки, рядом – морская пехота и армейские части, наместники и генерал-губернаторы строго следили за порядком. Такого, как в Османской империи, когда вырезали целый народ, армян, причем с разрешения власти – и в страшном сне представить было невозможно.

Евреи – а этим-то что надо? Этих что не устраивает? Свое государство хотите, «на исконных землях» – а кто вам мешает жить и работать на этих землях сейчас?

Еще в одна тысяча девятьсот двенадцатом году высочайшим повелением провозглашена свобода совести. Очень многое для евреев сделал Петр Аркадьевич Столыпин[7], великий премьер, при котором гонения на евреев прекратились.

Неужели не понимают, что, если русские уйдут из Палестины, начнется бойня, которую уже никакими силами не остановить? Только Империя и ее воинские части сохраняют мир, неужели кто-то еще сомневается?

А поляки? Что за идеи про независимую Польшу – безумие покойного Пилсудского покоя не дает? То, что Варшава – столичный город, – не устраивает? То, что польские дворяне и их права приравнены к правам российских – не устраивает? Неужели не понимают, что независимая Польша – это добыча, она не сможет долго существовать сама по себе, это доказал исторический опыт. Не будет русских – придут немцы. Неужели изгнанный из армии негодяй Мазуровский более достоин управлять Польшей?

Про коммунизм – вообще даже думать не хочется. Император читал и Маркса, кстати, с большим интересом. И бред Ленина, их покойного вожака.

Кухарка может привлекаться к управлению государством – видано ли? Он, Император Всероссийский, учился с шести лет, осваивая школьную программу, потом одновременно университетскую и программу Академии Генерального штаба. Потом в армии служил, в военно-воздушных силах, дослужился до командира экипажа стратегического бомбардировщика. И то знаний не хватает, приходится постоянно учиться то одному, то другому, выкраивать, по меньшей мере, час в день для чтения научной литературы. Больше миллиарда подданных, а отец учил: император в ответе за каждого подданного перед совестью и перед Богом!

Кроме того, если кухарка будет привлекаться к управлению государством – то кто же куховарить, простите, будет?

Его сын, цесаревич Николай, – учится еще плотнее, сейчас требования другие, надо компьютер осваивать. Сам, вопреки отцовской воле, выбрал место службы – не в придворном полку, не в лейб-гвардии – в разведроте десанта! Хотя и остолоп еще тот – но в армии его уважают и любят. Лейб-гвардия, десантные и казачьи части за ним и в ад пойдут. Вот так завоевывается уважение – не притворное, а настоящее, всегда важное для Государя. А мудрость государственная и терпение, чего так недоставало цесаревичу, – они с годами, с опытом приходят[8]…

И кухарка. У плиты стоящая. Как она может управлять Империей без малейшей капли знаний? Ведь даже чтобы управлять автомобилем, нужно учиться и сдать на права – а государство неизмеримо сложнее…

Или кто-то хочет, как в САСШ? Каждые четыре года выборы, как выборы – так какой-нибудь непристойный скандал. И хорошо, если единственный. А денег каких это стоит? Государь неоднократно встречался с президентом САСШ Фолсомом и поразился его наглости, пустоте, лживости, бестолковости и ограниченности, незнанию реальной обстановки, постоянным срывам на пустословие, попыткам угрожать. Чуть что – он обращался к советникам или они сами начинали говорить за него, даже подчас перебивали. Неудивительно – если выбрали актера синематографа управлять государством, чего же еще ждать, кроме дешевого спектакля? Как вообще можно ждать ответственности за судьбу отечества от человека, избранного на четыре года? От человека, не служившего в армии, не имеющего должного образования? Если государством управляет кагал советников – зачем тогда вообще нужен президент???

Или этот новый претендент на высочайшее кресло в САСШ – как его там… Холбрук. В армии не служил, наркотики курил, в своем штате разврат устроил – волосы вянут… И это – глава государства? Нет уж, спаси Бог, такой не преумножит – и собранное-то промотает…

А эти ленинские, большевистские призывы к поражению государства в войне? Кто-то воюет, кровь проливает, а кто-то – к поражению призывает… Что это, как не предательство? За то и убили его, нашлись патриоты, не выдержавшие…

И все-таки – идеи загранотделом предложены здравые. Урок истории – Император Николай Второй не уважал разведку и спецслужбы, не прислушивался к ним, и вот итог – едва страну не потерял! Отец, великий Император Александр Четвертый[9], передал ему в руки величайшую Империю в истории человечества – и его долг перед народом ее сохранить. А Господь даст – и приумножить…

Здравые, здравые идеи… И с Британией надо что-то делать…

Государь начертал несколько слов на докладе начальника заграничного отдела, заверил высочайшей подписью, потянулся к телефону…

– Графа Кочубея пригласите. Аудиенция через час…

Ударный авианосец «Цесаревич Николай» 20 мая 1992 года

Перед тем как лететь, я позвонил одному своему однокашнику по нахимовскому, узнал – Средиземноморская эскадра готовится к плановым учениям совместно с Кайзермарине в районе Африканского Рога. Но оставался один вопрос – а зачем тогда здесь «Александр Колчак». На обычные учения он не выходит – на нем базируются даже не морская пехота – отряды специального назначения! Разведка, подводные диверсанты… Тем более в составе такой мощной эскадры – едва ли не треть Черноморского флота здесь…

– Лейтенант Воронцов? – Чей-то голос отвлек меня от размышлений о бренном, вернул в реальный мир.

– Честь имею!

– Адмирал Нетесов[10] желает вас видеть… Извольте следовать за мной! Вещи можете пока оставить здесь…

Оставив вещи в вертолете, я пошел за старшим лейтенантом, адъютантом адмирала. Кажется, я его раньше уже где-то видел…

Контр-адмирал Нетесов Константин Павлович – высокий, худой, с аккуратно приглаженными усиками и пробивающейся на висках сединой, в свое время служил под началом моего дедушки, часто бывал у нас и в Севастополе, и в Санкт-Петербурге. Тем не менее ждать каких-либо послаблений по службе от него не приходилось. Вот и сейчас – я молча стоял по стойке «смирно» под изучающим взглядом контр-адмирала уже пару минут…

– Хорош, хорош… – наконец пророкотал адмирал густым басом, который несколько не сочетался с его внешностью, – хорош азард[11]. Наслышаны о ваших похождениях, наслышаны…

Наученный общением с дедушкой и с преподавателями в училище, я молча стоял под начальственным взглядом. Если командир что-то говорит – это не факт, что он обращается к тебе и ждет ответа…

– Как служить намерены?

– Так, чтобы не позорить честь рода Воронцовых и русского флота, господин контр-адмирал! – резко, даже излишне резко ответил я, спектакль этот меня уже начал раздражать…

– Достойно, достойно… Случайно, Николай Воронцов[12] не ваш родственник? – как бы невзначай осведомился адмирал Нетесов, хотя ответ на этот вопрос прекрасно знал…

– Это мой прадедушка, господин контр-адмирал!

– Тогда служите так, чтобы быть достойным его памяти, молодой человек! – резко закончил адмирал и вдруг… улыбнулся

Несколько отлегло и у меня…

– Где именно желаете служить?[13]

– На «Александре Колчаке», господин контр-адмирал! Я бывал на нем и не раз!

– Специальность?

– Разведка!

– Вообще-то ваш grandpapa изволили телеграфировать насчет вас из столицы… – задумчиво произнес адмирал, потерев рукой чисто, до синевы выбритый подбородок, – и дали мне недвусмысленный намек надолго назначить вас в наряд по кухне… Но… в конце концов… и мы когда-то были молодыми… Желаете на «Александр Колчак» – извольте…

Адмирал прошелся по кабинету, зачем-то остановился перед глобусом, стоящим в углу на малахитовой подставке…

– В распоряжение капитана первого ранга Никонова!

– Есть, господин контр-адмирал! – отчеканил я.

В дверь негромко постучали; не дожидаясь ответа адмирала, в каюту зашел адъютант, остановился у самого порога…

– Господин контр-адмирал… Командор, граф Теодор фон Белов с «Маркграфа Гессенского» испрашивают разрешения отдать визит…

– Телеграфируйте. Контр-адмирал Нетесов будет рад принять графа фон Белова на борту «Цесаревича»…

Десантный корабль «Адмирал Колчак» 20 мая 1992 года

… – Автомат для подразделений особого назначения «АСМ» «Морской Лев», производится с 1990 года на Тульском Императорском оружейном заводе. Предназначен для ведения огня как в воздушной среде штатными боеприпасами, так и в водной специальными патронами-стрелами. Совместим с штатным подствольным гранатометом, штык-ножом, любыми видами прицелов. Дальность эффективного огня в воздухе до пятисот метров, в водной среде…

– Достаточно, достаточно… – штабс-капитан по адмиралтейству[14] Изварин махнул рукой, – я знаю, что в Санкт-Петербургском нахимовском теорию дают хорошо. А стреляете вы так же хорошо, лейтенант?

– Разрешите, господин штабс-капитан?

– Действуйте…

Тир для пристрелки оружия и стрелковых упражнений на «Адмирале Колчаке» был небольшой – всего двадцать пять метров и всего шесть кабинок для стрельбы. Я занял крайнюю, включил подсветку, выставил мишень, естественно на самую максимальную дальность. Да и какая тут максимальная дальность – камнем докинешь…

Примерился к автомату – конечно, не свой, заказной и лично пристрелянный[15] казачий «АК» – незнакомый автомат с незнакомым балансом. Цевье, например, вынесено совсем далеко и магазин тоже – без тренировки с завязанными глазами не сменишь. Но для такой дальности – пустяк…

Прицелившись в черную точку по центру мишени, я задержал дыхание и аккуратно дожал спуск. Автомат выплюнул короткую очередь, отдача показалась мне немного резче, чем в «калашникове» – но все три пули пришли туда, куда я и ожидал – не вышли за пределы «восьмерки»…

– Талант есть…

– Разрешите, господин штабс-капитан…

– Извольте, лейтенант…

Я достал из сумки, которую бросил на входе в тир, свой «АК», пристегнул магазин. Огляделся, поднял валявшуюся в углу небольшую жестянку, кажется из-под оружейной смазки …

– Разрешите? – указал на дверь.

…

Вместе со штабс-капитаном вышли на палубу, залитую ярчайшим солнцем, неспешно отошли на самый край от стоящих в ряд на палубе вертолетов…

– Без команды, господин штабс-капитан, – я протянул своему непосредственному командиру жестянку, – бросьте…

– Без команды? – усомнился Изварин. – А попадете, лейтенант?

– С первого выстрела. Шампанского. Дюжина. В офицерском клубе. После похода.

– Принял! – Глаза штабс-капитана Изварина загорелись азартным огнем, он взял жестянку, отошел шагов на пятнадцать. – Готовы?

Я вскинул к плечу автомат, застыл в стойке, примерно напоминающей стойку, которую принимают при стрельбе по тарелочкам…

– Готов!

Штабс-капитан Изварин бросил на двенадцатой секунде – помариновал изрядно, – причем бросил не вверх, а скорее вперед, что делало выстрел еще сложнее. У края палубы уже столпился технический персонал, люди из палубных команд, понаблюдать за бесплатным представлением – но я не обращал на них внимания, я вел стволом автомата за еле видной блесткой проклятой жестянки…

Самое главное при такой стрельбе – уловить то самое, почти неуловимое мгновение, когда предмет начинает падать. Перед этим он на долю секунды как бы замирает в воздухе – и вот тут надо стрелять. Если стрелять по летящей банке – неважно, вверх она летит или уже вниз, – попасть можно, только если соблаговолит фортуна…

Уловив момент, когда жестянка – размером она казалась не больше мухи – солнечным зайчиком застыла на мгновение над спокойной водной гладью, я нажал спуск. Автомат привычно дернулся – и зайчик метнулся словно бы в небеса, подстегнутый пулей.

Попал…

– А-а-ставить! – донеслось сзади, бас говорившего своей тональностью и мощью походил на низкий корабельный гудок

Я обернулся – позади, рядом со штабс-капитаном, стоял дородный бородатый офицер в форме капитана первого ранга. На меня он не обращал ни малейшего внимания…

– Штабс-капитан Изварин, что это за стрелковые экзерциции на палубе?! Где порядок?! Извольте объясниться!

– Пополнение принимаем, господин капитан!

– Пополнение… А тира и спортзала для этого уже недостаточно?

– Никак нет, господин капитан!

– Эх, Изварин… – вдруг сменил тон капитан, – не дослужиться тебе до черных орлов[16] вместе с твоими супостатами… Попал хоть?

– Попал, господин капитан! Я… На дюжину шампанского….

– Куда его планируешь?

– В первый экипаж[17], там недокомплект сейчас…

– В первый? Там же севастопольские все[18].

– Ну, вот и проявит господин лейтенант свою силу воли, как только что проявил свои способности к стрельбе… – недобро усмехнулся штабс-капитан…

– Вам служить… Гильзы подберите только…[19]

Десантный корабль «Адмирал Колчак» Вечер 20 мая 1992 года

Поскольку «Адмирал Колчак» из авианосца был переоборудован в десантный корабль, условия существования матросов и младшего офицерского состава были на нем… не особо хорошими. Тем более что сейчас на корабле располагалось значительно больше личного состава, чем было предусмотрено проектом. И если на новейшем «Цесаревиче Николае» младшие офицеры жили в каютах по два человека, то на «Александре Колчаке» на той же самой площади стояли две «двухэтажные» койки – как в нахимовском. Ну да ладно, мне не привыкать…

Из моего нового экипажа пока никого на месте не было. Поэтому я спокойно зашел в каюту, разместил в свободной тумбочке свои вещи, повесил на место автомат[20] и стал ждать своих новых сослуживцев. Учитывая, что на Черноморском флоте служили в основном бывшие гардемарины Севастопольского нахимовского училища, ничего хорошего от вечерней встречи мне ждать не приходилось…

Новые мои сослуживцы появились через полтора часа. Услышав шум в коридоре, я подобрался – и почти сразу же дверь распахнулась. Высокий чернявый здоровяк в форме, как и у меня – с лейтенантскими погонами, изумленно застыл в дверях, загородив остальным проход…

– Никак господин Воронцов собственной персоной… – не предвещавшим ничего хорошего тоном начал он.

– Он самый, господин Халеми, прошу любить и жаловать… – Я одним неуловимым, отточенным годами тренировок в учебке движением соскочил с верхней койки, издевательски поклонился…

Самое худшее, что может быть. Али Мехмет Халеми, уроженец Константинополя, учился он на том же потоке, «что и я» – только я во второй роте, он – в четвертой. Хулиган и заводила, если от кого и можно было ждать неприятностей – так это от него. Мою историю с переводом он, безусловно, помнил. И, несмотря на то что ему, как и мне, стукнуло уже двадцать семь… честь родного училища он попытается отстоять…

Али сделал шаг вперед и в сторону, пропуская еще двоих орлов, учившихся, видимо, там же, но на курс или два младше – их я не помнил…

– Какими ветрами вас занесло на наш флот со столичных высей… – Али сделал еще один шаг вперед. От моего внимания это не укрылось, и я покрепче схватился за дужку кровати – в ночных разборках в учебке я активно участвовал и все приемы еще помнил. Али мгновенно просек ситуацию и понимающе улыбнулся…

– Попутным, Али, попутным… – миролюбиво сказал я, – если хочешь устроить собеседование по вопросам чести, изволь. Но – когда вернемся из похода…

– Так, значит, ты и есть тот самый восьмой, кто устроил цирк-шапито на палубе, как в ковбойском синематографе?

– Я и есть ваш восьмой номер[21]. Имеешь что-то против?

Смуглое лицо Али искривилось в улыбке, блеснули белоснежные зубы…

– А ты знаешь – ничего. Восьмой – так восьмой…

Царское Село 20 мая 1992 года

Граф Павел Владимирович Кочубей, премьер-министр Российской империи вот уже пять последних лет, слегка опоздал на аудиенцию к Государю – не рассчитал с дорожными пробками, сущим питерским проклятьем. Звонок застал его на Певческом мосту, в Министерстве иностранных дел, и пока его автомобиль пробивался через заторы старых улиц – времени прошло много…

Не дожидаясь, пока охрана выпустит его из машины, граф Кочубей сам изо всей силы толкнул массивную дверь бронированного «Хорьха», подхватил под мышку папку, почти бегом начал подниматься вверх по ступенькам…

В Александровском дворце было, как и всегда, тихо, почти безлюдно, даже торжественно – и в то же время уютно. Пахло духами «Русская кожа», специально для русского двора производимыми в Нормандии[22]. Адъютант Государя ждал премьера у подножия лестницы – как всегда серьезный, безмолвный и сосредоточенный. Не говоря ни слова, он повел графа через анфиладу комнат второго этажа. Прикинув маршрут, которым они шли, Кочубей догадался, что Государь примет его в своей любимой охотничьей комнате…

Государь стоял у окна, в своей любимой форме казачьей стражи – простой и удобной, без единого знака отличия. Заслышав шаги, он обернулся…

– Ваше Величество… – поклонился граф, как это было предписано этикетом. Государь махнул рукой.

– Будет, Павел Владимирович, будет… Скоро двадцать первый век, не стоит обращать внимание на церемонии. Тем более вам…

– Церемония – повивальная бабка могущества… – проговорил премьер.

– Могущества нам не занимать, божьей милостью и трудами нашими. Присядем?

Премьер обратил внимание, что на столике в углу кабинета их ожидал чай – любимый чай премьера, грузинский, крепкий, черный как деготь. Государь обладал превосходной памятью и помнил привычки и маленькие слабости своих приближенных, равно как и многое другое…

– Павел Владимирович… Вы читали доклад заграничного отдела, копия его должна была быть доставлена вам вчера фельдъегерем. Я хотел бы знать ваше мнение…

Кочубей задумался, отхлебнул ароматную, обжигающую, горчащую жидкость из фарфоровой чашки, тщательно продумывая ответ. Доклад он считал скандальным, предложенные меры – несвоевременными…

– Ваше Величество… Доклад я прочитал. Господин Путилов… немного сгущает краски… Вероятно, он… только входит в курс дел… поэтому и предлагает такие … опасные решения… Я считаю, что выводы в докладе чересчур … поспешны. Мы не должны поддаваться на провокации.

Государь поставил недопитую чашку чая на столик, в упор взглянул на премьера.

– Давайте разберемся по существу. Приведенные в докладе цифры террористических актов и погибших в них людей – они соответствуют действительности?

– Вообще-то соответствуют… Но нужно принимать во внимание то, что если взять в пример происходящее в Африке… или ситуацию с мусульманами в северных районах Индии[23] – мы можем сказать, что на Ближнем Востоке ситуация не катастрофическая…

– И я хочу принять необходимые меры к тому, чтобы она не стала катастрофической, Павел Владимирович! – перебил его Государь. – Я прекрасно знаю ситуацию и в британских и в германских владениях. Но для меня гибель даже одного моего подданного от рук террористов – недопустима. То, что происходит на Ближнем Востоке, ставит под сомнение нашу способность управлять этими землями и вести их к процветанию. Мы не можем проявить слабость, Павел Владимирович, и не можем, не имеем права потерять то, что приобретено свершениями поколений наших предков. Поэтому сегодня я высочайшим указом утвердил программу чрезвычайных мер, предложенную заграничным отделом.

Премьер чуть заметно вздрогнул – на такое быстрое и жесткое решение он не рассчитывал.

– Но что скажут британцы и САСШ? Не воспримут ли они это как агрессию против их суверенных прав?

– Происходящее уже является агрессией против суверенных прав – наших, российских, суверенных прав. Российская империя не содержит бандитов и террористов, не продает им оружие, не натравливает их на соседние государства, не претендует ни на чьи земли. Мы вправе ожидать такого к себе отношения и со стороны других держав. Не забывайте, что положения Берлинского договора[24] по сеттльментам[25] истекают через восемь лет, продление их мы вполне можем поставить под вопрос. Вы помните заслуги Петра Аркадьевича на вашем посту перед государством Российским? – внезапно сменил тему Государь.

– Да, помню… Конечно же…

– Его заслуги велики и неоспоримы. Благодаря ему – именно ему и никому другому – Империя существует до сих пор. Но помнить нужно и другое – мы были на краю пропасти. Мой предшественник, император Николай Второй, своей нерешительностью и боязнью жестких мер едва не погубил страну, собранную десятками поколений наших предков. И это мы тоже должны помнить, Павел Владимирович, хорошо помнить…

Средиземное море Ночь на 21 мая 1992 года

Пограничный сторожевой корабль «Быстрый» был небольшим, построенным по новому проекту всего пять лет назад. Длина примерно двадцать метров, элегантные обводы корпуса, высокая рубка. Больше всего он походил на одну из частных дорогих яхт, строившихся на южных верфях Империи во множестве, если бы не серо-стальной цвет и Андреевский флаг на флагштоке – от яхты почти не отличить. Еще от яхты он отличался спаренным крупнокалиберным пулеметом на носу. Больше вооружения на нем не было…

Капитан пограничной стражи Головин, вышедший на ночное патрулирование из порта Бейрут, всматривался в непроницаемую мглу, окутывающую рубку, крепко сжимал штурвал. Сегодняшняя ночь была особенно темной – разбойной, – все небо затянуто облаками, качка не слишком сильная, но… неспокойно как-то. Вся надежда на радиолокатор и эхолот, над которыми склонился боцман Деревенько; его лицо, освещаемое зелеными отсветами экранов приборов, было напряженным и сосредоточенным. Нелегко вести корабль в открытом море только по показаниям приборов, да еще и недалеко от береговой черты, где есть немалые шансы сесть на мель. Но капитан знал – пока его боцман у приборов, на мель не сядем и ни с кем не столкнемся…

Почему капитан вышел в ночное патрулирование, он и сам не знал. Предчувствие… Нынешняя ночь была как раз такой, которая нужна контрабандистам. На своих древних азу[26], оснащенных мощными подвесными моторами, они сновали туда-сюда, перевозили контрабанду, оружие, наркотики. Даже сорока пяти узлов скорости сторожевика порой оказывалось недостаточно, чтобы перехватить злоумышленников. Но капитан Головин, по признанию коллег и начальства, обладал редкостным даром предсказывать действия контрабандистов: он прекрасно знал территорию патрулирования и не гонялся за контрабандистами, а подкарауливал их и выходил на перехват. И еще одним был известен капитан Головин – взяток он не брал. Совсем…

– Внимание! Прямо по курсу! Двенадцать кабельтовых! Неизвестное судно!

– Перехват?

– Нет. Это крупнотоннажное судно…

Капитан поднес к глазам бинокль – горизонт был пуст…

– Где судно?

– Прямо по курсу, две мили, расстояние сокращается!

Да что же это такое происходит…

Море было относительно спокойным…

– Кондуктор[27] Хамани, примите управление судном… – бросил капитан третьему находившемуся в рубке офицеру

– Кондуктор Хамани управление принял, – спокойно сказал молодой офицер, принимая штурвал…

Капитан вышел на палубу, на ощупь привычно переключил бинокль на режим ночного видения, поднес прибор к глазам – и чуть не упал за борт! Прямо на них шло, разрезая форштевнем водную гладь, крупнотоннажное судно, судя по огромным, выступающим над палубой полусферам – газовоз, предназначенный для перевозки сжиженного природного газа. На нем, в нарушение всех возможных правил судовождения, не было зажжено ни единого ходового огня!

– Да они что там, белены объелись…

Капитан вломился в рубку «Быстрого», едва не упав, схватил микрофон громкоговорительной установки, крутанул переключатель, выводя звук на полную мощность…

– Капитан судна прямо по курсу! – громыхнуло над морем. – Говорит капитан российского сторожевого судна! Вы грубо нарушаете правила судовождения, идете без ходовых огней! Немедленно заглушите двигатели, приготовьтесь принять на борт досмотровую группу! Вы в российских территориальных водах!

Капитан переключил связь на международную частоту, ответа не было…

– Расстояние?

– Четверть мили, сокращается!

– Начинай маневр уклонения, доложи в штаб о чрезвычайной ситуации!

– Есть!

Капитан снова вышел на палубу, поднес к глазам бинокль. Неизвестное судно было уже совсем близко, на палубе наблюдалось какое-то шевеление. Головин вгляделся изо всех сил – казалось, что несколько человек устанавливают на палубе какие-то приборы…

Оставалось только одно – капитан выдернул из кобуры на поясе ракетницу, нажал на спуск. Ярко-красная молния рванулась вверх, разрезая непроницаемый мрак восточной ночи. Может, хоть так они увидят и отреагируют…

И неизвестные отреагировали – но совсем не так, как ожидал капитан. Словно две шаровые молнии одна за другой рванулись с борта неизвестного корабля. Через две секунды они превратили российский сторожевик в пылающие обломки, еще через пятьдесят секунд неизвестный корабль протаранил обломки носом, окончательно потопив их. Но унтер-офицер Хамани, до конца не выпускавший из рук штурвал, доложить на базу о ЧП все-таки успел…

Десантный корабль «Адмирал Колчак» Ночь на 21 мая 1992 года

– Витька Маркелов?

– На «Александре Четвертом». Уже лейтенант.

– А Водопляс?

– Водопляс… – Али усмехнулся, видимо вспоминая, как они подрались на первом курсе[28], серьезно подрались, с разбитыми в кровь лицами и выбитыми стеклами, так что стоял вопрос об исключении обоих – Водопляс, как и ты, предателем оказался, на Балтике служит…

– Какой я тебе предатель…

Договорить мы с Али не успели – бритвой по нервам резанул звук корабельной сирены. Боевая тревога…

– Учения, что ли… – Али встал, недоуменно посмотрел на часы: – Всем на местах оставаться! Я сейчас проясню…

– Меньше получаса назад штаб Бейрутской базы получил доклад от пограничного сторожевика «Быстрый» о неизвестном крупнотоннажном судне, идущем без ходовых огней и ведущем себя подозрительно. Почти сразу же после доклада «Быстрый» исчез с экранов радаров, попытки установить с ним связь успехом не увенчались. Последнее, что передали по связи – что по ним открыт огонь. Неизвестное судно сейчас приближается к порту Бейрут, находится от него на расстоянии в двадцать морских миль. Мы к нему ближе всех.

– Судно установили? – густым, прокуренным басом пророкотал каперанг Никонов.

– Судя по отметке – газовоз «Эдинбург», ходит под флагом Великобритании. Дедвейт[29] сто тысяч. Вышел из порта Бейрут два дня назад, груженым, портом назначения указан Амстердам…

– Так какого черта он возвращается? – взревел капитан. – За такое время он нигде не мог разгрузиться и уж тем более – дойти до Амстердама. Объявить боевую тревогу, готовьте вертолеты и абордажную команду! Поднимайте разведывательный беспилотник!

Капитан повернулся на своем кресле, настроил находившуюся под рукой рацию на международную частоту…

– Вниманию капитана судна «Эдинбург»! Вы открыли огонь по судну Российского военно-морского флота! Приказываю лечь в дрейф, прекратить сопротивление, приготовиться к принятию досмотровой группы! При оказании сопротивления будет применяться оружие!

Ответом было только шипение помех…

Боевая тревога…

Лихорадочно проверяемое снаряжение, матерный рык командира. Грохот сотен ног по стальным переборкам корабля. Разрезающие тьму прожектора. И какое-то… чувство в груди, странное, будто сейчас прыгнешь в пропасть – и обязательно вернешься.

Боевая тревога…

Мы уже собрались на освещенной мощными прожекторами палубе, в полном боевом снаряжении для десантно-штурмовой операции. Четыре боевых экипажа, тридцать два человека, готовые к выполнению любой боевой задачи. На меня, как на восьмого номера, помимо стандартной выкладки нагрузили еще и рацию, не слишком тяжелую, но все же. И сейчас, стоя последним в строю, я слушал переговоры в эфире, закрепив на ухе наушник. Тот радиообмен, что я слышал, наводил на скверные мысли…

– Внимание всем! Начальник лоцманского центра порта Бейрут вышел на связь с бортом «Эдинбурга» и получил внушающий серьезные опасения ответ!

– Внимание всем! Разведывательный вертолет обстрелян с борта «Эдинбурга» и сбит! Цель ведет себя враждебно, повторяю – ведет себя враждебно! На приказы остановиться не отвечает!

– С борта «Цесаревича» поднялась авиагруппа, РВП[30] минута тридцать!

– Абордажная группа готовится высадиться на палубу «Эдинбурга»! Прошу до команды огня по «Эдинбургу» не открывать!

– Вас понял, докладывать о малейших изменениях обстановки!

– Есть!

Штабс-капитан Изварин, так же, как и мы, одетый в черную боевую униформу, с оружием, был немногословен…

– Господа, в пяти морских милях от нас находится британское судно-газовоз, идущее к Бейруту с неизвестными целями. Судя по данным разведки – груженый. С борта судна ведется огонь, сбит разведывательный вертолет, потоплен пограничный сторожевик. Наша задача – взять судно под контроль, зачистить его и не допустить входа в порт Бейрута. Оружие применять по усмотрению, но осторожно – угроза взрыва танков со сжиженным газом. При высадке быть готовыми к серьезному противодействию! Вопросы?

– Никак нет, господин штабс-капитан! – синхронно рявкнули мы…

– Тогда – с нами Бог, господа![31] По машинам!

– С нами Бог, за нами Россия! – слитно донеслось из чрева уже раскручивающих лопасти «Сикорских».

– С Богом…

Вертолеты неслись над морем неотвратимо и стремительно, друг за другом, словно русские гончие, что видят впереди зверя и выкладываются в последнем рывке. Мир для меня свелся к гудящему, вибрирующему мелкой дрожью, тускло освещенному чреву вертолета. Все как во время выпускного экзамена, когда нас ночью выбрасывали с вертолета в Финском заливе недалеко от берега, и добирайся до Кронштадта как хочешь – но будь любезен прибыть на построение в установленное время. Сейчас же в руках был намертво зажат автомат, и это была не игра…

– Готовимся к штурмовому десантированию!

Опасное решение – хотя приказы командира не обсуждаются, но все равно опасное. Штурмовое десантирование – это прыжок с небольшой, несколько метров, высоты на неосвещенную палубу корабля. Без веревки, безо всего. Бросок навстречу неизвестности…

В открытый десантный люк вертолета врывался ветер, у люка на откидном сиденье сидел снайпер, уже закрепивший в пулеметной турели свою «Стрелу» с тепловизорным прицелом. Хотя все понимали – стрелять по «Эдинбургу» нельзя, одна пуля, пробившая танк со сжиженным газом, и от нас не останется даже пепла – но так как-то … надежнее, что ли…

– До цели одна миля! Заходим с кормы!

И тут в гарнитуре рации набатным звоном разорвалась чужая речь. Чужая – несмотря на то, что говорили по-русски…

– Во имя Аллаха, милостивого и милосердного…

– На, послушай! – Я протянул Али гарнитуру рации.

– Мы, муджахеддины Фронта исламского освобождения, требуем от русских собак навсегда убраться со святой земли Мекки и Медины! Все, что сегодня свершится, будет последним предупреждением неверным псам, держащим в рассеянии и неверии многие миллионы мусульман! Аллаху Акбар!!!

– Вниз! – заорал Али, перекрывая даже рев вертолетных двигателей; турок и мусульманин, он прекрасно понял, что произойдет дальше. – Вниз, к воде! Разворачивай вертолет!

Винтокрылая машина резко нырнула вниз и вправо, прижимаясь к воде – и тут горизонт осветился ярчайшей вспышкой – словно ночь легким мановением волшебной палочки превратилась в распятый солнечными лучами день. Испугаться я не успел – через секунду ударная волна швырнула многотонный вертолет как пушинку…

Бейрут, госпиталь ВМФ 25 мая 1992 года

Сознание вернулось внезапно, неожиданно. Сначала появился свет – белый, немилосердно режущий глаза. Умом я понимал, что где-то лежу и глаза мои закрыты, – но свет все равно слепил меня, и не было от него спасения…

Стараясь отвернуться от этого света, я замотал головой, сморщился от резкой боли. Рядом кто-то крикнул: «Доктор! Доктор!» – но этот крик прозвучал, словно откуда-то издалека. Я хотел открыть глаза, посмотреть, где я и что со мной, но не смог – снова отключился, погрузился в спасительную тину беспамятства…

Второй раз я пришел в себя уже через час – на сей раз уже окончательно и бесповоротно. Время уже клонилось к закату, судя по лучам солнца, бьющим в палату через окно…

На сей раз я просто открыл глаза – я уже помнил, что произошло, прекрасно помнил. Помнил и ночное построение на палубе, и рев турбин «Сикорского», несущегося к захваченному газовозу, и слепящий свет, который, казалось, был виден не через иллюминаторы, а через броню. Не знал я только одного – кто из наших остался в живых…

Повернув голову, я убедился, что по крайней мере один человек из моего нового экипажа точно жив – на соседней кровати, в больничной пижаме, поддерживая правой рукой закованную в лубок левую, сидел Али в боевой раскраске. В боевой раскраске – вся его физиономия представляла собой живописную картину из синяков, порезов и пятен йода. Заметив, что я повернул голову, Али соскочил с кровати, наклонился надо мной…

– Саня? Ты узнаешь меня…

– С трудом… – прокаркал я, слова буквально продирались через распухшее и пересохшее горло, – пить…

Вода была теплой, графин целый день простоял на тумбочке – но вкуснее воды я не пил давно…

– Турок[32]… Ты что…

– Отдыхаю на больничной койке вместе с тобой. Кстати – ведь ты меня из тонущей вертушки вытащил, не помнишь? За мной должок…

– Я? – В голове была пустота, единственное, что помнилось, это яркий, выжигающий глаза свет, лучи которого пронзали иллюминаторы вертолета подобно мечам….

– Ты, Ворон[33], ты. Мы последние выбирались, вертушка уже под водой была, а у меня с рукой – сам видишь. Ты меня и вытащил…

– Не помню ни хрена…

– Вспомнишь. Всех нас прилично шарахнуло, правда, сейчас в госпитале только мы двое и остались. Остальные долечиваются…

– Ладно. А что вообще произошло?

– Они взорвали газовоз. Поняли, что до Бейрута им не дойти, и взорвали его прямо в море. Хорошо еще, что вертолеты у самой воды были, если бы ударная волна достала нас на высоте – сейчас бы мы с тобой не разговаривали…

– Так, получается, это ты нас всех спас?

– Да брось… Так вот – шарахнуло так, что достало «Колчак». Там все чуть с ног не попадали. Выслали спасательный вертолет, подобрали нас – нашли почти сразу. Вверху эскадрилья была, они с «Цесаревича» поднялись, их тоже ударная волна достала. В общем – вытащили нас и сразу в госпиталь…

– А где эскадра? Мы же на учения шли?

– Эскадра ушла на учения, они уже в районе Африканского Рога. А «Колчак» здесь, на траверзе болтается… Я слышал, нас временно на берег, в Бофор[34], списывают…

– С нашими что, с экипажем?

– Аллах миловал – только двоих потеряли. А в нашем экипаже все целы. Вертолет сразу в воду швырнуло. Взрыв такой был, что зарево даже с Бейрута хорошо видно было…

– Слушай, Али… – Мысли метались в голове, сформулировать вопрос было сложно, – скажи, какого черта им надо?

Но Али меня прекрасно понял…

– Есть разные люди, Ворон… Раньше у нас была своя страна, были султаны, беи… Сейчас этого нет – но есть Империя, которой служил мой отец и которой служу сейчас я. Многих это устраивает – но не всех. Есть те, кто готов проливать кровь братьев своих по вере. Есть и заблудшие души … Я вижу то, что я вижу – что русские не хотят вражды, что меня, внука офицера враждебной вам армии, приняли в армию, что я стал офицером, что моя сестра учится в русском университете. Что никто не запрещает нам молиться своим богам и почитать своих предков. Но не всех это устраивает. Я не знаю, как это объяснить…

Это действительно не объяснить нормальному человеку и нормальными словами…

– Мир? – Я протянул руку своему командиру экипажа, и он крепко пожал ее.

– Мир! Кстати, тут тебя письмо дожидается, в красивом голубом конверте. Я не набрался смелости его вскрыть и оставил до тебя…

Я резко дернулся, так резко, что помутилось в голове…

– Спокойно, спокойно… – Али вложил конверт мне в руки. – Сам вскроешь или помочь?

– Иди ты…

Mon sher, наконец-то я тебя нашла. Твой grandpapa наотрез отказывался говорить, где ты, но от меня не спрячешься, ты же знаешь.

По городу ползут ужасные слухи относительно того, что произошло там у вас. Papa был просто в ярости, когда ему доложили. Не хочу думать о плохом, не хочу верить предчувствиям, напиши так скоро, как только сможешь. Со мной все хорошо, грызу гранит науки и вымаливаю прощение. Пиши на адрес Кэти, она передаст.

К.

Я поднес письмо к носу, вдохнул тончайший, едва уловимый аромат дорогих духов. «Опиум» – ее любимые духи…

– Наверняка от дамы, где-нибудь в Петербурге тоскующей по своему возлюбленному…

– Тебя на дуэль[35] давно не вызывали? Слишком длинный нос у тебя…

– Какие дуэли, я же… – Али оборвал мысль, – а вообще, знаешь… Нам надо что-то решать, кто как – а я в этом сраном госпитале долго оставаться не собираюсь…

– И тем не менее придется, сударь… – голос от двери возвестил о приходе доктора, – вставать вам тоже никто не разрешил…

Каха Цакая…. Этот человек, назначенный еще императором Александром Четвертым, вот уже девятнадцать лет был товарищем министра внутренних дел, пережив на своем посту трех министров. В либеральной западной прессе его называли «цепным псом Империи» и «душителем свободы». Может, это и так. Но при всем при этом он был великолепным аналитиком и опытнейшим руководителем, способным координировать действия спецслужб в самых патовых ситуациях. Получив от Государя согласие только по первому пункту своих предложений, он немедленно начал действовать. Причем легким вооружением он счел то, что можно унести или увезти на себе, а не только стрелковое вооружение. Поэтому весь конец мая казаки усиленно вооружались. Кроме стрелкового оружия и боеприпасов – а их выдавали по требованию, столько, сколько нужно, – Цакая распорядился выдать и многое другое – крупнокалиберные пулеметы, автоматические гранатометы, безоткатные орудия и даже зенитные установки ЗУ-23-2 на колесном ходу. Наверное, это и стало решающим фактором, предопределившим дальнейший ход событий…

Бейрут, крепость Бофор 06 июня 1992 года

Любой человек, кто первый раз попадал в крепость Бофор, не мог сдержать своего восхищения древним величием ее стен. Удивительно, но русская армия, организуя в этом районе сильно укрепленный район, умудрилась оставить в своем подлинном величии каменные стены крепости – только лес антенн над замком и стоящие на крутых склонах ряды боевых машин говорили о том, что сюда пришли новые времена…

Доктор кряхтел, недобро хмурил брови – но, в конце концов, дал нам «добро» на продолжение службы. Меня должны были выписать еще три дня назад – но я решил дождаться Али и ехать к новому месту службы вместе. Что оно собой представляло – я не знал, только догадывался по фотографиям и рассказам преподавателей в училище. Старший лейтенант Веселаго, командир нашего учебного взвода в Севастополе, прослужил здесь более пяти лет и, когда был в хорошем настроении, любил вспоминать покрытые зеленью холмы Южного Ливана…

Южный Ливан и впрямь был красив. Основная экономическая деятельность в этом регионе приходилась на Бейрут, это был финансовый центр Востока, ходили даже разговоры, чтобы превратить Бейрут в город столичного значения – но дальше разговоров пока дело не шло. В целом же в Бейруте помимо отделений всех крупнейших банков (Первого Русско-Германского, Объединенного кредитного, Военно-промышленного и других) был построен один из крупнейших в мире портов и два огромных нефтеперерабатывающих комплекса, питающиеся от стратегического трансаравийского трубопровода[38]. Практически вся восточная нефть, идущая на экспорт, экспортировалась через Бейрут, в глубь Империи она шла по нефтепроводам…

Оставшаяся часть Ливана была крестьянской – на скудной каменистой холмистой почве крестьяне выращивали виноград, где-то и пшеницу сеяли. Делали красное вино «Бекаа» – очень даже неплохое…

Крепость Бофор была одной из ключевых опорных точек оборонительной системы этих мест. Возводилась она еще крестоносцами, но сейчас в ней и вокруг нее располагался опорный пункт, в котором могли разместиться не меньше двух полков. Все холмы вокруг крепости были превращены в систему оборонительных укреплений, чудовищным трудом в каменистой земле отрыли капониры для самоходных гаубиц и боевых машин пехоты, выкопали блиндажи для личного состава. Но это было всего лишь прелюдией к системе обороны самой крепости.

Сама крепость была построена на высоком холме – увидев ее первый раз, я попытался прикинуть, какими же силами надо ее штурмовать – и не смог. Три-четыре этажа вверх и десять этажей вниз, в скальную породу, где немыслимым трудом были выбиты и укреплены подземные этажи, бункеры, переходы, казармы, склады…

Ехать до крепости было тяжело – дороги в этой местности были не асфальтированными, а гравийными, да еще на «Егере»[39], образцом комфорта не являющемся. Пока машина преодолевала один крутой поворот за другим, карабкаясь по обрывистым, покрытым зеленью холмам, мы с Али думали о том, почему нас списали на берег – несмотря на то что врачебная комиссия сочла нас годными к службе. О том, что официально мы вычеркнуты из всех списков, из всех документов, мы и не подозревали. И о том, что посланное мною в Петербург ответное письмо даме моего сердца перехвачено на почтовом ведомстве, я тоже не знал…

Высадили нас у самого входа в крепость, и не успели мы оглядеться – как нас уже вызвали «предстать пред очи». Полковник Лопухин, военный комендант укрепленного района Бофор, изволили нас видеть…

Однако в тесном кабинете коменданта военных не было. В кабинете нас ждал довольно молодой на вид человек (лет сорок, не больше) в черном гражданском мундире. Кажется, я его даже где-то видел в петербургских салонах. Знаки различия на мундире указывали на то, что перед нами действительный статский советник Империи[40]…

– Господа…

– Лейтенант Воронцов, ваше превосходительство! – отрекомендовался я

– Лейтенант Халеми, ваше превосходительство! – с заметным акцентом, проявлявшимся у него только тогда, когда он нервничал, поприветствовал незнакомца Али.

– Присаживайтесь…

Удивительно, но незнакомец нам не представился и не предъявил никакие полномочия – хотя я понимал, что без оных оказаться в кабинете коменданта базы, причем в отсутствие хозяина, он не смог бы никак. Похоже – либо разведка Генерального штаба, либо и вовсе – заграничный отдел…

– Господа, зовут меня Иван Иванович, называть меня «превосходительством» или каким-либо иным титулом не стоит. Кстати, вы не тот ли самый князь Воронцов…

Похоже, слава впереди меня бежит. Оскандалился…

– Тот самый… – неохотно подтвердил я.

Улыбка мелькнула на губах советника – и погасла, как гаснет огонек свечи под сильным порывом ветра…

– Перейдем сразу к делу, господа… Вам известно, что происходит в последнее время?

Вопрос был задан намеренно неопределенно, поэтому нам оставалось лишь признаться в собственном незнании…

– Есть силы… – Иван Иванович говорил нарочито медленно, словно взвешивая на каких-то призрачных весах каждое слово, – которым крайне выгодно… инициировать отторжение от Империи территории всего Ближнего Востока… прикрываясь исламским экстремизмом и сепаратизмом. Мы считаем, что произошедший в последнее время взрыв радикального ислама… прикрывает намерение некоторых держав… утвердиться на Ближнем Востоке. С этим мы мириться не можем. Высочайшим повелением…

На этом месте Иван Иванович прервал свою речь, какое-то время помолчал, словно раздумывая – говорить ли ему дальше и посвящать ли нас в высшие тайны Империи.

– Высочайшим повелением указано предпринять все возможные меры для того, чтобы выявить и ликвидировать очаги экстремизма. При этом… разрешено применять те меры… применение которых ранее было под запретом. Поэтому… ваш первый экипаж отныне становится оперативно-боевой группой специального назначения, подчиненной лично мне. Извольте ознакомиться с приказом, господа…

Секретный приказ был подписан лично военно-морским министром[41] Кокориным – я даже не поверил своим глазам. Чтобы военно-морской министр (!!!) подписывал документы, касающиеся всего лишь нескольких лейтенантов (!!!)

– Ваше… – начал было Али и тут же сбился – Иван Иванович недовольно повел бровью… – Иван Иванович… мы больше… не служим во флоте?

– Отнюдь, господа! – улыбнулся наш новый начальник. – Вы не только служите во флоте, вы отныне считаетесь участниками боевых действий. Как вы изволили убедиться, все чины, поименованные этим приказом, до особого распоряжения считаются откомандированными в распоряжение разведупра Главного штаба ВМФ. Поэтому и сроки присвоения очередных званий, и все виды довольствия отныне для вас считаются по правилам военного времени. Старлейские нашивки, господа, можете нашить уже завтра. Однако сноситься с родными и знакомыми по любому поводу и любыми средствами связи вам воспрещается до особого распоряжения…

Как-то непривычно – в армии звания присваивались торжественно, обмывались потом еще более торжественно, в офицерском собрании, с поздравлениями, с шампанским рекой, порой и с барышнями. А тут… Впотаек, как будто очередного звания нужно стесняться или в его присвоении нет ничего особенного. Запрет на общение с родными… Было еще одно маленькое «но» – какой смысл офицеру Генерального штаба надевать штатский мундир, если у него есть свой, военный. Похоже, все-таки заграничный отдел…

– В ближайшее время… – начал Иван Иванович, – мы должны, используя разведывательную информацию полиции, картотеку жандармерии, данные иных разведывательных служб, выявить и разгромить террористическую сеть, развернутую в этом районе. Вам что-нибудь говорит имя Осама Бен Ладен?

Али отрицательно покачал головой.

– Что-то читал в «Правительственном вестнике»… – вспомнил я, – кажется, была большая статья. «Злодеи не унимаются», верно…

– Верно… – и снова та самая, мимолетная улыбка. – Злодеи и в самом деле никак не унимаются. Одним из этих злодеев является Осама Бен Ладен, по нашим предположениям – агент разведки либо Британии, либо САСШ, либо обеих разведок сразу. Более того – мы считаем, что он может скрываться в британском сеттльменте в Бейруте, может также иметь подложные документы и прикрываться дипломатической неприкосновенностью. Выявление и ликвидация этого господина будет являться для нашей группы задачей номер один.

Вот это номера-с…

– Ликвидация – это… – осторожно полюбопытствовал я.

– Ликвидация – это ликвидация! – отрезал Иван Иванович. – Никто особо не опечалится, если в один прекрасный день этого господина найдут плавающим в воде порта Бейрут, который он умышлял взорвать, с пулей в голове! Я расстроюсь по этому поводу меньше всех прочих! Я ясно выражаюсь, господа?!

Вообще, нечто подобное было мне известно. В самой Империи ходили слухи, что существуют люди, решающие вопросы безопасности Империи именно таким образом. В заграничных газетах и англоязычном Интернете с завидной периодичностью появлялись статьи о том, что самодержавная власть Российской империи держится на убийствах, пытках и терроре. Что смертная казнь во многих случаях, когда нельзя применить ее по уголовному закону, просто заменяется на тайные бессудные расправы. Чаще всего такие дела связывались с именем тайного советника Кахи Цакая, несменяемого товарища министра внутренних дел Империи. Похоже, что хотя бы часть из того, что говорилось, была правдой…

Не сказать, что я боялся этого. Любой дворянин с детства и до гробовой доски является солдатом Империи – так учили в семье, такого поведения требовали все мои предки, все мужчины рода Воронцовых, живые и павшие. Да, это грязная работа – но именно поэтому ее должны выполнять люди с понятием об офицерской чести и долге перед Империей. Гораздо хуже, если работу подонков будут выполнять подонки. Да и те, кто направил груженый газовоз на спящий город, умышляя сжечь как можно больше спящих людей – и христиан, и мусульман, всех, – меньше всего заслуживают честного и справедливого суда…

– Где и как мы будем действовать?

– Действовать придется как в Бейруте, так и в его окрестностях, основные звенья террористической сети находятся в самом городе. Иногда будете действовать поодиночке, иногда – оперативно-боевой группой в полном составе. Каждый из вас отныне – человек, ведущий двойную жизнь. С одной стороны – вы приехали в Бейрут отдыхать или по делам, возможно даже, делам темным, противозаконным. С другой стороны – каждый из вас солдат Империи, помнящий о своем долге! Извольте получить.

Иван Иванович подтолкнул в нашу сторону два толстых пакета из плотной крафт-бумаги.

– Там новые документы, ваше жалованье по гражданскому ведомству за полгода авансом, деньги на оперативные расходы. Жалованье по военному ведомству, равно как и денежная компенсация на все виды довольствия, будет перечисляться на ваши банковские счета. Оружие получите здесь, оно является трофейным, и отчитываться за него не нужно. Каждый из вас купит по автомобилю, подержанному, незаметному, соответствующие средства вложены отдельно в конверт. Снимете квартиры. Меня не ищите, я сам вас найду. К консульствам, к военно-морской базе – ни шагу, увидите знакомых – перейдете на другую сторону улицы. Все ясно?

– Так точно… – сказал я, хотя в голове был полный сумбур и катавасия…

– Тогда извольте исполнять. С нами Бог!

– С нами Бог, за нами Россия!

Бейрут, бульвар Корниш 08 июня 1992 года

За два прошедших дня моя жизнь, доселе текшая весьма размеренно (если можно считать размеренными вечеринки в петербургских шалманах), изменилась так круто, как я не мог и предполагать. За предыдущие годы Империя выковывала из нас клинок, пригодный для того, чтобы разить врага в войне, выковывала тщательно, с пониманием и даже любовью. Сейчас же мне предстояло сразиться в другой войне – войне темной и грязной, войне закоулков и задних дворов, войне, где шпаге предпочитают спрятанный в кармане нож, а вызову на честный поединок – подлый удар в спину…

Квартиру я снял легко – Бейрут интенсивно застраивался, арабские трущобы сменялись блеском тонированного остекления современных жилых комплексов, и желающих сдать комнату было предостаточно. Некоторые богатые купцы в Империи покупали несколько квартир в разных приморских городах, но жили там от силы пару недель в году, а в остальное время сдавали их всем желающим. Такую квартиру снял и я – во второй линии домов, рядом с широким прибрежным бульваром Корниш, который вполне даже соперничал с Ниццей и Монако. Квартирка была маленькой, поэтому и арендная плата была весьма разумной. Заплатил сразу за два месяца. Еще одним несомненным достоинством квартиры было то, что она располагалась на втором этаже, а ее окна выходили на пожарную лестницу. Можно было незаметно покинуть квартиру, а если совсем припрет – даже выпрыгнуть из окна.

Сняв квартиру, я с облегчением перетащил туда весь свой арсенал. Из Бофора мы ехали на арендованной машине, и первый раз я так боялся полицейского досмотра. Первый раз вез оружие, не имея на то никакого разрешения…

Оружие нам выдали не штатное и не российское – видимо, из соображений безопасности. Трофеи – но в хорошем состоянии и с достаточным запасом патронов. Позаботились…

Три пистолета, все три произведены на территории Германской империи. Модернизированный «маузер», старый, но надежный, с тяжелым стволом, со сменными магазинами на десять и на двадцать патронов, со съемным глушителем. Точно из такого пистолета я учился стрелять, точно такие же покупали себе многие офицеры для ношения вместо штатных. Несмотря на то что изобретен этот пистолет был больше девяноста лет назад – не устарел ничуть! А у меня еще была, судя по клейму, спортивная модель с особым качеством выделки. Патрон 9*25 «маузер», позволяет использовать этот пистолет даже на охоте. Впрочем, опасная охота мне как раз и предстояла…

Полицейский «браунинг» 1935 – тоже старая, проверенная временем модель. Тринадцать патронов, спуск легкий как перышко. Вполне можно постоянно носить с собой под одеждой.

«Вальтер» – компактная карманная модель, но под мощный девятимиллиметровый патрон. К нему прилагалась, кроме обычной кобуры, кобура в виде небольшой книги….

Вместо обычного для Империи «калашникова» мне выдали австрийский штурмкарабин «штайр-манлихер». Совершенно непривычная прикладка – магазин находится позади спускового крючка, а не как полагается – спереди. Оптический прицел в качестве штатного. Про себя решил, что нужно где-то с ним потренироваться.

Снайперская винтовка – «маузер», который применяется и в войсках Империи. Самая последняя модель, вполне соперничающая с британскими образцами – британцы и немцы всегда оспаривали титул производителя самых лучших снайперских винтовок в мире. По мне, так немцы все же были впереди…

И, наконец, старый знакомый – богемский «скорпион», один из немногих иностранных образцов, что стоит на вооружении Империи. Любимое оружие как террористов, так и военных, которым по штату не полагался автомат. С ним нас обучали еще в морском кадетском корпусе, с ним я укладывал все тридцать пуль в мишень размером с дверцу машины одной непрерывной очередью. Глушитель, лазерный прицел – в комплекте, причем глушитель не самодельный, а фабричной выделки…

На следующий день после переезда в Бейрут я купил машину. Нужна была небольшая подержанная машина – но с мощным мотором и надежная. Значит – немецкая, промышленность Империи была сильна только в производстве внедорожников, которые покупали по всему свету, да роскошных лимузинов типа «Руссо-Балт». Обычные же транспортные средства для хороших дорог больше производили немцы…

На стоянке я колебался между «Пежо» и «Вандерером», но в конечном итоге не купил ни тот ни другой. Выбор мой пал на небольшой, но с мощным мотором экипаж производства Баварских моторных заводов – скромное купе светло-серого цвета, но с мощным, двухсоттридцатисильным двигателем. Такая машина не привлекала внимания в потоке, стоила недорого – с торговцем я договорился всего лишь за восемьсот золотых, – и в то же время на ней можно было и догнать кого угодно, и уйти от погони. В вечернее время, когда улицы немного пустеют, я опробовал машину и остался ею доволен…

Бейрут, улица эль-Мутанаби 10 июня 1992 года

Контора Ивана Ивановича – верней, даже не контора, целое страховое отделение «Первого общества страхования от огня»[42] – находилась в одном из самых престижных старых кварталов Бейрута, в самом центре, в двух шагах от площади Орудий[43], на улице эль-Мутанаби, занимая половину старого, постройки еще прошлого века дома. Выглядела контора весьма мирно, если не замечать некоторых мелких деталей – например, бронированные сейфовые двери, два выхода на две разные улицы, пуленепробиваемые и покрытые зеркальной светоотражающей пленкой стекла. Впрочем, сему имелось разумное объяснение – как-никак в конторе принимали страховые взносы, и нужно было защищаться от грабителей…

С Али мы встретились у самого входа, удивительно – но нас было только двое, никто другой из нашего экипажа не пришел. Али переоделся, стал похож скорее на молодого местного армянина из богатой купеческой семьи, немалую долю торговли здесь держали армяне. Машину он тоже купил – подержанную «Альфа-Ромео», вызывающего ярко-красного цвета, и с гордостью подрулил на ней. Восточный человек, что тут скажешь…

– Ты что, ничего неприметнее не мог выбрать?

– Если хочешь что-то надежно спрятать – поставь на самое видное место! – Али цокнул языком, точь-в-точь как местные купцы, и улыбнулся. Ну-ну…

– Пошли, что ли…

Я размышлял – как нам представляться, чтобы нас пустили внутрь, – но все мои раздумья оказались напрасными. Над дверью, видимо, была видеокамера, я даже не заметил где – но как только мы подошли ближе, приглашающе мигнул зеленый светодиод…

– Господа, открыто – лифт и второй этаж. Без церемоний…

Голос донесся из небольшого динамика, искусно встроенного в дверь. Дела…

Кабинет Ивана Ивановича и в самом деле оказался на втором этаже – удивительно, но лифт и полутемный коридор вели напрямую к нему, минуя даже присутствие[44]. Видимо, для клиентуры был другой вход, если, конечно, тут была клиентура. Впрочем, о чем это я – конечно, была, загранотдел и жандармерия работать умели…

– Доброго здоровья, господа… – Иван Иванович поднялся из-за стола, поздоровался с нами по-арабски, двумя руками, – как, обжились на новом месте?

– Благодарим! – коротко ответил я за нас обоих с Али, решив как можно меньше втягиваться в разговоры и сразу выяснить, что от нас требуется. Потому что непонятного до сей поры было много…

Видя мое серьезное лицо, Иван Иванович улыбнулся…

– На Востоке, господа, не принято сразу переходить к делам. Нужно сначала спросить о здоровье, о семье и о детях, обо всем прочем и только потом переходить к делам – иначе вы обидите собеседника и ничего от него не добьетесь. Это вам урок на будущее, господа, ибо вам здесь работать…

– Ваше превосходительство! – Я сознательно употребил титул, как бы ставя разговор в официальные рамки. – Я бы хотел узнать, когда и как нам дозволено будет приступить к работе.

– Хорошо… – Иван Иванович снова улыбнулся, что начало выводить меня из себя, – но для начала, если уж вы так рветесь работать, я бы хотел узнать от вас – а как вы себе ее представляете, будущую работу. Вам дана задача – взять живым или мертвым некоего злодея, скрывающегося от вас – и не без посторонней помощи – в миллионном городе. Как вы будете действовать?

Мы с Али переглянулись, я не мог поверить своим ушам. Это что, какая-то проверка?

– Ваше превосходительство, мы офицеры флота и привыкли выполнять…

– И тем не менее, господа… – тон Ивана Ивановича вдруг сделался ледяным, – я хочу услышать от вас, как вы понимаете данную вам задачу и как вы видите ее исполнение. Если вам так проще – извольте считать это приказом!

До сего времени все мое знакомство с миром разведки ограничивалось романами, купленными в книжных магазинах. Да, я был разведчиком – но флотским разведчиком, а это совсем другое. Наш экипаж мог прикрепить мину к днищу вражеского корабля или заминировать военно-морскую базу неприятеля. Но искать скрывающегося террориста в малознакомом миллионном городе… увольте… не наша работа…

И тем не менее – что-то надо отвечать…

– Я полагаю, ваше превосходительство, – существует же картотека жандармерии, местного департамента полиции, разведотдела. Ведется какое-то наружное наблюдение за подозрительными… Исходя из получаемой информации…

– Мы и должны действовать … – закончил за меня Иван Иванович. – Великолепно, господа! Просто великолепно! Теперь извольте ответить на такой вопрос: для чего мне, со всеми моими картотеками, с агентурой полиции и жандармерии, с наружным наблюдением за подозрительными нужны вы двое? Только на сей раз подумайте, прежде чем отвечать. Хорошо подумайте. Иначе я весьма разочаруюсь в нашем военном образовании…

Али начал подниматься со стула – но я вовремя пихнул его в бок. Все понимаю, горячая кровь и честь наших alma mater нагло задета – но разбираться надо по-другому…

А и в самом деле – почему?

И тут я понял. Понял с такой отчетливостью, что стало страшно….

– Вы не можете никому доверять… И в полиции и в жандармерии враги…

– А вы как думаете, сударь? – Иван Иванович повернулся к Али

– Другого объяснения нет… – пожал плечами тот.

В кабинете наступило молчание. Тяжелое, такая тишина бывает перед грозой, когда гром еще не гремит, но черные тучи уже клубятся над головой и ощутимо холодает…

– Браво! Браво, господа! – Иван Иванович даже несколько раз хлопнул в ладоши. – Великолепно! Беру свои слова назад насчет военного обучения – сейчас я убедился, что оно ничем не хуже гражданского! Браво!

– То есть – мы правы?

– Вы даже не представляете насколько, – помрачнел Иван Иванович. – То, что только что сказали вы, сударь, я долго и безуспешно доказывал в Санкт-Петербурге, дошел даже до… В общем, неважно – но все это считали паранойей. И только после того, как газовоз «Эдинбург» едва не протаранил порт – впрочем, мне ли вам об этом рассказывать, – наверху поняли, насколько все далеко зашло. И поняли, какие меры надо предпринимать, чтобы спасти ситуацию…

– Вы имеете в виду аргентинский вариант[45]? Эскадроны смерти?

– Отнюдь, господа. Я знаю аргентинский опыт, причем не понаслышке – но в Империи он неприменим. Массовый террор такого масштаба, как учинили в Аргентине, недопустим, он разлагает как общество, так и саму армию. Вы должны будете давать мне отчет в своих действиях, господа, – это одно из основных и непременных условий работы.

– В чем же будет заключаться наша работа?

– Для начала я расскажу вам кое-что, чтобы вы понимали, где и как вам предстоит работать. Всемогущество полиции и жандармерии, воспетое даже нашими поэтами, – на самом деле преувеличено. По меньшей мере, здесь, на Территориях. Да, есть доверенные лица[46], есть опытные оперативники. Но надо учитывать, господа, что на Территориях девять полицейских и жандармских чиновников из десяти местные, пусть даже и учившиеся в России, но все равно – местные. И среди них есть те, кто тайно ненавидит нас, кто оказывает помощь террористам. Их немного – по моим предположениям, каждый двадцатый, – но они есть, и их тайная измена обесценивает работу оставшихся девятнадцати честных людей. Как вы думаете, где может скрываться интересующий нас субъект?

– Да где угодно… – пожал плечами Али, – в городе, в пригородах…

– И опять правильный ответ! – поднял палец Иван Иванович, напомнив мне нашего преподавателя специальной тактики в Санкт-Петербурге, капитана второго ранга Тищенко, у него была такая же манера. – Он действительно может быть где угодно! Местная полиция и жандармерия оправдывают свою оперативную беспомощность наличием в городе британского сеттльмента и большим количеством иностранцев. Но это же чушь собачья! Сеттльмент имеет только три выезда, все три можно элементарно взять под постоянный контроль. Да и невозможно, отсиживаясь в сеттльменте, управлять террористическим подпольем, готовить новые злодеяния. Все террористы скрываются где-то в городе, я в этом положительно убежден!

– Но что можем сделать мы? У нас нет опыта оперативной работы, вообще никакого…

– Как ни странно – многое, господа. У вас хорошая базовая подготовка, вас учили как профессиональных флотских разведчиков, учили выживать во вражеском тылу, в самых экстремальных условиях. Вы, милейший господин Воронцов, и вовсе проявляли чудеса изобретательности во время некоторых ваших эскапад в Санкт-Петербурге, даже пробирались в известное вам здание за городом, минуя все рубежи охраны. Подозреваю, что даже Его Императорское Величество не все знает…

А это-то ему откуда известно? И ведь говорит про бессилие жандармерии, подлец. Воистину, у каждого – хоть заплатка голубая[47], но имеется…

– Теперь я хочу, чтобы вы применили все свои умения и весь свой опыт на благо государства Российского! – Иван Иванович махнул рукой, предупреждая уставной ответ в таком случае. – Если так разобраться, то у вас, у вашей пары, есть неплохие шансы выполнить задачу. Вы оба – военные разведчики, господин Халеми к тому же мусульманин и может спокойно сойти за своего в мусульманских кварталах. Ни одному полицейскому, ни одному жандарму про вас ничего не известно. Вы – никто, вас нет ни в чьих расчетах, вас никто не может предать – потому что никто ничего про вас не знает. Вы – всего лишь страховые агенты, которые суют нос повсюду, как и полагается страховым агентам. Никто не сможет сообщить о том, что вы вышли на охоту!

– Но мы же должны с чего-то начинать?

– Я дам вам диск. На нем – досье на всех установленных на данный момент активных членов террористических организаций и на всех установленных разведчиков, действующих в городе. И на этом все!

– А агентура?

– Никакой агентуры. Всю работу придется делать с нуля, опираясь только на данные досье. Я не могу дать ручательство, что полицейская и жандармская агентура надежна. Часть явно работает в обе стороны.

Великолепно…

– Ваша основная задача – верхушка Аль-Каиды. По нашим данным, действиями Аль-Каиды в городе руководит некий Мохаммед Атта, один из ближайших сподвижников Бен Ладена. Он даже более приоритетная цель, потому что Бен Ладен – теоретик, Атта – практик и организатор террора. И последнее! Помимо досье… – через стол переехал компакт-диск в дорогой упаковке с обложкой из чистой кожи и логотипом известного оперного певца … – на диске находится процедура связи со мной, обычная и экстренная. Через три дня извольте явиться с докладом о проделанной работе. На этом – все.

– Ну что? Пошли воевать за правое дело?

– Пошли сначала пообедаем! – пробурчал я, осматриваясь по сторонам. – Не знаю, как ты, а я – проголодался…

Кафе мы нашли на противоположной стороне площади, народу там сейчас – середина рабочего дня – было относительно немного, поэтому столик мы заняли, какой хотели – в самом углу и у стены. В отличие от того же чинного Санкт-Петербурга, где кафе почти не было, а были рестораны, здесь было все по-простому – столики выставлялись прямо на улице, под тентами, кухня располагалась на первом этаже прилегающего дома, на втором обычно проживала семья ресторатора. Кафе было греческим – вообще в этом городе семнадцати религий можно было найти заведение, где подавали блюда любой кухни мира…

– Закажешь?

– Тебе чего?

– Того же, чего и тебе. В греческой кухне я не понимаю ни черта…

Кивнув, Али ушел к дому, возле которого располагалось уличное кафе, о чем-то переговорил с хозяином, через несколько минут вернулся с тарелками, на которых было странного вида кушанье…

– Это что такое? – подозрительно спросил я.

– Мусака. Остальное чуть попозже принесут. Вкусно, пробуй…

Подождал, пока Али начнет есть первым, затем попробовал и сам. Необычно, конечно, – но вкусно…

– Что делать будем? – спросил Али, когда от мусаки остались одни воспоминания, а нам принесли горячий, невероятно крепкий, заваренный по-турецки кофе…

– Так это ты мне скажи, Али, – ты же правоверный. Вот и скажи – где может спрятаться другой правоверный в городе, где у него нет дома…

– Да где угодно…

– Да не где угодно. Где угодно нельзя. Нужно место, где его всегда приютят, где его никто не выдаст…

– Постой-ка… – Али отставил чашку – кажется, я понял. Ты натолкнул меня на мысль!

– Какую?

– Он прячется в мечети! Конечно же, в одной из мечетей! Идеальное место! С одной стороны – туда не войдут ни полиция, ни кто другой, не являющийся правоверным мусульманином. Есть мечети, являющиеся историческими памятниками, туда пускают неверных за плату – но во многие мечети неверным вход закрыт!

– Тише! – сказал я, останавливая разгорячившегося Али. – Говори тише, мы на улице.

– Если так разобраться … – Али перешел на шепот, – то это может быть только мечеть. Согласно хадисам[48] любой мусульманин, оказавшийся в чужом городе и которому некуда пойти и негде переночевать, имеет право переночевать в мечети. Ни один мулла, как бы он к кому ни относился, не имеет права закрыть в такой ситуации дверь перед правоверным. Кроме того – через мечеть постоянно проходят толпы верующих, во время намаза[49] можно передать деньги, инструкции, согласовать действия. И никто ничего не заподозрит. Идеальное укрытие!

Я подумал. Ничего другого в голову мне не приходило – значит, нужно было отрабатывать предположения Али.

– И как проверить мечети?

– Никак! – отрезал Али. – Даже мне, правоверному мусульманину, не позволено будет войти во внутренние покои мечети. Если я буду ходить по разным мечетям, даже если и не высматривать ничего, а просто совершать намаз каждый раз в другой мечети – это вызовет серьезные подозрения. Тем более что каждая мечеть принадлежит конкретной умме[50] и там все друг друга знают. Ты же, даже если просто будешь шататься без дела вокруг мечети в мусульманском квартале, можешь попасть в беду.

Здравствуйте, приехали. От чего шли, к тому и пришли…

– Вообще никак?

– Никак! – твердо повторил Али. – Совсем никак. Только засветимся.

Я отхлебнул совсем остывший кофе. Какая-то мысль вертелась в голове еще со времен разговора с Иваном Ивановичем …

– Слушай… А остальные наши где? Ведь если мы работаем автономно – может получиться так, что мы друг другу помешаем…

– Наши? – скептически хмыкнул Али и тут же поправился, вспомнил. – Извини… Про наших я знаю не больше, чем ты…

И тут мысль родилась, да не просто родилась – засияла во всей красе! И именно эта насмешка Али помогла мне понять, что мы должны дальше делать!

– Как ты меня назвал?

– Когда?

– Сейчас ты хмыкнул, когда я сказал «наши». Помнишь, на корабле ты меня называл предателем…

– Извини, Ворон, – Али приложил руку к сердцу, как это делали турки. – Честное слово, извини. Просто забыть сложно, как ты наш курс на Питер променял. Мог бы и остаться…

– Да прекрати ты извиняться! Ты назвал меня предателем – но это же гениально! Именно это мы и должны сделать!

– Тише ты! – теперь настала очередь Али одергивать меня. – Ты о чем? Что мы должны сделать?

– Предать! Нам – верней не нам, а тебе – для того, чтобы тебе поверили, нужно стать предателем!

– Ты в своем уме? – недобро глянул на меня Али.

– В своем! Такого никто не ждет! Здесь привыкли к тому, что местные кадры могут предать! Предают полицейские, жандармы – почему не может предать флотский офицер?!

– Потому что он давал присягу, черт тебя дери!

Я резко тормознул, по лицу Али понял, что из моего замысла он не понял ровным счетом ничего, а я, если буду продолжать в том же духе, могу запросто получить по физиономии…

– Давай-ка пересядем в машину. В мою, если не возражаешь…

Бросив на стол несколько монет – обед здесь был раза в три дешевле, чем в Санкт-Петербурге, – мы перешли улицу, расположились в моем экипаже. В тесноте, но не в обиде. Я покрутил рукоятку магнитолы, увеличивая громкость звука. Проигрывался диск с классической музыкой – Леонкавалло, «Паяцы»…

– Теперь слушай меня! Внимательно слушай и, прежде чем ответить – думай! Ты мусульманин, верно?

– Верно… – Али непонимающе смотрел на меня

– Ты мусульманин с детства, и твой отец мусульманин, и все твои родственники – тоже мусульмане, ведь так?!

– Так. Мой отец даже хаджи[51]…

– А теперь ответь, Али, – только прежде, чем ответить, подумай очень и очень хорошо. Если ты, мусульманин и сын хаджи, придешь к террористам и скажешь, что не можешь больше смотреть, как русские угнетают истинную веру, что не можешь больше жить в безверии и служить русским, – скажи, Али, они тебе поверят?!

Прежде чем ответить, Али долго смотрел куда-то перед собой…

– Да, Ворон, поверят… – наконец глухим голосом сказал он. – Ты умный, ты хорошо мыслишь. И ты хорошо знаешь мусульман. У мусульман верность истинной вере, верность Пророку никогда не будет подвергнута сомнениям. Поэтому, если я приду и скажу так – они мне поверят. Поверят… Но могут потребовать доказать свою веру делом, вступить на путь джихада, пронести взрывное устройство на корабль, например. И что мне тогда делать?

– Сдать меня! – твердо сказал я

– Что??!!

– Сдать меня, другого выхода нет. И рассказать правду о том, чем нам приказали заниматься.

Али молча смотрел на меня…

– Ты должен сказать – не вдаваясь в подробности, – что русские задумали истребить всех мусульман, идущих по пути джихада. Не задержать, не осудить – именно уничтожить, перестрелять как бешеных собак. Ответить террором на террор, кровью на кровь, смертью на смерть. Ты служил в русском флоте, и тебе как офицеру спецподразделения дали такой приказ – искать и уничтожать. Убивать тех, кто несет мусульманам слова Аллаха, свет истинной веры, убивать на людных улицах и в тихих переулках, ночью и при свете дня. Ты должен назвать не только свое – но и мое имя. Сказать, что твой друг по училищу, князь Александр Воронцов из рода Воронцовых, тоже получил в руки оружие и приказ. Ты не можешь выполнять этот приказ, убивать своих братьев – а я могу, ибо они мне не братья, они даже не преступники. Они враги. И я буду убивать – пока останется хоть один из них, я не остановлюсь…

– Тебя же убьют… – Али смотрел на меня, не в силах поверить тому, что я говорю. – Они найдут тебя и убьют!

– Не убьют. Скажи, что вся информация – в том числе об агентуре полиции в рядах исламского подполья, о предателях в их рядах – известна лишь мне. Ты – на подхвате. Тебе не доверяют, потому что ты не русский. В этом случае им нужно будет взять меня живым и только живым – чтобы получить эту информацию. А меня взять живым не так-то просто.

– Ты не знаешь, о чем говоришь. Тебе известно, кто такие хашишины[52]?

– Люди старца горы?

– Его самого. Многие думают, что Хулагу-хан, внук великого воина Чингисхана, истребил их – всех до одного. Но это не так, поверь мне, я знаю, что говорю. Они существуют и по сей день, они – часть исламского подполья. Эти хашишины убивали еще крестоносцев, пришедших, чтобы отбить Гроб Господень из рук правоверных. Никто и ничто не может спасти от хашишинов. Скорее всего, за тобой придут именно они…

– В три года… – спокойно ответил я, – я остался без отца, меня воспитывал дед, тогда еще капитан первого ранга. В три года я первый раз встал на палубу корабля, в четыре года – взял в руки оружие и начал учиться стрелять. Мой прадед командовал эсминцем при прорыве в Скапа-Флоу и приказал вступить в бой с броненосцем, который по размерам был в три раза больше его корабля. Он шел на смерть, но шел на смерть прямо, не сгибаясь – и погиб в бою, оставшись верным офицерской присяге и чести. Ты веришь в то, что ушедшие смотрят на нас с небес, Али? Вот я – верю. Никогда и нигде Воронцовы не отступали перед лицом опасности – и я не буду первым, кто трусливо отступит перед опасностью.

– Ты не знаешь, о чем говоришь… Хашишины…

– Это всего лишь люди, Али. Кем бы они ни были – это всего лишь люди. Может, они фанатичны, беспощадны и хорошо подготовлены – но я офицер и дворянин Российской империи. Я с детства готовился воевать, защищая свой дом и свою страну. Меня сложно будет взять даже мертвым – не говоря уж о том, чтобы взять живым …

– Бред полный… – Али с раздраженным, даже скорее раздосадованным видом откинулся на спинку сиденья машины, не в силах осознать сказанное, понять до конца замысел.

– Не бред. Если мы будем изображать из себя кого-нибудь другого, работать под чужими именами – играть в сыщиков и воров, в общем – нас разоблачат и очень быстро. Здесь целый департамент полиции, управление жандармерии, военные – кого только нет. И все играют в сыщиков и воров, и ничего сделать они не могут! Мы должны не играть, мы должны быть теми, кем мы и являемся. Как можно ближе к правде! Я – русский офицер и дворянин, готовый пойти на все ради защиты своей страны, даже на самое страшное. Верность стране – вот моя офицерская и дворянская честь. Меня долго готовили, лучшие кузнецы страны ковали смертоносный клинок – и теперь он покинул свои ножны, дабы разить врагов без жалости и без пощады. В этом – правда!

А ты – да, ты русский офицер и мой друг. Но, кроме верности дружбе и присяге, есть еще третья верность, которая сильнее всего и которая в твоем случае противоречит двум другим. Верность Аллаху, верность истинной вере. Ты не можешь смотреть, как твой друг убивает твоих братьев, как русские убивают и угнетают твоих братьев. То, что тебе приказали взять в руки оружие и убивать, убивать подло и грязно, стрелять в спину безоружным, стало для тебя последней каплей. После этого ты понял, что твое место – в умме, не во флоте. Ты понял, что живешь неправедно, ты не живешь, как должен настоящий мусульманин, не идешь по пути к Аллаху. Ты не хочешь предавать меня – но ты хочешь предупредить своих братьев о смертельной опасности, нависшей над ними. Вот кем ты должен быть – и в этом тоже много правды, ведь скажи. Если ты скажешь, что не хочешь играть в эту игру – я тебя пойму. И не обижусь…

– Кто из вас это придумал? – Глаза Ивана Ивановича перебегали с одного из нас на другого. Первый раз видел, как наш начальник удивился – когда мы появились вновь в его кабинете, меньше чем через три часа после того, как вышли оттуда…

– Я, ваше превосходительство…

Иван Иванович молча рассматривал меня, видимо, не зная, что и сказать…

– Сами придумали?

– Знаете… – я на мгновение задумался, не зная, говорить или нет, – еще когда я учился в училище, я написал несколько романов. Под псевдонимом. Кое-что даже опубликовали. Этот ход я придумал еще тогда – и, по-моему, его стоит воплотить в жизнь сейчас…

– Под псевдонимом… – Иван Иванович перешел на «ты», – ты хоть представляешь, что ты на себя берешь? И на что обрекаешь своего друга? Ни один из вас не имеет опыта – но ты хочешь обратиться мишенью, твой друг должен пойти в банду под прикрытием. Вы хоть представляете всю серьезность того, что предлагаете?

– Если бы не представлял – не предлагал бы… На самом деле это не так уж и опасно. Большую часть времени я буду проводить на «Александре Колчаке», там мне знакома каждая заклепка, я всех знаю, и все знают меня. Проникнуть туда постороннему будет чрезвычайно сложно. И Али тоже большую часть времени будет проводить там. На охоту буду выходить, либо десантируясь на берег с резиновой лодки, либо и вовсе – с аквалангом. Но они должны будут открыться, просто не смогут не открыться – ведь опасность будет висеть над каждым из них. Местонахождение нескольких рядовых членов организации установить несложно. Два-три трупа в темных переулках – и каждый сможет себе представить, что смерть уже стоит у него за спиной, ждет своего часа…

На рейде порта стоит авианосец, а на его борту, в его стальных коридорах затаилась смерть – по ночам она выходит в город. На охоту. Когда она придет за тобой? Сегодня? Завтра? Сколько еще человек получило приказ убивать? И кто сможет выдержать постоянное ожидание смерти? А заставить их действовать, действовать в спешке и не по плану – главная задача, только в этом случае они могут совершить ошибку. И тогда можно будет накрыть их всех, всех до последнего человека …

– Я не могу сам принять такое решение, – проговорил Иван Иванович после долгого и тяжелого – хоть ножом режь – молчания. – Я должен телефонировать в Санкт-Петербург, даже не телефонировать, а побывать там, причем как можно быстрее. Телефону такое доверять нельзя, только личная встреча и как можно скорее… Если это одобрят – то как операцию стратегического уровня. Кому-нибудь еще рассказывали об этом?

– Никак нет.

– И не рассказывайте ни под каким видом. Сейчас ваше молчание – это ваша жизнь. Отправляйтесь по домам, встреча, как и планировали, – через три дня. Ничего самостоятельно не предпринимать, ни единого шага! Поняли?

– Так точно!

– Тогда – все! Ни слова, ни звука, даже ни мысли – пока я не вернусь…

Шотландия, замок Балморал 10 июня 1992 года

Королевский замок Балморал был относительно новым – по британским меркам – и комфортабельным. Построен он был в 1852 году на берегу реки Ди как летняя резиденция Виндзоров в старошотландском готическом стиле. Неизвестно, почему Виндзорам не понравился старинный Эдинбургский замок, бывшая резиденция поверженных шотландских королей, но факт остается фактом – в древний Эдинбургский замок заглядывали лишь молодые принцы династии, посмотреть на регалии старых времен. А конец лета королевская семья уже больше века проводила в новопостроенном замке Балморал.

Все же остальное время года замок пустовал. Там даже проводились экскурсии – с середины апреля по середину июля, что позволяло хоть немного возместить расходы на содержание замка – хотя осведомленные люди прекрасно знали, что денежные затруднения правящей Виндзорской династии не более чем миф. А также – это позволяло показаться перед своими подданными более демократичными, чем это есть на самом деле.

Однако несколько дней назад произошла серьезная неприятность. В замке прорвало систему водоснабжения, не знавшую ремонта уже лет пятьдесят. Прорвало как назло на втором этаже, вода хлынула сплошным потоком, заливая дорогие ковры ручной работы, и смотрители едва успели отключить водоснабжение – вода уже просачивалась на первый этаж, капая на висящие на стенах полотна старых мастеров. Водоснабжение отключили, все туристические экскурсии, естественно, отменили. Водопроводчики, срочно вызванные в замок, смотрели на пожелтевшие от времени чертежи системы и чесали в затылке – починить водопровод в замке – совсем не то же самое, что в каком-нибудь бизнес-центре. Но пару дней назад и их попросили ненадолго удалиться, не объяснив причину…

С утра, десятого июня, шел дождь. Даже не дождь – скорее мелкая, промозглая морось. Дождь даже не шел – он висел в воздухе, окутывая холодной пеленой старинный замок. Небо, казалось, вот-вот сомкнется с землей и поглотит и замок, и идеально подстриженный газон, и лесистые холмы – все поглотит серая мгла…

Гости съезжались. В Британии ценят пунктуальность, поэтому каждый являлся ровно во столько, во сколько ему и было назначено – плюс-минус минута. Каждый гость приезжал один, на взятой напрокат машине – многие не садились за руль уже несколько лет, но тут делать было нечего. Ни одного лимузина – подержанные «Воскхоллы», «Роверы» – те самые машины, на которых разъезжает британский рабочий класс. Все гости, оставив машины на гостевой стоянке, поднимались в замок, где получали от дворецкого – больше похожего на военнослужащего специального подразделения, зачем-то напялившего на себя дурацкий черный фрак, – стакан горячего глинтвейна со специями и ключ от комнаты, где можно было хоть немного просохнуть…

Несмотря на то что большая часть приехавших была американцами, господствовали в фонде все же британцы. Тому было много причин. Основной являлось само британское государственное устройство, которому в САСШ, стране, живущей в условиях демократии, многие втихую завидовали. Если в Соединенных Штатах Америки каждые четыре года происходили выборы, каждые восемь, а то и четыре года к власти приходила новая управленческая команда, некоторые члены которой в политике понимали не больше, чем людоед в высокой кухне, то в Британии было совсем не так. Стабильность в Британии держалась на двух столпах – королевской власти – а король (или королева), несмотря на то что по закону «царствовал, но не правил», на самом деле вносил немалую лепту в управление страной. И второй инструмент, свойственный только для Британской и частично для Российской империи – институт постоянных заместителей министров. Всего их было пять – постоянные заместители секретаря кабинета министров, министра иностранных дел, внутренних дел, обороны и финансов[53]. Кое-кто называл этих людей «мудрецы», неофициальное название прижилось и стало почти официальным. На сегодняшний день трое из них – сэр Антони Браун, постоянный заместитель министра иностранных дел, сэр Томас Галифакс, постоянный заместитель министра обороны, и сэр Кристиан Монтгомери, постоянный заместитель премьер-министра, – присутствовали в этом замке. Именно они были тем «малым кабинетом», который во многом и определял политику Великобритании – не сиюминутную, формирующуюся в Уайтхолле и на Даунинг-стрит – а постоянную, на десятилетия вперед.

Представлял для североамериканцев предмет зависти и имперский опыт Британии. Если Североамериканские Соединенные Штаты начали активную имперскую политику только на заре этого века, постоянно сталкиваясь в зоне своего влияния – Латинской Америке – с большим количеством неприятных эксцессов – взять хотя бы с трудом подавленное восстание на Кубе в середине века, – то британцы обладали многосотлетним опытом управления поверженными народами. Даже будучи всего лишь небольшим островом, Британия владела территориями, в десятки раз превышающими ее собственную. И как владела! Ее подданные, вместо того чтобы резать британских угнетателей, в основном резали друг друга, а британцы большую часть времени и вовсе находились над схваткой. В восемнадцатом-девятнадцатом веках им удалось уничтожить опаснейшего конкурента за мировое господство – Францию, чуть раньше были повержены Голландия и Испания. Теперь же речь шла о другом государстве – о России, к которой британцы испытывали лютую, тщательно культивируемую ненависть.

Всего собралось тридцать человек – представлявших собой теневую власть как в САСШ, так и в Великобритании. Эта организация существовала уже давно, первые ее заседания прошли в конце прошлого века, и ставила своей целью она распространение принципов демократии во всем мире. То, что в самой Великобритании демократией и не пахло, а в САСШ демократия была только на словах, участников организации не волновало ни в малейшей степени – воистину в своем глазу не замечаешь и бревна. Да и пустопорожние слова о демократии, свободном выборе, освобождении угнетенных преследовали собой одну, тщательно скрываемую цель – перекройку всего мира по англо-американскому образцу.

Первоначально у организации не было названия – но как-то ее называть надо было. Поэтому решили называться по названию крупнейшего фонда, находящегося под контролем организации – Фонда Свободы. Организация была построена по принципу рыцарского ордена, и название ей дали – Орден Свободы.

Немного обсохнув и поправившись горячим глинтвейном, члены организации собрались в каминной – места там для тридцати человек хоть и в обрез, но хватало. Было даже место для выступающего – по традиции он выступал, стоя у горящего камина. Мечущееся в камине пламя отбрасывало свои блики на выступающего и его слушателей, внося в картину что-то мистическое, дьявольское.

Поправив полы долгого черного фрака, к камину вышел лорд Галифакс – относительно молодой для постоянного заместителя министра, всего пятьдесят три года. Перед тем как выступать, он нагнулся к камину, протянул руки к пламени, благодарно принимая живительное тепло – в комнате он так до конца и не согрелся. После чего проверил стоящий на старинном столике диапроектор, нажал на кнопку, запуская первый слайд, – и повернулся к выступающим…

– Перед вами, господа, – Санкт-петербургские адмиралтейские верфи. То, что вы видите, – это два новейших сверхтяжелых авианосца, строящиеся для Российского флота. У Российской империи и так уже десять авианосцев – это у континентальной державы, которой они не особо и нужны – теперь их, судя по всему, будет двенадцать…

– Слишком большие… – пробормотал кто-то из зала.

– Это самые крупные авианосцы в истории, господа! – отчеканил Галифакс. – По нашим данным, на каждом – три атомных реактора и многократно дублированная система управления. Каждый из них способен нести сто двадцать тяжелых истребителей. И это не считая пусковых установок противокорабельных ракет, которые русские ставят на любой корабль, даже на авианосец. И это не считая мощной системы ПВО, благодаря которой этот авианосец может действовать без надводных кораблей прикрытия. Как думаете, господа, – зачем континентальной державе два сверхтяжелых авианосца в дополнение к уже существующим десяти?

На самом деле Россия не собиралась увеличивать количество своих авианосцев, собиралась Германия. У Германии на данный момент было всего четыре авианосца, хотя нужно было, по всем расчетам, – минимум шесть, а еще лучше – восемь. Но денег не было – слишком большие средства отнимала Африка и европейские протектораты. Ведь в европейских протекторатах не было армии, и всех защищала германская армия. Поэтому Германия заключила с Россией соглашение – Россия строит для себя два новых тяжелых авианосца, а после того, как они войдут в строй, продаст Германии оба авианосца с Балтийского флота, одному из которых было девять лет от роду, а другому – двенадцать. По меркам военно-морского флота, оба корабля – совсем новые, но цена уже шла как на подержанные. Россия же получала работу для своих корабелов и два новейших авианосца – сделка была вполне даже выгодной как для русских, так и для рачительных немцев…

И это еще не все, господа. По нашим данным, русские завершили испытания системы «Комар» как ответ на нашу стратегическую ПРО. Эта система позволяет запускать тяжелые ракеты с борта даже среднего транспортного самолета, летящего на высоте нескольких миль над землей. У нас нет точных данных – но, судя по всему, русские приспособили систему воздушного старта под существующие ракеты. Теперь любой транспортный самолет русских может быть стартовой площадкой для межконтинентальной баллистической ракеты. Поскольку пуск производится не с земли, а с высоты нескольких километров – ракета может нести много больший по размеру боевой заряд, в том числе с разделяющимися головными частями индивидуального наведения. Пуск может быть произведен в любое время и из любой точки пространства, совершенно неожиданно для нас. По расчетам аналитиков, система ПРО, которую мы создали с таким трудом и в которую вложили громадные деньги, среагировать на внезапный и массированный воздушный пуск не успеет, до девяноста процентов ракет первой волны прорвутся к своим целям….

Американцы, сидевшие отдельно, многозначительно переглянулись.

– Таким образом, господа, можно констатировать следующее. Российская империя не только проигнорировала переданные нами предостережения, но и начала масштабную программу вооружения. Русские бросили нам наглый вызов – и потомки проклянут нас, если мы не ответим!

Предостережения, о которых говорил лорд Галифакс, были переданы российским представителям в Женеве, которая была столицей неформальных встреч и тайной политики. На этом уровне обтекаемые дипломатические формулировки сменялись конкретными и жесткими требованиями. Когда Государь получил запечатанный сургучом пакет из Женевы, вскрыл и прочитал его – он ничего не сказал, даже своим ближайшим подданным. Только недовольно покачал головой и на следующий день издал высочайший указ о выделении дополнительных ассигнований на перевооружение. Российская империя была не той страной, с которой можно было разговаривать языком ультиматумов – но и никаких враждебных действий в ответ предпринято не было.

– Как насчет того, чтобы сменить императора на российском престоле? – поинтересовался Роберт Каплан, один из самых богатых людей на Земле, член американской делегации и «общества Теодора Герцля»[54], члены которого ассигновали огромные суммы на то, чтобы отторгнуть от Российской империи Палестину и создать там независимое еврейское государство. Члены этого общества большей частью проживали в Британии и САСШ и не видели, как на Святой земле еврейские общины стараются селиться недалеко от поселений казаков и русских военных баз, понимая, что, случись чего, – и кроме русских защитить их от озверевшей толпы исламистов будет некому. Конечно, и в России бывали эксцессы, связанные с евреями, евреев недолюбливали – но все заканчивалось битьем морд и полицейским участком – причем для обеих сторон драки. Желания вырезать евреев поголовно русские не вынашивали и к этому не призывали ни явно, ни тайно.

Сэр Браун, постоянный заместитель министра иностранных дел, недовольно покачал головой. Да, американцам все-таки надо учиться и учиться, прежде чем они смогут назвать себя державой. Не хватает ни выдержки, ни политической хитрости…

– Это не так-то просто, господа… – своим тихим, задыхающимся голосом начал он, и разговоры стихли, каждый вслушивался в сказанное. – Хотя мы прорабатываем и такой вариант. Сложность в том, что в этом случае императору Александру Пятому наследует его сын, цесаревич Николай. А он для нас – вариант ничем не лучше, чем его отец, тем более что он служит в разведке десанта и пользуется огромной любовью армии, даже большей, чем его отец. Опираясь на армию, он может вести себя столь же нагло – а нам нужен правитель, который был бы вынужден думать о сохранении своей власти, а не об экспансии. Более-менее приемлемым вариантом для нас является дочь императора, великая княжна Ксения – по крайней мере, у нее нет военного образования и она вопреки воле отца занимается бизнесом, даже записана купцом второй гильдии[55]. Судя по ее поведению, она более восприимчива к западным ценностям. Как вариант – наследники прервавшегося на российском престоле смертью Алексея Второго рода, царствующего сейчас в Польше. Либо – в нарушение закона о престолонаследовании – дальние родственники царя по линии, прервавшейся смертью императора Алексея Второго. Кое-кто и до сих пор считает, что Михайловичи[56] узурпировали власть. Но на то, чтобы реализовать этот план, потребуются долгие годы, спешка тут недопустима. А такого запаса времени у нас нет. Поэтому предлагаемый нами план по дестабилизации Ближнего Востока намного реалистичнее.

– А потом? Что будет потом? – спросил самый высокопоставленный из всех присутствующих, принц Филипп, герцог Эдинбургский. Так сложилось, что наиболее щекотливые вопросы политики Британской империи решал он, выступая в качестве представителя Виндзорского королевского дома, но в то же время оставляя небольшой «допуск» – ведь царствующим монархом он не был и все можно было отыграть назад. Королева, конечно же, на сборище заговорщиков – а именно это здесь и было, сборище заговорщиков – присутствовать не могла, официально она даже не знала о существовании Ордена Свободы.

– Что вы имеете в виду, Ваше Высочество? – поинтересовался сэр Браун.

– Я имею в виду – что мы будем потом делать со всем с этим? Предположим, наш план увенчается успехом, и вся территория Ближнего Востока окажется в наших руках, по прямому праву победителей. Но что мы будем делать с теми, чьими руками мы изгоним русских? Ведь мы поддерживаем самые радикальные и экстремистские течения. Та же самая Аль-Каида – это рассадник самого махрового экстремизма и терроризма. Мы даем им оружие, обучаем террористическим действиям – а хватит ли у нас самих сил удержать Ближний Восток? Ведь у русских даже без Ближнего Востока ресурсов более чем достаточно. А для нас ближневосточная кладовая – единственно возможная! Не получится ли так, что, играя с огнем, мы подожжем сами себя?

– Не получится… – недобро улыбнулся сэр Браун, – все просчитано. Большую часть исламистов и националистов уничтожит русская армия и казаки. Откровенно говоря, Ваше Высочество, я не верю в возможность военного поражения России на Ближнем Востоке в прямом столкновении. Там – слишком мощные соединения Черноморского флота, сильно укрепленные военные базы, расселено больше миллиона хорошо вооруженных казаков с семьями. Да и среди коренных жителей значительно больше половины уже ассимилировались и не будут принимать участия в сопротивлении. Наш расчет, прежде всего, направлен на ведение длительной и затяжной террористической войны. В этом случае на Российскую империю давление будет оказываться с нескольких сторон. Если только русские войска начнут осуществлять карательные операции – мы все это снимем и покажем как пример крайней жестокости русских в этом регионе, как пример зверств русских солдат, как нарушение прав человека. Постоянная террористическая опасность заставит русское правительство тратить все больше и больше денег, угнетая экономику. Любые операции русских войск неизбежно затронут и невиновных – а если и не затронут, то мы поможем, определенные действия в этом направлении уже ведутся. И, наконец, само русское общество начнет задавать вопросы – а стоит ли проливать русскую кровь за выжженную землю Востока? Такие настроения мы тоже будем всецело поддерживать. Рано или поздно русские решат, что проще уйти и оставить арабов в покое. А мы – займем их место.

– А если и русские начнут снимать и показывать? Например, то, что происходит на севере Индии? – спросил кто-то с заднего ряда, сидевший в полумраке у самого окна.

– Да кто же им поверит, сэр… – хриплым, каркающим смехом рассмеялся сэр Браун. – Это гнусная ложь кровавого Романовского режима, очерняющего старую добрую Британию, чтобы скрыть собственные злодеяния…

– Тогда, господа, следует заранее договориться о разделе сфер влияния на Ближнем Востоке после ухода оттуда русских, – произнес полный, с глазами навыкате пожилой человек. Звали его Генри Боллинджер, и он был когда-то Государственным секретарем САСШ. Те времена остались далеко в прошлом, но и сейчас он мыслил по-государственному и оставался одним из самых авторитетных политиков САСШ…

– Договориться-то никогда не поздно… – так же рассудительно ответил сэр Кристиан Монтгомери, – но прежде чем договариваться о разделе сфер влияния, нужно сначала договориться о том вкладе, который внесут Североамериканские Соединенные Штаты в наше маленькое предприятие. Вам не кажется, что сначала надо договориться об этом?

Переговоры о совместных действиях шли несколько часов, и все это время британские лорды с трудом сдерживали улыбки. Североамериканцы не избежали ни одной из ловушек, которые умело подставили им британцы. Вот уж воистину, не с их бы рылом… Британцы всегда старались действовать чужими руками, сами при этом оставаясь в тени – везде, когда это было возможно. Вот и сейчас – совершенно незаметно самые опасные части плана, по которым можно было установить страну-инициатора, британцы умело перевалили на плечи САСШ. За ними оставалась только организация террористического сопротивления, связи с исламистскими группировками. А установить инициатора этой деятельности очень сложно, если вообще возможно – британские разведчики большую часть времени действовали под чужим флагом[57]. В основном это был североамериканский флаг – таким образом, они подставляли своих недалеких и ничего об этом не знающих союзников. Так они собирались действовать и на этот раз…

– Господа… – Когда все уже выходили, герцог Эдинбургский незаметно кивнул своим, показывая, что надо остаться и обсудить еще кое-что.

Несколько человек задержались. Это был тайный кабинет Британской империи, в чье ведение входили силовые и прочие незаконные акции как в империи, так и за ее пределами. Возглавлял этот кабинет сам герцог Эдинбургский…

– Североамериканцы… – сэр Кристиан Монтгомери, оставшись в кругу своих, рассмеялся, уже не сдерживаясь, – эти североамериканцы… Воистину, им не следовало объявлять независимость…

– Не время смеяться, сэр, пока не сделано дело… – неодобрительно пробурчал сэр Браун, – а дело все еще не сделано. И до конца плана еще далеко, мы в самом начале пути.

– Господа! – Принц Филипп поднял руку, пресекая дискуссию. – Теперь давайте по делу. Я хочу услышать, как продвигается работа. Действительно, пока не время для веселья…

– Бейрутский резидент прислал вчера отчет, – прокашлявшись, начал Браун. – Если ему верить, все идет по плану. Нашего друга скрывают шииты в своей мечети, разведслужбы на его след не вышли. Последняя партия оружия дошла и сейчас распределяется. Инфильтрация в полицию и армию тоже идет успешно…

– Успешно? Может, это вы думаете, что успешно… – сказал Монтгомери, весьма раздосадованный тем, как его оборвали.

– Успешно. Видите ли – мусульмане прирожденные лжецы. Принцип «такия»[58] дает им возможность учиться успешно скрывать свои чувства и лгать с самого детства. Нельзя верить мусульманам, если даже они говорят что-то, глядя вам в глаза, – скорее всего они лгут. Но у нас пока цели и задачи совпадают – поэтому сообщениям из Бейрута можно доверять…

– Хорошо … – подвел итог принц, – а как тогда быть с тем, что русские сумели предотвратить взрыв порта Бейрут. Это серьезный удар по нашим интересам…

– Случайность… – пожал плечами лорд Браун. – В этом мире всегда есть место случайности. Просто на пути «Эдинбурга» оказался сторожевой корабль, которого там никак не могло быть. От случайностей никто не застрахован…

– Неприятная случайность. Второй этап операции начинаем по плану?

– В строгом соответствии с планом, – улыбнулся лорд Браун, – и никак иначе. Русским недолго осталось. Даже если по каким-то причинам – хотя я не представляю по каким – не удастся первый вариант, сработаем по второму. Время работает на нас – и против русских…

– Хорошо бы… Что по нашей второй игре?

Лорд Галифакс, в чью компетенцию входил второй уровень игры – дестабилизация обстановки в самой России, поднял голову:

– Продвигается, сэр, хотя и медленнее, чем хотелось бы… Резидентура работает, готовятся группы сопротивления. В известный вам город инфильтрована спецгруппа. Основная сложность здесь в том, что нужно работать на очень тонкой грани между национализмом и исламизмом. Дело в том, что у всех народов тюркской группы идея светского национализма едва ли не сильнее идей исламизма. Исламизм – это, в основном, наносное, привнесенное, а национализм воспитывался веками. Но мы работаем – и с теми группами, и с другими. Единственное – нужно больше средств…

– Средств, средств, – проворчал принц, – все время одно и то же. Больше средств. Вы считаете, господа, что казна безразмерна? Это отнюдь не так. Средства будут – но извольте дать результат…

Санкт-Петербург, Большая Морская Императорский яхт-клуб 11 июня 1992 года

Похоронно-черный, похожий на катафалк экипаж такси марки «Пежо» подрулил к небольшому, обнесенному изящной чугунной оградой в человеческий рост особняку. На особняке не было никаких табличек, а у входа не было швейцара, гостей никто не встречал и не провожал. Этот особняк стоял уже здесь добрую сотню лет и за все это время почти не изменился – разве что обычные стекла сменили на зеркальные, пуленепробиваемые, как в банках. Это было одно из тех мест, где рождается власть Империи. Санкт-Петербургский Императорский яхт-клуб…

– Получите, милейший…

Моложавый господин бросил извозчику (несмотря на то, что с повозок они пересели на таксомоторы, их по-прежнему звали извозчиками) пару золотых, не дожидаясь сдачи, открыл ворота и исчез в окутанном туманом садике, опоясывающем особняк. Время было уже позднее, в Санкт-Петербурге шел дождь, и фонари в саду казались светящимися шарами, окутанными белой туманной дымкой. Было сыро и холодно, человеку, чей самолет совсем недавно приземлился на военном аэродроме, было тяжело дышать промозглой сыростью после сухого воздуха Восточных территорий. Но он выдерживал и не такое…

– Петр Вениаминович… – Открывший тяжелые дубовые двери пожилой, сухопарый господин, похожий на английского дворецкого, близоруко сощурился, разглядывая гостя, и через секунду лицо его осветила радость узнавания. – Давненько вас не видели…

– Служба, милейший, служба… – ответил человек, проходя в небольшой, уютный зал с гардеробом и сбрасывая промокшее пальто. – Служба не дает свободного времени…

Звали этого человека, конечно, не Петр Вениаминович Берген – это был всего лишь его псевдоним прикрытия. Любому чиновнику Империи, даже чиновнику по особым поручениям, надо было числиться по какому-нибудь ведомству. Неважно, по какому – просто числиться, чтобы получать жалованье, льготы за выслугу лет и все прочее – и неважно, под каким именем. Иван Иванович Кузнецов, чиновник по особым поручениям Министерства внутренних дел Российской империи, числился действительным статским советником по Министерству иностранных дел, хотя на Певческом мосту[59] почти не бывал. Официально он числился спецпосланником МИДа, но где он представлял интересы державы, сказать никто не мог. И даже имя «Иван Иванович Кузнецов» тоже не было его именем – это был его основной оперативный псевдоним, полученный в самом начале тернистого пути тайной деятельности.

Сюда же он приехал, чтобы встретиться со своим куратором. Просто приехать в Министерство внутренних дел он не мог – регулярные посещения здания МВД чиновником Министерства иностранных дел могли вызвать самые разные кривотолки. Поэтому-то и приходилось встречаться в таких вот закрытых клубах для высших чиновников Империи, как Императорский яхт-клуб. Средоточие тайной, никем не контролируемой власти.

Петр Вениаминович сбросил плащ, вопросительно посмотрел на привратника, тот едва заметно кивнул на неприметную дверь, ведущую в задние комнаты клуба, где уединялись те, кто хотел создать тет-а-тет. Здесь все всё понимали – без слов. Петр Вениаминович, не говоря ни слова, открыл дверь – она открывалась, только если предварительно нажать неприметный рычажок сбоку, замаскированный под деталь интерьера, – и исчез в паутине темных, едва освещенных коридоров.

Нужная ему комната была второй слева, там они встречались всегда, когда местом встречи выбирался Императорский яхт-клуб. И хотя человек, с которым Петр Вениаминович собирался встретиться, тоже был членом клуба, сегодня он приехал тайно и зашел сзади, со входа для прислуги. Появление его в клубе часто становилось поводом для досужих домыслов, ведь его знали слишком хорошо…

На ощупь Петр Вениаминович нашел ручку двери, повернул…

– Доброго здоровья, ваше высокопревосходительство…

Человек, сидевший в глубине небольшой уютной комнаты в большом кожаном кресле, рядом с журнальным столиком, лишь коротко кивнул. Он вообще не любил лишних слов, предпочитая словам действия – жестокие и эффективные. И он не уважал болтунов в своем окружении…

Не дожидаясь приглашения, Петр Вениаминович опустился в кресло напротив, осторожно положил на журнальный столик толстую папку, взял чашечку кофе, в которую, как он предполагал, была влита толика коньяка. И вправду – холодно, сыро и мерзко, пустым кофе не согреешься…

Человек в кресле шевельнулся. Он сидел так, что тусклый свет бра высвечивал часть лица, на месте глаз чернели провалы. Берген хорошо знал привычки своего шефа – за них его звали «призраком», конечно, за глаза…

– Признаться, я удивлен вас видеть, Петр Вениаминович… Случилось что-то экстраординарное?

В голосе действительного тайного советника Кахи Цакая, товарища министра внутренних дел, не слышалось ни следа грузинского акцента, хотя он родился и до восемнадцати лет жил в Тифлисе. Вообще, он не был похож на грузина, скорее на еврея – невысокий, полноватый, с крючковатым носом, с круглыми очками в дешевой оправе на носу. Из образа мелкого торговца выпадали только глаза, пустые и недобрые, да хриплый, каркающий голос. Каха Несторович Цакая был кошмаром либеральной интеллигенции, символом несвободы и угнетения. В его стылых, словно подернутых изморосью глазах они видели ночной стук в дверь, скорый суд, столыпинский вагон, ссылку и каторгу…

– Случилось, Каха Несторович, – Берген подвинул в сторону шефа кожаную папку, которую принес с собой, – соблаговолите прочесть это…

Цакая с недовольным видом взял папку, раскрыл ее на коленях, пробежал пару страниц. Потом хмыкнул – что с ним случалось, когда он бывал чем-то доволен, начал перечитывать более внимательно. Прочитал страниц десять, закрыл папку и внезапно рассмеялся своим хриплым, каркающим смехом.

– Вот видишь, Петр… – Цакая редко называл своих подчиненных по имени, только когда им удавалось его по-настоящему удивить. – А борзописцы говорят, что у нас нет свободы слова. Что цензура всем затыкает рот. А тут… Ты где это взял?

– Скачал из сети, когда летел сюда. Автор сих опусов – не кто иной, как молодой князь Воронцов. Хорошо, хоть под псевдонимом писал…

– Похвально, похвально… Это ведь тот самый князь Воронцов?

– Он самый…

– И где он сейчас?

– Официально – в военном госпитале, на излечении. Но это еще не все – Воронцов предложил план. Реализовать его без вашего одобрения, Каха Несторович, я не могу.

– Что ж, рассказывайте, сударь…

По мере того, как Берген рассказывал план, Цакая слушал все более и более внимательно, даже подавшись вперед всем телом. План был дерзким и рискованным, он выходил за те рамки, в которых обычно действовали разведслужбы. Еще месяц назад Цакая не стал бы и слушать об этом, но сейчас ситуация резко изменилась. Создавался новый орган, Чрезвычайный Антитеррористический Комитет, где первую скрипку играло заграничное отделение СЕИВК и выскочка Путилов, каким-то образом ухитрившийся влезть в доверие к Его Величеству. Цакая же считал, что терроризмом должно заниматься Министерство внутренних дел, и только оно. Оно для того и создано, для решения внутренних дел, а терроризм – дело внутреннее, и не стоило бы в него лезть всем, кто решил быстро продвинуться в Табели о рангах. В изложенном только что плане он увидел главное – возможность раз и навсегда утереть нос выскочкам из разведки. При этом оставаясь в той позиции, в какой он любил пребывать, – в тени, над схваткой…

План Воронцова был хорош двумя особенностями. Обычно внедрение агента в преступную или террористическую организацию производится под чужим именем и с легендированной биографией. В этом и состоит риск – все-таки земной шар слишком мал и вполне может встретиться человек, который знает агента под его настоящим именем либо под другим псевдонимом. Возможно, узнавший агента человек этот будет преисполнен самых лучших намерений – но для агента это будет означать разоблачение, возможно, и мучительную смерть, а для министерства – глупый срыв тщательно подготовленной операции.

Но в данном случае все фигуранты будут выступать под своими подлинными именами и биографиями. И как их ни проверяй – найти фальшь будет невозможно. Потому что фальши не будет – за исключением мыслей, но чужая голова потемки. Это давало возможность провести стратегическую операцию без должной подготовки и легендирования.

А все-таки Воронцов молодец… Сумел просчитать уязвимое место любого государства – его бюрократическую структуру – и предложил вариант, как ее обойти. Один-два человека с поддержкой, имеющие цель и идущие к ней. В этом случае в уязвимом положении оказывается уже вражеская агентура и террористическая сеть. Это им надо будет принимать меры к тому, чтобы остаться в живых, волей-неволей демаскируя себя.

Второй особенностью было то, что этот план родился не в министерстве. Этот план родился в голове человека, который до сего момента не имеет никакого отношения к специальным службам и знает о нем лишь ограниченное число лиц. Воронцова не знает и не может знать никто, он – пятый туз в колоде. Совершенно неожиданная и ничем не предусмотренная карта в колоде, легко меняющая всю суть игры…

– Господин Воронцов отчетливо понимает, на что он идет? – наконец задал вопрос Цакая. – Там не будет скидки ни на молодость, ни на что иное. Это игра, где ставка – жизнь. А легкая смерть – зачастую избавление…

Берген немного подумал. В принципе он был опытным агентуристом и чувствовал людей. В молодом князе Воронцове он увидел нечто такое, не соответствующее его возрасту и положению. Нечто такое, что заставляло верить в то, что он и вправду может сделать то, о чем говорил. Иначе Берген никогда бы не осмелился предлагать своему куратору из министерства «сырой», непроработанный план.

– Думаю, понимает, ваше высокопревосходительство… – осторожно ответил он, – князь с детства учился в нахимовском, оставшись без отца, а это – сами знаете, какая школа…

– Допустим… Кто знает об этом плане?

Берген удивился – судя по вопросу, Цакая уже согласился с предложенным планом и теперь прояснял для себя тактические моменты. Иван Иванович ждал отказа, готовился защищать план – но вместо этого получил согласие, причем практически без вопросов…

– Вы. Я. Воронцов и его командир экипажа. Турок, мусульманин по имени Али Халеми. Учился с Воронцовым в Севастополе. Он тоже, скорее всего, пригодится в этом раскладе…

Цакая задумался. Мусульман он знал давно и в отличие от многих – да хотя бы и в отличие от Его Императорского Величества – не питал на их счет никаких иллюзий. Сколько бы Империя ни вкладывала в освоение Востока, сколько бы мусульман ни училось в русских университетах, сколько бы ни служили в армии – все равно будут находиться люди, готовые отринуть все ради «пути Аллаха». А этот самый путь Аллаха – есть кровавый джихад с поголовным истреблением всех неверных, что бы ни говорили «умеренные» муллы в своих мечетях. Цакая, грузин по национальности и христианин по вероисповеданию, хорошо знал, чего ждать от мусульман…

С другой стороны – рискует ведь сам Воронцов, доверяясь мусульманину в таком деле. В случае предательства – сам и расплатится за свою ошибку. Разведка есть разведка…

– Нужно наладить взаимодействие с Адмиралтейством. Но так, чтобы там знали как можно меньше. Местным властям не сообщать ничего!

– Понял…

– Дальше… – Каха Несторович Цакая достал из внутреннего кармана пиджака свою визитную карточку и дорогую, с золотым пером ручку, черкнул на обороте несколько слов, небрежно бросил на стол. – Это записка к казначею. Он тебя знает, и ты его знаешь – записки будет вполне достаточно. Возьмешь деньги из рептильного фонда[60], возьмешь столько, сколько нужно. Не скупись, дело серьезное.

– Сделаю…

– И последнее. За прикрытие отвечаешь ты. Возьми людей из центрального аппарата, обратись к Головину. Я хочу, чтобы там работали лучшие специалисты. Отслеживай всех, кто входит в контакт с Воронцовым. Неважно – удастся ли ему реализовать задуманное или нет, останется он в живых или нет – главное то, что он вынудит наших противников предпринимать действия против него. Тут-то мы их и накроем…

Бейрут Бульвар кайзера Вильгельма 12 июня 1992 года

Пока не вернулся Иван Иванович, и я и Али занимались тем, что готовились к операциям в городе. И хотя нас учили действовать в густонаселенных городских районах, многое пришлось придумывать на ходу.

В первую очередь необходимо было изучить город. Почувствовать его. Проехаться по всем основным магистралям, посмотреть, где и как дежурит дорожная полиция[62], куда ведут все узкие улочки и закоулки, в изобилии ветвящиеся около основных транспортных магистралей. По-хорошему на такую работу надо было не меньше месяца, нам было дано на нее два-три дня. Но кое-что все-таки можно было сделать, а остальное – доделать при подготовке к конкретным операциям…

Большому Бейруту было уже несколько сотен лет, и в отличие от того же Санкт-Петербурга, застраивался он бестолково и хаотично. Основных транспортных магистралей было несколько. Поскольку город был построен на берегу моря, на своеобразном полуострове, большое значение имела прибрежная трасса – с севера это был бульвар Императора Михаила[63], на юге – бульвар Кайзера Вильгельма. Между ними был знаменитый «променад» – бульвар Корниш, по роскоши не уступавший побережью княжества Монако. В разных направлениях город рассекался основными проспектами – Александра Четвертого, Александра Пятого и Фельдмаршала Корнилова. А от каждого из них шли десятки ответвлений, которые и перечислять-то тяжело, не говоря уж о том, чтобы запоминать. Более-менее ознакомившись, я нашел несколько мест, где можно оторваться от преследования, самое лучшее – в конце проспекта Корнилова, на резком повороте на Борж эль-Бражнех. Хорошее место было у стадиона, на Александра Четвертого, – там такое смешение улиц, что сам черт ногу сломит, право слово. Но и на других дорогах были местечки, были…

Старый аэропорт Бейрута Тот же день

Раньше на этом месте был международный аэропорт, один из лучших в этом регионе. Располагался он почти на самом побережье, и самолеты заходили на посадку над морем, скользя подобно птицам в нескольких десятках метров от сверкающей серебром водной глади. Красиво – но опасно. Чревато авариями. Поэтому в семьдесят пятом генерал-губернатор повелел строить новый международный аэропорт, раза в четыре больше прежнего. Но не забросили и старый – его кардинально перестроили под базу для частных самолетов, вертолетов. Поставили там и несколько красивых, чем-то напоминающих минареты длинных вышек – для дирижаблей, прогулочных и туристических. Эти неповоротливые гиганты один за другим важно причаливали к вышкам-мачтам, принимали пассажиров, топливо и снова отчаливали, уходя в небеса. Экскурсия над Ливаном и святыми местами на дирижабле считалась одной из самых запоминающихся туристических достопримечательностей Бейрута…

Вот и сейчас, собравшись на верхней площадке-накопителе, несколько десятков туристов, среди которых резко выделялись стоящие ровной шеренгой мальчишки-скауты в аккуратной светло-серой форме, ждали очередного дирижабля. Экскурсия должна была быть относительно короткой, всего с одной посадкой – в долине Бекаа…

Старинный Бейрут был городом многоконфессиональным и мультинациональным. Евреи вполне могли соседствовать с мусульманами, русские – с британцами, и для подавляющего большинства населения города в этом не было ничего такого. Вот поэтому никто и не обратил внимания на закутанную в плотную чадру женщину, стоявшую в самом конце очереди, у лифта. В чадре здесь ходили только самые ортодоксальные мусульманки, это не запрещалось… но подавляющее большинство мусульманок чадру все-таки не носило и одевалось, как одеваются обычные женщины, с учетом того, что климат в городе был жарким и душным. Женщину эту никто не знал, но она стояла тихо, никому не мешала – поэтому ее никто не остановил и ни о чем не спросил…

Дирижабль тем временем подошел к самой вышке, бросил вниз концы. Двое служителей ловко зацепили их и с помощью специальных устройств подтянули громадное тело дирижабля к самой вышке. Из пассажирской кабины бросили трап, винты двигателей ориентации замерли…

– Господа и дамы, милости просим-с… – Кондуктор (его так и называли, кондуктор, по аналогии с людьми, продающими билеты в трамваях) в роскошной темно-синей форме имперского воздушного флота встал слева от трапа. – Пожалуйте ваши билетики…

Первыми к трапу рванулись, конечно же, мальчишки, но после окрика вожатого враз смутились, встали ровным строем. Вожатый достал из кармана пачку детских билетов…

– Сударыня…

Женщина в черном замерла около кондуктора, тонкая смуглая рука протянула ему билет. Кондуктор щелкнул компостером, вернул билет даме. Когда их руки соприкоснулись, он мельком поймал ее взгляд в узкой прорези чадры – и что-то ворохнулось у него в душе, что-то недоброе. Но позади нее стояли еще пассажиры, их тоже надо было обслужить – и он ничего не предпринял…

Сдвинувшись, дверь пассажирской каюты дирижабля проехала по направляющим, с легким шипением встала в проем. Дирижабль висел, слегка покачиваясь в нескольких десятках метров над землей, на причальной вышке служители суетились, отсоединяли заправочный шланг. Пассажиры прильнули к большим иллюминаторам – хотя смотреть пока было совсем нечего – только с левой стороны дирижабля был виден берег и тонкая лазурная полоска моря…

– Дамы и господа! Наш экипаж рад приветствовать вас на борту экскурсионного дирижабля «Закат». Нам предстоит полет по маршруту Бейрут – Бекаа – Бейрут. В каждом пассажирском кресле, слева от вас, есть наушники, надев которые вы можете слушать рассказ экскурсовода о тех местах, над которыми мы пролетаем. Полет до Бекаа займет час с небольшим. Желаем приятного полета…

Дирижабль слегка дрогнул, с левого борта закрутились пропеллеры двигателей ориентации. Причальная вышка пошла вниз и влево. Дирижабль плыл по воздуху плавно, почти бесшумно, даже его двигателей было не слышно. Громадная машина пошла не в горы, в сторону долины Бекаа, – пилот решил заложить вираж над морем, чтобы все могли насладиться видом Бейрута – при этом развороте город был виден целиком на фоне гор, зрелище было незабываемое. И хотя не раз поднимался вопрос о запрете туристическим дирижаблям маневрировать над портом, такого решения принято не было – туристы, как-никак…

– Ух ты! Глянь!

Пацаны столпились около одного из иллюминаторов, около самой двери, глядя на строгие, серо-стальные силуэты кораблей Черноморского флота в порту. Их не интересовали ни раздутые туши газовозов, ни изящные белые круизные лайнеры – все их внимание поглощала серая сталь боевых кораблей, стоящих у причала.

– Смотри! Пушка двуствольная на носу, я же тебе говорил! Осел!

– А я не про этот корабль тебе рассказывал!

– Эх ты… Вруша! И не был ты на нем никогда!

– Кто вруша?!

Намечающуюся потасовку прервал строгий окрик вожатого – отвесив пару легких подзатыльников, он отправил свое расшумевшееся воинство по местам.

– Ля илляха илля Лляху инна лиль маути ля сакяратин[64]…

Вожатый, которому только что с трудом удалось рассадить по местам беспокойное братство, остановился около женщины в черном, сидевшей в середине салона и бубнящей что-то себе под нос. Он был из Екатеринбурга, как и его подопечные, и по-арабски не понимал ни слова…

– Простите, сударыня, вам плохо? – озабоченно спросил он, слегка прикоснувшись к затянутому черной тканью плечу

Женщина не обернулась – почувствовав прикосновение, она закрыла глаза и замкнула контакты находившегося у нее на талии пояса с болтами, гайками и пластидом…

Бульвар Кайзера Вильгельма Тот же день

– Смотри! Слева вверху!

Я рванул руль влево, выскакивая на тротуар и с трудом тормозя. Шедшая передо мной машина внезапно и резко затормозила, да так, что мне пришлось выскочить левыми колесами на тротуар, благо широкий. Не доехав считаных сантиметров до бетонной клумбы, «БМВ» протестующе взвизгнул тормозами и остановился. Раздался хлесткий звук удара металла о металл, затем еще один – кто-то затормозить все же не сумел….

– Что за черт…

Не говоря ни слова, Али выскочил из машины. Я, задержавшись на секунду, чтобы заглушить мотор и вытащить ключ из замка зажигания, угоняют только так, последовал за ним. Поднял глаза к небу – и замер, парализованный ужасом открывшегося мне зрелища…

Неуправляемый дирижабль еще держался в воздухе, медленно снижаясь, хотя гондола уже горела. Языки пламени, вырывавшиеся из гондолы, верней того, что от нее осталось, лизали оболочку дирижабля. Порой от обгоревшей гондолы отрывались какие-то маленькие кусочки и падали в море – потом я узнал, что так прыгали люди, которые остались в живых после чудовищного взрыва.

– Господь милостивый… – прошептал кто-то рядом…

Но мне уже было не до того, я повернул голову и начал разглядывать толпу, которая напирала на обрешетку бульвара так, что еще немного – и все повалились бы в море вместе с вырванной из бетонного основания чугунной оградой…

Есть!

Метрах в двадцати справа стоял арабский пацан лет тринадцати-четырнадцати, стоял у самой ограды, что означало, что успел к зрелищу он один из первых. Но смутило меня не это – он снимал происходящее на видеокамеру. Причем полупрофессиональную и очень дорогую – такой у оборванного пацана явно не должно было быть…

Случайность! Простая случайность, что мы оказались здесь, что встали в этом самом месте, что бульвар здесь изгибается и можно просматривать стоящую у ограды толпу метров на триста. Случайность, на которую не мог рассчитывать никто, в том числе и сами террористы. Но этой случайностью надо воспользоваться…

– Али! – Я пихнул своего друга в бок.

– Что?

– Двадцать метров справа! Пацан с видеокамерой, у самой ограды! Не оборачивайся, смотри мельком…

Али достал из кармана мобильный телефон, поднес к уху – хотя тот не звонил, совершенно естественно повернулся в нужную сторону…

– Вижу!

– Берем его! Осторожно!

– Понял!

Но «взять» было не так-то просто – для начала нужно было высвободиться от напирающей толпы – а она стояла у ограды уже рядов в шесть-семь, напирая так, что трудно было дышать…

На военном причале басовито взревела сирена, знакомый сигнал тревоги донесся до нас, резанул по нервам. Моряки рубили концы, сразу несколько кораблей готовились к экстренной спасательной операции, хотя спасать там было уже явно некого…

– Эй, любезный!

Проталкиваться приходилось локтями и кулаками, народ стоял плотно и не желал отступать ни на дюйм. Кто-то, видимо возмущенный моим толчком, попытался схватить меня за одежду, затрещала ткань. Уже слышались резкие свистки в разных местах – городовые пытались навести порядок, а то, чего доброго, и затопчут кого насмерть в такой-то давке. Совсем рядом через напирающую толпу пробивался Али…

– Где он?

Я заполошно глянул по сторонам, судорожно вдыхая воздух – в толчее и вздохнуть нормально было нельзя, – и вдруг заметил этого пацана. Держа видеокамеру за ручку для переноски, тот улепетывал со всех ног по направлению к консульству САСШ…

– Вон он!

Преследовать его на машине было делом безнадежным – движение плотно встало. Рассчитывать можно было только на свои ноги. На бегу пацан оглянулся, увидел нас и припустил еще быстрее…

Мир сузился до тоннеля, в конце которого виднелась дергающаяся спина улепетывающего со всех ног мальчишки с видеокамерой. Хорошо, что весь народ столпился у ограды и бежать было легко – в другое время я непременно сбил бы кого-нибудь с ног. Впрочем, легко было бежать и пацану…

Черт, да что он, двужильный, что ли…

Впереди уже была Бир Хасан, на которой движение не встало. Внезапно мальчишка ужом проскользнул между машин и бросился в один из переулков, по другую сторону дороги…

Вот сволочь!

Делать было нечего – я запрыгнул на капот стоящего у самого тротуара шикарного белого «Майбаха», с него перепрыгнул на крышу какой-то малолитражки. Сзади негодующе заорали…

Да отвяжитесь вы все!!!

Али опережал меня метров на семь, он каким-то образом перебрался на другую сторону улицы еще раньше. Пробежав еще метров сто, мы нырнули в тот же переулок, что и пацан – и едва не нарвались на пулю!

Спасло нас только то, что стрелял пацан плохо – он занял позицию метрах в двадцати пяти от начала переулка за баком с нечистотами. Али вбежал в переулок первым – впереди громыхнуло, противно свистнула пуля. Я бросился на землю, перекатился, выхватил «браунинг». Впереди снова грохнуло – стрелял уже Али…

– Не стреляй! Живьем! – Сердце колотилось как сумасшедшее, легкие горели огнем. – Живьем брать!!!

Пацан, поняв, что у него ничего не вышло, бросил пистолет и бросился бежать по переулку. Мы бросились за ним – если бы он нас не поджидал с пистолетом, шанс уйти у него был бы. Сейчас – нет.

Переулок резко повернул на девяносто градусов, выходя на Бир Хасан. Пацан проскочил поворот, даже не сбавляя скорости – в конце концов, он был молодым и юрким, скорее всего выросшим здесь и знающим каждый закоулок. Я едва не поскользнулся на нечистотах – но устоял на ногах…

Маленький гаденыш, чтоб его…

На этом повороте араб отыграл у нас метра три, не меньше – сейчас его от нас отделяло метров двадцать. Пронесшись как ветер по переулку, он выскочил на Бир Хасан, в два прыжка пробежал тротуар, выскочил на проезжую часть…

Удар!

Словно в замедленной съемке мы видели, как бампер развозного фургона поддел мальчишку и отправил на другую сторону дороги. Прямо под колеса мусоровоза…

– Полиция! Сыскная полиция!

Кричал Али – я молча, засунув за пояс пистолет и тяжело сопя, растолкал уже собравшихся вокруг зевак, грубо оттолкнул водителя мусоровоза, упал перед пацаном на колени. С первого взгляда понял – дело дрянь. Грудная клетка раздавлена в хлам, осколки ребер скорее всего проткнули легкие, наверняка и позвоночник сломан. В углу рта пузырилась кровь…

Глянул в глаза – и чуть не отшатнулся. Столько ненависти, ярой и ничем не обоснованной, я еще не видел, если бы взглядом можно было бы убивать – я бы упал замертво рядом с ним.

– Ты слышишь меня? – Я говорил по-русски, потому что арабский почти не знал. – Кто тебя послал?! Кто заставил снимать?! Кто дал пистолет?! Скажи мне! Кто?!

Пацан мокро закашлялся, выхаркивая кровавые сгустки.

– Скоро всем… вам… кяфирам… конец… Аллаху Акбар…

– Что?! Кто тебя послал?! – Глаза пацана уже закатились…

Совсем рядом истошно взвыла полицейская сирена. Надо уходить…

Одним рывком я поднялся на ноги, шагнул в сторону, выглядывая, где упала видеокамера.

– Позвольте, милейший. – Какой-то господин средних лет цепко схватил меня за руку.

– Отвяжись. – Я резко рванул руку на себя, выводя его из равновесия, локтем другой руки почти без замаха зарядил в челюсть. Бросился в образовавшийся на секунду проход в окружающей нас толпе, на ходу поддел локтем в живот еще кого-то…

– Держи! Полиция! Держите его!

Но я уже вырвался из толпы. Видеокамеры на дороге не было…

– У него пистолет! – истошно завизжали сзади…

А вот это уже хреново… Надо уходить, если захомутают городовые, это позор будет…

Рванулся, выскочил на тротуар. Решил, что оторвусь на следующем перекрестке, там двухуровневая развязка и движение такое, что… Пробежал метров сто – и остановился как вкопанный, как будто натолкнулся на невидимую стену. Впереди тормознула полицейская машина, перекрывая мне дорогу…

Делать было нечего – я метнулся в узкий, ведущий непонятно куда проулок, заставленный машинами. Если это тупик – а тупиками заканчивалось немало бейрутских улиц, – то я попался…

– Садитесь!

Я остановился, взглянул – незнакомая молодая дама приветливо махнула мне рукой, приглашая в машину. Обернулся – полицейские пыхтели уже метрах в пятнадцати от меня, а совсем рядом была приглашающе распахнута дверца автомобиля. Не говоря ни слова, я ввалился в салон, тяжело дыша…

– И часто вы устраиваете забеги с полицейскими? – иронично поинтересовалась моя спасительница, когда мы выезжали на Корниш, машиной она, кстати, управляла очень и очень… изрядно. Не по-женски…

– Как приходится, сударыня… – слегка отдышавшись, начал я. – Надеюсь, вы не принимаете меня за банального воришку…

– О, отнюдь, сударь… Банальные воришки не носят за поясом автоматический «браунинг»…

Меня словно дернуло током – вот ведь глазастая чертовка. Посмотрел на нее – внимательно, впервые с того момента, как сел к ней в машину, – и обомлел…

Даже не знаю, как описать то, что со мной сталось. За все время в Санкт-Петербурге, в других местах я много чего повидал… но красота моей спасительницы не шла ни в какое сравнение с тем, что я видел. И сердце биться перестало – вот более-менее точное описание моего состояния…

Незнакомка, кажется, поняла, что со мной происходит, и едва заметно улыбнулась… даже ухмыльнулась довольной такой ухмылкой…

– Извините, сударыня, за доставленные вам неудобства… – залепетал я, лихорадочно придумывая, что же мне сказать.

– Что же вы так смутились, – саркастически осведомилась дама, – впрочем, вы имеете шанс на мое прощение. Если расскажете, что с вами произошло – женское любопытство не дает мне ни секунды покоя…

И что говорить? Правду? Если бы еще слова вспомнить – вылетели у меня из головы абсолютно все…

– Видите ли, сударыня… Я прогуливался… по набережной… когда местный парнишка… украл у меня… видеокамеру… Я за ним погнался… Но полицейские приняли за вора меня… вот такая вот коллизия…

– А прогуливались вы всенепременно с пистолетом за поясом…

– Вообще то… Я офицер флота, и это мой служебный пистолет…

Сказал – и прикусил язык от досады. Если милая дама узрела, что у меня за поясом именно «браунинг» – она может знать и то, что на вооружении флота он не состоит и на «Орла»[65] он никак не похож. Впрочем, «браунинг» я мог купить и для ношения вне строя, так многие офицеры делают…

– Интересно… И зачем же офицеру флота, как вы изволили представиться, убегать от полицейских в этом случае…

– Простите, сударыня. Старший лейтенант флота Его Императорского Величества, князь Александр Воронцов! – отчеканил я, стараясь сбить разговор с опасного пути.

– Вот теперь лучше… господин офицер… – проворковала моя спасительница. – Вы становитесь похожим на цивилизованного человека. Меня зовут Юлия. Кстати, вы не знаете, что сейчас произошло на набережной? Я слышала какой-то шум…

Юлия…

– Не могу знать, сударыня… Не обратил внимания…

– Жаль… Впрочем, все можно узнать из газет. Я высажу вас там, на углу – до штаба морской базы рукой подать, и душители свободы вас схватить не успеют. Вы не возражаете?

– Никак нет…

Юлия повернула руль, заложив рискованный вираж, припарковалась у тротуара. Машина, кстати, у нее была недешевая – «Даймлер-Бенц Купе». Вслед неслись возмущенные гудки…

– Сударыня… Я могу надеяться увидеть вас снова? Ведь как сказано в одной книге, «Мы в ответе за тех, кого приручили»…

Дама лукаво улыбнулась…

– Боюсь, вас сложно приручить, господин старший лейтенант. Впрочем… – Она достала из небрежно брошенной между сиденьями сумочки визитку, протянула ее мне. – Иногда по вечерам я бываю свободна…

Юлия Земцова. Вот так просто – ни адреса, ни рода занятий – только два телефона, оба мобильные…

Моя спасительница уже растворилась в автомобильной толчее проспекта Александра Пятого, а я так и продолжал стоять. Наверняка, если бы кто-то не толкнул меня в спину, я бы так и простоял на краю тротуара до вечера, уподобляясь соляному столбу…

Бейрут, улица эль-Мутанаби 13 июня 1992 года

– Раздолбаи! Изверги! – веско проговорил Иван Иванович, стоя у окна и рассматривая что-то на площади. В нашу сторону он смотреть не хотел…

– По крайней мере, мы не попались полиции… – проговорил Али и тут же прикусил язык.

– И я должен вас за это благодарить? – саркастически осведомился Иван Иванович. – Еще бы вас задержали… Устроили перестрелку в городе, попались на глаза полиции. Этого достаточно для провала! Если бы не мое вмешательство – сегодня ваше описание было бы у каждого городового! Раздолбаи! Ладно…

Я молча смотрел в пол, пережидая начальственный гнев…

– Хорошо… В любом случае, попасться-то вы действительно не попались… Есть и хорошие новости, господа. Предложенная вами, господин Воронцов, программа действий утверждена. И с сегодняшнего дня мы начинаем работать. Извольте ознакомиться…

– «Лондон таймс» – очень интересная газетенка… – любезно пояснил Иван Иванович. – Относится к категории желтой прессы, печатает всякие скандальные и непристойные новости, перепечатывает материалы других газет без разрешения. И в то же время – знаете, сколько у нее иностранных корреспондентов? Более ста!

Явная крыша британской разведки, к гадалке не ходи…

Я отложил в сторону тонкую папку с материалами, задумался…

– А как же дело в полиции? Если с ним что-то случится, сыскники начнут расследование…

– Не извольте беспокоиться… – сразу ответил Иван Иванович, как будто ждал этого вопроса. – Дело мною уже изъято. Официально – по линии КР, для проведения спецмероприятий, без регистрации. Теперь Мулла сыскную полицию не интересует[66]. А заодно мы провели собственное небольшое расследование. И вот что выяснилось…

Иван Иванович бросил на стол пачку фотографических снимков, веером разлетевшихся по столу…

Я глянул пару снимков – на них мужчина в обычной арабской одежде, отличающийся от прочих только длинной бородой, выходил из дверей какого-то дома. Снимали ночью, поэтому видно было нечетко…

– Что это?

– Это… – Иван Иванович недобро улыбнулся… – это одно интересное заведение. Полиция его пока не накрыла. Среди посвященных оно называется «Салон мадам Габери». Находится в Ждаиде, подальше от любопытных глаз. Знаете, чем там занимаются?

Я покачал головой.

– Мадам Габери – известная в узких кругах сводница. Бандерша, скажем так. Только специализируется она на … скажем так, весьма юном товаре. У нее есть как девочки, так и мальчики. А наш Мулла, видимо, большой любитель детей[67]. Возможно, на этот крючок его и поймали британцы, до недавнего времени он числился в благонадежных. Хотя – бес его знает…

И он еще смеет оскорблять Государя! Ну и мразь… Гнида поганая…

– В общем, так… – подвел итог Иван Иванович. – Времени на подготовку нет совсем, придется импровизировать. Сегодня среда, Мулла посещает сей сад райского блаженства по вторникам и четвергам. Если с ним что-то случится на пороге «Салона мадам Габери» – приедет полиция и накроет весь этот притон. Заодно и выясним, почему местный урядник про вертеп у него под носом слыхом не слыхивал. А Муллой и тем, где именно с ним случилась беда, заинтересуются и правоверные, и Духовное управление[68]. Так что за дело, господа…

– Иван Иванович… – снова начал Али, – а что с той… видеокамерой…

В свалке, в суете, Али все-таки ухитрился стянуть видеокамеру и уйти незамеченным.

– Работаем…

Бейрут, бульвар Императора Михаила Поздний вечер 14 июня 1992 года

– Да проезжай! Совсем охренел, козел!!! – Али раздраженно стукнул кулаком по баранке – где только таким права выдают…

Хотя… Повод нервничать у водителей был, и серьезный – впереди был блокпост…

После взрыва жандармерия среагировала мгновенно – ко всем районам, где жили мусульмане, выдвинулась бронетехника. И, как оказалось, – не зря. Уже вечером в городе начались массовые беспорядки…

Все происходило как будто по точно разработанному плану. Вечером тринадцатого рядом с международным университетом начал собираться народ, в основном молодежь. Полиция и глазом не успела моргнуть, как число собравшихся перевалило за десять тысяч человек. В толпе то тут, то там мелькали люди, призывавшие идти убивать мусульман, чтобы отомстить за террористический акт. И как назло, рядом оказалась стройка…

Серьезных погромов все же удалось избежать, все ограничилось парой сотен перевернутых и сожженных машин и несколькими сожженными магазинами, принадлежащими мусульманам. Наиболее крупную группу блокировали как раз на бульваре Императора Михаила. После отказа подчиниться требованиям городовых и разойтись всю эту толпу окатили холодной водой с подошедшего вплотную к берегу спасательного корабля-буксира. После холодного душа, подействовавшего на людей весьма отрезвляюще, желающих бесчинствовать не осталось и все разошлись, побросав арматуру.

Но были и инциденты – все улицы, ведущие в мусульманские кварталы, плотно перекрыть не удалось, и мелким группам погромщиков все же удалось проникнуть за периметр оцепления. Стычки с мусульманской молодежью и с жандармерией продолжались всю ночь. К утру ситуация резко обострилась – и с той и с другой стороны появилось оружие. Тогда генерал-губернатор принял решение отключить все виды связи, в том числе Интернет, где неизвестные размещали призывы к различным акциям, к сопротивлению властям, к насилию. В двенадцать часов дня в город на усмирение вошли казаки и чеченцы, части морской пехоты блокировали порт и встали живым щитом между кварталами. Все с тревогой ждали ночи…

По-хорошему, операцию надо было отменять. Да и Мулла, совсем не факт, что пойдет в такое время в обитель разврата. Но мы решили проехаться и хотя бы посмотреть на место предстоящей акции…

Машины продвигались медленно, бульвар был перекрыт темно-зелеными тушами бронетранспортеров. Их было два – в полутьме, освещенные только светом фонарей, они казались еще больше и уродливее, чем есть на самом деле. Пушки одного бронетранспортера были повернуты в сторону мусульманских кварталов, второй уставился толстыми ребристыми рылами стволов[69] на дорогу, на выстроившуюся перед блокпостом колонну машин. Как подумаю, что в башне сидит какой-нибудь пацан из новобранцев и держит палец на кнопке электроспуска, так не по себе становится…

Часть морпехов проверяла машины, часть сидела на броне, прикрывая. Оружие – не за спиной, а в руках, в полной боевой готовности. И сидели грамотно – лампочки в фонарях уличного освещения над блокпостом перебили и притащили откуда-то несколько прожекторов, развернули в обе стороны. Теперь они сами в темноте и их не видно – а вот они видят все…

– Может, наши там… – рассеянно пробормотал я.

– Хреново было бы… – досадливо отозвался Али. – Чужие все равно документы проверят и пропустят, а наши еще начнут думать, а что это мы тут ездим…

– Оно так…

Машины продвигались вперед черепашьим темпом, вдоль рядов машин шли солдаты, недоверчиво просматривая документы, светя фонариками в салоны машин. Подозрительные машины проверяли чуть в стороне, в организованном на тротуаре «отстойнике»…

К счастью для нас – наших здесь не было, нас никто не знал. В качестве документа Али протянул два офицерских удостоверения личности – свое и мое, с небольшими наклейками в углу, означающими запрет проверки и досмотра, – их нам выдал Иван Иванович. На какое-то мгновение я занервничал – и в салоне и в багажнике машины было оружие, но обошлось. Все-таки флотский флотскому всегда друг, товарищ и брат, даже если они и не знакомы лично. Мельком глянув документы, солдат протянул их обратно…

– Будьте осторожны, господин старший лейтенант… – решил напутствовать он нас, – впереди неспокойно…

– А что такое?

– Да молодежь собирается, что с той, что с другой стороны. Отморозки, чтоб их… Не терпится друг другу кровь пустить. Еле сдерживаем…

– Хорошо. Будем иметь в виду. Спасибо.

– Не за что, господин старший лейтенант. Удачи…

Мы переглянулись – говорить тут было нечего. Али ловко направил машину в небольшое пространство, оставленное между двумя бронетранспортерами. Удивительно, но, несмотря на погромы, жизнь в городе не замерла и желающих попасть в мусульманские кварталы было много. Таков уж Бейрут…

«С той стороны», с мусульманской, следы уличных побоищ еще были видны, хотя их уже начали убирать сами жители. Перевернутые, в некоторых местах еще дымящиеся мусорные контейнеры – во время беспорядков они пострадали первыми, разбитые и сгоревшие машины, но их было немного. И только в одном месте черным провалом, заметным даже на фоне ночи, щерилась сгоревшая лавка…

– Из-за нескольких подонков… – пробормотал Али.

– Что?

– Да из-за нескольких подонков все страдают.

– Оно так…

Через несколько минут мы остановились в лабиринте улочек Ждаида – район был старый, располагался на холмах и был застроен как попало домами, которым было по сто-двести лет. Оглядевшись по сторонам, насколько это позволяла ночь и тусклое освещение, я нашел и позицию для наблюдения и стрельбы – прямо напротив того дома, который был нам обозначен как «Салон мадам Габери», был трехэтажный дом старинной постройки, причем складывалось такое впечатление, что все три этажа были построены в разное время и были частями трех разных домов. Но самое интересное – каждый этаж дома имел отдельный вход, а сбоку была пристроена лестница, похожая на пожарные. Перед каждой дверью была небольшая терраса с вьющимися растениями – в общем, идеальное укрытие для снайпера…

– Купил?

Али должен был сходить на местный базар и купить оружие для акции – если знать где, то купить его можно было без проблем, хоть станковый пулемет…

Али полез в бардачок, вытащил большой сверток, завернутый в какую-то тряпку, протянул мне. Я развернул его на коленях, взял в руки матово поблескивающий в тусклом свете салона пистолет. Знакомая штука, «кольт-1911», полноразмерный, по виду новый или почти новый. Состоял на вооружении в САСШ, мы его изучали как оружие вероятного противника. Не такой точный, как «маузер», но убойный…

– Глушитель где?

– Нету… – виновато пожал плечами Али, – не успел сделать…

– Ты дурак? – разозлился я. – И что мне с ним делать без глушителя? Сейчас один выстрел – и со всей округи сбегутся!

– Мы же хотели только посмотреть сегодня…

– Посмотреть… – Я вернул Али пистолет, достал из кармана пассажирской двери «маузер», навернул на него глушитель – благо ствол с коротким ходом, глушитель на него сделать проще, чем на систему Браунинга. Жаль, конечно, после акции такую вещь придется выбрасывать, но делать нечего. Может, и не приедет сюда Мулла сегодня, побоится…

И тут на узкой улочке появилось такси…

Такси здесь не узнать было сложно – здесь в качестве такси работали машины «Даймлер-Бенц», такого роскошества не было даже в Санкт-Петербурге…

– Давай немного вперед…

Проехали вперед, встали так, чтобы машина была полностью в тени. Такси, ползшее на минимальной скорости, остановилось метрах в ста от «Салона»…

– Он?

Али поднес к глазам бинокль с ночным каналом…

– Похоже, он…

Из салона выбрался полноватый мужчина, одетый в арабскую галабию. Видно было плохо, но Али должен был видеть его вживую – сегодня он ездил на разведку и наблюдал за объектом…

– Похоже или точно он?

– Он. Точно он…

Все-таки приехал… Мужчина поднялся по улице, стоило ему только подойти к ничем не примечательной двери, как она распахнулась, на улице на мгновение показалась женщина, одетая, как исполнительница арабских танцев, взяла гостя за обе руки и увела в дом. Дверь захлопнулась…

Приехал-таки, сволочь…

– Короче – я занимаю позицию вон там, – я показал на странный дом с лестницей, – а ты отъедь еще чуть дальше. Если что – встречаемся завтра на «Маар Майкл», там кафе у причала. Знаешь?

– Знаю…

– Все. Пошел, – отрубил я.

– Удачи … – откликнулся Али.

Мандража почти не было. Изображая из себя слегка подвыпившего местного, насколько это позволял мой рост и сложение[70], я добрался до дома, оперся о стену, отступил в тень, расстегнул штаны и начал мочиться. Пока мочился, осмотрел окрестности – ставни по всей улице закрыты наглухо, но через ставни «Салона» тонкими лучиками пробивается яркий свет. Прикинув ситуацию, я несколькими прыжками преодолел ступеньки, залег на втором этаже, прикрывшись зарослями вьюнка, замер. Пистолет положил рядом с собой, замаскировав его садовым горшком с цветами. Оставалось только ждать…

Мулла появился через два часа. Позабавился с детьми, сволочь, – теперь надо было выспаться перед пятничным намазом. И носит ведь земля такую вот мразь – сегодня детей трахает, завтра людям слово Божье понесет…

Провожала его все та же женщина – теперь я видел ее отчетливо, до нее было метров двадцать, не больше. Среднего роста, в роскошном вычурном костюме арабской танцовщицы, средних лет, но все еще с прекрасной фигурой. Видимо, сама мадам Габери…

Пока они прощались на фоне ярко освещенного прямоугольника двери, я взял Муллу на прицел. Стрелять было сложно, поэтому я положил пистолет на согнутую левую руку, прицелился…

Интересно, где он сейчас машину будет искать? Такси-то ему не вызвали. Может, боится, что кто-то его запомнит?

Остальное было проще простого. Простившись с бандершей, Мулла повернулся, сделал несколько шагов – и тут я выстрелил. Попал точно, куда и хотел – в голову. Мулла осел на тротуар, грузно и нелепо, словно мешок с дерьмом. Прицелившись по лежащему, я выпустил весь остаток обоймы – чтобы наверняка…

Спустился, зачем-то подошел к лежащей на тротуаре туше, наклонился… Кровь казалась черными полосками целлофана на более светлой коже, голова была разбита пулями вдребезги. После таких ранений не живут. Дело сделано…

Пистолет я выкинул чуть дальше, разобрал на части и выкинул по разным мусорным бакам. Хотя на нем и не было отпечатков – давать в руки следствию лишние улики не стоит…

Бейрут, бульвар Корниш 15 июня 1992 года

Али утром отправился на «Александра Колчака», я же накупил местной прессы, карту города и уединился в снятой мною квартире. Делать пока было нечего…

Убийству Али Хасана Джималя, видного мусульманского богослова и настоятеля крупной мечети, посвящены были первые полосы тех местных газет, которые, несмотря на беспорядки в городе, все-таки сумели выйти. Версии выдвигались самые разные, наиболее часто упоминалось, что он стал жертвой христианских юнцов-фанатиков, готовых убивать. Рассматривалась также и версия неудачного ограбления, хотя она изначально была идиотской – ну не станет грабитель стрелять жертве в голову с двадцати метров.