Жрец Хаоса. Книга I

Глава 1

— Бать, он чё не сдох?

— Заткнись, придурок! Иначе сам сейчас рядом ляжешь.

Хриплый мужской голос и чуть более звонкий юношеский переговаривались где-то в ногах.

Хриплый с минуту помолчал, проверяя у меня пульс и, видимо, раздумывая не завершить ли начатое. Вон, даже подобие подушки пощупал, но отказался от идеи и заорал совершенно истеричным визгливым голосом:

— Лекаря! Лекаря скорее! Лекаря!

Следом я услышал топот ног, отдававшийся болью в моей и без того раскалывающейся голове.

Это же надо было вчера так нажраться… Или не нажраться? Какого хрена у меня так болит голова? И вообще, где я?

Тело не слушалось, будто и не моё вовсе. А нет, лучше бы не слушалось. Чувствительность возвращалась, а вместе с ней пришла и боль во всём теле. Какого хера! Меня будто с месяц в казематах пытали! Болело всё везде и сразу. Ощущения были столь яркие, что даже под закрытыми веками выступили слёзы.

Папаша рассыпался в объяснениях, дескать, сыночка переволновался перед великим днём, и его удар хватил.

— Но вы же всё равно нам заплатите обещанное?

— Отойдите, папаша, — охладил его пыл лекарь, — финансы не моя вотчина.

Какой он нахрен папаша? А если и папаша, то явно не мне! Обмудок!

Так, а вот эти мысли явно принадлежали не мне. Тогда кому? И кто у нас отец?

На месте воспоминаний — девственная чистота. Отлично.

А кто у нас «я»?

И в этом вопросе у меня тоже отсутствовало какое-либо понимание.

На лоб мне легла прохладная сухая рука, и успокаивающий голос попросил потерпеть:

— Потерпите, Юрий, сейчас всё наладится.

Хм… Юрий — это я, выходит? А ведь имя смутно знакомое!

Я почувствовал прохладу, растекающуюся по всему телу, но при этом пытался хотя бы что-то осознать в происходящем.

Где я? Кто я? Почему я здесь?

Язык распух и не слушался, в ушах звенело набатом, а тело до сих пор не слушалось. Болело, но не слушалось! Хоть бы глаза открыть! А то ни одной связанной мысли о том, как я оказался в незнакомом месте, да ещё и без памяти, не было.

И тут голос — добрый и спокойный, видимо, принадлежащий человеку, положившему руку мне на лоб, — произнёс:

— Господа, у юноши налицо все признаки отравления сильнейшим ядом. Кто мне сможет ответить, как давно сие случилось?

— Господин лекарь, так он же сумасшедший, недоразвитый, скорбный умом… — принялся пояснять хриплый голос «отца».

Отлично, дебилом меня ещё не называли.

— Ему ещё лет десять назад поставил диагноз, что он того… с головой не дружит. Он и не разговаривает у нас, и не читает. Едва ли под себя не ходит. Да и с телом видите чего? Кое-как команды исполняет, и то хвала богам. И имя ещё своё накорябать может. Мы научили! Откуда ж нам знать, что за яд? Он в типографию ближайшую ходил убираться, может, там чего нализался?

Это я-то сумасшедший? Это я-то калека?

Моему возмущению не было предела, но пока я молчал. Хотя был абсолютно уверен, что разговаривать я уж точно смогу. Правда, первые слова от меня услышанные будут явно не мама и не папа, а русские матерные. Но вот другой вопрос: почему в этом были так уверены мои… кто? Пленители? Отравители? Кто вообще эти люди, которые позвали лекаря? И уж не они ли приложили руку к моему нынешнему состоянию?

Прохлада продолжала разливаться по телу и, наконец, добралась до головы, подействовав как освежающий душ. Я смог открыть глаза, правда, было ощущение, будто в них насыпали песка. Пришлось проморгаться и протереть их руками. Правая по какой-то случайности почти не слушалась, кисть судорожно дёргалась, пытаясь сжаться в кулак.

Зашибись! Или застарелый разрыв связок или повреждение нерва. Они реально из парня инвалида сделали! Ещё и правая рука, чтобы с гарантией ни фехтовать, ни писать не смог.

Я настолько разозлился, что в груди полыхнуло холодом, а правую руку начало покалывать, будто я её отлежал. В сознании просветлело получше, чем от местной магии. Так, отставить панику. Магия есть, значит, и лекари тоже должны быть. Поправят руку. Были бы деньги.

Наконец-то, я смог рассмотреть присутствующих и вообще всю ситуацию, в которой оказался.

Да я, судя по всему, грёбаный Гарри Поттер.

Лежал я на подстилке в виде соломенного матраца, в чулане, где светился один небольшой светильник: непонятно, магический или электрический, дающий совсем мало света.

Рядом толпилось несколько человек. На коленях передо мной стоял и проверял моё состояние, судя по всему, лекарь в тёмно-зелёном костюме и пенсне. Местный врачеватель имел шикарные бакенбарды, седые коротко стриженые волосы и весьма добрые глаза.

А вот за его спиной стояли два удивительно похожих друг на друга бородача: отец семейства и его сынок. У обоих на лице нацеплены подобострастные выражения с признаками недалёкого ума. Оба массивные, с кулачищами чуть меньше моей головы. Одеты были… сказал бы, как не шибко богатые горожане, но род занятий по ним не угадывался.

Пахло в чулане свежей травой и сушёными полевыми цветами — совсем не теми «туалетными миазмами», на которые намекала так называемая родня.

Тут появилось ещё одно действующее лицо — мужчина в строгом костюме военного кроя и даже, кажется, с коротким скипетром на боку. Лицо было гладким, глаза холодными и безразличными. Единственное, что выделялось, — квадратная челюсть. Он окинул цепким взглядом моё местонахождение, действия доктора, а затем всё своё внимание сосредоточил на хозяевах дома.

— Восемнадцать лет назад мальчик был отдан вам на воспитание. Вам всё это время выплачивалось солидное содержание. Каким образом он оказался в таком месте и в неподобающем виде? Почему вы ни разу не сообщили о задержке умственного развития?

От каждой фразы парочка «родственников» отступала, словно получала нагайкой наотмашь. На их лицах проявился первобытный ужас. Они упали в ноги и принялись лобызать сапоги. Тон хозяина дома резко изменился при виде прибывшего.

— Господин Угаров, не губите! Каждые полгода от вас лекарь приезжал, снадобья давал укрепляющие! Настои и притирки всякие делал. Мы думали, они вам пишут отчёты, раз вы ни разу не поинтересовались… Мы же всё, как приказывали, делали! — тараторил отец семейства. — Не губите! Мы же для него всё сделали! Чай не бояре, а комнату ему отдельную выделили! У меня своих детей восьмеро по лавкам, а нет же — мы за ним ухаживали! Чистенько тут, опрятненько, соломка свеженькая, травки полевые, цветочки луговые… Девочки мои за ним приглядывали, одежда чистая, не штопанная… За что ж вы гневаетесь?

Как он его назвал? Угаров? Надо запомнить… И главное… Юрий… Угаров… русское всё, всяко легче будет, почти свои.

— С лекарем я сам разберусь. А вы!.. Не вздумайте исчезнуть из города. Отыщу же! Но тогда и разговаривать по-другому будем.

Пока пара вытирала собой пол, Угаров обратился к врачу:

— Лемонс, он жить-то будет? Мы сможем его предъявить на проверку магических сил?

— Будет, — устало кивнул лекарь, — но как?

— Об этом пусть у других голова болит. Наше дело — привести его в божеский вид и доставить к старой карге. Она нас за такого претендента, конечно, по головке не погладит. Ну да выбирать нынче не приходится! Постарайся, чтобы он хотя бы выглядел живее, чем сейчас.

— Общее состояние я подправлю, пока в ласточке будем ехать едем. Но мозги… Если он не разговаривает, едва себя обслуживает, не читает, не пишет — это уже другой вопрос. Ты знаешь, это не моя специализация. Мой предварительный вывод: травили специально и долго. Из-за этого и повреждения мозга, тремор и прочее, что легко списать на «любимый» диагноз — паркинсонизм.

Кажется, от гнева Угарова в каморке даже похолодало.

— В машину его! А я с господами Беловыми поговорю.

Сказано это было так, что и отец, и сын побледнели, окончательно оправдывая фамилию.

Меня с помощью Лемонса и слуги попытались поднять и вынести из каморки на матрасе, но я запротестовал и попробовал сам встать на ноги. О, сюрпризы продолжались! Правая нога была сродни правой руке. Некондиция. Опереться на неё ещё можно было, но о полноценной ходьбе не могло быть и речи. Перелом? Тоже разрыв связок или сухожилий? Настолько глубоких познаний в лекарском деле у меня не наблюдалось. Шатало немилосердно, мутило ещё сильнее, но я держался изо всех сил, чтобы не вывернуть содержимое желудка себе под ноги.

Боги, это же за что надо было так ополчиться на мальчишку, чтобы не просто искалечить, а превратить в овощ?

Ну ничего… Если Угаров их не прикончит, я сам до них доберусь и предметно побеседую.

А вот слова о повреждённом мозге мне не понравились. Возможно, что-то подобное и было, но я пока ничего не чувствовал. Впрочем, для полной проверки координации, моторики, речи, памяти нужно время.

Откуда я это знаю?

Информация всплывала сама собой, явно не принадлежа этому телу. Я не мог поверить, что восемнадцатилетний юноша, больной паркинсонизмом, немой и умственно отсталый — это я. Хер там! Что там Угаров говорил про проверку магии? Её мы пройдём, а дальше поборемся!

До машины едва доковыляли. Я буквально повис тюком на плечах водителя и лекаря. Ещё и слабость накатила дикая. Пот градом стекал по спине и лицу, всего трясло не хуже осины на ветру, но плёлся из последних сил. Машина была не из дешёвых, лакированное дерево, рессоры опять же, и с гербом на боку в виде чёрной горгульи с золотым вихрем над головой на фоне красного алого щита с вензельками вокруг.

Внутри тоже было уютно, кожаные диванчики и даже обогрев. Я ж не упомянул, что на улице была холодная слякотная весна, да только мне с моим тремором не до того было. В машине меня уложили на один из диванчиков, и Лемонс продолжил колдовать.

При этом лекарь продолжал что-то бурчать себе под нос.

— Так, с этого мы сейчас выведем. Вот это мы сейчас из тебя уберём нахрен. Так, а вот здесь, вот здесь… Нет, здесь я сейчас ничего сделать не смогу. Это нужно отдельно в спокойной обстановке разбираться, чтобы не наломать дров. Так, а это у нас что за чёрная жижа пошла? Ну да боги с ней, выходит из организма, и то, слава богам. Чем же тебя отравили, а?

Уж не знаю, что он там делал, но я явно шёл на поправку.

Вместе с потом из меня выходила некая чёрная жижа, загваздав мою и так далеко не первой свежести одежку. Ну да это не та цена, которую жалко было заплатить за лечение.

Где-то через четверть часа, по субъективным моим показателям, появился и сам господин Угаров. Оценив метаморфозы, произошедшие со мной, а также вид моей одежды, он чертыхнулся:

— Придётся переодевать. В таком виде явно не получится его сдать с рук на руки.

Он ударил по крыше машины своим скипетром, и та тронулась. На удивление, ехала она довольно плавно.

Зато Угаров, заметив мой пристальный и главное осознанный взгляд, решил всё-таки пообщаться.

— Эй, парень, ты меня понимаешь? Если понимаешь, кивни.

Я кивнул.

— Ты знаешь, кто ты?

Я только бровь вздёрнул. Вопрос интересный. Как на него отвечать, непонятно. Ничего не помню же. Но, видимо, моя вздёрнутая бровь тоже произвела впечатление на Угарова.

— Ну вот, а говорили, что дебил. Ладно, с этим позже разберёмся. А пока слушай. Ты — Юрий Викторович Гаров, незаконнорождённый, бастард, иными словами. Мать твоя — княжна Виктория Николаевна Угарова. Отец неизвестен. Родился ты во время Курильской военной кампании. Госпиталь попал под бомбёжку, мать не выжила. Тебя… такого, — он взглядом указал на руку и ногу, — отыскали под обломками и проверили на наличие магии. Не обнаружив оной, дед твой, Николай Петрович Угаров, генерал, между прочим, осерчал сильно, решив, что ты от простеца рождён. Таких в семью принимать не принято. И чтобы прикрыть позор погибшей дочери, тебя на воспитание отдал. А сейчас… генерал Угаров пал смертью храбрых в Дальневосточной кампании, и его мать, стало быть прабабка твоя, княгиня Елизавета Ольгердовна Угарова собирает все боковые ветви крови для какого-то собственного эксперимента. Упаси боги в чём-то подобном участвовать.

Угаров осенил себя неким жестом, выписав в воздухе три витиеватые руны напротив лба, груди и чуть ниже пупка. Судя по чуть засветившемуся золотом энергетическому следу, это было нечто обережное.

Я же невольно приподнял брови в немом вопросе. Это же кто у нас прабабушка, если её до сих пор так боятся?

— Химеролог она из императорской чёрной сотни, — пояснил мне Угаров, но яснее от этого не стало. — Ай, если переживёшь, то расскажут. Так что, как дальше твоя судьба повернется, никто не знает. Ехать нам около четырёх часов до Химерово. Хочешь спи, а хочешь богам молись. Глядишь, если боги где-то существуют, они обратят на тебя своё внимание.

Мы ехали действительно долго. Под мерный рокот мотора и плавное покачивание я уснул. Измученное изменениями и магическими правками тело требовало отдыха. Но даже сквозь лёгкий сон до меня доносились обрывки разговора Угарова с Лемонсом.

— Ты ему можешь хоть что-нибудь сделать с рукой и ногой? Княгиня его, как увидит, первого на опыты пустит. И то в качестве материала, а не заготовки.

— Слушай, я тебе не Господь Бог и уж точно не княгиня Угарова. Если бы повреждения были чисто физическими, я бы хоть что-то смог. Но он попал в разрыв пустотной магической бомбы. Источник искорежён. Без магии. Травмы тоже чем-то этаким приправлены, иначе бы на месте ребёнка вылечили. А если воздержались, то причины были. Мои попытки хоть чуть подправить ситуацию, как в пустоту ушли. Он вообще весь одна большая пустота. Уж сколько я в него сил вбухал… Любого другого, хоть мага, хоть простеца, и четвертью бы излечил. А этот хоть бы хны… только отравление и то с трудом вывел.

— Но у княжны Угаровой не мог родиться ребёнок без магии! — вслух размышлял боевик. — Там силища была на зависть, генерала с лёгкостью за пояс могла заткнуть.

— Значит, это посттравматическое.

Тишину нарушил Лемонс:

— А что за лекарь к нему ходил? Какие зелья втирал?

— Хрен его знает. Вы же все в одинаковых костюмчиках ходите, с одинаковыми пенсне для вмешательств. Разве что одна из дочек Беловых обещала набросок сделать… Кажется, что-то запомнила. А этим всё было едино. Кто к нему ходил и что с ним делал. Лишь бы деньги вовремя поступали на содержание. Они за эти деньги восемь человек и наплодили.

Последний вопрос Лемонс задал совсем тихо, словно боясь, что я услышу:

— А с повреждениями мозга что делать будете?

— Думаю, парень не дурак. Эмоции есть, мимика живая. Плюс оговорка Белова о том, что он ходил в типографию, уже что-то да значит. Не был он дебилом. Не верю. Скорее всего, ходил убираться и заодно читал, что печатается. А своим так называемым родителям ничего не говорил.

— Но опять же, научиться читать и не научиться говорить, это же какой интеллект нужен, — сочувственно произнёс Лемонс.

— Или воля к жизни. В любом случае, людей в типографию я уже отправил. Скоро узнаю, чем он занимался там.

Я проснулся от резкой остановки автомобиля и криков водителя. Угарова уже не было — он выпрыгнул, даже не дождавшись услужливого открытия двери. Меня же, полуживого, Лемонс с водителем поволокли на себе.

Перед нами возвышался замок. Настоящая готическая цитадель с горгульями на парапетах, узкими бойницами и подвесным мостом. Похоже, поместье в соответствии со вкусами прабабки декорировали.

— Добро пожаловать в Химерово, — пробормотал Лемонс, поёжившись.

«Дом. Милый дом!» — мелькнула ностальгическая мысль. Я даже запнулся от осознания, что память хоть и крохотными обрывками, основанными на ассоциациях, но даёт о себе знать. Это не могло не радовать. В то же время, если меня с рождения передали на воспитание простецам, то жить в чём-то подобном в этом мире я не мог… А значит… я — попаданец. Местная душа таки покинула тело в результате отравления, а мою сюда притянуло по неизвестной причине.

Меня провели через чёрный ход, видимо, чтобы не попался пред господским взором в неподобающем виде. Кухарка, встретившая нас на кухне, ахнула и осенила себя обережным знаком, видимо, в мире магической медицины мои искорёженные конечности впечатлили её даже больше, чем грязь и запах.

Комната, куда меня отвели, напоминала келью: простая деревянная мебель, соломенный матрас, чистое постельное бельё, свежие циновки на полу. Ни ковров, ни роскоши — лишь запах сушёных трав и воска. Вероятно, спальня для слуг. Что радовало, насекомыми не кишела.

— Переоденься, — бросил Лемонс, указывая на серый костюм на стуле.

Перед переодеванием принесли таз с тёплой водой. Я с трудом смыл с тела левой рукой чёрную жижу, выступившую после лечения. Вода тут же потемнела.

Костюм оказался великоват, на моём тощем теле с больной рукой и хромой ногой он болтался, как на вешалке. Но выбирать не приходилось. Едва успел застегнуть все пуговицы и затянуть пояс, как в спальню зашёл Лемонс и критически окинул меня взглядом:

— Для первого раза сойдёт. Дальше — как кривая выведет.

Тайными переходами мимо шепчущихся слуг мы спустились в подземелье. Три этажа вниз, шесть поворотов… Светильники на стенах горели ровным сиянием — магическим, как я предположил.

Спуск вниз по каменной лестнице сопровождался шорохом наших шагов и тихими стонами откуда-то снизу. Это не добавляло оптимизма. Я заметил, как поёжился Лемонс, но меня это мало беспокоило. Чем ниже мы спускались, тем сильнее горело в груди и не только. Если до спуска больная рука и нога ощущали покалывания, словно онемевшие, то сейчас превратились в место изощрённой экзекуции. У них будто втыкали множество раскалённых игл, которые плавились и пузырились внутри тела. И я с этим ничего не мог поделать. Да и не хотел. Я не мазохист, но конкретно в этом случае я считал, что боль — хороший знак. Как там было? Если вы проснулись утром и у вас что-то болит, значит, вы ещё живы. Любая боль была предпочтительней бесчувственности. А боль — хороший признак. С болью в дальнейшем можно работать.

Мысли от боли перешли к другой насущной проблеме — наличию или отсутствию магии у меня. Отчего-то я был абсолютно уверен, что магия во мне есть. То, что её не видели окружающие, совершенно не означало, что её не было. Как в той поговорке: «Ты суслика видишь? Нет? А он есть».

Иначе как можно было объяснить, что я заметил отблески силы в обережном знаке, использованном Угаровым? По-другому никак. Откуда-то я знал, что видение силы было одним из признаков магической одарённости, заодно являясь достаточно редким умением.

Тот же доктор Лемонс для работы со мной, насколько я понял по объяснениям Угарова, использовал артефакт — очки на носу, как и прочие лекари. То есть напрямую, без них, манипуляции с энергией он не проводил. Попросту не видел, что, куда и сколько направлять. У меня же такая способность была.

Чем ниже мы спускались, тем меньше мыслей у меня оставалось.

Впереди забрезжил свет, намекая, что наш путь окончен. Мы остановились у арки входа в огромный зал.

— Дальше вход только для носителей крови. Удачи вам, Юрий! — Лемонс попытался подбодрить меня, но у него это хреново получилось. Не дожидаясь, пока я войду в подземный зал, мои доставщики-конвоиры удалились.

Я выпрямился и, прихрамывая, вошёл под светящиеся своды арки. Нога болела адски, и как бы я ни пытался скрыть хромоту, у меня ничего не вышло.

Я оказался в огромном зале площадью едва ли не под тысячу квадратных метров. Вдоль стен его располагались клетки с различными животными. Они рычали, визжали, шипели, пищали и бросались на металлические прутья.

В центре, между клетками, располагался огромный стол, на котором лежали разложенными всевозможные инструменты вивисектора. А за столом располагался некий алтарный камень, окружённый со всех сторон серовато-дымчатыми осколками неизвестного минерала, чем-то напоминающего с виду горный хрусталь.

На потолке висели старинные кованые люстры, в подсвечники которых были вставлены восковые свечи. Пламя их дрожало от сквозняков, гуляющих в зале, отчего местная атмосфера колебалась от мистической до откровенно жуткой.

Но пока я рассматривал убранство зала, кое-кто рассматривал меня.

Справа от входа послышались издевательские смешки:

— Похоже, бабе…