Харальд Прекрасноволосый и Зеркало Грядущего

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЖРЕБИЙ СУДЬБЫ. Гл.1–4

Предисловие:

Саги молчат о том, какой была жизнь Харальда Прекрасноволосого с момента бегства из отчего дома до самой гибели его отца, великого конунга Хальвдана Чёрного в 860 г. Сказано только: «Больше Хальвдан и Харальд не виделись…».

А ведь этот «тёмный» период норвежской истории растянут на несколько лет. «Харальд Прекрасноволосый и Зеркало Грядущего» — повествование о становлении характера в пору жестоких испытаний, периоде раннего возмужания, пребывавшего в добровольном изгнании на крайнем севере Норвегии, будущего первого её короля, Харальда I Прекрасноволосого, давшего начало древнейшей династии норвежских королей, Хорфагеров, ветви легендарного скандинавского рода Инглингов, о быте и мировоззрении коренного народа тогдашнего Финнмарка, его обычаях и магических способностях, мире северных богов, духов, ведьм и колдунов. Средневековые мифы и реальность иногда сплетаются в такой тугой узел, что разобраться где быль, а где небыль, не представляется возможным…

Но стужа и тьма далёкого скандинавского Севера не коснутся тебя, дорогой читатель, смело вставай на лыжи повествования и они унесут тебя в чарующий мир истории и приключений.

Тайны обрядов уходят в века,

Их унесла временная река.

В памяти смутные пламени блики,

Еле слышны иступленные крики,

Гулкое эхо поет в небесах,

Племя танцует под бубен в лесах.

Вторя ночным завываниям выпи,

Старый Шаман заклинаньями сыплет.

Зыбкой реальности порвана нить,

Только Луна продолжает светить…

Нет ничего, лишь слышатся звуки:

Пенье Шамана, да бубна постуки…

(Фиалкин Сергей. «Шаманский бубен»)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЖРЕБИЙ СУДЬБЫ.

1. Беглецы. На краю ледяной пустыни Финнмарка.

Над Финнмарком, самым дальним и малонаселённым краем Северного Пути, вовсю разгулялась лютая скандинавская зима. Неукротимый ветер леденящим дыханием накрепко сковал снежный покров в долинах извилистых рек и вокруг диковинных северных лесов, превратив его в тонкий, хрустящий под ногами лёд. Лукавый же Создатель Всего Сущего, смилостившись над немногочисленным кочевым населением этого края, создал густые леса полные зверья и полноводные реки богатые рыбой, а бескрайнюю тундру населил оленями — живи, северянин, трудись и не поминай лихом светлых богов.

Более тридцати зим минуло с тех пор, как первые нореги, вслед за второй волной завоевания чужбины, отправились на поселение в далёкую Ирландию, по-прежнему оставляя просторы Финнмарка без должного внимания и рачительного использования, предоставив эту возможность его коренному населению. В то далекое время выходцы с берегов фьордов предпочитали лишь торговый обмен с отважными охотниками и удачливыми рыболовами, кочующими на оленях по бескрайней лесотундре. По всему Северному Пути славились и ценились здешние искристо-переливчатые меха, резные поделки из моржовой кости и сама моржовая кость, вяленая и свежая северная рыба, оленьи шкуры, да и сами эти выносливые, неприхотливые животные, зачастую, становились обменным товаром. Глухие, малонаселённые и удалённые от кипучей, богатой на неожиданности жизни норегов, северные края всегда слыли прибежищем скитальцев, беглецов и изгоев, а также гонимых и преследуемых всеми северных колдунов: сюда бежали от конунгова гнева, суда и наказания, сюда перебирались те, кто хотел бесследно раствориться на просторах Северного Пути, спрятаться от мстительных преследователей или властительных обидчиков. Многих этот шаг обрекал на длительное одиночество или скорую гибель от неминуемого холода и голода, безжалостных лап и клыков дикого лесного зверья, но он всё же предоставлял иллюзию выбора…

Долгое время Харальд, сын Хальвдана Чёрного, конунга Северного Пути, и финн Ансси, имя которого на его языке означало «защищающий своего бога», скитались по земле Финнмарка в поисках кочевья родичей беглого финна. Так случилось, что Хальвдан конунг обвинил мудрого и прозорливого Ансси в колдовстве, только потому, что он был финном, а конунг упорно считал всех представителей этого народа хитрыми, злобными и завистливыми колдунами, способными отвести глаза и заморочить голову любому норегу. Никто не смог убедить Хальвдана в обратном: ни его сын, отрок Харальд, ни его супруга, Рагнхильд, дочь Сигурда Оленя, ни её брат, Гутторм, конунгов воевода. Сам же Ансси, даже под пытками, настойчиво отрицал причастность к событиям, развернувшимся при дворе конунга на тогдашний Йоль:

Хальвдан Чёрный пригласил на званый пир многих гостей, именитых людей и их родичей, а пиршественная еда и всё хмельное питьё вдруг исчезли, испарились, как будто их и не было вовсе. Разочарованные же и обиженные таким отношением гости, разошлись, призывая богов наказать, оскорбившего их шутника. На пиру присутствовал и Харальд, сопровождаемый своим знакомцем финном. В ту пору сыну конунга минуло четырнадцать зим, а он уже отличался от сверстников не только красотой волос цвета спелой ржи, но и живостью ума, любознательностью и тягой к познанию мироздания, сил природы и секретов существования стихий. Его интересовали не столько сами последствия колдовства, которыми так часто пугал его отец-конунг, сколько его суть и истоки, законы, по которым оно выплёскивалось в мир естества. За ранние вечера и долгие зимние ночи Ансси многое сумел поведать Харальду, внимавшему с величайшим усердием.

И сын конунга с удивлением понял: совсем не обязательно быть колдуном, чтобы понимать, слышать и чувствовать окружающую природу, ощущая себя её неотъемлемой частью, говорить с богами и самому слышать их ответы, понимать язык животных и птиц. Подобных людей нореги называли ведунами, а не колдунами, таким был и Ансси, но он родился финном и не поклонялся Одину и Тору. Хальвдан конунг своим решением приговорил наставника сына к смерти — через неполную седмицу его должны были отдать жрецам Одина для принесения в жертву. Юный Харальд же был глубоко возмущён решением отца, постоянно твердившего о единой правде для всех норегов, едином законе и суровой ответственности за его нарушение. Но его закон оказался не писаным для чужестранца и иноверца.

В отчаянии и крайнем напряжении духа Харальд тайно освободил финна и бежал вместе с ним в Финнмарк. Юный норег поступил, как истинный сын своего сурового народа, как взрослый и состоявшийся мужчина, который всегда остаётся хозяином своего слова и главным защитником своего мнения, не убоявшись ни доли изгнанника, ни тягот жизни беглеца в неизвестность, отказавшись от радужного будущего под крылом отца-конунга, ради жизни другого, ставшего ему близким, человека. Но в глазах множества соплеменников этот шаг выглядел, именно как отказ от своего народа, своего рода, своей веры и подлежал всеобщему осуждению. Не будь Харальд сыном самого конунга Северного Пути, так бы и случилось…

Теперь же целую луну беглецы с оттягивающей плечи поклажей, на лыжах пробирались по диким, заснеженным просторам крайнего норвежского севера, не встретив пока ни единого местного жителя. Харальду неведомо было даже, как их в точности называют. Дядя Гутторм, брат матери, звал их «скридфинни», и говорил, что это имя означает «финны, которые бегают на деревянных досках». Другие нореги называли их лопарями, или лаппи, поясняя, что имя это означает «бегуны», «колдуны» или «изгнанные». Но все твердили в один голос, что земли, которые они занимают, бедны до невероятности.

— Ничего не растет на их земле, кроме деревьев. Там только камень да немного безжизненной почвы, — рассказывал один из торговых людей, занимающийся обменом товарами с местным народом, — не родит она ничего, кроме редкой и чахлой травы. Так что коров там нет. Стало быть, ни молока, ни сыра. А коль скоро зерно не родится… нет и пива. А что до овец и баранов — то об этом забудь. Там даже они не выживают. Одним только светлым богам ведомо, во что одеваются тамошние жители, чтобы спастись от стужи, ведь нет у них шерсти для пряжи. Но что-то они, видно, придумали. Там ведь восемь лун подряд только снег да лед, а зимняя ночь длится долгие две луны. И в торговом поселении, где я в первый раз покупал свои товары, никто не мог просветить меня в этих тайнах. Только и говорили, что мне следует набить мешок разноцветными лентами, медными кольцами, бронзовыми безделушками, рыболовными крючками и ножевыми лезвиями. По их мнению, выходило, что я сумасшедший. Зима близится, говорили они, а это время не для торговли. Лучше подождать до весны, когда местные сами выйдут из леса с зимними мехами. Я же, вразумлённый их рассказами, послушался мудрых советов — и отложил свою торговлю до грядущей весны. Мне вовсе не хотелось на неопределенное время застрять в каком-то далеком лесном поселении на краю ледяной пустыни.

И вот, Харальд, закинув мешок за спину, отправился в эти края, спасая жизнь финна и добровольно подвергая свою немыслимым испытаниям. Так в непрерывных скитаниях прошла весна, минуло короткое лето, отшумела осень, а за ней наступила безжалостная северная зима. Теперь же, когда от холодного ветра начали стыть пальцы и лицо, он задумался — и уже не в первый раз — правильно ли поступил, не свалял ли дурака, очертя голову кинувшись в никуда. А тропа, по которой они всё ещё шли через лес, становилось все уже и неприметнее. Скоро они совсем заплутали. Даже Ансси затруднялся с выбором направления.

Так и брели изрядно уставшие беглецы, спотыкаясь и часто останавливаясь, чтобы осмотреться. Но всё вокруг было каким-то одинаково безликим. Всякое дерево казалось похожим на предыдущее, мимо которого они только что прошли, и точно такое же, как деревья, которые скитальцы видели совсем недавно. Изредка слышались звуки убегающего дикого животного — испуганный топот, затихающий вдали. Самих животных они ни разу ещё не видели, точнее, не застали врасплох.

Всякая живность в этих краях была очень осторожна, извлекая уроки из опасных встреч с лесными хищниками. Лямки мешка так намяли Харальду плечи, что приближающимся вечером он попросил Ансси расположиться на ночлег пораньше, чтобы утром встать отдохнувшими и продолжить путь в надежде встретить наконец его соплеменников. Озираясь в поисках укромного места, где можно было бы развести костёр и приготовить нехитрый, но такой необходимый, горячий ужин, путники прошли ещё шагов двадцать, а затем остановились у поваленной сосны. Ансси споро развёл костёр и из крепких веток стал сооружать треногу для подвешивания над огнём большого котелка. Харальд же заметил чуть приметный след, уводящий от основной тропы влево. Сделав с полсотни шагов, он оказался перед столь густой чащей, что вынужден был повернуть обратно.

— Не уходи далеко, молодой господин! В чаще зимним вечером затеряться легко — темнеет быстро. Ты и огня из-за этих деревьев не увидишь, — предостерегающе крикнул финн ему вслед.

Тогда молодой норег попытался пойти в противоположном направлении — и снова уперся в густой подлесок. Вернувшись на тропу, он еще немного прошел вперед, и тут хлопьями повалил снег. Но Харальд решил продолжить поиски: на этот раз норег сделал всего двадцать шагов — он считал их, чтобы не потерять тропинку — и снова был вынужден остановиться. Разочарованный Харальд опять вернулся на основную тропу и теперь медленно пошел вперед.

Кусты смыкались все теснее и теснее. Но он упорно продолжал идти, слегка прихрамывая — правый сапог натер ногу и на ступне вздулся волдырь, и теперь ступать было больно. Харальд весь сосредоточился на этом ощущении и не сразу заметил впереди на тропе прогал между густыми зарослями. Молодой норег обрадовался, ускорил шаги, уже не обращая теперь внимания на ущербную ногу, поспешая туда, а потом неожиданно споткнулся…

Глянув вниз, он увидел, что нога его увязла в сети, лежащей на снегу. Харальд наклонился, чтобы распутать её, и тут услышал чей-то резкий сердитый вдох. Распрямился, а прямо перед ним из-за дерева появился человек. В руках незнакомец держал охотничий лук, стрела уже на тетиве, а тетиву он старательно и спокойно натягивает, целясь норегу в грудь. Харальд так и застыл на месте, стараясь казаться невинным и безобидным, сейчас ему очень хотелось стать невидимым, раствориться за пеленой снега.

Но… появившийся не спешил стрелять, видимо размер добычи озадачил его, а рост и внешность, пойманного в силки, вызвали крайнее удивление охотника, он как будто всё ещё сомневался — верить своим глазам или нет. И Харальд, к радости своей, наконец, понял причину происходящего — этот стрелок никогда не видел людей с берегов фьордов, пришельцев с далёкого и тёплого юга Северного Пути. «Хорошо это или плохо? И где сейчас Ансси? Жаль, что мы не пошли вместе, ведь это, возможно, его соплеменник? А, если так, то близок конец наших скитаний…» — пронеслось в голове Харальда.

2. Стойбище саами. Конец скитаний Ансси и Харальда. Первая встреча с великим шаманом Каапо.

Незнакомец был не выше, чем по грудь Харальду. Одет во что-то вроде свободной рубахи из звериной шкуры, похоже, оленьей. Вместо ворота — прорезь в шкуре, а перепоясана та рубаха была широким ремнем из шкуры того же животного. Верхняя одежда спускалась до самых колен, а на ногах выделялись диковинные кожаные штаны, широкие и длинные, до самой странного вида кожаной обувки с загнутыми мысками. На голове виднелась остроконечная шапка, тоже из оленьей шкуры. На мгновение Харальду почудилось, будто это подземный житель, гном, называемый норегами цвергом — слишком уж внезапно и неслышно, как по волшебству, появился он здесь. За время общения с наставником в прошлом и долгие совместные скитания по Финнмарку, Харальд стал неплохо понимать язык, на котором говорил финн. Но в этот миг…все языковые познания, как на притчу, покинули молодого норега. А из-за спины вдруг прозвучал до боли знакомый голос…

— Не стреляй! — громко крикнул Ансси на своём языке и вышел вперёд. — Это друг и он со мной!

Видимо наставник не захотел оставлять Харальда без присмотра и всю дорогу бесшумно следовал за ним. Незнакомец же стоял неподвижно, не делая никаких знаков, только тихо прищелкнул языком. Тут же из-за других деревьев и из зарослей появилось с полдюжины его сотоварищей. Они казались разного возраста — от подростка, не больше двенадцати зим, до мужчин куда более старших, у которых борода уже поседела. Однако точно определить их возраст Харальд затруднялся, слишком уж морщинисты были лица большинства пришельцев, да и одежда на всех выглядела одинаковой — из оленьих шкур.

И не было среди них ни единого, кто доставал бы Харальду до плеча, и все они внешне казались одинаковыми: лоб широкий, и скулы широкие, а подбородок, напротив, узкий, отчего лицо обретало необычайные очертания, треугольником. А еще молодой норег заметил, что у некоторых глаза слезятся, будто слишком долго они смотрели на солнце. И тут, совсем кстати, он вспомнил рассказ торгового человека о снеге и льде, царящих тут весьма долгое время, и узнал то, что видел когда-то в Исландии — болезненные последствия солнечной слепоты.

Пришельцы не выглядели воинственно. Каждый имел при себе длинный охотничий лук, но целил стрелу в Харальда только тот, первый, да и то, спустя какое-то время, лук опустил, И напряжение сразу ослабло. Затем последовал краткий спор на языке, который Харальд теперь понимал лучше — он полностью пришёл в себя. И похоже, вожака у них не было — все, включая подростков, высказали своё мнение. До норега же донеслись обрывки фраз, громко сказанных Ансси: «род Каапо…», «мой дед…», «молодой норег спас мне жизнь…», «сын Хальвдана конунга…» «приговор… казнь…». Наконец, они повернулись и пошли, а один из них кивнул Харальду, мол, он должен идти за ними.

Любопытствуя, норег пошел за ними по пятам, по главной тропе. А они даже не оглядывались, здесь ли Харальд, но зато сын Хальвдана конунга, убедился, что их малый рост, не мешает лопарям — таково, как он понял имя их народа, — быть отменными ходоками. Продвигались они по лесу сноровисто, с удивительной быстротой, но совершенно бесшумно. Ансси поотстал, чтобы нагнать Харальда и сопровождать дальше, делясь хорошими новостями по дороге.

— Мы, наконец, нашли мой народ. Ты встретил группу охотников нашего рода, прости, что так вышло, и встреча оказалась неподобающей твоему положению сына конунга всего Северного Пути. Теперь же всё будет хорошо…Наши скитания закончены, молодой господин. Здесь нас искать никто не будет, — по-норвежски произнёс наставник. Говорил он правильно, но медленно и с лёгким акцентом, а это никогда не мешало Харальду понимать его.

Бодрый пеший бросок снверян закончился в их стойбище. Множество палаток стояло на берегу замёрзшей реки. Поначалу сын Хальвдана конунга так и думал, будто это только стоянка охотников, которых он встретил в лесу, но, увидев женщин, детей и собак и даже колыбель младенца, висящую на ветвях дерева, понял, что это — общее, родовое становище. Неподалеку оказались привязанными пять животных странного вида. Что они — олени, было очевидно — их рога сделали бы честь лесным оленям, на которых Харальд охотился с отцом в Вестфольде. Только телом они были вполовину меньше. Однако мелкота их вполне соответствовала людям, которые по норвежским меркам тоже были невысокими.

Тот, кто первым показался беглецам в лесу, подвел их к большой палатке, знаком велел подождать, а сам, наклонившись, вошел внутрь. Сняв с плеч мешки, Харальд и Ансси опустили поклажу на утоптанный снег, сами расположились рядом, а человек, приведший их в стойбище, скоро вышел и молча протянул пришельцам большие деревянные миски. В них лежали крупные куски, ещё горячего пирога. Харальд, мужественно скрывая голод, степенно попробовал угощение: на вкус рыба, приправленная лесными ягодами, но этот пирог сейчас показался ему самым вкусным из всех, какие он вкушал ранее.

Пока гости насыщались, все на стоянке занимались обыденными делами: носили воду из проруби в маленьких деревянных ведрах, собирали дрова, ходили между палатками и всё это время вежливо не обращали внимания на Харальда, но заинтересованно посматривали в сторону Ансси. Сын Хальвдана конунга насытился и теперь терпеливо ждал, что будет дальше. Так продолжалось, пока Ансси не закончил трапезу и не напился воды из деревянной чаши, поднесённой одной из лопарок, а потом их проводник — так теперь про себя называл его Харальд — снова явился из палатки. В руке у него было нечто, поначалу показавшееся норегу большим решетом с деревянным ободом. Потом он понял, что это барабан, или бубен, — широкий, плоский, не глубже ширины ладони, и по очертанию, напоминающий неправильный овал. Лопарь осторожно положил бубен наземь и присел над ним на корточки. Подошло еще несколько мужчин. Они сели в кружок, и последовал очередной негромкий спор.

Харальд, вновь объятый волнением, не смог полностью понять, что и о чём они толкуют, хотя несколько раз слышал слова «пришельцы», «предсказание», «водман». Наконец, проводник сунул руку под рубаху из оленьей шкуры, достал маленькую роговую бляшку, размером не больше игральной кости, и уложил её на поверхность бубна. Потом из складок рубахи выудил короткую колотушку в виде молоточка и начал потихоньку постукивать ею по коже бубна. Все, окружавшие в то время пришельцев, с интересом подались вперед, внимательно наблюдая за происходящим.

Вскоре Харальд догадался чем они заняты, и, подойдя, присел рядом, а Ансси, тут же последовав за ним, зашептал на ему на ухо:

— Сейчас они испрашивают волю наших богов, совета в отношении нас и ещё они говорят о тебе, молодой господин. Так же они сказали, что мой дед ещё жив, и он находится здесь, в этом стойбище. Случившееся с нами сегодня — великое чудо и большая удача. Мы, наконец, нашли мой род, а он ведь каждую зиму встречает в разных уголках ледяного края — нельзя дважды зимовать на одном и том же месте, так вещают наши боги. А гадальщика зовут Оску, что значит «любитель оленей»…

Харальд вежливо продвинулся вперёд, стараясь детальнее рассмотреть всё, что происходит внутри живого круга. И вот, что ему удалось…