Искатель, 1996 №5

Глава 1

«Фрэнсис Л. Слотер» — и только. Ни адреса, ни профессии. Кори положил визитную карточку на стол и ждал. Два часа назад декан просил его поговорить с этим человеком: звонили из Вашингтона, предупредили о прибытии Слотера. Однако о цели визита по телефону ничего не сказали.

Слотер — рослый человек с разболтанной походкой. Короткие рыжие волосы, асимметричное лицо: одна половина гладкая и спокойная, другая — какая-то тревожная и напряженная. Длинный, тонкий нос как будто вынюхивает в воздухе опасность, совершая нечто вроде кругообразных движений, совсем как у опоссума Слотеру чуть больше сорока. Во всяком случае на столько он выглядит в своем сером костюме с серым спортивным галстуком.

— Я работаю в правительственном учреждении, не рекламирующем себя, — сказал Слотер. — Научные исследования приобрели столь важное значение для национальной обороны и безопасности, что Президент создал специальный департамент внутри другого департамента, выделив соответствующие средства на его развитие. Понадобилась помощь внешнеполитического ведомства, Пентагона и кое-кого еще. — Он сделал особое ударение на словах «кое-кого еще» и намекающе взглянул на Кори.

Кори молчал.

— Мы заинтересованы в ваших экспериментах с РНК, — продолжал Слотер, — очень заинтересованы. Поскольку вы один из крупнейших специалистов в этой области, доктор, я хотел бы довести до вашего сведения, что, как нам кажется, РНК способны в корне изменить нашу социальную структуру.

— Все может быть, — пробурчал Кори, этим пока что и ограничившись.

Но Слотер не смутился.

— ДНК и РНК — часть генетического механизма, контролирующего наследственные тенденции и задатки человека и животных. ДНК— носитель наследственного кода, РНК — его пророк, — Слотеру доставляла явное удовольствие возможность продемонстрировать свои недавно приобретенные познания. Он прочел немало работ, касающихся этой самой современной области биохимии, хотя большинство из них, даже статьи в популярных журналах, были весьма трудны для понимания. — Мы знаем, что соответствующие исследования в настоящее время проводят биохимики и психологи во многих университетах всего мира. — Слотер закинул одну длинную ногу на другую и улыбнулся, отчего его открытый рот стал чем-то похож на гильотину. — Моя миссия весьма конфиденциальна. Она стала возможной благодаря вашим последним экспериментам. Если это осуществится, мы станем победителями. Мы на пороге войны, доктор Кори, а войны выигрывают оружием. Одним из видов оружия могут стать РНК.

— Изложите, пожалуйста, суть дела, — сказал Кори, которого эти пошлые сентенции начали выводить из терпения. — Не за тем же вы летели сюда из Вашингтона, чтобы рассказывать мне о значении РНК.

Но Слотера не так-то просто было выбить из колеи. Он привык и умел отделять свою миссию от эмоций.

— Считайте это увертюрой к тому, что я скажу в дальнейшем. Мне не хотелось слишком шокировать вас немедленным сообщением о том, чего хочет от вас мой департамент.

— Можете не бояться этого.

— Оценивая вашу возможную реакцию, я исходил из своей собственной, — продолжал Слотер. — Когда мне сообщили, что направляют меня к вам, я сначала не мог этому поверить. По соображениям безопасности не слишком разумно было полагаться на переписку, и, кроме того, нас поджимало время, вот почему мне поручили увидеться с вами лично.

Кори по-прежнему смотрел на Слотера без всякого интереса, и Слотер решил изменить тактику.

— Я отдаю себе отчет в том, что вы в равной мере врач и биохимик.

— Вы, кажется, знаете мою подноготную не хуже меня самого, — усмехнулся Кори. — Видел я однажды досье на себя в ФБР — том Британской энциклопедии. Не сомневаюсь — ЦРУ имеет доступ к картотекам ФБР.

Слотер не отреагировал на упоминание о ЦРУ, но его нос опоссума снова беспокойно задвигался. Длинной рукой Слотер подтянул поближе к себе пепельницу и погасил сигарету.

— Эта комната не кишит, случайно, жучками? — спросил он с деланным беспокойством. — Совершенно секретные беседы вроде нашей обычно ведут, например, во время прогулок, где-то снаружи, чтобы сделать подслушивание невозможным.

Пальцы Слотера скользнули под стол, а глаза обводили комнату.

Письменный стол, два металлических стула, несколько стоящих в ряд небольших шкафов составляли обстановку комнаты. Ни шторы на окне, ни дорожек на полу. Окно выходило в небольшой сквер и упиралось в боковую сторону какого-то здания, скорее всего — химической лаборатории. Комната не внушала подозрений, но Слотер и не казался по-настоящему озабочен тем, что его подслушивают.

— Здесь нет никаких микрофонов, — сказал Кори.

Давно находясь под правительственным надзором, Кори тем не менее не имел прежде никаких контактов с вашингтонскими учреждениями. Слотер был первым официальным лицом, явившимся лично поговорить с ним.

— Пять дней тому назад, — Слотер вдруг резко встал со стула, — один немецкий ученый переметнулся от русских на нашу сторону. Это событие имеет столь же важное значение, как, скажем, раскрытие тайны проектов русской противоракетной обороны, в создании которой этот немец, между прочим, участвовал. Он объявился В Западном Берлине и просил там политического убежища. Мы хотели перебросить его в Вашингтон, но в аэропорту Темпельгоф в него стреляли. Пуля попала в позвоночник. Теперь этот человек парализован. Конечно, русские хотели помешать тому, чтобы этот ученый выдал нам их секреты и передал свои знания. Полиция арестовала террориста, но это не помешало ни его жертве, ни нам.

Сожаление в голосе Слотера звучало, как обвинение, казалось, он хочет убедить Кори, что никакого несчастья с немецким ученым не случилось бы, если бы ответственным за его переброску в Вашингтон назначили именно его, Слотера.

— Немецкий ученый умер? — спросил Кори, не очень-то понимая, зачем Слотер рассказывает ему эту историю.

— Нет. Он все еще в коме, — сказал Слотер с прежним сожалением в голосе. — Предпринимаются усилия по спасению его жизни всеми возможными средствами. Но контактировать с ним мы не можем. Жизнь его висит на волоске, он вот-вот умрет и унесет с собой информацию, получить которую мы надеялись.

— Но это еще никак не объясняет, почему вы обратились к биохимикам.

— Доктор Кори, — понизив голос, произнес Слотер, — вы достигли умения переносить память от одного животного к другому.

— Того же добились Холгер Хайден в Гетеборге и Мак Коннея из Мичиганского университета, а также некоторые другие ученые.

— Но вы единственный, кто достиг столь выдающихся успехов в трансплантации памяти высокоорганизованных живых существ, таких, как собаки или обезьяны. Следующая ступень — высшие существа, Человек, не так ли?

Кори едва заметно улыбнулся.

— Вы хотите, чтобы мы перенесли память вашего перебежчика в мозг какого-нибудь другого человека?

Слотер усмехнулся. Кори высказал именно то, что он, Слотер, и хотел ст него услышать.

— Осуществимо ли это? — спросил Слотер, подавшись вперед. — Или такая попытка слишком фантастична?

— Камерон вводил в организм человека культуру РНК как внутривенно, так и орально. Он также добился больших успехов в выделении РНК человека в чистом виде, но инъекция этих РНК в живую ткань может вызывать бурную ответную реакцию, даже фатальную.

— Мы должны использовать этот шанс, — сказал Слотер, снова садясь на прежнее место.

— Мы еще не настолько продвинулись в своих исследованиях, чтобы отважиться на столь решительный шаг, — возразил Кори. — РНК весьма токсична, и мы еще не научились ликвидировать или выделять ее токсические компоненты. Терпеть не могу ответственности за смерть человеческого существа. — И язвительно добавил: — Это неблагоприятно отразится на моем досье.

— Об этом не беспокойтесь, — сказал Слотер. — Ответственность мы вожмем на себя. — Он не спеша зажег вторую сигарету. — Вы, несомненно, уже думали об экспериментах на человеке.

— Конец венчает дело.

— Но где нашли бы вы добровольцев для ваших экспериментов?

— У меня кипы писем от людей, желающих подвергнуться им.

— Что движет этими людьми? Любопытство?

— Отчасти. Некоторые из них безнадежно больны и хотели бы успеть принести посильную пользу человечеству, прежде чем уйдут из жизни, другие готовы на это из чувства патриотизма. У каждого свои резоны. Но, думаю, вам известно, мистер Слотер, что наши законы запрещают такого рода эксперименты на людях. Даже когда люди добровольно идут на это, мы не имеем права проводить на них такие эксперименты. В других странах дело обстоит иначе.

— Но разве вы не сносились с Канадой и Швецией именно по вопросу об использовании их добровольцев?

— Вы раскрыли свои карты, — холодно сказал Кори. — Так вы еще к тому же подслушиваете телефонные разговоры?

— Конечно. Как вы могли заметить, мы не надоедали вам, — ответил Слотер таким тоном, будто предлагал компенсацию за свою нынешнюю напористость и настырность.

— И как же именно предлагаете вы действовать в данном случае? РНК экстрагируют, как вам известно, из тканей организма. Молекулы РНК содержатся в каждой клетке тела, но нам необходимо использовать исключительно молекулы, содержащиеся в мозгу. Ваш человек с Востока пока еще жив. Это препятствие весьма щекотливого свойства, не так ли? Или вы намерены ускорить его смерть?

— Вовсе нет! — Слотер, казалось, почувствовал себя глубоко задетым. — Но вы можете начать, как только этот человек скончается и его смерть будет официально зарегистрирована. — В голосе Слотера прозвучала полная уверенность, что Кори согласится с ним. — Я полагаю, некоторые ткани остаются какое-то время живыми и после наступления клинической смерти человека.

— Возможно, — ответил Кори. — Но можете ли вы подготовить его смерть в момент, наиболее удобный для начала эксперимента?

Слотер проигнорировал инсинуацию.

— Медики утверждают, что у этого человека нет никаких шансов пережить эту ночь. Даже врачи не всегда могут ответить на вопрос — когда умрет тот или иной больной. Для меня раненый немецкий ученый уже мертв.

— Где он? Все еще в Берлине?

— В данный момент он здесь, в госпитале.

Кори в изумлении уставился на Слотера.

— Мы намерены переместить его как можно ближе к вашему оборудованию. Или вы рекомендуете, чтобы мы перевели его в Медицинский центр сюда, на территорию университета? — невозмутимо спросил Слотер.

Он, кажется, считает мое согласие сотрудничать с ним само собой разумеющимся, подумал Кори.

— Конечно, решение зависит от вас, — монотонно продолжал Слотер. — Но если уж действовать, то действовать быстро. Никакой альтернативы я здесь не вижу. Нет никого, равного вам по знаниям и опыту ни в Европе, ни у нас, в Америке. Вы единственный, кто может обеспечить хотя бы малейший шанс на успех. Никакой персонал в этом случае, разумеется, привлекать не следует. Донор РНК остается анонимным. Мы не хотели бы называть вам его имя или обременять вас какой-либо бесполезной информацией. Секреты более всего обременительны для людей, непривычных к обладанию ими. Я установил, что чем интеллигентнее человек, тем меньше способен он хранить тайны.

Для Кори эксперименты на животных были привычным делом. Животное служило в них не более чем технической деталью, как. например, элементы электронного оборудования. Животными можно пренебречь без всяких ненужных эмоций, иначе эксперименты могут оказаться невозможными, не осуществимыми. Но использовать РНК человека в эксперименте на человеке, который может вследствие этого погибнуть?

— Мне необходимо провести исчерпывающие испытания, — медленно проговорил Кори, — прежде чем я смог бы приступить к такому эксперименту.

— У нас нет времени.

— Для эксперимента необходим доброволец.

— Мы позаботились об этом. Мы предоставим вам человека, не только согласного подвергнуться опыту, но стремящегося к этому и, разумеется, обладающего крепким здоровьем.

— Где вы найдете его? В вашем департаменте? — Кори взглянул на Слотера с иронической улыбкой. — Или, может быть, вы сами согласитесь на это?

— Я? — засмеялся Слотер. — Исключено! Меня в этом деле как будто нет. Я всего лишь посыльный. Почтальон.

Казалось, для Слотера не существует никаких препятствий. Все, что оставалось, — это лишь получить молекулы, хранящие память умирающего человека, и ввести их в мозг подопытной морской свинки в образе гомо сапиенс. А это уже было делом Кори.

— Я не могу прямо сейчас дать вам ответ, — сказал Кори.

Лицо Слотера вытянулось и стало неумолимо жестким, даже безжалостно суровым.

— Мы уважаем вас, как человека, работающего над своими собственными проблемами, а не только и исключительно для университета, так что нами предусмотрено, разумеется, соответствующее материальное вознаграждение. Весьма существенное. — Слотер опустил руку в нагрудный карман, словно собираясь извлечь из него пачку денег. — Мы хотели бы сотрудничать с вами как с частным лицом, благодаря чему можно было бы предотвратить какие-либо возможные затруднения для университета.

— Я не хотел бы — да и не могу — открещиваться от университета.

Слотер был слишком умен, чтобы настаивать на немедленном решении.

— Я остановился в отеле «Беверли Хиллз», — сказал он, вставая, бунгало семь. Почему бы вам сегодня вечерком не заглянуть ко мне и чего-нибудь не выпить?

— Я позвоню вам, — сказал Кори. — Мне необходимо также обсудить все это с моим ассистентом.

— Я думал, вы будете главным, шефом, так сказать.

— В моей области знаний шефов нет. В решении своих проблем я завишу от усилий многих людей. Даже так называемые эксперты знают слишком мало об РНК в памяти.

Сразу же после ухода Слотера Кори принялся звонить на химический факультет Гиллелю Мондоро. В течение трех последних лет Гиллель как химик консультировал Кори при проведении каждого эксперимента. Никто, однако, на звонки Кори не отзывался. Кори предположил, что Гиллель должен быть в это время в одной из лабораторий на нижнем этаже. Туда пришло новое оборудование, и Гиллель скорее всего отправился в эту лабораторию наблюдать за тем, как электрики будут устанавливать новые устройства. Горячий поборник прогресса, Гиллель был в курсе, кажется, всех без исключения перемен и новшеств на химическом и биохимическом отделениях.

Здание казалось непривычно тихим, несмотря на то, что рабочий день еще не кончился. Обычно в коридорах витал легкий гул, в котором смешивалось гудение осциллографов и моторов, телефонные звонки, чьи-то голоса, звуки шагов… Кори вошел в небольшую библиотеку на втором этаже и увидел двух девушек, в поисках какой-то книги углубившихся в картотеку трудов по молекулярной биологии..

— Не знаете, у кого сейчас книга Хэрши и Кэйза, доктор Кори? — спросила одна из них, нетерпеливо отбрасывая со лба прядь богатых каштаново-рыжеватых волос.

— Из библиотеки, надо полагать, никто не брал эту книгу, — сказал Кори.

— Значит, кто-то стащил ее, — сказала вторая девушка с нескрываемым отвращением к неизвестному вору.

— У меня есть копия, — обратился Кори к рыжеватой девушке. — На неделю могу дать вам ее. Я вернусь к себе через полчаса.

Спасибо, доктор Кори, — улыбнулась в ответ рыжеватая девушка.

— Вы не видели Гольдберга? — спросил ее Кори.

Гольдберг было прозвище Гиллеля Мондоро, им же самим переведенное на немецкий. Студенты иногда с нарочитым французским акцентом называли Гиллеля Монт д'Ор[1]. Наверное, они относились к Гиллелю с симпатией, иначе не стали бы так безобидно и мило шутить в его адрес.

— Евреев сегодня здесь нет. У них Йом Кипур — Судный день, — сказала девушка с рыжевато-каштановыми волосами. — Поэтому здесь так тихо.

Она сказала это без всякой задней мысли, точно так же она могла бы произнести: «французов» или «испанцев» сегодня здесь нет.

— Монт д'Ор предупредил нас, что сегодня его не будет, — подтвердила вторая девушка. — Как будто мы и так этого не знаем. Мой парень тоже сегодня не пришел. Странно — он совсем не религиозный, а Иом Кипур отмечает.

— Атавизм, — сказала рыжеватая. — Наверное, это в нем сказываются молекулы ДНК или РНК. А вы как думаете, доктор Кори?

Кори понятия не имел, что сегодня еврейский праздник. Не удивительно, что здание притихло. Процент евреев, работающих в области теоретической физики и биохимии, был высок по сравнению с их общей численностью в университете. Может, потому, подумал Кори, что интеллектуальное воспитание, в основе которого лежит Талмуд, приучило их мыслить абстрактно? Не подтвердится ли идея Лысенко в наши дни? Кто вправе решать — какой закон верен, а какой — нет? Законы формулируют люди, наука развивается фазами, знания никогда не бывают до конца определенными, они всегда в какой-то мере относительны, считал Кори.

Он спустился по лестнице, туда, где находилась лаборатория, в которой проводились опыты на животных. Как и в тюрьме, дверь здесь можно было открыть только специальным ключом, своего рода отмычкой.

Самка шимпанзе по кличке Минни встретила Кори радостным повизгиванием и нажала кнопку, означавшую для нее появление банана в клетке. Кори положил банан в контейнер, присоединенный к клетке.

— Попробуй еще раз, — сказал он обезьяне.

Минни снова нажала красную кнопку, и банан проскользнул внутрь клетки. Очищая его от кожуры, Минни откинула назад голову и усмехнулась — совсем как та рыжая в библиотеке.

Никто не учил Минни нажимать кнопки, чтобы получить лакомство. Она переняла это умение от своего прежнего партнера Оскара, принесенного в жертву эксперименту. Его РНК инъецировали Минни, в память которой вошли хитрости Оскара. Она проявляла теперь ту же самую идиосинкрозию, которую Кори наблюдал у Оскара, его неприязнь к определенным студентам, его отвращение к определенной пище, которую Минни вполне охотно ела до инъекции РНК Оскара. Были ли новые свойства и привычки Минни результатом этой инъекции? И как долго пришлось бы обучать Минни навыкам, и уловкам…