Клуб негодяев

ГЛАВА 1 ПРОКЛЯТАЯ ЛАТЫНЬ

Посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь характер, посеешь характер – пожнешь судьбу.

Английская пословица

Я никогда не забуду эту ночь.

Полумесяц, скрытый за тонкой пеленой облаков, равнодушно взирал на маленькую французскую деревушку Пти-Пошетт. В домах давно не горел свет, на темных улочках не было ни души. Было так тихо, что мне до ужаса хотелось услышать чью-нибудь пьяную песню или хотя бы собачий лай.

Чем ближе становилось кладбище, тем тяжелей мне казалась лопата. Я поневоле замедлил шаг.

Крадущийся за мной Жак негромко заговорил охрипшим от волнения голосом:

– Слушай-ка, давай назад повернем пока не поздно. Все равно ты на эту мерзость не решишься. Пойдем же, пока никто нас не заметил.

Я остановился.

– Нет. Раз я решил, значит, я это сделаю. Может, я об этом когда-нибудь пожалею, но еще сильней буду жалеть, если сейчас не сделаю ничего. Ты можешь уйти, все равно это касается только меня. И если меня поймают, то лучше одного, без сообщников.

На самом деле я ничуть не меньше Жака хотел развернуться и уйти. Я был готов в любую минуту разжать пальцы и бросить чертову лопату, но меня останавливала мысль о том, что мне не хватит смелости второй раз отправиться ночью на кладбище.

– Нетушки, раз пошли вместе, значит, вместе и вернемся.

– Я не намерен возвращаться с пустыми руками.

– Хватит, Роберт, не храбрись зря. Вижу же, что трусишь – дрожишь вон как осиновый лист.

– Это от холода. Ночь нынче прохладная, если ты еще не заметил, – пробурчал я и ускоренными шагами направился к погосту.

Старая часовня, казавшаяся днем при солнечных лучах такой милой и приветливой, теперь выглядела зловещей, как замок злой колдуньи из старой сказки. Я словно почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, от которого по телу побежали мурашки. На меня как будто смотрели с немым укором, и я, чувствуя себя мелким и ничтожным, хотел навсегда расстаться со своей скверной идеей. С трудом пересиливая себя, я шел вперед к немым торчащим крестам и покосившимся надгробным камням.

– Говорят, мужик один из соседней деревни плюнул на могилу утопленника, а через три дня и сам утонул, – с благоговейным страхом прошептал Жак.

– Мой дед умер от старости, если тебя это хоть немного успокоит, – процедил я сквозь зубы.

Я часто слышал от друга истории о домовых и привидениях и искренне удивлялся, как он принимает всякие глупости за правду. Можно было, конечно списать это на происхождение Жака, но другие крестьяне в деревне относились к подобным вещам весьма скептически. А после прошлогодней неудачной охоты на домовых вовсе стали делать вид, что не верят в нечистую силу. Должно быть, им просто стыдно за то, что тогда вели себя, как дети.

Жак не унимался. Кладбище действовало на него, как гнилые яблоки на Шиллера.

– Еще прабабка моего зятя видела, как ночью на этом самом кладбище ведьмы плясали с нечистыми мертвецами.

Я хмыкнул.

– Наверное, прабабка твоего зятя сама была ведьмой, раз стала свидетелем той гулянки. Приличные женщины не бродят здесь среди ночи.

«Да и мужчины тоже», – невесело подумалось мне.

– Погоди, а ты прав! – ахнул растерянный Жак. – Неспроста, значит, к ней в день похорон на могилу пришла черная собака…

– Жак, ты балбес! Я вовсе не это имел в виду!

В ответ парень обиженно засопел, потом выдал сдавленным голосом:

– Конечно, балбес. Читаю по складам и, в отличие от некоторых, наукам не обучался… Дурак дураком.

Я тут же пожалел, что сорвался и чуть ли не накричал на друга. Небольшое, но от того не менее горькое чувство вины на несколько мгновений вытеснило страх.

– Хватит тебе, – негромко сказал я, не найдя подходящих слов для извинений, – просто не верь в эту чушь. Колдовства и призраков не существует.

– Может, ты и в Бога не веришь? – наверное, я впервые услышал в голосе Жака неодобрение, смешанное с неприязнью. – Ты мой лучший друг, но то, что ты задумал…

– Жак, прошу тебя, не надо. И так тошно.

Ответа не последовало. Тем не менее, он не бросил меня, а все так же плелся позади. Мне оставалось только гадать, о чем сейчас думал Жак, если не о мертвецах.

Пройдя мимо первой могилы, меня охватил необъяснимый трепет. Я и днем некомфортно чувствую себя на кладбище, вид захоронений обычно наводит на меня тяжелую, давящую тоску. А теперь при легком серебристом свете надгробия не вызывали у меня ни капли жалости к покойникам. Ночь словно преобразила все кладбище, показало его истинную сущность. Если при дневном свете могилы были частью живого мира, то сейчас они выглядели полноправными хозяевами кладбища, кресты и надгробные камни горделиво возвышались над землей. Я чувствовал себя незваным гостем, но упорно шел дальше. Огня мы с Жаком с собой не взяли, чтобы не навлечь на себя беды, и это затрудняло движение. Основным ориентиром нам служил фамильный склеп дворян де Ришандруа, находившийся на противоположном конце погоста. Нужная могила была как раз рядом с этим помпезным строением, так не вписывающемуся в деревенский пейзаж. До меня четко доносилось бормотание друга. Жак пытался читать молитвы, да ни одну так и не смог дочитать до конца. Что-то явно мешало ему сосредоточиться, и яснее всего у него получалось выводить только «О, господи… о, Боже мой…»

– Ох, бабуля, видишь, до чего я докатился… – вдруг горестно простонал Жак.

Я обернулся. Посторонних на кладбище не было. Доли секунды мне хватило для того, чтобы понять, что Жак, стоя в позе плохого актера, изображающего скорбь, обратился к одному большому надгробному камню. Холодный свет звезд позволял разглядеть на нем некоторые буквы, при желании можно было прочитать всю надпись.

– …могилы чужие раскапываю. Гордись внуком…

– Не бойся, она сейчас на небе занимается своими делами и на тебя не смотрит, – я попытался успокоить парня на его языке. Я хотел еще добавить про то, что у надгробий нет глаз, но передумал.

ГЛАВА 2. СТРАННЫЕ ВЕЩИ

Элен де Ришандруа относилась к ранним пташкам, поэтому я не удивился, когда встретил ее на первом этаже особняка. Тетушка выглядела, как всегда, безупречно. Ее белокурые волосы были аккуратно уложены в прическу, а лицо сияло свежестью, как у молоденькой девушки. Уверен, она почти не спит: с вечера и чуть ли не до полуночи она читает книги, а встает в самую рань, чтобы привести себя в порядок перед очередным насыщенным днем.

– Роберт, ты плохо выглядишь, – сказала Элен вместо приветствия.

Это прозвучало для меня как: «Я знаю, чем ты занимался этой ночью». Я крепче вцепился в ручку портфеля.

– Голова сильно болела.

На самом же деле голова была едва ли не единственной частью тела, которая меня не беспокоила после ночной вылазки.

В серых глазах Элен появилось сочувствие.

– Бедный мальчик. Опять мигрень?

Мигренью страдают гении, женщины и я.

Невнятно буркнув: «Да», я отвернулся, чтобы больше не встречаться с Элен взглядом. Мне было до противного стыдно за свою ложь.

Похоже, тетушка хотела что-то еще спросить, но прежде чем она открыла рот, раздался звонкий крик:

– Госпожа, я сейчас вам такое расскажу! Такое!

Шарлотт самая несносная горничная, которую я когда-либо знал. Не имею ни малейшего понятия, как она справляется со своими прямыми обязанностями, только выдержать ее присутствие способен не каждый. Шарлотт – отъявленная сплетница, может заболтать до полусмерти кого угодно. Если ее пухлые губки сомкнуты, это еще не значит, что она безобидна – она в это время смотрит, слушает и фантазирует. Девчонка сплетничает про все и про всех, мне не раз самому «посчастливилось» стать героем ее домыслов. Элен подобное не грозит, поэтому она любит слушать пустую болтовню служанки. Ей-богу, если бы Шарлотт умела грамотно писать, то наверняка смогла бы работать в какой-нибудь грязной газетенке.

– Мсье Сандерс! – взвизгнула запыхавшаяся Шарлотт. Она хоть и смелая, но не называет меня по имени при своей госпоже. – Не уходите, тоже послушайте!

Если честно, в этот момент мне захотелось убежать и спрятаться. Я догадывался, о чем она может рассказать.

Элен доброжелательно улыбнулась девушке.

– Что ты принесла сегодня в клювике, моя маленькая сорока?

– Такая жуть приключилась! Такая жуть! – Шарлотт с трудом сдерживала рвущийся наружу детский восторг. – Ночью на кладбище могилу разорили! Родственника мсье Сандерса!

– Кристиана? – в ужасе прошептала Элен. До этого я никогда не видел ее такой напуганной, и оттого почувствовал болезненный укол совести.

А негодница Шарлотт аж разрумянилась от удовольствия.

– Да его, наверное. Представляете, что нехристи делают? Как так вообще можно! Госпожа, можно я сбегаю хоть глазком гляну? Ну, пожалуйста!

Побледневшая Элен неопределенно махнула рукой.

Мне захотелось успокоить ее, сказать, что осквернили не могилу моего отца, а другую, но я смог только тихо выговорить:

– Я пойду… В школу, а то мсье Марто убьет меня за прогул.

– Да-да, идите, – Элен, похоже, нас обоих не слушала. Она резко развернулась и быстрыми шагами направилась, должно быть, к управляющему.

Шарлотт вдруг вцепилась мне в руку.

– Ты не пойдешь на кладбище?

– Нет.

– Но почему?!

– Деньги нужны, – выкрутился я. – Мне прогулы вычитают из жалованья.

Шарлотт расширила и без того большие глаза.

– У тебя нет сердца! Кристиан же твой отец, да?

Я вырвался из ее хватки и, не сказав больше ни слова, ушел. Хотел вообще-то убежать, но ноги болели немилосердно.

Помимо бесполезного дневника, в ларце лежало что-то еще, но прежде чем я успел вытащить нечто, укутанное в черную бархатную ткань, я внезапно вспомнил о суровой реальности и бросил взгляд на часы. Из-за своих ночных похождений я бесславно проспал! Так что пришлось закинуть ларец под кровать и в спешке собираться на работу.

Всю дорогу до школы я злился сам на себя. Я все равно не успевал, и поэтому жалел о том, что воздержался даже от беглого просмотра вещей Родерика. И мало того, что мое любопытство не было удовлетворено, меня снова стала грызть совесть. Но в этот раз я больше думал об Элен, о том, как она переживает из-за моей эгоистичной выходки. Я должен был остаться с ней, а не пытаться где-то спрятаться как последний трус.

На первый урок я все же опоздал. Дети так самозабвенно переговаривались между собой, что они не удостоили мое появление вниманием, даже когда я прошел через всю классную комнату к учительскому столу. Слухи о разорении могилы на местном кладбище возбуждали их так, словно к нам приехал цирк-шапито, поэтому веселый галдеж ни на секунду не прекращался. Честное слово, я не ожидал от них такого ажиотажа, ведь по дороге на работу я не заметил никаких изменений в деревне. И как только Шарлотт все узнает? Хотя школа стоит на самом ее краю, и если побродить по улочкам, то возможно всплывут какие-нибудь новости…

Когда мои шумные питомцы с явной неохотой сели за парты, я пересчитал их по головам. Так и знал, не хватает. Пригляделся. Ну точно: сорванцы Жак Пулен и Жак Лефюр, верно, решили, что ради исторического события можно пропустить урок истории. Я вдруг вспомнил своего Жака и, чтобы заткнуть рот совести, переключил внимание на детей.

– Где Пулен и Лефюр? – я три раза повторил вопрос, пока его все же услышали.

– На кладбище! А можно и нам пойти? Когда еще такое увидишь!

Следующие несколько минут я чувствовал себя охотником, еле сдерживающим собак, одуревших от запаха потенциальной дичи. Мне это быстро надоело, но дети упорно продолжали канючить. Успокоились они только тогда, когда я догадался напомнить им о мсье Марто, который мог вдруг явиться на шум.

– Мсье Сандерс, а можно задать вам вопрос? – спросил двенадцатилетний Пьер, когда в классной комнате стало более или менее тихо.

Пьер, сын местного мельника, всегда у меня был на хорошем счету, поэтому я благосклонно кивнул.

ГЛАВА 3. ОПАСНЫЕ ЛЮДИ

Не знаю, то ли мне улыбнулась удача, то ли Бог решил меня наказать, но я все-таки благополучно покинул Францию. Удивительно, что, в отличие от отца, у меня получилось это сделать с первого раза и без особых проблем. На протяжении всей подготовки к путешествию я постоянно ожидал любого подвоха, но все шло как по маслу. Элен не изменила своего решения, а меня и Жака никто так и не заподозрил в расхищении могилы. Сам Жак, узнав о том, что я все-таки уезжаю в Прагу, даже повеселел. Еще бы, ведь наш труд оказался не напрасным, и, к тому же, я больше не буду угнетать его своим затравленным видом. Не скажу, что совесть совсем перестала меня мучить, однако, к моменту отъезда я почти не волновался из-за могилы и своего напарника. Гораздо больше меня занимали мысли о том, как мне придется выслушивать бесконечные перебранки Франсуа и Ренара. Наверное, самый главный недостаток Франсуа – это его безудержная тяга к болтовне по делу и не по делу. Любое помещение, в котором он находится, всегда наполняется его громким голосом, от которого просто невозможно скрыться. Мне иногда кажется, что он упивается собственным голосом, а сам Франсуа не раз говорил, что он бы смог стать неплохим певцом, если бы имел музыкальный слух. Ему абсолютно не важно, кто его собеседник, он может заговорить с кем угодно. Разумеется, это нравится далеко не всем. Особенно от его болтливости страдают слуги, ведь одно дело выслушать избалованного дворянина, и совсем другое вступить с ним в диалог. Ренар слишком своенравен для обычного камердинера, и он никогда за словом в карман не лезет. Более того, в узком кругу он зовет Франсуа на «ты» и не упускает возможность продемонстрировать свое превосходство. Не знаю, чья это была инициатива, но лично я не в восторге от такой фамильярности. Но если Ренар на людях ведет себя более или менее пристойно, как подобает слуге, то со мной он не церемонится вообще. Мое присутствие его всегда раздражает. А все из-за старой истории, которую у меня до сих пор не хватает духу рассказать Франсуа. По крайней мере, и в этом есть свои плюсы. Когда Ренар в первый же день нашего путешествия поинтересовался, откуда у меня, «наглого дармоеда», взялись деньги, я намекнул на то, что и у него, наверняка есть свои тайны. Тогда он закрыл рот и больше не поднимал этот вопрос.

Удивительно, но общество Франсуа и Ренара меня почти не напрягало, хотя, признаюсь, первое время было тяжело. Ренар часто ворчал из-за того, что ему не нравилось наше купе, потому что ему якобы было тесно, и вообще один человек лишний. Обычно, в очередной раз обругав купе, он начинал критиковать железные дороги и поезда, которые величал «консервными банками». По его мнению, путешествовать дилижансом куда проще и безопасней, а почему – знает только он сам. По крайней мере, ни одного аргумента я от него так и не услышал. А вот Франсуа восторгался всем. Его устраивало и наше просторное купе, и чудный вид из окна, и то, что компании лучше нашей не найти на всем белом свете. Еще Франсуа любил насвистывать обрывки разных мелодий. Получалось у него, если честно, немного фальшиво, только я терпел его концерты, а Ренар чуть ли не угрозами заставлял своего господина прекратить «издевательство над ушами». Совместным, если можно так выразиться, развлечением у нас было чтение газет. Причем совместным оно стало, когда мы проезжали через Германию. Накупив на очередной станции газет, Франсуа бегло проглядывал содержание статей и потом читал их вслух уже на французском. Я был доволен этой идеей, так как немецкий язык знаю на очень примитивном уровне. Неприятно только было то, что Ренар перебивал Франсуа: язвительно комментировал все новости и ругал немцев за то, что они писать не умеют. Зачастую доставалось и переводчику. Относительная тишина обычно наступала, когда мы доставали шахматы или карты. Втроем не играли никогда, потому что Ренар ни в какую не хотел учиться играть в шахматы, а я, в свою очередь, косо смотрел на карты – мой отец говорил, что до добра они не доводят.

Я много раз представлял себе наш приезд в Прагу, но я и подумать не мог, что этот момент не принесет много приятных впечатлений. На вокзал мы прибыли за полночь, и еще много времени ушло на то, чтобы добраться до гостиницы. Останавливаться абы где Франсуа не пожелал, тем более, что гостиницу с труднопроизносимым названием ему посоветовал граф де Сен-Клод. Несмотря на поздний час, Франсуа был радостным и бодрым, и казалось, он может без устали проехать весь город вдоль и поперек. Я же вовсю клевал носом и мечтал поскорей лечь спать. Едва очутившись в холле гостиницы, я сразу почувствовал себя неуютно. После темной улицы свет гигантской хрустальной люстры буквально слепил, отовсюду искрилась позолота, мраморный пол пестрел, как шахматная доска, и больно били по глазам кроваво-красные обивки диванов с тяжелыми резными ножками. Ехидно улыбались дамы и кавалеры с полотен в массивных рамах и чересчур откормленными выглядели торчащие из каждого угла младенцы с крыльями и луками. В центре холла тихонько журчал настоящий фонтан. Я всю жизнь провел в богатом поместье, не раз наведывался к де Левенам, но такой кричащей безвкусицы еще не видел.

Из полудремы меня вырвал шум. Я обернулся.

На полу в хаотичном порядке валялись вещи, вывалившиеся из чемодана. Конечно, это не по-товарищески, но я порадовался, что с моим багажом все в порядке: я бы не пережил, если бы на полу оказались предметы из могилы Родерика. Да, я не смог не взять их с собой.

– Да что же это такое! – Ренар присел на корточки и резким жестом отогнал смутившегося носильщика. – Почему это мне так повезло?!

– По-моему, все вполне логично, – откликнулся Франсуа. – Я тебе говорил, чтобы ты купил себе новый чемодан, потому что у этого замок износился, а ты вечно отмахивался. Вот тебя высшие силы и покарали за скупость.

Я хотел помочь Ренару, но он и меня отогнал.

– Вот у кого денег куры не клюют, пусть и покупает себе новое, а я старое починю.

– Видать, хорошо починил, раз все на пол падает, старый скряга.

ГЛАВА 4. ПЕРСИ ФИЛДВИК

Подвал я сразу окрестил «приютом сумасшедшего». Его стены были плотно завешены старинными, потрепанными от времени картами, на которых до сих пор не была обозначена Америка, но зато в огромном количестве присутствовали разномастные чудища, якобы населяющие невиданные земли, и прочая ересь. Конкуренцию картам составляли средневековые гравюры, в основном на мистические сюжеты. Святой Георгий без устали боролся с драконом, инквизиторы жгли ведьм, звери терзали мучеников, крысы дожирали жадного епископа, бесстыдные суккубы и инкубы совращали христиан… Нарисованных скелетов с косами, без кос, без черепов, и черепов без скелетов было предостаточно. Помещение словно было наполнено всякими демонами и дьяволом во всех его ипостасях, однако я не увидел ничего на тему мук Ада, излюбленный сюжет отца Ива. Декоратор так же обошел стороной Страшный суд.

Майкл Квинси встал во главе длинного стола и пригласил всех сесть. Загромыхали массивные стулья.

Я с облегчением отметил, что среди моих соседей не оказалось «бульдога», а место напротив меня вообще никто не занял. Даже гравюра, на которую я был вынужден смотреть, была не самой мерзкой: рыцарь, стоя рядом с поверженным товарищем, защищался от волка. Я осторожно огляделся. Шесть мест никто не занимал, видимо, не все смогли приехать на собрание.

Председатель раскрыл фолиант, на обложке которого красовалось такое же изображение, что и на перстнях – рука, сжимающая стебель цветка. Зашуршал страницами.

– Прежде чем я объявлю собрание открытым, выясним состав присутствующих. Роджер Эпплби!

Никто ему не ответил.

Мистер Квинси невозмутимо сделал пометку в книге черным пером, предварительно обмакнув его в чернильницу.

– Дениэл Брук!

– Имею честь находиться здесь, сэр, – откликнулся кто-то в самом конце стола.

– Перси Филдвик!

Опять молчание.

Не успел председатель поднести к бумаге кончик пера, как вдруг непонятно откуда донесся приятный звонкий голос:

– Я здесь, господа! От всего сердца прошу прощения за свое опоздание. Надеюсь, вы на меня не в обиде?

Все, как школьники, одновременно повернулись, чтобы увидеть опоздавшего. К столу неспешной походкой приближался изысканно одетый молодой человек. Высокий, широкоплечий, с идеально выбритым лицом он создавал впечатление открытого и уверенного в себе джентльмена, который привык быть в центре внимания. Его как будто нисколько не смущало, что остальные могли принять его непунктуальность за намеренный эпатаж. Из всех свободных мест он почему-то выбрал именно то, что было напротив меня. Он изящным движением снял шляпу и провел рукой по длинным волнистым волосам, отливающим золотом при свете свеч. На пару мгновений он задержал взгляд на мне и почти доброжелательно улыбнулся. Я закусил губу. Бесспорно, этот человек был прекрасен, как статуя Аполлона, и наверняка художники готовы выстроиться в очередь, чтобы изобразить его на портрете, но я не собирался улыбаться ему в ответ. Мне нельзя было терять бдительности.

– Перси Филдвик? – недоверчиво переспросил мистер Квинси.

– Да, это мое имя, – ответил молодой человек без капли высокомерия. – Я понимаю ваше удивление. Вы ожидали увидеть моего дядю, в честь которого меня и назвали. Увы, дядя уже давно в земле, но перед кончиной он посвятил меня в дела клуба «Рука славы». Теперь я владелец его руки и перстня и, следовательно, я – полноправный член клуба. Я хорошо знаю правила. Вы могли бы увидеть меня еще раньше, на прошлом собрании в Страсбурге, но мне тогда, к сожалению, было не по пути.

– И все же, мистер Филдвик, – сказал председатель, так и не сделав ни единой пометки в книге. – Будьте любезны объяснить, как вы сюда попали.

– Вы имеете в виду, как я пробрался в этот тайный подвал, куда не может попасть непросвещенный смертный? Я вас умоляю, это головоломка для трехлетнего младенца. Найти вещь, приводящую в действие механизм, было проще простого. Статуэтка на каминной полке настолько заметна, будто на ней есть табличка «Вход здесь». Лучше, конечно, было задействовать рога и канделябры, это безопасней, но тогда мне бы пришлось изрядно повозиться, чтобы найти нужное.

Повисла неловкая пауза.

– Продолжаем, – мистер Квинси сдвинул густые брови и что-то быстро подписал. – Чарльз Гарленд!..

Мистер Филдвик ни разу не повернул голову, чтобы взглянуть на людей из списка. Он все время смотрел только на меня. Даже не просто смотрел, разглядывал. И это настораживало.

– Родерик Сандерс!

Меня словно окатили ледяным душем. Но я все же взял себя в руки.

– Родерик Сандерс умер семнадцать лет назад, – сказал я весьма резким тоном. – Я – его наследник.

Неожиданно со всех сторон послышался невнятный шепот. Мистер Филдвик даже не заинтересовался этим оживлением, он лишь снова загадочно улыбнулся.

– А как похож на Сандерса! – восхитился пожилой джентльмен с конца стола.

– Хм, а действительно похож, – томно произнесла мадам Эмили-Анжела. – Но я его встречала, когда ему было уже…

– Да вы что! – воскликнул «бульдог». – Разве этот молокосос похож на Сандерса? Не смешите меня!

Вот уж от кого, а от него я точно не ожидал подобной реакции. Да, чудеса алкоголя не знают границ.

«Бульдог» не унимался.

– Это же овца в волчьей шкуре! Кто был знаком с Сандерсом, тот должен помнить его глаза, глаза хищника! А это так, жалкое подобие.

Честно, я нисколько не обиделся. «Глаза хищника» для меня не лестный эпитет, а к «овцам» и «баранам» я привык. Да и не должно меня было радовать сходство с человеком, о котором мне даже вспоминать запретили.

Мистер Филдвик слегка, как бы одобрительно, кивнул. То ли согласился со словами «бульдога», то ли сам о чем-то подумал.

На лице мистера Квинси отобразилось страстное желание поубивать всех нарушающих порядок.

– Как бы то ни было, – он уже не пытался скрыть эмоции, – на собрании присутствует преемник Родерика Сандерса, и он так же, как и мы с вами, является членом клуба. Назовите ваше имя, сэр.

ГЛАВА 5. ЦЕНА ДОВЕРИЯ

Первые несколько секунд я не понимал, где нахожусь. Веки были настолько тяжелыми, а сознание туманным, что хотелось опять провалиться в глубокий сон. Только чтобы там не было ни кладбищ, ни чудовищ, ни крови…

Боль меня отрезвила. С каждым мгновением я ощущал ее все сильней.

Голова немилосердно ныла, и что-то крайне скверное творилось с рукой.

Я наконец-то открыл глаза и с удивлением обнаружил, что каким-то образом попал обратно в свой номер. Эту уютную комнатку со светлыми обоями с незатейливым орнаментом я бы ни за что ни с чем не перепутал. Либо это очередная иллюзия, либо те ужасы, с которыми я столкнулся, были всего лишь ночным кошмаром.

Слегка приподнявшись на постели, я первым делом захотел взглянуть на мучившую меня руку, и вздрогнул от неожиданности.

Передо мной на скромном жестком стуле сидела молодая женщина. Она аккуратно, стараясь меня не тревожить, разворачивала пропитанную кровью повязку.

Я не мог собрать мозаику в единое целое. Если я ранен, значит, Перси Филдвик мне не приснился. Но почему же тогда я до сих пор жив, и, судя по всему, мне больше ничего не угрожает?

Незнакомка возилась с последним слоем. Я поморщился, когда ткань стала отделяться от раны.

– Больно, – утвердительно сказала женщина.

Мне понравился ее голос. Такой мягкий и приятный.

– Не смотри, – добавила она после паузы.

Но я специально не стал отворачиваться. Было стыдно оставлять ее наедине с тем ужасом, который скрывался под повязкой. Рана хоть и была воспалена, но зато уже не кровоточила…

ПФ.

Это не было плодом моего воображения: у меня на запястье были отчетливо вырезаны большие буквы П и Ф.

Перси Филдвик!

Мне ничего не приснилось.

– Боже мой… – я откинулся на подушку и тихо застонал, почувствовав вспыхнувшую в голове боль. Плохо слушающимися пальцами нащупал приличного размера шишку. Интересно, я сначала ударился, а потом потерял сознание, или наоборот?

– Не двигайся, – попросила женщина.

Я послушно замер, пытаясь вспомнить, кто она такая. Не вспомнил.

Проделав все необходимые манипуляции с раной, она что-то зашептала. Я прислушался, но понял лишь то, что она говорит на чешском. Ни одно слово не вызвало у меня никаких языковых ассоциаций, поэтому ее речь для меня была бессмысленным набором звуков.

– Как я здесь оказался? – спросил я, когда она закончила то ли ворчать, то ли причитать.

Женщина тихо вздохнула. Она выглядела такой уставшей, что мне было ее жаль.

– Твои друзья тебя сюда принесли. Ты был без сознания, – сказала она с легким акцентом.

– А где Франсуа? – вырвалось у меня.

Я очень надеялся, что под «друзьями» она подразумевала его и Ренара.

Незнакомка встала и, подойдя к окну, раздвинула занавески. В комнате сразу стало светлее.

– Франсуа полночи от тебя не отходил, он очень беспокоился. Я его еле уговорила пойти спать, – она едва заметно улыбнулась. – Хорошие у тебя друзья. Второй, правда, ругался сильно, но от него было больше пользы. Это он тебе рану перевязал.

В этот момент я испытал двойственные чувства. Я был благодарен Ренару, однако меня волновало то, что он наверняка заметил вырезанные буквы.

Тем временем женщина взяла с прикроватной тумбочки посудину с использованными бинтами.

– Я зайду попозже, – бросила она на пути к выходу из комнаты.

Я хотел ее остановить, но в этот момент на пороге возник Франсуа. Молча, что для него весьма странно, он пропустил женщину. Закрыв за ней дверь, он уставился на меня.

– Слава Богу! Слава Богу! – я был готов к тому, что он в порыве эмоций может запрыгнуть на кровать, но, к счастью, он устроился на стуле.

Вид у Франуса был, мягко говоря, неважный. Никогда прежде я не видел на нем такой мятой рубашки! Наверное, он лег спать, не раздеваясь. И расческу он точно пока не брал в руки: его русые волосы были взлохмачены и спутаны, как после урагана.

– Слава Богу, – уже тише повторил Франсуа. – Наконец-то эта ужасная ночь закончилась. Я чуть с ума не сошел, когда ты пропал.

Я бы предпочел, чтобы меня опять резали ножом и гоняли по кладбищу. Мне было так стыдно перед другом, что я заставлял себя смотреть ему в глаза.

– Франсуа, прости меня.

Он вдруг ссутулился и отвернулся.

– Нет! – прежде чем я успел опомниться, Франсуа вновь повернулся ко мне. – Это ты меня прости. Я не смог тебя защитить. Я только все испортил. Черт бы побрал мой язык! – он вскочил на ноги, с грохотом повалив стул. Я аж зажмурился от испуга. – Ты же принял мои слова про Родерика за упрек! Какой же я дурак! Думаю только о себе. Клянусь, я не хотел тебя обидеть и подтолкнуть к какой-нибудь глупости.

Я смутно догадывался о том, что он имел в виду, но у меня не было сил подумать как следует. Голова по-прежнему ныла, и поэтому я воспринимал экспрессию Франсуа в прямом смысле болезненно. Каждый его возглас, как гвоздь, вбивался в мозг.

– Успокойся, ты ни в чем не виноват…

– Да я ни за что не поверю, что ты сам решил отправиться на встречу с этим уродом!

Как он ошибался. Я же добровольно пошел на целое собрание таких вот «уродов» как Фредерик Спенсер. У меня определенно есть талант обманщика. Возможно, он передался по наследству…

Но как же это все гадко!

– Одного только не пойму, – сказал Франсуа и даже притих ненадолго. – Что вы там делали?

– Где?

– Ну как – где? В еврейском квартале. Ренар говорил, что ты всегда казался ему похожим на еврея, но, по-моему, это чушь.

Я как будто снова заснул, иначе я просто не мог объяснить тот бред, который нес Франсуа.

– Мы нашли тебя прямо у ворот кладбища. Жуткая была картина! Как вспоминаю, так мороз по коже! Ворота нараспашку, ты лежишь в крови… А еще у тебя на пальце был какой-то перстень с печаткой. Я так удивился: ты же никогда не носил колец!

Невзирая на боль, я тут же поднес руки к лицу.

– А где же сейчас этот перстень?