«Над всей Испанией безоблачное небо»

Глава 1

Эль-Ферроль

— Господи, за что мне такое наказание…

Сидящий на диване уже немолодой человек перекрестился, не сводя взгляд с установленного в стенной нише распятия. В предрассветных сумерках, хотя короткая летняя ночь еще сохраняла свои права, блеснули золотистые нарукавные галуны на обшлаге черного флотского кителя.

— Я отныне обречен — проклятие Кассандры, которой никто не верил, теперь лежит на мне, — как все уроженцы Наварры контр-адмирал Антонио Асарола-и-Гресильон говорил медленно, не торопясь поглатывать слова как уроженцы Андалузии или Эстремадуры. В душе была ледяная пустота — как ревностный христианин он прекрасно понимал, что все то, чем заполнился его разум ночью, является не бредом воспаленного воображения, а самой доподлинной истиной, которая может быть дарована свыше для испытания. Но что он мог сделать, получив такие знания, которые превратят его страну в поле кровавых сражений почти на три года, а потом грядет чудовищная мировая бойня, которая продлиться еще шесть лет.

— «Коротышка» станет каудильо, пожизненным хефе, «вождем нации», фюрером испанского народа. По его приказу меня расстреляют…

В голосе прозвучало презрение — генерала Франциско Франко Баамонде адмирал Асарола раньше слегка недолюбливал, но то была давняя рознь между флотом и армией. К тому же он старше его на 18 лет, и в отличие от «марокканских победителей» воевал с американцами почти сорок лет тому назад, и разделил горечь поражения в сражении при Сантьяго вместе со всей эскадрой адмирала Серверы, которого хорошо знал. Но теперь, знаю, что принесет маленький ростом генерал его стране, стало страшно — презрение к нему стало нарастать, дав первые ростки ненависти.

— Боже, как давно это было — мне уже шестьдесят два года, и осталось жить всего две недели. А там казнят вместе с несчастным Феррагутом и моим верным Луисом у расстрельной стенки казарм Куартель-де-Долорес. Хоть выдадут тела нашим родным, чтобы по-христиански похоронили, а не бросили на растерзание голодным псам…

Адмирал сглотнул, достал платок и вытер выступившую на лбу испарину, хотя даже летними ночами на атлантическом берегу достаточно прохладно. Сейчас Асароле стало жарко — самому знать, что тебя ожидает скорая смерть, не так страшно, но вот то, что в кровавой смуте погибнут миллионы соотечественников — ужасно до безумия.

— Хотелось бы сказать — да минет меня чаша сия, только все предрешено. Мятеж начнется сегодня, и предотвратить его невозможно!

Адмирал достал сигарету, хотя последнее время старался курить поменьше, сберегая здоровье. Все же возраст давал о себе знать, замучила отдышка. Но сейчас уже ни к чему себя ограничивать, так и так умирать, другого выхода просто нет, по крайней мере, он его не видит.

— Послезавтра тут война начнется, да уже послезавтра. А потом победители начнут вершить расправу над побежденными, упиваясь властью и мстя за пережитые раньше страхи!

Асарола чиркнул спичкой, закурил сигарету, к потолку потянулись сизые струйки дыма. Адмирал прошелся по кабинету, мучительно размышляя — в мозгу словно перелистывались невидимые и непонятно откуда берущиеся страницы, словно читал книгу или справочник с таблицами и фотографиями. Такое представить невозможно, но он понимал, что это есть на самом деле — знать о будущем, стать провидцем.

— О таком говорить никому нельзя — сочтут безумцем. Такова участь всех прорицателей, и многих пророков — им всегда начинают верить только после их смерти. Хотя…

Пришедшая в голову мысль в любое другое время могла бы испугать моряка, который всегда истово верил в бога — кто пережил войну, и бушующие шторма, всегда верит воле всевышнего. И сейчас, вспоминая все виденное и пережитое в жизни, когда-то прочитанное, рассказы сослуживцев, он начал понимать, что с ним произошло.

— Иной раз перед смертью бог дает избранным им увидеть будущее. Вот только люди не могут изложить пророчества полно. Рассказать об увиденном откровении сложно, потому говорят иносказаниями, да и сил на саму жизнь уже не остается. Но у меня есть две недели, чуть больше даже, а потому может быть, мне стоит написать?

Задав самому себе вопрос, адмирал покачал головой — Нострадамус с него не выйдет, да и катраны не запишет. Да и кому нужны эти «откровения», ведь это не остановит кровавую бойню, что будет тридцать с лишним месяцев терзать его многострадальную страну.

— Зачем мне все это поведано⁈

Асарола посмотрел на распятие, еще раз перекрестился, и тут в голову неожиданно пришла мысль, которую он прошептал:

— Или мне нужно остановить эту бойню в самом ее начале⁈ Выполнить присягу с оружием в руках, а, не безропотно принеся себя в жертву тем, с кем служил долгие годы, а они оказались клятвопреступниками⁈

И вот тут по телу разлилась такая жаркая волна, что разом ослабели ноги — адмирал с трудом опустился на кожаный диван, поглаживая дрожащими пальцами поседевшие виски…

Канарские острова

— Там где я, коммунизма никогда не будет!

Дивизионный генерал Франциско Франко слово в слово повторил фразу, которую сказал на прощанье президенту республики Асанье, отправляясь на Канарские острова. Тогда он понимал, что захватившие власть после февральских выборов «левые» сделают все, чтобы и дальше ослаблять армию, недовольную их реформами, что давно превратились в бесчинства. И действительно — после отречения короля в 1931 году «красные» сделали все, чтобы ослабить армию. Процесс усилился в последние пять месяцев — под увольнения пошла половина офицерского корпуса, распущена военная академия в Сарагосе, которую ему приходилось возглавлять, из шестнадцати дивизионных округов осталось восемь — половина.

Единственное, что не успели сделать эти проклятые республиканцы, так это распустить Африканскую армию, которой он совсем недавно командовал. А там самые надежные, ненавидящие «левых» войска — «терсио», или Иностранный легион, которым ему тоже довелось управлять в былые времена, и «регулярес» — марокканцы, перешедшие на службу Испании. А ведь недавние противники эти рифские кабилы, в боях с которыми он был тяжело ранен, но в 23 года стал самым молодым майором в армии, а спустя десять лет уже генералам — получил звание, в которое обычно производили ближе к пятидесятилетнему рубежу.

— Надо покончить с коммунистами раз и навсегда, залить кровью анархию и восстановить порядок, — как заведенный Франко повторял «заклинание» — цель своей жизни и борьбы. Под «порядком», понятное дело', генерал понимал прежнее время, причем не времен диктатуры Примо де Риверы, а времен мировой войны, когда нейтральная Испания процветала, получая заказы от воюющих стран, и оплачивая их валютой и золотом. Хорошее было время, благодатное и запоминающееся.

В июне Франко еще попытался «договориться по-хорошему» с премьер-министром Кисаресом Кирогой, отправив ему письмо с намеками на возможный переворот. И попросил перевода в Испанию с Канарских островов, надеясь, что на континенте он будет иметь большие возможности для политических маневров. «Франкито» (такое прозвище он имел за маленький рост и высокий голос) надеялся занять при правительстве высокий пост. И благодаря этому стать главным в будущем мятеже, ибо он прекрасно понимал, что генералы Санхухо, отсиживавшийся в Португалии, и Мола, загнанный «левым» правительством в Наварру, подальше от столицы, имеют больше возможностей стать «хефе» в неизбежно грядущем пронунсиаменто. А так руками Кироги Франко избавится от конкурентов, а потом сам возглавит выступление, которое выметет всех «левых» из Испании.

А это удастся сделать — офицерский корпус был достаточно серьезно настроен, после того, как правительство начало серьезную «чистку». Увольняемые «пачками» офицеры и генералы настроены к «левым» крайне агрессивно, причем даже те из них, кто поддерживал раньше республику. Оставшиеся в рядах армии не желали покорно дожидаться своей очереди, роптали и были готовы свернуть шею всем «левакам», создав тайную организацию — Испанский военный союз. Убийства пошли приливной волной — медлить с выступлением было нельзя…

— Ничего, сегодня власть на Канарах поменяется, я начну первым!

Катер качнуло на волне, Франко ухватился руками за ограждение, жадно вдыхая соленый морской воздух — жена с дочерью оставались в небольшой каюте. Он не подставлял лицо брызгам, стараясь сохранить выглаженный мундир от мокрых пятен. В том, что переворот в Лас-Пальмасе, столице Канарских островов, будет успешен, генерал не сомневался. Правительство держало его на Тенерифе, но сегодня он получил разрешение от заместителя секретаря военного министра отправиться на Гран-Канарию в инспекционную поездку — там очень вовремя во время тренировочных стрельб погиб военный губернатор генерал Балмес.

Случай абсурдный, но как кстати — теперь он как старший по званию имеет полное право объявить свою власть над всеми колониальными владениями в здешнем регионе. Войска под рукою есть, причем надежные, которым Республика как кость поперек горла. И помощник надежный, бригадный генерал Луис Ортиг, что сделал многое для будущего мятежа, вовлек в него всех военных. Гарнизон был дислоцирован в двух самых значимых местах — в главном городе острова Тенериф Санта-Крус и Лас-Пальмасе. В каждом дислоцировано по батальону регулярной пехоты и дивизиону береговой артиллерии. В них имеется по два десятка пушек в каждом, в том числе и серьезных крупнокалиберных установок, способных повредить любой крейсер. Остальные пять островов без войск, но там имеются посты и караулы Гражданской Гвардии, что живо наведет порядок. А если сама не сможет — то благо в Лас-Пальмасе на якорях стоят канонерская лодка «Каналеяс» и патрульный корабль «Аркила» — их пушки живо «облагоразумят» недовольных…

Эль-Ферроль

— Что я смогу сделать, один на целый флот…

Асарола пребывал в полной растерянности, а разум продолжал услужливо «перелистывать» страницы непонятно откуда-то взявшегося в голове «справочника». Нет, он сам догадывался, что военный мятеж, наподобие того что время от времени случались в Испании, неизбежен, вот только не мог предположить о его размахе. А это уже не пронунсиаменто, привычное дело во многих испаноговорящих странах нового Света — нет, самая настоящая гражданская война, в ходе которой погибнет свыше полумиллиона жителей, но на поле боя падет меньшая часть, большинство из них будет казнено победившими в этом противостоянии франкистами.

Адмирала ожесточали выходки распоясавшихся анархистов, что убивали священников и оскверняли церкви, все эти убийства и глумления, которые «чернь» допускала к вполне лояльным гражданам республики. И пусть даже нелояльным — однако жестокие расправы без всякого судопроизводства вызывали только омерзение к палачам. В политической смуте всегда допускают сведение личных счетов, прикрываясь «светлыми идеалами», однако анархия недопустима. Пусть будет в Мадриде любое правительство — оно станет властью, заинтересованной в законности и порядке. Сейчас во многих местах торжествуют анархисты, отвергающие саму идею государства, и оставляющие только за собой право на насилие. Потому эту вольницу нужно приводить к порядку, если потребуется то и силой, и партии «Народного фронта» это обязательно сделают. Однако будет поздно, слишком поздно — пройдет уже год войны, и мятежники уже наберут много сил, способных сокрушить республику через следующие полтора года.

— Мятежу нельзя дать разрастись в самом начале, Франко на посту главы государства наихудшая кандидатура. Именно его кровожадная мстительность погубит десятки тысяч людей, да что там — сотни тысяч, чтобы установить его личную диктатуру! Да все анархисты, вместе взятые, и десятой части жертв не сделали! Их надо только хорошо за глотку взять — эту вольницу можно и нужно задавить!

Асарола закурил очередную сигарету, посмотрел на множество раздавленных и смятых окурков в пепельнице. Ночь казалась бесконечной, потому что прошла в напряженных размышлениях. Он физически чувствовал, как неотвратимо уходит драгоценное время. До начала мятежа в Марокко остается всего двенадцать часов, а завтра вообще вся Испания станет ареной кровопролитных столкновений, каких еще не знала ее история.

— Вот только одно пока не знаю — как я смогу воспользоваться открывшимся «знанием»⁈ Да и зачем? Может просто положится на судьбу, и если смерть неизбежна, то принять ее с христианским терпением…

Адмирал говорил тихо, рассуждая сам с собою, пытаясь в таком диалоге обрести внутреннее спокойствие. Но не тут-то было — разум стал яростно протестовать, настаивать на борьбе, «перелистывать» те самые страницы, на которых были изображены картины со зверствами франкистов, и последствиями для страны. А они были ужасные — ведь кроме полумиллиона погибших в боях, но большей частью убитых по прихоти военных штатских, еще шестьсот тысяч человек покинет Испанию, спасаясь от зверств победителей, добровольно отправившись в изгнание. А ведь не меньше миллиона, судя по катастрофической убыли населения, просто умрет от голода, лишений и страданий — а это самые слабые и беззащитные — старики, женщины и дети. И всего этого не избежать — доводы одним за другим, как удары молотом, разбивали «скорлупу», что как панцирь черепахи, закрывала душу. И особенно потрясло адмирала так то, что церковь благословила Франко на безжалостное истребление собственных сограждан, пусть и заблудших душ, но искренне любящих свою страну. «Защитники христианства» получили от иерархов церкви индульгенцию на их убийство.

— Ты присягал Республике, и обязан ее защищать, выполнив свой долг, Антонио, — адмирал тихо обратился к самому себе. И тут накатило спокойствие — он теперь твердо знал, что обязан принять самое деятельное участие в борьбе. Ведь если подавить мятеж, или не дать ему разрастись, как смертельно опасной болезни, то тем самым будут спасены многие десятки тысяч жизней, и сама история может пойти иначе. На стороне Франко выступят Гитлер и Муссолини, а он теперь знает, что они сотворят с миром.

— Я буду воевать против них, за будущее мира, и будь что будет! По крайней мере, мне отпущено время до четвертого августа!

Адмирал перекрестился, на душе стало легче — ведь так всегда бывает, когда человек принимает самое важное в своей жизни решения. Машинально бросил взгляд на часы, и на окно — утро начинало вступать в свои права, с моря наползал обычный для этих мест туман. Да и жары не будет — Галисия не Андалузия, здесь редко когда бывает жарко.

— Что я могу сделать, когда офицеры флота поголовно участвуют в мятеже? А мы с Феррагутом единственные среди адмиралов и капитанов флота, кто выступит на стороне Республики, и будем убиты.

Асарола теперь узнал страшные цифры — из 21 адмирала и 31 капитана де навио республиканцами остались только четверо. Они оба погибнут в Эль-Ферроле в самом начале войны, двое оставшихся никакой пользы для Республики не принесут, будут отираться при Хирале, что сейчас морской министр, и в конце-концов станут дезертирами. Из 65 капитанов де фрегата лояльность президенту сохранят только семеро, двое из них погибнут в Кадисе, расстрелянные мятежниками, а один позже сбежит во Францию. Оставшиеся четверо пройдут путь до конца — но сейчас они занимают малозначимые должности, лишь один де-факто командир флотилии эсминцев. А вот с капитанами де корвета прямо беда — из 128 сохранят верность Республике только тринадцать, из них двое погибнут в самые первые горячие дни. И опять — только шестеро командуют сейчас эсминцами, подводными лодками и вспомогательными судами, остальные давно сидят в министерстве или береговых штабах, и кроме двух, безынициативные и порядком напуганные происходящими событиями люди. Что касается младших офицеров прямо беда — из четырех сотен теньенте (лейтенантов) и альфересов (мичманов) верность присяге сохранит ровно дюжина — и то трое погибнут в первый месяц.

— Не то, что флотом — боевыми кораблями некому командовать, — улыбка вышла невеселой. Однако в мозгу снова стали «перелистывать страницы» и от новой информации Антонио Асарола содрогнулся…

Памплона

— Ты глупец, старый добрый Доминик, я ведь тебе поклялся, что не буду принимать участие в авантюре. Однако наше выступление это отнюдь не авантюра, а тщательно подготовленное мною восстание всей армии, которое сметет анархию и установит в Испании должный порядок!

Эмилио Мола усмехнулся, вспоминая вчерашнюю утреннюю беседу в Бургосе с генералом Батетом, командующим 6-м округом, в состав которого входили части расквартированной во всех городах этой обширной области 6-й пехотной дивизии. Сам Мола был отправлен мадридским правительством фактически в изгнание — назначен комендантом Памплоны, древней столицы Наварры, бывшего королевства. С поста командующего Африканской армией загнали в захолустье, где под рукою и полной пехотной терции, то есть полка, нет. Впрочем, так же поступили с «заклятым другом» — Франциско Франко тоже убрали, и совсем далеко, лишив воинской силы — на Канарских островах не сильно покомандуешь, зато отдохнуть хорошо можно.

— Вот только зря вы меня сюда отправили, господа «красные» — если где наше выступление всемерно поддержат, так только именно здесь, не будь я «директор». Так что завтра с вами посчитаемся, благо будет суббота, и никто не ожидает нашего выступления.

Мола усмехнулся, расправил плечи — в следующем году ему исполнится ровно полвека, а он до сих пор бригадный генерал. Республиканское правительство оставила в армии, как и на флоте, всего два генеральских чина, упразднив высшие. И сейчас шло жесточайшее сокращение генералов и офицеров, которых на 105-ти тысячную армию было действительно многовато, даже чересчур, но таковы исторические традиции — на пятьсот тридцать солдат по генералу, а на каждые шесть по офицеру. Понятное дело, что когда над всеми нависла увольнений, капитаны с майорами сразу же «зашевелились» — ведь их было куда больше, чем сержантов. К ним незамедлительно примкнули лейтенанты и прапорщики — избрав военную профессию, они не видели никаких перспектив, кроме одной, и той плохой — остаться без мундира и жалования. А такое кого угодно возмутит!

Да и генералам с полковниками, из тех, что ненавидели устанавливаемые «Народным Фронтом» порядки, стало тяжко — началось повсеместное сокращение, мадридское правительство расставляло по всем более-менее значимым постам своих ставленников — в основном тех, кто входил в масонские ложи. Остальным грозило увольнение, хорошо, если с мундиром и пенсией. Да еще постоянные угрозы расправы со стороны «черни», особенно анархистов — те не скрывали желания расправиться со всеми зажиточными людьми, священниками, и, понятное дело, с генералами и офицерами.

Потому желание совершить мятеж вызрело в умах военных достаточно быстро — во всех частях и подразделениях офицеры изъявляли желание как можно быстрее свергнуть «левую власть», ведь она победила в феврале с незначительным перевесом в голосах избирателей. Впрочем, сторонники республики среди военных тоже имелись, и много — они и заподозрили неладное. Вот только предпринятые Мадридом меры запоздали — вчера он отправил в африканские колонии телеграммы с непонятным для телеграфистов текстом — «Семнадцатого в семнадцать. Директор». И сегодня там под вечер начнется мятеж — сторонников Республики там мало, их безжалостно и быстро истребят «терсио» и «регулярес».

Завтра полыхнет восстание армии по всей континентальной Испании — приказы отданы, телеграммы получены, планы детально разработаны, хотя не без шероховатостей, куда без них. Возможно, правительству удастся подавить выступление в некоторых крупных городах, где много рабочих, но вот в провинциях, где сильны позиции карлистов, вряд ли такое получится. И в его распоряжении будет огромная территория, где позиции республиканцев шаткие — на выборах они потерпели тут повсеместное поражение.

Именно на последних был сделан расчет — отряды «рекете», ненавидящих Республику рьяных м…