Пробудись и Живи

Глеба разбудил сигнал будильника.

Переливы нежных восточных мелодий в сочетании со звуками водопада, раздающиеся из динамика смартфона, ничуть не способствовали желанию открывать глаза и подниматься с дивана, несмотря на то, что звуки эти, несомненно, были призваны делать процесс пробуждения более приятным. Глеб приподнялся и протянул руку к тумбочке, на которой лежал телефон, чтобы отключить эти тошнотворно-приятные сигналы. В этот момент с груди пробуждающегося сползла книга, за которой он заснул накануне ночью. Подчиняясь закону притяжения, книга скользнула на край дивана, а затем, сделав оборот в воздухе, плашмя грохнулась на пол, примяв страницы твердым переплетом. Отключив будильник, Глеб принял сидячее положение, и первым, что бросилось ему в глаза после слепящего дисплея телефона, была та самая книга, обложкой кверху лежащая на полу. Шрифтом на восточный манер на глянцевой обложке было выведено название: «Пробудись и живи».

– Ага, уже пробуждаюсь и оживаю, – буркнул Глеб, вставая с дивана и направляясь в ванную.

С ироничным упреком он вяло поприветствовал свою копию в отражении – мужчину лет тридцати пяти, с темными волосами, обыкновенной мужской стрижкой – ни короткой, ни длинной; с фактурными, слегка выступающими скулами, неравномерно, с небольшими проплешинами покрытыми щетиной; подбородком, слегка разделенным надвое аккуратной неброской бороздкой; густыми темными бровями над карими глазами, в уголках которых за ночь скопилась и закисла песочная субстанция. В общем, приятная наружность Глеба в этот утренний понедельник – впрочем, как и во вторник или, скажем, в четверг – была обременена печатью недосыпа и депрессии, что в той или иной степени свойственно практически любому жителю мегаполиса.

Прохладная вода из-под крана окропила лицо Глеба, был слышен шум пенящейся струи – почти как водопад из будильника. Мозг Глеба постепенно переходил в активную фазу, начали пробуждаться и обретать ясность мысли, которые, словно рой пчел, жужжали в голове, хаотично мелькая и сменяя друг друга. Тут мысль о книге, за которой вчера заснул Глеб, заставила его сосредоточиться на этом предмете размышлений более внимательно. В мгновение ока вспомнились наиболее яркие образы, рожденные в процессе вечернего чтения. Но почти сразу и эта мысль утонула в бездне просыпающегося сознания, как вода из-под крана, утекавшая в отверстие раковины.

В голове фоном крутились эти мысли, словно работающий телевизор, который не смотрит его владелец, но он слышит, что телевизор работает. Другое автоматические действие заключалось в чистке зубов. Прополоскав рот со звуком, похожим на мотор игрушечной машинки, Глеб приободрился, но все еще хмурился от недосыпа. Он заострил внимание на одной мысли, громче всех шумевшей в голове. Эта мысль была связана с содержанием книги, которое он прокручивал во время утренних процедур. Короче говоря, Глеб вспомнил, что в этой чертовой книге говорится о том, что неплохо было бы вам, идиотам, наконец-то взять на себя ответственность за все происходящее в вашей жалкой жизни (книга передавала эту идею, конечно же, более философским и гуманным языком, но Глеб воспринял ее именно так)! О том, что все происходящее дерьмо – это хорошо, это, мать вашу, превосходно, и не ровен час, может довести до оргазма!

Глеб в трусах и в майке вышел из ванной, наклонился над диваном и поднял книгу. Разгладил смятые листы, выправил загнутые уголки, перелистнул несколько листов в сторону начала, затем вперед. Быстро бегая глазами по тексту, Глеб нашел то, что искал:

«Прими происходящее! Вселенной виднее, как лучше! Пусть даже самое паршивое на первый взгляд происшествие радует тебя, ведь ты не можешь знать наверняка, куда оно тебя приведет, поэтому отбрось сомнения и следуй этим знакам Вселенной! Радуйся и живи моментом, и ты, в конце концов, обретешь счастье и покой! Попробуй прямо сегодня! Пробудись и живи!»

Захлопнув книгу, Глеб небрежно бросил ее на диван. Книга, прокрутившись в воздухе, как бумеранг, плюхнулась на мягкую подушку, но содержание только что прочитанных строк, как и подобает бумерангу, словно вернулось к Глебу неким откровением.

– Прими происходящее, Вселенной виднее, как лучше. Вселенной виднее… как лучше. Ну, ну, – задумчиво бормотал Глеб и, уже одетый в белую рубашку и темно-серые брюки, направился к двери, навстречу новому дню.

Глеб был холостым, иногда встречался с девушками, но нечасто. Шумным компаниям и бурному веселью он предпочитал уединенные вечера у себя в квартире, и не столько потому, что это ему нравилось, сколько из желания скрыться от чужих глаз, от мира, от самого себя. Но пару месяцев назад он осознал, что хочет перемен, и перемен кардинальных. Однако он не знал, как привлечь эти перемены и жил по накатанной: ходил на работу к девяти часам и возвращался после шести, пил пиво дома перед телевизором, иногда вел переписку на сайте знакомств, временами перед сном читал книгу. И вот ему в руки попала книга «Пробудись и живи». Он купил ее в книжном магазине, когда среди полок с разнообразным чтивом, ему бросился в глаза этот призывный заголовок. Что бы это ни значило, особенного впечатления книга на него не произвела, даже наоборот, вызвала бурю циничных и колких замечаний в адрес автора, но, по какой-то неведомой причине, Глеб решил последовать совету и, ради эксперимента, в течение сегодняшнего дня воспринимать все происходящее как должное и нечто положительное. Он принял это решение не питая никаких иллюзий, напротив, он жаждал разоблачения этой глупой идеи.

С характерным монотонным писком отворилась дверь подъезда – игра начинается! Глеб спустился по ступенькам подъездной лестницы и оказался на тротуаре, вымощенном фигурной плиткой красного и темно-серого цвета – так сочетается для Глеба пиво с красным вином в пятницу вечером.

– Прими происходящее, Вселенной виднее, как лучше… как лучше, Вселенной виднее… – бурчал себе под нос Глеб, почему-то слегка нервничая.

Бизнес-центр, в котором находился рабочий офис Глеба, был расположен примерно в десяти минутах ходьбы от дома. Глеб шагал, мысленно переключившись на более приземленные проблемы, нежели смысл бытия и законы Вселенной – сегодняшний отчет по работе, оплата кредита, надо бы позвонить маме. Да, позвонить маме. Нет, оплата кредита! Мама дорогая!

С родителями Глеб общался нечасто, если не сказать редко. Он и сам не осознавал, в чем заключался затык в общении, но затык был глухим, как пробка в бутылке дешевого шампанского, которая не поддавалась даже после порядочной встряски. Так что наш Глебушка в дежурном порядке позванивал маман и, убедившись, что здоровье в порядке, говорил, что «на телефоне садится зарядка», и нажимал на кнопку «завершить мать его вызов».

Вдоль тротуара по дороге проезжали машины, периодически образовывая пробку перед светофорами, и затем, так же быстротечно, со звуками «би-би», «дрынь-дрынь» и «сам ты мудак» уезжали прочь, сменяясь новой очередью. По пути на работу череда кофейных лотков сменялась аллеей, по обеим сторонам огороженной высокими тополями. Все невероятные события, которые случились далее с Глебом, разворачивались поздней весной, поэтому деревья были наряжены в пышную зелень и провожали слегка покачивающимися макушками нашего пробуждающегося. И тут, метров за десять до конца аллеи, Глеб разглядел, что привычный путь перекрыт: по всей ширине аллеи расположилась дорожная техника, которая громко грохотала и дребезжала, а вокруг нее суетились пять или шесть человек в оранжевых жилетах, надетых поверх рабочей одежды – проход был закрыт, шли ремонтные работы. Стрелка специально установленного знака указывала направление обхода. Глеб взглянул на часы и, убедившись, что времени еще достаточно, фыркнул:

– Прими происходящее, Вселенной виднее, как лучше! – и пошел по стрелке указателя.

Чтобы обойти огороженный участок, нужно было обогнуть его по периметру, каждая сторона которого равнялась примерно кварталу.

«Они там что, раскопки ведут, что ли?!»

Таким образом, путь до работы стал длительнее примерно на пятнадцать минут – не смертельно – еще раз посмотрел на часы Глеб. Несмотря на то, что путь от дома до работы занимал совсем немного времени, Глеб предпочитал выходить из дома за час до начала рабочего дня. Так можно застать офис еще пустым, и, следовательно, зайти в общее помещение можно будет без сопровождающих взглядов, смешков, или, что еще страшнее, полного безразличия – по крайней мере, так казалось Глебу. Нет, Глеб не был социофобом! Он работал менеджером по продажам (не важно, чего, пусть будет, коровьего дерьма) и довольно гармонично и непринужденно носил личину добродушного и небезразличного к чужим проблемам малого, общаясь как с коллегами, так и с клиентами ровно столько, сколько того требовали манеры и общий сценарий пьесы. В коллективе он вовсе не слыл «тем странным парнем». Не был он и отшельником – свой обед он мог разделить с коллегой №4 или №9, при этом мило беседуя и даже пару раз искренне посмеиваясь во время совместного ланча (а потом он еще негодует, откуда у него изжога!) В общем, он просто любил приходить на работу пораньше. Но в этот весенний день все пошло не по сценарию. Видимо, режиссер отошел в сортир минут на сорок. Возможно, придя в офис, в общем кабинете Глеб уже застанет коллегу №2 и коллегу №6 – тогда придется обменяться любезностями о минувших выходных, что не входило в его планы, да еще и в сраный понедельник! Но тут он вспомнил: прими происходящее, Вселенной виднее, как лучше! Что ж, возможно. Однако для этого надо еще найти обходной путь!

Последовав указателю дорожного знака, Глеб оказался на малоизученном массиве местности, словно спутник, сошедший с орбиты материнской планеты, хотя в последние два года вращался где-то неподалеку.

Несмотря на перспективу встречи с нежелательными субъектами на работе, Глеб осознал, что у него вагон времени, а переживать по мелочам тем более нет надобности – впереди рабочая неделя, надо бы поберечь нервы. И как раз в след за этими размышлениями, среди мало знакомых домов, магазинов и всевозможных забегаловок, он уловил приятный аромат кофе. Глеб даже почувствовал себя персонажем из рекламы – дурацкая ситуация, когда какой-то дурак, по-дурацки шагая, так же по-дурацки замирает, как вкопанный, потому что своим дурацким носом унюхал дурацкий аромат ду-рац-ко-го кофе!!! Тем не менее, возможность выпить чашку горячего напитка в новом месте показалась ему интересной, или как минимум незаурядной, поэтому он, достаточно быстро отыскав источник приятного раздражителя своего обоняния, толкнул стеклянную дверь кофейни.

Глеб даже не успел насладиться предвкушением от ближайших десяти минут в этом временном пристанище приятных эмоций, как ощутил резкий толчок, а через мгновение почувствовал кипяток на грудной клетке. В этот момент ему показалось, что он грудью прислонился к раскаленной трубе в машинном отделении паровоза – горячий кофе ошпарил ровно то место, где час назад лежала новая книга, когда в его слух ворвался звук ненастоящего водопада.

Дезориентация выбила Глеба из потока жизни, но через несколько мгновений он вернулся в реальность, ощущая жжение и прилипшую к коже ткань рубашки, и, прижимая руку к груди, исподлобья глядел на упитанного и высокого – выше Глеба примерно на голову – рыжего незнакомца. Незнакомец, как и Глеб, стоял, опешив, и сжимал в рук пустой бумажный стакан из-под кофе, содержимое которого было призвано приятно обжигать нёбо, но неприятно обожгло туловище Глеба. Над стеклянной входной дверью тревожными переливами звенели колокольчики. На мгновение взоры немногочисленных посетителей кофейни обратились к источнику суматохи.

– Аа-а-а-ай, ну надо же! Прости меня, дружище! Аа-а-аа, черт! Ты в порядке? Не сильно обжегся? – засуетился вокруг Глеба рыжий толстяк. Глеб молчал. – Не знаю, как так вышло. Отвернулся, наверное, на секунду, поворачиваюсь, и тут ты. У тебя есть платок?

– Да все нормально, – буркнул Глеб, сжав указательным и большим пальцами мокрую рубашку, прилипшую к груди, и быстрыми движениями кисти стараясь остудить место ожога. – Ниче, ниче, нормально все. Да, я уверен. – Прочие посетители потеряли интерес к сцене и развернулись обратно к экранам смартфонов, или хуже того – к своим мыслям.

Убедившись, что он не нанес сколько-нибудь значительного ущерба своей случайной жертве, рыжий ухмыльнулся и сказал:

– Вот, держи. На химчистку хватит, – и сунул Глебу в свободную руку купюру в тысячу рублей. – Еще раз извини, – и вышел на улицу. Прекратившие было хаотичный звон колокольчики над дверью снова заискрили мелодией.

Глеб так и стоял у входной двери, пока выходившая наружу пара не вынудила его посторониться. Кофе на рубашке остыл, как и желание Глеба экспериментировать с новыми вариантами утреннего досуга. Грудь не пекло, но на белой рубашке теперь было на одно огромное грязно-коричневое пятно больше, чем до того, как он сюда вошел. Очевидно, необходимо вернуться домой и переодеться. Взгляд на часы. Восемь двадцать три.

– Время есть, но надо поторапливаться, – уже на улице подумал Глеб и повернул в сторону дома.

Вся эта ситуация, конечно, повлияла на настроение Глеба, и само собой, не лучшим образом: быть залитым кипятком здоровым, хоть и с хорошими манерами амбалом, да еще и когда отнюдь не планировал оказаться в этой точке координат – не самая прекрасная вещь на свете! Да еще и бегать туда-сюда, как последнему придурку – кому это понравится, да еще и в понедельник утром?! Глеб сделал глубокий вдох и, зашагав в сторону дома, процедил сквозь зубы:

– Прими происходящее, Вселенной виднее, как лучше!

Довольно странно, проживая в шаговой доступности, не иметь ни малейшего представления о том, где ты находишься. Но именно эта мысль пришла Глебу в голову, когда он замешкался, вспоминая, с какой стороны он сюда пришел. Квартира Глеба находится на третьем этаже многоэтажного дома, поэтому смотреть на эту местность с высоты птичьего полета, или хотя бы комариного, ему не приходилось. К тому же балкон квартиры выходит на противоположную сторону – там располагается автономная электростанция, огороженная забором и знаками по периметру: «не влезай, убьет!» Изображение черепа на фоне желтого треугольника красноречиво предупреждает об опасности – все по ГОСТу. В общем, пейзаж что надо! Как бы там ни было, знакомство с новыми местами в этот день не принесло Глебу удовольствия.

Припомнив дорогу, Глеб быстрым шагом направился в сторону дома. Ему навстречу шли люди – мужчины, женщины, старики и дети держали путь по своим самым важным, самым любимым и ненавистным делам, к своим мечтам и страхам, от дома до работы, с рынка до дома, от рождения к смерти. Мимо пробегали ряды печатных и овощных киосков. Нежно грело весеннее солнце. Тучи разошлись и надо головой Глеба, а когда он нащупал в кармане брюк шелестящую купюру, он еще больше приободрился.

– А мужик все-таки молодец! Возместил, так сказать, ущерб! Лишним не будет, не все так плохо. Правда, на новую рубашку не хватит. Интересно, эта отстирается? Тогда можно было бы попить внепланово пивка сегодня вечером!

Уже стал слышен грохот ремонтной техники на аллее, как вдруг Глеб испытал новое потрясение, и уже гораздо более сильное. Когда он пересекал переулок, образованный двумя соседствующими многоэтажками, со спины к нему кто-то подкрался, – судя по тому, что произошло далее, довольно отвратительный субъект, – и, взяв горло в локтевой захват, поволок трепыхающегося, как рыба на крючке Глеба в переулок.

Глеб только и успел разглядеть темно-серый рукав из грубой шершавой ткани. В следующий момент все его инстинкты были направлены на то, чтобы просто дышать. Проковыляв под гнетом чужой воли несколько шагов, Глеб оказался в затененном тупике и, будучи все также со сдавленным горлом, увидел еще одного незнакомца. Он не разглядел его внешности, в глаза только бросилось, что он был побрит на лысо, и от чего-то сразу стало ясно, что он заодно с его мучителем. Только эти обрывки мыслей успели пронестись во встревоженном сознании Глеба, как он получил сокрушительный удар кулаком в живот:

– Что он тебе сказал? Толстяк в кофейне. Говори! – эти слова дошли до Глеба, словно плохой сигнал радиоприемника. Точнее, он четко расслышал каждое слово, но мозг отказывался интерпретировать их как цельное предложение. Мозг Глеба был занят – он качал кровью его сердце. Похитители продолжали пытку.

– Спрашиваю еще раз, – новый удар полетел Глебу в ребро. Глеб, стиснув зубы, хрипел и корчился, – что тебе сказал тот человек в кофейне? – Тут инстинкт самосохранения помог Глебу обрести ясность мышления, и он, преодолевая шок, выдавил из себя:

– Он… он ск… сказал «п-прости, извините… П-прости меня, дружище, за то, что пролил на тебя… к-кофе».

– Все понятно, – только и ухмыльнулся лысый. В следующий миг в его руке блеснул какой-то предмет. Глеб ощутил в плече укол иглы. Затем, поняв, что дело совсем плохо (эх, Вселенная, Вселенная), попытался руками освободиться от захвата, но тщетно. Заметавшись, как зверь в западне, пытаясь причинить хоть какой-то урон своему мучителю, все еще державшему его в захвате, он топтал его стопы, пробовал быть локтем в живот, но, после пятнадцати секунд безуспешных усилий, почувствовал, что сознание покидает его, и обмяк, как будто вырубился перед телевизором после одиннадцатой банки пива.

И только кирпичные стены глухого переулка стали свидетелями Глебовых мучений. Свидетелями того, как после ввода снотворного его перетащили в неприметный синий фургон и увезли в неизвестном направлении. Хотя, если посмотреть на ситуацию шире, кирпичные стены были не единственными наблюдателями сего происшествия. Из неизмеримых глубин вечности за этими жуткими делами еще наблюдала равнодушная, холодная, безразличная Вселенная…

Тусклый свет сознания замерцал в бездне небытия. Глеб с трудом открыл глаза, все еще слепленные страхом. Его движения были скованны, словно он все еще спал, и во сне старался убежать от монстра, но движения вязли, будто в зыбучих песках. Его расфокусированный взгляд камнем упал на пол – он увидел свои запыленные туфли. Вокруг стоял голубой полумрак. Глеб сидел на стуле, и в следующий миг ощутил на запястьях холодную сталь – его руки за спиной были скованы наручниками. Мысли о последних событиях каскадом выстроились в хронологическом порядке: ремонт дороги, пролитый кофе, вспышка гнева, смирение, принятие, нападение, растерянность, страх. Это последнее чувство со всей силой первобытного инстинкта теперь застучало в его висках. Он начал учащенно дышать, быстрым рывком поднял голову и затряс скованными руками в безотчетной попытке освободиться и убежать прочь. Затем он услышал голоса и замер. В эти минуты Глеб был близок к животному состоянию – все его ресурсы и инстинкты были сведены лишь к выживанию. Голоса приближались, но слов было не разобрать. Со скрежетом отворилась старая металлическая дверь, расположенная левее Глеба, и в комнату вошел уже знакомый ему лысый – он его сразу узнал. Следом за ним появился высокий тип с выражением лица как у монстра Франкенштейна. Глеб даже разглядел шрам на шее, не хватало только болтов в висках. Вероятнее всего это был подло напавший со спины похититель.

– Ну что, очнулся? – ухмыльнулся высокий тип со шрамом. Все существо Глеба превратилось в концентрированный комок тревожного ожидания. Жлобы с довольными ухмылками то переглядывались между собой, то обращали блестящие от азарта глаза на связанного пленника. В комнате повисло молчание. Тишину робко содрогали только скрипы стула, на котором сидел Глеб. Тут он не выдержал и волнительно произнес:

– Что… что вам нужно от меня? В чем дело? Где я нахожусь?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – заговорил лысый. – В то время, как должен давать ответы. Точнее один ответ всего на один вопрос. Попробуем, а, Глеб?

«Знает мое имя. Должно быть, рылся в моей сумке и нашел документы».

– Парни, богом клянусь, я не знаю, что это за тип, который окатил меня кипятком, я его впервые видел! – выпалил Глеб, сразу догадавшись о чем идет речь. Я…

Глеб не договорил. Глубоко дыша, он смотрел на тех, в чьих руках, как он смутно начал догадываться, находится его жизнь. Было очевидно, что на него пытались оказать психологи…