Совок 13

Глава 1

У старшего Копылова было лицо плохо выспавшегося человека. Или человека, вышедшего из трёхдневного запоя. И его рыжая секретарша, прежде всегда нахально жизнерадостная, нынче также оптимизмом не лучилась.

— Похоже, что не дадут мне на этом месте доработать! — так и не притронувшись к чашке с принесённым кофе, пожаловался Сергей Степанович, — Мало того, что в обкоме все на ушах стоят и валидол глотают, так эти московские уже и наш секретариат за мудя щупать начали! Все три секретаря мечутся, будто им перцу под хвост сыпанули!

Что ни говори, но прежде, да еще в моём присутствии, товарищ Копылов своего жала так не плющил. Я мысленно содрогнулся от неподдельно веявшей от него тревоги.

Н-да… Видимо и впрямь у них тут жопа жопная! Нет, такого уныния натальин отец ранее при мне, точно, не демонстрировал. Человек он старой партийной школы и, чтобы ввергнуть его в подобную меланхолию, нужны были очень веские причины. Мне стало стыдно. Но не за то, что ради спасения собственной задницы я, не задумываясь, навлёк на область цековский катаклизм. Просто просить мебелишку в сложившейся ситуации мне показалось стрёмным и неуместным.

— А ты чего хотел-то? — без энтузиазма поднял на меня глаза видный партийный деятель нашего города, — Наташка говорила, что у тебя ко мне какой-то вопрос?

Загнав в беспросветную глубь души неуверенные проблески такта и совести, я озвучил все свои шкурные сомнения и чаяния.

— Вы уж извините, Сергей Степанович, так получилось, что заволокитил я этот вопрос! Сначала общими усилиями деньги собирали, а потом у меня у самого нехорошие проблемы образовались. Неожиданные, но такие, что меня в больницу на «скорой» увезли! — начал я жалобить протектора своей бедовой судьбой, — Вот и прибыл я к вам, чтобы узнать, не ушел ли наш мебельный поезд? В том смысле, что в силе еще та договорённость насчет дровишек для спальни и кухни? — глазами честного тимуровца уставился я на невесёлого партаппаратчика.

Копылов посмотрел на меня, как, на отбившегося от своей стаи таёжного гнуса, и потянулся к телефону. Прибегать к услугам рыжей секретутки он нужным не счел. И заглянув в настольный блокнот, соизволил самолично набрать нужный номер. Обменявшись приветствиями с неизвестным мне абонентом на том конце провода, мой потенциальный тесть не стал долго растекаться по древу.

— Слушай, к тебе сегодня-завтра подъедет от меня паренёк. Корнеев его фамилия. Так ты уж будь добр, не откажи ему в его просьбе! — рекомендующим тоном как бы попросил он собеседника.

И сразу же положил трубку на место, нимало не озаботившись выслушиванием ответа. Видимо, будучи абсолютно уверенным, что высказанное им пожелание будет неукоснительно исполнено.

— Езжай в «Мебель» на Гагарина и сразу иди к директору, он всё решит! — не поднимая от стола глаз, проговорил он, по-прежнему так и не выходя из своей ипохондрии.

Я начал было выражать свою признательность и самую искреннюю благодарность, но был бесцеремонно перебит.

— Блядь, ну вот ты скажи мне Корнеев, на хрена я так не вовремя из райкома в город поднялся, а⁈ Не знаешь? — тяжко вздохнув, озадачил меня риторическим вопросом товарищ Копылов, — Ты не поверишь, но теперь уже и я этого не знаю! Сидел бы сейчас спокойно в своём районе, как барин и в ус бы не дул! Дотуда эти долбанные москали со своими проверками и репрессиями уж точно, никогда не спустятся!

В условно славянских глазах, которые Копылов всё же поднял на меня, читалась бескрайняя иудейская тоска варшавского раввина. Времён великогерманского орднунга и холокоста имени Адольфа Михалыча. Того самого Шикльгрубера, который в те, не к ночи упомянутые времена, считался лучшим другом всех евреев.

— Ладно Сергей, если у тебя ко мне больше вопросов нет, ты иди. А мне, извини, еще думать надо…

О чем надо ему думать, мой несбыточный тесть так и не уточнил. Великодушно исполнив мою просьбу, он потерял ко мне всяческий интерес. Функция, а не человек. И таки да, хорошо их натаскивают в их Высшей партийной школе. Интересно, какую именно он заканчивал, московскую или периферийную саратовскую?

Немного порадовало меня то, что ко мне не последовало никаких вопросов относительно суеты с награждением. Из этого я сделал вывод, что в панической сумятице, связанной с опустившейся на область московской духотой, вести о моём поощрении в широкие массы пока не пробились. Партийные бомонды области и города в данный момент озабочены более значимыми информ-поводами. Вернее сказать, озабочены судьбами собственных партийно-начальственных задниц.

Тихо прикрыв за собой дверь, я вежливо попрощался с рыжей привратницей. И сделал это, впервые не выходя за рамки приличий и общепринятых норм. А она, в свою очередь забыв про этикет, даже не посмотрела в мою сторону. Также впервые. Молча, сука рыжая, не посмотрела! Вообще-то, в присутственных местах такого высокого пошиба, секретаршам так себя вести не положено. Видать и впрямь, не всё ладно в этом датском горкоме голодного Поволжья…

Пора было возвращаться на галеры в РОВД и продолжать работать опостылевшую работу. А мне этого совсем не хотелось. Категорически! И какого черта я выбрал себе стезю земельного следака? Да еще в органе внутренних дел районного масштаба? Добро бы еще важняком где-нибудь в области или на уровне Союза! Когда есть помощники для неблагодарной черновой рутины и в придачу еще сорок мотоциклистов на посылках… А здесь я почти в самом конце пищевой цепочки и даже не король помойки. Н-да…

С такими мыслями я неторопливо шагал к машине, которую по въевшейся в спинной мозг привычке поставил в соседнем дворе. Лениво размышлял о своих провинциальных тяготах и лишениях, отлично при этом осознавая, что переезжать в Москву желания у меня еще долго не появится. Нет, не поеду я в неё. Даже по приговору суда. Нахлебался я столичной жизни за свою прошлую жизнь до зелёной желчной блевотины. Это только провинциальным сошкам с деревянными ложками кажется, что Москва — это сплошной мёд и сахар. И только поначалу. Пока коренные москвичи на новом месте службы на тебе не сосредоточились и не начали методично выгрызать твой мозжечок. Те самые коренные москвичи, которые тремя-пятью годами до тебя в первопрестольную понаехали. Из какой-нибудь Пензы, Воронежа или Шепетовки. А еще неизбежное наличие тухлых или резонансных дел, работа с которыми это как игра в футбол на минном поле. Там далеко не всегда удаётся проскочить между струек кислотных дождей. Б-р-р…

Хотя, чего уж там, было время, когда мне всё это очень даже нравилось. И поначалу было это жуть, как интересно. И кураж был, и желание перевернуть мир. И, смешно сказать, навести порядок, победив вселенское зло. А теперь, имея конскую потенцию и задор двадцатилетнего пионера, я часто мыслю с философской прагматичностью прожившего жизнь ветерана. Лишь изредка взбрыкивая, отдавая дань глупому энтузиазму юного реципиента. Впрочем вру, не так уж и изредка. Если судить по количеству попыток помножить меня на ноль лихими людишками…

До райотдела я доехал довольно быстро. Отметив еще один плюс несуетной провинциальной жизни. Расстояния здесь далеко не московские и уличного транспорта также на порядок меньше.

— Корнеев! — из «кормушки» витрины ОДЧ окликнул меня дежурный, — Где тебя черти носят? Бегом к начальнику!

Уточнив, что к начальнику, это к Дергачеву, а не к Данилину, я прибавил шагу. Во-первых, Василия Петровича я уважаю и его доброе к себе отношение ценю. Ценю, без всякого юмора, очень высоко. А во-вторых, после своей последней хамской импровизации в его персоналке, я по сей день испытываю некий душевный дискомфорт. И даже некоторое чувство вины. Слишком уж серьёзно он воспринял мой невинный психологический этюд с упоминанием старика Севостьянова.

Грудастая, но всё так же некрасивая секретарша задерживать в приёмной меня не стала. Улыбка на её лице при моём появлении и раньше не была редкостью, но сегодня она в разы превзошла прежние. По выражению сердечного дружелюбия и искренней симпатии.

— Разрешите, товарищ полковник? — прикрыв за собой дверь, вытянулся я во фрунт и преданно выпучил глаза на отца-командира. — Дежурный сказал, что вы меня искали?

Главный мент района, к моему удивлению, смотрел на меня без осуждения. И в целом, особо строгим он не выглядел.

— Почему тебя найти никто не может? Из прокуратуры ты уже час, как отбыл! — всё же не удержался подпол от резонного упрёка, — И почему твой начальник не знает, где тебя искать?

Вопросы, которые задавал Дергачев, в любое другое время сподвигли бы меня на немедленные и аргументированные оправдания. Но сейчас я копчиком чувствовал, что меньше всего начальника Октябрьского РОВД волнует моё разгильдяйство.

— После прокуратуры я в горком партии заезжал, Василий Петрович! — без промедления начал я резать правду-матку, — Меня товарищ Копылов вызвал к себе на инструктаж!

А эта часть резанной матки была уже не столь правдивой, как предыдущая. Но и она всё так же оставалась восхитительно неопровержимой. Не верил я, что Дергачев решится проверять мои слова и посмеет беспокоить товарища Копылова.

С минуту мою физиономию препарировали неуютные начальственные глаза. И снова я чувствовал, что причиной тому не мой наполовину фуфлыжный ответ про вызов в горком.

— Помощник Данкова звонил! — после паузы и со значением в голосе, произнёс подполковник. И снова умолк, следуя фирменным традициям МХАТовских корифеев.

Я тоже не стал метать бисер перед руководством и суетливого любопытства, вопреки ожиданиям шефа, не проявил. Пожирая начальство немигающими глазами, я вытянул позвоночник в струну и прижал кулаки к швам брюк. Лимит по искромётному словоблудию я недавно исчерпал досуха. И потому теперь золото для меня, это смиренное, и откровенно тупое молчание. Как у планово обосравшегося телёнка.

— Этот московский Севостьянов позвонил генералу и велел тебя направить к нему. И якобы, тоже для инструктажа! — не дождавшись от меня лейтенантского мельтешения и встречных вопросов, наконец-то разродился Василий Петрович разъяснением, — Адъютант сказал, что москвич тебя уже два часа найти не может! Честное слово, лейтенант, уж ты бы как-то взял себя в руки и сорганизовался, что ли! Такие люди своё время на твои поиски тратят! Тебе, что, трудно было Данилина насчет горкома уведомить или хотя бы дежурного предупредить?

— Виноват, товарищ полковник! Исправлюсь! — еще шибче распахнул я и без того предельно честные глаза, — Мои действия, Василий Петрович? Какие у вас будут распоряжения?

Подполковник едва заметно поморщился. Я понял, что в искренность моего подобострастия он ни фига не верит. И что моё верноподданническое кривляние должного отклика в его душе не встретило. Поэтому я вернул на лицо выражение относительной вменяемости и принял стойку «вольно».

— Скажи, лейтенант, чем всё это закончится? — вдруг обратился ко мне Дергачев с вопросом, которого я ожидал меньше всего, — И это… я тебя очень прошу, ты только придурка больше не изображай при мне! Пожалуйста! Не еби мне мозги, сделай мне одолжение! — молниеносно пресёк мои поползновения многоопытный волчара, — Этот Севостьянов и правда, твой дед? — испытующе прилип взглядом к моим глазам любопытный до генеалогических подробностей начальник.

Всё указывало на то, что шутки закончились еще вчера. Да мне и самому не шибко хотелось изгаляться перед этим мужиком.

— В какой-то степени, товарищ полковник! Дальний дед. Можно сказать, седьмая вода на киселе! — степенно и с достоинством начал я выкручиваться. Зная наперёд, что признайся я, что тогда в машине пошутил и пощады мне уже не будет. Начальство своего прилюдного испуга и, тем паче, замешанного на растерянности, никогда не прощает.

Дергачев скептически поджал губы, но продолжать расспросы относительно моего родства с главным москвичом не стал. Подозреваю, что он просто не захотел унижаться, выслушивая моё враньё. Мудрый мужик!

— Я точно не знаю, товарищ полковник, но полагаю, что москвичи ограничатся обкомом и городской прокуратурой! — осторожно высказал я своё, почти ничем не подкреплённое, предположение. — Я, конечно, могу ошибаться, но, если опираться на материалы дел по «ликёрке» и по драмтеатру, то это самый вероятный прогноз!

— Ну-ну… — как-то не очень уверенно согласился со мной подполковник, — Тут главное, чтобы по нашему райотделу рикошетом не прилетело! — продолжая, как в зоопарке, рассматривать меня, высказался Дергачев, — А ты пока езжай к этому своему Севостьянову, а то он снова нашего генерала озаботит твоими поисками!

С тоской вспоминая про ожидающие меня в сейфе дела, я двинулся на выход. С Григорием Трофимовичем Севостьяновым мне шутковать хотелось еще меньше, чем с Дергачевым. Этот мощный старик, если посчитает, что пришло время на меня рассердиться, то одним щелчком своих фарфоровых зубов перекусит меня пополам. И никакая Пана мне не поможет.

Поскольку место, где ждёт меня дед, мне не озвучили, то вывод напрашивался только один. Изменять это место нельзя. Значит, ехать надо в тот невзрачный особняк, где цековский старик принимал нас с линейным полковником Дороховым.

Процедура проникновения в конспиративную цитадель кровавой гэбни осталась прежней. Звонок, калитка и молчаливый провожатый с лицом потомственного вертухая. И помещение, в котором меня ожидал генерал-полковник партийно-гэбэшных войск, было всё то же.

— Чего встал, проходи! — глядя на меня поверх очков, скрипучим голосом распорядился дед, — Всё-таки бардак у вас в МВД! Два генерала какого-то лейтенанта полдня найти не могут! У нас в Комитете пятнадцати минут хватило бы! Потому что порядок!

— Это вы себе льстите, товарищ генерал! — не смог удержаться я от того, чтобы не огрызнуться, — Нас, ментов, ноги кормят и потому мы свои жопы в кабинетах не отсиживаем! Между прочим, на нас каждый день и в непрерывном круглосуточном режиме преступления сыплются! И, худо-бедно, но мы их раскрываем! Вот потому и нет у нас возможности свои яйца высиживать в тёплых кабинетах! Мы, товарищ генерал, годами работаем в режиме аврала, а ваши только справки пишут, да кроссворды отгадывают до достижения полной выслуги лет! С девяти и до восемнадцати. На десятилетия планируя свои разработки в отношении отъезжающих евреев и беспонтовых диссидентов.

Я резко осёкся, заметив, как удивлённо вылупился на меня Севостьянов. Без злобы, но и без симпатии. И чего это меня так торкнуло? И вдруг на горькую, но на правду, потянуло?

— Эк тебя разобрало! — хмыкнув, сочувственно покачал Трофимыч головой, — А, что, это ты очень удачно место выбрал, лейтенант! И собеседника. Чтобы Контору хаять! Интересно, где ж это ты, Серёжа, таких критических воззрений набрался? И чем тебе так Комитет не угодил? Ты объясни, когда и чем он так тебя обидел?

Севостьянов вроде бы и улыбался, но щелки его сузившихся глаз, как мне показалось, сочились гастрономическим интересом. Так-то оно бы и ничего, но с этим плотоядным интересом смотрел он в эту минуту на меня.

Рассказывать генерал-полковнику, как алчные птенцы Феликса через каких-то двадцать лет, словно пираньи, начнут дербанить родину на куски, я посчитал нецелесообразным. И даже очень вредным для собственного здоровья. В лучшем случае, окажусь в славном городе Казани на улице Волкова. Там, где Васю Сталина лечили от нехороших мыслей. Соседствовать с Наполеоном и Гитлером в одной палате до своих самых последних дней, мне почему-то не улыбается. А про худший вариант даже и думать не хочется. В любом случае, выдворение за пределы соцлагеря, как злостному антисоветчику, мне вряд ли светит. Просто-напросто утилизируют. Без каких-либо затей и где-нибудь в среднем нечерноземье. Закончу свой жизненный путь под ржавым безымянным столбиком с номером и всех делов!

— Ты чего, Сергей? — Севостьянов уже не щурился, а смотрел на меня с лёгким сочувствием, — Перетрудился? Или перенервничал?

— Всего понемногу, Григорий Трофимыч! — благоразумно решил я не пускаться в долгие оправдания, — Правы вы, устал я воевать с системой. И по башке получать тоже устал, вот потому, наверное, меня и клинит! — я обреченно вздохнул и безрадостно развёл руками.

— А тут еще у будущего тестя неприятности по службе из-за меня образовались. Честное слово, жалко мужика, ведь не самый он плохой коммунист в парторганизации этой области! — еще раз вздохнул я, показывая тем самым, насколько удручен превратностями своей судьбы-мачехи.

— Тесть? — в удивлении нахмурился Севостьянов, — Какой еще тесть? И откуда он у тебя, этот тесть? А как же Эльвира? — не прекращал абсолютно неподдельно удивляться всевидящий и всезнающий гэбэшник. Не замечая моего потаённого злорадства.

Эх, чекисты, мать вашу за ногу! Всё-то вы знаете и всё-то вы контролируете! Фетишисты самонадеянные! С понтом под зонтом, а сами под дождём! Херово вы меня и моё окружение изучили! Вы и Союз точно так же бездарно просрёте! А потом, когда народ на улицу выйдет, то вы из своего центрального офиса на Лубянке обоссытесь даже нос высунуть. Когда вашего Феликса, как висельника, с постамента тросом за шею сдёрнут! Будете ссыкливо из-за штор, как крысы, выглядывать в окон. И бздливо кулачки сжимать в бессильной злобе. Об одном только мечтая, чтобы народ и вас вешать на столбах не начал. Но зато потом уже отыграетесь по полной! С максимальной выгодой для своих чистых рук и горячих сердец.

И опять я не стал понапрасну драконить старика. Дабы не прослыть в его глазах свихнувшимся полудурком. Вместо этого, я начал в красках расписывать, как настрадался от обкомовского пидараса Матыцина мой почти тесть. Который беззаветно служит родной партии на посту заведующего отделом административных органов городского комитета. Тот самый Сергей Степанович Копылов. Человек, в высшей степени порядочный и кристально честный. Строго придерживающийся принципов демократического централизма и Устава коммунистической партии Советского Союза.

Григорий Трофимович моего пламенного монолога не перебивал и даже делал какие-то пометки в своём блокноте. У меня появилась робкая надежда, что удастся как-то отплатить добром наташкиному отцу за его, в общем-то, бескорыстную помощь. Как ни крути, а, если бы не он, то не видать бы Стасу ни жилья, ни мебели в это жильё.