Старый, но крепкий 10

Глава 1

Лаборатория встретила меня гулкой тишиной, запахом реактивов, исходивших от банок с ингредиентами на полках. Там, за толстым стеклом, в мутноватых растворах, покоились органы духовных зверей. Сердца, перевитые жилами; легкие, мускульные волокна. Материал, который пригодится как алхимику, так и химерологу.

Перво-наперво я выпил очередную порцию бодрящего зелья. Горечь, уже привычная, разлилась по языку и горлу. Усталость отступила, но не исчезла. Третьи сутки без сна, весь в делах, расчетах, вычислениях. Мозг гудит, а зелья дают только временное облегчение.

Подошел к центральному столу, отодвинул в сторону кипы исписанных формулами листов и поставил на стол банку, до половины заполнив ее нужными алхимическими жидкостями.

Лечебный эликсир, даже самый лучший, Рику и всем, кто выпил эликсир карательный, не подойдет. Сам я тоже править их не стану — это с Квейтом можно было постараться, можно было растянуть лечение на месяц, а здесь у меня времени нет.

Зато я могу создать лекаря. Организм, который сам справится с тем, чего и лучшее зелье не сделает — перестроит, заместит, заново вырастит часть духовного тела.

В ингредиентах недостатка не было. Я начал с основы — длинного, гибкого хребта ледяной змеи, добытой в высокогорьях. Положил на стол, лишнее отрезал ножом,

Из другой банки достал паразита, живущего в одном из духовных зверей. Уже из него извлек плотное, крохотное сердечко. Пальцами, окутанными тончайшим слоем собственной Ци, принялся мять, сжимать, растягивать это сердце. Я вплетал в его структуру нити змеиных энергетических каналов, переплетал эссенции и встраивал органы друг в друга, определяя для них новые функции, заставляя становиться тем, что мне нужно.

Час за часом существо обретало форму. Длина — с человеческий позвоночник. Тело сегментированное, как у сколопендры, но вместо лапок — сотни щупалец из жил духовных зверей, предназначенных для тончайшей работы внутри энергетических каналов. Оно лежало на столе, тонкое, испачканное в крови тельце, отвратительное для тех, кто не сможет понять предназначение этого духовного инструмента, но для меня оно стало очередным вызовом, который я преодолел походя. Теперь не нужно будет месяцами убирать последствия карательного эликсира, или отказываться от культивации потому, что какая-то ядовитая тварь впрыснула тебе в руку или ногу яд, уничтожающий энергоканалы.

Всего-то и нужно, приложить к своей спине такую химеру, она отключит сознание, прорастет в твоем теле, обнаружит все недостатки тела духовного и поправит их, ориентируясь на образ, каким должен быть идеальный организм. Мягкое, осторожное вытеснение больного здоровым.

Существо дрогнуло. Его сегменты зашевелились, отростки колыхнулись, но прежде, чем оно окончательно пришло в себя, я подхватил его двумя пальцами и закинул в подготовленную банку.

Если на Рике сработает, то сработает и на остальных. Но времени на эксперименты нет, как нет его и на сон. Нужно в филиал — часы показывают восемь часов утра, а я дал указания работникам Крайслеров, чтобы собрали всех гвардейцев для планерки и новых задач.

Воздух в здании Крайслеров все еще несет в себе медный привкус, несмотря на все старания уборщиков. Он въелся в камни, в дерево полов. Поэтому Дориан ведет меня во временный зал для совещаний, более скромный, где пахнет куда приятнее.

Да и гвардейцы не сочтут сбор на месте, где убили их прошлых хозяев, нехорошим намеком.

Бойцов гвардии собралось тридцать семь человек, как мне говорит Дориан. Он упоминает, что должно быть больше пятидесяти, но кто-то не пришел. Кто-то предпочел отправиться в столицу, не встречаясь с новым Крайслером, о котором ходят нехорошие слухи. Кто-то пропал. Кто-то затаился и обязательно пожелает встретиться со мною позже.

Когда я вошел, разговоры смолкли, а взгляды — тяжелые, оценивающие, злобные и равнодушные — впились в меня.

Все гвардейцы в чистых хаори с гербом Дома. Практики от второго до четвертого ранга (пусть последний был и один-единственный), вроде бы выглядят все хорошо, готовые слушать и внимать, но в глазах читалась настороженность, усталость. А если присмотреться к бледноватой коже, к пальцам, что время от времени подрагивали в нервном тике, становится понятно, что каждого в этой комнате что-то гложет.

А если разбираться в зельях усиления, коими Крайслеры щедро пичкали свою гвардию, то поймешь, что практиков гложет (даже — глодает) алхимическая дрянь.

— Здравствуйте, уважаемые, — начал я просто и вежливо, но не раньше, чем умостился во главе стола.

Видимо, не такого от меня ждали «уважаемые», потому что практики напряглись еще сильнее, пусть внешне постарались этого не показать.

— Меня зовут Китт. Китт Крайслер. Все вы слышали о том, что случилось на третьем этаже, во время моего вхождения в Дом. Возможно, слышали разные версии. Так вот, разговоры о том, якобы я вырезал ни в чем неповинных господ — всего-лишь беспочвенные слухи. Наверняка вы сами подмечали за последнее время изменения в поведении как Фаэра, так и остальных. Наверняка обращали внимание, что они стали менее человечны, более жестоки, стали заботиться только о своих интересах. Все это было влиянием злых сил, либо — их новой сущности. Жрецы и стража еще разбираются, кто виноват и что с этим делать. Но позвал я вас не за этим.

Я обвел людей взглядом. Слушали меня очень внимательно.

— Я не урожденный Крайслер, это так, и многого про здешние порядки не знаю. Но мне доводилось общаться с вашими коллегами из столицы, так что я осведомлен о некоторых ваших проблемах. Например, о том, что вы каждый месяц употребляете курс алхимических зелий, чтобы не умереть от алхимии, уже употребленной. И у меня есть кое-что, способное вас порадовать.

Я неспешно извлёк из внутреннего кармана плаща бархатную шкатулку. Поставил ее перед собой. Внутри приглушенно звякнуло стекло.

А потом я поднял крышку той шкатулки и показал десять аккуратных флаконов из темно-синего стекла. На каждом выведена серебристыми чернилами цифра — от единицы до десяти.

— Десять дней, и любой из вас полностью исцелится от нанесенного вашему организму вреда, — произнёс я негромко. И главное, не обманывал — в каждом из флаконов плескалось столько эссенций чистоты, здоровья и сопутствующих им, что организм уж точно придет в норму.

Раньше я был ограничен в средствах. Теперь же, с доступом ко всевозможным компонентам, какие только пожелает душа, я ударил по многокомпонентному яду златом.

— К сожалению, вашу клятву, ту силу, что держит вас на службе, я разорвать не могу. Но эти зелья снимут ту тупую, изматывающую боль, что терзает ваши тела даже во сне.

— От чего такая доброта, господин Китт? — спросил наконец один из них — коренастый, с грубым шрамом, пересекающим бровь. — Чего вам от нас за то нужно?

— Нужно, чтобы вы помогли защитить стену от тварей.

— Вы можете приказать, — не согласился шрамобровый детина.

— А вы можете просто не прийти, — развожу руками. — Или биться, спустя рукава, озаботившись целиком и полностью своим выживанием. Или еще как-то обойти приказ. Сколько вас здесь? Вас чуть более тридцати. А приказ собраться здесь передавали пяти десяткам. Не мне вам рассказывать, что есть возможность обходить приказы — вы в этом поднаторели похлеще, чем я.

Никто из собравшихся не истерит, не говорит, что они просто сменяют один ошейник на другой. Все видят разницу, и не настолько наглы, чтобы потребовать противоядные зелья без всяких обязательств. Я выложил на стол их свободу.

— Вы принесёте на алтаре Храма клятву, что весь следующий год вы будете защищать Крепость и Заставный от любой угрозы со стороны Диких земель. Со всей отдачей и до последнего дыхания.

Мужчина со шрамом чуть сощурился. Понимает, что нарушить клятву, данную на алтаре живого бога — куда сложнее, чем данные Крайслерам обещания. По крайней мере, я не слышал, чтобы с крючка клятвы в Храме кто-то слезал, а вот о сбежавших гвардейцах знаю.

— Год клятвы, а потом — жизнь на цепи?

— Ваша нынешняя служба — это медленная казнь, думаю вы и сами это понимаете. Я предлагаю вам год, в течение которого вы не будете каждое утро проверять, не откажут ли ноги или печень. Да, я понимаю, что скорее всего этот год проживут не все. Однако и шанс выжить и победить есть. Вы — не единственные, кого я притащу на стену.

Пауза затянулась. Гвардейцы Крайслеров смотрели на меня, взвешивали мою решимость, а кто и давил взглядом.

— Еще мне нужно, чтобы двое из вас согласились отправиться в столицу, — добавил я. — Я перемещу вас туда порталом. Нужно, чтобы вы вышли на столичных гвардейцев Крайслеров и передали им все, произошедшее здесь. И мое предложение передали тоже — все, кто согласится защищать стену, получат противоядия.

— Мы еще не знаем, противоядие ли это, — возразил шрамобровый.

— Да, — киваю. — Но получит эти зелья только тот, кто поклянется год защищать крепость. Можем даже клятву обговорить, чтобы вы были спокойнее — не сработает зелье, не выведет токсины, значит, будете свободны.

После этой беседы снова сходил в цех, проконтролировал варку эликсиров для Вальтеров. Потом — встретился и договорился с Риком и прочими травмированными о начале лечения. И наконец, уже под вечер, завалился спать.

И снились мне сны о том, чего не случилось и никогда не произойдет, но произойти могло.

Будто со стороны смотрю, как на стену Крепости, где уже стоят боевые порядки практиков, выходит синеватый человек, в котором я с трудом могу узнать себя самого.

Человек этот сосредоточился на освоении техник льда. Настолько сосредоточился, что посинела его кожа, кожа эта продубела, и пробить ее нельзя обычным, не артефактным оружием, сколько ты ее не бей. Невозможно прокусить клыками или порвать когтями. Настолько продубела, что и сама начала отдавать во внешний мир частички грызущего его холода — практиков, мимо которых он идет, окатывает волнами лютой стужи, заставляет дрожать. Настолько погруженный в ледяные мистерии, настолько сроднившийся с ними, что и не сказать, бьется ли в нем сердце, движется ли что-то по жилам.

Он согласился на предложение духовного зверя на горе Тянь-шань: сперва отдал ему в обмен на силу горячие жизни практиков школы Небесного гнева, а затем, приняв и усвоив данную в дар силу, поглотил и душу духовного зверя, выпил, вытянул, выморозил из него жизнь, тепло и силы и поглотил их, шагая на четвертый ранг.

Практик настолько сроднился с ледяной Ци, что и сам подобен живому элементалю, а от человека остался только отточенный, холодный и бесстрастный разум. Эмоции же ПРОМОРОЖЕНЫ, эмоции ЗАСТЫЛИ. Все, что он испытывает, все, что позволить себе может — это легкая скука буквально ко всему. Он уже привык испытывать ее, и привык ничему не удивляться. Жизнь потеряла краски, а из желаний осталось только стремление к еще большей силе и развитию. Он помнит, что раньше желал другого, и на стену пришел для того, чтобы помочь людям, чтобы остановить эту волну.

И он может сделать это. Практик пятого ранга, сосредоточенный на ледяном развитии, с помощью системы ставший сильнейшим практиком королевства, может одним мановением руки нарастить и утолщить стену Крепости с помощью духовного льда, превратив Крепость в непроходимую преграду, в которую твари могут биться веками без особого для этой стены вреда. Он может сделать выше горные хребты, может поселить туда духов ветра, чтобы сбивали и промораживали всех тварей, которым хватит умения залезть наверх этих ледяных хребтов, чтобы топили и утягивали их в снег.

Он поднимает руку на уровень груди, и окружающие практики едва не падают (а кто-то все же валится) на колени, потому что ноги их не держат — даже их урезанных чувств хватило от осознания, какую мощь держит стоящий перед ними практик стихии льда. Он словно само мироздание ухватил за сиську — грубое, но весьма верное по силе сравнение.

Только вот рука не идет выше, не растет лед на стене, не покрываются слоями льда и снега хребты слева и справа от Крепости. Практик от чего-то медлит секунду, другую. А при попытке осознать свои чувства (зачеркнуто) мысли понимает, что ему вдруг становится не интересно защищать людей. Он и так видел в этом мало смысла, но действовал больше по инерции, по составленному ранее самим собой плану.

Он еще мог понять, зачем тратить на ледяную технику свои силы, но не может понять, зачем тратить свою жизнь, зачем пережигать энергоканалы, пропуская по ним чудовищное количество сил. Это отдалит его от перехода на следующий ранг, на ранг самого настоящего бога.

Поэтому с недоумением и страхом смотрят на него окружающие практики, когда он оборачивается и шагает со стены внутрь Крепости. Разлетается брусчатка, когда на нее приземляются его обледенелые ботинки, а потом практик шагает к Храму, к Гуань-ди. Бог почти пробудился, но именно что ПОЧТИ — практику льда не составит труда заковать бога в лед, проморозить до самой глубины его сущности, вымораживая то, что способно нанести ему вред, а потом поглотить и усвоить все эссенции, что обрели ледяные оттенки. И самому стать практиком шестого ранга, богоравным. Бродить в сердце бури по миру, поглощая сильнейших практиков и духовных зверей.

Может, хоть тогда в его заледенелом сердце что-то полыхнет, и придет ответ на вопрос — для чего это все?

Сон сменяется. Я просыпаюсь от нежного прикосновения: теплые пальцы с легким запахом жасмина и чего-то пряного осторожно массируют мои виски.

— Хозяин, — шепчет густой, медовый голос прямо у моего уха. — Вас беспокоили кошмары. Вы приказали будить вас, если такое повторится.

Открываю глаза и вижу, как надо мной склоняется Лили, главная из моих служанок. Она почему-то весьма напоминает жену брата — полное сходство, будто я настолько оскотинел, что решил забрать у Самира все.

Мотаю головой, отмахиваясь от непривычных мне мыслей и любуюсь волосами цвета воронова крыла, что рассыпаны по обнаженным плечам девушки, едва прикрытым полупрозрачным шелком цвета зари. Тяжелая, пышная грудь, которую едва сдерживает наряд, заставляет шелк натягиваться в соблазнительном напряжении. Ее глаза, большие и темные, смотрят на меня с безраздельной преданностью и ожиданием приказа. Любого — только выскажи. В них нет ни капли собственной воли, только обожание и жажда служить.

Я поднимаю руку, и девушка льнет щекой к моей ладони, как котенок, ищущий ласки. Кожа бархатистая, теплая.

Мысль, что я мог стать синекожим практиком стихии Льда, кажется мне пустой и глупой. На деле лучший путь — путь тонких ароматов, невидимых паров, капель, меняющих сознание тех, кто их вдохнет.

Алхимия — вот что правит миром. И во главе этой алхимии должно стоять подчинение. Как глуп я был раньше — ломился сквозь запертые двери, пытался практиковать и культивировать, заставлял свое тело страдать. Только потом до меня дошло — зачем ломать стену, если можно заставить того, кто ее строит, принести тебе каждый камень? Зачем тратить время и силы, истекать потом, если можно купить чужую верность или украсть память человека, который достиг вершины в бою на копьях, в медитации?

Он все равно даже не вспомнит о том, что у него такие знания были, так какая разница?

Я встаю с ложа, и шелковый халат ложится на мои плечи сам собой — его тут же, не касаясь меня, поправляют нежные руки. Я выхожу в лабораторию — сердце особняка. Здесь тихо шипят перегонные кубы, мерцают разноцветные жидкости в хрустальных ретортах, на полках рядами стоят склянки с сотнями эссенций. Здесь рождается власть, что подчиняет души.

Слуги доложили, что из Заставного (это еще где?) прибыл гонец. Какой-то тысячник из Вальтеров, оставшийся без армии, умоляет о помощи. Он желает знать, может ли великий алхимик Вейдаде создать зелье, которое обратит духовных зверей в бегство или сделает воинов непобедимыми.

Я позволяют привести его в приемную, и сам иду туда.

Человечек, в покрытом пылью плаще, падает на колени посреди зала. Его глаза дики, в них горит страх за королевство, за людей. Он бормочет, упоминая какую-то абстрактную «честь». Он говорит о… о моем долге? Что мне надо чем-то пожертвовать? Ха!

Но я слушаю его, слегка откинувшись на спинку. Рядом, как живая скульптура, замерла Лили, держа кубок с вином, куда уже подлито зелье покорности. Я смотрю на вояку, но вижу не человека, а… ингредиент. Прекрасный, сильный, наполненный волей и страстью дух. Из него получился бы восхитительный эликсир одержимости!

Или, если разложить его душу на составляющие и правильно их настоять — основа для целой серии зелий фанатичной преданности.

— Твоя вера в народ трогательна и заслуживает награды, — говорю я наконец. — Выпей, удались в свои покои, и через час я дам тебе знать о своем решении.

Лилия подходит к тысячнику и подносит ему тот самый кубок.

— Выпей, — говорю я. И он пьет. — Выпей и обрети покой. Забудь про обреченную крепость. Останься здесь. Служи более великой, более чистой идее. Служи мне.

Он смотрит то на зелье, то в мои глаза, то на приятные формы Лилии. Я вижу, как борьба в нем угасает, вытесняемая дурманящим ароматом, моими словами и подавляющей роскошью моего мира. Его миссия, его долг кажутся здесь такими призрачными, такими… чужими.

До меня и прежде долетали слухи, что на севере Руанского королевства звери атакуют крепость, которая защищает людские земли. Кричалы зазывают людей на битву, говорили, что сметена регулярная армия, которой заведуют Вальтеры… Но какое мне до того дело?

Меня не волнует судьба королевства. Я давно уже обработал земли вокруг Вейдаде зельями, которые отпугнут любых зверей. А до прочего мира мне дела нет.

И снова сон сменяется.

Чуть вздрагиваю и смотрю на накатывающую орду. Только в этот раз не со стены Крепости, где стоял практик Льда, а чуть в стороне, с пригорка.

Я не тратил силы на таинство боя на копьях, на изучение зелий, на постижение стихий. Все свое время в этом мире, все свою Ци я отдал освоению иной грани своих сил. Я не тратил время и силы на занятия с копьем, не варил зелья. Я раз за разом осваивал и изучал техник секты Тьмы, став настоящим сыном той силы, что приходит ночами, а днем прячется в самых протяженных пещерах, в самых глубоких подвалах.

Орда ревет, земля дрожит от копыт и когтей. Практики на стене собирают духовную силу, жгут пламенем, бьют с небес молниями.

А я делаю шаг. Просто шаг. Только не вперед, а в тьму. В тот чудовищно мелкий прокол между «здесь» и «там».

Мгновение полной, всепоглощающей тишины, пустоты, темноты…

… и миг спустя я выхожу на стене. Но выхожу не один — ладонь сжимает длинный лоскут чернющей тьмы. Крохотная, по меркам пространства, где я только что был, частица — черная, темнее самых черных красок. Даже практик секты Тьмы не может разглядеть в ней оттенков и очертаний.

Я дергаю ладонью, как стряхивают с перчатки налипший снег, и лоскут отделяется, и плывет в воздухе в сторону волны духовных зверей. Обманчиво-неторопливый, как сползающая со стола скатерть, летит вперед и накрывает первого зверя. Он не пронзает врага, не режет, не брызжет кислотой. Просто обволакивает. И там, где был волк размером с быка, остается пустое место. Нет даже влажного пятна на земле. Тварь не успела закричать, не успела взвыть, просто исчезла.

Когти бьют по Лоскуту — и исчезают в нем беззвучно, вместе с конечностями. Плевки яда, сгустки пламени — все гаснет, все втягивается в эту абсолютную черноту. Самых сильных тварей, чья Ци пылает, подобно костру, он оборачивает собой целиком, поглощает, а затем летит дальше.

Это даже не напоминает бой. Лоскут разрастается, плывет по рядам орды, оставляя пустую полосу.

Перестают сыпаться со стены заклятья. Меня находят люди, ликующие, обезумевшие от неожиданного спасения. Хлопают по плечу, орут в ухо, трясут за руки.

— Китт Бронсон! Ты спас Крепость!

— Легенда!

— Чемпион, мать твою!

Я смотрю на них, но даже не улыбаюсь. Я вижу, что с каждой поглощенной тварью, с каждой искрой погашенного света, с каждой порцией растворенной плоти и Ци — он становится чуть больше. Чуть плотнее. Если раньше он был размером с покрывало, то теперь он шире тени от грозовой тучки.

А еще — я им не управляю. Я просто призвал его, и никак не могу контролировать.

Орда отступает, а тех, кто не отступает, сжирает черный, ненасытный барьер.

Я медленно отвожу взгляд от этого зрелища, отцепляю хватающие меня руки и иду прочь.

Я не знаю, как им сказать. Как объяснить, что я не герой. Что я — всего лишь тот, кто приоткрыл дверь во тьму и выпустил наружу то, что веками тихо росло на изнанке реальности, питаясь забытыми страхами.

Расправившись со зверьми, эта тьма вернется к стене, за которой теплится столько ярких, шумных жизней. Она прилетит обратно, на всполохи техник и на сияние душ практиков.

И продолжит жрать.