Та сторона

Когда мне станет три тыщи лет,

я буду, может, едва ли жив.

Я буду, может, едва ли свет —

а лишь абстрактные миражи.

И мир изменится навсегда,

не станет больше знакомых мест.

Настанет время – и вот тогда,

плевать на сотни плохих примет,

я буду – не отводи глаза —

я буду помнить лишь о тебе.

Крис Меклебуст

Глава первая. Сонный паралич

1

С самого детства меня преследовала мысль о том, что в глубине моего сказочного сна, когда мое тело недвижимо, а рассудок мне неподвластен, я открою глаза и увижу нечто, о чем знаю лишь по рассказам. Сонный паралич. Весьма распространенное явление. Нет ничего мучительнее, чем оказаться в оковах безликого страха и лицезреть весь этот ужас, не имея шанса что-либо предпринять. Отсутствие контроля над телом, полное онемение рассудка, ощущение присутствия чего-то чудовищного позади, ползающие по телу кисти холодных рук, шевелящиеся тени, смех, доносящийся с самого котлована дьяволов, а самое страшное – оттуда невозможно сбежать. При одной только мысли об этом мои ноги подкашивались и я становился слаб. Меня мучала бессонница, и это вполне очевидно: в минуту, когда я смыкал свои веки, тело пронизывал зуд и все вокруг становилось до того громким, что, казалось, еще секунда, и я сойду с ума. Рассудок мой верно и медленно покидал меня, я видел призраков, самых что ни на есть настоящих.

Именно поэтому я оказался посреди незримой ночи под блеском бледного серпа луны, и шел мимо полуразрушенных зданий, из окон которых не люди, а тени наблюдали за мной. Свет одиноких окон не отражался домашним теплом, я не чуял биения сердца среди развалин чужеземных мне обиталищ. Здесь не было жизни. От нее остался жалкий клочок, одинокий призрак, соскальзывающий с кончиков пальцев. Я не переставая чувствовал топот хрупких детских ног за моей спиной, но стоило мне обернуться, они исчезали и оставался лишь шепот, доносящийся эхом до моих ушей.

Порывистый ветер ударял в лицо и я уже было пожалел о своей затее, но вот он – дом одинокой старухи, что славится своей черной, как смоль, магией. Из накренившейся трубы низвергался дым и копоть, в щелях окон, забитых досками, мелькали блики огня и людских теней; мне страшно было приближаться к ее пристанищу, страшно было даже думать о том, что ожидало меня внутри. Но я был уже там, я аккуратно толкнул входную дверь, и ее петли взревели тяжким хрипом. И тут я увидел фигуру… Даже не фигуру, а только ее пятно! Кривое, изогнутое, с длиннющими пальцами на тонких морщинистых руках; с седыми, как паутина, волосами, что не спадают, а парят над ее головой; обернутое в рваную шаль, которой невозможно согреть застывшее во времени старое тело. Стояла она, старуха Клеменсе, сама смерть в человеческом обличии, и ничего кроме скорби я не видел на ее искореженном сером лице. Морщины сползали мешками на хмурый лоб, глаза, окутанные седой пеленой, безразлично глядели в мои. Ее погнутая фигура двинулась, и корявый окоченевший палец приказал войти.

Не без смятений я решился на этот шаг, и в доме ее меня ожидала древность. Ни единого намека на отголоски цивилизации; холодные деревянные стены покрывал вековой мох; висели изодранные гобелены, потерявшие поэтическую ценность; горели желтые восковые свечи и сотни истлевших фолиантов громоздились на тесных полках. Она вошла за мной следом, угрюмая, точно ведьма, кривя гнилыми остатками зубов и ворочая белесым языком. Я открыл было рот, дабы представиться перед ней, но она прервала меня:

– Знаю! Я все знаю… – сказала она шепотом. – Нечистый страх тобой овладел и неспроста! Я вижу как парит над тобою несчастие, чую запах его, что навлекает тебя на грех, но вижу и страсть твою! Вижу смятение твое и чистое, блистающее безумие! Оно накрыла тебя вуалью, а ты слеп! Гробовая пелена тебя накрывает и страхам твоим вскоре придется сбыться…

– Но как же… – вдруг подорвался я.

– Сядь, – она оттолкнула меня и я повалился на толстый ящик. Сила, с которой я летел на него, заставила запрокинуть голову и увидеть ее потолок, кишащий червями и насекомыми. Они копились в точности надо мною, и я ощутил холодный ужас в застывшем сердце.

– Тебе известно, – сказала она по-змеиному. – Тебе известно о демонах, порождаемых страхом, и ты боишься… Да! Ты боишься… Того забвения во сне людском, того тихого пожирающего дурмана, но оттого лишь продолжает расти недуг твой. И грядет неизбежное, неотвратимо грядет! Так возьми же это, возьми, – она вложила в мою ладонь амулет, обвязанный черной нитью. – И храни его на своей груди, не снимая.

– Я просто хочу узнать, как мне бороться с этим…

– Т-с-с, – зашипела она, – Слышишь, как тучи сгущаются над теменем?

Я не мог не думать о кишащих тварях надо мной, они ерзали, временами падали на старуху, я слышал, как хлюпают их влажные мерзкие тела.

– То, чего ты боишься, имеет иную форму… Люди именуют его параличом, но они ошибаются… Лишь изредка появлялся он в своем настоящем обличии, и на тебя упал его крест, – ее желтый дрожащий ноготь указывал на меня. – А теперь иди. Здешним бедолагам и так хватает проблем. Ну же! Ступай!

Мне нечего было делать, я тут же сорвался с места и побежал, не решаясь оглядываться, страшась поглядеть наверх, дабы не видеть сгустка омерзительных насекомых. Я бежал, и тени живых покойников преследовали меня, они закрывали двери, тушили свечи, прятали прочь исхудалых детей, а я бежал и крепко сжимал в руке обвязанный черной нитью амулет. Я бежал от мрака ее гнилого дома, от ее паучьих волос; бежал от зыби по телу и пытался бежать от себя.

2

С того дня прошло три года. Когда мне позвонила моя подруга Кейт, я сидел в одном из лондонских баров и медленно потягивал виски, прикуривая сигарету. На столе лежали зажигалка, чашка из-под выпитого кофе, а под рубашкой в мою грудь упирался амулет. Я не снимал его ни разу, даже когда принимал душ или ложился спать. Развязать черную нить не решался, так как не понимал функции, какую она несет. Вот только с того самого дня я спал крепко и преспокойно, ничего не тревожило мой дух, ничего не предвещало беды. Недуг, настигнувший меня когда-то, отступил. Я ликовал над своей победой.

– Привет, как ты? – спросила Кейт, как всегда любезно.

– Привет, – ответил я, – Неплохо. Коротаю время в баре Джонсона. Как у тебя на фронте?

– Ты не поверишь своим ушам! – ответила Кейт. – Вернее глазам! Приходи в центральную библиотеку к двум, я тут такое раскопала!

Кейт. Моя верная любимая Кейт. Она всегда отличалась необъяснимой тягой ко всему необычному и мистическому, даже дух захватывает от ее историй. Стройная и прелестная, она была бы хорошей партией любому мужчине с незапятнанной репутацией и хорошим парфюмом, если бы хотя бы один мог совладать с ее манией. Кейт даже не книжный червь – книжная анаконда, последнюю ее фразу за прошедшие три года я слышал по меньшей мере раз десять.

– Буду в три, – ответил я.

– Будь в три, только меня уже не будет. В общем я все сказала. Пока! – снова ее любезность. Не успел я ответить, она уже сбросила трубку.

Настоять на своем и не прийти? Сложно себе признаться, но я опять проиграл этот раунд, любопытство мое загорелось синим огнем и, тут же покончив с виски, я вскочил и накинул свое пальто. День стоял пасмурный, однако я заинтригован настолько, что ни влага, ни холод, ни даже мое ослиное упорство не стали достойными соперниками в поединке живого интереса и зоны комфорта. Да и кто бы мог устоять перед еще одним умозаключением пылкой и демонической Кейт? Я закурил и двинулся к ней, а внутри меня зрело то ничем неконтролируемое предчувствие, которое заставляет нас остерегаться и оборачиваться. Мне стало не по себе. Я почувствовал себя, как не в своей тарелке. Словно сейчас и здесь я не должен был находиться.

Когда я приближался к хмурой на вид библиотеке, отражавшей свою помпезность с каждого тощего окна, с бельведерами на крыше и галереями внутри, я опомнился, что забыл прихватить пропуск. К счастью, знакомство с Кейт уже само по себе является пропуском, и вот я здесь, в точке прикосновения древнего, настоящего и грядущего. Тысячи покойных философов, историков, математиков хранят отпечатки своей души на деревянных полках. Кейт провела меня в небольшую коморку, которую выделили ей для работы, куда с трудом помещался стол и одна небольшая скамейка. Каким-то чудом она притащила сюда стопы старинных книг. В центре стола лежали исписанные бумаги. Не смотря на существование современных способов письма, она уверяла меня, что бумага – куда практичнее.

– Итак, – сказала Кейт, пылая интересом, – Помнишь ты рассказывал мне про встречу с той старухой Клеменсе, которая по слухам исцеляет людей и славится своей эксцентричностью? Она умерла! Представь себе это!

– Что? Кейт, ты о чем? Как это вообще связано со мной?

– Ты как всегда. Еще ничего не понял, а уже задаешь тысячу вопросов. Короче говоря, я узнала из новостей, что она исчезла. Причем из дома своего она не выходила… не знаю, тысячу лет? Так вот, ни сном, ни духом она не осталась в том бедном квартале, дом опустел, вещи ее пропали. Не все разумеется, но большая часть книг и всякие магические штучки исчезли без следа. Тот сундук, на котором ты сидел, тоже пропал.

– То есть ты хочешь сказать, что эта старуха исчезла при загадочных обстоятельствах, а из-за того, что я когда-то заручился ее поддержкой, это отразится на мне? – я в шоке, такое и представить себе невозможно. Ее творения, как и труды величайших, должны остаться жить после нее. По крайней мере, так я полагал.

– Не совсем так. Я хочу сказать… Просто слушай меня! Естественно в ее доме провели тщательнее поиски, осмотрели подвал, чердак, вскрыли половицы и обстучали стены, но ничего не нашли, даже капельки крови! Единственное, что вызвало подозрения – это кусок бумаги с коряво написанными символами. Их сразу же придали огласке, как улику или же символ того, что злодеяние это совершили исключительно неведомым доныне способом. Люди истолковывают по разному произошедшее, а теперь гляди, – она протянула мне бумажку, на которой ровным почерком написаны три единственные буквы: N. E. I.

– Это и есть та самая бумажка, которая вызвала столько слухов и негодований? Откуда ты ее взяла?

Она закатила глаза. Эта женская манера раздражает любого мужчину.

– Я сама это написала. В точности эти буквы были написаны на том оборванном листке, который нашли в ее опустелом доме. Тебе это ничего не говорит? Ни что не приходит на ум?

– Припоминаю одно известное латинское выражение. Non est inventus, если не ошибаюсь. Что переводится как «не найден». Людей поразило то, что она бесследно исчезла, а в ее доме был найден листок с этой надписью? Ни кому на ум не приходило, что это было написано давно? Быть может задолго до ее исчезновения, или же просто ее злая шутка? В любом случае я не вижу здесь ничего такого, из-за чего стоит будоражить фантазию и напрягать мозги.

– Но люди будоражат и напрягают. Ох, ты так и остался неотесанным мальчишкой… – она сказала это таким тоном, что даже если бы я хотел ей воспротивиться, я бы не смог себе позволить такого безрассудства. Уж больна она мила и аккуратна, чтобы я стал ей возражать. – Потому что, как бы тебе сказать… спустя буквально двое суток после ее пропажи одна американская семейка, вроде бы Смиты, испытала череду бесконечных утрат. У них умерла дочь, сгорел дом, а мужа поперли с работы, и сейчас они бедны, одиноки и несчастны. А примерно через 10 часов один французский модельер испытал давящую боль груди, упал на сырой асфальт и умер от удушья. Ты спросишь зачем же я тебе это рассказываю? – я кивнул, – А потому, что и Смиты, и этот модельер обращались к этой старухе. Смиты хотели завести семью, но никак не могли утрясти трудности, которые их настигли, тогда они пришли к ней, к Клеменсе. Этот модельер, у него было редкое хроническое заболевание, точно не помню какое именно, что-то астматическое.

– И этот модельер, – продолжил я. – Тоже когда-то давным-давно приезжал к ней, чтобы она помогла ему справиться, одолеть болезнь и жить себе в радость? Звучит как неплохой сценарий, Кейт, судя по всему, меня должна вновь замучить бессонница и со дня на день я столкнусь с сонным параличом?

– … – она многозначительно взглянула на меня.

– Я тебя убью!

– Да ладно тебе, подумаешь, паралич!

– Кейт! – оборвал я, – Я пришел к этой ведьме по твоему совету. Она наговорила мне что-то про демонов, одолевающих меня, и что этого не избежать. Сейчас, когда я уже три года живу спокойно, ты говоришь мне, что эта старуха померла, или быть может просто пропала и я снова должен жить в страхе?

– Ты должен быть благодарен мне! Именно из-за меня у тебя были эти сладкие три года без страха перед будущим. И это вся моя благодарность? Я хочу помочь тебе справиться, а не напугать тебя, так что давай не будем усугублять, а возьмемся за голову.

– Ладно, ладно… Уговорила. Так что же там дальше стряслось?

– Non est inventus, – сказала Кейт. – Не найден. Так полагает большинство. Однако вчера я засиделась до самой ночи и залезла на верхнюю полку за поздней работой Марка Аврелия и увидела торчащий уголок обложки на стеллаже, представь себе, я забралась на такую высь! Естественно мне стало интересно, что за творение там находиться и, рискуя собственной жизнью, я с удивлением для себя нашла там это! – она с грохотом выложила на самый центр стола небольшую рваную книгу, причем кладя ее, она смотрела на меня так, что всем ее словам придавался неоспоримый аргумент.

– Что это?

– Читай! – сказала она.

– Non est innate, – прочитал я.

– Не есть врожденное, понимаешь? N. E. I. Это не может быть совпадение! Я облазила каждый уголок этой библиотеки и знаю расположение всех книг, но эту книгу я вижу впервые! Я про такую даже не слышала!

– Ты хочешь сказать, что здесь замешана какая-то мистика?

– Что здесь замешана какая-то мистика было понятно давно, но то, что произошло потом, просто поразило меня! Я нашла эту книгу вчера в десять вечера, перед самым закрытием, а сегодня прогремела новость о том, что было найдено тело этой самой старухи Клеменсе, и никакого признака разложения! Никаких следов насильственной смерти! Ничего! Как будто она только вчера вышла из дома и повалилась наземь уже мертвая.

– В связи с этими обстоятельствами, ты сделала вывод, что название именно этой книги зашифровано в ее, так сказать, предсмертной записке, и что обнаружение ее тела еще раз подчеркивает верный ход твоих мыслей, и что дальше, Кейт? Ты ведь и сама знаешь, что связь не всегда означает следствие. Эти буквы могут быть инициалами личности, или же адресом, но почему именно книга?

– Я прочитала эту книгу ночью. Это не следствие, очевидно. Это причина! И когда я расскажу тебе о чем написано в этой книге, ты убедишься в истинности моих слов. А почему именно название книги здесь зашифровано? Да потому что любой здравомыслящий человек – не образованный, а здравомыслящий! – согласиться с тем, что любая книга представляет собой куда больше, нежели в ней привыкли видеть.

– Признаться честно, не понял не слова, – сказал я, – Ладно, рассказывай.

– Ты знаком с трудами Платона? Слышал что-нибудь про неоплатоническое направление философии?

– Неаполитанское?

– Понятно…

Кейт начала рассказывать мне о двух существующих мирах, о мире идей и мире вещей, и, если быть точным, то я так и не понял, почему мы видим мир не таковым, каков он есть, но ее аналогия какой-то там пещеры дала мне смутное представление. По ее словам, все, что излагает неизвестный автор, основывается на том же, то есть разделении на духовный и материальный мир, но он утверждал совершенно необъяснимые вещи. Например, он полагал, что, хоть духовное и материальное является частью одного целого, существуют они обособленно, и влияние одного мира на другой невозможно или, по крайней мере, каким-то образом искажает второй.

Так вот, этот мистический неизвестный предок писал о том, что существуют люди, кондотентьеры (не кондотьеры и не кондитеры), способные различить грань между двумя мирами. Он полагал, что по присущим им особенностям, они вмешивались в духовный мир, чем изменяли судьбу человека, но тем самым они меняли весь этот бульон, из которого состоит духовное. Во все времена их называли по-разному – ведьмами, пророками, шарлатанами, но подобное вмешательство всегда оставляло след, своего рода метку, и человек, что вмешался в недоступный ему мир, должен поплатиться за это. Существовали разные причины, но никогда бы в жизни я не смел судить, что такой науке, как философия, присущи демоны. Да-да, именно демоны. Как бы велики не были наши познания в сфере Теологии, позиционировать темных тварей, как стражников всего сущего, не решался никто, кроме этого неизвестного.

Когда кондотентьеры вмешивались в судьбу человека, они избавляли их от бед, гибели, горечи и всевозможных проблем, а когда защита спадала, то есть кондотентьеры умирали, демоны исполняли свою роль и возвращали мир в исходное состояние. Из всего этого рассказала я понял только одно – скоро меня ждет встреча с одним из них, причем, по всей видимости, я буду парализован. В душе моей возникли смятения, однако я пытался взять себя в руки и хранить спокойствие, вот только мои конечности не слушались меня. Тело немело и мне стало тяжелее им управлять, коленки пробила дрожь, я не мог стоять. Во мне поселилась тревога, причем тревога яростная, и чувство досады… Нет, чувство полного опустошения настигло меня. Но все же есть среди этого плюс – умереть мне не положено, однако, на мой взгляд, лучше неминуемая смерть, чем непрестанно глядеть в глаза своим страхам. С этого момента я стал беспомощным, как ребенок…

– Как-то так обстоит твое дело, – сказала Кейт тем же невозмутимым тоном, что и всегда. – Сейчас тебе нужно разыскать способы что-то предпринять или принять свое положение и жить с этим дальше. Не знаю, как именно это на тебе отразится, но люди ведь живут с этим, ты не исключение.

– Кейт, ты знаешь мое состояние, боюсь я просто умру во время одного из таких кошмаров, и смерть эта будет долгая и мучительная, пока мое сердце не лопнет, или же еще хуже – я сам доведу себя до смерти.

– Ты не станешь накладывать на себя руки. Ты слишком боишься крови. Да и вообще, если бы ты хотел избавиться от проблем, пожелал бы у этой бабки не сдохнуть от сердечного приступа, а не избавиться от страха. И перестань так налегать на сигареты с кофе, бедненький мой! Может с тобой вообще ничего не случиться, веди здоровый образ жизни, не спи на спине, кушай овощи.

– Кейт, она же не волшебник, а просто… ну просто старая ведьма. Тем более она померла, все! Конец, крякнулась! Сегодня я сплю у тебя и мне без разницы хочешь ты этого или нет. Если буду дергаться или мычать – буди меня! Это не шутка, Кейт! Чего ты смеешься?

– О, наш мальчик боится монстров под кроватью! Как это мило. Может мы зря всполошились и все будет о'кей? Если бы не моя тяга к этой мистической каше, вряд ли мы придали бы этой ситуации такой окрас. Успокойся, посмотрим, что будет дальше, но стоит признаться, начало у этой истории потрясающее!

– Кейт! – буркнул я.

– Не кричи на меня и помоги мне надеть пальто.

Я повиновался. Сказать по правде, ей сложно было отказать. Учитывая тот факт, что она очень уж симпатичная… Нет, стоп. Кейт – всего лишь подруга детства.

Если бы меня попросили вкратце описать этот день, я замер бы в исступлении. Вся эта чертовщина с мистикой, украшенная незаурядным умом Кейт и моим воображением, привела меня в подвешенное состояние, крайне недоверчивое и, даже можно сказать, параноидальное. Верить этому или нет? Пускаться ли мне в изъяснения? Я оставил это на произвол судьбы, хоть в данной концепции употребление этого слова не совсем уместно.

3

По истечении недели ничего не произошло. Ни один страшный сон не вторгался в мою голову и не тревожил меня. Я спал, как убитый, и даже не замечал восхода солнца. Когда я просыпался Кейт убеждалась в моем состоянии, которое было вполне себе нормальным, тут же собиралась и уходила по своим делам, ее бесконечные исследования не давали ей покоя и в выходные дни, а уж ее мистическая мания и вовсе не угасала. Я замечал досаду на ее лице, когда она узнавала, что сонный паралич так и не схватил меня и это не могло не послужить мне поводом для дружеских подшучиваний. Она обижалась, по женскому мило.

С каждым днем мои страхи все меньше меня беспокоили, и на пятый день я вовсе чувствовал себя полным жизненных сил и энергии. Все это бредни. Чепуха. Если со мной и случится что-то ужасное, то никакие кондотентьеры явно к этому не причастны.

Кейт рассказала мне про фазу быстрого сна, во время которого парализуются мышцы, а мозг может находиться в состоянии активности, о сомнамбулизме, то есть явлении, обратном сонному параличу, о многих факторах, влияющих на его появление, и о том, как нужно справляться с этим. Решение этой проблемы повергло меня в шок. Она сказала, что нужно просто расслабиться и игнорировать происходящее, таким образом тело быстро перейдет в прежний тонус и жуткие явления исчезнут. Если же расслабиться не выходит, следует просто ждать, пока это не кончится, или каких-либо действий вокруг, которые разбудят меня. К счастью, я был совершенно здоров, и нужда в этом казалась бессмысленной.

Меня не удивляло то, что этому явлению приписывают нечто сверхъестественное. Действительно, столкнись с этим хоть раз и ты уже больше не сможешь видеть иначе. Меня одолевали мысли на этот счет. Что если это все-таки не сон? Что если во время сонного паралича люди видят то, чего не должны видеть? Что если активен не мозг, а наша так называемая душа? Никто ведь не сможет контролировать движение своей души, мы просыпаемся – и тело наше спит, но сами то мы не спим, и в этот момент мы видим все вокруг в точности как оно есть, но меняется лишь одно – наше ощущение. Может быть, это ощущение связано с тем, что мы попадаем в мир, в который не должны были попадать – в мир духов, а этот демонической монстр… Что если он прогоняет нас с этого мира, навсегда отбивает желание постичь неизведанное?

Я сходил с ума в этот день, голову мою ломали мысли. Тогда причем здесь я и причем здесь кондотентьеры? Если мне не суждено попасть в этот мир и я решил от этого защититься, почему же я должен платить за это тем, что попаду в него? Бессмыслица.

И все-таки вдруг этот мир реален, но познаем мы его в другом обличии?

В течение этой недели мои вещи потихоньку переезжали к Кейт. Не по мужски, знаю, но вряд ли я заманю ее в свою берлогу. Вечера мы проводили в обсуждениях, и говорила в основном она, а я пил кофе. Боже, какой невероятный кофе она делала! Она рассказывала про опубликованные статьи и проведенные работы, жаловалась на мужчин, которые почему-то совершенно не терпят ее неукротимый интерес к загадочным убийствам, невероятным явлениям, а уж тем более не могут стерпеть ее пугающие рассказы на первом же свидании. После этих свиданий она приходила грустная, и тут мое дружеское плечо было как раз кстати. Я готовил ей ужин и выдавал удивительные акробатические номера, и она улыбалась, а это значит, что я все делал правильно.

Ноты сомнения еще оставались в моей груди, но с каждым днем я чувствовал себя все лучше и лучше. Однако в день, когда вся эта история почти уже улеглась, случилось то, что снова разнесло осадок страха в моих легких во все уголки сознания.

Коротая время в квартире Кейт, я вдруг испытал жажду в алкоголе. Недолго думая, я собрался и направился в бар Джонсона. Когда я выходил, под моими ногами проскользнул черный кот и я точно помню этого кота, потому что из-за него меня дернуло так, что я чуть не провалился наземь. День был не то что бы ужасен, сойдет, вот только его скучность и однообразность меня добивали. Каждый человек по пути был копией человека, проходившего мимо меня пять минут назад. Они не были близнецами и уж точно никакой интриги в этом нет, но их лица, манера речи и одежда… До жути они похожи.

Пересекая одну улицу, я тут же оказывался на другой, в точности как предыдущая. Те же витрины, кривые фонари, обшарпанные скамейки, брусчатка с одинаковой кладкой, силуэты людей, повторяющие друг друга. Я оглянулся на витрину, чтобы посмотреть на свое отражение. Уж не стал ли я одним из тех, кто был копией другого? Перед входом в бар, еще один черный кот прошмыгнул под моими ногами, и из-за этого кота я снова чуть не упал.

Вечер выдался довольно обыденным. Перечитывая записи о природе сонного паралича, продиктованные мне Кейт, я пил односолодовый виски, запивал крепким жженным американо и курил. Изредка в районе сердца кололо. Наверное, Кейт была права. Меня охватило чувство досады за собственную слабость.

Когда я собирался выходить, взор мой пал на одинокого старичка у маленького столика возле двери. У него были смешные круглые уши, мягкое лицо и пышная седая борода. Словом, он выглядел так, будто выбрался из детского мультика. Проходя мимо него, он схватил меня за рукав. Я испуганно посмотрел на него одними глазами, не поворачиваясь.

– Видно, ты ничего не понял… – сказал он, улыбаясь.

Я промолчал.

– Нет, мой друг, дело куда сложнее… куда загадочнее… – его простодушные стариковские глаза сверлили меня. – Можно долго делать вид, будто ничего не происходит, но чисто трансцендентальное не подвластно ни одной науке, а время, отведенное тебе Клеменсе, исчерпано…

От одного упоминания ее имени меня пронзил холод. Мне захотелось сбежать от мучительного плена его глаз. Я выхватил руку и пошел прочь. Кто он? Чего он хотел от меня? Откуда он знает про старуху Клеменсе и почему оказался в баре Джонсона? Меня вновь пробивала тревога, и я схватился за обвязанный черной нитью амулет, данный когда-то старухой. Он показался мне мягким, словно его твердь расплавилась. Тогда я потянул за веревку на шее и с удивлением обнаружил, что между нитей просачивается слизь.

– Это… – я надавил на него, – Твою мать!

Сотни! Нет, тысячи склизких червей скользили по черным нитям! Чувство рвоты мигом посетило меня. Резким движением я сорвал его и выбросил прочь, но чувство мерзости… ощущение гадкого отвращения липло к моей груди. Я не мог отделаться от мысли, что этот кокон висел на мне! К горлу поступал ком и если бы еще один черный кот не пробежал под моими ногами, я бы точно упал в обморок! Но на меня нахлынула мысль, поразившая меня еще сильнее. Такие мысли приходят в те мгновения, когда ты часами ломаешь голову над задачей, а ответ на нее наивен по-детскому.

Все это время я видел не кота. Это была тень. Ее мимолетное движение напоминало маленькое черное животное, отчего в мою голову приходила самая подобающая ассоциация. Теперь я точно знал – за мной следят. Чтобы удостовериться в этом я пошел самыми заковыристыми путями и эта тень попадалась мне снова и снова. Я не решался взглянуть назад, но с той минуты по левую сторону от меня постоянно бежал, перебирая лапками, черный невидимый кот.

Дорога к дому Кейт была извилистой. Я старался уловить в отражении витрин того, кто преследует меня, но ни резкие повороты, ни периферийное зрение не открыли мне завесу тайны. За мной не было ни тени того, чей облик можно уловить человеческим глазом.

4

Когда я подходил к дому, подъехало такси, из которого вылезла Кейт. Эта встреча обрадовала меня, однако первые секунды приятного удивления сменились часами удрученных забот. Она была пьяна. До беспамятства.

– Все м-жики, – говорила она. – Пр-р-ридурки! Р-зве сл-жно быть ласковым! Терп-ливым! Добрым! Нет же! Как чуть что-то не так, так все не то…

– Что случилось, Кейт?

– О, этот черт-в Фил! С виду в-сь эл-гантный, сд-ржанный, а на деле просто хлюпик… Я г-рила ему о себе, о моих интер-сах, а он корчил такую улыбку… См-три!

Она сдавила деланную улыбку, прижав обе губы друг к другу. Теперь понятно, что стряслось. Очередной паренек не смог выдержать ее мании. Кейт – очаровательная и прекрасная женщина, и помимо прочего играет на фортепьяно, но за ней имеется слабость – если кто-то проявляет к ней внимание, она тут же принимает его за друга, и уже не может вести себя как леди.

– Он ушел! А я ост-лась одна! Я сильно пьяная?

– Нисколько, – ответил я и начал укладывать ее в постель. Когда я накрыл ее одеялом и готов был покинуть комнату, она одарила меня сонным взглядом и, на удивление, стала спокойной.

– Поцелуй меня… – сказала Кейт.

– Что?

– Мама всегда так делала…

Мне редко приходиться понимать других людей, а Кейт уже давным-давно стала хорошим другом, но почему я всегда был так глуп? Двадцатидвухлетняя девушка, когда-то сбежавшая он натиска родителей в престижный город естественно все еще верит в принцев и мечтает о поцелуях перед сном и завтраках в постель. О, Кейт, когда-нибудь ты встретишь достойного мужчину…

Я поцеловал ее в щеку и она улыбнулась. Почему мне стало так приятно…

Пол ночи я не смыкал глаз. Я не думал ни о чем, тревоги покинули меня, но аккуратный образ моей подруги появлялся из раза в раз в самых различных амплуа. Она делила со мной скудные обеды в баре Джонсона и прогуливалась рядом по мостовой. Она сидела в кино на соседнем сидении и облокачивала голову на мое плечо. Она… Она мерещилась мне в белом платье под венцом и я целовал ее… Неужели я влюбился? Пытаясь оспорить это, я ворочался в оковах бессонницы, но как только я поддался своим мечтаниям и любовался нашей парой в своем сознании, сон посетил меня, и как крепко я спал! Какие чудесные сны я видел!

Проснулся я оттого, что кошка Кейт уселась мне прямо на грудь и отдавила ее до такой степени, что было тяжело дышать. Сквозь сон я скинул ее с себя и продолжил покорять ласковые грезы. Однако прошла секунда – ровно столько мне понадобилось, чтобы опомниться – и я вдруг понял, что у Кейт нет домашних животных. Кроме того, я осознал, что в той попытке скинуть с себя эту кошку, я даже не шевельнулся. Я открыл глаза. В моих ушах пульсировала кровь. Легкий холодок пробежался от пяток к шее. Сомнений не оставалось – я прикован к этой постели.

Атмосфера в комнате переменилась и словно давила на мою голову. Я попытался подняться, но тщетно! Даже мизинец не шелохнулся! Я открыл было рот и начал кричать, но рот не открывался, а звука не было! Я очутился точно под водой, где толщина смывает краски и превращает мир в лихорадочную смесь ужаса и загробного спокойствия. Все вокруг – стены комнаты, входная дверь, моя жизнь и даже я сам находились на расстоянии сотен миль от того места, где я пребывал. Ни топота ножек Кейт, ни гула ветра за окном. Я оказался в вакууме, покрытом пеленой отчаяния. Я был глубоко под землей, где мое тело пронизывают черви и леденящее прикосновение сырого грунта. Дыхание – едва заметное – стало тяжелым. И невыносимое бешенство завладело мной, ведь я был не хозяин самому себе!

На мне сидело нечто. Сидело и смотрело в мое лицо, но я не мог его разглядеть. Мои глаза вонзались в одну лишь точку на потолке, но эти глаза! Слезисто-мокрые, серовато-мрачные, обрамленные шириной раскрытых век, они смотрели на меня. Я чувствовал холодное дыхание на себе, оно становилось все ближе, словно обнюхивало меня снизу вверх, а холодные склизкие лапы, едва касаясь, бродили по телу, слугой которого я стал.

Каким же жалким я чувствовал себя! Словно связанный километрами каната, обездвиженный весом в сотни тонн, я сжимал свою челюсть и изо всех сил старался встать, но чем сильнее я напрягался, тем больше прикосновений я чувствовал. Я стал пленником. Пленником того, кто сидит на моей груди и отбрасывает тени на стены и потолок. Я услышал как это нечто, причмокивая, открыло рот, словно намереваясь меня сожрать, и его зловещий смех разлился по комнате. Дьявольский, бесцеремонный смех, оно смеется над моими попытками встать, над моей беспомощностью. Оно смеялось, потому что может это сделать.

Я принял свою судьбу. Я остыл к неумолимым попыткам сдвинуться. Принося себя в жертву, я позволил ему играть со мной. Тонкие мокрые пальцы коснулись моего бедра и поползли наверх. Они прошлись по животу, подмышкам и вцепились в шею, окутали ее вокруг, а тело, какому они принадлежали, поплыло наверх. Еще секунда и я увижу его! И тогда мне придется жить с остатками памяти об этом дне, мне придется помнить его лицо, и именно это лицо я увижу перед смертью. Оно медленно перевалило вес и дыхнуло в мое лицо. Оно коснулось своей шерстью подбородка и резко хлынуло вверх!

Я открыл глаза и увидел Кейт…

– С кем ты разговариваешь? – спросила она.

Я поднял голову и начал напрягать свои конечности.

– Они шевелятся! Шевелятся!

– Ты сошел с ума?

– Да… Нет! О боже мой…

– Ладно, видимо я что-то пропустила. Не мог бы ты сделать мне завтрак? – Кейт виновато улыбнулась. – И чашечку кофе?

– Кейт, я все сделаю для тебя…

5

Сидя за столом, я поведал Кейт все то, что со мной стряслось. Она не удивилась, но встревожилась и раздосадовалась, потому что обещала мне быть рядом, когда этот ужасный приступ настигнет меня. Я человек отходчивый, обиды не держу, тем более что пропитался какими-то теплыми чувствами к ее молодой особе. Об этом я, естественно, умолчал, и просто наслаждался ее присутствием.

– Тебе приснилось, что у меня есть котик! Это так мило… Теперь я ужасно хочу зверушку. Ты случайно не запомнил ее имя? Может я как-нибудь его называла? – сказала Кейт, тихонько улыбаясь. Ее голова, наверное, просто трещала.

– Из всего того, что я сказал, ты обратила внимание только на это?

– Ну да. Слушай, сонный паралич – не такая уж страшная штука. Точнее страшная, но безвредная, о ней я уже и начитана и наслышана, так что твой рассказ просто добавляется в копилочку. Но котик… Теперь я хочу этот маленький комочек к себе на ручки.

– Ты назовешь его паралич?

– О… Это… Весьма необычное имя, – заявила она. – Кстати смотрю на тебя и поражаюсь. Человек, до такой степени боявшийся этого паралича, что просто места себе не находил, да еще впутал себя во всю эту историю с пропавшей ведьмой, и сейчас сидишь здесь, пьешь кофе и выглядишь так, как будто всего лишь увидел страшный сон, а не испытал все свои страхи во плоти.

– Да, это выглядит так, – сказал я, – Но… – И тут меня осенило. Я ожидал испытать неведомый кошмар, встретиться с будоражащими жизнь страхами, очутиться в преисподней и сгинуть там навеки, но сейчас, рядом с Кейт, я чувствовал себя прекрасно, и ни малейшей капельки отчаяния не было во мне, лишь мутная дымка воспоминаний. – Знаешь, Кейт, на самом деле, это не такая и жуткая вещь. Да, оказаться скованным в собственном теле под наблюдением надзирателя-демона – развлечение не из приятных, но признаться честно, я испытывал невероятное любопытство ко всему, что происходит вокруг. Эта комната… Она казалась ненастоящей, словно искусственной, и мне так и хотелось встать и оглядеться, взглянуть в глаза тому… тому, кто смотрел на меня…

– Этой кошечке?

– Это была не кошка!

– Раз уж мы говорим об этом, то существуют способы вызывать сонный паралич, а учитывая твое состояние, думаю, проблем не будет.

– Ты серьезно?

– Вполне.

Дикое любопытство и несгибаемый интерес завладели мной. Я начал размышлять о том, что я увижу там, в том мире. Это и в правду то же место, где я уснул, а мое тело просто-напросто обездвижено, или я оказался в том самом мире идей или в каком-нибудь другом потустороннем мире? Туда ли попадают умершие и здесь мы витаем во время сна или все это просто игры разума, некая ловушка для усечения нежелательных химических процессов?

– Кейт, – сказал я, – ты должна мне помочь.

– То есть ты хочешь, чтобы я помогла тебе снова впасть в это состояние, контролировала тебя, делала записи, искала способы двигаться и была твоим партнером по постижению человеческих тайн?

Я кивнул. Ее глаза засверкали и она улыбнулась, словно пришибленная.

– Только никаких экспериментов надо мной! Делай то, что я скажу! Ты должна что-нибудь придумать, в этом ты асс.

– Это и есть один большой эксперимент…

– Но ты же поняла, что я имею в виду.

– Поняла, – протянула Кейт.

Мы допили кофе и я принялся за вторую чашку, пока Кейт принимала душ. Мне вспомнился старик со смешными ушами, схвативший меня за руку. Что он делал в баре Джонсона? Откуда он знает про старуху Клеменсе? Неужели он тоже кондотентьер или как там их называют? Собравшись с мыслями, я оделся и пошел искать его в закоулках той улицы. Должны ведь остаться какие-то следы.

Тем временем Кейт привела себя в порядок и отправилась в обитель своих зависимостей, в цитадель ее мании и центр средоточия всех ее предрассудков. Она вызвала такси и уехала в библиотеку, к своему уединенному рабочему месту.

Блистательная тишина – воскресенье. По улицам бродило ленивое уныние, пленя людей своим обворожительным взором и приглашая отдохнуть на скамейке под легким зонтиком. Сонные лица, слегка веселые, кружили вокруг домов и, нет слов сказать, какая безмолвная легкость ютилась на теплых щечках. Веки мои стали тяжелыми, так и хотелось вздремнуть, забыть про этого треклятого старика и расслабиться, но не знаю почему, я все-таки продолжал идти, слабым и тихим шагом.

Уютные пекарни манили ароматным запахом хрустящего круассана и теплого, приостывшего кофе. Я присел отдохнуть на террасе одной из них, как вдруг, на другом конце улицы заприметил того старичка с сумкой наперевес. Он стоял на остановке и ждал подходящий ему маршрут. Я страшился к нему подойти, но деваться некуда, раз уж мои ноги привели меня к нему, мои губы должны закончить это дело.

– Здравствуйте, – сказал я вежливо.

– Здравствуйте! – отозвался он, – Какое безмятежное сегодня утро, не правда ли?

Его лицо озарял веселый солнечный свет. Какой груз прошлого он тянет на своей спине? Но он был весел, словно давно испарившаяся юность сегодня к нему вернулась.

– Я искал вас… Помните, мы виделись с вами вчера? В баре Джонсона, вы сидели у столика возле входа и остановили меня? Я хотел задать вам…

– Видимо, вы меня с кем-то путаете, – перебил он. – Я уже не в том возрасте, чтобы ходить по барам. Хе-хе. Хотя обязан отдать должное, вы меня подбодрили.

– Так вы меня не помните? – я поражен!

– Даже если бы мы были знакомы, молодой человек, моя память уже не та, что прежде. Но если вы говорите вчера, – он помедлил. –Тогда нет. Хм-м. Нет, точно нет.

– Извините…

Этот старик. Обманщик. Это точно был он, я уверен в этом. Такие мультяшные формы лица я ещё нигде не встречал. Но чего он пытается добиться? Не успел я построить себе карьеру и сделать имя, как уже каждый второй стал до того подозрительным, что я уже не знаю кому верить. Все это большая нелепая шутка.

Мы продолжали стоять. Уже молча. Я мотал глазами по сторонам в поисках ответов, но ничего не приходило в мою дурную голову. Я копался в себе и копался, но не думал, а перебирал в голове по частям обрывки собственной памяти. Меня отвлек какой-то парниша на самокате, низкий и рыжеволосый, с натянутой на лоб кепкой. Он ловко подпрыгнул и прокрутил самокат под ногами.

– Привет! – сказал он мне. – Давно не виделись! Нам нужно с тобой поболтать.

– При… Привет. Поболтать?!

– Именно! – юный и жизнерадостный, прямо сиял от счастья. – Вчера ты слишком быстро убежал, а сегодня ночью… – он протянул свои губы к моему левому уху и продолжил шепотом, – я знаю, что произошло. Поздравляю, ты нашел врата…

– Врата? Мальчик, откуда ты?

– Совсем неважно откуда я пришел, важно другое – куда придешь ты, следуя этим путем? Этого, увы, даже я предсказать не могу, но тебе следует быть осторожным, они уже знают про тебя. Стражники. Так ты их называешь? Они следят за тобой.

– Так все-таки Кейт была права? Так все устроено? Ты один из них?

– Я один из тех, кто не желает зла, но и добра я тоже не желаю. Я просто есть. Для тебя это только плюс. Ты должен определиться, что делать дальше, но знай одно – тебя просто так не оставят. Вы потревожили чуткий сон, настолько ласковый, что сон младенца сущий пустяк.

– Сон кого? Этих стражников?

Он улыбнулся.

– Ты думаешь стражники спят? Они охраняют его. Охраняют сон. Когда твое сознание просыпается в неподходящий момент, они контролируют твое тело, именно поэтому ты не можешь двигаться. И скажу еще – то, что ты ищешь, называется месмеризм. А сейчас беги искать Кейт, потому что они уже нашли ее. А мне пора!

– Куда ты? Подожди! – вскрикнул я.

– Вы кто? – спросил мальчик.

– Как это кто? Мы только что с тобой говорили.

Он выпучил глаза и настороженно взглянул на меня, затем сделал шаг в сторону, за ним еще один и убежал. Я раскрыл рот. Что вообще происходит? Что это за ребенок, откуда он меня знает и почему сразу же забыл?

– Он знает тебя, потому что мы знакомы, – старик вдруг очнулся.

– Мы знакомы?!

– Я же сказал, что нет! – заворчал он. – Молодежь…

Я замер в приступе непонимания и сказанные мне слова вдруг начали возвращаться, как дежавю. Они нашли Кейт. Кто Они? Потупив минуту я понял, что это неважно. Нужно срочно ее искать.

6

Надо мной проносились вывески магазинов, асфальт под ногами превратился в сплошное серое месиво. Я несся, как сумасшедший, не жалея сил, в моих зажатых в кулаки руках хранилась единственная задача – найти Кейт и спасти ее, во что бы это ни стало. Центральная библиотека. Мне нужно туда. Я был уверен, что найду ее в тесной комнате, заваленной сотнями книг и тысячами заметок, и не ошибся, но когда я вошел, передо мной предстала ужасающая картина.

Старая обветшалая дверь скрипнула и воздух вокруг сгустился. Холодным потоком на меня повалились сгустки леденящей пыли. Завалы книг, бесконечные записи, отсутствие солнечного света и в самом центре она, невесомая и не живая. Ее тонкие, хрупкие руки тянулись к ее пятам, голова, как при молитве, обращена ввысь, к небесам, ее глаза… ее глаза покрылись пеленой воска… Выгнутое, изувеченное тело, она парила над письменным столом, будто воздух внезапно стал осязаем, и стоило сделать шаг в его невидимую глубину, он тут же подхватит тебя и позволит сделать второй. Она не мертва, я уверен в этом. Но она не была живой. Стянутая бледная кожа окаменела и затвердевшие мышцы застыли. Вокруг нее, описывая круги, порхали исписанные листы, кружась и падая наземь, словно осень покоряла бумагу, как покоряет леса.

Я стоял в ужасе и смотрел на ее безжизненное тело, не в силах сделать и шаг, не решаясь коснуться к ней. Тысячи безымянных образов пронеслись в моем подсознании, сменяя друг друга резким обрывистым кадром, в моей голове сложилось множество причин того, как это могло с ней произойти. Самые жуткие кошмары воплощались в быль. Я по-прежнему стоял, и лишь когда сила моей воли стала сильнее силы, держащей меня взаперти самого себя, я бросился к ней.

– Кейт! – проронил я, касаясь ее руки, но стоило мне коснуться, время вновь зашагало своим обыденным ходом, плотность воздуха рассеялась и гравитация встала но сторону физики. Ее холодное, слабое тело, упало в мои объятия, и я со всех сил прижимал ее, дабы ни одна ее конечность не коснулась твердыни пола.

Озябшая и бездыханная, она лежала на моих руках, а я смотрел в ее спокойное лицо и слова срывались с моих уст:

– Кейт, я люблю тебя! Кейт, не умирай! Я люблю тебя, слышишь! Я люблю тебя! – я не плакал – бился в агонии слез, – Я буду рядом с тобой, только не оставляй меня! Ты нужна мне… Нужна! Мне нужны твои мрачные рассказы и безумные шутки… Мне нужна твоя неуклюжесть и твоя любезность. Руки… Ноги… Мне нужна вся ты… – мой голос сорвался, не было сил кричать, последний вздох ушел на хриплые слова. – Не умирай…

Спустя десять минут мы ехали в карете скорой. Спустя час я брел по мостовой в полном одиночестве и тишине. Кейт впала в кому. Причина неизвестна. Ее состояние крайне нестабильно и жизнеугрожающе. Впервые – не помню за сколько лет – я остался совсем один. Холодное освещение ее квартиры будило во мне печаль, казалось, что я должен услышать топот ее маленьких, как всегда босых, ног, а от стен скакало эхо ее голоса – необычного, но такого теплого. Я слышал, как ее смех бродил за мной по пятам и вынуждал обернуться. Места ее последних прикосновений на моей коже словно горели огнем, не желая становиться тише. Я погрузился в вакуум. Пустой и бездушный. Где нет ни звука, ни материи, ни даже запаха. С того дня моя жизнь превратилась бесконечную череду сменяющих друг друга дней. Одного дня. Каждый день превратился в прошлый, а он, в свою очередь, в будущий.

Все мои прошлые страхи, грехи, причины радости обернулись в ноль. Я решал уравнение, в котором нет корней, но перебирал всевозможные варианты его решения, отыскивал ходы, анализировал, подрывался среди ночи и искал ответ, записывал решение на бумаге и снова крутил в голове варианты, но ничего не приходило на ум. Я был бессилен справиться со слабостью, покорившей меня. Вот она? Кара за то, что мы пытались вмешаться в запретный мир? За то, что мы открыли врата? Если цена этому – Кейт, тогда я не рискну сделать ни шагу в его пределы.

Над моей головой ночью сменялся день, солнце – луной. Стены сжимались, меняли свои составы и снова раскрепощали холодные объятия бетона. Порою я замечал, как щелкает часовая стрелка. Иногда движение секундной полностью прекращалось. Я стал рабом времени, жертвой собственных предрассудков и самотерзаний. Отныне имя мне – никто, и желал я только того, чтобы все обо мне забыли.

Как жить, если жизнь твоя замерла? Когда она лежит на больничной койке, глядя в глаза старухе в черном плаще, с наточенной косой и дрожащими костями? Я не рисковал посещать Кейт – боялся увидеть худшее, но ежедневно врачи мне докладывали о ней. Ее кожа стягивала сухожилия и сгибала конечности. Щеки впали, с лица давным-давно ушел багровый оттенок, дыхание оставалось слабым. Уходя все глубже внутрь себя, я забыл о муках, терзавших меня до этого. Я забыл обо всем и с трудом вспоминал, как я вообще оказался в ее квартире. Порой меня посещала мысль… Одна единственная до жути больная мысль. Но что если так? Если мои предположения верны и риски приведут к ответу?

Залепив себе моральную оплеуху, я пришел в себя и попытался восстановить способность рационально мыслить. Должен быть выход, и если кома – всего лишь месть за нашу фамильярность, я должен посетить нашего нового друга, отыскать среди развалин его замка блуждающую Кейт и вернуть ее обратно, но для начала я должен его разбудить.

7

Бесчисленные проспекты города закупорились в огромную жестяную банку, его металлическая оболочка таяла и капала расплавленным металлом на мои виски. Под действием собственного гнета я пришел туда, где Кейт проводила последние минуты в сознании, надеясь отыскать хоть что-нибудь, до чего она смогла дотянуться. Среди ее записей я обнаружил размышления о сомнамбуле. Она выдвинула теорию о том, что можно соединить два совершенно противоположных явления и получить одно из двух: а) Человек проснется; б) Человек сможет двигаться во время действия сонного паралича. Ее мысли, изложенные безобразным почерком, оказали на меня дурное влияние, я бы сказал наркотическое, потому что я тут же заразился ими и стал зависим. Осталось понять как именно сумма одних и тех же слагаемых может привести к совершенно разным результатам. Если активность мозга без активности мышц вызывает неподвластный страх в оцепенении, а активность мышц без активности мозга сводится к лунатизму, как же должно случиться так, что во время пребывания в кандалах паралича мы овладеем способностью шевелиться?

Видимо над этой загадкой и мучилась Кейт. Non est innate – не есть врожденное. Само по себе даже думать о том, что существует возможность одолеть силы природы, кажется бесполезным, учитывая факт, что потусторонние силы способствуют этому. Но ведь существует экстрасенсорика, существует внутренняя духовная сила, о которой нам вещают религиозные посланники. Значит, существуют прорехи в том, куда не должен ступать человек.

Месмеризм. Именно это сказал мне тот ребенок, которого я, клянусь чем угодно, ни разу в жизни не видывал. И раз уж я искал именно его, я решил изучить этот вопрос. Франц Месмер – основоположник гипотезы о месмеризме. Именно он предположил, что люди обладают неким магическим магнетизмом, и, насколько я понял, если верно потянуть за определенные ниточки можно вынудить человека впасть в состояние транса, где под действием собственной воли или же воли «гипнотизера» он способен высвобождать духовное начало. Как я и предполагал, взгляды разделились на материалистические и идеалистические – еще одна паутинка связала меня с N. E. I. Если же эта теория хотя бы отчасти верна, вполне вероятно обнаружить скрытые способности человеческой души, многие из которых, как считают идеалисты, появлялись и ранее в нашей истории под эффектом сомнамбулизма.

В моей голове раскрывались возможности, пазл собирался сам, стоило взглянуть на подобранные детали. Когда я наконец начал понимать, что к чему, картина обретала смысл. Ознакомившись со способами погружения в данное состояние, у меня оставался последний вопрос – где мне найти того самого гипнотизера, или же магнетизера, что погрузит меня и как мне целенаправленно впасть в состояние сонного паралича? Забавно, именно этим мы и занимались с Кейт, искали ответы на бессмысленные вопросы и забивали голову, и вот теперь я держу в рукаве козырь, раскрыть который мне требуется во сне. По крайней мере, теперь мной двигало не любопытство, а желание вытащить Кейт из сонного плена. Оставалось надеяться, что состояние комы каким-то образом связано с состоянием сонного паралича, и она сейчас именно там, чем бы ни было это место.

8

К вечеру следующего дня маниакальная напряженность наконец отпустила меня. Я не утратил надежду; было наоборот, она все чаще посещала мой разрушенный бессонницей и горем мир, пополняла наполовину пустой и треснутый стакан и снова – снова давала мне веру в шанс. Я не силен в теории вероятности, но, думаю, один из пяти стоит за мной. К сожалению, тщательные раскопки интернет-залежей в области месмерических гипнотизеров не дали никакого результата. Большинство сайтов готического дизайна и магического ремесла оказались попросту фальшивками, вселяющими в людей обреченных и отчаянных веру в избавление от порчи или в возможность возвращения былого счастья. Высасывание денег, в прямом смысле.

Не имея должных контактов, я начал рыться в собственной памяти. Вероятно, бывали случаи, когда я сталкивался с вещами необъяснимыми и совершенно загадочными, но в силу своих же предрассудков давал им толкование научное. Одинокие скитания по самым отдаленным завиткам погружали мой и без того измученный ум в полное негодование. Путешествие в прошлое – дело немыслимое, но вполне реальное. Не каждый решиться еще раз встретиться с теми ошибками, которые когда-то допустил, но вещи прекрасные также встречались мне, вызывали во мне улыбку и чувство глубокого сожаления. Легкий ностальгический туман окутывал меня – как же трудно смириться с тем, что счастье дается в кредит, когда как скука, печаль, уныние – совершенно бесплатны.

Витая призраком в колледже я столкнулся с первой любовью, огибая парты провинциальной школы мне пришлось вновь пересилить насмешки одноклассников, а по дороге в родной дом стерпеть упреки родителей. Я встретился со своим котом по кличке Бенджамин, худощавым, в рыже-коричневую полоску. Когда я родился, большая часть его жизни была уже позади, и в возрасте семи лет я впервые столкнулся со смертью. До этого времени я ни разу не испытывал настолько острую боль в неосязаемых частях своего тела. Какие мысли посещали меня! Какие муки я испытывал от этой горькой потери! Я снова и снова задавал себе один и тот же вопрос – что происходит там, в мире мертвых? И снова и снова не находил никаких ответов.

Мой маленький четвероногий друг был похоронен в ограде дома, и могила его венчалась старой алюминиевой миской, воткнутой в землю. Испытав на себе всю жестокость от одиночества, я раскопал его могилу тем же вечером.

Эти воспоминания привели меня к Дядюшке Генри. Почему именно к нему? Потому что в те времена гуляли слухи, что он воскрешает домашних животных, поэтому своего первого друга Бенджамина я принес в его обветшалый дом. Он был спокойным стройным мужчиной средних лет, которого отличала удивительная серость кожи. Войдя в его шаткую конуру с уже холодным и грязным телом Бенджамина, я взглянул на него своим страданием.

Он не смог воскресить моего друга, но какую же горечь он испытал после этого. Его и без того серый лоб хмурился сухими морщинами, а руки дрожали. Вспоминая это сейчас, я готов ставить голову, что это было разочарование от невозможности помочь, никак не актерское мастерство. Но ведь были и действительные случаи! Я видел лица тех, кто выходил из его дома с улыбкой, а не горечью на лице.

Решено. Я должен отправиться к Дядюшке Генри, которому сейчас примерно за шестьдесят, и попросить его о помощи. Он должен что-то знать. Непременно должен…

9

Дребезжащий грохот колес мчал меня за пределы города. Я смотрел на быстро сменяющие друг друга пейзажи и беспрестанно думал о Кейт и Дядюшке Генри. Сможет ли он сделать то, что мне требуется, или я снова попал впросак? За холмами выступали первые лучи рассветного солнца, что знаменовали рождение дня, а я не спал уже суток трое и решил примоститься ко сну именно здесь. В вагоне было немного людей – несколько пожилых дамочек в сопровождении хромых кавалеров, семейная пара с щенком, который все время вилял своим хвостом и даже не лаял, а забавно пищал, и несколько моих сверстников. Напротив меня села девушка в строгих очках и острым носом, я взглянул на нее и почувствовал теплое дуновение ветра.

В следующую секунду время замедлило ход, грохот колес становился реже, и убаюкивающее виляние хвоста сделалось тише. Я видел, как сквозь приоткрытые окна просачивается сонная пелена, как она огибает головы пассажиров и стирает краски с их лиц. Еще секунда и уже ни у одного из них не было характерных черт. Пол, возраст, цвет волос и глаз растворились в приведении находящей на меня слабости и становились абсолютно неважными. Вагон утратил былую яркость, даже рассвет становился сумерками и погружал во тьму весь окружающий мир. Теплое плюшевое одеяло упало на меня, и я окончательно уснул, но ненадолго.

Боявшись проспать остановку, я встрепенулся и заставил себя открыть глаза. Произошедшие изменения слегка потревожили меня. Грохот колес исчез, визгливый лай прекратился. Я сидел в пустом вагоне и не мог вспомнить лица той девушки, что сидела напротив. Не знаю, что все-таки стряслось (может, я просто повредил роговицы глаз), однако я не различал цветов и смотрел на все вокруг, словно через глухо тонированные солнечные очки. Поезд продолжал нестись – об этом твердил пейзаж, но точно сказать ночь на дворе или день я бы не осмелился. Что больше поразило меня, так это отсутствие звука. Ничего не тревожило мои ушные раковины. «Класс, – подумал я, – помимо того, что стал дальтоником, еще и оглох».

Я осматривал вагон, совсем не двигаясь, уж больно слабым я был, но картинка не перемещалась в такт движению моих зрачков, она будто тянулась якорем вслед за мной – медленно, заторможено. В какую бы сторону я не смотрел, в моих глазах плавно скользил бесцветный вагон, останавливаясь лишь тогда, когда то, что я вижу, начинало соответствовать тому, что я должен видеть.

Мне стоило этого ожидать. Мое дыхание внезапно стало тяжелым, будто та же самая кошечка Кейт сдавила мне грудь. Громкость в моих ушах начала восстанавливаться, но я все также находился в вакууме, и звуки лишь растворялись в воздухе, словно брошенная в воду таблетка. Я попытался сконцентрировать внимание на своем туловище. Я чувствовал ноги, руки, чувствовал каждый палец, но силясь сделать хотя бы слабое движение, не мог даже слегка его напрячь. Мной завладело смятение – не животный страх, а смятение, – ведь я не знал чего ожидать в этом приступе. Всем моим телом стали мои глаза. Каким же маленьким и ничтожным я стал, совсем как выброшенный на сушу моллюск.

Предвкушая предстоящий ужас, я попытался представить лицо того, кто с минуты на минуту должен появиться передо мной. Я не знал когда его ожидать, но я знал, что ни за что не угадаю этот момент. Вдруг, по сидениям пробежала тень, и не одна, их было множество. Они догоняли друг друга, перемешивались в танце калейдоскопа и останавливались, глядя на меня, впивая разъяренные зрачки в мою сдавленную грудь. Так себя чувствует тот, кто обречен на смертную казнь. Окруженный сотнями радостных зрителей, он проклинает палача и боится смерти, но заточенная гильотина царит над его затылком, а руки и ноги скованны. Они смотрели на меня, не имеющие обличия, серые тени, вонзающие холодные клыки в мои запястья. Я совершал усилия посмотреть назад, в лицо, прямо сейчас нависшее надо мной, но мои ржавые, заледеневшие позвонки не позволяли мне этого. Тени, эти безмолвные серые тени…

На меня нахлынули воспоминания. Какие-то платоновские изречения. Я вспомнил о двух мирах, вспомнил про аналогию пещеры, о которой говорила Кейт. Я не был удивлен, но глубоко задумался. В этот раз мне не было страшно, одна интрига кружила надо мной. Где-то там, сзади меня, горит огонь, и то, что нагло сверлит мою спину, не подвластно моему сознанию. Но эти тени… Они настоящие. Я не могу увидеть этих существ, потому что не способен их воспринимать, однако их силуэты, очерченные мерцающими бликами огня – вот что они представляют для меня. Тогда я понял, что вижу не тени этих существ, я вижу самих существ в доступном для моего восприятия виде. Я присмотрелся к одной из них и не сказал – подумал: «Кто Вы?»

В одно мгновенье вагон скрутился трубочку. Дальняя дверь сдавилась и начала втягивать все то, что окружало меня. Весь мир превратился в точку – в одну лишь точку в дальнем конце вагона, куда притягивалось все живое и неживое. Туда летели тени окружавших меня существ, туда летели окна, сидения и я сам. Однако ничего рушилось, не отделялось друг от друга. Вещи растягивались как резинка, скручивались спиралью и неслись. Я не чувствовал хода времени, не чувствовал ничего, и отсутствие возможности двигаться казалось мне нормальным. Весь вагон вытянулся в длинную спиралевидную трубу и, как воронка всасывает воду, дальняя дверь всасывала вагон, уже утративший рациональный вид. Он превратился в месиво… Нет, не в месиво, он превратился в кашу всевозможной материи и всевозможных видов ее деформации, и в ту секунду, когда я упал в ту самую дверь, я снова оказался в том же самом вагоне, который снова приобрел привычный вид. Девушка, сидевшая напротив меня, посмотрела на меня так, словно я умалишенный, а щенок, высунув язык, любопытно таращился на моё лицо.

Я глубоко вдохнул и сглотнул слюну. Сжимая кулаки и крутя головой, я разглядывал пальцы и радовался возможности двигаться. С этой секунды я уже не боялся. Вагон нес меня навстречу неизвестности и мне до жути хотелось в нее окунуться. Однако что меня ждет? Я не знаю ни черта, но от этого лишь сильнее пьянили меня мысли!

10

Лондонский пригород разросся за те годы, которые я не посещал его. Фешенебельные коттеджи громоздились один за другим, и мне нравился этот маленький светский мир. За черными трубами, пронзающими небо, отхаркивающими едкий дым в его атмосферу, раскинулись трущобы местных работяг, людей согнутых, искалеченных, но еще живых, а за постройками людей знатных, тех, что славились лоском своих дворов, находились дома поменьше, а за ними еще поменьше, еще и еще, пока не превращались в руины, развалины прошлого. Именно в одном из таких кварталов я отыскал старуху Клеменсе три года тому назад, и в один из таких кварталов мне нужно было идти за Дядюшкой Генри.

Черный кот по-прежнему шел за мной, пристроившись к левой ноге. Дать ему имя я не решался, неизвестно, что это за нечисть вообще. Проходя мимо презентабельных и помпезных домов, я не мог не замечтаться о том будущем, что ждет меня впереди. Видите ли, для тех, кто молод, красота жизни – дело будущего. Пока ты молод ты не живёшь, а только лишь планируешь жить; прикидываешь варианты различных событий, приведших тебя к тому собирательному образу, которым однажды станешь ты сам. В грезах проходили минуты, складываясь в часы. После всего того, с чем мне пришлось столкнуться, я хотел покончить с этими делами до наступления сумерек. Не хватало мне бродить по этим улицам в потемках, чтобы моя бурная фантазия навыдумывала еще сотни причин не выходить из дома.

На моем пути трехэтажные коттеджи становились двухэтажными, старела отделка домов, загрязнялись улицы. Сначала уменьшалось количество этажей и площадь построек, затем начали попадаться и вовсе покинутые дома. Тишина прокрадывалась сквозь стены, и запах гнили ударился в мою голову. По улицам забродили пьяные, шатающиеся люди. Когда худощавые дети в оборванных тряпках на теле начали впивать в меня зрачки, я понял, что наконец добрался. Я остановился возле низенького дома, от которого до сих пор веяло жизнью (не знаю как это объяснить) и постучался:

– Дядюшка Генри! – позвал я. В ответ мне послышался беспорядочный шорох и частый топот. Я не знал, насколько сильно время покорежило его лицо и готов был удивиться. Однако он открыл дверь, и удивило меня иное.

– Здравствуй! – сказал он мне слегка хриплым голосом, щурясь в мое лицо. – А я тебя помню! Возился тут с ребятишками, а кота твоего звали… хм… кажется, Бенджамин. Проходи, – пригласил он меня.

Я не мог ошибаться, не мог быть не прав. Когда дверь открылась передо мной должен был оказаться старик с сединой и проплешинами в волосах, сгорбленный, угрюмый, но он совсем не изменился с тех самых пор, только голос его слегка поддался влиянию времени.

Я осторожно вошёл, за моей спиной защелкнулся механизм дверного замка. Его дом был маленьким, но уютным. Один из тех домов, в которых хочется провести сладостную сиесту. На газовой плите неторопливо закипал чайник, на столе расставлены чашки, ложечки и конфетница, словно он кого-то ждал. Его старинные картины, которые я запомнил еще в детстве. Они всегда наводили ужас. Размазанные лица в страхе перед чем-то невозможным и неописуемым источали зверские крики и пожирающую боль. Юные красавицы в самом прекрасном своём обличии терпели муки предательства. На холстах не было никаких картин – сплошные чувства.

– Видимо, ты не стал останавливаться возле своего дома, – сказал он мне с трясущейся улыбкой.

– Да… – я запнулся, – Нет, не стал, а откуда Вы…

Он рассмеялся, обнажая ряды жёлтых зубов, и по-отцовски похлопал меня по плечу.

– Если бы ты решил остановиться возле своего дома и посмотреть на то, что от него осталось, то пришел бы ровно к тому моменту, когда закипел бы чайник, – в эту секунду он засвистел. – А вот и он!

– То есть Вы знали, что я приду?

Дядюшка Генри прошел к плите и снял чайник. Взгляд его неожиданно поник и стал пустым, словно одна из уродливых гримас на стенах ожесточилась гранью двухмерности, и вылезла из картины.

– Еще когда ты приносил мне своего кота, я видел эту встречу… Так, значит, Кейт сейчас в коме?

Мне нечего сказать. В этот момент я сдался. Я оставил всю эту псевдомагическую демагогию на произвол судьбы и не пускался ни в какие разъяснения. С застывшим выражением лица я продолжил стоять на пороге, молча ворочая в голове его слова и его внешний вид, который ни капли не изменился. Меня медленно укутывал страх, в сердце моём зарождалось паника. Еще совсем недавно я был обычным юношей, ничего не подозревавшем ни о каких внешних мирах. А сейчас… Я отказываюсь в это верить.

– Проходи, садись, – сказал он мне.

Я повиновался.

– Все, что сейчас происходит, – продолжил он, – это не просто проделки необъяснимого, не повороты судьбы, не магия, не колдовство. – Он говорил осторожно, будто нас подслушивали. – Здесь есть причина, а есть следствие, и ты забрался слишком глубоко, чтобы твои действия не стали причинами. Случай с Кейт – всего лишь предупреждение. Сегодня, после нашего разговора, когда ты попросишь меня тебе помочь, они начнут на тебя охоту, – Я хотел было открыть свой рот, но он перебил меня, – не спрашивай кто они…

– Вы сказали, что знали… что видели эту встречу. Как это произошло? Чем же она закончится?

Нет, этот старик точно свихнулся. Деменция. У него поехала крыша.

– Когда я взял на руки твоего кота, он был уже мертв. Я прослыл шарлатаном из-за своих неудач, но это не так. Дело в том, что когда мне приносили животное, зачастую оно было еще живым, и я лишь реанимировал его, но мертвых я воскрешать не мог. Когда я взял его на руки и не почувствовал биения крохотного сердца под толщей шерсти и кожи, то взглянул на твое лицо и увидел… увидел сегодняшний день, эту встречу. Я тот час оказался здесь, как будто тот день и этот разделили не двадцать лет, а один лишь час. И как только ты вышел… Как только ты вышел, я поставил чайник и время замерло в этом доме. Не было ни дня, ни ночи, не было ничего. Сердце мое застыло в одном ударе, дыхание заледенело, а затем… затем в дверь постучали, и я открыл её. За дверью стоял никто иной, как ты, и вот мы стоим лицом к лицу и я рассказываю тебе об этом.

Дядюшка Генри всегда отличался странностями, но сейчас он был испуган до паранойи. Он говорил, вращая глазами по комнате, мотался взад-вперед и заглядывал в окна. Он боялся. Боялся того, что какое-то нечто ворвется в его дом и прервет нашу с ним беседу. Но если он уже видел эту встречу, разве не знает он, что должно произойти? Что же он чувствует?

– Так что же произошло? Чего вы боитесь? – встревоженно спросил я.

– Ох, я не могу тебе многого сказать… Видишь ли, я – одна из тех личностей, кому придется тяжело платить за свои грехи, чей труп в могиле не увидит спокойных снов, а будет ворочаться в бессонном марше…

– О чем вы говорите? Придите же в себя!

Челюсть его тряслась, весь он просто изнемогал от страха.

– Мне казалось, что ты все давно уже понял… – сказал он, слегка успокоившись. – В таком случае, придется тебе объяснять, но не думал же ты, что тот старик и мальчишка в действительности что-то знают? С твоей стороны было бы глупо так считать.

Об этом я гадал уже не раз, но не мог найти никакого объяснения. Тот мультяшный старичок и парень на самокате были одним и тем же созданием. Или, вернее сказать, одно и то же создание было в них в тот момент, когда я вёл с ними диалог. Я говорил не с ними, с кем-то иным.

– И как же… как же вы это объясните?

– А никак. Вернее, объяснить я тебе смогу, но понять ты все равно не сможешь… Мы видимся с тобой не первый раз за последнее время, а три года тому назад ты вовсе убежал от меня.

– Ты про ту старуху? Старуху Клеменсе? Но как… как это связано? Разве ты – это она? Как это происходит?

Я в недоумении! В полной ярости! Передо мной – закрытый ящик, вызывающий пылкое любопытство, и Генри знает, как его открыть. Ворочая ключом у самого моего носа, он дразнит меня, но не даёт насладиться открытием. Безутешная мания брала всего меня во власть! Я хотел знать все ответы на все вопросы и всей своей черствой душой желал лишь этого!

– Не совсем так. Я – это и не она, и не дядюшка Генри. Я это то, что дает им основания быть особенными. Я та доля необычности, за которую их прозывают ведьмами. Я не человек, но я и не дух вовсе. Существование таких существ, как я, ставят под знак вопроса и великая тайна парит над его завитком…

– Так что же ты?

– Я – просто я. Когда старуха Клеменсе схватила инфаркт и сердце ее навсегда перестало биться, я стал ей, и жил в ее теле все те годы, какие она уже не жила. Когда Дядюшка Генри проводил тебя и закрыл за тобой дверь… Ровно в тот момент у него оторвался тромб, и как только я покину его, он умрёт, как умерла и старуха Клеменсе.

– То есть ты находишься в его теле и поддерживаешь этим жизнь внутри него, но как же ты мог управлять другими? Почему в одно и то же время ты находился в разных существах?

– Я не управляю другими, я использую их тела в качестве временного пристанища, поскольку своего тела у меня нет. Но я имею не одну субстанцию, я не разделяюсь на части, но я не одно – нас много и все мы едины, – он помолчал и медленно растянул улыбку. – Вот такая вот метафизическая загадка!

Из его слов я не понял ни черта. Как одно создание может быть несколькими и одним одновременно?

– Ладно, – ответил я. – Вроде бы все становиться на свои места. Я начинаю что-то понимать. Эти мальчишка и старик? Они тоже должны были умереть?

– Именно. Вот только иной смертью. Мальчишка в порыве скорости должен был не заметить красный свет, а водитель фуры – его на переходе. Рассеянный уставший старик должен был перепутать улицы и попасть к людям до того ничтожным, что не поскупились бы на убийство ради грошей. Стало быть, как только я их покинул, они как ни в чем не бывало отправились дальше. Для меня это обычная практика – вмешиваться в чужие судьбы, но ты и сам понимаешь, чем это чревато. В моем мире подобные действия запрещены, не по закону, но априори.

Он говорил, и его лицо пульсировало в эмоциях и нервно тике. Порою оно выражало тоску и смятение, порою – злобу и гнев.

– Запрещено? Но кем и почему?

– Я не могу тебе ответить кем и почему. Существуют некие законы мироздания. Неопровержимые. Но существует и те, кто стоит на их стороне – химеры, именно они пытаются тебе помешать и если бы не я, они бы уже сделали это. Но они будут пробовать еще и еще, пока ты не сдашься сам, или пока они не растерзают твое тело в клочья.

– Растерзают тело в клочья? Объясни мне! Я требую этого!

– Представь себе чашу весов, находящуюся в равновесии, – его голос размазался интригой тайны, – Ни одна сторона не перевесит другую, пока вес неизменен. И представь себе двух людей, сидящих по разные стороны этих весов. Они кладут на эти весы пылинки, и даже самая невесомая склоняет чашу к низу. А теперь пойми, что один из этих людей должен вернуть весы в исходное состояние, и он не станет класть противовес…

– Он должен избавиться от этой пылинки… – продолжил я. – Получается наш, материальный мир, это та сторона, которая может перевесить?

Дядюшка Генри не стал отвечать, а лишь многозначительно посмотрел на меня и еще раз повел глазами по сторонам. Он глубоко вздохнул и вдруг я увидел, как тоненькая троншейка морщины растет на его лице. Я увидел как цвет его кожи меняется, становится бледно-серым, спина сгибается и в волосы врезается седина. Он старел на моих глазах, причем старел в течение всего разговора. Постепенно, едва заметно. И только сейчас я смог уловить эти изменения. Его взгляд в одну секунду стал печальным, как никогда, словно взгляд старого, брошенного хозяевами пса. Кожа стала дряблой, будто старая половая тряпка. Я испытал отвращение к нему, к каждому сантиметру его тела, к его дому и к его словам. Передо мной стоял не человек, а труп, вылезший из могилы, кожа которого гнила, сочась мерзкой жидкостью, плоть которого грызли опарыши. Он ломался на моих глазах, сгибался в двое, худел и растворялся. Его кожа… она свисала с подбородка, рвалась и падала на пол, где ее растаскивали черви. На лбу его разрывались морщины, откуда брызгал гной, и я увидел его белый, будто январский снег, череп. Сгибаясь и растворяясь, он превращался в гнилое жидкое месиво, но он раскрыл свой ржавый продрогший рот, стуча коричневыми крошащимися зубами, и сказал мне голосом даже не хриплым, а сломанный:

– Черный кот… иди за ним…

И он исчез, испарился. Изорванные лохмотья лежали на сыром полу, а лужи гноя и бурлящей крови просачивались в щели между досками. Не осталось даже костей. Вдруг эти доски пошатнулись и треснули. Я огляделся.

Весь его маленький дом почернел в одну лишь секунду и между щелями заструилась черная жидкость. Паутина в углах разрослась до состояния мха, и гигантские пауки уставили бесконечное количество глаз в мое лицо. Толстые стены трескались и сгибались под весом крыши, потолок накренился, разбив хрустальную люстру. Окна, так идеально начищенные прежде, помутнели и взорвались, ударяя меня осколками. Его наводящие на страх картины стали ещё более жуткими. Я ждал, когда дряблые руки и изувеченные лица начнут сползать с потрепанных холстов, двигаясь в мою сторону. Я стоял посреди руин и боялся шагнуть, так как даже малейшее движение могло разрушить эту хрупкую конструкцию.

Было темно, и только сейчас я понял, что уже середина ночи. Как же одиноко и страшно мне стало. Как же я не хотел бродить во тьме! И вот теперь я посреди заброшенного полусгнившего дома, оставленный на попечение улицы, дышу медленно и монотонно, когда хочется кричать и бежать. Положение лучше некуда!

Я сделал шаг. Половицы под ногами скрипнули, в дальнем углу комнаты затрещали стены. Из сотканных пещер вылезали гигантские пауки, еще большее количество глаз уставилось на меня. Я сделал еще один маленький шаг и затаил дыхание. С потолка посыпались доски, обгрызанные термитами и обляпанные червями, несколько штук упали на мои плечи и я готов был просто орать и биться в истерике, но сдержался. Не хватало мне остаться под этими завалами. Тогда их полчища точно меня сожрут. Я сделал еще один шаг, самый большой и важный, ведь до двери оставалось каких-нибудь метра два. В это же мгновенье послышался невероятный грохот и стены дома задрожали, как грудь ревущего от боли младенца. Я затаился как мышь – не двигался, не дышал. Но вот он, выход! Прямо передо мной. Настолько близко, что устоять я просто не мог.

Стук моего сердца заглушил мне грохот дома и скрип его стен. Теперь я сосредоточен только на одном. Я глубоко вдохнул и всем своим нутром почувствовал, как весь этот дом, его сгорбленные стены и треснутый потолок не желают со мной прощаться. Я чувствовал, как бесчисленное количество червей выползли из нор и поползли по моим ступням. Они не хотели оставаться одни. Они хотели оставить меня на память. Как сувенир. Я резко выдохнул и рванул к двери. С моих ног посыпались черви и насекомые, в мою сторону кинулись все пауки, сидевшие на стенах. Половицы разверзали свои занозливые рты, похожие на оскал хищника, и стремились сожрать мои ноги. Я слышал гул позади себя, будто весь этот дом проваливался под землю, желая забрать меня с собой, будто стены, пол, разрушенная мебель, тянутся ко мне и пытаются схватить. Мои руки дернули за дверную ручку, а ноги выпрыгнули за пределы дома и я тут же оглох от шума, что был позади меня.

Оттряхивая рукава и пытаясь отдышаться, я смотрел на тонущий в пучинах почвы дом, низвергающий последние крики в объятия ночи. Его деревянный треск и металлический грохот напоминали мольбы о помощи. Предсмертный рев остался эхом в моей памяти. На его месте не осталось ничего, словно дом этот и не существовал вовсе, а Дядюшка Генри никогда не рождался на свет. Я соединял детали в своей голове. Как только картинка начинала складываться, появлялась новая картинка, за ней – ещё одна. Ясность ума и твердь характера покинули чертоги моих чрев. Я уже ни в чем не был уверен. Когда-то, страшась остаться отвергнутым, я выстроил себе броню из отчуждения. Намеренно проиграл войну, чтобы больше не воевать. Но она трескалась с каждым новым днем, и я уже не знал, что принесёт мне завтра.

Периферийным зрением я увидел кота.

– Ну привет, – сказал я и тут же понял, что имел в виду Дядюшка Генри в последние минуты жизни.

Я встал и приготовился последовать за ним, крутя в голове все новые и новые вопросы.

11

– Так что же ты думаешь, – разговаривал я с черным котом. – Получается, что Дядюшка Генри, или, вернее сказать, это создание поможет мне войти в месмерическое состояние? В начале нашего разговора он сказал, что согласиться на мое предложение, вот только самого предложения не было, но ведь он чего-то боялся, правда? Чего-то ждал. Значит, в этом вопросе можно поставить точку, он сам придет ко мне, вот только когда и в каком обличии… М-да…

Кот молчал и продолжал идти вперед, виляя хвостом. С этого момента, как бы это сказать, я полностью доверил ему свою судьбу. Каким-то незамеченным для нас чудом или аномалией время в доме Генри исказилось и вырвались мы ночью, следовательно, все рейсы обратно в город мы пропустили. Мокрый кошачий нос, словно наточенная стрела, указывал мне дорогу. Я разговаривал с ним, но он не отвечал, отчего мне становилось не по себе. Забывая, что его не существует, я бросал на него свой взгляд и не находил никаких признаков кошачьей жизни, ни следов лап, ни опавшей шерсти. Тогда я чувствовал себя одиноким. Безмерно одиноким. Я шел по забытым людьми дорогам под куполом звездного неба, овеянного легкой заводской дымкой, и думал о Кейт. Ни этот черный кот, ни кондотентьеры, ни (Как он их там назвал? Химеры?) не могли заменить мне ее, и если быть откровенным, лучше бы мы не начинали эту затею. Вот только смог бы я понять в таком случае, какие теплые чувства к ней питаю?

– Видишь ли, – продолжил я разговор. – Я парень обычный, каких-то выдающихся особенностей не имею. А вот она… Да ты же видел ее! Она прелестна… Почему мне потребовалось десять лет, чтобы понять это? Если бы, скажем, в шестнадцать лет, я – молодой и горячий парень, поджарый, за словом в карман не лезь, и она – не фигура, а филигранное искусство, не глаза, а рубины… – я и сам не заметил, как замечтался, давно пробежавшие дни вдруг ожили перед глазами, студенческие годы жизни воскрешались в моих висках и я смотрел на Кейт, молодую и прекрасную… Она до сих пор молода, до сих пор не утратила красоты, наоборот, становится лишь прекраснее. Как же импозантно годы скрасили ее детское личико в строгое, по-женски отточенное лицо. Таким, как она, нужно в модели, а не в библиотеку, но лично для меня это казалось плюсом. Оказалось, что моё счастье всегда было рядом.

Пару лет тому назад, когда мы получили образование, я знал, что мы многое разделим с ней, но я не думал, что захочу разделить с ней жизнь, радость, печаль; захочу подарить ей всего себя и просыпаться, предвкушая встречу с ее руками, глазами, губами… Я хотел разглядывать родинки на её спине и любить каждую из них; хотел скрещивать пальцы рук и чувствовать импульсы стука её сердца на запястьях; хотел дышать с ней в такт. Я просто хотел быть с ней.

– Стоит отдать должное всей этой ситуации. Понимаешь, если бы мы сами себя не поставили в такое положение и не вляпались бы в историю, которая черт пойми что из себя представляет, я бы наверное так и не понял самого себя, всех этих чувств. Не пойми меня неправильно. Она сразу мне понравилась. Понравилась как девушка. Вот только в процессе нашего общения никакой страсти не зарождалось, зато мы оба почувствовали родную душу друг в друге и смогли подставить дружеские плечи… Я редко понимал ее, как девушку. Но допустим ладно, имеются у нее некоторые прибабахи и она может часами говорить о каких-то нераскрытых преступлениях и предъявлять неоспоримые, собственно добытые факты, показывать фото трупов и при этом ее не смущает совершенно ничего. Но ведь… ей ведь тоже хочется видеть цветы у своей постели и чувствовать крепкую руку в своей ладони… Почему мужчины этого не понимают и сразу же считают ее сумасшедшей?! Да кому я это говорю, ты же даже не кот! А я и сам этого не понимал…

Первые признаки рассвета взбодрили меня, на кончике языка заиграли оттенки крепкого жженного кофе и табака. Город, к которому я уже приближался, оживал; шестеренки механизма заводились, раскручивались, будили другие шестеренки, и агрегат начинал работу. Иногда странно наблюдать за тем, как просыпается город. Пробки появляются в одно и то же время и разве каждый из тех, кто находятся в ней, не чувствует себя ужасно? С рождением нового дня вчерашний день, увы, не заканчивается, и приходится тащить его в своем багаже, томно и муторно, жалея о том, что не разгреб его раньше. Гигантский город… Который живет по своим законам… В котором жизнь каждого человека проистекает независимо и обособленно от жизни других людей, но при этом напрямую от них зависит.

Я не спал целую ночь и устал до изнеможения. Хотелось просто упасть на ближайшую лавку, прикинуться бездомным и поспать. Разве кто-нибудь против? Да, этот несуществующий черный кот, который все прется и прется неведомо куда и иногда заставляет изрядно поднапрячься, дабы понять его местоположение. Я уже говорил, что это вовсе не кот, а тень, помеха моего восприятия, и с чего я взял, что эта каракуля имеет очертание кота? По-другому я видеть уже не мог. Для меня это пятно стало другом, таким же, каким был Бенджамин.

Он вывел меня на переполненную улицу, в самый час-пик. Люди, ждущие разрешения светофора, автобуса, или подходящего времени для спуска в подземку толпились на каждом углу. Я социопад, и всегда им был, оказаться среди этого бульона для меня было пыткой. Атлетически сложенные мужчины в деловых костюмах, женщины, вылезшие с глянцевых обложек модных журналов, отнюдь, не составляли мне хорошей компании даже молча. Я явно был лишним здесь, среди них, но Бенджамин Второй тянул меня в самую гущу, туда, где все это пекло зарождалось. Я крутился пьяными танцами мимо людей, выгибался вдвое, избегал соударений с кем-либо из прохожих, в общем, проделывал различные гимнастические номера, пытаясь уловить направление, куда ведет меня этот кот и избежать столкновения с кем-либо.

Бенджамин Второй. Так, в конце концов, я решил назвать его, ведь он мой верный спутник, как ни крути. Мы пробивались сквозь толпы, отбивались локтями от натисков, теряли веру в человечество, когда видели людей невоспитанных, и снова обретали ее, когда встречали вполне приличных. Толпа редела, но мне по-прежнему не было комфортно среди людей. Бенджамин продолжал шагать, соответственно, шагал и я. Мы подошли к полупрозрачной витрине одного из брендовых магазинов и тут он остановился. Я не видел его в отражении, видел лишь себя, уставшего, перепачканного – идея притвориться бездомным точно прошла бы успешно. Элегантные шелковые платья висели на вешалках-прутиках, а неоновая вывеска сияла роскошью. Мы стояли и смотрели ровно на витрину, за которой женщины-продавщицы уже начинали коситься на меня и сдавливали на лице гримасу подозрения. М-да уж…

Вдруг Бенджамин шагнул, я машинально последовал за ним. Всю нелепость и бессмысленность этого поступка я осознал только после этого. Еще буквально два-три шага и мы уткнемся в стекло, дальше прохода нет. Я настолько привык следовать за ним, что даже в этот момент ни капельки не сомневался и сделал шаг. Женщина за витриной смотрела на меня так, будто я являюсь чем-то омерзительным, даже оскорбительным для нее. Я заколебался. Что мне нужно было делать? Тем не менее, Бенджамин упорно дергался в сторону витрины, пытаясь сделать шаг, которому препятствовало лишь поле моего зрения.

– До добра это не доведет… – прошипел я сквозь зубы.

Люди начинали оборачиваться на меня и смотреть на дурака, который поехал умом и теперь посреди улицы совершает неизвестный ритуал поглощения витрины взглядом. Звучит как абсурд. Это и был абсурд. Так глупо и нелепо я себя никогда не чувствовал. Я точно пока не готов к такому, да и Бенджамин… Он ведь даже не кот, а пятно в виде кота, почему я должен ему доверять? Я сделал шаг назад и поплелся известной дорогой, махнув рукой.

Дядюшка Генри сам найдет меня и тогда мы совершим то, что должны совершить. Оставалось только ждать, вот только сколько времени должно пройти? Бенджамин не отставал, теперь он шел за мной. Иногда он пытался как бы вынудить меня повернуть обратно, но ведь его тело не имеет материи и формы, и все его попытки оставались тщетны. Я решил оставить его в своей власти, в конце концов, сфера действия его деятельности зависит исключительно от того, куда направлены мои зрачки, а стало быть, он не управляет мной. В первую очередь я решил проведать Кейт, рассказать ей о том, что случилось. Сколько дней я не видел ее? Может быть, даже несколько месяцев… Но скоро все закончится, Кейт… Скоро все закончится…

12

– Ну здравствуй, подруга… – сказал я ей, когда зашел в ее палату. Безмолвное, мертвенно-бледное лицо… Она точно еще жива? И тем не менее приборы, расставленные вокруг, и провода, что тянулись к ее лицу, свидетельствовали об этом.

– Когда все это случилось… – я не смог сдержать эмоций, какая-то давящая нестерпимая боль стянула легкие и выдавила слезы, лицо мое исказилось… – Я нихрена не сделал, Кейт… Ничего… Я просто лежал. Впал в апатию случилось Как же это стремно… Я просто жалкий нытик…

Стыдно признаваться в том, что осознанно не предпринимал никаких попыток, когда самый близкий тебе человек лежит без сознания и умирает. Умирает ли? Это не имеет значения. Я ни разу к ней не пришел. Мне понадобилось опуститься на самое дно самотерзаний, чтобы суметь выбраться из этой ямы. Мне оставалось только искать причины моему бездействию, но ни одна из придуманных не была действительной, а причины действительные я так и не смог понять.

– Но сейчас все по-другому, Кейт. Кажется, я наконец нашел ответ на нашу загадку, – я усмехнулся сквозь слезы. – Это все так… бредово. Я думал, что мы просто коллективно сходим с ума, но все оказалось куда сложнее… Я дёргаю ниточки за ниточкой и, видимо, смог отыскать нужную.

Ее лицо. Безмятежно гладкое и красивое. Мне хотелось потрогать его, прикоснуться к ее шелковой щеке и одарить ее поцелуем… Может быть, она проснется от него? Но я не решался. Я чувствовал тяжесть вины за свое бездействие, за свое отсутствие, за то, что втянул ее в это… Поцеловать ее сейчас было бы грубой формой эгоизма. Я положил руку на ее ладонь. Казалось, что ее пальцы вот-вот шевельнутся, она откроет глаза, увидит меня и мы навсегда закончим с этой историей. Но ни одна ее фаланга не согнулась, а веки не вздрогнули.

– Какой же я дурак, Кейт… Я просто невыносим. Такое чувство будто я попал в какую-то нелепую и совсем несмешную шутку. – Я сжал челюсть в бессилии. – Мне так много хочется тебе сказать. Еще никогда… Никогда я не хотел чего-то так сильно. Я обещаю тебе, что приду за тобой…

Я встал и еще раз взглянул на нее. Почему человек иногда бывает так глуп? Почему же я был так глуп? Что чувствовала она в тот день и почему меня не было рядом? Уходя, я бросил взгляд на ее вещи, аккуратно лежавшие на стуле. Дверь захлопнулась, но внезапно мной овладела мания. Я не могу уйти. Я стал зависим. Мне нужно было вернуться и…

И обыскать ее вещи.

13

Что меня толкнуло на это? Бурный поток мыслей, просочившийся в одну секунду. Генри говорил мне, что это так называемая «месть». От кого? От тех, кого он называл химерами? Если химеры по субстанции это то же, что и кондотентьеры, но их цели совершенно противоположны, то и способы воздействия на наш мир у них должны быть теми же. Допустим, что тот, кто вселялся в Дядюшку Генри и старуху Клеменсе, действительно менял их так называемую судьбу в лучшую сторону, значит, химеры должны ломать ее насовсем. Если же предположить, что Кейт, будучи увлеченной искательницей ответов на ей же придуманную тайну, как обычно сидела в своей коморке и скрупулезно рылась в записях и тут, внезапно, она что-то обнаруживает. Как только она это обнаруживает, химеры замечают это, замечают оттуда, с другого мира. Создание этой субстанции вселяется в нее и, поскольку оно существо другого рода, других законов, нарушает физику, вздымает ее тело ввысь и в этот момент… В этот момент захожу я.

В руках у Кейт я не заметил никаких обрывков, но можно полагать, что она почувствовала что-то неладное и успела спрятать хотя бы намек на результаты своих исканий. В библиотеке я искал, и помимо пропажи той таинственной книги ничего не нашел. Но ее одежда. Ведь никто не рылся в ее карманах. Когда я увидел ее вещи, я тут же подумал об этом. Моя совесть шла порознь с этими мыслями, но я надеялся найти хотя бы что-то значимое.

Я на цыпочках прошел к стулу, на котором лежали ее вещи, и аккуратно наклонился над ним. Ее брюки-клеш, блузка, огромная клетчатая рубашка, очки и маленькая сумочка. Осмотрев их поверхностно, я просунул руку в карманы брюк. Пусто. Следом последовал нагрудный карман ее блузы. Ничего. Сумка и рубашка тоже оказались пусты. Различные талоны, книги, карточки, косметика, старый блокнот, чеки из магазинов и даже какая-то веточка, все это было стандартом для нее, а то, что искал я, не должно было вписываться в сформировавшийся алгоритм ее решений.

– Ох, Кейт, – прошипел я. – Оставила бы ты хотя бы намек…

Уголком глаз я заметил деталь, которую человек, не знакомый с ней, принял бы за обычную, но я то знаю ее как облупленную! Книга Маленьких женщин? Вот это фокус. Она уж явно не должна стоять наряду с Виктором Франкенштейном Шелли или трилогией желания Драйзера. Она приковала мой взгляд, и, кажется, я решил загадку. Я вытащил книгу в твердом переплете из сумки и еще раз попрощался со своей дорогой, непредсказуемой Кейт. Это уж точно не последняя встреча, но почему меня всего трясёт? Нет, я не смог сдержаться. Я вернулся обратно и склонился над её безжизненным лицом. Созерцая прекрасное, я испытывал глубокую печаль, но приложил к её лбу сухие губы…

Мне оставалась только дорога домой. Дорога домой и глубокий анализ предмета моих исканий. Там точно должна быть записка или клочок бумаги, и даже если текста на ней нет, не помешает прогреть ее, чтобы узнать, о чем она думала.

Медленно тянулся день. Мой живот, глаза и руки переставали слушаться командам мозга. Ноги же, наоборот, запрограммированы идти туда, куда следует. Моя съемная маленькая квартирка… Давно я покинул ее… Меня всегда печалили мысли о переезде, но сейчас, когда мой единственный друг даже не в коме, а можно сказать в плену, я просто не могу не составить службу ее цветам. Можно было полагать, что это всего лишь кома, но нет – люди не левитируют! Пока ноги упрямо шагали вперед, мне протестовали голод и усталость.

Надо бы поспать, – думал я, но мне не позволял я сам пойти на такой поступок. Однако когда я пришел в свою тесную квартирку на третьем этаже пятиэтажного дома 50-х, тело мое размякло, и бороться не было сил. Я уснул, сжимая в руках шедевр Луизы Олкотт. Поразительные сны тревожили моё сознание. Они не были страшными – в точности наоборот, были захватывающими. Описать точно, что я видел у меня не хватит лексикона и способности грамотно передавать информацию, но эти чувства неповторимы! Будто сам космос постирал свои объятия, приветствуя меня и приглашая в гости. Вокруг меня густилась бесконечность и я отдавался ей, тонул в её непрекращающихся пределах. Это были иллюзии жизни, невероятные приключения внутри чего-то незыблемого, несуществующего.

Когда я открыл глаза над городом висела луна. Густая, непроницаемая ночь упала на его крыши, и звезды – подстрекатели несбыточных фантазий – светили тускло, едва выдавая свое местоположение. Но какой же покой хранился в небе! Как медленно плавали тучи дыма заводских труб, как одиноко летали птицы над безжизненной, сонной улицей. По моему телу бежала гадкая зыбь, словно я еще не проснулся, а лишь гуляю по задворкам своего сознания. Но сейчас это уже не сон. Слишком уж яркое одиночество я испытывал. Не бывает такого во сне…

Я сделал глубокий вдох и распахнул найденную книгу, пролистывая страницы. Ни листочка не вывалилось из нее. И толку я вообще ее тащил? Почему я решил, что Кейт не способна на чтение подобных книг? Я снова забыл о ней, слишком долго я воспринимал ее иначе… Не жутких духов она искала последние дни, и уж точно не забивала себе голову дрянью, которой я забил свою. Она искала любви, хотела счастья. Медленно листая страницы, я бегал по ним глазами. Уголки некоторых страниц были загнуты, а на некоторых отдельные строки были выделены ручкой. Их количество поразило меня. Предназначение уголков я понимал – она так делает, чтобы не использовать закладки, но если ей понравились мысли автора, она записывает их в блокнот, а не подчеркивает. Я начал перечитывать каждую ее заметку и заметил одно – далеко не все из них представляют собой хорошую мысль. В этом то и зацепка. Без сомнений, Кейт читала эту книгу и отчасти даже завидовала главным героям, но эти заметки – это способ оставить ключик.

Я перечитывал каждую заметку, но связи между ними не находил, и тут на мою голову упал ответ. В студенческие годы, на втором или третьем курсе, мы придумали забавный способ общения. Мы брали книгу, любую, это мог быть даже учебник по высшей математике, и выделяли определенные предложения цифрами, которые указывали на нужную букву. Таким образом, листая книгу с начала до конца, можно было составить предложение из выделенных букв. Здесь она использует тот же трюк, но отличие лишь в одном – она не использовала цифры, а это означало, что буквы берутся последовательно, то есть в первом подчеркнутом предложении я брал первую букву, во втором – вторую, и так далее…

Взяв из пыльного комода листок, я начал писать. Смысл многих слов мне понимался еще в процессе, но позже начал пониматься и смысл всего послания, даже когда оставалась еще добрая половина неразгаданных букв. В зашифрованном письме говорилось следующее:

«Джо Картер! Если ты не наберешься смелости взять и поцеловать меня, мне придется растоптать твое мужское достоинство и сделать это самой!»

Подобно тому, как утро сменяет ночь, изменялся химический состав моего черствого ума… Почему мои руки становились слабыми? Я не мог объяснить себе, но они упали, а глаза мои вконец ослепли. Невидимое дыхание пробежалась по затылку и щекочущие мурашки спустились к пяткам… Тот одинокий прагматичный зверь, которого я воспитал в себе, спрятал свои клыки и жалобно заскулил. Невозможно было представить того мучения, которое я испытал… Невозможно понять всего спектра тех эмоций, которые тут же свалились на меня… В такие минуты не думаешь, а только лишь сожалеешь. Я – древоподобное бесстыдное существо, а Джо Картер – мое жалкое имя.

14

От беспорядочных поисков самого себя в оттенках абстракции меня избавил стук в мою входную дверь. Я сразу понял, что стряслось – Тетушка Маргарет, мягкотелая дряблая старушка, проживающая по соседству, услышала непонятные звуки в моей квартире и решила проведать, уж не вернулся ли тот самый застенчивый юноша с темным прошлым. Я поглядел в глазок и догадки мои подтвердились. Сжимая тросточку в левой руке, стояла она, одинокая и простодушная.

– Здравствуйте, – протянул я ей, жестом приглашая в гости. – Давно мы с вами не виделись.

– Ох! – прокряхтела она. – А я уж думала, что мы не встретимся больше. Кхе-кхе. Где же ты пропадал, внучок?

– Даже не знаю, что сказать. Слишком много всего случилось за последнее время. Но вы не переживайте – я здоров и телом, и духом, и вам не о чем беспокоиться.

Скребя ступнями, она прошла на кухню и, как обычно это бывало, уселась возле окна. На ее лице покоился слабый намек на улыбку. Подумать только – всю свою жизнь прожить в одиночестве! Ни детей, ни мужа, одни только мысли о том как могло бы быть, если бы в юношестве, когда-то в прошлом, она поступила бы по-другому.

– Не обращайте внимания не беспорядок, меня долго не было, а приглядеть за моим старьем некому. Налить вам чай?

Только сейчас до меня дошло. Если бы не Кейт, я был бы как Тетушка Маргарет. Одинокой и покинутый всеми. Она стояла подле меня, будто тень неосуществимого будущего. Моего собственного.

– Ох, нет, спасибо… – вяло возразила старушка. – Очень уж я беспокоилась о тебе. Многие месяцы тишина и тут вернулся! Ну вот и подумала, уж не грабители залезли через окно? Как же славно, что все хорошо…

Ее бесцветные глаза, поседевшие за пару с клочками волос, что остались от ее пышной в прошлом прически, были опущены вниз, но глядели они не на пол. Они впивались не видящими мир зрачками в годы прожитой жизни, призма многолетнего одиночества была одета на них. Если бы не я, к кому бы она ходила в гости? Её стертые суставы сгибались с трудом, казалось, что я слышу их слабое потрескивание – трение двух огрубевших тел друг о друга.

– Поэтому вы наведались в такой поздний час? Я не разбудил вас?

– Разбудить старуху! – сказала она. – Да что ты! Это дело обыденное… Мой сон слабый и никуда не годный. Я можно сказать не сплю, а только лишь лежу с закрытыми глазами и вижу сны из того, что произошло со мной сегодня. Жизнь моя давно уже опустела… А ты часом не захворал? Вид у тебя совсем уж печальный.

Пуститься в сопли и рассказать ей обо всем, что приключилось со мной или с гордостью промолчать? Она все равно ничего не поймет, так что все, что я могу ей рассказать, – бессмысленный трепет. Старушке не с кем поболтать, вот она и приковыляла.

– Все прекрасно! – ответил я весело. – У меня были небольшие дела в паре кварталов отсюда, вот и пришлось какое-то время жить у своей подруги.

– У той самой Кейт? Как она? Ох, как было бы славно, если бы вы полюбили друг друга… С годами начинаешь понимать, что иногда стоило быть сильным. Вовремя остановить поток наплывающих мыслей – великий дар…

– Да… – ответил я сухо.

Ее глаза блеснули светом луны.

– … Многие люди не способны принимать решения. Как и я когда-то… Но скажу тебе так – не бойся совершать ошибки…

Она подняла обреченные глаза и они снова блеснули, но в этот раз я заметил в них что-то необычное. Словно не отражение пробежало в них, а искры всколыхнулась из самых потайных уголков души. Они изменили ее. Нет! Не может этого быть! В тот самый момент, когда они блеснули, я был уверен, что они поменяли цвет. Мимолетная вспышка проникла в них и они обрели красноватый оттенок… Я насторожился, начал копаться в этих событиях и искать неладное.

– Я ведь знаю о чем ты думаешь… Я сама когда-то была такой же…

Кейт. Откуда она знает ее имя? Я не настолько близок с этой старухой, чтобы раскрывать ей все подробности. Может быть, это снова он? Тот, кто был в облике Дядюшки Генри? Тогда к чем весь этот театр?

Сохраняя внешнее спокойствие, я начал искать способ бежать из этой квартиры.

– Могу сказать тебе лишь одно, – продолжала она. – Если ты решишься на это, то, скорее всего, совершишь ошибку. Мы с тобой во многом похожи, – ее глаза заискрились и голос стал громче. – И если бы ты решился на это раньше, мне не пришлось бы сюда идти. Но ты совершил ошибку.

Она медленно поднялась и спина ее стала ровной, тросточка осталась в стороне. Ее глаза горели! Нет, они просто пылали бурей огня! Ее изначально тихий и умирающий голос вдруг заполнил собой пространство и стал невыносимо тяжелым для слуха. Я пятился к двери и сохранял безмятежность духа.

– Сейчас я должна сделать одно – не дать тебе совершить еще одну! Ты должен остаться здесь! Ты должен остаться здесь! – она перешла на крик. – Ты должен! Остаться! Здесь!

В эту самую секунду весь мир обрел черты апокалипсиса. Абсолютно разные предметы начали подниматься ввысь и с грохотом разбиваться в воздухе, лампы моргали, окна тряслись. Сам воздух начал дрожать и ноги мои, как по приказу судьбы, пустились в бегство.

Не мне, конечно, судить о том, как подобает вести себя с женщинами за пятьдесят, но во второй раз бежать от слабой старухи? Кажется, я начал терять свою гордость.

Я выбежал в коридор своего этажа и направился к лестнице. Бегом, словно от этого зависит не только моя жизнь, но и жизнь целого мира. Весь дом окунулся в хаос. Стены, словно живые, начали менять свою форму и изгибаться как пластилин, но не время думать об этом! Не время пускаться в анализ всех этих невероятных событий! Если уж Бенджамин Второй должен привести меня туда, где я просто обязан быть, необходимо закрыть глаза и протянуть ему свою ладонь.

До меня доносилось эхо ее бесформенного крика. Вся улица… нет! весь Лондон! погряз в пучине забвения, и каждый дюйм его необъятной площади смотрел на меня так, словно я – неверное действие алгоритма. Всего лишь ошибка! Я бежал за черным котом, и я знал куда он меня ведет. К той самой витрине, от которой совсем недавно я нагло и эгоистично отрекся.

15

Всего один квартал отделял меня от магазина дорогостоящей фирменной одежды. Пока я бежал, я не мог не заметить одно – всюду, где бы я не находился, в окнах жилых домов на меня таращились люди. Совершенно не соблюдая нормы приличия, они вставали со своих уютных постелей, отодвигали шторы и провожали меня горящими красным глазами. Любое живое существо, будь то человек, кошка или собака, словно одержимые демоном, следили за мной. Они ненавидели меня! Они желали мне смерти и только дай шанс – они раздерут меня, как старую половую тряпку.

Я остановился, чтобы перевести дух. Бенджамин Второй пытался поторопить меня, но прокуренные легкие не позволяли мне бежать дальше. Что ждет меня у той витрины? Я догадывался без труда. Любой вопрос о потустороннем и таинственном пересекается с отражением. Этот предмет быта всегда вызывал сомнения, но что же таится там, по ту сторону? Разве могу я окунуться внутрь настолько идеально отполированного стекла и столкнуться с теми чудесами, что таит в себе зазеркалье? Моя голова гудела, как перфоратор. И как я вообще еще мог соображать?

Испытывая пристальные взгляды прокаженных, я медленно волочил свои ноги по пыльному асфальту. Я ощущал их со всех сторон. Уличный бродяга, проходя мимо, тут же зажигал красные фонарики в зрачках и поворачивал голову. Бездомные собаки, учуяв меня, скалили зубы и разъедали мою плоть слюной.

Химеры. Это они. И они пришли, чтобы помешать мне. Позволят ли они себе пойти на крайние меры и накинуться на меня, или они обойдутся одной лишь слежкой? Ответ не заставил себя ждать.

С одной из подворотен вылезла здоровенная шавка, и я тут же обратил внимание на ее дикие глаза. Она обнажила слюнявую челюсть и зарычала. Обычные дворняги не ведут себя так…

– Тише, моя хорошая… Тише… – сказал я ей. – Чего ты хочешь? Чтобы я ушел от тебя? Так я уйду, я не стану тебя трогать…

Я пятился дугой вокруг нее, от одной только мысли о том, на что способны ее повидавшие жизнь клыки, мне становилось больно. Сейчас она одна, но сколько их будет пятью минутами позже? Ее плешивая шерсть становилась дыбом, мокрый нос хмурился и вздымался. Все. Абзац. Завтрашние газеты будут шуметь пышными заголовками о собаках-людоедах, сожравших костлявого юношу. Ее мышцы на задних лапах напряглись, она вот-вот рванет в мою сторону и мне снова придется бежать или сопротивляться ее укусам. Нет, я не готов быть разодранным в клочья. Я бросился прочь, а ее когтистые лапы сорвались с места.

Эта злобная псина… Я ощущал ее влажное дыхание на своих ногах, я чувствовал силу, с которой она отталкивалась, скребя неровный асфальт, и, готов спорить, так быстро я еще не бегал! Ее бездушное рычание брело по моим стопам; голодный пронзительный лай оглушал меня, срывал с меня маски равнодушия ко всему на свете! Это животный страх! И только это чувство заставляло меня бежать, задыхаться и делать шаг, полюбить свою жизнь заново и вновь ее возненавидеть. Ветер царапал мое лицо, но, твою же мать, как мне наплевать на все то, что окружало меня. Потому что в этот миг меня не окружало ничего. Только извилистая дорога! Только безумная псина, норовящая вцепиться мне в глотку! Только я! Только витрина того чертового магазина! И Кейт… Умопомрачительная Кейт…

– Да отвали ты от меня! – Мы мчали по ночному городу с первородным бешенством, поддаваясь лишь собственным инстинктам. – Отвали! Отвали!

Она продолжала рычать и лаять, и она приближалась ко мне! У меня не хватало сил! Еще секунда в таком же темпе и я предпочел бы смерть! На перекрестке мы выбежали на проезжую часть и я только лишь успел заметить яркое свечение машинных фар, как раздавшийся грохот металла заставил меня очнуться, повернуть свою голову и обнаружить сочащийся кровью труп… Она была бездомной, возможно жутко голодной и окоченевшей, но она не была достойна подобной участи…

– О Боже мой! – Шофер черного седана выбежал из салона, схватившись руками за свое лицо. На нем был костюм-тройка и стройная фуражка. – Боже мой! Что я наделал…

Я оперся о свои колени и не утруждался ему объяснять.

– Она… – глотая воздух начал я. – Она болела… Бешенством…

– А вы как? Я вас не задел? – он кинулся мне на помощь, но я только лишь оттолкнул его.

– Не надо…

– Понимаете, я… я… Я не думал, что в такой час кто-то будет бежать по дороге… Я едва ее заметил, не успел среагировать… Боже мой… Вам нужна помощь?

Очертив круг, над нами пролетела ворона. Мужчина был напуган до такой степени, что терял над собой контроль. Его глаза были глазами ребенка, который только что провинился, но промелькнувший в них огонек мог означать только одно…

– Ты думал, что все закончилось? – сказал он дрожащей челюстью, с такой злобой, что мне стало не по себе.

– О нет…

Если бы минуту назад я не был так глуп и самонадеян, то продолжил бы бежать дальше. До витрины оставался сущий пустяк и к этому времени я бы стоял напротив нее. Сейчас меня ожидал еще один поединок… Хрипло каркая, на его плечо села та самая ворона, только что летавшая вокруг нас.

– Кажется, мне пора… – И снова! Снова я пустился в бегство и оставалось только надеяться, что меня хватит хотя бы на тридцать секунд!

По ногам моим заскользило лезвие, скрипя по волокнам моих мышц ржавой затупившейся сталью. В какой-то миг – в одно только крохотное мгновенье – мне захотелось упасть и навсегда забыть о всех этих событиях, словно их никогда и не было. Но чем ближе я был к своему отражению, тем отчетливее слышал я голос Кейт, тем ярче рисовались воспоминания о ней в моей эгоистичной голове.

– Стой, скотина! Тебе нет смысла бежать! Стой! – за мной бежал шофер – удачная партия для этих кровожадных тварей. Над моим плечом, разрезая воздух, летела ворона, плавно спускаясь вниз и каркая.

Что если эти врата не откроются? Что если я прыгну в свое отражение и вместо вездесущей тишины я попаду внутрь магазина, вдребезги разбив стекло? Какая великая шутка получится! Вот только деваться некуда. Судя по всему, скоро нагрянут прохожие, которые также кинуться на меня и разорвут, так что выбора у меня нет…

– Стой! Давай поговорим! Ты же знаешь, что я не стану тебя убивать!

Эта гадкая ворона начала клевать меня в голову. До чего же острый ее клюв! Так вот каково чувствовать себя падалью! По моему лицу потекли тоненькие струйки крови, а мое отражение становилось все ближе и ближе, и вот я уже смог различить черты лица того мужчины, что гнался за мной. Он неминуемо приближался! По всему моему лицу бежали импульсы дикой боли, а этот придурок сейчас прыгнет на меня и повалит.

Я не могу закончить так… Не могу…

Изрядно закаляя мышцы, я закрыл лицо руками и из последних сил оттолкнулся от земли. Я висел в воздухе и чувствовал его грубые ладони на своей спине, он схватился мертвой хваткой в мои ребра, давил на них с такой силой, что я просто не мог дышать. Но еще секунда! Одно лишь жалкое подобие времени и все решиться! Я почувствовал как ворона оторвала кусок кожи с моей головы, как пальцы-ножи разрывали мою одежду, как меня проглатывает нечто, чему не найдется никакого правдоподобного объяснения. Я умер, наступила тьма и тишина пронзила меня насквозь. Но за долю секунды до этого я слышал как бьется стекло витрины…