Тени из колодцев

Тени из колодцев и М³

Один очень неудачный день

В тот летний вечер было душно и пахло грозой. Моня возвращался домой сердитым и усталым, и пыльным. Их команда проиграла, штаны он изорвал почти в клочья, с судьями подрался, получил по шапке и наказ: впредь ни ногой на стадион.

«Ну и ладно, ну и обойдусь, – думал Моня, растирая пот по красным щекам, – подумаешь, будто только у них стадионы есть. У нас вон, в Черноморке1, такого добра навалом! Каждый пустырь, как стадион».

Успокоив себя немного по этому поводу, он, всё же, не переставал пинать по пыли свой несчастный мяч и бормотать сердито: «Подумаешь, места им не уступили, подумаешь, глухой – не слепой, видит же, что пожилые стоят, а сам расселся, как король, у окошка! А, бабки. И с чего вдруг она взяла, что я Марк? А, ну да, понятно. Ну так и что? Если глухой, так сразу выступать надо? Вот кепка зелёная, мало я ему надавал, жаль, по поручню попал, теперь вот, вся рука синяя. Ещё и дома из-за них всех достанется, вот же ж…»

В сердцах Моня с такой силой дал по мячу, что тот, ухнув, отлетел за забор чьего-то дома, а поскольку дом этот, Моня вспомнил, принадлежал Гавриле-полицейскому, то тут и ловить было нечего – считай, пропал мяч.

– Ну и ладно! – Прокричал Моня, – туда тебе и дорога, катись!

В этот момент как раз открылась калитка, и Гаврила-полицейский, дожёвывая бутерброд, вышел на улицу, и, с подозрением оглядев Моню, строго спросил:

– Это ты кому тут грубиянишь, а?

– Мячу! – Уже почти в отчаянии простонал Моня, – может, вернёте мне его, он к вам закатился!

– Высоко что-то он у тебя катается, – с ещё большим подозрением отозвался Гаврила, – стой тут, я сам тебе вынесу.

– Пожалуйста! – Прокричал ему вдогонку Моня, настроение его, правда, немного улучшилось, захотелось даже понапевать что-то, но не успел он и прокашляться, как следует, из калитки снова показался Гаврила.

– На, лови, – сказал он, отбрасывая мяч хозяину, при том с таким отрешённым, типично полицейским видом, что Моне страшно захотелось расхохотаться. К счастью, на сей раз он себя почти сдержал, даже сумел сквозь усмешку выдавить нечто похожее на благодарность.

– А ты, – слегка придержав его за рукав, но всё с той же отрешённостью, произнёс Гаврила, – ты откуда? Адрес какой?

– А, а вам зачем? – Моня тут же насторожился, и, уловив на непроницаемом лице полицейского некое подобие улыбки, прибавил:

– Я вам нечаянно в сад попал, честное слово!

– Да, понимаю, какой адрес-то?

– Эээ, не скажу, – в отчаянии, пытаясь поскорее убежать, пробормотал Моня. – Извините, мне домой пора, честное слово.

– Я там Марку должен кое-что передать, – отрешённо, кажется, уже самому себе, продолжал Гаврила. – Малиновая 28/15?.. или 17?.. не помню…

Что-то сообразив, немного успокоившись, Моня наконец нашёл в себе силы сказать:

– Нет, не Малиновая. Абрикосовая, 28/17, там орехи.

– Точно, орехи, – уже и вовсе себе под нос, отозвался Гаврила, и, отпустив, наконец, Монин рукав, направился к автобусной остановке, что-то присвистывая на ходу и бормоча. А Моня, постояв с минутку на месте, внезапно сорвался и побежал, прижимая к животу мяч. «Поскорее бы всё это кончилось, – думал он, чуть не задыхаясь, но не сбавляя прыти, – главное, приду – сразу в ванну, а там потом Муську попрошу всё зашить, чтоб никто и не видел. А лоб можно пудрой маминой замазать, и колени – тоже. Хотя, кто их там под штанами заметит? Разве что Васька… ну, с ним разберёмся. Оо, ой!» – Это Моня спотыкнулся обо что-то на дороге и полетел под горку – тут улочка делала крутой спуск.

Он ещё успел подумать, что всё не так уж и плохо, что катиться – это куда быстрее, чем идти, и – треснулся головой о берёзку, хорошо, она была молодая и тоненькая, – последний факт Моня отметил про себя, но с земли уже не поднялся – мало ли, что ещё может произойти?..

«Полежу тут до заката, – подумал он, – а там пойду, всё равно уже терять нечего. Хорошо ещё мяч не упустил», – и, с любовью погладив пыльные бока своего друга, Моня прерывисто вздохнул и принялся вслух вспоминать все детские стишки и считалочки, какие знал; когда запас их был исчерпан, пришлось переключиться на Пушкина, Лермонтова и Блока, а потом пошёл дождь, под горку потекла вода, стало холодно, промозгло и громко – и Моня, нашёптывая Тютчева, поднялся из лужи, и поплёлся вдоль дороги.

Когда он уже сворачивал на родную улочку и мысленно прорабатывал всю стратегию возвращения домой, его вдруг кто-то окликнул.

– Молодой человек, постойте! Молодой человек!

Вздрогнув, Моня резко обернулся, и, заметив неподалёку, под соседскими орехами, человека, в удивлении остановился.

Это был старик. Берет прибило дождём к его седой голове; пальто липло к телу, сапоги рыжели от глины, и, всё же, несмотря на это, дедушка сиял, как на День рожденья, и делал Моне знаки, чтобы тот подошёл.

Подумав, перекинув с руки на руку мяч, Моня неохотно приблизился. Благодушие старика располагало.

– Молодой человек, – с улыбками и поклонами, радостно заговорил он, – у нас тут такое дельце…вы, знаете ли, так героически встали на защиту слабослышащих людей, там, в трамвае, что мы…

– Вы – это кто? – Настороженно переспросил Моня. В этот момент старичок немного посторонился, и из-за крайнего ореха вышагнула девушка – невысокая и рыженькая, словно рыжик. Лицо у неё было не обычное, как и у её старшего товарища – какое-то, старомодное, что ли?.. Во всяком случае, вид её скорее располагал к себе, чем отталкивал, да и улыбалась она очень приятно, и глаза у неё были большие и внимательные, цвета незабудки.

– Вы и впрямь очень хороший человек, – сказала она Моне, – и у вас, наверняка, есть слабослышащий брат?..

– Он совсем не слышит, – ответил Моня, покосившись на калитку своего дома – до неё было совсем недалеко – два прыжка, нет, три.

– О, вы нам пока не доверяете, – с улыбкой продолжала девушка, старик рядом с ней тоже всё не переставал сиять. «Сектанты, что ли? – Подумал Моня, делая шажок в сторону. – Как бы от них сбежать?»

– Вы, может, думаете, что мы сектанты? – Моня вздрогнул и принялся нащупывать в кармане ключи – охххх, ну где ж они, в самом деле?

– Они в другом кармане, – сообщила девушка, – но: подождите сбегать, мы хотим вам предложить сотрудничество. И – извините, если говорим как-то необычно, мы, в некоторой степени, иностранцы…

– Да, да, – закивал старик и потёр ладони. – Почти иностранцы, да.

Девушка мельком покосилась на него, но тут же снова обернулась к Моне, и, прежде, чем тот успел выпутать из ниток порванного кармана ключи, быстро произнесла:

– Я надеюсь, вы примете наше предложение, вот – тут всё, – и протянула сложенный вчетверо альбомный листок. Мгновение колеблясь, Моня, всё же, принял листок, и, буркнув старику и девушке «до свиданья», забежал, наконец, на родной двор, хлопнул калиткой, и упал на скамью. Ух!.. Теперь – операция «Дом». Итак, перво-наперво – позвонить Муське, главное, чтоб Васька не засёк.

Но, как видно, дни несчастливыми наполовину не бывают. Моня чуть не откинул телефон, когда вместо привычного Муськиного смеха услышал в динамике знакомый, немного ленивый голос:

– Ну? И где мы прохлаждаемся? Родители уже в полицию думали звонить.

– А, ты! – Только и сказал Моня, но тут же, немного придя в себя, быстро спросил:

– А где Муся? Мне нужна Муся, позови её.

– Она маме помогает, – отвечал ленивый голос, – а мне дала телефон почистить, так что давай, валяй, что там опять у вас стряслось?

– Всё у нас хорошо, – пробормотал Моня, – позови тогда Марка, пусть в окно выглянет…

– Ага, знаю ваше хорошо… по чужим комнатам шарить…

– О, Васька! – Уже чуть не прокричал Моня, – ты же обещал не вспоминать!..

– Ну. А вы обещали исправиться.

– Позови Марка, – умоляюще простонал Моня, хотя и понимал, что тут хоть расплачься в трубку – всё будет, как об стенку горохом. Так оно и было.

– Марка я позвать не могу, – спокойно и лениво раздавалось из динамика, – Марк у нас сейчас занят. Я вам сколько раз напоминал, чтоб помыли двери, которые вы забрызгали соком? Да и не только я. Мы с Любой и Соней уже, кажется, горло сорвали; это я молчу о родителях.

– Марк сока не разливал! – Возмутился Моня, на что Васька невозмутимо возразил:

– А это меня уже не касается. Вас трое – между собой и разбирайтесь.

– Ну хорошо, тогда я и домой не зайду, – уже вконец рассердился Моня. – Скажу, ты не пустил.

– А я уже тут.

Моня вздрогнул и бросился за калитку – как раз в этот момент пискнула входная дверь, и на крыльце послышались шаги и покашливание – типичные Васькины звуки. Моня прижался спиной к забору, и, поняв, что Васька вмиг будет на улице, пустился к одному из орехов. План приходилось менять на ходу. «Но, если затея удастся – это будет высший пилотаж», – посмеиваясь, Моня полез по одному из орехов на крышу сарая, и, в то мгновение, когда Васька только начинал осмотр улицы и всех близрастущих кустиков, Моня уже спускался по садовой калитке во двор. Теперь оставалось всего лишь юркнуть за дверь и, тихонько минуя прихожую, пробраться по лестнице на второй этаж, в их с Мусей и Марком комнату… Но тут судьба снова посмеялась Моне в лицо. На пороге показалась мама – Моня чуть не столкнулся с ней лоб в лоб. Мгновение они глядели друг на друга, затем мама в ужасе закричала, при том так, что заглушила громовой раскат.

– Роооомаааа!!! Иди сюда поскорее, посмотри, что с твоим сыном, он меня совсем в могилу сведёт!!!

На её крик прибежал, конечно же, не только Рома, но и все, кто только был в состоянии слышать и бежать: Люба с бигудями на голове, Соня – в одном халате, мокрая; Вася, Муся, овчарка Эль. Правда, последний очень быстро ушёл, потому что не любил находиться в тех местах, где не было Марка.

«А жаль, что его нет», – это было последнее, что подумал Моня, когда под осуждающие восклицания брата и сестёр был позорно отведён в ванную и заперт там наедине с мылом, моющими средствами и принадлежностями для штопки. Вот, чем оканчиваются неудачные дни. Хотя, могло быть и хуже, это факт.

Тройняшки

Был уже глубокий вечер, гроза ещё лениво ворочалась вдалеке, и вспышки освещали комнату – то с западного окна, то с юга, на Мусиной тумбочке теплился ночничок-ослёнок; Марк что-то листал на своей койке, светил фонариком; над ним, на верхнем «этаже», полулежал Моня и ожесточённо лузгал семечки, сплёвывая прямо вниз.

Муся наблюдала, как Марк смахивал семечную лузгу со своих книг – и первый раз, и второй, и третий. На четвёртый она не выдержала и сказала:

– Вообще-то, Марик за нас сегодня отдувался, а ты, Монь, ему на голову плюёшь…

– Я потом уберу всё, – отозвался Моня. Марк в этот момент снова терпеливо смахнул тёмную кучку с энциклопедии, что-то перелистнул, потом погасил фонарик и отвернулся к стенке.

– Ну вот, довёл. – Сказала Муся. – Знаешь, и поделом тебя сегодня из ванной не выпускали, пока последнюю дырку не зашьёшь. Я ещё думала как-то тихонько помочь тебе, а теперь даже и рада, что не помогла.

– Вообще-то, это ты и виновата, – ответил Моня, – зачем Ваське телефон дала? Я б тебе всё почистил!

– Ну, виновата, – вздохнув, согласилась Муся. – Ладно, молчу. Но на Марика не плюй.

– Я и не плюю. Включи свет.

Муся неохотно выбралась из постели, простучав пятками до двери и обратно, снова легла, и тут же заглянула в секретную дырочку на своей ширме: Моня как раз спустился с высоты, чтобы извиниться перед Марком, но тот вообще не имел привычки обижаться, и на все виноватые жесты братца только улыбнулся.

Потом они начали говорить о футболе, вернее о том, что Моне теперь на стадион «ни ногой». Марк его как-то попытался ободрить, но – Муся видела, – тщетно: Моня только ещё больше огорчался. Кончилось тем, что он и вовсе вышел из себя, забрался на подоконник с ногами и принялся сердито что-то напевать. Марк тоже встал и начал ходить по комнате, время –от времени «проговаривая» что-то руками– это он так думал. Чтобы довершить картину всеобщего уныния, Муся решила поиграть на своём чукотском варгане – она коллекционировала всякие необычные вещицы, – но концерта не удалось: за стеной послышался стук, и сонный Васькин голос прокричал нечто вроде «совесть», почти синхронно с Сонькой, которая, видно, проходила в этот момент по коридору.

«Иногда я тебе завидую, Марк», – вздохнула Муся, откладывая варган и одной рукой раздвигая ширму; на встречный вопрос брата «почему?», ответила:

– Ты много ненужного не слышишь.

– А нужного? – Улыбнулся Марк. Говорил он, обычно, жестами2, и все, кто желал с ним пообщаться, тоже. Правда, ко всему прочему, он ещё неплохо читал по губам, мог двумя словами на бумажке объяснить то, чего иные и потоком устного текста не скажут, да и языком мимики владел в совершенстве, и шифры знал.

– Молодец ты, – сказала Муся, радуясь, что Моня в этот момент отвернулся и можно спросить о нём.

– Грустит, – ответил Марк. – Его с футбола выгнали, с судьями подрался.

– Класс. А что принёс? Бумажку у него видел? В кармане.

– Не видел, что за бумажка?

– Монь! – Вслух позвала Муся, – кончай там дуться, покажи нам свои письмена! Это тебе что, на футболе выдали? – Она уже было потянулась к штанам, перекинутым через спинку стула, но Моня, соскочив с подоконника, сделал это первым и, пробежав глазами текст, удивлённо фыркнул.

– Как будто первый раз видишь, – заметил Марк. – Дай, посмотрю.

Они с Мусей склонились над листком – голова к голове, а Моня всё стоял в сторонке и всё никак не мог поверить в только что прочитанное. Неужели такое возможно?!. И, если да, если те двое и впрямь те, за кого себя выдают, то почему тогда выбор их пал именно на него, на Моньку?

«Ведь что во мне такого? – думал он, ероша и без того всклокоченный затылок, – ну, футбол, ну, драчка, ну, брат у меня такой, особенный…ну, и сестра… ну, валялся я в луже под берёзкой, стихи горланил… Странно это всё».

– Странно это всё, – сказали Муся и Марк хором: он руками, она – языком; и переглянулись.

– Ну, допустим, про сестру они узнали, потому что у кого-то висит на сумке значок «любимому брату», – предположила Муся, – но вот откуда им известно про Марка, да ещё то, что мы тройняшки?..

– Про меня ты им говорил? – спросил Марк, внимательно изучая лицо покрасневшего, как буряк, Мони.

– Ну, говорил, – буркнул тот, и жестами прибавил:

– Так вышло, нечаянно.

– Снова…защищал? – Шёпотом, почти не открывая рта, спросила Муся, но уловка её не удалась, Марк всё понял, а Моня понял, что понял Марк, который понял и то, что понял Моня, короче говоря, все трое ужасно смутились, и с минуту просто молча глядели кто куда.

Первым заговорил Марк:

– Что будем делать? Пойдём?

Глаза его внимательно глядели из-под чуба – тёмного, с волной, вечно спущенного на лоб. Вот, пожалуй, и всё их с братом отличие: у одного чуб – на лоб, у другого – хохолком; совершенно разными людьми они были только для Муси, ну, может, ещё для мамы с папой. Те, кстати, сейчас как раз крались по лестнице, Муся их вовремя расслышала и бросилась тушить свет. Но, было поздно: не успели все трое разбежаться по спальным местам, как двери комнаты отворились, и на пороге показались родители, во главе с Васькой и Любой – «старшими». Позади всех, конечно же, позёвывала Соня – тоже старшая, но младше первых двух.

– Вот, так и живём, – говорил Вася ленивым голосом, – одна на своих этих…штучках до полуночи брынчит, другой по подоконникам скачет – грохот на весь этаж… потом – песни, топот, вода в бачке… – Он клацнул по выключателю, – а теперь вот…

– Эй, выключите свет!!!

– Ну вот. Слышите?

– Что слышите? – Наперебой закричали Муся и Моня, – мы, вообще-то, спать уже хотим, а вы нам глаза слепите! – Марк в этот момент поднялся и направился к дверям, чтоб и впрямь погасить электричество: вид у него при этом был на удивление сонный, такой, что папа и мама смутились и поспешили скрыться; Васька и Сонька пытались их ещё остановить, что-то доказывали, но, кажется, на сторону тройняшек встала Люба, и, её стараниями, всё уладилось – она ведь самая старшая, как никак!

– А не Васька этот, – пробормотал Моня со своей койки, – вот бы снова все его «запасы» изъять, как тогда…

– Ага, и утопить с пирса, – подхватила Муся, – жаль, он теперь уже бросил…

– И ничего не бросил! – С жаром прокричал Моня, – ты б видела, как он за курятником дымит, пока…

Дверь снова скрипнула, и голос папы тихонько произнёс:

– А я думал, вы и впрямь спите.

После этого пришлось переговариваться шёпотом; Марк в это время что-то увлечённо писал, слегка прикрывая одной рукой свет фонарика, а когда окончил, то разнёс по записочке и сестре, и брату.

Муся при ночнике, а Моня – подсветив телефоном, прочли следующее:

«Друзья, предлагаю всем спать. Завтра у нас важный день. Думаю, стоит сходить. Спокойной ночи».

У Муси в уголке листа были ещё цветок и бабочка, а у Мони – приписка: «Не шатай кровать».

– Ладно, до завтра, Мусь. – Протянув сверху руку, чтобы Марк пожал её, Моня, наконец, почувствовал облегчение – хух, этот день позади. Главное, чтобы завтра было не хуже, чем вчера! А там…там посмотрим!

Марк сомневается в своей способности читать по губам

Утро началось для тройняшек более, чем привычно: кашель Васьки за стеной, потом голоса Сони и Любы, не поделивших зеркало, потом папин бас – призывающий всех к порядку; грохот кастрюль откуда-то снизу, с маминой кухни, а из полуоткрытого окошка – лай собак, запах очистных сооружений и моря. Первым, конечно же, встал Марк, летом он обычно вставал самый первый и закрывал окошко, чтобы не так пахло. Потом одевался и отправлялся на прогулку с Элем, а вдогонку им бежали Муся и Моня – если, конечно, успевали к тому времени умыться и накинуть спортивную форму. Так было и на этот раз.

Уже на воздухе, бодрясь и фыркая, все трое приступили к обсуждению предстоящих дел. Эль, между тем, натягивал поводок, прыгал то тут, то там и вести его пришлось попеременно каждому, чтобы двое других могли в это время общаться – на совместных прогулках ребята, зачастую, общались жестами.

– Думаю, это розыгрыш, – говорила Муся. – Почему вдруг именно мы? Да и те, кто они такие, почему им верить? Моня сказал: старик и девушка. Хорошее описание!

– Если не посмотрим, – ничего не поймём, – отвечал Марк, – и, ты же читала: можно пойти с кем-то из старших.

– С кем?! – Прокричала Муся, – в этот момент настал её черёд вести пса, вернее, самой быть влекомой по всяким клумбам и кустикам, – а за неё продолжал Моня:

– Старших и впрямь подходящих нет. Папа, что ли? Или Васька?..

– Васька – неплохой вариант, – подумав, ответил Марк.

– Ой, Марк! – Уже вслух возмутился Моня, – ты выбирай: или я, или Васька, хорошо?

– Хорошо, – согласился Марк, – ой…скажи Мусе, чтоб увела оттуда собаку!!! – Моня обернулся: Эль нёсся куда-то семимильными прыжками, Муся, чуть не волочась по земле, летела за ним; а навстречу им, из-за угла, выдвигалась мощная фигура ротвейлер, который вёл за собой на коротком поводке хозяина и скалился.

Переглянувшись, Моня и Марк бросились на подмогу. Эль и ротвейлер были уже на волосок от столкновения, когда тройняшкам и дяденьке, каждому со своей стороны, удалось растащить бойцов.

– Ух, ну и собака у вас, – сказала Муся, лицо её было белым, как кусок мела, а руки и ноги тряслись. Дяденька, правда, находился не в лучшем состоянии, но, бодрясь, произнёс:

– Не у меня, а у вас, собака. Драчун какой-то. И почему без намордника?

– А ваш почему? – Это уже отозвался Моня – красный, как помидор, и в поту. Дяденька поглядел на него снисходительно и ответил:

– Мой – само добродушие, вообще-то.

– Ага, добродушие! – Чуть не хором возмутились Моня и Муся. Ротвейлер в это время приветливо порыкивал, а Марк стоя л в стороне. Дяденька, справедливо оценив его, как старшего, обратился к нему.

– В следующий раз, всё-таки, советовал бы вам повнимательнее следить за своим питомцем. Вы откуда будете?

Улыбнувшись, Марк только развёл руками, честно признаться, он не понял ни слова. Дяденька, беззащитно оглядевшись, снова повернулся к Моне и Мусе, но те молчали, как два партизана; рядом, на натянутом поводке, поскуливал Эль: видно, ему не терпелось, всё-таки, познакомиться с ротвейлером.

– Думаю, нам следует попрощаться, – сказал, наконец, Моня, а Муся, для приличия, прибавила:

– Приятно было познакомиться.

Но – тут со всеми тремя что-то произошло; кинув друг на друга прощальный взгляд, они вдр…