Тень для Великого

Глава 1. Килли.

– Хватай мешок, Килл, и неси его сюды! – голос старого Илена выдернул меня из воспоминаний, в которых я вновь и вновь прокручивала вчерашнее свидание с Маликом, сыном деревенского пекаря.

Но расслабляться было некогда! Подставив спину и ухватив обеими руками мешок с шкурами, я потащила его в мастерскую.

Работа в скорняцкой была непростой, частенько грязной и по большей части тяжёлой, но мне она нравилась до безумия!

---

Ещё седьмицу назад я жила в деревне Лоава, что у подножия горы Гистрю, и занималась матушкиным хозяйством. Вставала спозаранку, выгоняла кранов из загонов пастись и бродить до заката, а потом шла к другой живности. Многоногие шерри издавали из своих сотов приветственные вопли, предвкушая еду. Я гладила их по бородавчатым головам, собирала полную корзину яиц и уносила в «тёмную» — наш подвальчик, вырытый прямо в земле.

Матушка к тому времени чаще всего уже уезжала с Мерти на рынок торговать. Я же оставалась готовить завтрак, а заодно и обед.

Отец просыпался резко — стоило только тишно позвать его по имени. Он открывал глаза и подскакивал за один миг.

Маленького братца, которому было всего шесть циклов, приходилось будить долго. Он обожал поспать и прятался под одеялами да подушками, хныкая и не желая подниматься.

Когда все были накормлены и отец с малым отправлялись в храм или в поле, я, убрав со стола, уходила проверять кранов.

Это было моё самое любимое время! Пару часов спокойного блуждания по пастбищу и сбор драгоценных чешуек, которые животные регулярно скидывали.

Краны — существа магические, у кого попало не приживаются и тем более не одаривают своими благами: шерстью, чешуёй, наростами и потомством. В нашей семье краны появились пять циклов назад.

Эдох был настоящим красавцем: серебристая чешуя на лапах и морде, длинный чёрный мех на вытянутом, массивном теле, узорчатые наросты на хвосте и голове. Я помнила его, хоть и немного; он распался на трёх новых кранов, когда мне было двенадцать, и теперь в загоне красовались Север, Запад и Восток. Север был моим любимчиком и даже позволял прокатиться на себе. Ездовыми они, правда, так и не стали — в нашей деревне не было укротителя кранов.

По меркам здешних селян наша семья считалась довольно обеспеченной. Помимо кранов у нас был большой земельный удел за Добровым лесом. К тому же наш дом состоял из трёх спален, кухни и прихожей. В то время как у большинства поселян всё жилище ограничивалось одной общей спальней! Всего у нас имелось вдоволь и про запас! Однако матушка была очень экономной хозяйкой и пайки отрезала скромные. Правда, мужчинам с собой в поле складывала добротный обед, а вот мне выделялся минимум, отчего я была до жути худой и почти всегда голодной.

Когда я уходила на пастбище поить и подкармливать кранов, мать давала мне с собой корзину — собирать ягоды или лекарственные травы. Она не любила, когда я тратила время в ленности, и старалась заполнить работой каждую минуту моего существования.

Отец же, раньше совершенно не обращавший на меня внимания, словно я ему не родная, в последнее время вдруг несказанно ко мне подобрел. Стал здороваться по имени, улыбаться так по-доброму, с искорками в глазах. Угощал, пока матушка не видит, вкусностями да обещал гостинцы после ярмарки. Такие перемены вызывали во мне смутное чувство тревоги и подступающей беды.

Перемены никогда не сулили ничего хорошего.

Мерти, сводный брат по отцу, был старше всего на год, но ненавидел меня лютой ненавистью. Раньше просто обзывался или мог пихнуть, проходя мимо. Сейчас же, видя доброе отношение отца, он хватал за волосы и тащил в прихожую, чтобы там, шипящей змеёй, поклясться убить меня на пастбище и закопать под Добровым деревом. А ещё он больно бил ногой пониже колен, заставляя падать, словно подкошенную.

Я не боялась — привыкла к его издевательствам, да и знала, что никто не заступится. Ему надоедало моё молчание, и он отпускал. Мерти и других задирал — соседских детей, что помладше. Но те плакали и трепыхались, а брат ухмылялся во всю свою конопастую рожу, и было видно, что измываться над слабыми доставляет ему дикое удовольствие.

Но пришёл день, когда мой брат просто обезумел.

Это случилось третьего числа лета.

Стирала я тогда у реки, что находилась за нашим домом. Чтобы тяжёлая юбка не намокла и не утянула в воду, заткнула подол за пояс, оголив худые ноги чуть выше колен. Так делали все женщины нашего села испокон веков.

Обычно мы стирали в богинин день, что был каждым шестым в седьмице, и на реке было многолюдно. И хоть сегодня был пятый день, мать погнала меня стирать стенные ткани, устилавшие стены в её с отцом комнате. Я удивилась, но не обмолвилась и словом. С матушкой спорить было чревато — надаёт затрещин, да и лишит и так скудного обеда, а то и ужина.

На реке я была одна и уже оставалось сполоснуть последнее полотнище, как кто-то толкнул меня с мостика в воду. Я мигом ушла под воду и от испуга выпустила ткань. Плавать, слава Чану, умела, и спустя пару минут вышла на берег, тяжело дыша. Там, широко расставив ноги, стоял старший брат и с презрением смотрел на меня.

– Ты ополоумел? Кусок ткани утонул! Матушка меня прибьёт! – выкрикнула я в отчаянии.

– Так тебе и надо, мерзкая ты дура! – заорал он, бешено вращая мутными, бурыми глазами.

Я стояла и пыталась что есть силы отжать воду из подола платья, заодно опуская его.

– Я скажу ей, что это всё из-за тебя, – бросила я ему с неприязнью.

И тут же поняла, что не стоило мне этого делать. Мерти мигом озверел и кинулся на меня с кулаками. Он успел ударить меня в живот, но из-за мокрой одежды удар получился смазанным. Однако я повалилась на песок. И тут он прыгнул на меня, заваливая на землю. Внезапно, в яростной вспышке гнева, он схватил двумя руками лиф моего платья и дёрнул изо всех сил в разные стороны, разом лишая всех пуговиц. С громким треском разорвалась слишком ветхая ткань. Под платьем на мне была лишь мокрая рубашка, и братец вдруг затрясся, как в лихорадке, и схватил своей лапой мою грудь, больно сжимая её. Дальше случилось несколько вещей. Мерти попытался поцеловать меня своим слюнявым ртом, и я дико забилась, чувствуя, как сжимают горло пальцы его второй руки. В то же время я своей правой ногой нащупала большой камень и ощутимо стукнула придурка по голове. Он взвыл и отпрянул. А я кинулась бежать со всех ног.

Глава 2. Килл.

Шла полями и огородами, боясь попасться на глаза любопытным соседям. У меня было только одно место, куда я могла пойти.

Большой Дубравник.

Это было наше с Маликом тайное место. Мы нашли его цикл назад, гуляя во время сбора трав. В одном из оврагов когда-то давно, ураганом свалило гигантское дерево-дубру. В нём имелось большое дупло, в котором при желании могли уместиться несколько человек. Оно лежало так удачно, что с одной стороны было удобно проникнуть внутрь, при этом лаз практически не было видно, если не знать, что искать.

Наверное, от переживаний и слёз, несмотря на то, что болело от побоев тело и бил озноб, я умудрилась уснуть и проспать до следующего утра. Платье на мне немного подсохло, и я, нарвав травы-плетучки, кое-как связала петли и края платья на груди.

Малик пришёл на следующий день. Мы встречались здесь довольно часто, когда я шла поить кранов или собирать ягоды, а ему позволялось искупаться в реке, после утренней выпечки. Мы проводили немного времени вместе, но это были лучшие моменты моей нелёгкой жизни. Иногда парень приносил гостинцы из пекарни отца — пирожок или булочку. Он улыбался, глядя, как жадно я ем, и всегда приговаривал, что мне нужно лучше кушать.

В этот раз он уронил краюху хлеба, да и челюсть его отвисла, когда он увидел в каком я виде.

– Килли, что произошло? Тебя кто-то обидел?

От нахлынувших воспоминаний и участливого лица друга мне вновь захотелось расплакаться.

– Мерти напал на меня на реке, словно с ума сошёл. Утопил стенную ткань, платье порвал, – я осторожно прикоснулась пальцами к заплывшему глазу. Урод попал по брови. К тому же болела скула от хлёсткой пощёчины матери. Про своэ внешность сейчас думать не хотелось. – А ещё он наговорил матушке про меня таких скверных гадостей, что она избила и выгнала меня из дома. Я не знаю, куда мне идти, где жить. Что же мне делать?

Под конец этой тирады я всё же разревелась.

Малик обнял меня, дав выплакаться на его теплой груди и гладил по голове, как ребёнка.

– Он больше ничего тебе не сделал? Этот мерзавец?

– Нет… Но боюсь, он теперь не остановится и убьёт меня. Что мне теперь делать? – повторила я, словно верила, что друг меня спасёт.

– Не плачь, Килл, я что-нибудь придумаю, – уверенно ответил он мне.

– Что? Тебе самому ещё целый цикл до двадцатилетия. Ты сам ничего не решаешь.

Я совсем скисла, но Малик осторожно провел пальцем по здоровой щеке.

– Слушай, у меня в Жаве живёт двоюродный дядька. Он приезжал к отцу буквально на прошлой седьмице, просил мальчишку в подмастерье подыскать. Городские ему не подходят, вот он решил кого из деревни взять.

Я перестала шмыгать носом и внимательно уставилась на него одним глазом.

– Мужик он неплохой, зря не обидит, – продолжил парень, убирая мою руку от синяка. – Работать, правда, много придётся, но ты и так привыкшая. А я навещать тебя буду. Не часто конечно, как смогу.

– Но ты же вроде сказал, ему парень нужен? – грустно возразила я, не смея надеяться на такую удачу.

– Он подслеповат. Если мы тебе одёжку мужскую справим, да волосы покороче обрежем, вполне сойдёшь за паренька.

Я глупо заулыбалась от такого сомнительного комплимента и тут же пожалела. Из разбитого уголка рта потекла кровь, а Малик неодобрительно покачал головой, протягивая мне сорванный лист.

– Жди меня здесь. Я как управлюсь, приду, и мы тебя подлечим, переоденем и в мальца превратим. И сразу в Жаву пойдём, нечего время зря терять.

– Но тебе же на заре хлеб выпекать, когда ещё обратно вернёшься?

– К утру обернусь, мне не привыкать ночь бессонной проводить, не волнуйся за меня подружка.

– Спасибо, Малик, без тебя я бы не выжила, – мне снова стало грустно.

– Всё наладится, Килли, вот увидишь! – он ободряюще улыбнулся, и в уголках его глаз залучились ранние морщинки. Он совсем не был красавцем, но доброта и лукавство делали его милым и очаровательным. Я любила его как друга, но верила, что полюблю и как мужчину. Когда-нибудь! Ведь он самый лучший человек на всём свете.

– Через пару циклов, когда отмечу совершеннолетие, отец обещал помочь мне поставить кондитерскую лавку в Жаве. Вот тогда и тебя заберу. Поженимся, заживём! А пока я домой побегу, а ты жди меня здесь, никуда не ходи.

– Да куда я пойду в таком виде? – пробубнила я. – Бурунов пугать?

Он ушёл, а я вновь задремала и проснулась от лёгких касаний к плечу.

– Просыпайся, Киллиан, – Малик пощёлкал у меня перед глазами большими ножницами.

***

Вскоре я выглядела иначе!

Вымытая в реке, одетая в поношенную, но чистую рубаху с широкими рукавами и серые штаны, мешком висевшие на мне. Я была похожа на беспризорного сына разбойника.

Малик обмотал верёвкой несколько раз мою талию, чтобы брюки совсем не свалились, а волосы укоротил до ушей.

– Тебе идёт, – усмехнулся друг, оглядывая меня со всех сторон.

А затем снял с себя добротную безрукавку и натянул её на меня, хоть я и попыталась сопротивляться.

– Зачем? Она же у тебя одна. Что скажешь матушке?

– Скажу, забыл у реки, когда мылся. А потом украли — и весь сказ. Поругает да забудет. У отца таких три, отдаст одну из них мне.

**"

Через полчаса мы отправились в путь. До Жавы добрались уже затемно. Немного поплутав по улочкам городка, подошли к совсем крошечному домику и несколько раз постучали.

Хозяин принял нас не слишком радушно. Осмотрел меня с головы до ног, крякнул с досады и пообещал выгнать, если буду плохо справляться с работой. Но шанс дал. И принял!

Прощание с другом было коротким. Он торопился успеть домой до зари. На прощание засунул мне в руку мелкую монету.

– Купишь себе на ярмарке леденец! – потрепал меня по щеке, на которой не было синяка, и зашагал в ночь.

Мне предстояла новая жизнь!

Глава 3. Килли.

Дни побежали вприпрыжку и я изо всех сил старалась за ними поспевать.

Мастер Илен был человеком строгим, но справедливый. Меня не обижал ни словом, ни расправой. Кормил хорошо, даже мясо шерри, каждый день к обеду было. Готовил сам. Просто, но питательно. А когда, спустя две седмицы позволил мне встать у теплового камня, то у нас появились поистине изысканные блюда и даже выпечка.

Комнатку выделил на чердаке, с видом на соседний дом галантерейщика. И хоть выходной мне пока не полагался, в каждый Чанов день я ходила в храм и имела немного свободного времени по утрам.

Общая комната, где одновременно находились: кухня, столовая и спальня мастера, вечерами становилась для меня самым уютным местом на свете.

Мы садились на старые циновки возле камина с магическими камнями и пили травяной или ягодный отвар.

Я слушала монотонные рассказы мастера о коже и тонкостях выделки. О его путешествиях и приключениях в молодости. А ещё о семье, о покойной жене...

У мастера была дочь, но она жила на Главном острове, в замке Орд Дала. У нее давно был муж, да две дочери, которые приезжали проведать деда, лишь пару раз за цикл.

– Одни бабы, – сетовал он – А что с них взять? Тут сила нужна, мешки тягать, да целыми днями спину гнуть. Ни одна женщина такое не выдержит. Ты вон, хоть и худющий, но выносливый. Тока имя вон какое странное, иноземное. Ктось дал то тебе его и что оно означает?

Я не знала. Как то попыталась выспросить у матери, но она лишь разгневалась. А имя и вправду странное – Килли. Киллиан! Как чириканье небесных созданий. И правда странное.

***

В моей жизни вообще было не мало странного и непонятного. Взять хотя бы мою болезнь.

Заболела я четыре цикла назад. По скупым рассказам матушки, именно из -за моей болезни, всей семье пришлось переехать в Лоаву. А раньше они жили в большом городе, на одном из семи островов. Там где живёт сам Орд Дал. Тот что по воле бога Чана стал Великим магом.

Болела я неизвестной болезнью очень долго и не могла вставать. А как поднялась, то вмиг памяти лишилась. Никого и ничего не помнила.

Так и было! Я просто однажды проснулась, а у меня нет никаких воспоминаний. Только имя своё помнила. Хорошо хоть речь не забыла. Но быстро поняла, насколько в семье меня не любят. Кроме маленького братца. Ему тогда всего два круговорота исполнилось, он меня мамой звал, а матушка бесилась и ревновала, но нянчится всё равно заставляла.

Так я и жила, ничего не помня. Подруг у меня не было, деревенские девицы от меня шарахались, словно на мне от Тёмных, отметины были. Но два цикла назад я подружилась с Маликом и мы виделись понемногу, почти каждый день, а один раз даже целовались. Но потом решили не спешить, подождать до ритуала совершеннолетия хотя бы одного из нас.

Теперь наша помолвка откладывалось ещё на более длительный срок, но я не волновалась. Малик очень верный и порядочный парень. Всё у нас будет хорошо!

***

Когда пришли первые ветра, я уже многое умела. Мои руки ещё больше огрубели и были всегда темно коричневого цвета от красок для кожи. Я научилась не только дубить и выделывать, но и кроить, а так же шить.

В Даров день, мы с хозяином ходили на ярмарку и там продавали свои изделия, нашитые за седьмицу. Грубые куртки, пояса и ножны для ножей и прутов. Высокие сапоги и низкие боты. Шапки с длинными концами. Сбруи для кранов и множество ремешков и шнуров. А так же чехлы для амулетов и артефактов.

Что помельче продавалось бойко, а вот крупные, более дорогие изделия покупались неохотно. Не все жители могли себе позволить кожаные изделия и часто я уходила нагруженная полными мешками, с непроданным товаром, домой. А ещё у нас был конкурент, который беззастенчиво рассматривал наш товар и делал точно такой же. Ещё и цену сбивал. Подслеповатый мастер плевал в его сторону и грозил карой Чана, но тому всё было ни по чём.

Мне очень хотелось помочь старому Илену не только работой, но и сделать наш товар особенным. Я часто думала, как поинтереснее украсить пояса, чтобы их носили не только парни, но и девушки. И однажды придумала сделать кожаную бахрому. Мастер отнёсся к этому скептически, но позволил мне выполнить несколько таких изделий. Я выбрала пояс, боты и одну сбрую. А ещё я нашла в одной из глиняных крынок, порванные голубые бусы из стеклянника и выпросила их у старика.

– Это бусики Лилян. Ещё девчонкой получила от меня в подарок на совершеннолетие. Но однажды порвала в полях. Собрать смогла лишь половину. Так и валяются с тех пор. Можешь применить их, если что задумал.

**"

Сбруя с бахромой и голубыми бусинами получились поистине королевскими. А пояс стал нежным и женственным. Мастер сомневался, что девушки будут покупать и носить такое, а я вот уверенности не потеряла.

Цену поставила в трое, супротив обычных, таких же изделий. И продала!

Женщины, чуть не подрались за этот пояс. А боты купил румяный парень и тут же на ярмарке надел их.

Я даже приняла несколько заказов на следующие изделия и взяла аванс. А один купец заказал мне куртку, расшитую серебристыми бусинами по всей груди и рукавам.

Мастер был поражен и без устали расхваливал мою смекалку. Заработали мы изрядно, как и за пару квадров не выторговывали. Мастер, на радостях подарил мне целую серебрушку. Пообещал, что если я и дальше буду так хорошо работать и продавать, то он не станет скупится.

Это были вторые деньги в моей жизни. Причём на серебрушку можно было купить детёныша шерри или даже новое платье. Но я приобрела штаны по размеру, да пару сменных рубах. Ношенных конечно, но вполне крепких. Теперь я уже была похожа не на оборванца, а на настоящего подмастерья.

Моя первая, приобретенная самой одежда! Там ещё обувь справлю и глядишь уговорю мастера сшить мне курточку. Только не такую грубую, а нежной выделки.

Спустя какое то время, я придумала делать из кожи торбы, для охоты в лесу и горах. А так же маленькие, расшитые узелки для монет.

Глава 4. Нейлет

«Ты сама во всем виновата, Фай...» — прошептала женщина, кутаясь в мокрый от тумана плащ.

Ее тонкие пальцы судорожно сжали холодный, шершавый парапет набережной. Внизу, в грязной воде, на черных волнах отражались блики седой пены.

Перед ее глазами стояло заплаканное, искаженное немым горем, лицо ее некогда близкой подруги, хоронившей собственную дочь. В памяти всплыли воспоминания о том, как она тогда, десять циклов назад, обняла Фанью, почувствовав под ладонью дрожащие, худые плечи и грубую ткань ее траурного платья.

По щеке Нейлет скатилась единственная горячая слезинка, которую она тут же смахнула с раздражением, словно это было не проявление сочувствия, а назойливое насекомое.

Да, давным давно были дни, когда они с Фаньей считались самыми близкими на свете. Это время оставалось самым беспечным и счастливым.

***

В приюте Богини Пойры, что ютился в тени величественного замка Орд Далов, на попечении замковой казны проживали около двадцати детей - сирот разного возраста. Среди них росли, учились и трудились две неразлучные подружки — темнегькая, тихая Фанья и рыженькая, востроносая Нейлет. Обе потеряли семьи во время набегов исчадий тьмы на их родные деревни.

Они сдружились с первого дня, найдя друг в друге недостающую половину. Нейлет — огненная, неукротимая, как вихрь, вечно со сбитыми коленками и дерзким смехом. Фанья — спокойная и глубокая, как озерная вода, ее тихий голос мог утешить и успокоить любого.

Девочки хорошо учились и не ленились помогать старшим. К тринадцати циклам они стали гордостью приюта и живым примером для младших. Их знал и любил весь замок. Никто не удивился, когда обеих отобрали в личные горничные к юной жене правителя, Дале Сусенике. Это была великая честь, сулившая большое будущее и удачное замужество.

Повзрослев, Нейлет превратилась в ослепительную, высокомерную красавицу. Ее рыжие волосы отливали медью, а зеленые глаза смотрели на окружающих с холодным пренебрежением. Она отшивала ухажеров из числа слуг и оруженосцев, лелея в душе мечту о знатном дворянине. Над ее фантазиями посмеивались, но Нейлет твердо верила — однажды она станет Далой.

Фанья, повзрослев, красавицей не стала, но от нее веяло таким теплом и светом, что люди непроизвольно тянулись к ней, как к очагу в лютую стужу. Ее улыбка могла растопить лед в сердцах, а в карих глазах светились редкое сочетание доброты и ума. В шестнадцать она уже была помолвлена с Локом, младшим кранщиком при замковых кранюшнях — сильным, добрым и безумно влюбленным в нее парнем. Они встречались, наслаждаясь нежными прикосновениями, сберегая близость до свадьбы.

Нейлет снисходительно посмеивалась над подругой. «Хоть он и неплохая партия для сиротки, — думала она, брезгливо морща идеальный нос, — но от него же постоянно пахнет потом и животными. И что это за жизнь — ждать, пока отец подарит ему клочок земли?»

Дала Сусеника долгое время не могла забеременеть, и ее отчаяние витало в покоях тягучим, горьким облаком. Подружки-горничные искренне сопереживали ей.

— Дала Сусеника, — как-то робко предложила Фанья, — я слышала, на большой Земле, в глубине лесов, живут Нимфезы. Говорят, они иногда помогают женщинам в их просьбах. Может, рискнуть и обратиться к ним?

— Ах, Фанья, нет! Это же так опасно, да

и путь неблизкий. Я запрещаю даже думать об этом! — воскликнула Дала, сжимая в трепетных пальцах кружевной платок.

Но спустя два цикла она сама позвала Фанью в свои покои глубокой ночью. Воздух был густ от аромата дорогих духов и страха.

— Я в полном отчаянии, — голос ее прерывался. — Я должна понести в этом цикле, иначе правящие дуалы расторгнут наш брак. Орд Дал любит меня, но Скале нужен наследник. Умоляю тебя, Фанья, поезжай, найди нимфезов, испроси для меня их милости. Я щедро отблагодарю тебя.

В тот вечер Нейлет впервые была по-настоящему груба с подругой. Они стояли в их общей каморке под крышей, и Нейлет яростно теребила шелковистую прядь своих рыжих волос.

— Ты идиотка? Зачем вообще лезла к ней с этим дурацким предложением? Тоже мне, спасительница нашлась!

– Но ей так тяжело, Ней. Она так страдает...

—А что будет с нами, когда она родит? — вспыхнула Нейлет. — Она станет полноправной Орд Далой, и прислуживать ей будут знатные дамы, а не мы, простолюдинки! Нас спустят вниз, к поломойкам! А я не хочу мыть полы! У меня свои планы на эту жизнь!

—Дала обещала, если все получится, подарить каждой из нас земельный надел рядом с замком. И разрешить выбрать лес для постройки дома. И по золотому на приданое! Мы сможем завести свое хозяйство, выйти замуж...

—Хозяйство? — фыркнула Нейлет, и ее лицо скривилось в гримасе отвращения. — Чтобы потом, согнув спину, пахать как проклятая? И за кого здесь выходить? За какого-нибудь тупого мужлана? Или, как ты, за кранщика? От него же вечно разит навозом и перьями!

Фанья смотрела на подругу с немым вопросом в глазах, но та уже не могла остановиться.

— Я хочу другого, понимаешь? Чем я хуже этой Сусеники? Мне нужен ристократ в мужья! А ты иди... Иди на свои леса- болота, если смерти не боишься! Я с тобой не пойду. Я не дура! Если эту Далу выгонят, придет другая. Может, получше будет. Я с любой найду общий язык. А ты — иди! Иди к своей погибели!

Жестокие слова больно ранили Фанью. Она всегда знала, что у Ней сложный характер, но чтобы такая злоба... Сердце ее сжалось от холодной обиды, но она промолчал.Через три дня

Фанья в одиночку отправилась в путь. Добиралась до материка через портал в главном храме. Затем тряслась несколько дней в душной, пропахшей потом и дешевым табаком кибитке.

В деревне у края леса нашла проводника — угрюмого старика, который привел ее к мрачным, окутанным испарениями топям.

Дальше пришлось идти одной.

Уже через час блужданий по зыбкой, чавкающей под ногами трясине, ее взору открылось чудесное видение: на коряге сидело прекрасное существо и расчесывало хрустальным гребнем струящиеся, белоснежные волосы, напевая нежную, завораживающую мелодию. Это была девушка из народа нимфезов. Она отвела гостью к своей королеве. Высокородная выслушала просьбу Фаньи и заглянула ей в душу своими бездонными, синими глазами.

Глава 5. Вэлмор

Велмор стоял возле окна одной из самых высоких башен «Скалы» и смотрел на внутренний двор замка. Грустно было подумать, но его основной рабочий кабинет уже давно превратился в некую клетку для ещё совсем молодого мужчины. Вместо двери – портал. Никто не мог войти или выйти без личного разрешения мага.

А внизу кипела жизнь. Именно та, что ещё пять циклов назад была и его. Жизнь обычного человека.

Воины занимались строевой муштрой, а босоногие мальчишки, сидя на каменном заборе, наблюдали за ними и грызли немытые фрукты. Конюх проверял чешуйки у ездовых кранов, кузнец стучал молотком. А молодой гончар заигрывал с пышногрудой прачкой.

Раньше Вэлмор мог совершенно спокойно присоединиться к стражам в стрельбе из войта или побороться в рукопашном бою. В конюшне выбрать понравившееся животное и промчаться по острову вдоль побережья. Поздороваться с любым жителем замка и даже подмигнуть красивым девушкам.

Но после совершеннолетия, во время ритуала снятия сдерживающих магию браслетов, что вешали всем детям до двадцати циклов, алтарный камень в храме Бога Чана показал, что миру явился Великий маг! Все упали на колени и опустили головы. Даже Орд Дал, его отец! Вэлмор стоял один и смотрел с непониманием. Он ещё долго не мог осознать, что его жизнь изменилась навсегда и больше не будет прежней.

Боги проявляли в людях силу Великих всего четыре раза за всю историю человечества.

Первый Великий был Анхельм с северного материка. Он создал артефакты света и тепла, а также множество бытовых и лечебных. После их создания воссоздать подобное уже могли и поныне создают обычные, рядовые маги.

Второй Великий, Гоора, являлся далёким предком Орд Дала Семи Островов, но жил на другом континенте, который назывался Онтико. Он создал множество портальных дорог и артефактов для строительства дворцов и замков. Написал сотни книг для образования магов и основал Контр, город-академию. Что сейчас с этим континентом, никто не знал. Связи с этим материком не было более тысячи лет.

Одновременно со вторым Великим родился и третий.

Тергиор был агрессивен и воинственен. Его артефакты были в основном боевые, и многие запрещены к изготовлению и использованию.

Именно ему мир обязан первой магической войной. После подписания мира он засел на вершине горы Аюна и пытался создать артефакт бессмертия. Там он принял последний бой с Гоором и был смертельно ранен. Добивать его не стали. Во время сильной метели, что длилась две квадры, он замёрз, и есть миф, что он так и сидит там по сей день. Кто-то говорит, что он достиг бессмертия, но Бог Чан пленил его, заковав в вечный лёд гор.

Вот только произошла вторая магическая война, уже без Великих. И она была беспощаднее первой.

Есть легенда, что тьма и её соратники пособничали обеим сторонам и создали проклятье, равное силе Великого, и вот уже тысячи лет моря и океаны, омывающие материки и острова, ядовиты и кислотны.

***

В старинных трактатах писалось, что в мир придёт пять Великих, и вот он, Вэлмор – четвёртый Великий маг, двадцати шести циклов! Самый молодой советник старейшин Опсы и Семи Островов!

Магистр магического культа верхнего регистра!

Он получил все эти титулы не за подвиги и результаты своего длительного труда, а лишь потому, что боги отыгрались на нём и всучили ему эту силу.

Как будто мало того, что он наследник Скалы и Орд Дал.

Став Великим, Вэлмор оказался самым одиноким человеком на свете.

– Добро пожаловать в мой мир, – как-то сказал ему его единственный друг, что не падал пред ним ниц и смотрел обычным взглядом. Единственный кто был способен странствовать по всему свету. Полубог Цесса Аэргун.

– Мы можем как-то от этого освободиться? – не надеясь получить положительный ответ, однажды спросил Вэлмор.

– Только если умрём.– был ему ответ.

– Ты не умрёшь, ведь обладаешь бессмертием. Ты – бог!

– Всего лишь полубог, поэтому и для меня есть правила. И, кстати, убить меня тоже можно, только я всегда начеку. – улыбался Цесса, вися в воздухе, как призрак.

Вэлмор тяжело вздохнул, вспоминая белокурого полубога. Они давно не виделись, тот стал слишком занят, чтобы просто поболтать с приятелем.

Они оба.

Цесса где-то путешествует или в очередной раз спасает мир.

***

Иногда Вэлмор прикосался к бедру, к тому месту, где под нуникой находилась метка истинности, и горестно вздыхал своим мыслям.

Ещё в детстве он знал, что у него есть истинная. Что это редкое явление и оно является великим счастьем и благословением Богини.

Вот только ему не суждено стать счастливым!

Его истинная – "Тень!"

Ещё одно страшное проклятие тьмы, с которым не могут совладать тысячи магов прошлого и настоящего.

Боги одарили людей магией, она делилась на три категории:

Бытовая, стихийная, ментальная. Каждая категория в свою очередь оценивалась силой потенциала. И если дар был слабый, то слабыми были и скапливающиеся магические шлаки. Откат.

Такие маги могли жить с любой женщиной, не обязательно с истинной. Главное – правильно исполнить брачный ритуал.

А вот средний и сильный потенциал скапливал в чародее большое количество магических частиц, которые должны были выйти из человека.

Это было возможно через телесную боль вместе с кровью или через потерю семени и мужской сути. Был ещё один вариант – истинная! Этот способ когда-то, до войны, считался идеальным. Но последнюю тысячу лет истинные сильных магов стали рождаться пустыми.

Без души. Без осознания.

Их прозвали «Тени». Или бездушные.

Они не говорят и ничего не понимают. Без магической поддержки и управления валялись бы на полу бесформенной массой.

В первые годы после проклятия таких девочек приносили в жертву, потом волею случая поняли, насколько они ценны.

Тени спокойно переносят через себя практически любые откаты магии, стоит только чародею подержать тень за руки или прикоснуться.

Это было великим открытием, ведь большинство сильных магов рождалось у аристократов и приближённых к королевской семье и чтобы избежать боли им приходилось становится бесплодными.

Глава 6. Килли

Мне нравилось жить у старого скорняка Илена. Впервые в жизни я чувствовала себя нужной, свободной и в безопасности. Меня уважали, советовались и считали мальчишкой. Это тоже приносило свою пользу. Вряд ли бы девушке было позволено столько вольностей. А ещё я научилась читать и писать. Старый Илен на протяжении всего цикла по вечерам занимался со мной.

На всякий случай я сбегала к голове города Жаве и выправила себе бумажку о досрочном совершеннолетии. Пришлось для такого случая платье прикупить, всплакнуть да двумя серебрушками пожертвовать. Зато теперь я знала, явись за мной кто из родственников, чтобы забрать домой, мне есть чем их удивить.

И как оказалось, не напрасно!

Едва мне исполнилось восемнадцать, не прошло и седьмицы, как на пороге моего нового пристанища как-то перед обедом заявилась гостья. Да не просто заявилась! А в карете, запряжённой парой серебристых породистых кранов, и с возницей, одетым не хуже, чем наш голова.

Сама женщина выглядела богатой, истинной Далой, и, как оказалось, ей и была. И искала она именно Киллиан. Не парнишку Кила, а девочку Килли.

Меня!

Лёгкий озноб тревоги пробежал по спине, но я лишь выше задрала нос, окончательно осознав, что меня рассекретили.

– Что угодно, Дала? – перестав басить, произнесла обычным голосом.

– Дала Нейлет! – представилась она, пристально изучая моё лицо. – Ты стала похожа на мать, только смуглая, как отец.

– Вы путаете, Дала Нейлет, я не похожа ни на кого из родителей. Возможно, в бабку или деда. – И я улыбнулась, сверкнув своей гордостью – белыми, ровными зубками. Гостья ошарашенно попятилась от меня, словно призрак увидела. Но тут же взяла себя в руки.

– Я не про приёмных, а про настоящих. Тех, что ты не помнишь, бедняжка. Из-за... болезни!

Я уставилась в немом недоумении. Что она несёт? Приёмные? Хотя мне часто так казалось. Ну не может мать быть такой жестокой и равнодушной к своему ребёнку. Даже Мерти она настолько не донимала, как меня. А младшего так и вовсе баловала.

То, что я не родная, многое объясняло. И ненависть старшего брата, и похотливые намёки отца. Вернее, приёмного отца.

– Выходит, вы знаете моих настоящих родителей? – с сомнением спросила я.

– Может, пригласишь внутрь? Не пристало Дале на улице разговаривать, на потеху соседям.

– Проходите, Дала Нейлет. – спохватилась я, провожая её наверх, в свою комнату. Предлагать отвары не стала, она всё ещё вызывала подозрение, и я была настороже. Хозяин и работники были на заднем дворе, в мастерской. В доме мы были одни, и нам никто не мешал.

Посадив нежданную гостью на сундук, застланный мягкой шкурой шерри, сама села на постель и, скрестив руки, приготовилась слушать.

– Твоя мама была мне почти как сестра. Мы росли в одном приюте и работали у одной очень богатой Далы. Но мне повезло повстречать человека, который взял меня в жёны и наградил титулом. А твоя мать вышла замуж за кранщика. Ты родилась вскоре, и всё у вас было хорошо. Но когда тебе исполнилось десять, на вас напали тёмные. В живых осталась лишь ты. Была изранена, к тому же потеряла память.

Она порылась в изящном мешочке с нашитыми монетками и достала лицевой платок. Протёрла глаза, словно в них стояли слёзы, хотя я чётко видела – они не были мокрыми.

– Я забрала тебя к себе, и почти год ты жила в моём доме, – продолжила она. – Но ты не выздоравливала, и наш семейный лекарь порекомендовал увезти тебя с островов на материк. Поближе к горам, к свежему воздуху. Пришлось подыскать тебе семью. Ханты казались такими милыми и добрыми. Обещали любить несчастную сиротку, как родную. Я им исправно платила, чтобы ты ни в чём не нуждалась. Но когда я вернулась за тобой, оказалось, что ты сбежала. А в селе рассказывали о том, что Ханты плохо с тобой обращались и обижали. Мне так жаль, милая, иди ко мне, я тебя обниму.

Она расставила руки, но я отчего-то не спешила пасть ей в объятия. У неё были злые и совершенно холодные глаза. А ещё отсутствовала мимика, отчего все её слова казались ложью. Я совершенно ей не верила.

Женщина опустила руки и с прищуром внимательно меня оглядела.

– Не глупа, – искривила она рот в недоброй улыбке. – Только тебе всё равно придётся поехать со мной и делать то, что я прикажу.

– И как заставите, Дала? – кинула я вопрос ей в лицо.

Я её не боялась. Она как матушка. Когда что-то от меня требовалось, становилась как домашнее масло, мягкая и нежная. Но получая от меня своё, резко превращалась в тёмную ведьму и хлестала меня словами, а чаще тем, что в руки попадётся.

– Твоё совершеннолетие наступит через два года, а значит, я смогу оформить над тобой опекунство. Я – Дала, мне не откажут. Надо будет соблазню или подкуплю местного голову. Я всегда добиваюсь своего!

– Остыньте, Дала. – Я достала из-за пазухи свиток и раскатала его перед лицом злобной тётки, не давая той в руки, и, свернув, спрятала на место. – Я считаюсь совершеннолетней, и опекуны мне не нужны. Доброго Чана в обратной дороге, Дала Нейлет.

Но мерзкая Дала не сдвинулась с места. Она сомкнула губы в одну полоску, и на её лице проступили желваки.

Да, я умею доводить до белого каления. Не всегда мне доставалось напрасно!

– Что ж! По-хорошему ты не хочешь, придётся по-плохому.

– Я что-то пропустила? По-хорошему? Или это из той части, когда вы хотели купить меня, как шерри, у головы Жавы и увезти без моего на то желания в неизвестные дали?

Она смерила меня презрительным взглядом и произнесла:

– Твои родители живы! Я имею в виду настоящих. И твой брат тоже.

– Новая песня, Дала? Я вам не верю. Прощайте же.

– Могу доказать, дай руку. – Она протянула свою. Попыталась меня ухватить, но я отошла на несколько шагов.

– Ага, вот прям сейчас! Вдруг вы мне браслет, подавляющий волю, наденете.

– Я верну тебе память, глупая. Теперь я это умею.

Я замерла, не двигаясь с места. Заманчиво, даже очень. Но осторожность – это моя свобода.

Глава 7. Нейлет.

Вот уже почти час они тряслись в карете по ухабистой дороге. Нейлет делала вид, что погружена в глубокую медитацию, откинувшись на бархатные подушки. Но из-под полуприкрытых век ее холодные, как изумруды, глаза пристально следили за сидящей напротив девушкой. Та смотрела в окно, и в ее профиле, в очертании губ и линии носа, угадывались знакомые черты.

Она была похожа на мать.

«Это ты во всём виновата, Фанья!» – вновь и вновь повтопяла Нейлет, и на миг ее пальцы судорожно сжали складки платья, ощущая грубую, дорогую ткань. Винить кого угодно в своих бедах было гораздо проще, чем признать собственные ошибки. Со временем она сама стала верить в эту ложь.

Лучше уж остаться совсем одной, без этой слащавой подруги! Чем вечно чувствовать, как под сердцем разгорается черный, едкий коктейль злобы, ненависти, зависти.

***

Фанья всегда была ангелом во плоти! Кроткая, добрая, с нежным, словно шелк, голоском. Нейлет приходилось лезть из кожи вон, кричать, блистать, чтобы привлечь к себе хотя бы половину того внимания, которое само липло к подруге детства. Хотя она, Нейлет, была в тысячу раз красивее и ярче!

Эта дура вечно подбирала какую-нибудь дохлую птицу или грязных детенышей разной живности, брошенных либо искалеченных. Она не уставала нянчиться с ними, словно с родными. Могла часами болтать с вонючими стариками, делая вид, что ей интересны все глупости, что они говорили.

Тьфу!

Вечно она бегала в лазарет, к больным и немощным, стоило только выкроить свободную минуту. Или, чего хуже, добровольно шла помогать на кухню, вместо того чтобы, как нормальный человек, поваляться в своей комнате и отдохнуть.

Из-за нее и самой Нейлет приходилось изображать активность, хотя такая жизнь казалась ей омерзительной, пахнущей потом и дешевым мылом.

Фанью она и презирала, и... обожала.

Ненавидела этот ее теплый, искренний свет, идущий из самых глубин души, и это дурацкое спокойствие, с которым она принимала любые удары судьбы. Ее полное отсутствие интереса к сплетням и нежелание обсуждать свою госпожу, Далу Сусенику, выводили из себя.

Скучнейшая особа!

А эта авантюра с болотами? Полезла туда, только чтобы угодить хозяйке. Какая непроходимая тупость! А если бы погибла? Нейлет тогда чуть с ума не сошла от тревоги — но не за подругу, а от осознания, что может остаться совсем одна.

Эти седьмицы она впервые ясно ощутила ледяное одиночество: никому, кроме Фаньи, до нее не было дела. Зато о подруге каждый день спрашивали все кому не лень.

И это тоже бесило!

Но Фанья всё же вернулась.

И не с пустыми руками. Ей удалось добыть зелье для зачатия. Дала была вне себя от радости и щедро наградила ее.

А этот ее личный подарок от королевы нимфезов, который исполнял желания?.. Да, Нейлет выпросила его и загадала срочно выйти замуж за аристократа. И тут же получила предложение от Рего. Казалось, мечта сбылась.

Но реальность оказалась горькой пилюлей, которую она давилась, но глотала каждый день.

***

Дал Рего был полноват, немолод, кожа его пахла старым вином и лечебными мазями. Он был некрасив и суров. К своей безродной жене относился как к удобной вещице, поселив в комнату чуть лучше тех, где ютилась прислуга, хотя в замке пустовали шикарные апартаменты его покойной супруги.

Он навещал ее раз в седьмицу, и Нейлет ненавидела эти визиты всей душой. Ее тело сковывало омерзение, но она заставляла себя улыбаться, притворяться ласковой и покорной, копируя манеры Фаньи. Дал обещал улучшить ее условия, если она родит наследника. Но чуда не случилось. Она так и не понесла.

Старшие сыновья Дала открыто презирали мачеху, не упуская возможности унизить или оскорбить ее. Отец смотрел на это сквозь пальцы, а иногда и сам отпускал колкости в адрес «деревенщины». Содержание ей выделяли мизерное. Ни своих денег, ни драгоценностей, ни роскошных платьев — ничего из того, о чем она грезила, у нее не было. Ей не доверяли ключей, не позволяли командовать слугами. У нее не было ни статуса, ни авторитета. Лишь одна горничная, которая вела себя нагло, ведь была любовницей старшего сына и доносила ему о каждом шаге Нейлет.

Разве этого она хотела, загадывая желание?

Спустя пару циклов Дал и вовсе забыл о молодой жене. Почти не навещал, изредка брал с собой на официальные приемы, словно дорогое украшение. Сыновья, занятые своими делами, тоже отстали. Ей было отказано в праве завтракать и обедать с семьей. Она стала затворницей в золотой клетке, день за днем наблюдая, как тускнеет ее собственная жизнь.

Но случилось долгожданное: Дал умер. Он и так имел слабое здоровье, а тут полез объезжать дикого крана и сорвался вниз. Протянул всего пару дней. В один из них он вызвал к себе Нейлет и даже попытался извиниться. В присутствии поверенного он отписал ей небольшой домик в столице и солидную сумму на содержание.

Этой же ночью его не стало.

В наследство вступил старший сын и уже на следующий день после сожжения тела приказал Нейлет убираться из замка. Спасибо, что у сообразительной женщины припрятаны были подписанные мужем бумаги. Слуги по приказу нового хозяина грубо вытолкали ее за ворота, не дав даже собрать и взять с собой личные вещи.

Через седьмицу новый хозяин явился на порог ее скромного жилища, чтобы лично излить на нее свою ярость. Но Нейлет лишь холодно улыбалась, чувствуя, как дрожь бессильной злобы сменяется сладким вкусом мелкой победы. Она уже побывала в банке, предъявила документы и получила свои деньги. Часть их ушла на новые наряды из столичного шелка, на экипаж, на наем прислуги: горничной, кухарки, возничего и двух крепких парней для сада и охраны.

И когда наследник Дала Рего начал кричать, она кивнула своим новым слугам и те, без лишних слов, аккуратно, но твердо выпроводили незваного гостя за дверь, дав ему прочувствовать унижение, которое она испытала сама.

Вот только триумф был недолгим.

Спустя десять дней она вновь рыдала, выпуская наружу ярость и отчаяние.

Глава 8. Килли

Трясясь в карете, я уставилась в круглое оконце, я приняла самый надутый и обиженный и вид. За стеклом проносились живописные пейзажи — бескрайние поля, ухоженные ягодники, аккуратные домики в деревушках, — унося меня прочь от всего, что было мне понятно и знакомо, в зыбкую неизвестность.

Дала Нейлет, сидевшая напротив, не стремилась к общению, и это приносило облегчение. Не хотелось слышать её противного, высокомерного голоса.

Она восседала с идеально ровной спиной, прикрыв глаза, но я-то знала — мерзкая хищница не дремлет! Сквозь узкую щелочку между ресницами за мной пристально следил холодный, изучающий взгляд. Я чувствовала его на себе, как физическое прикосновение, от которого по коже бегали мурашки.

Чтобы отвлечься, я мысленно прокрутила свое прощание со старым Иленом.

Как же тяжело было тогда...

— Мас... — я застала его в мастерской. Голос мой дрогнул и я стыдливо опустила глаза, разглядывая знакомые щербинки на полу. — Я уезжаю в столицу. Простите меня за обман, но мое совершеннолетие только через цикл. За мной явилась тетка, она моя опекунша и требует поехать к ней.

— Та самая богатая Дала? Что ж, ее право! — мастер отложил шило и вытер руки о фартук. — Может, это и к лучшему. С твоей светлой головой нужно учится. А не возится тут с красками да шкурами. Езжай и благослови тебя Чан.

— Это еще не все... — я сглотнула комок в горле. — Так вышло, что я вовсе не парень. Я девушка, которая попала в беду. Простите за обман и спасибо за приют.

Старик мягко улыбнулся, и его глаза сощурились в паутине морщин:
—Я почти сразу догадался, не слепой вндь. Да и видел, как ты с Маликом обжималась. Надеюсь, простила его, за то что он женился на дочке мельника?

Эти слова отозвались тупой болью.

За прошедший цикл мы с Маликом виделись всего пару раз, и наши встречи были наполнены теплом и нежностью. А квадру назад, словно гром среди ясного неба, пришли новости из нашей деревни.

Малик женился!

Проплакав пару ночей в подушку, я решила, что так, наверное лучше и правильней. Он из семьи уважаемого пекаря, а за мной — ни кола ни двора. Ему бы пришлось идти против всех своих родных. Жаль только, что он не сказал мне о своем решение при последней встрече.

Я-то его ждала, по крохам собирала себе приданое.

На прощание я обняла старого Илена, вдохнув знакомый запах кожи и доброты. Попросила присмотреть за моими скромными сбережениями, спрятанными на чердаке.

**"

Из всей информации, что мне удалось выудить у Нейлет, я поняла лишь то, что мы едем в Куршон, столицу Опсы. Дала решила лично обучить меня той должности, на которую шантажом заставила работать целый цикл.

Когда светлая Дара в последний раз показала нам свой розовый край и скрылась за горизонтом, окрасив небо в багрянец, карета наконец остановилась. Мы подъехали к дому моей тюремщицы.

На миг моё дыхание перехватило...

Это был не дом — это был дворец из сказки, что я прочитала у старого скорняка.

Четыре этажа причудливой, многоярусной архитектуры, с башенками, арками и витражами. Обширные салатовые лужайки, усеянные диковинными белыми глыбами, отполированными до зеркального блеска и похожими на гигантские кристаллы. Аллея из высоких кустов с серебристыми стеблями, чьи строгие листья, казалось, тянулись к самому небу. И цветы... Потрясающие, невиданной красоты и расцветки цветы, от которых воздух благоухал густыми, пьянящими ароматами.

Я шла, разинув рот, завороженная этой показной роскошью. Дала, заметив мой немой восторг, внезапно подобрела, и на ее губах появилась самодовольная улыбка.

— Смотрю, ты оценила мой дом, — ее голос прозвучал сладко и одновременно отталкивающе приторно. — Он один из красивейших в столице, и многие, очень многие люди откровенно завидуют моему положению!

Мне нечего было ей ответить. «Ну завидуют и завидуют, — подумала я. — А я вот нисколько».

На пороге, высеченном из темного мрамора, нас встретила целая толпа слуг в ярких, похожих на экзотические листья нарядах, и две женщины в пышных желтых платьях, напоминающих пышные цветы.

— Мэдоли, — обратилась Дала к той, что была постарше и смотрела на мир строгим, вызывающим азглядом. — Эта девушка — моя специальная гостья. Проведи ее в выделенную комнату и позаботься о нуждах.

***

Внутри дом поразил меня еще больше. Воздух был прохладным и кругом витал аромат дорогих эфиров, духами и масел. Повсюду сверкали позолота, хрусталь, на стенах висели портреты надменных незнакомцев в богатых рамах. Мягкие ковры поглощали звук шагов.

Меня отвели на самый верх, на четвертый этаж, и показали мою комнату. Маленькую, скромно обставленную, с голыми стенами. Окна были забиты грубыми деревянными щитами, и лишь через круглый иллюминатор в потолке лился столбом солнечный свет.

Стало ясно — я здесь пленница!

Больше всего меня поразило отхожее место — для него было выделено отдельное помещение за неприметной дверью. Там стояла огромная деревянная лохань, и мне дико захотелось искупаться. Я сроду не мылась в такой роскоши!

И моя мечта тут же сбылась. Мэдоли показала, как с помощью замысловатых бронзовых артефактов, вделанных в стену, набирать и подогревать воду. Она даже предложила помочь мне помыться, но я лишь фыркнула: «Не Дала, сама справлюсь».

Когда я вышла, распаренная и намытая, на столе уже ждал ужин — три изысканных блюда и чашка с дымящимся ароматным отваром. На кровати лежала мягкая голубая рубашка для сна.

Я села и задумалась. Есть или не есть? Затем рассудила, что убегать лучше на сытый желудок. Я в плену, не знаю, где нахожусь, и все еще не представляю, живы ли мои родители. Комок подкатил к горлу, захотелось всплакнуть, но я сжала себя за плечи, впиваясь пальцами в кожу, и усилием воли прогнала слабость.

***

Невероятно, но уснула я легко и мгновенно, стоило прилечь. И мне приснился удивительный сон.

— Наконец-то я тебя нашел! — услышала я мелодичный, приятный голос.

Глава 8. Килли.

– Нет, это совсем не годится! Тебя раскроют через миг! – Дала Нейлет вспыхнула, злясь и выражаясь грубой, казарменной бранью, плохо вяжущейся с высоким положением . Я молчала, стараясь не обострять её гнев.

– Почему у тебя на лице всё время эта дурацкая улыбка? И глаза как у полоумной? Тысячи раз объясняла: тени безэмоциональны! У них абсолютно пустое выражение глаз. Если поймут, что ты не тень, то всё напрасно. Поедешь искать свою семью без моей помощи. Понятно тебе?

– Я стараюсь Дала, но это сложно, совсем не проявлять мимики.

– Ладно, придётся опоить тебя специальным отваром. Не хотелось конечно, но видимо другого выхода нет. Как и времени. – она с сомнением посмотрела на меня и продолжила .

– Выезжаем завтра. Мэдоли поедет с нами и останется за тобой приглядывать. Я погощу сколько смогу, пока приличия позволят оставаться.

Она ушла и я совсем скисла. Целый цикл пить отвар и быть тенью. Лучше было бы остаться у матушки и страдать от её побоев, да унижений братца.

Прислужница или вернее надсмотрщица сноровисто собирала мои вещи. Я думала их будет совсем не много, но несказанно удивилась, увидев штук семь черных, одинаковых платьев, как на мне, но сшитых из более плотной ткани. Множество нижних рубашек. Шерстяных, вязанных штанишек, чуть ниже колена и высоких, утеплённых носков. Шапки, верхняя одежда, так же черная и очень габаритная. Несколько пар разной обуви. И огромные меховые сапоги в придачу.

– Мы едем туда, где очень холодно? – не выдержала я затяжного молчания.

Как не странно, но девушка мне ответила:

– Главный остров, самый северный из семи островов. И сейчас там сезон ветров . Всё кругом покрыто льдом. Скоро сами узнаете и увидите.

Предрассветным утром, на двух каретах набитых сундуками с одеждой мы отправились в путь.

Портал не произвел на меня особого впечатления. Хотя иногда перед сном я мечтала совершить подобное путешествие на острова или по стране. На деле же всё оказалось куда прозрачнее.

Просто небольшое дикое поле, с двумя дорогами, уходящими в полупрозрачные кольца. В одно въезжали кареты, из другого выезжали. Люди просто заходили группами по пять шесть человек и исчезали в гигантских кольцах.

В очереди мы простояли не долго. Когда проезжали сам портал, я не почувствовала ничего особенного. Но через несколько минут, в карете стало намного холоднее.

Дала кинула мне на колени небольшое, пушистое одеяло, но её забота меня ничуть не тронула, я знала ей цену.

Молча укуталась в нем и выглянула в окно. Оказалось, что здесь ещё темно, хотя когда мы въезжали в портал, уже рассвело.

Дала тут же цыкныла на меня и закрыла проем темной тряпкой.

– С этой минуты ты – тень! На выпей – она торопливо всунула мне в руки красный пузырек, продолжая хмуриться.

Я выпила и покривилась от горечи. А через пару ударов, сердце ощутимо замедлило свой бег и я почувствовала вялость и сонливость.

– У меня для тебя подарок – Дала защелкнула на моей шее полоску синего металла. – Это магический артефакт, для управления тенью. Видишь браслет? – она подняла свою руку прямо к моему носу, но я не дернулась, оставаясь безучастной и равнодушной ко всему.

– На нем выемка! Она для того, чтобы ты выполняла команды хозяина. Их произносят вслух. Так что скорее это фикция, ведь ты и так всё будешь слышать, видеть и понимать.

Когда карета въезжала в ворота замка, мои реакции были настолько слабы, словно я уснула, но продолжала двигаться. Дала Нейлет кидала мне короткие команды и я выполняла их как дрессированный кран, но оставалась полностью инертной.

Поэтому меня не привели в восторг ни светло серые каменные здания, окружившие основной дворец, ни ослепительно белые башни с круглыми оконцами – глазами.

Я уставилась в одну точку, под одобрительный кивок Далы и сидела так, пока кто – то не вытащил и не поставил меня на каменистую площадь.

Видимо браслет управления перекочевал к Мэдоли, раз я стала слышать именно её команды:

– Идите прямо, ступеньки, поверните, проходите в двери. Сядьте на кровать.

В выделенных нам покоях, прислужница раздела меня и хоть было ещё только утро, приказала спать. Я послушно закрыла глаза, только сон ко мне не шёл. Оставшись в комнате одна, я медленно открыла глаза и медленно обвела взором помещение.

Высокие потолки, стены из каменной кладки. Больше увидеть не удалось, я плохо владела телом. Но одно поняла точно.

Я в беде!

Нужно постараться сделать всё возможное, чтобы избегать употребление данного отвара.

Как прошли три дня, даже не знаю. Я постоянно находилась в постели, словно умирающая и не могла даже пошевелится. Моей постоянной картиной стало серое небо в круглом, потолочном окне. Магическое, даже не настоящее!

Время превратилось в болотную вязь, полубредового состояния,основным событием которого было посещение помывочной, где бдительная прислужница переодевала меня и мыла, не позволяя применять самой свои навыки.

В один из таких дней меня навестила Дала Нейлет и приказала Мэдоли привести меня в порядок и обрядить в платье.

– Сегодня важный день Киллиан! Ты вполне готова, ко встрече с Великим. Думаю проблем не возникнет. У тебя есть зрение, слух и память. Советую всё запоминать, позже по возможности докладывать Мэд. Но основное , это чтобы Вэлмор позволил тебе остаться. Пока хотя бы в замке, в дальнейшем в его башне.

Я не ответила. Ни один мускул не дрогнул на моем лице.

Дальше мы шли по длинным коридорам, по нескончаемым проходным залам, которые я не могла осмотреть. Лишь только то, что виделось мне впереди.

Невероятной высоты двухстворчатые двери преградили нам путь. Их одновременно открыли два высоких стражника, в ярких кожаных доспехах.

Это был очень большой зал и стоящие люди толпились с двух сторон, оставляя пустым лишь проход по которому мы шли.

По окончанию пути Мэдоли, которая придерживала меня под руку, отошла в сторону, оставив без опоры.

Передо мной возвышался довольно большой постамент, на котором стояли два каменных трона, с высокими, резными спинками, уходящими куда то в потолок. На одном сидела женщина в возрасте, с заплетенными, седыми косами. На голове её покоился серебристый обруч с синим камнем, величиной с мой кулак.