Валькирия и Орислав

– Орик, смотри!

С ветхого кожаного переплёта осыпалась земля. Видно, когда-то в этом городище был писарь. От него и осталась потрёпанная тетрадь.

– Что мне на писульки смотреть? – плечистый темноволосый парень в простой домотканой одежде и с двухголовой секирой на плече даже не глянул в сторону находки. – А вот ты б лучше во все гляделки глядела, чтоб навья какая не подобралась.

В остове бывшего дома царил рассветный туман, захвативший бывшее поселение вместе с лесными низинами.

– Это ты у нас дозорный, вот и смотри, – отмахнулась тонкая девушка на две головы ниже. Переплетённая шнурками толстая коса доставала ей до расшитого узорами и цветами пояса. Одета она была схоже с парнем, да и во внешности угадывалось немалое сходство.

Пока Орик осматривался, она открыла тонкую, почти рассыпающуюся тетрадь.

«Ведагор, писарь града Княжего, лето 1140-вое от сошествия Духа».

– Ооорииик… – с придыханием произнесла девушка.

– Что, Валька, рецепт хмеля нашла? Это вот ты старосту порадуешь! Тащи сюда, и пошли!

– Дурак, – насупилась девушка. – Летопись тут. Краткая, черновая, но писана она знаешь где? В Княжеграде! И в то лето, когда… ну, когда всё началось. А?! Кто тут теперь писулька?

Орик ухмыльнулся:

– Ну-ну… где Княжеград, а где глухомань эта…

– Да ты погоди! – Валька снова опустила в тетрадь глаза и принялась проглядывать страницы. – Таак… угу, выезд княжеский, пир, тризна по сыну княжьему. Купцы, совет… не то. А вот!

«День седьмой покосного месяца.

Рассветная ора.

Бегают, кричат, как на пожар. Что стряслось? У челядина спросил – у того глаза большие с испугу. «Навьи! – кричит. – Навьи в теремах!» Сам побежал узнать. До светлых покоев добежал. Гляжу – и правда навьи. Кто белый, кто синющий, кто чёрный почти. Что с княжей семьёй, и не ведаю. Со страху как в конуру свою добежал, уж и не вспомню. Собрал ценное – записи свои, Писание о Духе, чернила с пером, нож для писем прихватил, монет сколько было. Да и побёг.

Утренняя ора.

Дороги в город нет. Пожар там стоит и плач. Заперлись в верхних пределах монастыря Духова. Отче с колокольни трубным гласом орёт, чисто архангел о конце времён возвещает. Так и есть же он!

Дневная ора.

Кто был из нас десятники, дорогу прорубить к выходу пошли. Дабы не помереть смертью голодной, али от пожара. Полегли многие, да навью встали, со своими бились. Мы бежать хотели. Да только куда уж? Налетели навьи. Страшные. Бельмами зыркают. Руки тянут, а кто с оружием усоп, те им размахивают. Думал, душенька вон выйдет. Только меня бить не стали. Повели снова в терема.

Привели, в ножки нашей княгине бросили. Только и она теперь навья. При ней же в светлице и детки её усопшие рядком сидят. Вкруг челядь и охрана. Всё, как при жизни было. А тоже без писаря светлейшая не желает. Для пера у её нави руки не гнутся, для буквицы глаза слепы. Так снова сделали меня писарем, да жизнь даровали.

Вечерняя ора.

Страшно мне, маетно. Сны не идут. Всё звуки за дверями жуткие. Будто бродит кто, да хрипит. А то кричат где-то. А что писать для княгини Вецены пришлось? По сей час волосы дыбом. Велит де она людскому миру склониться, да вольно сдаться на милость нави, чтобы стать им добычей, да перейти к ним. Сколько копий написал, все гонцам раздали. Лошади под ними идти не хотели. Избили тогда лошадей, сделали тоже навью. Те под седло княжим гонцам пошли.

День восьмой покосного месяца.

Утренняя ора.

Проснулся в поту. Думал, сон чёрный приснился. Ан в дверь харя синяя бельмастая заглянула. Всех, кто был человек в теремах, княгиня сама выпила, да к нави присоединила. Ходят они чёрные, али синие. В глаза что молоко налили. Не видят, ненавидят, своих за собой тянут, а кто и мается. Просил меня виночерпий, чтоб я его упокоил. Спать, говорит, хочется, мочи нет. А княгиня не пускает. Говорит, кол надобно вытесать из осинки, да в сердце и всадить. Али серебро. Отослал я его. Что я, палач? И без того тошно.

Дневная ора.

Тишина. Будто и совсем вымерли все. Бежать бы мне… Взял краюху хлеба. Писчие надобности, книгу свою с записями, деньжат, да и ушёл через окно по вервию. Недостойно княжеского писчего, а что попишешь? На благо обошёл я все посты, из города по за телегами вышел, да пустился просёлками.

Вечерняя ора.

Обошёл стороной Осинки. Помню это селение шумным, нарядным, когда выезды на праздник учинял князь. Пусто теперь, тихо, мертво. И бродят навьи кругом. Дух святой, помоги мне к людям выйти!»

– Вот! Вооот! Ты представляешь? – девушка победно воздела над головой тетрадь. – Это ж… кладезь!

Словно в ответ на это раздавшийся прямо за стеной хрип возвестил о нежеланных гостях.

– Живыыыыыеее… – прошелестело ветром в туманных клочьях.

– Хватай голубей, и в часовенку! Живо! – брат махнул секирой в сторону чернеющей поблизости башенки. – За святой круг они не полезут. А я щас. Парочку упокою, да за тобой.

"Мы в старой деревне. Четыре оры на юг от крепости. Справа от тракта. Часовня. Заперты. Ждём помощи. Нави немного. Двое конников. Орик сам не сдюжит.

Валькирия и Орислав "

Белая птица взмыла над часовней, исчезнув в утреннем небе через пару минут.

Старая дверь часовни достойно держала удар, окна были заколочены, а огня навьи и сами боялись. Да и на кой им зажаренные тела? Такие не выпьешь. Не возьмёшь себе силу, чтоб по белому свету ходить. Значит, время есть.

Орик поглядел через перильца колокольной башни на беснующуюся внизу нечисть:

– Покидать бы в них чем, да нечем, – философски резюмировал он, усевшись на рассохшийся деревянный настил.

Валька устроила на коленях старую тетрадь, привалившись спиной к перилам.

– Ничего, староста нам кого-нибудь пришлёт.

– О, глянь-ка, расползаются, – брат вновь перегнулся через перила посмотреть. – Засаду, видать, готовят, поняли куда голубь улетел. Ничего, у меня на тот случай тряпица есть красная, сигнал подать.

– Угу, – Валька открыла тетрадь, вновь погрузившись в её изучение.

– Валь… Валька… ну, Валькирия!

– Не нукай, не запрягал. Что тебе?

– А вот если я вдруг навью стану, ты меня убить сможешь?

– Вот ещё! – девушка глянула строго и даже с вызовом.

– Так я тогда тоже тебя заберу. Ты ж семья, а навьи семью первым чередом забирают.

– Не выйдет, Орик. Кто ж тебя к нави отпустит? Я тебя вылечу, да и всё. Скольких мы уже с Ведамиром почитай из чертогов Морены вытащили. На то и лекари.

– Неее, вот если я того, а тебя рядом не будет. А потом я, вон, как эти, синеньким приду.

– А вот тогда я Бориса попрошу тебя изловить. И под замок посажу, изучать буду. Чтобы потом знать, как из навьи обратно человеком сделать.

Орислав с недоумением посмотрел на сестру, а потом расхохотался. Валька насупилась и обиженно повела плечом, будто убирая со щеки помеху.

– Это как же это? Из нави обратно-то? Сдурела что ль? Кто ж с того света возвращается? Вон, и по Писанию Духа, чернокнижие то и ересь.

– Чернокнижие и ересь, это когда навь по земле живых бродит. И творениям Духа покоя не даёт. Я тебе так скажу. Нам, лекарям сам Дух Святой велел жизнь защищать, сколько ни есть. Лекарь обязан помощь оказать любому страждущему, которого встретит. Лекарь должен, как воин в поле, сражаться за жизнь до конца. Лекарь не должен ни вредить, ни убивать. Важно для лекаря тоже и уметь найти способ от новых напастей людей защищать, буде они в виде заразы придут. Ну, хватит тебе, или весь Свод зачитать?

– Ой, выскочка! Знаю я, что у тебя память, как скала. Только не больно-то ваш Свод против нави защищает. Тут уже наши силёнки, да готовность в поле сражаться выручают. Не то что кое-кто, кто и палкой в навью ткнуть не может.

– А мне зачем, коли ты есть? – ехидно улыбнулась Валькирия. Хотя глубоко внутри она с братом согласилась. Нет, причинить вреда, если только это не помощь врачевателя, она не сможет.

– Погоди-ка, погоди… это что там? Наши уже?

С колокольни было видно, как по просёлку из-за леса выезжал отряд конников. Только не разглядеть – свои или навь.

– Рано для наших… – с тревогой проговорила Валька.

– Ладно, синюшным без разницы, что я тут машу. А своим пригодится.

Орик вынул из заплечного мешка алую тряпицу.

Въехавший в разрушенную деревню отряд из пяти конников рассредоточился. Выбирали открытые участки, где не так легко было выскочить из засады. Навьи на своих лошадях развернулись навстречу новоприбывшим. Но это не было дружеское приветствие. Зазвенели мечи и секиры, вынутые из-за пояса.

– Свои! – выдохнул Орик, хотя одеяние пришедших на помощь людей не походило на то, что носили в убежище.

Парень чуть ли не кубарем скатился по ветхой лесенке часовни, и с секирой наперевес кинулся в гущу сражения. Валька осталась внутри. Помочь она никак не могла, а вот погибнуть или помешать – вполне.

Наконец с навью было покончено. Бывшие люди нашли окончательное успокоение. Высокий ратник в кольчуге и гербовом плаще спешился. Чуть раскосые чёрные глаза с интересом оглядывали брата с сестрой из-под густых тёмных бровей. По-южному красивый мужчина явно принадлежал к знатному роду.

– Вы кто будете? – приятным голосом спросил он.

– Мы с засеки. Там, чуть севернее, – махнул рукой Орик. – Нас староста собрал, тех, кто выжил. А теперь мы сами ищем выживших, чтобы вместе нави противостоять.

– Что ж теперь даже девицы воюют? – усмехнулся красавец, глянув на Вальку, и у той невольно ёкнуло сердце.

– Коли надо, то воюют, но сестра не по этому делу. Лекарь она.

Вдруг среди всадников послышался сдавленный стон. Минутная возня, и один охрипшим голосом произнёс:

– Воевода, Светослава ранили…

Словно обтекавшая остров вода, конники расступились, оставив посередине одного, едва сидевшего на лошади и державшегося за бок. Молодой, почти мальчишка, тот испуганно глянул на товарищей.

Воевода повернулся:

– Жаль, друже, – покачав головой, произнёс тот. – Но мы все знаем, что будет…

Всадник, белый как мел, кулём слез с коня. Воевода шагнул к нему, на ходу вынимая меч.

– Стойте! – голос Вальки неожиданно прозвенел в тишине. – Я лекарь, я могу помочь!

– Коли там рана от меча, можешь, – в пол оборота произнёс воевода, – но если навь цапнула… не видал я что-то пока лекарей, что с того света бы доставали. А я уже вижу, рана рваная. Не от меча то.

– Это вы нашего Ведамира не знаете, – вдруг усмехнулась девушка. – Думаете, стоял бы тут Орик, если бы не снадобье нашего ведающего?

– Сестра дело говорит, – хмыкнул Орислав. – Мы с ней тоже от нави бежали, да по пути меня цапнули, твари. Если б не она – не бросила, дотащила, – да наш Ведамир, шлялся бы я сейчас, как эти, синерожим.

Глаза воеводы прояснились. В них плеснула надежда:

– Что ж, мои люди мне как золотые монеты дороги. Поможете – век благодарен буду.

Светослав, кажется, плакал, когда Валька подошла к нему и убрала его руку от раны. Нехорошей, но спасти можно.

– Будет плохо, – предупредила она. – И больно будет. Очень. Но надо терпеть. Может его кто подержать?

И достала из заплечного мешка снадобья.

После процедуры обессилевшего и потерявшего сознание Светослава оставили на плаще воеводы. Сейчас деревня была относительно безопасна, а тряски в седле ратник мог и не выдержать.

Пока оставшиеся трое всадников устраивали временный бивак, их предводитель вновь заговорил с братом и сестрой:

– Благодарствуйте, вовек не забуду! Коли знал бы, что чудо-снадобье такое у кого-то есть, сразу бы сюда ехал. Я Данияр, Всеслава сын. Бывший воевода в Княжеграде.

Валька с Ориком переглянулись. Аукался им сегодня Княжеград.

– Я Орислав, сын кузнеца посадского, это Валькирия, сестра моя. А куда вы путь держите?

– В южный Воложск. Что на речном порту стоит. Говорили, там нави ещё нет. Тут мимо проезжали, да заметили сигнал твой. А тебе, дева, отдельная моя благодарность, – сверкнул чёрными очами Данияр.

Валька вспыхнула, и сердито проговорила:

– В следующий раз, воевода, сперва пытайся спасти своих ратников, а потом уж шашкой размахивай.

– Валька, ты чего? – зашипел Орислав.

Но Данияр, на удивление, не разозлился:

– Ты права, теперь и впрямь буду. Но уж прости оплошность – не впервой мне видеть, как добрые люди неживыми тварями становятся. А про многих я даже не ведаю ничего – когда в Княжеграде случилась беда, я был с посольством у наших соседей. С той поры, как светлый князь Владимир почил, я от княжества ездил на переговоры вместе с боярином Собольским. Там узнали мы сперва, что старший княжич умер от чёрной болезни, а потом и эта беда пришла. Пробиться в стольный город уже не смогли. Собольского потеряли, да половину дружины. Хотя… меня всё тянет туда, будто не на погибель, а на пир.

– Воевода, – Орислав толкнул Вальку локтем в бок. – Кажется, мы нашли то, что вам может быть интересно.

Валька с некоторой неохотой достала тетрадь. Она-то надеялась изучить её сама, да, видно, уже не придётся. Воевода бережно принял из её рук ветхую книжицу и, открыв в указанном месте, принялся бегло читать. Наконец, он поднял на брата и сестру ошалелый взгляд.

– Вот оно как, значит… знал я Ведагора… жаль его. Но теперь я знаю, почему она ко мне каждую ночь приходит. Дева, а твой… Ведамир… он только телесные раны исцелять умеет? Или отпугнуть образ нечистый тоже может?

– Образ… – засомневалась Валька. – Нне знаю… смотря о чём ты.

– Чуть я спать лягу, приходит ко мне… девица, знал я её при жизни, милы мы друг другу были. Да только на беду оставил я её в Княжем граде. А теперь навью она стала, но не забыла меня. Приходит и ластится, зовёт, плачет. Сердце мне рвёт, к себе манит. А сама – серая, как полотно, рот чёрный, да глаза бельмами. Я уж и спать боюсь. А каков воин, коли отдохнуть не может? Уж и молиться Святому Духу пробовал, и священника просил. Да без толку. Может, хоть Ведамир ваш поможет…

– Может… – хмыкнула, совсем как брат, Валька. – То у него спрашивай.

– Да вот наши подойдут, и проводим вас, – подтвердил Орик.

В обнесённом частоколом селении новоприбывших встретили по-разному. Кто с опаской и недоверием, а кто и с интересом. Высыпали на единственную улицу, глазея. Вдоль неё же брехали, выслуживаясь, собаки. Где-то на окраине тюкали молотки – новые люди требовали нового жилья. Тянуло дымком из печных труб.

Выйдя из высокого сруба, староста Гостислав приветствовал пришлых радушно, однако и про охрану не забыл. Двое молодчиков стояли рядом оружные. И, Валька подозревала, что где-то на чердаках засело несколько стрелков.

Пока воевода общался с Гостиславом в его срубе, а брат устраивал свиту Данияра, девушка отправилась к лекарю. Ей нравилось в светлой, пропахшей травами и настоями горнице Ведамира, и сам он чем-то неуловимо напоминал то ли отца, то ли деда, которых теперь Валька помнила смутно. Оба ушли ещё до великой беды с навью. А вот матушке так не повезло…

Стряхнув страшные воспоминания, словно ледяную воду, Валькирия вошла в просторную горницу с большой печью, палатями и красным кутом. Здесь часто лёживали выхоженные травником люди, но поправляться их отправляли по домам.

Белобородый старик сидел у окна, подслеповато щурясь в тетрадь на подобие той, что они с братом нашли в брошенном посёлке.

– Ведамир, – тихонько окликнула его девушка.

Старик поднял голову и, увидев вошедшую, просветлел лицом:

– Ну будь здрава, гулёна. Доколе будешь проверять моё старое сердце на прочность? Ты ж мне тут нужна, как свои руки. А пропадёшь, что тогда? Кто, вон, травы переберёт, да словом умным со мной перемолвится?

– Ну что ты, что ты! – улыбнулась в ответ Валька. – Куда же я пропаду? Со мной, вон, Орик ходит. А уж он такой сильный, что никакая навь мне не страшна.

– Ну-ну, сильный-то он сильный, токмо глупый больно…

– А я за него думаю, – захихикала Валька, зная, что Ведамир больше для порядка ворчит, на самом деле, относясь ко всем молодым поселянам с отеческим теплом.

Говаривали, что пришёл он в тогда ещё только начинавшееся поселение один, невредимый и спокойный, и предложил помощь старосте.

Девушка повесила заплечный мешок на торчавший у двери в стене гвоздь, умылась водой из стоявшей в углу бочки, и пошла к спрятанному за печью столу разбирать травы, принесённые лекарем из леса. В отличие от Вальки с братом, Ведамир и вовсе ходил в одиночку, наотрез отказываясь от любого сопровождения. Пробовали как-то за ним посылать пригляд, но травник словно сквозь землю провалился, а потом, как ни в чём не бывало, вернулся в поселение.

– Ну, что нового, сказывай! Что за переполох?

– Да нас с Ориком отряд воинов выручил, когда мы в церквушке брошенной засели от нави. Оказалось, воевода княжеградский. В южный Воложск они пробирались, вроде там нет ещё этой напасти.

– Воот, а говоришь, зря беспокоюсь. А коли б не воевода, что тогда?

– А тогда бы наши пришли. Мы голубя отправили, – весело отмахнулась Валька, споро отрывая и откладывая соцветия и листья.

– Ну-нуу, а чего воевода вдруг к нам решил заехать? Али вас провожал?

– Дело у него здесь… к тебе.

– Ко мне?! – удивился старик, приподняв седую бровь.

– Ну, он сам и расскажет, – смутилась Валька. – Дело у него… личное.

Вскоре и правда, скрипнула дверь Ведамировой горницы. Староста привёл гостя.

– Здрав будь, лекарь, – почтительно поздоровался Данияр, а Валька поймала себя на участившемся сердцебиении и желании глупо улыбаться.

– Это, Ведамир, сам воевода Княжеградский! – возвестил Гостислав, явно впечатлённый статусом гостя.

– Ну, сейчас, что воевода, а что пёс бездомный, – невесело усмехнулся Данияр. – Дело у меня к тебе, лекарь.

И глянул на старосту. Тот намёк уразумел и выйти собрался. Заметив Вальку, и ей махнул рукой строго, мол, нечего тут путаться. Но воевода остановил:

– Пусть будет. Она мне дружинника спасла. Глядишь, что умное присоветует.

– Ну, как знаешь, – крякнул досадливо староста и вышел в сумерки.

– Устраивайся, коли пришёл, и сказывай, что там за дело, – указал на палати Ведамир.

Воевода повторил свой рассказ, который Валька уже слышала у брошенной часовенки. Слушая его, лекарь хмурился и кусал нижнюю губу. Когда рассказ был окончен, задумался. В горнице повисла тишина, потому что никто не осмеливался ему помешать. Только девушка осторожно и тихо зажгла пару лучин. Уж больно быстро темнело за окошком.

– Ты прости, воевода, но мне спросить надобно… кто та дева, что во сне к тебе приходит? Только говори честно. Многое от этого зависит.

Вопрос, казалось, застал Данияра врасплох. Он собрался, покосился на Вальку, но потом, будто решившись, тряхнул головой:

– То княгиня Ярослава… сдружились мы после гибели князя. Ну и… не только. Знаю, что люб ей был, да и она мне – красивая, умная. Да не уберёг я её от беды. Сперва старшего она потеряла, Василия. А любила его, страсть! Боялись, как бы руки на себя не наложила, да обошлось. Потом это… мне ваши, – он кивнул на Вальку, которая слушала, холодея, – вот, дневник писаря княжьего передали. Говорят, в деревне брошенной нашли. Знаю теперь, что с терема княжьего началось. Видно, проклял кто…

– Сама себя княгиня и прокляла, – отрезал вдруг Ведамир. – Любила, говоришь, сына покойного… а теперь и к тебе во сны ходит? Через сон приходить только старшие навьи могут, что из самого царства Морены силы черпают. Те, что ради любимого умершего весь мир нави поднимают, чтобы только рядом с ним быть. Чёрные то ритуалы. Мало кто их пользует, да, видать, нашла княгиня кого-то, кто дверь ей приоткрыл.

Данияр сидел, будто громом поражённый. Аж с лица спал. Вальке стало его почему-то жалко. Поэтому она тихонько спросила:

– Но а… делать-то что теперь?

– Что-что? Молиться! – проворчал Ведамир. – Есть средство, да только кто ж вас к чёрной княгине-то живыми подпустит…

Данияр перевёл на лекаря жуткий взгляд:

– Подпустят… меня, – охрипшим голосом произнёс он. – Я её оставил одну, я повинен во всём этом. Собирайте снадобье.

Он встал, не собираясь слушать возможных возражений, и, пошатываясь, будто во хмелю, побрёл из горницы в наступавшую ночь.

– Ну, запоминай, Валькирия, что нам нужно…

Валька обновила лучину и села, готовая сохранить в памяти всё, что скажет ей лекарь.

– Первым делом, серебро. Знак нательный должен подойти. Дале воды…

– Освящённой?

– Да хоть колодезной! Главное – чистой. Плошки две. Сон-трава, или Прострел луговой, жмень, три листа Трипутника подорожного, Одолень-травы соцветие, Марьина корня пару веток. Всё, кроме Трипутника есть, но его любой мальчишка соберёт. Осиновые уголья ещё. Их от лучин возьмём. И рябины ягоды – кисть одну. Всё…