Весна отверженных

Глава 1

Эдмунду Ларку не спалось. Инстинкты подсказывали ему, что сегодня ночью должно было случиться что-то нехорошее. Один из лучших учителей фехтования в Эрроувейле не был суеверным и не верил в приметы. Эдмунд был просто очень наблюдателен.

Слежку за женой и младшей дочерью он заметил несколько дней назад. О том, что кто-то следит за его старшей дочерью, Эссой, Эдмунд узнал от нее самой. Эсса, любимица фехтовальщика, унаследовала его живой ум, тонкий слух и наблюдательность. Эдмунд с очень раннего возраста начал обучать дочь всему, что умел сам. После всего этого учитель фехтования совершенно не удивился, когда заметил слежку за самим собой. Эдмунд почти без труда избавился от назойливого провожатого, но фехтовальщика это не успокоило. На следующий день он снова заметил, что за ним опять кто-то идет.

Эдмунд Ларк не на шутку встревожился. Он и его семья жили в Эрроувейле больше двадцати лет. До сих пор никаких проблем у них не было. Жена Эдмунда, Соланн, успешно скрывала свои магические способности и учила тому же их младшую дочь Виэри. Они дружили с соседями и не имели проблем с законом. А тут эта слежка.

Тот, кто все это организовал, намерен был запугать Эдмунда. Или всю его семью. Уж очень демонстративно и явно они это делали. Фехтовальщик всю голову сломал, гадая, кто бы это мог быть. Предположения возникали одно нелепее другого.

Это наверняка не был Орден. Рыцари явились бы среди бела дня и попытались бы арестовать их всех с большой помпой.

Это могли бы быть убийцы из Ледяных клинков. Они любят кружить вокруг своей жертвы, постепенно подбираясь все ближе и ближе. Но Эдмунд совершенно не мог припомнить, кому это он так насолил, что дело дошло до наемных убийц, чьи услуги, кстати, стоили очень и очень недешево.

Самым нелепым из предположений были Люди Кодекса. Точнее, легендарные кан-тори – их шпионская сеть, которая, как говорили, занимается не только похищением секретных бумаг, но не брезгуют и людьми. Они тоже могли запугивать таким образом. Но Эдмунд никогда не слышал, чтобы Люди Кодекса забирались так далеко на континент. К тому же ничего ценного для этих людей со странным укладом жизни у семейства Ларков не имелось.

Тем не менее Эдмунд принял меры предосторожности. Он рассказал обо всем жене и попросил ее быть готовой бежать в любой момент. Он проверил заранее подготовленные на случай бегства сумки с самым необходимым. Он еще раз прикинул все возможные пути к отступлению и решил, каким из них стоит воспользоваться на случай, если те, кто за ними охотится, решили выманить их из дома. Он пересмотрел свой план действий, которые он предпримет, если эти ребята, кто бы там они ни были, попытаются штурмовать дом, и поставил пару ловушек. Ради своей семьи Эдмунд Ларк был готов на все.

Предчувствия не обманули учителя фехтования. Он прислушался и уловил тихий скрежет: кто-то пытался отомкнуть замок на входной двери. Если ловушка сработает как нужно, он просто получит нож в лоб. Эдмунд прислушался снова.

В комнату тихо поскреблись, и после этого дверь сразу же открылась. Внутрь проскользнула Эсса.

– Кто-то лезет по стене на второй этаж, отец, – шепотом произнесла она. – Надо что-то делать, пока они возятся со ставнями.

– Иди собирай Ви, – кивнул фехтовальщик. – Я разбужу маму. Уведешь их, я прикрою.

Эсса исчезла в темноте, а Эдмунд потрогал за плечо жену. Соланн мгновенно открыла глаза и села в кровати:

– Началось, да?

Эдмунд кивнул:

– Они пытаются проникнуть в дом. Действуем, как договаривались. Уведи девочек. Я вас прикрою и потом присоединюсь.

Соланн вскочила с постели и начала одеваться. Эдмунд, проверяя оружие, украдкой любовался ею. Точные грациозные движения гибкого тела, ни одного лишнего жеста. Вот она натягивает сапоги. Вот собирает наверх длинные темные волосы. Соланн была красива. И в первый день их знакомства, и сейчас, два с лишним десятка лет спустя. За все годы, что они были вместе, Эдмунд не уставал восхищаться женой.

Внизу раздался свист оружия и сдавленный вскрик. Тот, кто пытался вломиться в их дом, попал в ловушку. Почти одновременно раздался визг металла по металлу: кто-то снаружи пытался распилить замки прочных железных ставней. Они были так уверены в своей силе и безнаказанности, что даже не старались вести себя тихо.

– Я готова, – выпрямилась чародейка. – Где девочки?

– Мы здесь, – в спальню заглянула Эсса, крепко держа за руку испуганную Виэри.

– Спускаемся, – скомандовал Эдмунд. – Я пойду первым. Эсса, ты замыкаешь.

Не дождавшись ответа, мастер фехтования выскочил на лестницу. Жена и дочери последовали за ним. Едва они успели спуститься, сверху раздался грохот и звон разбитого стекла.

У открытой входной двери лежало тело мужчины с метательным ножом во лбу. Тут же в щель просунулась еще одна голова:

– Они здесь! Они ухо…

Человек захрипел и стал оседать на землю, схватившись за горло, из которого толчками лилась кровь: нож, брошенный Эдмундом, достиг цели.

– В кладовку, быстро! – скомандовал фехтовальщик. – Берите вещи и бегите.

Соланн, Эсса и Виэри бросились на кухню. Послышался топот ног: сверху спускались еще пара человек. Эдмунд выхватил оружие и занял оборонительную позицию.

Глава 2

Ежегодный весенний бал, посвященный Повороту, празднику пробуждения природы, был готов начаться. По традиции торжество по этому случаю устраивалось королем или королевой в Пале-Де-Тувель, Тувельском дворце, который служил летней резиденцией трезеньельских монархов.

Высокое здание в три этажа, выстроенное из белоснежного, искрящегося на солнце рамиа̇на, казалось воздушным из-за изящной каменной резьбы и множества шпилей и башенок, тянущихся в яркое весеннее небо. Дворец был окружен роскошным парком с фонтанами, в котором сейчас, в самом начале гриара, первого месяца весны, успели расцвести подснежники и душистый маргале̇йд, называемый иначе Даром Пророка. На клумбах благоухали высаженные причудливыми узорами крокусы, лиловые и белые, в основных цветах герба королевства. Перед фасадом дворца располагался огромный пруд, в котором на фоне неба отражалось все великолепие этого изысканного архитектурного сооружения. Казалось, по своей красоте и роскоши Пале-Де-Тувель может соперничать с самими чертогами Единого.

Внутри убранство дворца было таким же утонченным, как и снаружи. Стены были обиты лучшим офрейнским обойным шелком самых нежных и изысканных расцветок, оконные проемы украшены гирляндами из живых цветов, какие только могла предоставить королевская оранжерея в это время года. У стен повсюду для удобства гостей стояли мягкие кресла, между которыми были установлены круглые хрустальные столики на изогнутых позолоченных ножках. Каждый из них был щедро уставлен бутылками с вином, фужерами и вазами с засахаренными фруктами и орехами. Между нарядными, одетыми по последней моде гостями ловко сновали слуги с подносами, почтительно предлагая вина и легкие закуски.

Разряженные и блистающие драгоценностями дамы и кавалеры – а в Пале-Де-Тувель собрался весь цвет трезеньельской знати – оживленно болтали и смеялись. Но эта легкость была обманчива: всем известно, что самые коварные интриги плетутся именно на таких торжествах. Поэтому за легким игривым весельем скрывалась настороженность и цепкие взгляды.

Сегодняшний бал, помимо того, что традиция проводить такие празднества насчитывала более семи сотен лет, имел важное политическое значение. Король Трезеньеля, Максимиллиан Третий, должен был, наконец, выбрать себе невесту и во всеуслышание объявить о предстоящей помолвке. Это было важное событие, которого с волнением ждали все придворные. Его Величество Максимиллиан Третий правил королевством уже тринадцать лет, но до сих пор не имел намерения жениться и завести наследника, что очень беспокоило его сторонников при дворе. Кроме этого, существовал двоюродный брат короля, Великий герцог Гильом, который не скрывал своих притязаний на трон, хоть и не осмеливался пойти на открытое противостояние. Многие опытные царедворцы утверждали, что это лишь вопрос времени.

Именно поэтому на сегодняшний бал возлагались огромные надежды. В Пале-Де-Тувель были приглашены послы всех соседних государств, которые должны были представить королю своих кандидаток, чтобы тот, наконец принял решение. Сейчас же все с нетерпением ждали появления короля.

Максимиллиан Третий стоял перед огромным зеркалом и готовился выйти к придворным. Он был уже одет. Королю оставалось только убедиться, что он выглядит безупречно. Многие находили Его Величество красивым мужчиной. Максимиллиан тщательно следил за собой. Его тонкое лицо с аристократическими чертами, носом с легкой горбинкой и большими синими глазами всегда было гладко выбрито, светлые золотисто-каштановые, цвета благородного меда, волосы завиты и тщательно уложены, ногти на изящных длинных пальцах чистые и идеально овальной формы. По случаю праздника правящий монарх тоже был одет в официальные цвета – на нем был пурпурный атласный камзол с золотой вышивкой и такие же ренгравы. Дополняли наряд монарха безупречно белоснежные чулки, в тон изысканным кружевам, которыми была обильно отделана его одежда.

Король бросил взгляд в зеркало, раздраженно отмахиваясь от пары лакеев, которые, казалось, были готовы бесконечно поправлять его туалет. Оба слуги низко поклонились и исчезли.

– Как я выгляжу? – рассеянно спросил Его Величество, поворачиваясь и придирчиво расматривая себя.

– О, мой король, ты безупречен, как и всегда, – со смешком произнес женский голос откуда-то от окна королевской спальни.

К Максимиллиану с улыбкой приблизилась изящная дама и заботливо смахнула воображаемую пылинку с его рукава. Эту женщину было трудно назвать юной. Судя по ее внешнему виду, она была ровесницей монарха. Тем не менее, она все еще была красавицей и умела подчеркнуть свои несомненные достоинства и отвлечь внимание от недостатков. Ее платье из тяжелого темно-синего шелка отлично подчеркивало ее тонкую талию и высокую грудь. Переливчатый шелк прекрасно оттенял бархатистую кожу цвета слоновой кости. Сложную прическу, в которую были искусно уложены ее блестящие темные волосы, в честь весеннего праздника украшали живые цветы. Колье из сапфиров чистейшей воды подчеркивало стройную, без единой морщинки, лебединую шею. На полных вишневых губах дамы играла тонкая улыбка, в глубоких карих глазах пряталась ироничная усмешка.

Судя по более, чем приятельским манерам дамы и самому факту, что из всех придворных эта женщина единственная оказалась допущенной в королевскую спальню, чтобы лицезреть праздничный туалет Его Величества, ее и правящего монарха связывали давние узы.

Даму, которая была так фамильярна с королем, звали леди Одиль Де Верлей. Она была подругой детства монарха и воспитывалась вместе с ним. Поговаривали о том, что Его Аеличество и баронессу связывают куда более близкие отношения, чем просто детская дружба. Но, несмотря на почти постоянное пребывание леди Одиль при дворе, неопровержимых доказательств и личных свидетельств этому не было ни у кого. Даже вездесущие слуги-шпионы ничего такого не рассказывали. Единственным, что могло бы бросить тень на репутацию мадам Де Верлей, были ее дочери Ноэль и Виолет. Обе девушки обладали золотисто-каштановыми волосами и носом с едва заметной горбинкой, который, впрочем, ничуть их не портил и даже придавал их лицам шарм и определенную изысканность. Покойный же адмирал Де Верлей, шептались злые языки, был брюнетом. Да и нос у него был не слишком аристократической формы.

Глава 3

Мадам Мадели̇н Де Фебр, которая в определенных кругах за пристрастие к фиолетовому цвету была известна просто как «мадам Де Мов», а для молодых шпионов, которые на нее работали, как «Бабушка», стояла у внушительного зеркала в резной раме. Маделин собиралась выйти к ожидающему ее в приемной высокому гостю и слегка волновалась. В общем-то, слишком беспокоиться было не о чем: на своем веку мадам Де Фебр повидала великое множество высокопоставленных особ, среди которых попадались и персоны королевской крови.

В прошлом одна из самых знаменитых куртизанок Трезеньеля, удачно вышедшая замуж за мелкого дворянина, а ныне – продавщица секретов, державшая огромный штат шпионов и аферистов, которые были способны добыть любые тайны, мадам Де Фебр по-прежнему оставалась одной из самых влиятельных фигур трезеньельской политики. Сейчас ей было едва за шестьдесят, но тот, кто позволил бы себе хотя бы намек на ее возраст, сильно рисковал. Про нее говорили: «дама с опытом».

Тем не менее мадам Маделин все еще была красива. Она тщательно закрашивала седину в густых темных волосах. Поговаривали, что мадам Де Фебр с пятнадцати лет каждый день наносит на кожу лица слизь шеолланских виноградных улиток, которых ей поставляют каждое утро. Знатные дамы, услышав это, брезгливо морщились, но как бы там ни было лицо мадам Маделин даже в солидном возрасте оставалось по-детски гладким. Большие темно-карие глаза этой женщины смотрели на мир весело и с любопытством, в них часто пряталась улыбка. Низкий бархатный голос тоже звучал молодо и притягательно, в нем еще не появилось неприятного старческого дребезжания. Преклонный возраст дамы выдавала только шея, которая, как скажет вам любая трезеньельская красавица, к сожалению, очень плохо поддается уходу.

Но самое главное, эта женщина сохраняла живой ум и непринужденность общения, которые, помимо красоты, влекли к ней толпы поклонников. Да, она и сейчас еще нравилась мужчинам.

Прежде чем выйти к настойчивому гостю, который, насколько ей было известно, не отличался терпением, мадам Де Фебр придирчиво осмотрела на себя в большое зеркало. Сложная прическа, поддерживаемая сиреневой бархатной лентой с жемчугом, подчеркивала достоинства ее лица. Темно-фиолетовое атласное платье, сшитое по последней моде и отделанное золотистым кружевом, сидело безупречно. Наряд дополняли лиловые атласные туфли, расшитые бисером. Аферистка осталась вполне довольна тем, что видит, слегка улыбнулась и покинула свой будуар.

Ее гость в приемной уже начал нервничать, но изо всех сил стремился овладеть собой. Он не услышал шагов мадам Маделин, и аферистка застала его врасплох. Посетитель стоял к ней вполоборота, скрестив руки на груди, и, хмурясь, смотрел в окно – высокий, широкоплечий и властный. Мадам Де Фебр невольно залюбовалась им: будь она лет на тридцать моложе, у них могло бы что-нибудь получиться.

Гость, наконец, услышал шелест ее платья и повернулся. Маделин радушно улыбнулась и присела в глубоком придворном реверансе:

– Мой лорд герцог. Нечасто такие гости посещают это скромное жилище.

– Ты заставляешь себя ждать, мадам, – сухо ответил Гильом, жестом разрешая женщине подняться.

– У женщин все для мужчин, мой лорд, – чарующе улыбнулась Маделин. – И если я где-то замешкалась, то только для того, чтобы предстать перед тобой в безупречном виде.

– Будем считать, что так и есть, – отмахнулся Великий герцог. Мадам Маделин была незнатного рода, и поведение простолюдинки, корчащей из себя светскую даму, его раздражало. – Я здесь по делу.

Похоже, герцог не собирался соблюдать негласные правила, которые обязан был учитывать всякий, кто ищет помощи аферистов. Надо было напомнить этому высокомерному типу, кто, в конце концов, и у кого пришел просить помощи. Маделин улыбнулась, скромно опустив голову:

– Право же, мой лорд герцог, ты переоцениваешь мои возможности. Уж если ты, с твоим знатным происхождением и связями, не можешь сам решить своего дела, что что могу я?

Герцог Гильом сжал кулаки, но заставил себя любезно улыбнуться:

– Я принес скромный подарок, мадам, – выдавил он. – Надеюсь, с его помощью я смогу завоевать твою благосклонность.

Маделин сдержала улыбку: несмотря на любезные речи, на лице графа было написано неподдельное презрение. Все-таки, грубым военным никогда не понять тонкостей придворной игры.

Великий герцог между тем извлек откуда-то плоскую коробку квадратной формы, обтянутую фиолетовым бархатом, и галантно протянул аферистке. Мадам Де Мов взяла коробку и открыла ее. Любопытство на лице женщины сменилось удивлением, а затем восхищением. На дне шкатулки лежало колье из белого золота, изображающее цветы вишни, лепестки которых были усыпаны мельчайшими, но чистейшей воды бриллиантами безупречной огранки, а листья – такими же изумрудами. На некоторых цветах сидели насекомые – пчелы, шмели и бабочки, расцветку которых тоже передавали крохотные драгоценные камни, украшавшие их тельца и крылышки.

– Это восхитительно, мой лорд! – воскликнула аферистка.

Великий герцог самодовольно улыбнулся:

– Я счел, что эта красота достойна только такой во всех отношениях утонченной женщины, как ты, мадам.

– Я согласна тебе помочь, – кивнула мадам Маделин. – Как насчет скрепить наш союз бокалом хорошего вина?

Гильом молча наклонил голову в знак согласия.

Маделин отослала слугу, собственноручно разлила изысканный напиток рубинового цвета по бокалам и уселась напротив Великого герцога.

Глава 4

Урожденные сестры Д’Аланри, а сейчас – мистресс Ларк и мадам Де Верлей пили полуденный чай в янтарной гостиной Пале-Де-Тан, столичной резиденции вдовы адмирала. Это поистине роскошное помещение было оформлено в золотистых тонах, вся мебель в ней была изготовлена из янтарной древесины марссонтского клена, и даже в самую пасмурную погоду казалось, что это просторное и в то же время уютное помещение никогда не покидает солнце. Даже горничная, подававшая им чай, была под стать обстановке – бойкая, рыжеволосая и кареглазая девушка лет семнадцати с желтым шелковым платком на шее, одетая в золотисто-коричневое платье.

Несмотря на то, что утро уже было далеко позади, леди Одиль все еще была с распущенными волосами и в изысканном пеньюаре цвета чайной розы. Соланн, наоборот, уже успела одеться и причесаться. Судя по румянцу на щеках старшей сестры, она недавно вернулась с прогулки.

Одиль дождалась, пока горничная нальет ей чаю и взяла чашку, манерно отставив мизинец:

– Обожаю это время суток. Так спокойно… Никто еще не приехал с визитами, не прислал никаких приглашений… А где девочки?

– Виэри вместе с Ноэль и Виолет принимает портниху. Кажется, моя младшая успела подружиться с твоими. У них много общего. Эсса пошла в город, забирать у оружейного мастера отцовские кинжалы. Она заказала переделать их под свою руку.

Леди Де Верлей поморщилась:

– Сама? Не могла послать слугу?

– В Эрроувейле у нас не было слуг, которых можно было куда-то послать, сестра, – мягко улыбнулась Соланн. – Не сердись на нее, она так привыкла. У тебя новая горничная? – чародейка с интересом посмотрела на рыжеволосую девушку.

– Внебрачная дочь Жермона, – отмахнулась баронесса. – Он и сейчас ни одной юбки не пропускает. Я боюсь даже представить, сколько у него детей. Но эту девушку он едва ли не со слезами на глазах умолял пристроить. Что мне было делать? Но я не разочарована, из нее выйдет толк.

– В добросердечии тебе не откажешь.

Одиль задумалась. Легкая расслабленная улыбка сошла с ее лица, которое тут же приобрело серьезное и даже жесткое выражение. Леди Де Верлей помолчала, словно не желая начинать неприятный разговор, но в конце концов решилась.

– Это даже хорошо, что девочки нас не слышат, – наконец, произнесла она. – Вы гостите в моем доме почти целую декаду, и вскоре скрывать ваше пребывание мне будет уже неприлично. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я, сестра.

Чародейка медленно кивнула. Она ожидала этого разговора, но все равно была не слишком к нему готова:

– Я с самого начала не намеревалась злоупотреблять твоим гостеприимством и, тем более, бросать тень на вашу с девочками репутацию, Одиль.

– Благодарю за понимание, – отозвалась леди Де Верлей. – И что же ты намерена делать?

Соланн тяжело вздохнула:

– Как бы мысли об этом ни разрывали мне сердце, нам с девочками придется расстаться. Ты помнишь барона Д’Орижа?

– Твоего давнего поклонника? – улыбнулась мадам Де Верлей. – О, конечно! Сначала я вместе со всеми посмеивалась над этой детской влюбленностью, но он так сильно переживал то, что с тобой случилось…

– Огюстен Д’Ориж – единственный из тех, кто не принадлежал к нашей семье и был посвящен в мою тайну. Он знает, что я не умерла. Я тоже в то время была к нему неравнодушна, и на свой страх и риск рассказала ему все честно.

Леди Одиль вздохнула и покачала головой:

– Это было очень рискованно и безрассудно, Соланн. Хотя, надо отдать барону должное, он до сих пор никому не выдал твой секрет.

– Я отправила ему записку, как только мы сюда приехали. Рассказала, что у меня есть две дочери, и попросила позаботиться о младшей, оказать ей покровительство, какое влиятельные люди обычно оказывают ученикам бродячих магистров. Он согласился и, по-моему, даже обрадовался. Через два дня я встречаюсь с ним, чтобы передать ему Виэри, – Чародейка старалась владеть собой, но на ее глаза все равно навернулись слезы. Соланн поднесла к лицу платок.

– Это прекрасное решение, моя дорогая, – улыбнулась Одиль. – Если барон станет патроном Виэри, я смогу с ней видеться и тоже буду заботиться о ней.

– Спасибо, сестра, – Соланн спрятала платок. – После того, как я устрою Виэри к Огюстену, я должна исчезнуть. Я покину Трезеньель и отправлюсь, например, в Офрейн. Или в Марссонт. Возьму себе ученика и буду жить дальше. В конце концов, я провела с Эдмундом самые счастливые двадцать два года своей жизни. А теперь, когда его не стало, моя семья осталась всего лишь воспоминанием…

Мадам Де Верлей обняла сестру за плечи:

– Как я тебя понимаю, дорогая! Мой Луи был сложным человеком, но мне все равно его очень не хватает.

– Единственное, о чем я тебя прошу, Одиль, – это позаботиться об Эссе. Она самая обычная девушка, никаких проявлений Скверны у нее нет. Найди ей подходящего мужа, и пусть будет счастлива.

Леди Де Верлей покачала головой и приложила руку к сердцу:

– Твоя Эсса – дикарка. Никогда еще не встречала таких своенравных и дурно воспитанных девиц. Когда мой повар потерял ключ от кладовой, она просто взломала дверь!

– Эсса – хорошая, добрая девочка, – ответила Соланн. – Возможно, слишком свободолюбивая и с принципами. Мы с Эдмундом всегда учили наших дочерей не стесняться собственного мнения. Но ты можешь не сомневаться, я привила ей самые изысканные светские манеры, и когда надо будет, она себя покажет с самой лучшей стороны.