Возвращение

— Идут! — сказала Сеси, неподвижно лежа на постели.

— Где же они? — завопил Тимоти, появляясь в дверях.

— Кто — где. Одни — над Европой, другие — летят над Азией, третьи — еще над Островами, а кто-то над Южной Америкой, — не открывая глаз, ответила Сеси, чуть дрогнув длинными, пушистыми ресницами.

Скрипнув половицей, Тимоти сделал осторожный шаг к постели.

— А КТО они?

— Дядюшка Эйнар, дядюшка Фрай с кузеном Уильямом, Фрульда и Хельгар с тетей Морганой, кузен Вивьен и дядюшка Иоганн.

— Они высоко в небе? — не справившись с волнением, взвизгнул Тимоти, восторженно поблескивая серыми глазенками. В минуты восторга он выглядел младше своих четырнадцати лет.

Дом, погруженный в темноту, чуть подрагивал под порывами усиливающегося ветра. В комнату слабо проникал звездный свет.

— Они летят по воздуху, крадутся по земле, пробираются под землей, меняя по пути свое обличье, — неразборчиво прошелестел сонный голос Сеси. Она лежала не шевелясь, полностью ушедшая в свои видения, и рассказывала:

— Вот кто-то, обернувшись волком, уходит от водопада по отмели черной реки, в неровном свете звезд серебрится его шерсть. Коричневый дубовый лист плавно парит в ночном небе. Промелькнула маленькая летучая мышь. Я вижу, я вижу, как они пробираются сквозь густой подлесок, скользят между верхушками деревьев. Скоро они будут здесь!

— А они успеют к завтрашней ночи? — Тимоти не замечал, как его руки комкают одеяло и как все быстрее раскачивается свисающая с его рукава серебряная паутинка, на которой паук исполнял свои диковинные танцы. Тимоти склонился над сестрой:

— Они точно успеют к Возвращению?

— Конечно, Тимоти, успокойся, — вздохнула Сеси. Она вдруг впала в какое-то оцепенение. — Не приставай ко мне со своими вопросами. Иди спать. А я пойду поброжу по своим любимым местам.

— Спасибо тебе, Сеси.

Вприпрыжку он побежал в свою комнату. Разобрал постель и быстро улегся.

Он проснулся на закате, когда в небе зажигались первые звезды. Радостное ожидание праздника переполняло Тимоти, и желание поделиться своими чувствами привело его в комнату Сеси.

Но она спала, так тихо, что не слышно было даже дыхания.

Пока Тимоти умывался, паук висел на своей паутинке, перекинутой через тонкую шею мальчика.

— Спайд, ты только подумай, завтрашняя ночь — канун Дня Всех Святых!

Он задрал голову и посмотрел на себя в зеркало. Во всем доме лишь ему было позволено иметь зеркало. Ма дала его Тимоти, когда он тяжело болел.

Ах, ну почему он такой ущербный? Собственная неполноценность приводила Тимоти в отчаяние. Он открыл рот и стал разглядывать свои зубы, будто в насмешку отпущенные ему природой, похожие на кукурузные зерна — округлые, слабые. Радостное настроение сменилось унынием.

Темнота была хоть глаз выколи — Тимоти зажег свечу, чтобы было не так жутко и неуютно. Он совсем сник.

Всю последнюю неделю семья жила по заведенному в незапамятные времена обычаю: днем спали, просыпались на закате. Под глазами у Тимоти залегли глубокие тени.

— Что-то мне не по себе, Спайд, — пожаловался Тимоти своему маленькому приятелю, — я никак не могу привыкнуть, как другие, спать днем.

Он взялся за подсвечник. Как хотелось ему иметь крепкие острые зубы и клыки, как стальные шипы. Или сильные руки, или по крайней мере изворотливый ум. Или, как Сеси, уметь переноситься куда захочешь и путешествовать в пространстве.

Но увы, природа обделила его. Он даже — Тимоти поежился и крепче сжал светильник — боится темноты. Братья — Бион, Леонард, Сэм — насмехаются над ним. Больше всего их веселит постель Тимоти. Другое дело — Сеси. Ее постель — часть ее самой, она необходима Сеси для ее путешествий, т. е. для того, чтобы ей было удобно возвращаться в свою уютно устроившуюся под одеялом оболочку.

А Тимоти? Разве он может, как все остальные, уснуть в великолепном полированном ящике? Ни за что. Ма позволила ему жить в отдельной комнате, спать на кровати, даже иметь свое собственное зеркало. Ничего удивительного, что вся семья считает его ненормальным и чурается его, словно юродивого. Эх, если бы у него выросли крылья! Тимоти задрал рубашку и изогнулся, чтобы посмотреть на спину в зеркало. У него вырвался тяжелый вздох. Безнадежно! Никогда ему не стать таким, как все.

Из-под лестницы доносились волнующие непонятные звуки, все стены сверху донизу были обиты лентами из легкого черного крепа.

Потрескивающие черные свечи озаряли ступени неровным пламенем. Пронзительному голосу Ма откуда-то из погреба вторил папин бас. Вернувшийся из Старой деревни Бион сновал туда-сюда, перетаскивал в дом большие наполненные кувшины.

— Спайд, мне пора на праздник.

Паук исчез, унося с собой серебристую нить, и Тим остался в одиночестве. Ему было ведено до блеска отполировать ящики, набрать пауков и поганок, развесить креповые шторы и поменьше показываться на глаза, когда начнут прибывать гости. Чем меньше будет видно и слышно этого недотепу, тем лучше для всех.

Стук каблучков и радостные вопли, заполонившие дом, возвестили о появлении Лауры.

— Возвращение! Возвращение! — доносилось отовсюду. Тим задержался около комнаты Сеси, но она спала. Лишь раз в месяц она выходила из своей комнаты, проводя все остальное время в постели. Милая, чудесная Сеси. Ему неудержимо захотелось поговорить с ней, спросить:

— Где ты, Сеси? Кого выбрала на этот раз, чью оболочку? Что ты делаешь? А может, ты над своими любимыми холмами? Как там?

Так и не решившись зайти, Тимоти заглянул к Эллен.

Сестра сидела на столе, разбирая груду срезанных волос. Они переливались под ее пальцами всеми цветами радуги. Белокурые локоны лежали среди огненно-рыжих и иссиня-черных прядей, а рядом с этим великолепием белела горстка ногтей, похожих на маленькие сабельки. Все это Эллен приносила из салона красоты в Меллин-Вилидж, где работала маникюршей. В углу комнаты стоял аккуратный ящик красного дерева с именем Эллен на крышке.

Не поднимая головы, Эллен коротко бросила:

— Сгинь. У меня из рук все валится, когда на меня таращатся всякие болваны.

— Ну, Эллен, праздник ведь! Канун Возвращения! — примирительно начал Тимоти.

Эллен презрительно фыркнула:

— Ха! А тебе-то что? — Отобрав несколько «сабелек», она высыпала их в крохотный белый саквояжик, прикрепив к нему этикетку. — Марш в кровать, а то я тебе придумаю такой подарок — не обрадуешься.

Тим вспыхнул, жаркий румянец залил его щеки.

— Да, но меня просили помочь накрыть на стол, отполировать ящики и вообще…

— И вообще, — сухо прервала его Эллен, — если ты сию минуту не уберешься отсюда, то утром в постели тебя будет поджидать дюжина бешеных устриц. Пока, Тимоти.

Вне себя от обиды, Тим выскочил на лестницу и налетел на Лауру.

— Поосторожней, смотреть надо, куда несешься, — процедила она сквозь зубы и исчезла.

Тим рванулся к распахнутой двери в погреб, потянул носом, вдыхая запах влажной земли и прелых листьев, тихонечко позвал:

— Папа?

С лестницы прогремел раздраженный голос отца:

— Времени в обрез, скоро гости, а у нас еще ничего не готово. Давай спускайся, да пошевеливайся.

Тимоти помешкал еще мгновенье, чутко прислушиваясь к разноголосице звуков, разносившихся по дому. Грохоча башмаками, мимо протопали ожесточенно спорящие о чем-то братья.

Тимоти кинул взгляд на родных, лихорадочно готовящихся к празднику. До чего быстро они сновали по дому: Леонард — в обнимку со своим черным докторским саквояжем, Сэмюэл — с огромным фолиантом под мышкой и ворохом креповых занавесок в бескровных руках, Бион — перетаскивающий в дом запечатанные кувшины.

Отец оторвался от ящика, на который он наводил окончательный блеск, хмуро посмотрел на сына, грохнул кулаком по зеркально отполированной крышке и дал Тимоти тряпку.

— Быстро протри его еще разок, и возьмемся за следующий. И не спи на ходу.

Водя тряпкой по дереву, Тимоти заглянул в ящик.

— Па, а дядюшка Эйнар очень большой?

— Ага.

— Он великан?

— Отстань. Этот ящик ему придется впору.

— Ну, мне же интересно. Семь футов в нем будет?

— Да замолчишь ты наконец или нет?!

Около девяти вечера Тимоти, зябко поеживаясь, поплелся на луг за поганками и пауками. Он собирал их, а ветер, по-осеннему переменчивый, то обдавал его своим теплым дыханием, то заставлял дрожать от холода. Сердце билось в нетерпеливом ожидании. Сколько все-таки Ма позвала гостей? Полсотни? Сотню? Проходя мимо фермерского жилья, Тимоти усмехнулся освещенным окнам:

— У нас тут такое скоро начнется — вам и не снилось!

Он поднялся на холм и осмотрелся, в нескольких милях от подножия холма раскинулся город, погруженный в сон, едва различим был белый циферблат башенных часов. И в городе, конечно, ни о чем не догадываются.

Домой Тимоти возвращался, сгибаясь под тяжестью сосудов с пауками и поганками.

В часовенке под лестницей подходила к концу короткая праздничная церемония. Из года в год она оставалась неизменной. Па монотонно читал Черную Книгу, а прекрасные мамины руки, будто выточенные из слоновой кости, чертили в воздухе магические знаки. Все были в сборе, кроме Сеси, которая по обыкновению не выходила из комнаты, но ее присутствие чувствовал каждый. Она пристально следила за происходящим то глазами Биона, то Сэмюэла, то Ма; вдруг чувствовалось, что она вселилась в тебя самого, всего на миг, неуловимый и быстротечный.

Внутри у Тимоти все сжалось. Он мысленно обратился к Повелителю Тьмы:

— Пожалуйста, я очень Тебя прошу, сделай так, чтобы я поскорее вырос и стал таким, как мои братья и сестры. Я так мечтаю быть на них похожим. Я хочу уметь плести из волос разные штуки, как Эллен, заставлять влюбляться без памяти, как это делает Лаура, читать умные книги, как Сэм, или быть уважаемым, как Лео и Бион. Или, — размечтался мальчик, — создать семью, как наши Па и Ма.

В полночь разразился страшный ураган, от которого задрожали стены. Нестерпимо белым светом сверкнула молния. Из непроглядной дали надвигался смерч — он подкрадывался, приникая к сырой ночной земле, пробовал ее на вкус, принюхивался и продолжал свой путь, оставляя за собой неровные шрамы.

Входная дверь с шумом сорвалась с петель, но не упала, а повисла на каком-то крюке, и в комнате с важным видом появились величественные Бабушка и Дедушка, проделавшие неблизкий путь ОТТУДА, чтобы встретиться с детьми и внуками.

С каждым часом прибывали новые гости.

За окном хлопали крылья, был слышен чей-то осторожный стук на крыльце, кто-то нетерпеливо барабанил в дверь с черного хода. С крыши доносилось завывание ветра в печных трубах Ма до краев наполнила гигантскую чашу из прозрачного хрусталя алой жидкостью, которую раздобыл Бион. Па носился по комнатам, зажигая новые свечи, Эллен с Лаурой торопливо толкли сушеные коренья аконита.

С застывшим, как восковая маска, лицом Тимоти стоял посреди всей этой дикой неразберихи, пытаясь унять противную дрожь в руках, и наблюдал за тем, что творилось вокруг.

Непрерывно хлопали двери, впуская все новых гостей. Их встречали шумными приветствиями, взрывами смеха. Булькало содержимое кувшинов, разливаемых по бокалам, ставни ходили ходуном, мелькали тени, и крылатые гости с топотом расхаживали по дому.

— Ну-ка, ну-ка, а ведь это, наверно, и есть Тимоти.

— Что?

Его заметили.

Тимоти почувствовал прикосновение чьей-то холодной руки. Над ним склонилось узкое продолговатое лицо в обрамлении длинных волос.

— Хороший мальчуган, забавный, — сказал незнакомец.

— Познакомься, Тим, — вмешалась Ма, — это дядюшка Джейсон.

— Здравствуйте, дядюшка Джейсон…

— А здесь у нас… — Не дав раскрыть Тимоти рта, Ма увлекла дядю за собой. Тот оглянулся через плечо и заговорщически подмигнул мальчику.

Тим остался один.

В темноте мигало неровное пламя свечей.

Откуда-то издалека слышался высокий и пронзительный, похожий на звуки флейты голос Эллен.

— А какие у меня умные братцы! Чем, вы думаете, они занимаются, а, тетя Моргана?

— Даже не могу себе представить.

— Они работают в городском похоронном бюро.

— Вот это да! — пронесся громкий гул восхищения. Пронзительный смех не смолкал ни на минуту.

— Правда, правда! Это большая удача для нашей семьи…

Тим стоял, боясь шевельнуться. Смех на минуту прекратился:

— Они обеспечивают Ма, Па и нас всем необходимым. Всех нас, ну, кроме Тимоти, конечно, — решила поучаствовать в беседе Лаура. Наступило неловкое молчание. Дядя Джейсон поинтересовался.

— Да? Почему же? Продолжай, что там Тимоти.

— Ох, Лаура, придержи язык, — вздохнула Ма.

Но Лауру было не остановить Тим зажмурился.

— Дело в том, что… ну как бы это сказать… Тимоти не любит крови. Он такой чувствительный.

— Ничего, еще научится. У него все впереди, — твердо произнесла Ма. — Он мой сын, и он обязательно научится. В конце концов он еще мал, ему всего четырнадцать лет.

— Но меня с младенчества вскармливали кровью, — возмущенно прогремел дядя Джейсон, раскаты его голоса гулко отдались по всему дому. Арфист-ветер перебирал струны деревьев. Капли дождя мелко барабанили в окно, скатываясь в темноту: «с младенчества».

Кусая губы, Тимоти открыл глаза.

— Это я во всем виновата, — заступилась за сына Ма, уводя гостей на кухню. — Я по-всякому пыталась заставить его. Но детей нельзя ни к чему принуждать. Ничего хорошего из этого не выходит. Возникает отвращение к тому, что их заставляют делать, и они никогда не приобретут вкуса к таким вещам. Взгляните на Биона, ему уже тринадцать было, когда…

— Возможно, вы и правы, — извиняясь, буркнул дядюшка Джейсон, — и у Тимоти все со временем образуется.

— Я в этом не сомневаюсь, — с вызовом ответила Ма. Огонь свечей то затихал, то разгорался, по стенам бегали тени. Тиму стало холодно. Ноздри приятно щекотал запах горячего воска. Покрепче зажав в руке подсвечник, он отправился бродить по дому, делая вид, что поправляет отцепившиеся черные ленты.

— Тимоти, — шепот, похожий на шипение змеи, шел из-за разрисованной перегородки. Кто-то шумно выдохнул:

— Тимоти боится темноты.

Ну, конечно, это голос Леонарда. Ненавистный братец Лео!

— Просто я люблю свечи, — прошептал Тим.

Вновь сверкнула молния и ударил гром. Всеми овладело безудержное веселье. Отдельные взрывы смеха слились в непрерывный оглушительный звук наполнивший дом, подобно реву водопада. Густой туман колыхался в дверном проеме, норовя вползти в дом. Из тумана, складывая на ходу крылья, торжественно появилась высокая фигура — дядюшка Эйнар! Тимоти подпрыгнул, как кузнечик, и кинулся прямо в туман, расползавшийся по комнате причудливо переплетенной зеленой тенью. Тим бросился к дядюшке Эйнару, и тот высоко поднял мальчика.

— Да у тебя выросли крылья, — с этими словами Эйнар легко, как пушинку, подбросил Тимоти вверх. — Крылья, Тимоти, ты летишь!

Лица всех присутствующих, как по команде, обратились к ним. Далеко внизу Тимоти увидел лица гостей и домашних, обращенные наверх. Темнота крутилась вокруг гигантским колесом. Стены дома словно перестали существовать. Тимоти почувствовал такую легкость и свободу, словно сам превратился в порыв ветра. Он раскинул руки, как крылья, и опять полетел вверх, посланный сильными руками дядюшки Эйнара.

— Лети, Тимоти, — звучно и отчетливо прозвучали слова дядюшки Эйнара — лети, у тебя же есть крылья! Крылья!

Тимоти был так переполнен восторгом, что лишился дара речи, с губ срывался бессвязный лепет. А дядюшка Эйнар снова и снова подбрасывал его высоко вверх.

Ветер, принеся потоки дождя, с новой силой обрушился на дом. Заметалось пламя свечей, жалобно заскрипели старые балки. Фигурка мальчика, взлетавшая к мерно раскачивающейся люстре, приковала к себе внимание десятков пар глаз, светящихся из всех углов комнаты, словно огоньки свечей.

Но тут возглас дядюшки Эйнара «Довольно» оборвал представление. Могучие руки бережно опустили Тимоти вниз, и он, задыхаясь от восторга, рухнул на пол. И залепетал, счастливо всхлипывая:

— Дядюшка, дядюшка!..

— Что, малыш, понравилось? А, Тимоти? — спросил Эйнар, наклонившись, и ласково взъерошил волосы мальчугана: «Ну, ну, успокойся, все хорошо».

Светало. Уставшие гости разбрелись по комнатам к приготовленным для них ящикам, чтобы успеть выспаться днем, а с заходом солнца продолжить праздник.

Дядюшка Эйнар направился в сторону погреба, и беспорядочной толпой за ним потянулись остальные. Впереди шла Ма, показывая дорогу к длинным рядам отполированных до блеска ящиков.

Насвистывая незнакомую мелодию, Эйнар удивительно ловко пробирался по узкому извилистому коридору. Зеленые крылья, словно спущенные паруса, волочились у него за спиной; когда он случайно за что-то задевал, раздавался звук, от которого еще долго звенело в ушах.

А наверху в своей комнате лежал Тимоти, вновь и вновь переживая события этой ночи, и изо всех сил убеждал себя, что темнота — это вовсе не страшно. Ведь в темноте, оставаясь незамеченным, можно натворить столько всего, и главное, что и ругать никто не будет, поскольку никто ничего не видел. Да и вообще Тимоти ничего не имеет против темноты, она ему даже нравится, только по-своему, по-Тимотиному. Просто иногда бывает так темно, что подмывает вскочить и кричать, кричать, пока мрак не рассеется.

В погребе царила тишина. Ни звука не доносилось из-за плотно закрытых дверей черного дерева, запертых изнутри. По углам спали уставшие гости. На небе сияло солнце, и странный дом стоял погруженный в сон.

Закат. Дом вдруг стал похож на потревоженное гнездо летучих мышей, с пронзительным визгом и громким хлопаньем крыльев разлетающихся кто куда. Сами собой, будто по мановению волшебной палочки, распахивались ящики, в темноте подземелья шаркали торопливые шаги постояльцев, покидавших свое сырое пристанище, чтобы присоединиться к тем, кто пробудился раньше. В двери и окна нетерпеливо барабанили опоздавшие к началу праздника.

Гости скидывали на руки Тимоти промокшие под проливным дождем плащи, накидки, вуали, шляпы, и он носил в чулан груды мокрой одежды, сгибаясь под их тяжестью. В комнатах яблоку было негде упасть. Чей-то язвительный смех, как подброшенный мячик, оттолкнулся от одной стены, ударился о другую, обогнул дверной косяк и покатился по комнатам, где и настиг Тимоти, спрятавшегося от чужих взглядов в самом дальнем уголке дома.

Волоча за собой длинный хвост, по полу пробежала мышь.

— Добро пожаловать, милая племянница Либерсроутер! — раздался голос Па над ухом у Тимоти. Отец, похоже, не замечал мальчика. Тимоти совсем затолкали, чьи-то локти впивались в него, и никто не обращал на него никакого внимания.

Наконец он не выдержал и незаметно улизнул наверх. Просунув голову в дверь комнаты Сеси, Тим тихонько окликнул ее.

— Сеси, ты здесь?

И, не дождавшись ответа, спросил чуть громче:

— Где ты сейчас?

После долгого молчания он услышал:

— Я в Королевской долине, неподалеку от Соленого озера, у бурлящего гейзера; здесь сыро и тихо. Я вселилась в жену местного фермера. Сижу на крыльце и могу заставить делать и думать все, что мне захочется. Солнце уже садится.

— Расскажи мне про гейзер, — попросил Тимоти.

— Прислушайся, и ты услышишь шипение и бульканье, — начала она медленно и плавно, как в церкви. — Маленькие серые пузыри пара вырываются наружу. Они похожи на лысые головы, выныривающие из густого сиропа. Потом они лопаются, как воздушные шары, и с чавканьем и хлюпаньем падают на землю. Освободившись от лопнувшей оболочки, пар комками пуха уплывает ввысь. Как в давно забытые времена, сильно пахнет горящей серой. Много миллионов лет назад в это варево оступился динозавр.

— Его не стало?

Мышонок, покрутившись у ног фермерши, юркнул в щель под полом. Еще через мгновение невесть откуда возникла удивительной красоты женщина. Прислонясь к дверному косяку, она улыбнулась чарующей белозубой улыбкой.

Что-то бесформенное прижалось снаружи к залитому струями дождя кухонному окну. С плачем и стоном, шумно вздыхая, оно билось о стекло, но Тимоти почти не замечал этого. Он ничего не видел вокруг себя. Мысли его блуждали вне дома и были полностью сосредоточены на происходящем. Вет…