Враг народа. Академия красных магов

Глава 1. В застенках НКВД

— Ты понимаешь, что за такое тебя вообще могут расстрелять?

— А я думал, — криво ухмыльнулся я, — медаль какую дадите.

— Медаль? — сидящий по другую сторону стола чекист чуть не подавился воздухом. — Да ты весь завод чуть не взорвал!.. Ты вообще понимаешь, кто ты? Ты — вредитель! Враг народа!..

Все, эту пламенную речь пора заканчивать. Пока прямо здесь к стенке не поставили.

— Вообще-то, — не стал скромничать я, — я вам весь завод спас.

Если не брать в расчет некоторые факты, то именно так и было. Из-за одного идиота на домне случилась авария: слишком мощный поток чугуна прожег все преграды и хлынул как лава, пожирая собой все вокруг. Рабочие с воплями кинулись прочь. Однако я вместо того, чтобы смыться, остался и приказал остаться тем, кто могли все исправить.

— Спас? — процедил чекист. — Семнадцатилетний мальчишка?

Ага. Причем это оказалось не так уж и сложно. Когда они убегали, их страх убегал вместе с ними, растекаясь черными дрожащими волнами по воздуху. Страх — это слабость, а слабостями легко управлять. Все, что нужно, лишь поймать эти видимые только мне волны, и их хозяева оказывались на моем крючке, как марионетки на ниточке — я мог заставить их поверить во что угодно, нарисовать им прямо в голову любую иллюзию. Даже отправить работать под потоками раскаленного железа. Ненадолго, правда, но этого хватило, чтобы все остановить.

Так что я, можно сказать, герой. Проблема только в том, что идиотом, из-за которого все случилось, тоже был я.

— Что ты врешь! — кулак чекиста с силой треснул по столу. — Ты не спас! Ты чуть весь завод не угробил!

А, то есть спасти завод семнадцатилетний мальчишка не может, а угробить, значит, вполне?

— Зачем? — недобро прищурился он. — Сам додумался? Или кто подговорил?

— Ну если вы ищите виновного, — отозвался я, — то, наверное, спрашивать надо с товарища Стаханова. Он пример подал.

А что? На днях на комсомольском собрании нам зачитали “Правду”, где в красках расписывался его трудовой подвиг. Вот я и подумал: а чем я хуже? Увидеть свое имя во всех союзных газетах я бы тоже не отказался, а там, глядишь, пригласили бы в Москву, дали бы какую-нибудь должность, и остался бы я там. И все, никакого больше барака. Годам к двадцати стал бы директором завода, а к двадцати пяти можно и в наркомат податься, а там и до власти дойти. Разумеется, вслух о таких планах не говорят.

Так что я решил поступить по-стахановски, а для этого надо было чуть-чуть подправить технологический процесс. И все шло отлично, пока из печи, сжигая все на пути, не хлынул раскаленный чугун. Тогда я подумал, что сломал домну…

— Какой Стаханов? — поморщился чекист. — Что ты несешь?

Да, признаю, возможно, это была не самая гениальная из всех моих идей. Но ведь не попробуешь, не узнаешь. А ничего великое не достигается без экспериментов.

— Что ты планировал, — он сверлил меня глазами, — диверсию?

— Нет, — честно ответил я, — трудовой подвиг, — и поправил значок “ударник” на груди.

— Пятнадцать человек в больнице. С ожогами, — цедил чекист. — Ты это понимаешь?

— Зато завод цел. Да и все живы остались. Если бы не я, ущерб был бы гораздо больше.

На пару минут кабинет окутала тишина. Лишь шелестели бумаги, которые вдруг начал пролистывать мой собеседник, и скрипел стул, на котором устало заерзал я. Но даже это жесткое сиденье оказалось удобнее койки в узкой темной камере, куда меня затолкали прямо с завода. Даже не могу сказать, сколько часов мне пришлось там проторчать, причем в весьма раздражающей компании.

— Но есть и другой вопрос, более сложный, — чекист ткнул пальцем в одним из густо исписанных листков перед собой. — Мы опросили людей на заводе. И про тебя говорят всякое, — многозначительно произнес он.

— Например? — хотя, кажется, ответ я знал.

— Вся твоя бригада твердит, — его палец продолжал тыкать в листок, — что когда они соглашались на этот “трудовой подвиг”, они чувствовали, будто ты им это внушил. А потом, когда кинулись к домне — все говорят, что ты их заставил.

Оставалось только пожать плечами. Разумеется, они меня сдали — иллюзия закончилась, мозги стали просыпаться. К тому же мужики меня не любили — в семнадцать лет стать бригадиром не каждому дано.

— Все показали, — продолжал чекист, — что, когда они кинулись к домне, ты стоял в стороне и не сводил с них глаз, будто управлял ими издалека…

А что, мозговой центр сам должен лезть в пекло?

— Говорят, — он уже вовсю впивался в меня глазами, — что ты хуже цыгана. Колдун…

— А вы что верите в колдунов? — уточнил я.

Хотя ответ и так читался по его лицу — не верил. А потому и не знал, что сейчас думать.

— Почему все эти люди послушались тебя? — нахмурился он. — Мальчишку?

— Вообще-то, — я поправил значок “бригадир” на груди, — я их бригадир.

Кабинет снова окутала тишина. Захлопнув папку с бумаги, чекист сцепил руки на груди, явно не в силах определиться, кто я: враг народа или наглый мальчишка. То и дело он косились на стоящий на углу стола телефон, словно подумывая позвать подмогу.

— А с сокамерником ты что сделал?

— А не надо было ко мне урку подсаживать, — отозвался я.

— Он до сих пор сидит в углу, крестится и причитает “свят-свят”!

— А это он хотел меня с койки согнать, но потом уверовал.

— Во что? — буркнул чекист.

— Ну, что этого делать не надо.

Его брови сердито поползли к переносице.

— Расскажи, как ты все это делаешь!

Стул подо мной снова скрипнул, а мне так и не удалось найти удобное положение. Да и весь этот разговор уже начал утомлять.

— Ладно, — сказал я, — хотите правду, вот она…

Чекист напрягся, ловя каждое мое слово.

— … просто я волшебник.

Разжавшись, его руки громко треснули по столу.

— Да сколько можно издеваться! — выдохнул он. — Говори серьезно! Ты что не понимаешь, что у тебя большие проблемы!..

Все я прекрасно понимал. Вот только проблемы сейчас были не у меня — а у него. Он сердился и нервничал, и выпускал наружу эмоции, тем самым отдавая себя в мои руки. Раздражение, недоумение, страх… Он боялся того, что не понимал, и ему был нужен начальник, который все объяснит. Отлично: хочет начальника, я ему обеспечу начальника.

— Хорошо, — я перехватил его взгляд, — сейчас вам позвонит ваш начальник и подтвердит, что я волшебник. Тогда вы мне поверите?

— Что за…

Когда впускаешь беспокойство, ослабляешь волю. Беспокойства, сомнения, страхи — я с детства видел то, чего не видят другие люди. Эмоции колебались вокруг его тела как тонкие дрожащие серые ленты. Все, что мне оставалось, лишь мысленно привязать их к трубке, как нить приматывают к проводам, а потом я дернул эту невидимую нить, и телефон зазвонил. В его ушах. Только в его ушах.

Как в ступоре, чекист медленно снял трубку.

— А? Что? Кого? — бормотал он, напряженно слушая тишину, которая ему сейчас казалась словами. — Серьезно?..

Теми словами, в которые он сам хотел поверить.

— Да как так-то… — выдохнул он напоследок и повесил трубку.

— Ну вот видите, — заметил я, — я же говорил.

Стул по ту сторону стола громко скрипнул, и чекист откинулся на спинку, не сводя с меня ошеломленных глаз.

— Парень, да кто ж ты такой…

В следующий миг дверь распахнулась, и в кабинет зашел пожилой мужчина в строгом костюме, по одному взгляду которого было понятно, что он в курсе всего, что здесь происходило. Будто все это время стоял по ту сторону порога и слушал. Но это странно: я не чувствовал чужого присутствия за дверью, хотя обычно чувствую, когда кто-то подслушивает — эмоции так и лезут через щель.

— Оставьте нас, — повернулся он к чекисту.

— А вы… — начал тот, усиленно пытаясь прийти в себя.

— Да, я, — перебил вошедший. — Вас должны были предупредить о моем приезде.

Кивнув, чекист торопливо поднялся со стула и направился к выходу, и все его ошеломление длинным шлейфом потянулось за ним. Если бы я хотел, мог бы связать этим шлейфом его ноги и уронить его на пол, но сейчас не время для шуток. Дверь плотно притворилась, оставив меня наедине со странным незнакомцем.

— Давай познакомимся, — улыбнулся он.

— А это обязательно для допроса?

— Это уже не допрос, — он подошел ближе, — скорее собеседование. Звягинцев Владимир Алексеевич.

Его рука приветливо повисла в воздухе. На его губах играла добродушная улыбка, однако взгляд был проницательный и оценивающий, как смотрят люди, которые точно знают, чего хотят, и прикидывают, как встроить в свои планы тебя. Отвечая тем же, я пробежался глазами по его костюму — без единой зацепки и выступающих нитей, с безупречно отглаженной рубашкой и темным галстуком. Так обычно одеваются большие чины из столицы. Да и его руки явно выдавали, что на заводе он никогда не работал.

— Матвеев Александр, — я пожал его ладонь. — И куда вы меня будете собеседовать?

Не спеша с ответом, Звягинцев передвинул стул на край стола и сел, всем видом демонстрируя, что мы с ним не по разные стороны.

— Давно ты это у себя замечал?

— Что именно? — я тоже решил отвечать вопросами.

— Давно ты понял, — терпеливо продолжил он, — что можешь создавать для других иллюзии?

— А разве не у всех так? — невинно поинтересовался я.

— Не надо ерничать, — мягко осадил он, — будь спокойнее. Из того, что мне довелось узнать, я понял, что ты уже можешь не мало. Но еще и не много…

Пока он говорил, я осторожно его осматривал, пытаясь разглядеть за этой добродушной маской реальные эмоции, с которыми он пришел сюда и все мне это говорил.

— … но если постараешься, ты сумеешь развить свои способности до стоящего уровня.

— Это какого, например?

Я уже вовсю впивался глазами, однако ни одной эмоции вокруг него не видел — у него их будто и не было вовсе.

— Не надо так делать, — Звягинцев вдруг качнул головой, — у нас в академии это невежливо.

— Какой академии? — я нехотя отвел взгляд.

— Высшей академии магии СССР, директором которой я являюсь.

Стул подо мной громко скрипнул, словно разразился хохотом.

— Магии! — хмыкнул я. — По-вашему, я такой дурачок? Или вы тоже верите в колдунов и волшебников?

Пару секунд мой новый знакомый внимательно смотрел на меня.

— А что ты, по-твоему, делаешь?

— Предпочитаю считать себя чудом природы.

— В каком-то смысле ты прав, — с улыбкой заметил он, — но мы называем такие способности магией. Особой силой, которой обладают лишь единицы. И ты в их числе… И место тебе не здесь, а в Москве, куда я тебя и приглашаю.

Москва!.. От таких перспектив я чуть не подпрыгнул на стуле. Я ж сам попаду туда не раньше, чем через пару-тройку лет!

— И что мне делать в этой вашей Москве? — максимально равнодушно бросил я.

Если выдать радость, то можно попасть в зависимость от того, кто ее поставил. Кому как не мне знать, как управлять людьми, когда они так открыто показывают свои желания.

— Тут я, можно сказать, построил карьеру. В семнадцать уже бригадир, важный человек. Глядишь, и комнату свою дадут, — я откинулся на спинку, и старый стул снова противно скрипнул. — А что меня ждет в вашей Москве? Учеба в какой-то сомнительной академии? Я, может, вообще в магию не верю. Может, у вас там одни шарлатаны…

С каждым моим словом Звягинцев улыбался все шире, а когда я закончил, показал на серую стену кабинета.

— Смотри…

Следом камни стали исчезать, будто таять в воздухе. А за ними там, где были разъезженная грязь и деревянные бараки, вдруг появились из ниоткуда белоснежные в пять этажей дома с колоннами и изящными украшениями на стенах, похожие на те, которые недавно возвели в самом центре Сталинска. Грязь сменилась идеально ровной дорогой, по обе стороны которой стояли скамейки и росли деревья, а в самом центре раскинулась клумба с цветами. Настолько красивую аллею я раньше видел только на картинках в детдоме.

— Насмотрелся? — спросил Звягинцев. — А теперь зажмурься, так будет легче.

Я зажмурился, а когда открыл глаза, перед ними снова была серая унылая стена. Только теперь видеть ее было гораздо неприятнее, потому что я точно знал, что ничего из показанного за ней нет — а если и будет, то еще не скоро.

— А в Москве уже так, — заметил директор. — Там больше возможностей для такого таланта, как у тебя…

Он говорил, а я внимательно смотрел на него. Впервые я видел кого-то, кто умеет то же, что и я — и что-то даже подсказывало, что намного больше, чем я. А еще у него были власть и положение в обществе, и жил он явно не в бараке. То есть мои способности можно обналичить и так?.. Какая разница, чудо природы или магия, если это поднимет и меня!

— Даже среди очень не многих ты уникален, — продолжал он. — Но магия — это не только иллюзии, ты можешь научиться гораздо большему. Разовьешь свой талант в полную силу и получишь от жизни все, что хочешь.

Да и добродушие на его лице казалось вполне искренним.

— Убедили, — кивнул я, стараясь не выглядеть слишком довольным. — Москва так Москва!

Звягинцев снова улыбнулся.

— Тогда продолжим разговор в более уютном месте.

Поднявшись, он пошел к выходу из кабинета, и я охотно последовал за ним. Дверь со скрипом распахнулась, и в проеме показался чекист, с хмурым лицом стоявший за порогом.

— О происшествии надо забыть, — директор обратился к нему.

— А домна? — еще больше нахмурился тот.

— Люди совершили трудовой подвиг. Думаю, их наградят.

— А мальчишка? — чекист недобро покосился на меня.

— Считайте, что его там не было, — ответил Звягинцев. — Ваше начальство уже так считает.

— К заводам его только больше не подпускайте… — проворчал чекист.

Заглушая его бормотания, дверь напротив скрипнула, и в сопровождении конвоира оттуда вышел мой недавний сокамерник. Увидел меня и задрожал как, наверное, не трясся на допросе.

— Уберите уже этого черта отсюда!..

— В Москве так не делать, — спокойно заметил Звягинцев и, обогнув крестящегося урку, невозмутимо зашагал к выходу.

Свобода! После темных коридоров и давящих на нервы стен улица казалась очень светлой и необъятно широкой. Не останавливаясь, директор направился к черной служебной машине, ярко сверкавшей на солнце. На весь Сталинск таких машин было пару штук, и то только у заводского руководства. Их и привезли-то сюда не для транспорта, а чтобы показывать без всяких иллюзий, кто тут главный. Деньги были самой большой иллюзией, в которую верили многие.

— Твои вещи уже в машине, — сказал Звягинцев. — Поезд скоро. Так что отправляемся сразу.

— А если бы я отказался?

Усмехнувшись вместо ответа, он распахнул дверцу, показывая мне забираться на заднее сидение, а сам сел рядом с водителем. Я осторожно пристроился на мягкий диванчик, показавшийся просто пуховым после жесткой койки. Мотор заурчал, и машина тронулась с места. Деревянные домики замелькали за окнами, словно прощаясь со мной.

— А где я буду жить в Москве?

— Как приедешь, — отозвался директор, — тебя сразу заселят в общежитие при академии. Форма, питание, жилье, учебники — все будет предоставлено. Будет даже стипендия. Тебе надо только учиться. Сами занятия начнутся в сентябре, так что у тебя будет пара дней в академии, чтобы освоиться.

И пара дней в поезде, чтобы свыкнуться с открывшимися перспективами.

— А чему именно там у вас учат?

— Тебе обо всем расскажет твой провожатый по пути в Москву.

— А вы? — не понял я.

— А у меня самолет в другое место, — сказал Звягинцев.

Самолет… От слова отдавало чем-то неземным. Тоже хочу самолет. Хочу все, что только можно получить, и даже немного больше. Ради такого готов и поучиться.

Вскоре машина остановилась у деревянного здания Сталинского вокзала, откуда в строящийся город прибывали люди и по всей стране разъезжались грузы. На железнодорожных путях стоял пассажирский поезд.

— А вот и Лёня, — довольно заметил директор, выходя из машины.

У домика вокзала беспокойно расхаживал высокий худощавый чуть сутулый парень в строгой рубашке и очках на носу. Такого легко принять за молодого инженера. Рядом с ним стоял чемодан, раза в два больше моей ноши, куда, между прочим, уместились все мои вещи. Звягинцев сразу направился к нему, и я пошел следом. Заметив нас, парень мгновенно остановился. Хотя на вид он был на пару лет старше меня, выражение его лица казалось почти детским — безобидно-наивным.

— Это Матвеев Саша, — с ходу представил меня директор, — наш будущий первокурсник.

— Леонид, — сухо представился мой провожатый, пожимая мою руку, — третий курс.

Ну надо же, какая официальность.

— Александр, — не менее сухо произнес я, разжимая ладонь.

— Здесь деньги и три билета, — Звягинцев протянул ему пухлый конверт. — В Свердловске заберешь еще одного человека, а в академии вас встретит Нина. До начала занятий вы с ней отвечаете за этих двух ребят.

Слушая, мой провожатый недоверчиво рассматривал меня. Я прямо-таки видел, как в его глазах один за другим отражались все мои значки: “ударник”, “бригадир”, “комсомолец”, “ГТО”.

— А в том, что он маг, точно никакой ошибки? — уточнил у директора Лёня.

— Точно никакой, — отозвался я. — Какие-то сомнения?

Нахмурившись, он затолкал конверт в карман. Звягинцев с еле заметной улыбкой оглядел нас обоих.

— Ну что, хорошего пути. Увидимся в Москве!

Попрощавшись, он свернул к ждущей его машине, а мы — к ступенькам вагона.