Вторая жизнь Арсения Коренева книга третья

Глава 1

Однако я всё же сделал попытку разыграть удивление:

— А почему это я должен ехать с вами? И кто вы, собственно, такой?

На что незнакомец спокойно извлёк из внутреннего кармана пиджака корочки и показал их мне. На красном фоне золотился и колосился герб Советского Союза, а чуть ниже таким же золотыми буквами — «КГБ СССР».

— И что от меня понадобилось нашей родной госбезопасности? — спросил я, пытаясь всем своим видом показать, что вполне способен в такой ситуации даже немного хохмить. — Вроде ни на кого не шпионю, секреты Родины пачками нашим врагам не продаю. Да и какие секреты могут быть у интерна районной больницы?

— Я ценю ваш юмор, Арсений Ильич, но сейчас давайте обойдёмся без этого. Вас никто не собирается арестовывать… Пока просто проедем в одно место, там с вами хотят пообщаться.

Пообщаться… Я пожал плечами и направился к машине. Вопреки моим ожиданиям, конечной точкой нашего маршрута оказалось совсем не областное УКГБ на Московской 72А. Сначала мы поколесили по городу, словно бы запутывая следы, а в итоге остановились у неприметного двухэтажного здания красного кирпича. Причём за всю дорогу водитель не произнёс и слова, впрочем, как и мой «похититель».

Не успел выйти из машины, как меня быстро меня «отконвоировали» ко входу. Не тычками приклада в спину, а мягкими подталкиваниями ладошкой, но всё равно показали, что головой крутить по сторонам не время. Запомнилось, что на сбоку от входа было написано серыми на красном фоне буквами «ЖЭК №3 Октябрьского района г. Пензы». Как говаривала Алиса, «все страньше и страньше». На входе мой спутник предъявил свое удостоверение вахтёру — усатому, немолодому, но ещё крепкому мужчине, скромно, но опрятно одетому, с военной (офицерской?) выправкой, и мы поднялись на второй этаж. Как и на первом этаже, никого, пустой коридор с несколькими однотипными дверьми. У одной из них, без всякой таблички или номера, мой провожатый остановился и открыл дверь.

— Проходите, — он отошёл в сторону, освобождая проход.

Кабинет выглядел вполне обычным. Стол, пара обтянутых рогожкой в мелкий рубчик кресел рядом с журнальным столиком, обычный кабинетный стол с телефоном, за ним стул.

— Минут пять придётся обождать, товарищ Коренев, — сказал мой спутник.

— А потом что?

— Там узнаете… Может, чаю?

— Спасибо, но лучше наоборот. Туалет неплохо было бы посетить. Сами понимаете, я с поезда, а туалеты перед городом закрывают, пассажирам, которые не успели облегчиться или решили напоследок чайку выпить, как я, приходится терпеть.

— Конечно, — губы чекиста тронула чуть заметная улыбка. — Я вас провожу, туалет на этом этаже имеется. Вещи свои тут оставьте, с ними ничего не случится.

Он проводил меня в конец коридора, где действительно оказалась туалетная комната. Сделав свои дела, я в сопровождении своего «конвоира» вернулся в кабинет. Он сел в одно из кресел, я расположился в соседнем.

Не прошло и пары минут, как дверь распахнулась, и в помещение по-хозяйски вошел высокий мужчина спортивного телосложения, лет под пятьдесят, в сером, отлично сидящем на нём костюме. Кивком указав моему сопровождающему, тут же вскочившего по стойке «смирно», на дверь и, когда тот беспрекословно подчинившись, вышел, обратился ко мне, тоже вставшему с кресла.

— Здравствуйте, Арсений Ильич! — приветствовал он меня довольно приятным баритоном. — Позвольте представиться… Шумский Владимир Борисович, подполковник, заместитель начальника Управления КГБ по Пензенской области.

Я пожал протянутую руку. От сердца немного отлегло. Если удостоился рукопожатия, значит, то всё ещё не так плохо. Врагу народа вряд ли стали бы жать руку.

— А это во избежание вопросов.

Он вынул из нагрудного кармана красную книжечку, такую же, что показывал мне на вокзале мой провожатый, раскрыл её перед моим лицом. Действительно, Шумский Владимир Борисович, замначальника областного УКГБ. Печать, дата, подпись — всё, как положено.

— Очень, хм, приятно познакомиться лично с человеком в таком звании, не каждому выпадает такая честь, — не без капли ёрничества сказал я. — Но позвольте все же полюбопытствовать, чем обычный человек, коим я являюсь, заинтересовал столь важную организацию? И почему мы встречаемся в здании жилищно-эксплуатационной конторы?

— Обычный человек, говорите, — хмыкнул Шумский. — Давайте-ка присядем.

Он кивнул на кресла и сам опустился в то, где недавно сидел его коллега в звании майора. Почему-то мне казалось, что он именно майор, в любом случае никак не ниже капитана.

Я тоже сел. Подполковник положил на журнальный столик кожаную папку и посмотрел мне в глаза, однако я выдержал его взгляд.

— Сначала отвечу на второй вопрос. От ЖЭКа здесь осталась только вывеска, контора переехала года три назад по другому адресу, а здание хотели снести. Но мы, скажем так, подсуетились, договорившись с районными властями, что про это здание они забудут, а теперь мы его используем в своих нуждах. А что касается первого вопроса… Поверьте, Арсений Львович, причин для знакомств с вами накопилось достаточное количество.

— И каковы эти причины?

Я постарался изобразить недоумение, Шумский снова усмехнулся:

— Актёр из вас так себе, я бы даже в труппу городского ТЮЗа вас не принял. А теперь к делу… Первая причина — это то, что вы, Арсений Ильич, стали вхожи в первый круг партийных и хозяйственных работников нашей области. И такие люди, как вы, уж извините, нас сразу начинают интересовать. Согласитесь, что это вполне себе в порядке вещей.

— Соглашусь, — покивал я, вздохнув. — Но вы же знаете, по каким причинам я стал, как вы говорите, вхож в этот самый круг?

— Конечно, знаем. И это вторая причина, которая заставляет нас с вами познакомиться поближе. Арсений Ильич, вы не поделитесь с нами информацией, каким образом вам удаётся исцелять — именно ИСЦЕЛЯТЬ ваших пациентов?

Собственно, вот и прозвучал вопрос, который я ожидал услышать с самого начала. Я по традиции начал рассказывать, что, мол, ещё в институте увлекся восточной медициной, но Шумский, улыбнувшись, остановил мой рассказ.

— Нет, не прокатывает, уважаемый доктор. В том смысле, что для ваших страждущих это вполне себе правдоподобная информация, но не для нас. Не увлекались вы в институте восточной медициной. Кардиологией, да, занимались серьёзно, но не восточными практиками. Тем более на столь высоком уровне, что даёт такие, не побоюсь этого слова, выдающиеся результаты. Давайте другую версию.

И посмотрел эдак на меня с ободряющей улыбочкой и лёгким прищуром, мол, не тушуйся, вываливай всё, что есть за душой. Что ж, вы песен хотите? Их есть у меня…

— Вы знаете, не хотел я, конечно, это афишировать, что ли, потому как эта версия как раз бредом и попахивает… Но, понимаете, буквально накануне распределения мы с моими друзьями пошли купаться на Волгу. Было очень жарко, и у меня случился «солнечный удар». Трое моих однокурсником тому свидетели.

Шумский снова улыбнулся, встал с кресла и подошел к столу, на котором стоял телефон. Поднял трубку и, прежде чем набрать номер, неожиданно спросил:

— А вы Арсений Ильич, какой коньяк предпочитаете?

— «Napoleon VSOP», — буркнул я.

Подполковник крякнул:

— Хм, обычный человек… Алё, добавочный 369, пожалуйста. Серёга? А ведь я выиграл наш спор. С тебя пузырь «Белого Аиста». Ну да… Как я и говорил, именно солнечный удар… Да… До связи.

Вернулся и сел в кресло.

— Вот… Мы с вами бутылку коньяка выиграли. Не «Наполеона», конечно, но тоже вполне приличного. Кстати, где пробовали этот VSOP, не скажете? Нет? Ну и ладно. Мой вам искренний совет — следите за своими словами, а то вы порой такое говорите… Ну да ладно. И что же дальше?

Я рассказал, что перед отбытием на прохождение интернатуры несколько дней гостил у матушки. Она у меня страдала болезнью суставов. И я в какой-то день взял ее за руку и вдруг как бы увидел каким-то внутренним зрением эти воспаленные суставы. И мне так сильно захотелось, чтобы у мамы все эти болячки прошли, что почувствовал, как из рук идет какое-то тепло, которое распространяется по больным суставам и снимает с них воспаление. Потом была тётка с ущемлением позвоночной грыжи. В общем, рассказал практически обо всех вылеченных мною пациентах.

Наконец я закончил, не решаясь вытереть выступившую на лбу испарину. Вопросительно посмотрел на Шумского. Тот глядел в окно, задумчиво крутя обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки. М-да, и мне ведь вскоре предстоит быть окольцованным. В связи с этим я испытал на мгновение какое-то странное чувство. Словно бы и хотелось этого, и в то же время не хотелось, как будто я обрекал себя на подкаблучное существование.

Прошло, наверное, с полминуты, прежде чем Владимир Борисович перевёл взгляд на меня и медленно произнёс:

— Знаете, мы, в общем-то, примерно такую картину себе и представляли. Очень правильно, что вы деньги не берете. Не берете же?

— Нет, конечно! Хотя и предлагают.

— Замечательно! Правда, за исцеление товарища из Конго взяли дорогие часы.

Он кивнул на моё левое запястье, где из-под края рукава выглядывал золотой циферблат «Ролекса». Я невольно поправил рукав, спрятав часы.

— Так это был подарок, неудобно было отказываться, — изобразил я всем своим видом невинность. — Я даже отдарился своими «Командирскими».

— Да уж, равноценный обмен, — хмыкнул Шумский.

— Ну извините, дороже у меня ничего не было…

— Да ладно, я всё понимаю, — примирительным тоном сказал подполковник. — Но только я бы посоветовал вам носить что-нибудь попроще. Не ровен час… Сами понимаете.

— Собственно, я так и собирался сделать, пока вот с поезда решил пофорсить, даже к часам костюм надел, хотя и думал, что буду в нём только выступать.

— Это правильно, зачем народ провоцировать… По нашим данным, у вас и так неплохие поступления денежных средств от ваших песен. Кстати, не поделитесь, откуда вдруг у человека, никогда не занимавшегося сочинительством, и даже музыкальной школы не окончившего, рождаются такие вот шедевры, которые чуть ли не вся страна поет? Сразу предупреждаю, что мы в курсе того, что вы никогда стихов в жизни не писали, в редколлегии не были и вообще от сочинительства крайне далеки.

— Не знаю, Владимир Борисович, навеяло как-то…

— В каком смысле?

— Ну как в том анекдоте. Хотите, расскажу?

— Валяйте.

— Премировали как-то слесаря-сантехника за ударный труд билетом в Большой театр на «Лебединое озеро». Тот и пошёл, решил хоть раз в жизни в Большом театре побывать. В театре в один буфет заглянул — водочки попробовал, в другой — коньячка откушал, в третьем — пивком отлакировал… В общем, тёпленький такой садится в кресло, и под музыку засыпает. А в середине действия похрапывать начинает. Ну и тётка-соседка его локтем в бок толкает. Тот, значит, просыпается, недоуменно смотрит на сцену и на весь зал громко так: «Ёб твою мать!» Тетка визжит: «Что вы себе позволяете⁈ Это же Чайковский!» А тот ей отвечает, мол, понимаете, навеяло.

Шумский позволил себе хохотнуть, мотнул головой.

— А знаете, Арсений Ильич, вы неплохо держитесь. Правда неплохо.

— А чего мне волноваться-то? — пожал я плечами. — Ну, есть у меня какие-то паранормальные способности, и я их использую. А так по сути я обычный врач-интерн.

— Обычный — хмыкнул собеседник. — Хорошо, давайте выведем за скобки, как говорится, ваши способности. В сухом остатке у нас имеется врач-интерн, так?

— Так.

— А знакомо вам, Арсений Ильич, такое понятие, как стереотип поведения?

— Конечно, на психиатрии говорили, если мне память не изменяет.

— Здесь не психиатрия, а, скорее, даже психология. Но не суть важно. Так вот вы, дорогой доктор, совершенно никаким боком не укладываетесь в стереотип поведения начинающего врача. Абсолютно! Все ваши коллеги, руководство в один голос утверждают, что вы просто готовый врач. Не бегаете за советами по поводу и без повода, практически никогда не согласовываете планы лечения, и вообще крайне самостоятельны в своей деятельности. Они это для себя объясняют тем, что вы готовились к ординатуре, и соответствующий опыт приобрели на кафедре. А вот в институте вас характеризуют, как… Да, способного студента, с хорошим потенциалом, но не совсем уж так готового для самостоятельной работы врача.

— Я не идеален, у меня же тоже бывают ошибки. Вот недавно больной умер…

— Мы в курсе. И по этому поводу проконсультировались с одним из ведущих специалистов-кардиологов. Профессором, кстати. Так вот он утверждает, что, если бы заведующий отделением принял ваше предложение по тактике лечения, то вероятность летального исхода оказалась бы минимальной. В общем, не ваша там вина. Так что не обычный вы врач-интерн, Арсений Ильич.

Я снова пожал плечами. Что тут спорить об очевидном.

— И еще… Вы не просто необычный интерн, но и врач тоже непростой.

— В смысле моих способностей?

— Нет, мы сейчас не про них.

Шумский открыл папку и, порывшись в бумагах, достал документ.

— Вот это выписной эпикриз вашей пациентки. Всё вроде как правильно. Только объясните мне, пожалуйста, что за лекарство вы ей прописали в рекомендациях для постоянного применения?

Я пробежал глазами текст. Так, больная такая-то, диагноз — гипертоническая болезнь. Лечение, рекомендации… Твою мать! Грёбаная стандартизация российского здравоохранения сыграла со мной тут злую шутку. На автомате прописал ей постоянный приём «Телзап плюс». Ну не идиот ли⁈ Он только в 13-м или 14-м году будущего тысячелетия появится.

— Мы проконсультировались, конечно, и в Пензе, и в Москве на кафедре фармакологии одного из медицинских вузов столицы. Все плечами пожимают. Не слышали о таком. Даже за рубежом нет. Ваш заведующий отделением подмахнул, не читая. Врач в поликлинике обратила, наверное, внимание, да подумала, что чудят там в клинике доктора, выписывают препараты, которых тут в районе днём с огнем не сыщешь, да и заменила на обычное средство. Только наши специалисты «споткнулись», когда читали.Можете как-то объяснить? Или тоже, как вы говорите, «навеяло»?

— А что говорить? — снова вздыхаю я, в очередной раз пожимая плечами. — Сам не пойму, откуда это название в голове всплыло. Наверное, не выспавшийся был.

— Хорошо, оставим и это, — хмыкнул Шумский. — Теперь вернёмся к тому, почему вы нас заинтересовали. В общем, я уже вам объяснил причину интереса. Но тут дело ещё вот в чём… В столице, в центральном аппарате КГБ СССР не так давно начал работать отдел, который как раз и занимается поиском таких вот, как вы, людей с необъяснимыми способностями. Паранормальными, как вы сказали… Говорить о каких-то успехах нельзя, впрочем, и провалов особых нет. Топчутся на месте. Вот и поступило негласное распоряжение изыскивать такого рода уникумов и отправлять к ним. Отправляют, конечно, вот только почти сто процентов оказываются шарлатанами или просто психически нездоровыми людьми. А тут вы как раз попали под наше недрёманое око.

— То есть вы хотите сказать, что меня отправят в Москву? Офигеть! — я даже сделал попытку вскочить, но усилием воли удержал себя в кресле. — Я так себе представляю, что меня там начнут крутить-вертеть, а разобраться всё равно точно не смогут. Мозг, как вы понимаете Владимир Борисович субстанция неизученная. Короче, объявят явлением, неподдающимся пониманию. Дальше шлепнут Большую Круглую Печать[1] — и в дурку?

— Я искренне вам удивляюсь, Арсений Ильич! Нет, правда, без смеха. Я же вам буквально только что советовал следить за словами. Советовал же? И что? Вы мне тут на голубом глазу цитируете «Сказку о Тройке» Стругацких. Которая мало того, что в нашей стране запрещена цензурой и не издавалась, но и печаталась на Западе в антисоветских журналах «Посев» и «Грани». Ну вот ответьте мне, где вы могли это читать? С диссидентами и прочей фрондирующей публикой вы никогда не общались. В поезде вам никто не смог бы предложить почитать эту повесть. Люди, имеющие на руках подобного рода литературу, поверьте мне, не идиоты. А вы говорите, что обычный человек.

Он сделал паузу, видимо, ожидая, что я что-то отвечу, но сказать мне было нечего. А в его взгляде на мгновение вдруг промелькнула грусть.

— Есть ещё причина, кроме названной, для знакомства с вами, — вздохнул он. — Чисто личная.

Я с удивлением поднял глаза на Шумского.

— В смысле?

— С сыном у меня проблема. Он у нас с женой ребенок поздний, долго не получалось у неё родить, два выкидыша было, прежде чем получилось… мы в нём души не чаем. Но парень хороший вырос, неизбалованный, серьёзный. В 9 классе учится. Думает в наш комитет идти работать. Со временем конечно, соответствующее образование надо получить. В общем, ступеней много. Но не в этом дело. Увлёкся Витька мотогонками — он вообще спортивный парень, гантели, гири тягает с малых лет. В общем, на соревнованиях получил травму. Правая нога вдребезги. Голень собирали по кускам. Получилось не очень. То есть ходить-то он сможет, но о спорте вообще и военной специальности забыть придется навсегда. Пока передвигается на костылях. Вернее, на костыле. Вот такие дела… У сына, понятно дело, депрессия. Куда мы только его ни возили, кому только не показывали… В общем, вы наша, так сказать, последняя надежда. Возьмётесь?

Я снова выдержал его взгляд, в котором теперь теплилась надежда.

— А почему бы и не нет? — сказал я, и лицо собеседника тут же неуловимо разгладилось. — Сколько времени прошло после травмы?

— Почти четыре месяца, в апреле всё случилось.

— Так… Консолидация костных отломков, конечно, уже пошла, — пробормотал я мысль вслух. — Снимки есть?

Шумский достал из папки снимки и какие-то выписки, с которыми я внимательно ознакомился.

— Первичная мозоль сформировалась, вторичная в процессе формирования… Судя по дате на снимках, они были сделаны пару недель назад?

— Так и есть, — кивнул подполковник.

— Ясно… Работа предстоит серьёзная, энергии на это дело уйдёт много, заранее ничего гарантировать не могу. Нужно ломать кость и сращивать её заново, и всё это в течение одного сеанса… Не пугайтесь, боли ваш сын не почувствует, — добавил я, заметив во взгляде Шумского тревогу. — Когда можно будет вашего парня глянуть?

— Да можно прямо и сейчас. Виктор в соседнем кабинете.

Вот оно как, подготовился, словно бы знал наверняка, что услышит от меня положительный ответ.

— Хорошо. Но вы ведь коль скоро так подробно изучили мою методику, знаете, что требуется?

— Обижаете, доктор! Даже большую кастрюлю мяса потушили. На кухне внизу вас дожидается.

— Это серьёзно, — хмыкнул я. — Тогда идёмте.

Я встал, поднялся и подполковник.

— Подождите, — он коснулся моего плеча. — Я тут за разговорами совсем забыл. Может, вам нужно матушке вашей позвонить, сказать, что приехали, да вот с поезда на консультацию попросили съездить. Она же наверняка волнуется.

— А что, логично, — согласился я. — Она же знает, во сколько приходит поезд, я ей сам говорил.

На звонок ушла буквально минута, после чего мы с чекистом отправились к его сыну.

Шумский-младший и впрямь дожидался нас в соседнем кабинете. Парню на вид было лет шестнадцать, ну да, 9 класс всё-таки. Крепыш, и почти с меня ростом, на голове непокорный вихор, взгляд твёрдый, как у отца.

— Привет! — я протянул руку.

Он встал без помощи стоявшего рядом костыля, опёршись рукой на спинку стула. Ответное рукопожатие было крепким, видно, и впрямь парнишка качается.

— Я смотрю, вы подготовились.

Я кивнул в сторону стоявшей у стены кушетки.

— Да просто подумал, что с лежащим пациентом вам, возможно, будет легче работать.

— Правильно подумали… Ну-с, молодой человек, закатывайте штанину и ложитесь на кушетку.

Перед тем, как приступить к манипуляциям, я обернулся к Шумскому-старшему:

— Товарищ подполковник, вы уж извините, но мне легче работать, когда в помещении, кроме меня и пациента, никого нет.

— Вопросов не имею, позовёте, когда закончите.

Он вышел, на прощание ободряюще подмигнув сыну, а я тем временем незаметно активировал браслет.

Работа и впрямь предстояла тяжёлая и довольно специфическая. Хорошо, что за свою…