Восстановление семейной реликвии – дело непростое.
Сначала шпалеру со всем тщанием и аккуратностью необходимо снять со стены и расстелить на предварительно тщательно отмытом и полностью просушенном полу.
– После того – Элия, не крутись и запоминай, что я тебе говорю! – следует едва влажной холстиной, мягко прикладывая её к поверхности ковра, собрать скопившуюся пыль. – Мать каждый пункт отчитывала как натвердо заученную молитву.
– Матушка, я всё-всё помню, – заверила девушка и, набрав в грудь воздуха, затараторила: – Для сбора пыли следует брать правильную ткань. Она не должна быть новой и грубой, дабы не повредить старинные нити, но и излишне ветхой быть не должна, чтобы не остались на святыне рода чужеродные частички.
Сказав это, страдалица взглянула на мать, ожидая одобрения. Та, хоть и хмуро, но кивнула – да, верно, и, словно не поверив тому, что дочь помнит наставление, продолжила:
– Только после того, как шпалера просохнет, можно начинать осмотр и ремонт повреждённых участков.
«О-о-о-о!» – мысленно простонала Элия и хотела было закатить глаза к потемневшему от времени потолку, но перечить матери не посмела. Единственное, что позволила себе, – недовольно вздохнуть, да и то постаралась сделать незаметно, когда вдевала в иглу новую нить.
Матушка происходила из древнего рода горных воителей, а у них вся жизнь по регламенту, уставу и предписанию. И в службе ратной, и в семье. Сказано, что речь старшего ни словом, ни вздохом перебить нельзя, – тому и следуй. Понятное дело, не пошлёт, как провинившегося новобранца на конюшню под плеть, но день, а то и декаду, испортить сможет. Отправит, к примеру, как в прошлый раз, с работницами траву по склонам серпом косить или на кухню крупы перебирать, а то и вовсе с новорожденными драками нянчиться.
Вспомнив о драках, девушка едва удержалась, чтобы плечами не передёрнуть. Послал же Небесный Наставник напасть на их род! И отчего старшие их благом считают? Неужто не видят, что уже стали рабами тварей мерзких?
Словно подтверждая эти мысли, в открытое окно ворвался жуткий, оглушающий рык, переходящий в вой.
– Всё, не могу больше! – Элия решительно воткнула иглу в угол ковра, лежащего на коленях. – Матушка, я больше не в силах это терпеть. Умоляю, позволь мне уехать… Да хоть к сестрице Лизии погостить.
– Лизии сейчас не до тебя – третьи роды за пять лет не шутка. Хоть молодая и здоровьем крепкая, но гости ей сейчас в доме ни к чему. И дорогой охранять тебя некому – заняты все. Потерпи, дочь, недолго осталось, – взглянув на окно, ответила чеза Далия.
Брачные игры драков тихими не назовёшь. Но предложить самцу и его избраннице найти другое место для спаривания нельзя. Никто не знает, как они могут отреагировать. Вдруг оскорбятся, обидятся и разорвут многовековую дружбу одним днём. И это тогда, когда…
С улицы вновь раздался торжествующий вопль Дара-драка, самого крупного из всей стаи, обитающей в ближайших горах. Отчего он выбрал местом для своих любовных игрищ двор замка, никто сказать не может. Добро хоть другие самцы на место, избранное вождём, не претендуют и уводят своих подруг кто в пещеры, укрытые в горах, кто на цветущие пастбища плоскогорий, иные и вовсе улетают на пустынные морские берега. Случается такое нечасто. Приблизительно раз в десять-пятнадцать лет сотрясаются стены крепости от мощного рыка.
Драки долгоживущие. Продолжительность их жизни колеблется от двухсот пятидесяти до четырёхсот лет. Потому откладывать яйца ежегодно потребности нет. Но когда наступает пора, то всё живое в округе попадает под влияние страсти, исходящей от влюблённой пары. Не спрятаться от этого, не скрыться. Уехать разве, как того дочь хочет, но уже поздно.
«Должно быть, на следующий год население замка и окрестных деревень значительно увеличится. Под влиянием страсти драков отказывают самые сильные снадобья и артефакты, спасающие от нежелательной беременности в обычные дни», – сдерживая улыбку, подумала чейза Далия и сквозь опущенные на вышивку ресницы взглянула на дочь.
Девушка юна и невинна, потому и не понимает причины своего раздражения, а вот хозяйка замка уже дважды попадала под это мощное воздействие. После первого раза родилась Лизия, а после второго Элия. Сыновья были зачаты в пристойной обстановке супружеской спальни, а дочери… Вспомнив неистовство лорда Ровка в те дни, женщине пришлось призвать всю свою выдержку и самообладание, чтобы унять дрожь в руках и ниже склониться к работе, желая скрыть от дочери внезапный румянец, опаливший щёки.
Желая успокоить мысли и отвлечь дочь, чейза Далия продолжила декламировать наказ по ремонту святыни рода:
– Нити, пригодные для восстановления утраченной вышивки, не должны быть куплены или свиты служанками. Только женщины рода могут вкладывать в них свою силу, дар и любовь. И должно тем нитям быть тонкими да ровными, что будет свидетельствовать о благости намерений потомков по отношению к почившим предкам, оставившим наказы и заветы. Окрашивать же…
– Матушка, какие заветы?! – на Элию слова старой заповеди возымели не успокаивающее воздействие, а, напротив, окончательно вывели из себя, и она, забыв о почтении и грозящем наказании, решила высказать всё, что накипело за последние дни. – Неужели не понятно вам всем, что наставления эти давно уже изжили себя? Когда наконец все поймут, что штопать старую тряпку глупо? Проще новую вышить или выткать, забросив эту на чердак. Больше никто не живёт так, как триста лет назад. Всё изменилось: дома, одежда, оружие. Ты видела, как обустроены дома у лордов внизу в долинах? Светлые, тёплые, лёгкие, как сказочные дворцы. А мы мёрзнем в этом вонючем замке круглый год. В самую жару под меховыми одеялами спать приходится. – В окно влетело нежно-удовлетворённое ворчание Дара-драка, что окончательно взбесило девушку. – Ещё твари эти! Почему, матушка, скажи, почему мы должны опекать и воспитывать их уб…
Почти все двери в замке были сделаны из редкой древесины невероятной прочности. Доски, напиленные из стволов старых дубов, срубленных по особому разрешению верховного жреца друидов, особым образом укладывали на хранение в глубокой соляной пещере. Вход запечатывали, и воздух не мог свободно проникать к древесине, предотвращая гниение. Долгие пятьдесят лет выдерживались доски в темноте, насыщаясь солеными парами, набираясь железной крепости и устойчивости к огню.
Изделия из такой древесины стоили баснословно дорого, и никогда бы небогатым горным баронам не заполучить в свой замок столь ценный материал, если бы не счастливая случайность. Когда и кто из предков сделал закладку и почему забыл о ней, так и не узнали, хотя просмотрели хроники за последние двести лет. Может быть, деревья были срублены без благословления или погиб тот, кто устраивал тайник, не успев передать координаты места его нахождения доверенным людям – главное, что пролежали те доски в закрытой пещере не менее двухсот лет, и это сделало их невероятно крепкими и безумно дорогими.
Нашлась пещера случайно, когда очередной обвал, часто случающийся в горах, обнажил склон и открыл лаз в горе. Долго решали, как поступить с найденным богатством. Казалось, что самым разумным было бы продать древесину и на вырученные деньги отремонтировать обветшавшие стены и подвесной мост, купить новых овец и коз, справить достойное приданое дочерям и оплатить учёбу сыновьям.
Но Небесный Наставник не бывает щедр наполовину. В тот же год глава рода встретился с драком, и в обновлённом замке появились ворота и двери в значимые покои из древесины, которую невозможно разрубить, сжечь или выбить тараном.
Только благодаря этому дверь сейчас не болталась на одной петле и не разлетелась на щепы, не в силах выдержать эмоции чейза Салида, смерчем ворвавшегося в комнату для рукоделий Женской башни замка. Дверь всего-то грохнулась о стену, выбив из камня несколько мелких осколков, что упали к ногам разъярённого лорда.
– Что вы натворили? – эхом заметался громоподобный рык в небольшом помещении. – Я приказал сидеть тихо. Кто из вас приманил драка? Я жду ответа, чейза Далия.
И он действительно ждал. Ждал, несмотря на то, что внутри всё клокотало и готово было излиться справедливым гневом на головы супруги и дочери. Но жена, опустив голову, молчала. Мазнув по ней взглядом, чейз Салид встретился глазами с настороженно-жёстким взором Элии.
В первое мгновение барон даже опешил. Не может его нежная девочка, воспитанная женой в вековых традициях горных воителей, так смотреть на отца. Такой взгляд он видел только на охоте у загнанных в ловушку хищных зверей, которым некуда было отступать, но и смиренно ждать смерти они не желали. Оскал и взгляд, говорящий о том, что даже если предстоит умереть сейчас, покорности ждать не следует.
– Дочь? – чейз Салид попытался понять, что происходит.
– Лорд отец… – Элия опустила глаза, присела в почтительном книксене, мгновенно превращаясь в прежнюю, привычную девушку. Нежную и покорную.
– Что здесь случилось? – повторно прозвучал вопрос, вот только не был он больше наполнен прежней яростью.
Усталость, разочарование и даже смятение послышалось в голосе горного лорда. Элия подумала, что отцу неважен ответ. Казалось, спрашивает он только для того, чтобы хоть что-то сказать, лишь бы избавиться от напряжённой тишины, повисшей в комнате.
Но вместо ответа прозвучал ещё один вопрос.
– Договор расторгнут? – голос чейзы Далии был едва слышен.
– Не знаю. Они улетели не простившись, – с глубоким вздохом ответил супруге лорд, тяжело опускаясь на лавку, стоящую под окном.
Оттого, что свет был за спиной, выражение лица в тени стало неразличимо. Как теперь понять, стоит ли продолжать разговор или лучше подождать, когда барон успокоится? Да и о чём теперь говорить? Чейз Салид первым нарушил тишину.
– Когда мой прапрадед во время охоты нашёл в горах детёныша драка, спас от холодной и голодной смерти, вылечил ему крыло, а потом вернул в стаю, тогдашний вожак щедро наградил барона. В замок доставили столько золота, сколько весил спасённый детёныш. Тогда же было заключено соглашение… Договор. В замке подращивают слабых малышей драков, принимают взрослых на лечение или ещё по какой надобности. Ящеры платят самородками, найденными в горах. Через двести лет безупречного сотрудничества, людской выдержки и сдержанности наш род получает зерно магии.
Элия с первых слов поняла, что рассказ отца адресован ей, потому слушала затаив дыхание, дабы не пропустить ни одного слова. Она даже наклонилась к рассказчику, но последняя фраза словно оттолкнула её.
Отступив на несколько шагов, девушка в защитном жесте выставила вперёд ладони.
– Нет! – из мгновенно пересохшего горла вырвался хриплый возглас. – Такого не может быть. Зерно магии лишь миф, сказка, легенда… Враки всё это.
– Теперь уже да. – Свет из окна по-прежнему слепил глаза, и согласный кивок головы, склонённой к сцепленным в замок на коленях рукам, больше угадывался, чем был увиден девушкой. – Род не выдержал испытания, и нам… Нет – тебе, Элия, никогда не стать чародейкой. Потому что именно ты должна была изменить родовой статус.
Чейз Салид поднял голову, посмотрел на дочь. Во взгляде не было злости или упрёка, но столько… презрения?… что девушка не выдержала и попятилась к выходу. Ещё через несколько секунд её легкие шаги прошуршали по ступеням, ведущим на этаж, отведённый дочерям владетеля замка.
Вряд ли был в землях Объединённых Герцогств хоть один взрослый человек, не знавший о зерне магии. Кто-то считал, будто это сказка – старая, пришедшая из таких седых времён, что не найти корней у сей побасенки. Кто-то говорил об этом как о старой мудрой легенде, в которой много потаённого смысла, доступного далеко не каждому, и зерно в ней являлось символом чего-то желанного, хоть и несбыточного. Но были и такие, кто просто верил в чудо. Верил безоговорочно, как в милость Небесного Наставника. Некоторые и вовсе были готовы свидетельствовать, что знают тех, кто приобщился.
И, пожалуй, это знание могло быть единственным, что как-то объединяло четыре вольные приморские провинции, если бы не нашествие Воинства из-за Океана, невольно сдружившее народы герцогств. Известно всем, что общая беда крепче самого качественного раствора, замешанного на белках свежайших яиц.
Уже и нашествие бесславно закончилось – не смогло Воинство ни покорить новые земли, ни домой вернуться, и сгнили обгоревшие остовы поверженных лодий захватчиков с хищными мордами на носах; уже в семьях породнившихся лордов и простых людей народились внуки – но волей Небесного Наставника сложившийся альянс процветает, с каждым годом укрепляя содружество.
Соправители в любой сложной ситуации обращались к Уставу, проверенному годами, – в нём были рассмотрены и описаны все возможные нюансы правления и предусмотрено всё, что может случиться в столь нелёгком деле, как руководство альянсом.
К слову сказать, совершенным или идеальным союз не был. Случались и баронские распри из-за пяди земли на заболоченной луговине или овцы, по дурости забредшей в соседские посевы. Бывало, шайки разбойничьи на дорогах появлялись, желая за счёт других поправить собственное благополучие. Решать задачи приходилось тому из герцогов, на чей семилетний период правления приходились невзгоды. Конечно же, в той или иной мере доставалось каждому, если не от людей, то от природы. Потопы и засуха, чёрная хворь, внезапно опустевшие прибрежные воды или падёж скота – все эти испытания, к несчастью жителей Объединённых Герцогств, не миновали их.
Но что бы ни случалось, люди продолжали верить в лучшее и легенду о зерне магии рассказывали детям и внукам как самую прекрасную и добрую сказку. Многие толком и не знали, в чём суть несбыточного блага, но втайне надеялись – когда повезёт, сумеют разобраться с даром капризницы Судьбы, не задумываясь о том, что не в каждой почве зерно всходы даёт.
Конечно же, не об этом думала Элия, вернувшись в свою комнату. Ошарашенная неожиданным известием, что только она и никто другой стала причиной разрыва договора, девушка бросилась на постель. Именно так переживали душевные потрясения героини прочитанных ею романов. Зарывались с головой в подушки и рыдали. Но лёжа страдать было неудобно. Бурлящий гнев – неужели нельзя было рассказать о договоре раньше? – заставил вскочить. Можно было бы пометаться по комнате, но она была так мала, что существовала опасность в эмоциональном порыве удариться об угол сундука или тяжёлого стула.
Жилые комнаты горного замка обустроены так, чтобы как можно меньше тратить дров на поддержание и сохранение драгоценного в этих краях тепла. Окна с наступлением осени до тёплых весенних дней закрываются толстыми проконопаченными ставнями, через которые не то что ветер, но даже лучик света не проникает. Элия ненавидела зимние месяцы. Ей казалось, что её заточили в башне, где и пройдут лучшие годы жизни.
Сейчас окна были открыты, и в них проникал розовый свет заходящего светила. В те дни, когда в предзакатные часы она бывала в своей комнате, девушка любовалась волшебным преображением помещения. Обычная унылая каморка с серыми стенами, серыми шкурами, тёмной древесиной мебели вдруг на несколько коротких минут превращалась в настоящий девичий альков нежного розового цвета.
«Ах, если бы драки подарили мне зерно магии, я бы смогла жить на равнине или превратить наш замок в прекрасный белоснежный дворец с высокими потолками, огромными окнами и тёплыми полами», – мечтала девушка, глядя на закат. Но тут на светило набежала тучка, и Элия мгновенно вспомнила, что договор расторгнут и никогда ей не владеть величайшей ценностью Объединённых Герцогств.
Глаза вновь наполнились слезами, смазывая цвет последних лучей. И вдруг девушка тряхнула головой и вскочила на ноги. Если она виновата в том, что род лишился драгоценного дара, то она и исправит свою ошибку: найдёт драконов и сделает всё, что они прикажут, для того, чтобы заслужить прощение.
Приоткрыв дверь, Элия приложилась ухом к щели и стала вслушиваться в тишину башни. Но безмолвие было такое, будто никого в целом свете не осталось. Не было слышно ни разговоров, ни шагов. Даже повизгивания юных драков из конюшен, переделанных под ясли, не доносились до чуткого слуха девушки. Выждав ещё несколько минут, она выскользнула из комнаты.
Для того, чтобы выполнить задуманное, следует разжиться мужской одеждой. Можно уйти и в том, что сейчас надето, но ночью в горах удобнее ходить в штанах и короткой куртке, а не цепляться мокрыми подолами платья и нижних юбок за кусты и камни. Где взять необходимое, дочь рачительной хозяйки замка знала.
Чейза Далия каждые полгода проводила тщательную проверку одежды, тканей и мехов, хранившихся в холодных кладовых башни.
– Чтобы не завелась коварная плесень и не появился мерзкий запах застарелой сырости, чтобы прожорливая моль не навредила припасам, бережливая владетельница обязана следить за скарбом, даже если им сейчас никто не пользуется. В семье могут родиться дети или появится надобность одарить кого-то из вассалов. Зачем тратить золото на новое, когда можно достать из сундуков годное?
Гроза началась внезапно, как всё, что случается в горах. Вдруг выползет из ущелья плотный туман и окутает горы так, что даже по двору, знакомому с детства, ходить страшно – в тумане меняются звуки, исчезают ориентиры, кажется, что расстояние от башни до основного здания замка становится иным. А то налетит ветер. Хорошо, если из долины, с ароматом цветов и трав: согреет лицо и руки, порадует душу воспоминаниями о поездках к сёстрам; но чаще принесёт пронизывающий холод с остроконечных, вечно закованных во льды, безмолвных, мертвых вершин. Обвалы тоже предсказать невозможно – соскользнул с карниза из-под лапы чуткой птицы камушек с орешек величиной, тот пять других на склоне сбил, глядишь, и покатилась безудержная лавина, захватывая на ходу всё больше щебня, земли, снега и застарелого льда, прячущегося в расселинах. Ладно, если на пути стремительного потока не будет каравана, одинокого путника или приютившейся на склоне деревушки, иначе смерть под завалом неизбежна.
Девушка шла уже больше четырёх часов. Заплечный мешок с запасами еды, сменной одеждой и небольшим кошельком со сбережёнными монетами оттянул непривычные к нагрузкам плечи, уставшие ноги начали спотыкаться, но она упрямо брела вперёд. И вдруг гроза. На горной тропе укрыться негде – ни пещерки, ни щёлочки между утёсами, куда можно было бы забиться и переждать непогоду, закутавшись в плащ. Поэтому, несмотря на измученность, Элия продолжила свой путь. Только ступать стала осторожнее – на мокрых камнях легко поскользнуться и подвернуть, а то и сломать ногу, – да чаще посматривала по сторонам – вдруг все-таки найдётся какое-никакое убежище.
При свете молнии девушка увидела мост. Значит, шла она быстрее, чем ей казалось. Должно быть, страх подгонял. Обычно до этого моста путники доходили часов за шесть. Поняв, где находится, юная баронесса, собрав остаток сил, ускорила шаг. Там, за мостом, если подняться по пологой дороге, на перешейке между двух скал приютилась небольшая хижина, сложенная из дикого камня и крытая соломой. В этой придорожной лачуге можно отдохнуть и переждать грозу, а если повезёт, то и огонь в очаге развести, чтобы хоть немного согреться. Поспать, конечно же, не удастся – надо постараться уйти от Замка как можно дальше, но девушка мечтала, прежде чем продолжить нелёгкий путь, спокойно перевести дух.
Как смог вырасти дуб так высоко в горах не изломанным ветрами уродцем, а кряжистым, развесистым и могучим исполином, одним богам ведомо, как и то, откуда он взялся вдалеке от равнинных лесов. Должно быть, птица жёлудь принесла да обронила, а потом не нашла среди травы и камней. Или специально захоронку сделала на зиму долгую и забыла о ней, а по весне семя в рост пошло. Уступ, приютивший дерево, хоть и был не очень большим, но раскинулся так удачно, что почти весь день освещался и согревался солнцем, а от пронизывающего холода ледников, венчающих вершины, надёжно прятался за высокой скалой. Никто не считал сколько десятков, а может, и сотен лет прошло с той весны, когда жёлудь пустился в рост. В горах только погода часто меняется, а камни и утёсы веками занимают свои места, обрастая мхом и лишайниками. Но есть то, что может противостоять любой скале – вода. Она сочится сквозь самые незаметные трещины, скапливается в пещерах, вытекает из-под ледников и снежников, собирается в ручейки и превращается в бурные потоки. Река, несущая свои воды мимо уступа, на котором рос дуб, каждый год подтачивала камни, меняя русло. И вот уже корни со стороны потока не прячутся больше в уютной темноте почвы, а лишённые опоры, полощутся в ледяных водах реки. С каждым годом всё труднее становится держаться за уступ дубу, и всё больше клонится он над бурным водным потоком.
Сегодняшняя гроза добила дерево, последними корнями цепляющееся за камни уступа. Поток воды сверху, неистовые волны снизу, порывы ветра, раскачивающие покрытые густой листвой ветви, совместными усилиями свалили великана, обрушив его в реку и освобождая утёс для новых ростков. Обламывая ветви об острые прибрежные утёсы, сдирая кору о подводные камни, неумолимо тащила горная река дуб вниз по течению со скоростью взбесившегося скакуна. Ничто не могло остановить этот таран, даже мост, на который ступила Элия.
Секунда столь малый отрезок времени, что люди, планируя путь, обычно не берут её в расчёт. Но как же часто секунды влияют на судьбы. Подойди девушка к мосту несколькими секундами позже, смогла бы увидеть, как невероятной силы удар разрушает переход, заодно кардинально меняя её планы. Что бы она сделала? Скорее всего, повернула назад, потому что другой дороги через скалы не знала. Помирилась бы с родителями и через полгода — год по воле отца вышла бы замуж, родила детей и… Может быть, жила бы долго и счастливо или умерла от родовой горячки, производя на свет очередного младенца, и о ней вскоре все забыли. А если бы юная баронесса немного ускорилась и успела пройти через мост до того момента, как обломок некогда могучего дуба, превращённый рекой в орудие разрушения, разбил этот мост, то навряд ли дожила бы до утра. В хижине, где мечтала отдохнуть девушка, на ночёвку расположилась шайка разбойников. Одиннадцать пьяных, не ведающих жалости бандитов, которым во всех четырёх герцогствах обещана страшная казнь и которым нечего терять… Такой доли не пожелаешь и врагу. Но судьба распорядилась так, что разрушающий удар застал Элию в ту секунду, когда она дошла до середины моста.
Казалось бы, надёжный, рассчитанный на века настил вдруг дрогнул, сбив девушку с ног, а потом и вовсе рассыпался на множество кусков. Как бы ни пеняла баронесса на невнимание к себе Наставника небесного, но сегодня он был к ней бесконечно милостив. Мало что позволил избежать встречи с пьяными разбойниками, так ещё – помыслом Его и никак иначе – упала беглянка, потерявшая сознание, аккурат бочком меж торчащих острых, словно заточенные колья, обломков ветвей, а не нанизалась на них, как зверь в ловчей яме. Ещё и лямки мешка заплечного запутались в сучьях так, что не в силах теперь бурный поток смыть несчастную с остатков дуба, несущегося по воле горной речки в неведомые дали.
Интерлюдия первая
Едва когтистые лапы коснулись просторной площадки перед лазом в пещеру, как тело громадного, ужасающего своим видом монстра подёрнулось зыбкой рябью, и вот уже стоит, прижавшись к скале, вглядываясь в предвечернее небо над горами, эффектная женщина. Распущенными прядями её жгуче-чёрных волос робко играет ветер, закатное солнце золотит смуглую кожу, но драка этого не замечает. Она ждёт того, кто летит следом, того, кто там, на плитах людского замка, рычал от страсти, того, кто станет отцом её первого птенца.
– Шая, ты стремительна как ласточка! – драк, обернувшись чуть ли не в полёте, быстро шагнул к подруге и протянул резную шкатулку: – Едва догнал, чтобы поблагодарить за твою отзывчивость и нежность.
– Мне показалось, тебе не понравилось… – тонко очерченные брови нахмурились, и, показывая своё недовольство, драка не спешила брать подарок. – Ты бросил меня одну посреди двора и устремился к башне. Что там привлекло твоё внимание?
– Ничего интересного. Просто мне неприятны игрища на глазах у людей. Передай подругам, что это было в последний раз. Мало вам мест для спаривания? Берег Океана, альпийские луга… да хоть бы и моя пещера… – пусть драк и говорил спокойно, но в его голосе уже появились рокочущие нотки раздражения. А ещё он крутил головой, ища место, куда бы поставить ларец, если драка не захочет взять его лично. – Ты не хочешь принять украшение?
Но кто из драков и когда откажется от драгоценностей? Веками собирая в своих сокровищницах монетку к монетке, самоцвет к самоцвету, они безжалостно убьют любого посягнувшего на их богатства и сделают вид, что забыли обиду, если предложена достойная компенсация.
Шая, хоть и была дракой, но во второй ипостаси всё же женщиной, а значит, могла позволить себе и покапризничать, и показать негодование на партнёра.
– Что там? – скрывая хищный блеск глаз густыми ресницами, равнодушно протянула она, ткнув пальчиком в шкатулку.
– Лучшие изумруды королевства. В цвет твоих очей, о прекраснейшая, – драк сделал вид, что не заметил притворства подруги.
После игр, чтобы соблюсти приличия, можно и потерпеть немного. Сейчас отдаст подарок и полетит назад. Драки долго выносить общество себе подобных не могут. Постоянное желание иметь вокруг себя большое пространство, достаточное для взмаха крыльев, заставляет избегать тех, кто на сие пространство может посягнуть. Даже в ипостаси человека это чувство сохраняется.
Шая едва сдержалась, чтобы не открыть ларец и не начать перебирать камни, но овладела собой и вежливо поблагодарила за подарок. Говорят, что Дар не болтлив, но кто знает, как слухи разлетаются. Не хватало ещё чтобы обитатели Драконьего хребта говорили о ней как о несдержанной малолетке, слишком рано решившейся на первый вылет к самцам.
Тем временем солнце скрылось за вершинами, и в наступающих сумерках драк Дар, спрыгнув с уступа, распахнул мощные кожистые крылья, чтобы вернуться в Замок баронов дю Лесстион. У него было ещё одно важное дело.
Вен быстрым шагом спускался по пологой тропе, ведущей к воде, и злым взглядом сверлил спину брата, топающего впереди. Стукнуть бы его тяжёлым веслом по голове и выбить похотливые мысли о Зуле – но сдержался, зная, что дело бесполезное, да ещё и чревато последующим приступом непослушания.
«Послали же боги братца», – вздохнул молодой мужчина. Он очень хорошо помнил тот день, когда родился Пак. Отец увёл его, пятилетнего, на берег, собирать плавник, но он всё равно слышал, как кричала матушка, и видел, как при этом бледнел отец, вытирая пот, хоть и не был тот день жарким. А потом ему показали нечто неприглядное, плотно замотанное в тряпки. Отец, заметив, как перекосилось лицо сына, строго сказал:
– Вен, это твой брат. Запомни на всю жизнь, что роднее мало кто будет. Ты старший, и ты в ответе за него. А то, что он сейчас не шибко красив – так все люди такими рождаются: красными, сморщенными, беззубыми. Подожди малость, подрастёт мальчишка, и вы с ним много славных дел сотворите.
Так и получилось. Братишка хвостом бегал за Веном, делился редкими угощениями, которых младшему перепадало чуть-чуть больше и чаще, слушался без капризов и возражений, старательно подражая во всём старшему брату. А потом пришла беда.
Никто не знает, откуда берутся поветрия, как выбирают свои жертвы и почему одни выживают, а другие уходят за грань. Несмотря на то, что хижина отца стояла вдали от деревни, «красный жар» дотянулся и до них. Вену в тот год исполнилось десять лет, и он уже считал себя вполне взрослым. Может быть, поэтому и не тронула его зараза, отыгравшись на младшем.
Пак болел тяжело и долго, выздоравливал медленно, а когда поднялся, то все поняли, что умереть ему было бы лучше. Крепкое тело и слабый ум. Хорошо хоть не злой, а то совсем плохо было бы. И по-прежнему, как в детстве, любит и слушается старшего брата. Слушался… до недавнего времени.
Родители братьев погибли три года назад, попав под грязевой поток, что вдруг сорвался с горы после продолжительных обильных дождей, в то время, когда мать с отцом собирали на берегу принесённый рекой плавник. Сель перемолол камнями их тела и утащил в воду на глазах Вена, который в это время был на другом краю пляжа, считавшимся их местом сбора. Бурное течение, мутная после дождей река… Вен метался вдоль берега, не зная, как помочь родителям; да и некого уже спасать было – тела так и не нашли. Жрец всех богов отслужил в хижине поминовение, принял монетку малую за услугу и уехал на смирном грустном ослике назад в деревню, оставив братьев в скорбном одиночестве.
Ближе к Океану прекрасная Грэя распадалась на несколько рукавов и множество протоков, обтекая возвышенности, превращая их в острова, вымывая уютные бухты между скалами, раскидывалась дельтой на достаточно обширную площадь.
В одной из такой бухт в устье речушки, впадающей в большую реку, более ста лет назад обосновался прадед Вена и Пака. К тому времени был он уже зрелым человеком, откуда взялся в этих краях, никому не рассказывал. Просто пришёл в деревню, походил, посмотрел, как люди живут, похмыкал не то одобрительно, не то осуждающе, и стал расспрашивать, как к реке лучше пройти. Местные, не любившие большую воду, которая порой разливалась, портя посевы, и в которой можно было утонуть, оступившись на берегу, махнули в сторону скал, возносящих свои вершины выше деревьев. Посмотрев в спину уходившего путника, почесали в затылках, да и забыли о нём надолго.
Как чужой человек, не знавший местности, смог найти такое удобное место для постройки дома и обустройства хозяйства, тоже осталось загадкой, но когда вездесущие любопытные мальчишки однажды рассказали о своей находке, то и взрослые мужики заинтересовались. Собрались самые уважаемые жители: жрец всех богов, староста деревни и городской стражник, прижившийся у зажиточной бездетной вдовицы, оседлали кто ослика, кто мула, взяли самого шустрого пацанёнка проводником и поехали смотреть на небывальщину.
Узкая тропа вилась по лощине между скал, вдоль берега речки, поросшей камышом и кустарником, постепенно поднимаясь к перешейку, отгораживающему плодородную равнину, где ютилась деревня, от реки. А вот и плато… Справа гранитные, почти чёрные отвесные скалы, слева пологий склон, сбегающий к той самой безымянной речке, что пересекала их долину. На том краю, что ближе к Большой реке, в затишке на солнцепёке, к утёсу прилепился дом, полностью слившийся с ним цветом камней, из которых возведены стены. Только крыша из плотных вязанок камыша выделялась, шурша сухими листьями. С первого взгляда видно, что хороший дом, крепкий, просторный. Над трубой, выведенной от очага, едва-едва дымок вьётся, и съестным вкусно пахнет. В стороне от жилья, в глубине просторной площадки – неглубокий грот с широким навесом из того же камыша и частой загородкой, сплетённой из прутьев. И в загоне – вот диво! – квохчут куры, мекает коза. Староста, которому было всё интересно не менее чем тем мальчишкам, что весть принесли, осмотрел склон. Возделанный террасами, укреплёнными такими же плетнями, как и скотный дворик, он уже зеленел кустиками томатов, баклажанов и сладкого перца. Что-то ещё росло ровными рядками, но это уже подслеповатый деревенский старшина не рассмотрел. Только и так понятно, что все сделано ладно, продуманно, на долгие годы.
– С чем пожаловали, гости дорогие? – спросил появившийся на пороге тот самый путник, что около года назад присматривался к деревенскому быту.
– Да вот решили узнать, кто тут живет, чем занимается, и подать стребовать, – строго ответил староста.
– Так я живу. Занимаюсь чем? Рыбалю, огородик обихаживаю, козу пасу, плавник собираю, – обвёл довольным взглядом своё подворье хозяин.
– А дом откуда? Хозяйство? – это уже спрашивал бывший стражник, назначивший себя следить за порядком.
– Дом построил, скотину завёл, огород вскопал, – ответы были краткими, без лишних подробностей.
– Один живёшь? – поинтересовался жрец, призванный следить за нравственной чистотой паствы.
– Зачем один? Жена у меня есть, дитё ждём, – всё так же спокойно ответил мужчина, по-прежнему стоя в дверном проёме и не спеша навстречу нежданным визитёрам.
– А чего ж подать не платишь? – сощурил глаза староста, надеясь смутить непонятного для него человека.
– Так герцогским указом освобожден от уплаты любых налогов. За особые заслуги. Я и мои потомки до пятого поколения. На что и бумага есть специальная. Так что за податью позже приходите… лет через триста, – широко улыбнулся хозяин, а потом добавил, отступая от двери: – Пожалуйте в дом, гости. Пообедаем, познакомимся, бумаги свои покажу. Будем жить добрыми соседями.
Так и жили. После прадеда дед стал хозяином подворья на перешейке, потом отец, а теперь Вен. Хоть и открыто отвечали любопытным на вопрос о занятости заученной фразой, была у семьи тайна, передаваемая от отца к сыну. Даже жёнам не доверяли. Незадолго до смерти отец успел шепнуть Вену, что есть секрет благополучия, только в чём он заключался, обещал поведать позже – но не успел.
Потому парень надеялся только на себя и посильную помощь младшего брата. Они ловили рыбу, собирали плавник и вылавливали всё то, что приносила река к их берегу. Но как бы ни старались Вен с Паком сводить концы с концами, становилось всё труднее. И вот этот огромный ствол, уткнувшийся в песчаный берег и занявший почти весь пляж, был как подарок добрых богов. Обработав ствол, обрубив и спилив сучья и корни, сплавят его в город, раскинувшийся ниже по течению, где древесина гигантских деревьев очень ценится. На полученные с продажи деньги нужно будет отремонтировать дом, обновить одежду и обувь, сделать запасы. Ой, да много всего можно сделать, когда есть деньги!
Эти мысли молнией промелькнули в голове Вена, и он, едва ли не дрожа от нетерпения, подтолкнул брата в спину.
– Поспешим, Пак! Надо бревно закрепить, а то вдруг течением смоет.
И парни со всех ног бросились к дереву. Подойдя ближе и поняв истинные размеры своей находки, братья могли только ахать. Обломки корней великана были так велики, что, даже подпрыгнув, Пак кончиками пальцев не мог достать до окончания верхних.
Пришла в себя Элия сразу. Словно из воды вынырнула. Вода! Девушка разом вспомнила свой побег из замка отца, горную тропинку, ночную грозу, сокрушительный удар, сбивший её с ног, и свой полёт в холодную бурную воду. А что было дальше? Где она сейчас? Не в деятельной натуре юной баронессы дожидаться, пока само разъяснится. Надо встать и самой всё выяснить. Тем более что лежать на жёсткой кочковатой подстилке неудобно.
Элия ещё раз попыталась осмотреться. Темно. Но не так, как бывало темно в её комнате зимними ночами, когда окно закрыто толстым ставнем, прикрытым сверху – чтобы из щелей не дуло – большой шкурой, а свеча и угли в камине уже погасли. Темно было по-другому. Будто есть где-то свет, вот только слабый и не хватает его силы, чтобы осветить то место, где она лежит.
Девушка завозилась на своём убогом ложе, чтобы подняться, и тут же к ней кто-то подбежал.
– Леди, чем могу помочь?
Голос молодой, девичий. Служанка, что ли?
– Встать хочу…
– Не рано ли? – в голосе слышится неподдельная тревога. – Совсем же беспамятную с реки принесли.
– Из воды выловили?
– Нет, леди, вы на большом дереве лежали, в ветвях запутались. Ох и большущий дуб! Я, как вас обиходила, смотреть ходила. В обхвате… ой, даже и не знаю, сколько будет. Корни растопырены чуть ли не выше нашей крыши. И откуда такое взялось?
«Так вот чем река мост разбила и что спасло меня от утопления», – поняла девушка, но спросила другое.
– Как догадалась, что я леди?
– А по одежде. Хоть и мужская, но добротная. Без штопки и заплат. Обувка опять же… Кожа мягкая, дорогой выделки, подошва крепкая, гвоздочками пробита. Простые люди такое не носят. Да и ручки у вас беленькие, нежные, без мозолек. Должно быть, труда не знали…
– Мешок мой где? – осторожно поинтересовалась баронесса.
Не то чтобы боялась, что ограбят её спасители, но мог он потеряться, пока река несла её беспамятную. А там и одежда запасная, и кошелёк с несколькими монетками в чулок завёрнут. Как без полезной поклажи идти драков искать?
– Здесь он, здесь, леди. Только вы уж простите, развязала я его. Одежду всю сушиться повесила, а то, что в чулке было, под подушкой у вас. Вы, леди, об этом не тревожьтесь. Мы честные люди, чужого нам не надо. Вот если бы вы померши были, тогда да… Тело схоронили, как водится, а имущество за хлопоты прибрали бы. Таков закон реки, леди.
– Понимаю. У нас в горах тоже так, – спокойно согласилась Элия. – Живым – жить, а покойным скарб не нужен.
Лежать было невмочь, и девушка вновь завозилась в попытке хотя бы сесть на лежанке. Собеседница тут же подскочила и помогла подняться.
– Давно я лежу? – пережидая, пока головокружение отпустит, спросила баронесса.
– В обед двое суток будет, как Пак вас с берега принёс. Я раздела, растёрла, в свою рубаху обрядила, чулки тёплые на ножки натянула да в плед тёплый завернула, а потом ещё шкурами накрыла. Это значит, чтобы вы, леди, согрелись. Отвар специальный сделала и вас поила. Это меня Вен – муж мой – научил. Они с Паком всегда его пьют, когда с реки возвращаются, чтобы лихоманку не подхватить.
Говорливость молодки – она, оказывается, не девушка, как подумалось вначале, а жена мужнина – не раздражала, а давала Элии возможность понять, куда же её жизнь занесла.
– Тебя-то саму как зовут?
– Зуля я, леди. А ваше имя позволите узнать?
Элия напряглась. Назовись она своим именем, так через полдня вся деревня знать будет, как нечаянную гостью зовут. Вдруг… – почему вдруг? – наверняка отец за ней погоню выслал. Слухи в их краях будто ветром разносит. Уже очень скоро преследователи узнают, где искать беглянку. Только позорно в замок возвращаться в окружении ловчих. Побег сочтут за каприз неразумной девчонки, запрут её под строгий надзор до замужества, которое отец постарается устроить как можно скорее, и тогда прощай, зерно магии. Нет уж!
– Не помню я, добрая Зуля, имени своего. Видно, головой ударилась, когда на дерево падала, – спокойно ответила баронесса, ощупывая голову.
– Откуда падали, леди? – не теряла надежды потешить любопытство собеседница.
– Откуда-то сверху, должно быть… – пожала плечами девушка и, слегка понизив голос, спросила: – Отхожее место далеко ли?
Только выйдя из дома, Элия поняла, как душно было в помещении, где она пришла в себя. И вновь голова закружилась. Пришлось прислониться к косяку дверному, отдышаться немного, глаза прикрыв, и только после того, плотнее запахнув плед, прошоркать безразмерными чунями в указанную сторону.
– Похлёбку рыбную будете ли есть, леди? – спросила Зуля, глядя, как осматривается гостья, стоя у поленницы.
– Буду. А можно я на улице поем? Вот здесь, на брёвнышко присяду.
Очень уж не хотелось девушке возвращаться в душный сумрак приютившего её дома.
– Если хочется… – пожала худенькими плечиками хозяйка и пошла хлопотать у очага.
Сначала она вынесла и поставила перед сидевшей на бревне Элией короткую скамейку, потом поставила на неё миску с горячим варевом, после чего сунула в руку девушки ложку.
Утром парни, собрав инструменты и верёвки в большие мешки, ушли на берег готовить приплывшее дерево к продаже, а оставшиеся на хозяйстве женщины приступили к задуманному.
– Запомни, Зуля, главное – это чистота! – с таких слов начала обучение ведению быта Элия. – Чистота тела, одежды и обуви покажут всем твою личную аккуратность. Чистота жилища, постели, ковров… к-хм… циновок на полу и видимая часть двора будут свидетельствовать о том, какая ты хозяйка, чистота кухонной утвари, обеденного стола и столовых приборов выявят твоё отношение к домочадцам и гостям.
– Леди! – всплеснула руками молодка. – Да сколько же времени, сил и монет нужно на всё это?!
– Не так много, как тебе кажется. Самое трудное начать. В первую очередь придётся всё вычистить, выгрести мусор из всех углов, перестирать и проветрить домашний скарб, выскоблить и отмыть поверхности и надраить кухонную утварь, а потом просто ежедневно поддерживать чистоту.
Объясняя Зуле правила, многократно слышанные от матушки, Элия сама себе удивлялась: надо же, запомнила всё слово в слово. И нет больше внутреннего отторжения беспрестанно внушавшихся требований. Наоборот, куда ни глянь, не хватает привычного порядка и чистоты.
– С чего начнём? – уныло спросила хозяйка.
– Прежде всего, надо попросить мужчин, чтобы они вынесли из дома все сундуки, столы, лавки и кровати.
– Ой, да я сама сейчас, мигом, – непонятно чему обрадовалась Зуля и бросилась в дом.
– Стой! – Элия даже не предполагала, что умеет так командовать, а когда её подопечная остановилась, принялась объяснять: – Ты разве не знаешь, что женщине нельзя тяжести поднимать?
Молодка смотрела на неё как на неразумное дитя.
– Ох, леди, да кто же мне что принесёт, если я сама не сделаю?
– Но у тебя муж есть, его брат с вами живёт. Видела я, какой он силач, – удивлялась Элия, по-прежнему не понимая нежелания женщины обращаться за помощью.
– Не принято это. Домашняя работа считается бабьей, ежели мужиков привлечь, то оскорбиться могут, – продолжала втолковывать Зуля гостье.
– Да и пусть их, – отмахнулась девушка. – Только спину надрывать я тебе не позволю. Сама прика… к-хм… попрошу парней, чтобы утром вынесли всю мебель на двор.
Молодка только головой покачала: господские заморочки. Но перечить не стала, видела, что девчонка хоть и леди, но в том, как лучше хозяйство обиходить, понимает.
– Сейчас мы с тобой соберём весь мусор с пола, после чего обед готовить будем, – поняв, что планы придётся поменять, предложила Элия, слегка загрустив, что задуманное не сложилось.
Вот как у матушки всё получалось по слову её? Утром объявит слугам, что каждый сделать должен, они и разбегаются без лишних вопросов заданное выполнять. Никто по замку без дела не бродит, зная, что чейза Далия лодырей не терпит и наказание праздно шатающийся получит непременно. Но здесь и сейчас Элия не хозяйка, а гостья. Командовать права не имеет, только попросить или посоветовать может, для их же пользы.
– Зачем камыш на пол стелите? – вытаскивая истрёпанные длинные стебли во двор, поинтересовалась Элия у Зули.
– Так чтобы пол чище был… – пыхтя и отдуваясь от пыли, ответила хозяйка. – Ежели в обувке грязной с улицы зайдёт кто, то о стебли и листья оботрёт.
– А то, что тут не одна семья мышиная гнездо свила – это как? – едва удержав визг, ибо не пристало леди быть настолько несдержанной из-за метнувшегося из-под ног мелкого грызуна, сердито спросила баронесса. – Пол чище будет, если его подметать и мыть каждый день. Грязную обувь следует у порога на домашнюю менять. Тогда дом другие запахи наполнят, уж мышами-то и подгнившим камышом точно вонять не будет.
Сердилась Элия не столько на окружавший беспорядок, сколько на непонимание того, что заставляет её, баронессу дю Лесстион, не просто поучать селянку, как жить правильно, а собственными руками выгребать сор из углов, обметать паутину и вытирать пыль. Заплатить за спасение могла бы, достав из кошелька монетку, но что-то внутри неё противилось такому поступку. Понятно, что жизнь ценнее любых денег, но что толкает её, как последнюю служанку, выполнять грязную работу?
– Леди, вы не сердитесь на меня, – Зуля стояла перед гостьей с самым виноватым и покаянным видом, – но давайте оставим это дело. Неловко мне… Вы леди, гостья, и вдруг как батрачка… Нехорошо это. Пусть всё будет как прежде. Нам привычно, а вы скоро домой вернётесь.
Казалось бы, вот он повод бросить возиться с проклятым камышом – пусть его мыши сожрут! – сесть на лавку подле очага и успокоиться, но та самая, невесть откуда взявшаяся внутренняя сила, заставила сказать: «Нет!» Сказать и продолжить начатую работу.
– А ведь и впрямь так лучше. И дышится легче.
Зуля, стоя на пороге, осматривала освободившийся от камыша, чисто выметенный пол. Только Элия, легонько подтолкнув её в спину, не дала долго любоваться сделанной работой.
– Нам ещё обед готовить.
На столе лежали три вида кореньев, в корзинке выбранная из сети свежайшая рыба и в туеске какая-то крупа.
– Ты из этого похлёбку варишь? – рассматривая продукты поинтересовалась баронесса.
– Леди… – Вен был слегка смущён тем, что отказывает высокородной в просьбе, но и согласиться на заведомую бессмыслицу не мог. – Ну а как дождь пойдёт? Всё разбухнет, потом потрескается, мебель начнёт расшатываться, скрипеть и в конце концов рассыплется. Мы, леди, не столь богаты, чтобы заниматься такими глуп… ох!.. чтобы так судьбу испытывать. Стояло всё со времён прадеда и пускай дальше стоит.
– Дождя ещё две недели не будет! – с уверенностью человека, знающего, о чём говорит, заявила Элия. – А мебель вашу со времён прадеда никто не чистил и от насекомых не обрабатывал. Заведутся древоточцы – сожрут быстрее, чем рассохнется. Да и клопов в щелях уже столько, что простым окуриванием их не вытравить. Как можно жить, когда каждую ночь паразиты жрут?
Вен хоть и делал вид, что слушает, кивая каждой фразе, но из всей эмоциональной речи гостьи услышал лишь одно.
– Точно дождей не будет?
– Точно!
– Ох, леди, тогда и вовсе нет минуты лишней. Без дождей вода спадёт и не получится сплавить дуб к городу. Там, на выходе из нашей протоки, мель коварную намыло, а осадка у бревна глубокая. Тяжёлое оно, застрять может. – Сказав это, Вен повернулся, ища глазами Пака, а заметив брата, позвал: – Поторопимся.
Младший со дня появления в их доме спасённой девушки старался быть рядом с ней, но не выказывал даже грана мужского интереса или похоти. Вен однажды в Храме видел, как истово верующие смотрели на святые реликвии Небесного наставника. Все эти дни у нерелигиозного брата – какие боги у недоумка? – взгляд был такой же. Вот и сейчас Вен зовёт его идти на берег, а тот в его сторону даже не смотрит.
– Стоять! – сказано было так, что и суетливый Вен, и медлительный Пак замерли, как солдаты на городском плацу в праздник. – Дождей не будет, но вода не спадёт, успеете вы своё бревно без трудностей сплавить. Вынести вещи из дома недолго, вы дольше отговариваетесь. Или хотите чтобы мы с Зулей стол во двор сами вынесли?
Последний вопрос был как удар ниже пояса, коварный и болезненный. Обещал, когда замуж звал, что и беречь будет, и не обидит никогда, а то, что гостья столом называла, чуток полегче бревна, что ждёт их на берегу. Куда им, двум девчонкам худосочным, такую громадину с места сдвинуть?
– Пошли, брат, – вздохнул Вен и шагнул в сумрак дома.
Выполнив все указания Элии, Вен едва не за руку уволок брата на берег к бревну, на которое глава маленькой семьи строил большие планы. И вновь до первых звёзд парни пилили, рубили, складывали поленья в аккуратные одинаковые кучки и накрепко их связывали. Дуб дубом, но основной доход прибрежных жителей был от продажи дров, выловленных из реки, которые город потреблял в невероятном количестве. Сколько ни привези – всё мало, а перекупщики чуть ли не в драку кидаются к лодкам, гружёным вязанками так, что едва не черпают бортами воду. И ведь не одни они с братом на реке, не одни дрова возят. Ан нет – всё равно мало. Вот только платят скупо.
Однообразная монотонная работа не мешала Вену думать. И парень размышлял. Обо всём. От том, что спасённая девушка явно леди, но странная какая-то. Не стонет, заламывая ручки о судьбе несчастной и требуя к себе особого отношения, изысканной еды и… Чем там ещё высокородные от простых селян отличаются? Хотя какие они с Паком селяне? Судя по бумагам, найденным в шкатулке на дне сундука, после смерти родителей прадеду герцог даровал не только надел земли в районе села Овечье и освобождение от подати на пять поколений, но ещё и наследуемое, пусть и безземельное – не считать же клочок земли, занятый домом, огородом и загоном для скота феодом – баронство. Расскажи кому, умрут со смеху. Барон фу-ты ну-ты дю Овечье.
Похоже, именно потому, что не случилось семье разбогатеть, пожалованное великородство было спрятано на дно самого большого сундука.
А девчонка не проста. Зуля ночью нашептала, что хоть и сказалась беспамятной, но как хозяйство вести, твёрдо знает и строгости господской не утратила.
– Разве так бывает? – закончив рассказ о гостье, спросила жена, плотнее прижавшись к мужниной груди.
– Кто ведает… – сквозь зевоту ответил тогда Вен, а себе взял на заметку: прислушаться в городе, о чём народ говорит. Может, услышит чего полезное.
Через три дня вечером, после ужина, Вен объявил, что утром они с Паком отплывают в город, но фразу закончить не успел. На стол легла золотая монета:
– Завтра утром вы сходите в деревню и купите четыре больших мешка овечьей шерсти, – заявила леди и, не дожидаясь возражений, добавила: – Может быть, от усталости вы не заметили, что последние дни спите почти на голых досках, но дальше так продолжаться не может.
– Я думал, что вы тюфяки постирали и они сохнут, – задумчиво почесал затылок Вен.
– Нечего там стирать было. Шерсть, которой ваш прадед или его жена набивали матрасы, скаталась в камни. И мы с Зулей её сожгли вместе с насекомыми, которые в ней жили. Теперь нужны новые тюфяки. Чехлы мы сошьём – в сундуках нашлись запасы ткани, годной для этого – но наполнить их нечем. Хорошо было бы купить уже обработанную, чистую шерсть…
– Леди, давайте мы в городе всем закупимся… – начал было Вен, которому не хотелось менять намеченные планы, плестись в деревню и тащить на собственном горбу пусть и нетяжёлые, но достаточно объёмные мешки с шерстью.
Дрова Вен продал сразу. Едва лодки, гружёные вязанками дров с закреплённым между ними бревном, пристали к дощатому причалу, как к ним, толкая друг друга, бросилось несколько человек, и каждый стремился первым разговор завести.
– А бревно продашь? – спросил кто-то из набежавших. – Я бы за него хорошие деньги дал.
Вен только отрицательно головой тряхнул:
– Прежде с дровами разобраться надо. Кто сколько за вязанку даст?
Перекупщики опешили, стали переглядываться меж собой.
– Так как всегда… Пять медяшек вязанка. Сколько у тебя? Всё возьму, – прогудел с причала бородатый мужик, стоящий впереди всех.
Вен помнил его по прошлым разам. Он всегда первым цену называл, и дрова предлагал все сразу забрать. Но стоящие за его широкой спиной заволновались, зашумели, требуя что-то и им оставить. И так было каждый приезд, будто ничего не менялось в этом городе. Будь то зима или лето, хорошая погода или плохая, урожайный год или недород.
– Если разом, то по семь медяшек, – громко объявил Вен, радуясь, что голос от волнения не сорвался и не дал «петуха».
– Что так? – нахмурился бородатый.
– Женился я. Молодку подарками радовать надо. Да и брат уже в возраст вошёл. Глядишь, тоже не сегодня так завтра решит семьёй обзавестись, – вроде бы с шуткой, но сохраняя серьёзное выражение лица, объяснил парень.
Стоящие на берегу задвигались, зашушукались, кто-то хихикнул, кто-то охнул – о том, что Пак не вполне здоров, знали многие.
– Ну если только поэтому, – вновь взял на себя переговоры всё тот же мужик. – Хорошо, дам семь. Но заберу всё!
Вен только плечами пожал – забирай.
– Эй, Риз, ты чего это придумал? Есть договор давнишний, а ты всё по-своему норовишь сделать, – из толпы выскочил мелкий, едва бородачу до плеча достающий торговец. – Если на то пошло, то я и по восемь медяшек могу всё забрать. Вместе с бревном!
– Бревно не продаётся, – напомнил Вен, наблюдая за тем, как стремительно увеличивается цена на его дрова.
До драки дело не дошло, и торговцы умудрились меж собой договориться выкупить все дрова разом по семь медяшек и разделить поровну на первых трёх прибежавших на причал. Вязанки выгрузили, деньги пересчитали и отдали, но с берега не уходили. Умирая от любопытства, ждал народ, что же Вен будет с дубом делать.
А братья вымели из лодок мусор, насыпавшийся с поленьев за время плавания, развязали сумку с припасами и, не обращая внимания на зрителей, принялись за скромную трапезу. Когда ничего не происходит, интерес быстро пропадает – вот и перекупщики, поняв, что бревно никому не продают, разбрелись по своим делам.
– Дальше-то что делать станем? – тихо спросил Пак брата.
– Ждать, – последовал короткий ответ. Вот только в голосе не было столько уверенности, как Вен выказал в самом начале. Получится ли задуманное? Кто знает.
На другой день обитатели пристани почти весь день исподволь наблюдали, как братья, охраняя свой дуб, сидели в одной из лодок, не отлучаясь далеко. Разве что по очереди в кустики бегали. На все предложения продать бревно на дрова Вен только качал головой. Но к вечеру на берегу началась суета, отличимая от повседневной.
Сначала прибежал подросток лет пятнадцати. Не говоря ни слова, издали осмотрел дерево, что-то посчитал на пальцах и умчался прочь. Вернулся через час с человеком много старше его и, почтительно стоя чуть поодаль, не мешал вновь прибывшему ещё более пристально рассматривать бревно. Ушла парочка торопливо. Тот, что постарше, ещё и обернулся несколько раз, словно хотел удостовериться, что дуб именно такой, как нужно.
– Чего это они, брат? – заинтересовался Пак.
– Надеюсь, их мы и ждали, – привстал в лодке Вен, вглядываясь в ту сторону, куда ушли заинтересовавшиеся их добычей.
И не ошибся. Через несколько долгих минут ожидания братья увидели, как к причалу шествует, опираясь на массивную трость, человек в нарядном камзоле. Рядом, но отставая на полшага, семенил тот, что недавно был на берегу, а в задних рядах свиты, состоящей из пяти человек, маячил парнишка, прибежавший первым.
Важный господин не чинясь спустился к лодкам, постучал тростью по дереву, прислушался к звуку. Спрыгнул в плоскодонку, пробрался к дубу и, положив на него руки, замер, прикрыв глаза. Набежавшие любопытные, наблюдая творящееся священнодействие, притихли. Братья, потеснившиеся на корму, и вовсе дышали через раз.
Наконец, что-то определив для себя, покупатель повернулся к продавцам.
– Сколько?
Нет у важного господина времени и желания расшаркиваться в приветствиях перед селянами.
– Двести! – в тон ему ответил Вен.
Брови визитёра удивлённо подскочили. Никак не ожидал он услышать такой цены. Да умеет ли этот рыбак – или кто он там? – до двухсот считать, называя такую сумму. Может, ошибся и ляпнул что первое на ум взбрело? Но, взглянув на серьёзное лицо парня, понял, что и считать умеет, и цену не с потолка назвал. Понимая, что торг будет непростым, господин обмёл белоснежным платком поперечную лавку, называемую моряками банкой, и тяжело на неё опустился.
– С чего такая цена?
День был столь насыщен, что братья, завершив все дела и закончив погрузку закупленных по списку и помимо него товаров в обе лодки, рухнули на банку без сил.
– Давай поедим, а то за день горбушки хлеба на двоих не сжевали, – предложил Вен, рассматривая корзинку с припасами, взятую в трактире.
Пак не возражал. Пересев на привычный чурбачок, стал сноровисто выкладывать еду на освободившееся на лавке место. Сначала он расстелил льняную салфетку, прикрывавшую снедь, на неё выставил горшочек с паштетом из гусиных потрошков; от каравая свежего хлеба отрезал несколько ломтей, присыпал их крупной солью; очистив большую сочную луковицу, нарезал её на прозрачные перышки. Потряс было флягу, но вода в ней за день закончилась и запить ужин было нечем. Идти к фонтану, где все запасались водой, Паку не хотелось – устал. Но тут Вен, видя, как младший хмурит брови, достал откуда-то два небольших кувшина.
– Не расстраивайся, брат! Я запасся выпивкой. Вот это тебе. Здесь холодный ягодный взвар. А сам я выпью пива. Не обессудь, но тебе хмельного нельзя. Буйным ты становишься, дурным до невозможности.
Младший спорить не стал – нельзя так нельзя – ему и отвар в радость, лишь бы не идти к фонтану. Намазывая хлеб нежным паштетом, заедая бутерброд хрустящим луком и запивая трапезу каждый из своего кувшина, братья молча ели, думая всяк о своём.
– Брат, так зачем ты эти бумаги выправил? – вдруг спросил Пак и за шнурок потянул из-за ворота миниатюрный кожаный тубус. – Обещал рассказать. Я слушаю.
Вен вздохнул. Самому бы знать, зачем он это сделал. В день отплытия из дома, уже переступив порог, вдруг вернулся и вынул тот герцогский указ об их семейном праве на высокородность. А сегодня, бегая от магазина к магазину, увидел контору нотариуса. Остановился, словно на стену наскочил, а потом решительно открыл дверь, попросив Пака подождать его на улице.
– Уважаемый мэтр, можете мне снять с документа магически заверенную копию? – обратился он к владельцу конторы.
Солидный господин в коричневом бархатном сюртуке с золочёными пуговицами и кружевном воротнике в виде пышного жабо с удивлением уставился на селянина. Деревенские обычно все вопросы решали со старостой. Это он, как представитель местной власти, выдавал свидетельства личности и, если требовалось для дальних поездок, выписывал подорожные. А тут небывалое дело: мало копии снять с невесть какого документа, так ещё и магически их заверить. Но клиенты есть клиенты, потому ответил, хоть и без особой любезности.
– Могу. Что вы желаете скопировать?
– Герцогский указ.
На стол перед мэтром лёг лист качественного пергамента. На таких секретари пишут заслуженным людям перечень пожалованных им властителем льгот, наград и прочих преференций. Но где герцог и где этот невзрачный деревенский парень? Может, украл документ?
– Молодой человек, прежде чем я сделаю для вас копию, мне следует убедиться в вашем праве на владение сим указом, – стараясь явно не выказать излишнего недоверия, объявил нотариус.
– Понимаю, – спокойно согласился посетитель. – Что я должен сделать?
– Капелька вашей крови, нанесённая на край пергамента, подтвердит ваши права. Хочу предупредить, что документы подобного типа настроены как артефакты. Если законность не подтвердится, то бумага превратится в труху, а вы получите сильный магический удар. Может быть, даже смертельный.
Но Вен, даже не дослушав предупреждение до конца, уже порезал себе палец и приложил к указанному месту. Ничего не произошло, если не считать того, что золотая герцогская печать на несколько секунд ярко засветилась, подтверждая права странного селянина.
– Стоимость услуги – одна золотая монета, – объявил очередное препятствие мэтр.
И когда на стол легла требуемая сумма, нотариусу ничего не осталось, кроме как выполнить свою работу. В соседней с конторой лавке был потрачен ещё один золотой. Вен купил тот самый тубус, зачарованный от порчи содержимого, что сейчас болтается у Пака на шее.
Зачем… Эх, знать бы.
– Пак, не знаю, поймешь ли ты… – непривычный к спиртному Вен захмелел и, должно быть, поэтому решил посвятить брата в семейную тайну. – Наш прадед сделал для герцога что-то очень хорошее. Не спрашивай, что именно – я не знаю. Но властитель пожаловал ему титул барона. Безземельный, но высокородный. А поскольку мы с тобой его кровные родичи, то тоже эти… как их?… ну, ты понял. Я вот подумал: кто знает, как жизнь обернётся… Пусть и у тебя копия того указа будет. Это селянина всякий обидеть может, а знатного поостерегутся. И правильно, что ты попросил себе одежду и обувь хорошую купить. Правильно, брат… Хорошо одетый барон лучше плохо одетого селянина. Глядишь, мы тебя ещё и женим удачно. А что? Хочешь, купчиху сосватаем? Не хочешь? Может, так и лучше… Захмелел я что-то, брат… Утром ранёхонько в путь тронуться надо. Пока бриз с моря волну вверх по реке погонит и парус ветром наполнит, далеко от города уйдём. А потом вёслами, вёслами… Посплю я, брат.
Пак помог сонному брату устроиться на мешках с крупами и мукой, укрыл своим новым плащом, прибрал остатки ужина назад в корзину и замер, глядя на воду, зажав в кулаке футляр с невероятным документом.
До дня, когда они с братом обнаружили на своём берегу гигантское дерево, Пак помнил себя плохо. В голове словно вечный туман был. Желания простые: поесть, попить, поспать. А как Зуля в доме появилась, ещё одно желание закралось в душу. Странное как сон, тягучее как мёд, такое же липкое и манящее. Постоянно хотелось быть рядом с женой брата, вдыхать её запах, трогать её волосы, брать за руки, прижиматься к ней всем телом. Только Зуля этого не поощряла. Пугалась, отбивалась чем ни попадя, звала Вена, а тот сердился и ругался. От этого Паку было плохо. Он не понимал, почему ему нельзя делать так, как делает брат.
Симпатичный серый ослик, время от времени прядая длинными пушистыми ушами, семенил по дороге. Через его спину была перекинута связка из двух плетёных коробов, полных припасов. Выбрав минутку, скотинка тянулась к особо притягательному пучку травы, выросшей на обочине, но повод в крепкой руке хозяина не давал расслабиться и тянул его дальше.
Хозяином ослика был Пак, сопровождавший Элию.
На следующий день после возвращения, во время позднего завтрака, которым Зуля порадовала домочадцев, Элия объявила:
– Уважаемые хозяева гостеприимного дома, я благодарю вас за спасение и за то, что дали достаточно времени восстановиться после случившегося, а также за ваше тёплое отношение ко мне. Но мне пора продолжить путь. Сегодня я уйду…
Все знали, что рано или поздно этот момент настанет, но всё равно слова гостьи стали неожиданностью.
– Леди, я иду с вами! – Пак так резко вскочил, чтобы заявить о своём решении, что массивный стул, на котором он сидел, сначала с грохотом отодвинулся, а потом и вовсе опрокинулся на пол. – Нельзя вам одной путешествовать. Опасно это.
Вен, словно не видя и не слыша, что происходит, неторопливо допивал отвар, плескавшийся на дне его кружки. Сделав последний глоток, мужчина аккуратно поставил посудину на чистую скатерть и, взглянув на брата, тихо сказал:
– Пак, сядь на место и успокойся, – дождался, когда брат исполнит его просьбу, после чего, посмотрев на Элию, продолжил: – Леди, я не вправе вас удерживать, но всё же попрошу немного обождать. Да, мы спасли вас, сняв с того благословенного дуба, что послал нам Небесный наставник, но вы стократно оплатили нам за это. Зулю научили хитростям ведения хозяйства, мне дали советы дельные, как правильно торговаться, да и Пак рядом с вами изменился. Потому не могу я отпустить вас в путь с пустой котомкой. Брат опять же просится сопровождать… Я пока не знаю, хорошо это или плохо аукнется моей семье, но отпущу.
Младший, захлебнувшись воздухом – не дышал, пока Вена слушал, – что-то эмоционально пискнул, закашлялся и смутился до слёз. Старший, дождавшись, когда Пак успокоится, продолжил:
– Как я понимаю, дорога дальняя, значит, основательно подготовиться надо. Запасы взять, посуду походную, одежду на смену, одеяла… А чтобы не тащить груз на себе, куплю вам осла. И так будет правильно.
Подготовка заняла два дня. Пока парни сходили в деревню за осликом, пока женщины ещё раз осмотрели одежду и обувь, пока заполнили полотняные мешочки крупой, мукой, сухарями, а берестяные туеса вяленым мясом и сушёной рыбой, топлёным маслом и шариками твёрдого, как камешки на берегу, солёного сыра, так время и пролетело. И вот шагают неторопливо по обочине дороги Элия с Паком.
Пак беспрестанно о чём-то расспрашивает, а потом внимательно слушает ответы. Его начавший восстанавливаться разум, как иссохшая от засухи почва жаждет воды, требовал знаний. Всю дорогу в город и назад он мучал вопросами брата, теперь принялся за Элию.
Девушка уже устала от беспрестанного «как?», «что?», «почему?», но в то же время идти молча было скучно, а ещё ей было очень приятно чувствовать себя умной и знающей рядом с этим большим – она едва ему макушкой до плеча доставала – крепким и сильным парнем. Положа руку на сердце, баронесса и сама была не особо осведомлённой во многих интересующих Пака вопросах, но всегда отвечала уверенно и чаще всего переводила содержание разговора на знакомые ей темы.
Не сказать, что бароны Объединенных Герцогств были невежественными людьми. Среди них даже встречались энциклопедисты и эрудиты, но выживание в суровых условиях полуострова на первое, жизненно важное место, ставило не изучение движение небесных тел или причину отливов и приливов Океана, а хозяйственные вопросы.
Особо в этом преуспели горные бароны. Не у каждого из них дети могли бегло читать и писать – главное, что имя своё при нужде начертать может и счет до тысячи знает – большее количество монет в тайнике и овец в хозяйстве редко бывает. Но зато где искать отбившуюся от стада овцу, как удержать почву на склоне от размыва, а ещё пять верных способов выбрать лучшее ячменное зерно для пива знает каждый малец, чья макушка сравнялась с главным столом в отцовском замке.
Элии в вопросе образования повезло. Младшая сестра чейзы Далии родилась горбуньей, и был у неё единственный вариант судьбы – монастырь, куда и отправили девочку по достижении пяти лет, дав ей, как невесте Небесного наставника, приличное приданое. Известно всем, что в обителях божьих не только молятся, но и трудятся. Огромные огороды и заготовка собранного урожая, стада коз и овец, состриженная с них шерсть и вычесанный пух, которые требуют обработки, лекарни для нуждающихся и приюты для сирот. Много, очень много приходится монахиням исполнять уроков настоятельницы во имя Его.
Только какой работник из девочки-горбуньи? Но аббатиса нашла и ей место служения. Часто монастыри гордятся богатыми библиотеками. Свитки, фолианты, тома, редчайшие инкунабулы требуют бережного отношения, внимательного ухода и переписки. Вот и отправили маленькую послушницу к сестре-архивариусу учиться грамоте и перенимать навыки хранительницы монастырской библиотеки. Шли годы, девочка выросла, но уродство, приведшее её в обитель, не мешало насыщаться знаниями. Напротив, отсутствие свободы движения сделали её усидчивой, вдумчивой и внимательной. Переписываемые книги откладывались в сознании и давали повод для размышлений и анализа, что заставляло искать дополнительные знания – а это новые свитки и книги, новые размышления.
Едва завидев всадников, Элия, желая надёжнее скрыть лицо от посторонних взглядов, надвинула колпак шаперона* пониже и шагнула за спину Пака. Ослик, которого перестали тянуть, наконец-то смог ухватить аппетитную верхушку чертополоха и, прикрыв глаза длинными густыми ресницами, не торопясь и с наслаждением принялся жевать вожделенную добычу. До людей ему не было никакого дела.
– Кто такие? Чего по дорогам бродите? – сурово спросил глава кавалькады.
– Я барон Арпак Грэйский. Иду по делам в… – Тут Пак немного замялся, потому что забыл название города, через который они должны были пройти. Но не растерялся. Девушка, стоящая за его спиной, придавала ему веры в себя и убеждённости, что он всё сможет. Не отводя взгляда от всадников, парень слегка повернул голову к Элии: – Напомни название места.
– Марпати, – шепнула ошеломлённая баронесса.
– Да, точно! Иду в Марпати, – обрадовался парень, и его лицо расплылось в искренней улыбке.
– Барон? – вежливо, но с толикой недоверия переспросил командир всадников.
– А то! У меня и бумага о том есть, – Пак, счастливый тем, что наконец-то может продемонстрировать подтверждение своего титула, стянул через голову шнурок с тубусом, открыл чехольчик и вынул магически заверенную копию указа. – Вот видите?
– Вижу, милостивый лорд. Простите, что прервали ваше путешествие, – главный приложил ладонь к груди и низко склонил голову к лошадиной гриве, а его подчинённые синхронно повторили действия командира. Выпрямившись, всадник сделал попытку заглянуть за спину барона и рассмотреть его спутника, прячущегося от внимания посторонних.
– Это со мной, – нахмурился Пак, и наездникам ничего не оставалось, как продолжить свой путь.
Дождавшись, когда за кавалькадой осядет пыль, Элия сдёрнула капюшон с головы и горящими глазами уставилась на спутника.
– Так ты… то есть вы – истинный титулованный?
– Ну вроде бы здесь так написано. – Пак тряхнул зажатой между пальцев бумагой. – Мне Вен читал. И велел заучить моё полное имя – Арпак Грэйский.
И парень доверчиво протянул Элии развёрнутый документ вместе с открытым тубусом.
Дальше пошли молча. Баронесса никак не могла прийти в себя от удивительной новости, а Пак, искоса поглядывая на спутницу, не решался заговорить, думая, что как-то обидел её, вдруг сровнявшись родовитостью.
Так они и зашли в небольшую деревушку с весёлыми палисадниками вдоль дороги и нарядными белыми домишками под красными черепичными крышами. В тени высоких плетней возились дети, гуляли куры, время от времени склёвывая что-то в ярко-зелёной траве, а в воздухе стоял насыщенный аромат вишнёвого варенья. «Самая пора ягоду запасать», – машинально заметила про себя Элия, а вслух сказала:
– Где тут у них колодец? Пить хочется.
Желание было обосновано – вода в баклажке закончилась с полчаса назад, а солнце палило нещадно.
– Да и перекусить пора, – добавил Пак, вертя головой во все стороны в поиске места, где можно было бы остановиться на привал.
И тут из ближайшего двора раздался резкий крик:
– Вы чего тут осматриваетесь, побродяжки? Ищите, что своровать? А ну пошли вон, не то кобеля спущу!
– Да мы только попить хотели, – растерянно ответил Пак, никак не ожидавший беспричинного нападения.
– Нет тут для вас ни воды, не хлеба. Вон пошли, вон! – продолжала из-за плетня орать вздорная баба.
И разом пропала прелесть пасторального пейзажа, словно солнце померкло.
– Пошли отсюда, – девушка за рукав потянула спутника от негостеприимного дома. – Надеюсь, другие селяне не будут столь недружелюбны.
Но надежда оказалась напрасной. Из соседнего подворья уже спрашивали, что случилось и почему уважаемая Юта шумит на всю округу, на что крестьянка с ещё большим напором и громкостью принялась рассказывать всем, кто хотел услышать, что в их пристойное, добронравное поселение забрела толпа нищих оборванцев, ищущих, кого бы обокрасть.
Путники в недоумении переглянулись.
– Мы же только попить хотели попросить, – повторил Пак, но кто бы их слушал.
Теперь проклятия и угрозы сыпались из-за каждого плетня, мимо которого спешно проходили молодые люди. Кажется, даже ослик понял, что здесь им не рады, и больше не плёлся едва-едва следом, а трусил рядом.
Первый камень прилетел, когда миновали последнее подворье. И хорошо, что, не ударив никого, попал в короб на спине ослика. Но за первым последовали другие, заставляя путников сорваться на бег.
Запыхавшиеся странники добежали до густого кустарника и, продравшись сквозь частые ветви, укрылись в нём от разошедшихся селян.
– Не понимаю, отчего такое отношение к нам, – повалилась на траву Элия. – Мы же не делали ничего плохого.
– Говорил же Вес, что чужаков в Долине не любят. Надо было деревню обойти, да я забыл о его наказе, – повинился Пак, потом с жалостью посмотрел на уставшую девушку и добавил: – Леди, вы отдохните пока, а я какой-никакой ручей поищу или родник. Должен он быть здесь, вон какая трава зелёная.
Долина, вдоль которой пробирались Элия и Арпак, стараясь не попасться на глаза местным жителям, была одним из немногих больших плодородных мест полуострова. Конечно же, едва ли не на каждой горе есть площадки, где трудолюбивые местные жители разбивают огороды, сеют ячмень или устраивают выпас небольших овечьих и козьих стад, чтобы не зависеть от плодородия равнин. Какие-то из этих террас устроила сама природа, но большая часть из них создана усердием многих поколений горцев.
Не сказать, что обитатели равнин и гор враждовали – этого не позволил бы ни один из четырёх герцогов – но была некая неприязнь между ними. Горцы считали жителей долины изнеженными бездельниками, которым особо и трудиться не нужно для собственного благополучия, а уроженцы долин считали тех, чья жизнь проходит на склонах и в ущельях, едва ли не близкой роднёй козлов, которых они пасут.
Только бароны и их семьи стоят над этим несправедливым делением – они истинные титулованные. Должно быть, именно потому, узнав о баронстве своего спутника, изменила Элия отношение к Арпаку и беспрестанно величала его то лордом, то бароном, то досточтимым высокородным.
– Леди, да какой я высокородный? – не выдержал парень. – Я ни здороваться по-вашему не умею, ни разговаривать. Даже ложку держу как селянин. Вот вы кушаете словно танцуете: неспеша, аккуратно. Я же так никогда не научусь, потому не дразните меня больше, чейзита Элия. Пожалел уже о том, что бумагой своей похвастался.
– Напрасно вы так, чейз Арпак. Титулом, доставшимся от предков, гордиться должно. А что не дали вам подобающего положению воспитания, так то не ваша вина. Учитесь, и станете не хуже других, – возмутилась баронесса. – Приличия за столом соблюдать просто: ничего не берите руками – для того приборы есть, жуйте всегда с закрытым ртом – иначе крошки во все стороны полетят, а чавканье соседи услышат, губы вытирайте салфеткой, а не рукавом, за локтями следите – не растопыривайте, как гусь крылья, и на стол не ставьте. Это основное.
– Как же я закрытым ртом есть буду? – в недоумении барон даже остановился, за что и получил лёгкий толчок головой в зад от ослика, задремавшего на ходу.
– Отделите небольшой кусочек от блюда, лежащего в вашей тарелке, при помощи ножа, вилкой положите его себе в рот и жуйте, – едва сдерживая смех от комичности ситуации, терпеливо объяснила девушка. Даже пантомиму небольшую показала.
– Опозорюсь. Как есть, опозорюсь, – пробормотал барон и потянул за собой осла.
– А вы на приём собрались? – всё же не удержалась от поддразнивания Элия.
– Какой приём? – окончательно запутался бедняга.
Пришлось баронессе читать лекцию о раутах, визитах, балах, приёмах и прочих больших и малых мероприятиях, которыми развлекаются высокородные.
– Как сложно всё! – бормотал Арпак, тряся головой, пытаясь запомнить хотя бы часть услышанного.
За разговорами не заметили, как время подошло к ночи. Заозирались в поисках места, где можно было бы переночевать. Вдали, в окнах деревенских домов, затеплились огоньки, но, помня о неласковой встрече в полдень, проситься на ночлег раздумали.
– Вон сарай какой-то, – махнул в дальний от дороги край поля Арпак. – Пойдём посмотрим, что там?
Это оказался большой общественный амбар, подготовленный к хранению сена. Его уже освободили от мусора, насыпавшегося с сухой травы прошлого года, окурили от насекомых, которые могли попортить доски сарая и сами запасы. Ещё пару-тройку недель, и забьют строение под крышу свежим сеном, скошенным с пойменных лугов, тянущихся вдоль реки. Зимой староста будет раздавать корм по количеству скота и по участию семьи в сенокосе.
Сейчас же амбар пустовал, что дало уставшим путникам возможность обрести кров на ночь.
– Осла я на улице не оставлю! – упрямо заявил Арпак, как только Элия объяснила спутнику, что это за строение. – Лучше я поутру за ним приберу, чем буду завтра на себе короба с припасами тащить.
– Да куда он за ночь денется? – возмутилась девушка, понимая, что ослиное амбре пусть и в просторном, но помещении, где она собирается ночевать, атмосферу не улучшит.
– Вдруг сведёт кто, а то и вовсе сожрут. Мало ли всякого отребья по округе шляется.
– Ты сейчас говоришь, как та злая тётка из деревни, где нас едва камнями не побили, – рассмеялась Элия.
– Ну и пусть. А ослик всё равно будет рядом со мной ночевать, – набычился парень.
Так и разошлись по углам: Арпак с ослом у дверей в сарай пристроились, а Элия уединилась в дальнем углу.
И приснился ей сон.
Интерлюдия вторая
– Ты прав, брат. Это вино лучше всего оттеняет вкус стейка из горного барашка, что ты притащил в подарок.
Тени двух мужчин, трапезничающих подле растопленного камина, метались по стенам вперемежку с отсветами жаркого пламени.
– Я тебе больше скажу: в человеческой ипостаси пищу вкушать намного приятнее. Вкусовые оттенки и ароматные нюансы, подчёркнутые приправами, ярче, – хохотнул тот, что принимал гостя.
– Согласен, брат, – последовал незамедлительный ответ. – Но первоначальная суть своего тоже требует: жажда охоты, горячая плоть жертвы и солёная кровь, стекающая по морде… Нам от этого не отречься.
Открыв глаза, Элия никак не могла понять: то ли сон продолжается, потому что ещё окружал её такой же мутный сумрак, как в том помещении, где мужчины, называющие себя драками, вкушали поздний ужин и пили вино, то ли она уже проснулась в сарае, куда с вечера забрела с Арпаком.
Сон… Какой странный. Кажется, что аромат пряностей, дополнявших вкус жареной баранины, ещё витал в воздухе, а жар от пламени, разгоревшегося в огромном камине, до румянца разогрел щёки. Что там было ещё? Тот, чьё имя Дарк, сказал, что он уже одарил избранницу зерном магии. О ней говорили. Жаль, что это всего лишь сон.
Да и как такому не присниться, если с первого мгновения, как пришла в себя в лачуге прибрежной, только о том и думала, как вернуться в горы и найти драков. Что бы ни делала, о чем бы ни говорила – постоянно помнила о цели, ради которой убежала из родного замка.
Хотела было вздохнуть привычно о несбыточности мечты, но вдруг мысль молнией разум осветила: «А вдруг не сон то был, а предвестник магический? Вдруг зерно, невесть как брошенное в меня драком, начало прорастать?»
Попав в монастырь, где тётка-хранительница библиотеки довольно быстро научила её читать и писать, Элия неожиданно для себя пристрастилась к чтению. Только не интересовали девочку пыльные фолианты, описывающие жизнь и подвиги святых во имя Наставника небесного. От теософских рассуждений и толкований одной фразы, сказанной кем-то сто лет назад, растянутых на двадцать страниц, её клонило в сон, начинала мучительно болеть голова и хотелось убежать куда-то подальше. Даже когда приходилось переписывать похожие друг на друга рукописи, юная послушница старалась не углубляться в их смысл.
Но были в библиотеке книги, которые и выбросить прежним хранителям жалко было, и читать такое казалось грешно. Прятались они на самые дальние и высокие полки, чтобы ни один проверяющий, даже случайно, увидеть их не смог. Отцы-контролирующие особо и не искали. А вот страдающая взаперти девочка-подросток, которой не хватало не только свежего воздуха, но и физической активности, облазила все стеллажи вдоль и поперёк. Опираясь на свой небольшой опыт, Элия уже поняла, что самые скучные тексты сокрыты в больших и толстых томах, с которых сдувают пылинки, а их обложки натирают специальным составом для пущей сохранности. Листая же тонкие, покрытые таким слоем пыли, что казались обёрнутыми в пушистый мех, книжечки, Элия узнала, что отважные рыцари существуют исключительно для того, чтобы совершать подвиги и отправляться в опасные путешествия ради одного взгляда прекрасной дамы, а разбойники всех мастей сплошь благородны и милосердны к своим жертвам, разговаривают с ними почтительно, ограбив, отпускают с добрыми пожеланиями. Правда, среди этого хлама девочке попадались и познавательные книги, написанные нормальным живым языком. Не заумным псевдонаучным и не слезливо-возвышенным, а таким, каким говорят живые люди.
Должно быть, именно это привлекло девочку и заставило прочитать их от корки до корки, а иные ещё и по нескольку раз. Жаль, что набралось подобных полезных книг в монастырской библиотеке всего-то четыре штуки. Зато какие! «Введение в магию» мэтра Туриуса, написанное легко запоминающимися куплетами; «О пользе размышлений и наблюдательности» Рундино Минойского, предлагающего полагаться не столько на слова советы дающего, сколько на дела его; «Верность слову» Ятуко Шози, считающего честность основой духовной чистоты и силы; «Радость бытия» философа Лака, призывающего избегать общения с людьми, носящими в сердце злобу, учиться радоваться каждой мелочи и почаще улыбаться. Были ещё две, но как ни старалась Элия разобрать строчки, расплывались они перед глазами, словно не желали отдавать свои знания.
Казалось, что за прошедшие годы забылись прочитанные наставления, но часто ловила себя девушка на нежелании слушать злые сплетни подруг о тех, кого рядом не было, да и врать она не любила, даже в мелочах. Значит, не только отложились в памяти, но и на характер повлияли те наставления великих учителей из пыльных книг.
А после сегодняшнего сна ещё и некоторые строчки «Введения в магию» вспомнились: «Твоё желанье – это ключ, воображенье – сила. Представь, как будет, захоти, получишь по охоте».
– Бессмыслица какая-то, – отмахнулась от всплывших не ко времени стихов девушка и начала собираться на выход.
Арпака вместе с ослом в сарае не было, как и следов их пребывания. Протиснувшись в узкую щель тяжёлых ворот, Элия увидела на траве, сияющей на солнце росой, тёмную дорожку. Путники прошли, капельки влаги или на землю упали, или в одежду впитались, и не осталось на стеблях и листьях украшений, которые подарила им заря.
Решив, что, скорее всего, парень повёл осла к реке, где они напьются, а хозяин ещё и умоется, баронесса решила подождать спутника у кустарника, разросшегося вдоль берега. Вдруг Арпак купаться надумает, а тут она к воде выйдет. Неудобно получится.
Скинула суму с мелочёвкой женской на землю, нашарила в ней гребень, из дому прихваченный, подавила невольный вздох – как там родители? – и принялась расплетать косу, чтобы собрать волосы заново. В путешествие девушка отправилась в мужской одежде, той, что из дома уходила, – так идти удобнее и вопросов меньше. Потому и шаперон на голове – под ним и лицо, и косу скрыть проще. Под шляпой, такой, как у Арпака, ничего не спрячешь.
Треск кустарника, тяжёлое дыхание и частый топот вывели Элию из задумчивости. Забросив косу за спину и пристав на мыски, девушка пыталась рассмотреть, что же происходит в зарослях.