Барин-Шабарин 3

Глава 18

Я неистово тренировался, на самом деле, соскучившись по тому спортивному комплексу, который с ранее с энтузиазмом строил.

Вот пусть все, кто хочет увидят меня таким: сильным, уверенным в себе. Безусловно, у меня сознание человека взрослого, живущего уже вторую жизнь. Между тем, не только сознание определяет характер и поведение человека. Да, я уже могу со многими эмоциями бороться и побеждать их. Понимаю, где хорошо, где плохо.

Однако, на меня также влияют все те гормоны, которые вырабатываются организмом. Все эти тестостероны, дофамины, серотонины… Эти гормоны так или иначе, но вырабатываются в молодом, пышущим жизнью организме, особенно после того, как тело перестало быть рыхлым, а стало приобретать черты спортивные и тренированные. Я не всегда успеваю замечать, когда тот же серотонин, гормон любви, начинает воздействовать на мои поступки.

Вот и сейчас, я поймал себя на мысли, что все эти подъёмы-перевороты, подтягивания, эффектное спрыгивание с перекладины, отработка с Петро новых приёмов с валянием по песку — всё это ради того, чтобы меня увидели или, скорее, чтобы увидела конкретная девушка. И все эти эмоции я могу заглушить, я могу их задвинуть куда подальше и стараться, чтобы они никогда не появлялись. Но стоит ли? Чего стоит наша жизнь, если не в ней нет любви, влюблённости, экстравагантных, необычных поступков? Не скажу, что нужно вести себя глупо, что свойственно зачастую влюбленным людям, но человек, не способный на поступок, во имя своих эмоций и женщины, которая вызывает все эти эмоции, наверное, не совсем правильный человек. Просто чувствую себя молодым, сильным, а также чуточку влюблённым — это прекрасно!

Тренировочные площадки находились рядом с тем теремом, который сейчас заменяет мне дом. Так что я мог надеяться на, что все, кто сейчас проживает в этом девяти комнатном жилище, увидят меня: с голым рельефным торсом, уверенным и сильным.

— Алёша, немедленно надень рубаху! Это неприлично! услышал я женский голос с крыльца дома.

Чей голос я меньше всего хотел бы сейчас услышать, тот и резал мои уши.

— Маменька, а не пошли бы вы еще поспать. Я так забочусь о вашем здоровье, что не стал вас будить по приезду, — сказал я, завуалированно посылая к чёрту свою мать-чертовку.

— Тесновато в этом доме. И ранее было… А нынче же… Сон так и не приходит, — сетовала маменька, будто я сейчас начну ее жалеть.

Хотелось бы ей сказать, что может поискать себе другой домик, и никто не плакать по этому случаю не станет, если она уйдет. Пока что никакой пользы в матери я не видел. Просил ее поехать в Одессу и закупить как можно больше платьев, но компания Эльзы маман, ведите ли не устроила. И не прогнать же ведьму! Мама, все-таки!

Самым нежелательным было бы то, что наши перепалки с мамой услышит Елизавета Дмитриевна, Это не будет воспринято примером хорошего поведения и правильного воспитания. Потому мама идёт к чёрту только в моих мыслях. Да, в принципе, не сказать, что сильно меня напрягает маменька. Обида на то, что она некогда собрала все деньги и укатила с любовником, развеялась. Слишком много других забот и тревог у меня появилась, финансовый вопрос также уже не стоит столь остро. Всё-таки проблемы с долгами почти решены. Оставалось лишь просто внести оставшуюся сумму, но я дожидался суда над Жебокрицким.

Что же касается моего соседа, который проиграл, то я прибыл в поместье еще и потому, чтобы перенаправить ту самую деревеньку в свое управление. Нужно озимые посеять, да ревизию провести. Я хотел похозяйничать в землях Жебокрицкого, присмотреться. Рассчитываю на то, что поместье, соседа, то, что останется от его земель, когда придется отдавать те территории, что были им присоединены незаконно, достанется мне. Может и не нужно тратиться на строительство нового дома? Хотя уже видно, что работа кипит и Мария Александровна выполняет обязательство построить не позднее чем за полтора года годный дом.

— Барин! Барин вернулся! — услышал я звонкий голосок Саломеи.

А, приятно, чёрт подери, когда тебя встречают столь радостными криками, в которых нельзя даже ощутить намёк на притворство и ложь. Да, и я рад встрече с Саломеей. Я вовсе рад оказаться здесь, дома!

— Саломея, готовь завтрак в беседке, если мои гости не будут против. Спроси у господина Алексеева! — дал я указание и пошёл к большой каде с водой, чтобы умыться.

Всё же у меня мало слуг. Вот сейчас надо было бы кого-нибудь послать в дом, чтобы принесли чистую одежду или же быстро распаковали все коробки, оставшиеся в карете, а и некому поручить. Нужно будет об этом подумать и озаботиться, всё-таки я сейчас человек более статусный, чем ещё полтора месяца назад, так мне нужно и соответствовать.

— Видел вас! А лихо вы драться умеете, господин Алексей Петрович Шабарин, личный помощник Якова Андреевича Фабра, губернатора Екатеринославской губернии… Возмутитель спокойствия Екатеринослава, — уже успевший одеться в парадную одежду, говорил мне Алексей Михайлович Алексеев, выходя из дома.

— Я поражён, с какой скоростью могут разлетаться новости. Дороги никудышные, много ухабов, после дождя так и определённо не проедешь, а слухи чудесным образом бегут впереди кареты, — говорил я, подходя ближе к гостю. — Я искренне рад вас видеть, всемерно мной уважаемый господин Алексеев. Вы правильно сделали, что решили остановиться в моём поместье. Нам определенно есть, о чём поговорить.

— Интригуете, Алексей Петрович, если позволите так к вам обращаться, — сказал Алексеев, выжидая, позволю ли я.

Отчего же было не позволить, и не только Алексееву, но и себе также по имени и отчеству обращаться к своему гостю. Это раньше, когда он в первый раз был в моём поместье, я понимал, что нахожусь несколько чуть ниже, может быть, на одну ступеньку в социальной лестницы, чем один из богатейших и виднейших дворян Екатеринославской губернии Алексей Михайлович Алексеев. Теперь же ситуация изменилась. И, то, как ко мне будут относиться, зависит только еще и от того, как я себя буду позиционировать и, что именно я буду делать.

Моё назначение помощником губернатора не может быть понятным для всех, так как полномочия подобной должности никем и никогда не определяются. Сегодня губернатор поручил одно, наделяя властью своего помощника, завтра он поручает иное, ограничивая эту власть. Моё нахождение рядом «с телом», с губернатором, который после смерти Кулагина должен принимать наиболее деятельное участие во всех экономических и финансовых вопросов губернии — это такой бонус, за который, наверняка, Алексеев хочет ухватиться. Недаром же он более недели оставался в поместье и дожидался моего возвращения.

— Могу я спросить у вас о здоровье вашей семьи, вашей супруги, вашей племянницы Елизаветы Дмитриевны? — спрашивал я, намекая на предмет своего внимания во всех этих перечислениях родственников Алексеева.

— Все милостью Божией. И это Лизонька и упрашивала меня дождаться вас, чтобы засвидетельствовать своё почтение и насладиться вашей компанией, — явно солгал мне Алексеев.

Но это не та ложь, которая преступна, это то лукавство, которое используется, дабы подтолкнуть к действиям и меня, и поставить перед фактом Лизоньку, что она, оказывается, просилась остаться в моем поместье. Я почти уверен, что Елизавета Дмитриевна ничего подобного не говорила.

Ну, посмотрим, стоит ли мне пробовать топить лёд в сердце Елизаветы, или же можно замахнуться уже на кого-то посерьёзнее. Что там в семьях ближайших губернаторов? Есть ли дочери на выданье?

Завтракали большой компанией в одной из беседок, изз тех, что были построены ещё для проведения бала.

Кстати, у меня появились конкретные идеи, что история с балом не такая уж и бессмысленная, даже с учётом немалых трат на его организацию. Всё-таки собрать в одном месте, да ещё в кулуарной атмосфере, на природе с неким ощущением единства, дворянскую элиту Екатеринославской губернии — это многого стоит. Нужно будет подумать, как сделать такие мероприятия постоянными. Время есть, сейчас собрать никого из дворян не получится, посевная, в вот в середине июня вполне может быть.

Моя мама сегодня была прям иконой благочестия и скромности. И глазки потупит под взглядом Алексеева, и умилительно посмотрит на Елизавету Дмитриевну, после на меня. И вся такая скромница и любезница! Почувствовала матушка, что сынок её наметил роднится с одним из знатнейших родов Екатеринославской губернии. Впрочем, меня это только забавляло.

Я же молчал. Нынешнее поведение Елизаветы Дмитриевны мне казалось слишком нетипичным для неё. Она вела себя покорно, прятала глаза, словом, вела себя даже не как скромница, а как та, которая совершила преступление и сейчас раскаивается. В обязательном порядке нужно будет с ней поговорить откровенно.

— И что же! — неловкую тишину нарушил Алексей Михайлович Алексеев. — Могу ли я поинтересоваться, Алексей Петрович, как вам удалось стать помощником губернатора и в каком вы ныне чине?

— Разоблачил преступность деяний вице-губернатора Кулагина, губернатор поставил меня исправлять всё то, что успел незаконного сотворить вице-губернатор, нынче покойный, — сказал я, а Алексеев состроил такое выражение лица, при котором не было сомнений — он связывает убийство Кулагина со мной.

Впрочем, этот разговор был не для дамских ушей, как и не для постороннего человека. Если наметится тенденция, что Алексеев в будущем сделается мне родственником, поговорить можно в некоторой степени даже откровенно, если же Елизавета Дмитриевна перейдёт в чужие руки, то смысла откровенничать с Алексеевым нет никакого.

Завтрак прошёл в несколько напряжённой атмосфере. Еще и Эльза ушла по выдуманному поводу. Да, она не уместна тут, и спасибо, что это понимает. Между тем, я не преминул упомянуть о своих немалых возможностях в сфере экономического обустройства губернии. Так что когда мы отправились с Алексеем Михайловичем на конфиденциальную беседу, а он набить трубку табаком, Алексеев был ко мне уже более благосклонен, видимо, рассчитывая, что может использовать моё положение и в своих целях.

Собирался дождь, кучевые облака неожиданно наполнили небо пышной серостью, потому находиться на свежем воздухе оставалось некомфортным. Прохлада августа уже начинала казаться больше холодом и не приносила никакого удовольствия, как это могло быть во время жаркого июля. Потому я и предложил пойти в дом и там, в столовой, поговорить.

Зайдя в терем, откупорив бутылку с французским вином, которую я по случаю прикупил в Екатеринославе, мы начали разговор.

— Алексей Михайлович, я уже недвусмысленно намекнул на то, что Елизавета Дмитриевна пришлась мне по душе. Но я не стану вести себя, словно влюблённый юнец, предпочитая подходить более серьёзно к делу выбора своей супруги, — сказал я.

Мы сидели за массивным столом, будто бы встарь, в допетровские времена. Атмосфера в терме была соответствующая, наверное, позапрошлому веку. И Алексеев, осматриваясь вокруг, намекал мне на то, что я живу будто бы в крестьянской хате. Думаю, что мой собеседник хочет показать мне, что я словно бы без кола и двора, а всё туда же, чуть ли не выставляя условия для своей женитьбы.

— А вы посещали строительство моего будущего дома? — предупреждая неловкие для меня вопросы Алексеева, спросил я. — Три этажа на двадцать три комнаты — сущий дворец строю!

Я говорил и мелкими глотками пил французское вино. Не был я в прошлой жизни почитателем подобных напитков, наверное, нечего и начинать. Я, признаться, лучше бы сейчас пива выпил. Нужно бы вообще узнать, как и кто тут пиво производит, пока что этот напиток я пил только в ресторане, где его и варили.

— Дом ещё построить надо! — резонно заметил Алексеев.

Не было у меня настроения для того, чтобы играть в словесные игры, плести кружева из фраз, наполненных недомолвками и намёками, потому предложил перейти к конкретному и откровенному разговору.

— У вас есть цель найти достойную партию для своей племянницы. У меня есть цель найти достойную супругу, которая была бы не помехой моим делам, но опорой и помощью во всём. Вместе с тем, без того, чтобы я нравился Елизавете Дмитриевне, помышлять о браке с ней, не стоит. Кроме прочего, как вероятному родственнику или просто другу, коим я вас хотел бы видеть в любом случае, я отдаю вам вот эти документы, — я протянул Алексееву три бумаги из архива Кулагина, где мой потенциальный родственничек выставлялся далеко не в лучшем свете.

Алексеев, ещё до того момента, как взять в руки бумагу, понял, что может быть написано на тех листах. Его настроение резко сменилось, на лице обозначился испуг. Всего-то это были свидетельства о том, что Алексеев сдал немалое количество зерна в губернские хранилища, которые, между тем, сгорели. И даже самый худший математик может сопоставить те объёмы, которые были сданы, якобы, губернии по установленным государством ценам, и что они не соответствуют тому, какой небольшой склад сгорел. Такого количества зерна в том помещении никак не могло поместиться. Явно дело было в махинациях.

— Вы начинаете наш разговор с угроз? — спросил Алексеев.

— Ни в коем разе, эти бумаги ваши и они никуда более не уйдут, — отвечал я.

Алексеев жевал желваками, несколько раз побуждался что-то сказать, но продолжал молчать.

— Будет вам, Алексей Михайлович. Одно скажу, что не делайте более этого. В иной раз бумаги могут оказаться не у меня, а у губернского жандарма, который манкирует своими обязанностями, но все же… — намекнул я Алексееву и подлил и себе и ему вина.

— Как вы видите нашу с вами коммерцию? — спросил Алексей Михайлович после продолжительной паузы, понадобившейся ему для окончательного взятия себя в руки.

Было видно, что он набрался сил, решил не показывать мне, сколь испуган наличием таких бумаг у меня. Не последовал и вопрос, откуда эта, словно бы небольшая неурядица, не заслуживающая никакого внимания, появилась у меня. Умный человек, не задает вопросов, на которые не получит ответов.

— В Екатеринославе создан Фонд Благочиния. Это моё детище, коим я намереваюсь распоряжаться во благо Отечества. Больница, обустройство производств в губернии и многое иное — вот на что пойдут деньги Фонда. Через него я предлагаю вам участвовать в тех проектах, которые вам покажутся наиболее выгодными. К примеру, я хотел бы с вами на паях на ваших землях открыть небольшой завод по производству тушёного мяса в банках, — сказал я, вновь доливая вино.

Главный вопрос о том, готов ли за меня отдать свою племянницу Алексеев я оставлял на потом. Сперва я почти откровенно рассказывал о планах создания промышленной базы Екатеринославской губернии, в которой, несомненно, я буду иметь свою немалую долю. Причём, я акцентировал внимание на том, что собираюсь делать всё законно, а покровительство губернатора позволит мне без лишних препонов и трудностей начинать любое предприятие.

— Вы поступаете, словно вице-губернатор, — удивлённо покачал головой Алексеев.

— Яков Андреевич Фабр наделил меня подобными полномочиями. Если я не ошибусь, и большая часть планов, что задуманы, осуществится, то недолог тот час, когда я могу стать и вице-губернатором, — сказал я, не будучи уверенным в своих словах.

На самом деле, мои цели меняются. Они, 0 как известно, при достижении, должны становиться все более амбициозными. Теперь я вижу: если по прошествии четырёх лет мне удастся сделать всё задуманное, и Екатеринославская губерния станет своего рода экономическим и производственным локомотивом всего региона, то почему бы не задуматься и над тем, чтобы работать уже на более высоком уровне?

Да, для того, чтобы выйти из огромной, но всё же песочницы, которой является Екатеринославская губерния, нужно проявить недюжинные способности, рвение, хитрость, а также обзавестись какими-нибудь знакомствами. Но ещё совсем недавно я находился и вовсе в маленькой, разорённой, погрязшей в долгах песочнице, и теперь моё поместье никоим образом нельзя считать убыточным. И это несмотря на то, что уборочная только начинается и еще ничего выращенного с земли не продано.

— Что случилось с Елизаветой Дмитриевной? — после долгого обсуждения возможных экономических проектов, частью из которых Алексеев действительно заинтересовался, спросил я.

— Кхе! Кхе! — Алексеев закашлялся, будто поперхнулся вином.

Подобная реакция меня ещё больше убедила, что что-то всё же произошло.

— Только прошу вас, не совершайте необдуманных поступков… — начал было говорить Алексей Михайлович, но вновь запнулся.

В голове пронеслись мысли, которые нарисовали картину, что Елизавета Дмитриевну чуть ли не изнасиловали, или же она сама натворила непоправимого.

— Елизавета Дмитриевна ещё девица? — грубо, даже оскорбительно спросил я.

— Да как вы! — было дело попытался возмутиться мой собеседник, но быстро взял себя в руки. — Впрочем, до вас могут дойти разные слухи, уж тем более, что вы нынче при таком положении в нашей губернии. Не смейте беспокоиться, Алексей Петрович, Лизонька девица. Но её дискредитировали.

— Рассказывайте! — потребовал я.

Я человек, у которого сознание будущего. В XXI веке редко найдёшь того мужчину, который принципиально женится на девушке, которая ещё не познала плоских утех. Время такое, когда секс становится менее сакральным явлением, опошленным, отсюда и это слово «секс». И, если бы дело было только в этом стечении обстоятельств, то для меня особых преград нет. Я уверен в себе, а прошлое… оно прошлое и есть. Важнее настоящее и будущее.

Но нынешнее время, несмотря на завуалированную межполовую пошлость, даже разврат, чего стоят только серальки, требует выполнения определённых правил. Прежде всего, если что-то и произошло, и девица перестала быть таковой, то этот факт нужно держать в строгом секрете, например, давать за девушку чуть большее приданное, покупая молчание будущих родственников.

Однако, если история выходит наружу, то здесь всё сложнее.

— Вы понимаете, что мне, в том числе и для продвижения по службе, определенно невозможно венчаться с особой, коя бы была опорочена? — говорил я, отринув серотонин и всякие иные гормоны. — Буду предельно откровенным с вами, у меня складывается ощущение, что промахнувшись в выборе зятя, вы решили посмотреть на иные партии, вторичные. Впрочем, прошу простить меня, Алексей Михайлович.

Действительно, разговор в таком тоне привёл бы только неотвратимому: к нашей ссоре. Алексеев рассказал, что произошло, наверняка, несколько всё-таки сглаживая углы. В принципе, честь девушки в данном случае является опороченной лишь до того момента, пока не найдётся тот, кто вызовет на дуэль ту тварь, которая позволила себе подобное сделать. Безусловно, Елизавета Дмитриевна сама пошла с ним, но…

Костяшки пальцев сложились в кулак.

— Как не вовремя! — прошипел я.

В моём достаточно плотном графике работы был запланирован визит в Севастополь, штаб Черноморского флота. Я хотел на фоне увиденного на Луганском заводе кое-что предложить флотским. Но сделать это предполагалось позже.

Фёдор Ивановича Фелькнера я не стал обнадёживать, Однако кое-какие мысли по кораблям у меня появилась. Вот и хотел это обсудить с адмиралом Лазаревым, который нынче является военным губернатором Севастополя. Но отправляться туда я думал не раньше, чем в самом начале октября.

— Вы передумали связывать свою судьбу с Лизонькой? — даже с некоторым вызовом спросил Алексеев, будто, если я сейчас я скажу «нет», он развернётся и уйдёт.

— Нет! — не менее решительно ответил я. — Но приданое в две деревни на границе Екатеринославской губернии меня не устраивает. Однако, сто тысяч рублей непременно серебром, с обязательством с моей стороны привлекать вас к наиболее выгодным проектам — это то, что я считаю справедливым.

— Однако же! — всплеснул руками Алексеев.

— Наши проекты принесут вам несравненно больше, чем эти сто тысяч рублей. Решайтесь! И, многое зависит от того, насколько благосклонна ко мне будет Елизавета Дмитриевна, — решительно сказал я, отставляя чуть в сторону пустой бокал с вином, показывая тем самым, что обсуждать эту тему более не намерен.

Мне ещё придётся вызывать на дуэль этого офицера, доморощенного Печорина, такую же скотину, как в нетленке Михаила Юрьевича Лермонтова. Герой, мать его, нашего времени! Но я не знал, что меня ждет… Что-то быстро расслабился и посчитал, что все идет по моему сценарию. К сожалению сценаристов еще много.

От автора:

Новинка про ВОВ от Гурова и Старого!

Я очнулся в 1945-м, и моя цель — нелюди, которых нацисты вырастили в подземных лабораториях Аненербе: https://author.today/work/432211