Барин-Шабарин 4

Глава 12

Его Императорское Величество Николай I был полон решимости и являл своим подданным пример уверенности и непоколебимости. Решение принято, одобрено Государственным Советом, так что отступать теперь нельзя. Да и когда это Николай Павлович изменял своим же решениям? И сегодня уже не обсуждалось, нужно ли это делать. Разговор шёл именно о том, как именно это сделать. Так что совещание состоялось в достаточно узком кругу.

А чего касалось решение русского самодержца? Так ведь плакался в письмах австрийский император — не может он, юнец, справиться с венграми, настолько разбушевавшимися, что кроме как военной силой их и не переубедить. Австрийцы даже пытались угрожать, случились и локальные столкновения, но все тщетно. А вводить армию на территорию, охваченную бунтом, опасно. Ведь не только венгры могли взбунтоваться в армии, но и солдаты славянского происхождения. Из кого тогда станет состоять армия? Не повернет ли она и вовсе на Вену?

— Военный министр, доложите о состоянии дел, как скоро наши войска войдут в Австрийскую империю для подавления мятежа венгров? — потребовал Николай Павлович.

Александр Иванович Чернышёв сконцентрировал в своих руках много власти. Чернышёв являлся Председателем Государственного Совета, возглавлял Комитет Министров, по сути, через министра внутренних дел Перовского он контролировал и Министерство внутренних дел. В том числе Александр Иванович был и военным министром. И то, что государь указывает именно на одну из должностей, не сулило теперь ничего хорошего для Чернышёва. Скорее всего, Его Императорское Величество чем-то раздосадован, недоволен деятельностью своего министра. Впрочем, причин для недовольства императора могло быть немало. Уже то, что Чернышёв не на шутку сцепился с Третьим Отделением и Корпусом жандармов, государя нервировало.

— Ещё до событий в Австрии, как только венгерские мятежники стали поднимать голову, мы перебросили к границам Австрии три дивизии… — начал докладывать министр Чернышёв.

Николай Павлович в своей манере демонстрировал исключительный интерес к теме — не сводил с докладывавшего внимательного взгляда, зачастую переспрашивал такие мелочи, что военный министр терялся и выдавал откровенно неточную информацию.

Ведь на самом деле никакой специальной переброски войск не было сделано. В приграничных районах с Османской империей постоянно дислоцировался более или менее серьёзный контингент русских войск. Просто эти дивизии по случаю выдвинулись из Одессы в сторону Молдавии но, скорее всего, если в ближайшее время не будет положительных ответов из Стамбула о том, что османы разрешают войти русским войскам на территорию юридически подконтрольных Стамбулу Молдавии и Валахии, эти три дивизии просто вернутся на квартиры.

Но… не мог же военный министр докладывать, что армия бездействует! Ведь ещё раньше, когда в Венгрии только назревал мятеж, от государя последовал приказ усилить меры и быть готовыми к разным сценариям развития событий.

— Стоит ли вам, господа, объяснять, насколько необходима нам дружба с австрийским престолом? — сказал Николай Павлович и окинул глазами собравшихся. — Незамедлительно обязаны мы выступить на помощь.

Естественно, никто не стал ничего уточнять. Участие России в подавлении венгерского мятежа было необходимо, как минимум, по двум причинам. Во-первых, в Европе стали забывать о том, что всё ещё существует Священный союз, направленный на поддержку европейских монархий. При этом Россия брала на себя главное обязательство по обеспечению устойчивого Европейского мира. И любые революционные брожения в Европе — это пощёчина прежде всего Российской империи. По крайней мере, именно так думал и ощущал русский государь.

Во-вторых, Николай Павлович уже всерьёз рассматривал вопрос расчленения Османской империи. О том, что некогда великое государство турков является «больным человеком Европы», говорилось не только в шутку или шепотом, об этом уж начали кричать в полный голос. Казалось, что Россия сильна как никогда. Русская армия не знала крупных поражений уже более века. И это осознание собственного величия и возможностей порождала мысли и у государя, и у его окружения такие: пора бы решить ряд очень важных для России внешнеполитических вопросов, главным из которых являлся контроль проливов и Константинополя.

Безусловно, сейчас турки проявляют максимальную лояльность к Российской империи, они ведь понимают, что не могут тягаться с русскими. Это Россия контролирует проливы, запрещая вход в Чёрное море любым военным кораблям нечерноморских держав. Торговля через проливы также идёт практически без какого-либо контроля со стороны Османской империи. Султан и его подданные могут лишь наблюдать за проплывающими мимо Стамбула кораблями и торговыми судами.

Но этого России становится мало. Потому венгерский поход — то решение, которое не могло теперь быть не принято. Австрия должна быть настолько благодарна России за то, что сохранит свою государственность (а в успехе русских войск никто не сомневался), что непременно выступит союзницей Российской империи в будущем дележе Османской державы.

Так что вступление русских войск Венгрию — это не какая-то прихоть русского государя. Это ещё и ход, имеющий целью ход следующий, задел на будущие свершения. Это понимала Австрия, которая не может не быть благодарной России за то, что русские солдаты будут проливать кровь на венгерской земле за интересы Габсбургов. Это понимали и османы, готовые сейчас идти на любые уступки России, чтобы только не стать добычей северного хищника. Впрочем, эти уступки уже исчерпывают себя.

— Воля моя такова! — провозглашал император после того, как заслушал доклад военного министра Александра Ивановича Чернышёва. — Непременно сей же час наладить работу военного ведомства. Через три-четыре месяца нашим силам быть готовыми вступить в Молдавию, Валахию и на венгерских мятежников. На нас Европа смотреть будет. Коли опозоримся, Россия величие своё утратит!

Естественно, Чернышёв взял под козырёк и был готов хоть прямо сейчас бежать и исполнять. Пусть здоровье и не позволяло столь уж резво это делать. Три недели назад Александр Иванович перенёс серьёзнейший приступ эпилепсии. Он тогда находился на грани жизни и смерти, а после, стараясь, чтобы никто не узнал ни о болезни, ни о последствиях приступа, под разными предлогами пропускал даже доклады у императора.

Александр Иванович Чернышёв посчитал, что если его недоброжелатели узнают о недуге, то обязательно начнут строить козни. Только-только наметилось политическое превосходство Чернышёва над начальником Третьего Отделения Орловым, и упускать этот момент он никоим образом не хотел.

— А что там за возня возникла в Екатеринославской губернии? — будто бы с ленцой спросил император Николай Павлович.

Но никто не заблуждался в том, что вопрос этот мог быть праздный.

— Позвольте, Ваше Императорское Величество? — буквально на несколько секунд Чернышёва опередил начальник Третьего Отделения граф Орлов.

Вот они, последствия болезни, сказываются. Не успел — реакция ухудшилась, а пока мысли пришли в порядок и созрело решение срочно доложить императору о происходящем в Екатеринославе, Александра Ивановича уже опередили.

— Вам и по должности соответствует! — государь не сильно скрывал своё негодование.

А всё из-за того, что Третье Отделение после ухода Бенкендорфа, по мнению императора, сильно снизило свою эффективность.

— Произошло убийство вице-губернатора Кулагина. Губернатор Екатеринославской губернии Андрей Яковлевич Фабр после смерти вице-губернатора осмелился изложить нелицеприятные сведения о преступности во всей губернии. Произошли аресты, выявлены три банды, две из которых — в Ростове. Нынче губернию очистили, — докладывал Орлов, при этом Чернышёв только сжимал костяшки пальцев в кулак.

Ведь сейчас наглым и безобразным образом Орлов приписывал себе чужие успехи. Именно Министерство внутренних дел занималось тем, что арестовывало явных преступников и брало под контроль неявных. И пусть подобное происходило без какого-либо вмешательства сверху, а некий активный полицмейстер Марницкий собственноручно занимался всем тем делом, причём, не без помощи и вовсе таинственного участника — помощника губернатора молодого Шабарина. Однако, если Марницкий — сотрудник министерства внутренних дел, то и заслуга должна идти непосредственно через это же Министерство, к Чернышёву. В этом Александр Иванович был свято уверен.

— А что, мы в Екатеринославской губернии могли бы производить и цемент? — поинтересовался император. — Мне пишут, что это несложный процесс, и всё для этого есть на местах.

И все молчали. В наиболее невыгодном свете предстал Орлов — стоя перед государем, он только что активно докладывал ему, а теперь же не знал, что и сказать. Никто ранее и не помышлял о том, что цемент вообще нужно производить в России. Да, был один заводчик, которого всячески английские лоббисты стращали, но того цемента, что приходил из Англии, худо-беднохватало. Дорого — это действительно так, но кто его вообще знает, сколько мог бы стоить цемент, начни его производить в России? Опять же, нужны какие-то специальные печи, которые могут строить только разве англичане, нужны какие-то полезные ископаемые… нет, в этом положительно никто из присутствующих не разбирался.

На самом деле между графом Бобринским и государем, пусть и нечасто, но имела место быть переписка. Николай Павлович и Бобринский были родственниками. И учитывая то, что с XVIII века в семье Романовых не было ни одного безупречного мужа, который бы не изменял своей жене, отношение к побочным линиям, к бастардам, не было столь уж негативным. Отец Бобринского был бастардом самой Екатерины Великой. И так случилось, что именно граф Бобринский являлся примером того помещика, каких император хотел бы видеть по всей России.

— Я изучу этот вопрос, Ваше Императорское Величество, — после продолжительной паузы сказал Чернышёв.

— Уж будьте добры, граф! А сие вам в помощь, — сказал государь, сделал знак своему адъютанту, и тот подал папку. — И взыщите деньги на то, завод наш должен стоять не позднее следующего года. В этих бумагах вы прочтёте ещё немало чего интересного.

На самом деле к этим бумагам приложил руку не только граф Бобринский, но и князь Воронцов. Им довелось встретиться в Ростове и заключить джентльменское соглашение.

Бобринский, начиная участвовать в финансовых проектах Екатеринославской губернии, в некотором роде пересёк ту черту, за которую ему заходить было прежде нельзя. Епархия Бобринского — это Киевщина, Черниговщина, Брянщина, даже Тульщина, но не Екатеринославская губерния. И тут уж без личной встречи и делового разговора было не обойтись.

Вот тогда Воронцов и ознакомился с бумагами, которые были составлены Шабариным, но привезены Бобринским. Если граф Алексей Алексеевич Бобринский считал эти проекты лишь экономическим ресурсом, то Воронцов рассмотрел в них ещё и удачный политический ход. Особенно привлекала Михаила Семёновича Воронцова записка, в которой очень подробно и красочно описывалась та ситуация, когда хотя бы на семь-восемь лет, вследствие, например, конфликта, прекратятся поставки из Англии. Он ясно увидел — при таком стечении обстоятельств, не столь уж маловероятном, России не выжить.

Многое из того, что было предложено в сей аналитической записке, было понятным и знакомым и графу, и князю. Но они не придавали этим факторам серьёзного значения. Да, цемент или рельсы возить из Англии — накладно. Не поэтому ли цена километра железной дороги — в неплохое поместье? Ну а что делать, если своих специалистов нет, и предприятия, на котором можно было бы заниматься производством рельс, тоже не имеется? Если бы стоял вопрос о том, чтобы строить целые тысячи километров железной дороги — вот тогда да, стоило было задуматься, но ведь строительство железных дорог в России только-только набирало обороты. Единственной серьезной железной дорогой сейчас являлась, если не считать Царскоселькую, Варшавская.

И так во многом. Получалось, что Российская империя просто не способна производить многие виды товаров без привлечения иностранцев. Разве это так уж страшно? Из записки становилось ясно — это может быть не только страшно, но и фатально. Россия проигрывает индустриальным странам. Сам император негодовал, когда узнал, что в России даже не перешли на капсюльные ружья, часть армии до сих пор вооружена кремниевыми. Процесс перевооружения был запущен, но он идёт ни шатко, ни валко. Кроме того, выяснилось, что в армии штуцеров практически нет, а их производство столь незначительное, что приходится идти на переговоры с бельгийцами о закупке у них этого нарезного оружия. В России же производятся старые образцы, да и тех мало. О новых пулях Минье и новых английских штуцерах только ещё читали, но отказывались думать о таком оружие всерьез.

В армии все ещё бытовало мнение, что штык молодец, а сабля умница. Сам Чернышов был большим любителем холодного оружия и считал, что на поле боя оно все ещё является главным аргументом для победы.

— Ещё, господа, револьверы… Мне только что прислали два таких пистоля. Отличное оружие, осечки — реже, чем в тех пистолетах, что приняты нами на вооружение, — сказал государь уже под завершение совещания.

— Смею заметить, Ваше Императорское Величество, что револьверы защищены английскими патентами, — поспешил заметить Чернышёв. — Они сложны в производстве, требуют патронов и жгут их без счета. Казна разорится.

Он даже развёл руками.

— Да, я знаю о том. Но партию в сто револьверов хотел бы заказать. А что до патентов… Наша привилегия должна БЫТЬ, если производитель обратится. Мне писали, что сие новая конструкция, отличная от английской и Кольта, — сказал император, резко встал и вышел.

Присутствующие только что пот со лба не сцеживали в корыто. Тяжелый у государя взгляд, да и слово пудовое. Как чего скажет, так словно гром гремит, пусть и сказано будет тихо.

Лиза проснулась в мягкой постели, потянулась, улыбнулась лучам солнца. Она обычно просыпалась рано, когда солнце еще только собиралось вступать в свои права. Но ночка была страстной, не до сна красавице было долго. Накануне Лизе прислали записку, в которой описывалось, что ее муж имел непристойную связь с Эльзой Шварцберг. Не знала раньше Лиза, что может быть такой ревнивой. Как она кричала! Но Алексей взял ее, кричащую, на руки и отнёс в спальню. Через некоторое время Лиза вновь захотела устроить скандал, но ее рот был занят поцелуями. И так еще дважды повторилось, пока молодая женщина с усталой глупой улыбкой на лице не уснула.

— И как он сейчас работать может? Или пошел со своими разбойниками тренироваться? — сама себя спрашивала Лиза, улыбаясь.

Девушка встала с кровати, усмехнулась тому, что чувствует себя обнаженной до удивления естественно, хотя ранее не позволяла даже наедине с собой быть обнаженной, если только не мылась, и подошла к окну — посмотрела прямо через занавеску. Так и есть… Ее муж опять кого-то валял по песку.

— Неугомонный! — сказала женщина с нотками восхищения, подходя уже к зеркалу в рост.

— А я хороша! — констатировала Лиза, крутясь и поворачиваясь так и эдак к зеркалу. — Скоро закончится тренировка, он придет мыться, а я…

Елизавета Дмитриевна Шабарина готовилась встречать своего мужа. Ночью она все-таки наговорила лишнего, ведь роман у ее мужа со вдовой хоть и был, но то еще до венчания. А какой мужчина станет беречь себя до свадьбы, как девица? Лиза чувствовала, что надо бы поправить положение. Ну а ничто так мужу не подымает… настроение, хотя и «это» тоже подымает, покраснев и заметив этот румянец в зеркале, подумала она, как готовая к исполнению супружеских обязанностей жена.

Ох, и злилась же Елизавета, что ее отдают Шабарину! То ей фамилия не нравилась, то статус мужа. Кто же он такой, в конце концов? Все же коллежский секретарь — не вершина женских грез, чтобы ее, Елизаветы Дмитриевны, муж имел такой чин. Но и показать недовольство Лиза не могла — и оттого жених казался ей всё гаже и никудышнее.

Но прошла свадьба. Такие гости были! Если бы Елизавета выходила замуж за Миклашевского, о котором в девичестве мечтала, то вряд ли за праздничным столом собрались бы, как на подбор, такие видные люди. Бывшей всегда не просто второй в доме опекуна, а почти что и приживалкой, Лизе теперь было важно и донельзя приятно, что на ее венчании присутствовали люди, которым кланялся и, казалось, всесильный дядя Алексей Михайлович Алексеев.

А потом брачная ночь… Лиза понимала, что Алексей — мужчина, а какой другой мог бы и не жалеть её вовсе, но… Ей было больно и даже неприятно. Прошла неделя, пошла вторая, а она всё не могла подпускать к себе супруга, пока он не настоял. И тогда она сперва плакала, умоляла остановиться, а потом… Пришли эмоции и страсть — и вот это молодой женщине понравилось. Вот и стала выискивать Елизавета теперь уже все хорошее в своем муже, стараясь не думать о плохом.

Так что не все так и плохо, как могло показаться сперва — а что-то и отменно хорошо. А степень свободы, что была дарована ей супругом, удивила Лизоньку. Она могла заниматься тем, чем желала, и решила стараться помогать мужу, правда, мало разбиралась в тех записях, что постоянно делал Алексей. Теперь она ждала каждого вечера, мысли возвращаясь к тому, как он будет целовать её на постели. Может быть, все не так плохо в ее жизни? А будет еще лучше, Лиза уже сама для себя так решила.