— Не пойму я тебя, государь, что ты хочешь от меня? — наконец спросил измождённый возрастом и невзгодами старец, в которого превратился Максим Грек к своим восьмидесяти трём годам. — Немощен я управлять храмом.
— На сколько я знаю, там пока нечем управлять. То, что строится, это, скорее, памятник, а не храм.
Санька посмотрел на Сильвестра.
— Да. Возведена центральная шатровая часть храма. А про отопление я не знаю…
— Почти, что под небом голубым, — усмехнулся Санька. — Пока денег не насобираете, буду давать из казны. Вам, нестяжателям много не надо. Щи да каша — пища ваша. Продержитесь и на государственном финансировании. Поставим всё же избу для служек и дьяков, чтобы не перемёрзли, бо в том, что строит Барма Постник, печи не предусмотрены, как я помню.
— Я под Макария не пойду, — упрямо буркнул монах. — Да и не даст он мне сан.
— Он не даст, так Константинопольский патриарх даст, — скривился Санька, и Сильвестр вздрогнул, так эта ухмылка была похожа на «кривляние» Ивана Васильевича.
— Как-кой Константино… пт… патриарх? — еле выговорил от волнения Грек.
— А не знаю. Кто сейчас там? — спросил Санька у Сильвестра.
Тот схватил ртом воздух.
— Дэ-дэ… Ди… Дионисий.
— Ну, вот… Дионисий, так Дионисий. Пошлём туда Сильвестра. Он обскажет всю ситуацию, что тут у нас твориться. Сильвестр может нагонять жути. По себе знаю. Он мне все нервы вымотал за двадцать дней пути. Думаю, тебя могут назначить сразу патриархом.
— Что вымотал? — переспросил Грек.
— Не заморачивайся. О другом думай. Готов стать первым Российским патриархом?
Старый человек, проведший в заточении почти тридцать лет, испуганно заморгал. Санька видел по его ауре, что ещё чуть-чуть и сердце его остановится и Санька подумал, что может зря он это затеял, этот преждевременный разговор. Отправил бы потихоньку Сильвестра, тот привёз назначение и объявили бы о нём всем. И Греку в том числе.
Александр усмехнулся. Тогда бы точно душа монаха не выдержала стресса. Санька попробовал как-то повлиять на работу сердца старца, но результата не почувствовал.
— Да ладно тебе, отче. Чего прежде времени переживать? Пока туда, пока обратно. Ещё дожить надо. Сумеешь ли?
— Типун тебе на язык, прости господи, — сказал будущий патриарх. — Что ж ты каркаешь?
Будущий патриарх, видимо от растерянности, «попутал берега».
— Прощаю в первый и последний раз, — сказал Александр, сурово сдвинув брови. — Спишем на неожиданность. Ещё хоть раз пожелаешь такого добра своему правителю, сразу укорочу на голову. Веришь? И не носить ей патриаршей… Как у них шапка называется?
— Митра, — прошептал Сильвестр.
— Во! Митры не носить ей. Твоей голове, если будешь лаяться. Даже, когда патриархом станешь.
Санька показал свой натруженный физическим трудом кулак. Он ведь и топор, и пилу, и рубанок держал по несколько часов в день, и канаты крутил, и кожи мял. Да и с рождения по лесу бегал, аки зверь дикий на четырёх лапах. Потому кулак у Саньки был огроменный.
— Остыл?
Грек кивнул.
— Запускаем проект?
— Чего?
— Латынь забыл? Тебя делаем патриархом, ты закручиваешь гайки.
— Эти, — просипел Грек и откашлялся. — Они не согласятся.
— А мы их и спрашивать не будем. Кто из них не согласится с твоим патриаршеством, всех под нож.
— Таки всех? Не побоишься назваться кровавым?
— Ты же говорил, что ничего ломать не будешь, — язвительно проговорил Сильвестр.
— А я и не ломаю. Я строю. Константинополь до сих пор не признал Русскую церковь. Это сколько веков уже? А так, у нас будет свой патриарх. Свой Московский патриархат.
— Дионисий не согласится, — утух Грек.
— Насколько мне известно, он много раз присылал просьбу о твоём освобождении. Я напишу ему, что готов выпустить тебя, только если он тебя сделает патриархом. Иначе наши священники сожгут тебя на костре. Могут ведь?
— Могут, — вздохнули одновременно и Сильвестр, и Грек.
— Ну вот…
— Запускаем проект?
— Запускаем проджект, — уверенно согласился Грек, вспомнив латынь.
— Ну, хорошо. Тогда собирайся и поехали. Со мной побудешь. Чтобы чего не случилось.
— Так, это… Нечего собирать. Всё своё ношу с собой.
— Ну, тогда поехали.
Венчание на царство состоялось через три дня по приезду «наследника» в Москву. Саньку посадили на жёсткую диету и на еженощные молебны с ежедневными причащениями. Сама процедура коронации прошла быстро. Сам митрополит Макарий отчитал молитву с просьбой укрепить царя духом истины и справедливости, а бояре осыпали царский трон золотыми монетами. Затем Макарий, под песнопения, возложил на Александра крест Животворящего Древа, шапку Мономаха и бармы. Правитель был помазан миром и получил благословение митрополита.
Выйдя из Успенского собора, прямо с крыльца новоиспечённый царь обратился к стоящему за квадратным оцеплением народу с короткой речью, во время которой провозгласил все воскресные дни официальными выходными. Ныне и присно, и вовеки веков!
Потом Адашев и Максим Грек отвели царя к Архангельскому собору, где тот помолился у могил «предков». У надгробья Ивана Васильевича, так и не ставшего «Грозным», он задержался, искренне сопереживая утрату.
Из Архангельского собора Саньку перевели в Грановитую палату, в которую поднялись по длинным ступеням, но не в зал приёмов, где он был, когда-то давно в своём времени, а прошли из сеней дальше по коридору и свернули налево.
— Жаль, государь, ты не видишь этого благолепия, — прошептал Адашев.
— Ничего, Алексей Фёдорович… Мне и так благостно, — ответил так же шёпотом Санька.
Санька «благолепие» видел в ещё более радужных красках.
Оказалось, что пока Санька «встречался» с предками Рюриков, гости переместились в Среднюю часть Грановитой палаты и сидели за столами. Столы, стоящие в три ряда по десять, и укрытые парчой и бархатом, были пусты, если не считать солонок, перечниц и блюд с мочёными яблоками, сливами и, судя по всему, тонко нарезанным холодным мясом. Санька всего не «разглядел» сразу.
Государевы стол и кресло стояли чуть в отдалении, а сразу перед ним находился стол знатнейших особ государства. За свой стол Александр, сначала сев самолично, попросил сесть только Макария, Адашева, Грека, Захарьина, Шуйского и Сильвестра.
Александр заранее приготовился к долгому застолью, но от вида сотен белоснежных лебедей с длинными шеями, павлинов с расправленными хвостами, при движении качающимися, как опахало, тысяч разных птиц: от перепелов до кур с петухами, и гор мясных и рыбных пирогов, кулебяк, и множества ещё всякой другой снеди, у Саньки вскоре закружилась голова.
Есть всё никто не заставлял. Да и не набрасывался никто на еду. Ели степенно, накладывая ломти мяса и рыбы на одно блюдо, поставленное для двоих едоков. Ложек и вилок не было даже на столе у царя, потому ели руками.
Кушанья приносили и уносили недоеденными и Санька подумал, что там их ожидает челядь рангом пожиже.
— Куда уносят блюда со столов? Вон, целого павлина от нас поволокли прочь.
— А ты откуда видишь? — удивился Адашев.
— Так из руки вырвали! — засмеялся Санька. — Ни кусочка не попробовал. Я только хвост и успел нащупать павлиний.
— Вернуть? — тихо спросил Адашев.
— Нет. Это я так спросил. Я уже сытый.
— Уносят в столовую избу там делят на порции и выносят из Кремля, отдают народу. А ты не спеши. Долго сидеть будем. Пока все под столом не окажутся.
— Да ты говорил.
— Ты чего не пьёшь ничего?
— Отравят боюсь, — пошутил Санька.
— Правильно боишься, но наливает мой виночерпий. Скажи, что хочешь?
— Хмельного не хочу. Смородина есть? Или брусника? И вода чтобы…
— Знаю. Вода варёная. Морсы охлаждённые. Я помню твои чудачества.
— Хорошо, что помнишь! Это очень важно. Все болезни оттуда…
— Я помню.
Удивительно, но митрополит Макарий встретил приезд Максима Грека спокойно и даже обнял его и поблагодарил.
— Спасибо, государь, что внял моим мольбам и снял с меня ношу тяжкую.
Оказалось, что Макарий много раз писал прошения и Елене Глинской, и царю Ивану, освободить монаха из узилища, но, кроме того, чтобы ослабить угнетение Грека в монастырях, добиться ничего не удалось.
За эти три дня Грек с Макарием договорились до того, что митрополит предложил монаху должность настоятеля Московского Симонова монастыря.
— В нём четыре года братия без настоятеля. Не принимают никого после Трифона. Там такие же нестяжатели, как и ты. Найдёте общий язык.
— Слышал я про ту братию. Не потому они настоятелей не принимают, что не алчут. Ну, да ничего… Мне Сильвеструшка поможет.
Сильвестр, как узнал о новом назначении Грека, так сразу пристал к Саньке, чтобы тот отпустил в монастырь «грехи отмаливать». Александр три дня помучил духовника и согласился.
И вот Максим Грек сидел за праздничным столом в одеянии архимандрита, а Сильвестр в монашеском облачении.
Со стороны смотрелось красиво. Адашев, Захарьин и Шуйский сидели, одетые в золото и кровавый бархат, по левую руку, а Макарий, Грек и Сильвестр, одетые в чёрное с золотом, по правую.
«Символичненько!» — подумалось Александру.
Часа через три, если судить по песочным часам, гости стали постепенно сползать под столы, на которых, к тому времени, уже стоял десерт: любимейшее Санькой сладкое желе на «рыбном клее», что он самолично придумал лить, всевозможные пирожки со сладкой начинкой, сбитни. Ну и меды, и вина. Кстати вина на пиру присутствовали с самого начала, и вина неплохие. Но царствовали на столах меды, конечно. Настоянные на разных ягодах, они давали разный вкус и аромат. Да и хмелили по-разному.
Санька и сам вздремнул пару раз, но в основном развлекался перелётами с места на место, исследуя новые возможности.
Оказалось, что материализоваться на новом месте можно было не полностью. То есть, тело вроде есть, и его видно, но словно в слабом контрасте. Интересно, что и предметы можно было брать в руки и как-то по-другому на них воздействовать. С этим вышел казус.
Слетал Санька в лесок, побродил там, взял небольшую палочку рассмотреть и, забыв про неё, вернулся за стол.
— Что это у тебя? — спросил тихо Адашев. — Где взял? В пироге?! Я их мерзавцев.
— Не горячись. То было у меня. Подобрал на площади.
Санька спрятал палочку за спину, чтобы не подумали, что он ворожит. Времена были тёмные. Не дай бог если назавтра непогода случится, или ещё какая дрянь, припишут его колдовству.
Из-за столов, кроме как под лавку, не вставали, и Санька дивился некоторым питухам. Кто-то уже несколько раз под стол слазил, что было видно по следам на золочёных кафтанах, а кто-то так и продолжал вливать в себя хмельное.
Хотя, нет… Из-за стола выходили в сени отлить лишнюю жидкость. Александр тоже выходил и, как и все, опорожнил мочевой пузырь в горшок, стоящий за ширмой.
«Надо бы продумать этот вопрос», — подумал Санька, вздыхая. — «На каждом новом месте приходиться начинать со строительства нормального туалета! Сколько я уже их построил?»
— Жениться тебе надо, — уже на следующий день «присел на уши» Данила Романович Захарьин.
— Есть кандидатуры? — спросил облачаясь с помощью кикиморок Алексндр.
— Есть, государь!
— Расскажешь, но потом.
Этот день был посвящен принятию английского подданного Ричарда Ченслера, ожидавшего царской аудиенции около года. Видимо Иван Васильевич проникся словами Саньки, что англичане жулики и воры, и проигнорировал прибытие в августе 1553 года в Архангельск английского корабля.
Правда гонец с сообщением о появлении иностранного купеческого судна в устье Северной Двины прибыл в Москву только в декабре, а вернулся в Архангельск в Январе. Ричард Ченслер приехал в Москву в марте. И тут такое горе…
Плохо ещё то, что иностранцам в России не разрешалось даже выходить с отведённого им двора. Потому Ченслер предстал перед Александром недовольный и раздражённый.
Это был узколицый рыжеволосый человек со светлым лицом, обрамлённым бородой и усами, переходящими в бороду. Почти прямые брови его нависали над светлыми глазами. Коротко остриженные волосы на голове образовывали небольшую лобную залысину.
Протанцевав перед Александром замысловатый танец, Ченслер взял из руки сопровождавшего его дворянина сложенный в несколько раз пергамент и попытался приблизиться к трону, но почти уткнулся в острия двух алебард.
Вперёд шагнул Адашев.
— Прочитай, Алексей Фёдорович.
— Так тут и читать нечего, — усмехнулся боярин. — Не нам писано, не нам и читать.
— Почему? — удивился Александр.
— Пусть сам читает, тогда поймёшь. Читай грамотку свою!
Англичанин развернул пергамент и начал читать по-английски:
«Люди созданы Богом для общения друг с другом, особенно же полезны сношения с людьми торговыми, которые странствуют по всей вселенной, переплывают моря и переходят пустыни, дабы доставлять в отдаленнейшие страны и государства предметы хорошие и полезные, которые, по благости Божией, находятся в их стране, и дабы обратно вывозить оттуда то, что они там полагают получить для пользы своей страны…»
— Это что? — Удивился Александр.
— Толмач! — крикнул Адашев.
— Не надо! Слова я понял… Но что это? Ты кто? — спросил он англичанина.
— Я посол английского короля! — ответил англичанин гордо.
— К кому?
— К царю Русии.
Александр повернул лицо к Адашеву.
— Кто это?
— Я не знаю, — сказал тот и пожал плечами.
Санька «посмотрел» на «посла» и вдруг понял, что он врёт. Почувствовал и увидел хаотичное и паническое движение мыслей. Сердцебиение у англичанина ускорилось, давление подскочило. Санька видел эти процессы воочию.
— Ты врёшь! — сказал Александр. — Зачем? Ты кто такой? Лазутчик? Хочешь на дыбу?
— Не хочу, — выдавил англичанин.
— Тогда рассказывай всё, как есть.
— Я купец. Зовут меня Ричард Ченслер. Мы плыли по северному пути в Китай.
— А есть северный путь в Китай? — удивился Александр.
— Нет там ни хрена, кроме льдов, — буркнул Адашев.
— Понятно! Ври дальше! — усмехнулся царь.
— На наших картах есть река, по которой можно пройти с северного моря до Китая. Через китайское озеро.
«Вроде не врёт», — подумал Санька.
— К вам попали случайно.
«Врёт!»
— Про то, что там наши земли не знали?
— Нет! Не знали!
— Врёшь! — просто сказал царь. — Снова врёшь! Пора, пора на дыбу! Там расскажешь всё. Кто с тобой, Ченслер?
— Второй капитан моего корабля, — буркнул тот.
— Как тебя зовут, второй капитан?
— Климент Адамс, сир.
— Сир… Царь… Ну, допустим… Станешь свидетелем, что мы не звери, а нормальные люди и пытать станем твоего «френда» только потому, что он крутится, как гюйс во время урагана. Чего проще не выдумывать небылицы, поднимая себе цену, а рассказать кто, куда и зачем вас послал? Это последний мой вопрос. Дальше с тобой будет говорить палач.
Для Александра стало понятно, что это банальная разведка с попыткой проникновения и налаживания первичных контактов на приграничных территориях и внедрение в ближний круг руководителей страны. Так, кажется, это называется в книжках про шпионов. Ему нравились английские авторы. Чувствовалось, что они знали про разведку не понаслышке.
«Английская аристократия, мать её. И тут без них не обходится ни одно дело», — подумал Санька.
— Я попытаюсь помочь тебе… Может зря ты идёшь таким дальним путём? Хочешь перехитрить всех? Думаешь, тут медведи одни живут? И управляют такой громадной страной, которая победила орду? И из себя идиотов не стройте! Не знали они, что здесь Россия! Слышь, Фёдорыч? А по-русски шпарят, как мы с тобой. Где русскую мову учили, послы?
— Год уже здесь, — выдавил перехватившим спазмом от страха горлом «посол». — Выучили.
— Русский язык за год?! — Александр рассмеялся. — Думаю, лет пять, не меньше, в своей Англии готовились.
Александру контакты с Англией нужны были ещё вчера, поэтому он и пытался ускорить процесс, ломая посольский этикет.
— Будешь говорить?
Англичанин молчал.
— На дыбу его! — приказал Санька. — А этот пусть смотрит. Как только захочет говорить, назад. Мы подождём с Алексей Фёдоровичем.
Кикиморки уволокли англичанина в подвал.
— Не круто ты с ним, государь?
— А кто он такой, ты знаешь? Вот и я не знаю. Сейчас узнаем!
Санька рассмеялся.