Беглый в Гаване 2

Глава 4

Время незаметно подошло к полуночи. За пределами мастерской всё погрузилось в плотную тишину — такая бывает только в тропиках, когда ветер засыпает, а ночь встаёт на стражу с хором сверчков и влажным запахом земли.

Внутри же мастерской мягко мерцал приглушённый свет от фонарей, подвешенных на потолочные части балок каркаса. Ремоты продолжали работать в полную силу, разбирая переднюю подвеску и осторожно отделяя рычаги, словно древние ювелиры, извлекающие артефакты из песка. Их движения были плавными, выверенными, почти медитативными.

Мы с генералом сидели в дальнем углу, в креслах, перетащенных с моей веранды. Между нами стоял перевёрнутый ящик из-под оборудования, он сейчас служил нам столиком. На нём стояла пузатая бутылка выдержанного рома, два толстостенных бокала и металлическая коробка с сигарами. Запах табака и дерева, ромовый букет и тёплый воздух с ароматом сушёных водорослей и пальмы, всё это складывалось в ощущение почти абсурдного уюта.

— Красивая, чёрт побери, работа, — сказал Филипп Иванович, глядя на то, как один из ботов бесшумно и уверенно поворачивал двигатель машины на подвесе, фиксируя балансировку маховика. — Ни тебе масла по щиколотку, ни стука молотка, ни мата… даже скучно как-то.

— Вот именно. Будто всё это делают не боты, а музыканты. — Я потянулся к рому и аккуратно плеснул в оба бокала. — За эту тишину, Филипп Иванович.

— За тишину, Костя, — отозвался он и чокнулся со мной.

Мы сделали по глотку. Генерал зажал сигару в пальцах, вдохнул аромат, но пока не зажигал.

— Скажи честно… — начал он, — ты зачем всё это делаешь? Машину деда, мастерскую, боты… Мы ведь с тобой оба знаем: жизнь такая, что никто не даст спокойно чинить ретро-тачки под пальмами. Обязательно вляпаемся. Или уже вляпались.

Я помолчал, слушая, как «Друг» через интерфейс отправляет только мне отчёт: «Окружение в радиусе 500 метров — чисто. Все „Мухи“ на позициях. „Птичка“ в пассивном наблюдении. Акустических и тепловых следов — нет».

— Наверное, — начал я, крутя бокал в руках, — это нужно мне самому. Не как проект, а как зацепка для души. Мы слишком многое делаем на автомате, по необходимости. Даже хорошее делаем — потому что надо. А тут… просто хотел собрать то, что развалилось. Не потому что нужно, а потому что могу. Наверное еще потому что хочу жену порадовать.

Генерал наконец закурил. Щёлкнул зажигалкой, затянулся, выпустил струю густого дыма, которая мгновенно смешалась с туманной дымкой над ромом.

— По-человечески понимаю. Сам иногда думаю: чего бы построить… не туннель под Ла-Маншем, а что-то простое. Дом, баню, и только потом вспоминаю, кто я и где. И отпускает.

— Тут разница в одном, — сказал я, — вы уже прошли почти всё. А я ещё только иду в этой жизни, и не хочу потерять хоть что-то настоящее на этом пути.

Мы замолчали. Боты тем временем почти завершили разборку. Один из них неспешно протирал поверхности спиртовым составом, второй уже начал раскладывать детали по секторам хранения и судя по движению, анализировал геометрию деформированных элементов.

Из интерфейса «Друг» подал в сознание краткий отчёт:

«Режим скрытого наблюдения активен. Все подкасы под контролем. В случае вторжения — немедленное оповещение.»

Генерал откинулся в кресле, выпустил кольцо дыма и вдруг сказал негромко:

— Странное чувство, Костя. Будто мы в каком-то будущем…

Я хмыкнул:

— А может, это просто единственное настоящее, которое получилось сохранить?

Мы сидели в этой тишине ещё долго. Иногда поднимали бокалы, иногда просто молчали. За нас говорили лишь тени от работающих ботов и треск табака в сигаре. И, может быть, именно в эту ночь — среди водорослей, ботов и машинного железа — мы оба на мгновение поверили, что всё не зря.

Ночь в мастерской закончилась не внезапно, а как-то мягко. Костя заснул прямо в кресле, в той же позе, с полупустым бокалом в руке. На груди был тонуий клетчатый плед, аккуратно наброшенный Измайловым перед тем, как тот тихо вышел из мастерской. Всё было по-мужски просто, без красивых слов и сантиментов, но с той заботой, которую не нужно ни кому объяснять.

Боты замерли заранее — сигнал от «Птички» поступил, как только на террасе касы Инна открыла дверь. По протоколу они тут же свернулись в беспорядочные кучи: один вжался в стену среди свёртков ткани, друго вообще застыл, будто так и должно было быть.

Инна вошла в автомастерскую осторожно, без стука как кошка. Шаги её были неслышны на песке, занесённом ветром на бетонный пол. Она приподняла край брезента висевшего на проходе, зарылась взглядом в полумрак… и сразу поняла всё.

Её муж спал. Уставший, растрёпанный, но довольный. Вокруг — аккуратно сложенные детали автомобиля, обшитые стены, свежий запах древесины и йода. Вся крыша была уже на месте — плотно собранные пальмовые листья, выцветшие после обработки, казались искусственными. По углам — закреплённые полки под оборудование и разные детали, подведённые кабели питания, вентиляционные щели.

Жена Кости остановилась и долго смотрела. Улыбнулась, как-то особенно — благодарно, с тем теплом, которое бывает только у тех, кто по-настоящему любит. Коснулась краем пледа плеча Кости, но не стала будить. Вместо этого направилась к дальнему ящику, где стояла маленькая походная плитка на керосине и турка.

Минуты спустя по мастерской уже поплыл бодрящий аромат свежесваренного кофе. Чёрного, крепкого, как ночь, в которой ее муж работал ради ее мечты. Она аккуратно налила первую чашку, присела рядом на другой ящик, поднесла её к лицу — и в этот момент Костя открыл глаза.

— Доброе утро, — прошептала она, — герой труда и романтики.

Костя улыбнулся, не сразу осознав, где он.

— Ты как здесь?..

— Искала тебя. А нашла — вот это, — она обвела рукой мастерскую. — И, кажется, совсем по-новому узнала тебя.

Он сел, подтянул плед, взял чашку. Сделал глоток и с облегчением выдохнул.

— Вот теперь точно — утро.

В мастерской снова наступила тишина, но уже иная. Тёплая, семейная. Тишина для двоих…

Утро окончательно вошло в свои права. Сад наполнялся светом, лениво стрекотали цикады, а ветер с моря доносил свежесть и едва уловимый запах соли. На широкой террасе перед касой стол был уже накрыт: тарелки с тёплыми тостами, миска с гуавовым вареньем, чашки кофе, сок из маракуйи. Всё было просто и по-домашнему. как мы и любили.

Инна сидела боком к морю, волосы её были ещё влажные после душа, лицо — спокойное, почти умиротворённое, я напротив, с всё ещё лёгкой усталостью на лице, но с видом человека, сделавшего важное дело. Жена смазывала тост маслом и поглядывала на меня с особой благодарностью.

— Ты хоть выспался? — спросила Инна, откусывая от манго.

— Как младенец… в кресле… в мастерской… под звуки воображаемых сверчков из вентиляционной решётки.

Они рассмеялись.

В этот момент со стороны ворот послышались знакомые шаги. Измайлов шел в белой рубашке, но с привычной папкой в руках и сигарой во рту. Он махнул рукой:

— Не спешите вставать, завтракать можно и под хорошие новости!

Я поднял брови, встал и пододвинул генералу стул.

— Что-то срочное?

— Не срочное. Но, скажем так, приятное. Особенно для кое кого из присутствующих.

Измайлов вынул из папки сложенный вдвое телекс с отметкой «Москва». Повертел его в пальцах и, подмигнув Инне, протянул лист.

— Только не урони чашку, дочка.

Инна взяла листок и начала читать. Сначала быстро, потом медленно… Губы дрогнули. Взгляд застыл.

— Это… спектакль. Мамин… — Она подняла на меня глаза, в которых уже блестели слёзы. — Ты же… ты же тогда сделал ту запись…

Я кивнул:

— Смонтировал душа моя, а потом мы передали ее Филиппу Ивановичу, он обещал передать ее в Москву. Видимо, понравилось.

Генерал уселся за стол и налил себе кофе.

— Не просто понравилось. Там, видишь, даже подпись главреда. Хотят запустить в эфир на следующей неделе. В рамках программы «Наследие сцены».

Инна закрыла лицо ладонями. Плечи затряслись. Несколько мгновений она молчала, потом, убрав руки, тихо произнесла:

— Спасибо вам…

Я взял её ладонь и сжал. Измайлов отвернулся, делая вид, что рассматривает дерево папайи.

— Так что… — проговорил он спустя паузу, — если мама будет смотреть… пусть знает, что её помнят. Что её голос снова прозвучит на весь Союз, по телевизору, для миллионов.

Инна кивнула, всё ещё не доверяя своему голосу.

— А ты, Константин, — добавил генерал, — сейчас дкчшн займись мотором своей красавицы!

Мы снова рассмеялись, уже все втроем. Солнце поднималось выше, утро продолжалось…

Через несколько дней после нашего экспрессивного разговора с генералом о «Гавиоте», я поздним вечером, в его кабинете молча передал Филлипу Ивановичу коммуникатор, щёлкнул по нужной вкладке и вывел голограммой изображение с «Гавиотой» у берегов Хувентуда. Вторая вкладка — тактическая карта: в трёхстах милях — ударная авианосная группа ВМС США, во главе которой авианосец «Энтерпрайз», крейсера «Техас» и «Миссиссиппи», два эсминца, фрегат, подлодка и пара судов снабжения.

— Это после стрельб наших МРК. Якобы «наблюдение», — сказал я.

— М-м-м… оперативно подогнали, — буркнул Измайлов, щёлкая зажигалкой. — И что ты предлагаешь, Костя? Не просто так же ты пришел.

Я открыл следующую вкладку: «Расшифровка протокола. Гриф: секретно/анализ ИИ „Друг“.»

— Удалось вскрыть протокол управления палубным вооружением с дистанционной загрузкой полётного задания. И «Гавиота» — в точке, где катера тренировались. И стоит на якоре. Совпадение?

Измайлов наклонился вперёд.

— То есть они могут «случайно» её потопить и сказать, что это была ошибка наведения?

Я кивнул:

— А можем и мы. Пуск с эсминца… в условиях надвигающегося шторма, когда волна может в любой момент закрыть радиогоризонт, система наведения сбоит, и ракета «уходит в сторону». Прямо в борт этой вшивой консервной банки.

Измайлов откинулся на спинку стула и долго молчал. Потом сказал глухо:

— Вроде все красиво… Был бы я лет на двадцать моложе…

— То вы бы не сидели за этим столом, и не несли на своих плечах ответственность Филипп Иванович. Так что, как скажите так и будет!

— Да и хрен с ним — давай парень!

— Тогда ждем пока авианосная группа пройдет еще хотя бы сто миль, чтобы «Гарпун» смог достать нашу головную боль…

На голограмме высветилось сообщение от «Помощника»:

— Цель — «Гавиота». На якоре. Состояние — неподвижна. Метеоусловия ухудшаются.

Ожидается волна 5 баллов. Назначенная пусковая установка в 61 миле.

Дистанционный пуск возможен.

Запуск — через 1,7 минут по команде.

Я медленно закрыл коммуникатор. На губах играла тень ухмылки.

Если спросят — просто шальная ракета. Учения, понимаете.

Нет «Гавиоты» — нет проблемы.