Божья искра

I

Раннее теплое лето. Солнечно, но все еще чувствуется весенняя свежесть. Светло-зеленая, недавно родившаяся листва радует глаз и всякого успокаивает: лето еще только началось. Все еще успеется, и все будет. Все будет хорошо!

Примерно так думал Иван Алексеевич Лесин, примерно то же самое ощущали его попутчики – пассажиры экспресса, со скоростью триста километров в час несущего их всех в Калугу.

В Калугу вело Ивана Алексеевича дело. Без преувеличения, дело государственной важности. Радость того, что дело это доверили именно ему, омрачала лишь трудность поставленной перед ним задачи. Но Лесин был еще молод, совсем недавно ему стукнуло тридцать три, а потому вера в собственные силы была у него крепка, позволяя в этот солнечный день искренне радоваться настоящему.

Десятки раз Иван Алексеевич с удовольствием и в деталях вспоминал события, предшествовавшие его поездке. Сам Первый, как в администрации президента называли руководителя страны, вызвал к себе Лесина, по-дружески и с улыбкой пожал ему руку, упомянул о его, Лесина, немалых заслугах и только после этого перешел к делу.

Ивану Алексеевичу льстило, что президент, кого он считал, пожалуй, самым мудрым и почтенным из всех известных ему людей, изложил суть дела очень подробно. Посвятил в тайны и замыслы, которые Лесину по своей должности знать было еще не положено.

Все это не только поднимало Ивана Алексеевича в своих глазах, но и сулило ему скорое повышение по службе: министр, руководитель агентства, губернатор… Ведь людей, которым бы Президент доверял, было мало и с каждым следующим годом его правления становилось все меньше.

Оставалось лишь выполнить это поручение, ни в коем случае не подвести.

Из уст президента Иван Алексеевич узнал, что аналитики Генштаба с вероятностью девяносто три процента предсказывали начало третьей мировой войны в ближайшие десять лет.

Еще лет двадцать или тридцать назад к подобным прогнозам никто бы не отнесся серьезно: все-таки ядерное оружие эффективно удерживало горячие империалистические головы от подобных авантюр. Но очень многое изменилось с изобретением вакцины, защищающей человека от радиации. Тогда стало ясно, что последствия ядерного заражения уже не столь страшны, как представлялось ранее. Таким образом, страх исчез, а желание переделить мир в свою пользу никуда не исчезло.

Двумя центрами мирового противостояния должны были стать Китай и Соединенные Штаты. Посредством торговли и инвестиций распространив свое влияние по всему миру, Поднебесная открыто заявила о начале новой эры мирового развития – китайской. Соединенные Штаты, все еще удерживающие технологическое лидерство, были с тем не согласны с новым положением дел и готовились к последнему бою: искали новых союзников, усиленно вооружали старых.

Аналитики Генштаба склонялись к тому, что, вероятнее всего, Россия выступит на стороне Китая и что решающую роль в грядущей войне будут играть боевые роботы, или сокращенно – боеробы. Недавние события в Северной Африке показали их высокую эффективность в городских боях: быстрые, точные, исключительно живучие.

На тот день боевые роботы все еще представляли экспериментальное оружие. Действуя самостоятельно, они нередко путали мирных жителей с военными, плохо взаимодействовали друг с другом и не умели принимать сложные решения. Когда же ими управляли удаленно, резко снижалась скорость реакции, возникал риск потери или перехвата управляющего сигнала.

За пять лет до описанных событий Россия была безоговорочным лидером роботостроения. Добиться таких успехов далеко не самой сильной в экономическом плане державе помог незаурядный талант Петра Леонидовича Калабина – жемчужины отечественной науки, обладателя дюжины государственных наград и нескольких сотен патентов в различных областях. Калабинские роботы уже трудились на металлургических заводах, на угольных шахтах и разрезах, убирали городские улицы, попутно давая туристам справочную информацию о городе.

Однако примерно пять лет назад что-то пошло не так. Калабин оставил вдруг кибернетику и роботостроение, ушел из института и скрылся от общества в Калужской области – в своей научно-производственной лаборатории, по размеру сопоставимой с небольшим машиностроительным заводом.

Однако с наукой Петр Леонидович не распрощался. За эти годы Калабин зарегистрировал больше двух сотен патентов на изобретения, большую часть которых выгодно продал и сколотил тем самым немалое состояние. Заработанные им капиталы оказывались на фондовой бирже, посредством спекуляций в разы увеличивались, а полученная таким образом прибыль использовалась для финансирования новых исследований и разработок.

С патриотической точки зрения самым прискорбным в этой истории был характер новых калабинских изобретений – антивирусные технологии, лампы дневного света, генетически модифицированные семена, сверхпрочные резиновые смеси для автомобильных покрышек… Несомненно, эти маленькие победы позитивно сказывались на экономике страны, однако принимая в расчет инженерный гений Петра Леонидовича, все это выглядело как зарывание его таланта в землю, непозволительное в глазах Родины расточительство.

Складывалось впечатление, будто Калабин хочет всем доказать, что способен на изобретения и открытия во всех областях и что человек науки тоже может быть очень богатым.

Все эти годы в Кремле смотрели на калабинские причуды сквозь пальцы. Полагали, что поиграется, да перестанет и возьмется наконец за ум. Этого не случилось, а потому к нему были направлены посланцы: бывшие коллеги, чиновники и даже артисты, призывающие его вернуться к серьезной науке. Калабин по-русски отправлял их куда подальше, а когда на него попробовали надавить, не на шутку взбесился, заявив, что хоть сейчас готов покончить с жизнью и тогда от него вообще никакого толку не будет.

Теперь попытать счастья предстояло Лесину.

Иван Алексеевич знал, почему выбор пал на него. Еще в бытность работы в Министерстве образования, лет около семи назад, Лесин встречался с Калабиным в Сколковском центре – на международной выставке, посвященной последним достижениям робототехники.

Иван Алексеевич хорошо помнил ту встречу, помнил горящие глаза Калабина, увлеченно рассказывающего ему о том, как работает сконструированный им робот, какие возможности он открывает и что в нем обязательно нужно доработать. Все эти рассказы очаровали тогда еще по-юношески романтичного Ивана Алексеевича, он жадно расспрашивал ученого о роботах и перспективах их применения, и в тот же день Калабин пригласил Лесина к себе в лабораторию.

За два дня общения эти двое очень понравились друг другу. После Калабин хвалил Ивана Алексеевича за любознательность и острый ум. Будучи услышанной министром, эта похвала дала новый толчок к продвижению Лесина по карьерной лестнице, который, без всяких сомнений, вполне заслуживал повышения. Тем не менее многие считали, что именно Калабин был причиной быстрого успеха Лесина на административно-бюрократическом поприще.

Как это нередко случается у известных и влиятельных людей, после этой встречи они регулярно поддерживали общение. Правда, в последние годы, в силу затворничества Калабина, оно стало совсем редким.

– Только с праздниками друг друга и поздравляли, – непроизвольно промолвил Иван Алексеевич.

– Что вы сказали? – отозвалась незаурядной внешности брюнетка, сидящая напротив Лесина.

Он давно заметил, что брюнетка внимательно и с интересом наблюдает за ним. В какой-то момент Лесин даже думал заговорить с ней первым, и он так бы и сделал, если бы мысли о роботах, президенте и Калабине не поглотили его внимание.

– Задумался о том, что мы, люди, непозволительно мало общаемся с теми, кто нам нравится, – улыбнулся он своей мягкой лучезарной улыбкой. – Вы так не считаете?

– Согласна! Все время бежим куда-то, спешим.

– И верно! Меня зовут Иван.

Он протянул ей руку, давая начало знакомству, а с ним – и новой интрижке.

Лесин был охоч до любовных утех, длительными отношениями себя не обременял и полагал, что в жизни настоящего мужчины женщин должно быть много. На этот раз добыча сама шла к нему в руки, и Иван Алексеевич не мог найти причин, почему он должен от нее отказаться.

– А знаете что, Наталья?!. – произнес Лесин, когда поезд уже был на платформе калужского вокзала. – Вы мне очень понравились, а я здесь проездом, может, никогда больше сюда не приеду. Давайте с вами пообедаем! Прямо сейчас вот, с поезда сойдем и вкусно пообедаем. Согласны?

– Если вкусно, то согласна!

– Великолепно! Мне говорили, что в местном «Хилтоне» есть просто шикарное заведение. Подают таких устриц, каких и на Елисейских полях не отведаешь. Идемте!

Иван Алексеевич подал ей руку, и они встали со своих мест.

Обед в ресторане «Хилтона» ожидаемо закончился в номере Ивана Алексеевича в этом же отеле. Через четыре часа он уже расслаблено лежал в огромной кровати и обнимал стройное тело своей новой знакомой.

– Ты всегда получаешь, чего хочешь? – приподнявшись, спросила брюнетка.

Лесин видел, что быстрота развития отношений сильно смущала девушку.

– Нет. Конечно, не всегда, – с напускной серьезностью соврал Иван Алексеевич, который полагал, что добивался всего, чего хотел, так часто, что вполне мог бы ответить «всегда».

– Не всегда? Да ладно!

Наконец поняв, что от него хочет услышать девушка, он исправился:

– Ну, я же не Господь Бог. Иногда и осечки выходят… Изредка.

– Ты похож на моего отца.

– Правда? – с усмешкой спросил Иван Алексеевич, польщенный таким сравнением. Ведь для многих девушек их отцы – такие, какие они им запомнились в подростковом возрасте, – становятся идеалом мужчины.

– Да. Чего ты смеешься?! Он был таким же… баловнем судьбы, что ли. Все женщины были его, все у него получалось, деньги как будто сами к нему шли… А он вроде как не особо и упирался для всего этого.

– Нет, милая, это если и про меня, то лишь в малой части, – не согласился Лесин. – Я из тех, кто всего добивается своими руками… точнее, своей головой. Вот была бы у меня такая же сногсшибательная внешность, как у тебя…

Иван Алексеевич не договорил и, готовый вновь увлечься лежащим рядом с ним телом, повернулся к своей новой знакомой.

II

В течение многих веков в провинциальной чиновничьей среде было принято любезно встречать и чествовать приезжающий в их «владения» высокий чин, пусть даже этот чин там находится лишь проездом.

Приезд Ивана Алексеевича не стал из этого правила исключением. Правда, местная администрация слегка оплошала, перепутав день прибытия Лесина. Именно эта оплошность позволила ему провести вчерашний вечер в компании молодой привлекательной дамы, а не в обществе дряхлеющей региональной номенклатуры.

Дабы загладить свою вину, посланцы из областной администрации все утро караулили Лесина в помпезном фойе «Хилтона». Стоило Лесину выйти из лифта, как трое чиновников в светло-серых костюмах с широкими улыбками рванулись ему навстречу.

– Иван Алексеевич!

– Очень рады!

– Что же вы, так сказать, инкогнито к нам пожаловали?

– Не сочтите за дерзость предложить вам воспользоваться нашим транспортом!

– Василий Анатольевич очень просил вас о встрече! Личной, сугубо личной!

На секунду Лесин засомневался, не воспользоваться ли ему премиальным «Фантомом» калужской сборки, но быстро одумался. Он хорошо знал, что такие маленькие бесплатные услуги могут весьма негативно потом сказаться на чиновничьей карьере. Другое дело – встретиться с губернатором. По рангу главы регионов почитались чуть ниже федеральных министров, а потому такие связи могли быть полезны и самому Лесину.

– Господа, я здесь очень занят буду. Хотя, конечно, от удовольствия встретиться с Василием Анатольевичем отказаться не могу. Пусть он свяжется со мной по приоритетному каналу. Передадите?

– Конечно передадим, Иван Алексеевич! Немедленно передадим! Прямо сейчас же и передадим!

– А как же насчет транспорта? – продолжал настаивать другой чиновник. – В самом лучшем виде! Доставит, куда пожелаете, только скажите!

– За хлопоты спасибо, господа! Транспортный вопрос у меня уже решен.

Маша, миловидная и очень расторопная помощница Ивана Алексеевича, заранее заказала ему роботизированное такси премиум-класса. «Фантому» оно было не ровня, зато без компрометации и суеты.

– А вот и он! – сказал один из чиновников, а из кармана Лесина раздался протяжный звонок, сигнализирующий о вызове по защищенному каналу. – Ответьте, пожалуйста, Иван Алексеевич! Это губернатор!

Лесин достал из кармана коммуникационные очки («комочки» или «комки», как называла их молодежь) и сделал два шага в сторону, дабы кружащие около него мужчины, вспомнив о субординации, отошли в сторону и дали ему поговорить с губернатором приватно.

Разговор получился коротким. Представший перед глазами Ивана Алексеевича губернатор не стал долго любезничать и сразу предложил встречу. Человек старого закала, он никак не мог свыкнуться с новомодными технологиями: виртуальными переговорными, «комочками», машинами без водителя. Лесин не возражал, хотя к новшествам относился неплохо.

«Все же при реальном общении человека чувствуешь лучше, – сказал он себе и нырнул в салон автомобиля, дверь которого учтиво перед ним распахнули. – Главное, чтобы без водки».

Губернатор встретил его в уютном банкетном зале с единственным обеденным столом на шесть человек. Лебезивших перед Лесиным служащих он властно отправил «исполнять свои обязанности»: не по чину им было присутствовать на том раннем обеде.

– Ну что, с каким вопросом ты, Иван Алексеевич, в нашу деревню пожаловал? – по-простому спросил губернатор, садясь за стол.

Он был почти вдвое старше Лесина и мог без особого риска называть его на «ты». Так он, по крайней мере, полагал. Иван Алексеевич неспешно взял со стола салфетку и, боясь испачкать сорочку, аккуратно заправил салфетку за воротник.

– Да вы, верно, уж и сами догадались, – сказал после паузы он.

– Из-за японского демарша, что ли? – не угадал с первого раза губернатор, предполагая, что визит Ивана Алексеевича связан со скандальным отказом японских инвесторов от участия в авиастроительном проекте. – Нет? Значит, из-за Калабина?

– В точку!

Калужский губернатор прекрасно знал свои слабые места. Область была одним из лидеров экономического роста страны, причем роста ценного – высокотехнологичного. В регионе не было проблем, за которые его могли бы пожурить или тем более наказать. Практически не было.

– Василий Анатольевич, скажите мне, вы же у себя на территории все как свои пять пальцев знаете, – польстил для затравки Лесин, – что вдруг стряслось с Калабиным? Я ж его лично хорошо знал. Помню, как глаза его горели, когда он мне о киборгах своих рассказывал. А тут взял так…

– Эх, Петька наш, Петька, – тяжело вздохнул губернатор, отодвинул тарелку с супом и облокотился на ручку резного, под старину кресла.

Будучи в годах, Василий Анатольевич, совсем не выглядел старым. Большой, широкоплечий, энергичный – казалось, что седина на его голове появилась преждевременно.

– Ты знаешь, – подумав немного, продолжил губернатор, – грех мне на самом деле на него жаловаться. Налогов уйму платит, слава об области на весь мир… Теперь все знают, что такое Калуга! – довольно хохотнул он. – Вот только встречаться, поросенок, ни с кем не хочет! Был тут канцлер у нас немецкий, ты представляешь, лично прилетел, без всей этой виртуальщины…

– Ну…

– Хотел светило наше увидеть. Нет же – залез к себе в норку и даже на вызов отвечать не стал. Чуть скандал не случился, насилу замяли.

– Я слышал, с Седовым тоже нехорошо вышло.

– Ну так еще бы!

Василий Анатольевич, вспомнив событие, чуть не стоившее ему губернаторского кресла, громко рассмеялся. Приехавший на открытие нового университета премьер-министр велел доставить ему Калабина, без которого «антуражу должного не было», даже привез для вручения профессору орден за заслуги перед Отечеством.

– Тот, как ты понимаешь, «в норку» – и молчок. Мы и так, и сяк! А никак! Поместье свое огородил забором трехметровым – и нет его. Баста! А ты ж знаешь, какой Седов у нас обидчивый? Мол, что ты здесь за хозяин, раз какой-то яйцеголовый не уважает тебя?! Ха!

– Вкуснейшие тут щи, Василий Анатольевич! И как выкрутились?

– Да никак! Вспылил я тогда, – без удовольствия признал губернатор. – Говорю, это тебя он, значит, ни в грош не ставит, раз плевать хотел на твои желания и медали! Ну, а дальше ты сам знаешь.

– Да уж, непросто вам с Калабиным приходится.

– А ты знаешь, Иван Алексеевич, меня все устраивает! Работает, как вол, для себя зарабатывает и для региона, для страны. Живет себе скромно, в политику не лезет. На партийные нужды хорошо жертвует. Заперся в своем ангаре? Да и бог бы с ним! Кому ж с того худо?!

Объяснять, что худо с того Родине, Лесин не стал: разглашать те сведения, которыми поделился с ним президент, он не мог.

– Ну скажи мне, Иван Алексеевич, чем вам, в Кремле, наш Калабин мешает? Ты же ведь не первый уже сюда едешь. Знаешь ведь, наверное?

– Знаю, Василий Анатольевич.

– И что? Государственная тайна? Чего не оставите мужика в покое? Взбесится ж – всем худо будет!

– Действительно, сказать всего не могу. Но кое-чем поделюсь. Затевается сверхважный проект, и непременно нужно, чтоб он его возглавил… Это все, что могу сказать.

Губернатор посверлил Лесина взглядом, ожидая, что тот все-таки приоткроет завесу тайны. Лицо Ивана Алексеевича оставалось неподвижным, взгляд – твердым. Поняв, что больше сказанного он не узнает, губернатор откинулся на спинку кресла и закурил:

– Эк ведь как в империи у нас получается: раз обладаешь исключительной силой, изволь отдать ее стране… всю без остатка… М-да…

Через полчаса Иван Алексеевич вышел из банкетного зала и тепло попрощался с губернатором. Встреча прошла старомодно, зато душевно. Калужский руководитель Лесину определенно нравился: откровенный, сильный, имеющий, несмотря на длительное нахождение в вертикали власти, свое личное мнение.

Хорошего совета относительно того, как лучше подступиться к ученому, Лесин, однако, не получил. «Не дави, помягче действуй», – сказал ему Василий Анатольевич вместо наставления.

То, что надо действовать мягко, без прямого давления, Иван Алексеевич догадывался и сам. Научный люд специфичный: у них ни Бога, ни Родины, одна наука. При постоянном общении с иностранными коллегами патриотические чувства у них притупляются. Потому прямые и рациональные доводы, высказанные президентом, которые самым сильнейшим образом подействовали на Лесина, для Калабина могли оказаться пустым звуком.

Заказанный Машей электромобиль уже поджидал Лесина у входа. Свеженький, недавно с завода, с кучей синих восклицательных знаков, призванных уведомить других водителей, что машина управляется компьютером. Такой транспорт стремительно набирал популярность, но оставалось все еще довольно много людей, предпочитающих вести машину самостоятельно. Преимущественно это упорство было свойственно старому поколению, выросшему в автомобильной культуре начала XXI века.

По пути в Тасеевку – небольшую деревню, рядом с которой располагалась калабинская лаборатория, Иван Алексеевич продолжал думать о доводах, которые он приведет своему старому знакомому. Доводах, которые могли бы вернуть строптивого ученого на путь социальной ответственности.

В распоряжении Лесина было подробное досье на Калабина: родственники, друзья, недвижимость, акции, покупки, операции по банковскому счету, публикации – одним словом, все, что могла собрать служба госбезопасности. Много раз Лесин снимал и снова надевал свои «комочки», чтобы найти в этом досье какие-нибудь для себя подсказки.

Что больше всего его удивляло, так это скудность переписки профессора и практически полное отсутствие записей виртуального общения за последние четыре года. Исключительно деловая почта и разговоры, редкие звонки родным с поздравлениями.

Отправляясь в поездку, Лесин спросил об этом сотрудника СГБ, на что тот лишь развел руками и предположил, что Калабин использует специальные механизмы шифрования: «Была б ориентировка на него, раскодировали бы. А так – только то, что автоматом собирается».

– Даже если так, зачем ему прятать ничего не значащие разговоры? А может, и не было никаких других разговоров? – не находя убедительных объяснений, спрашивал себя Лесин. – Эдакий обет молчания.

Из близких родственников у Калабина была лишь взрослая дочь Вера и семилетняя внучка – Таня. С женой – в разводе, родителей в живых уже десять лет как нет. Зато дальних родственников у Петра Леонидовича водилось с избытком: двоюродные и троюродные братья, сестры, племянники – их полный перечень занимал не менее сотни строк. Никого из них своим вниманием Калабин не жаловал, даже не отвечал на их многочисленные виртуальные вызовы.

– Тут-то как раз все ясно, – бормотал Иван Алексеевич, – вокруг богатого человека всегда рота родственничков-нахлебников. Хватило, значит, характера послать их всех на три буквы.

Другое не давало Лесину покоя. Он обратил на это внимание только сегодня, еще раз просматривая подготовленное для него досье: за последние пять лет Калабин запатентовал больше сотни различных изобретений и при этом не опубликовал ни одной научной статьи.

– Выходит, не ради тщеславия, а исключительно из-за денег? – вопросительно произнес Лесин и еще раз вернулся к информации о финансовых операциях Калабина.

Согласно имеющимся данным игра на бирже принесла ученому очень значительный доход. В среднем за последние четыре года доходность биржевых операций Калабина составила более ста двадцати процентов годовых. Любой банкир, доведись ему увидеть эти цифры, назвал бы подобные результаты фантастическими.

– Точно не тщеславие, – заключил Лесин, – но и не деньги тоже.

Иван Алексеевич справедливо рассудил, что капиталистическая логика, будь деньги по главе угла, заставила бы Калабина бросить науку и сосредоточиться на спекуляциях, приносящих ему баснословные прибыли:

– Привлек бы средства инвесторов и через пять лет оказался бы в десятке мировых богачей.

Вместо этого значительную часть капитала Калабин отвлекал на дорогущее научное и технологическое оборудование: протонный ускоритель, сверхъемкие хранилища данных, литографические машины, секвенаторы, амплификаторы – чего в этом списке только не было. Иван Алексеевич быстро прикинул, что если отнести все эти приобретения на себестоимость научных работ, то рентабельность последних будет отрицательной.

– Петр Леонидович, чего ж ты на самом деле хочешь?! – в сердцах воскликнул Лесин и сорвал с носа «комочки».

Яркие лучи заходящего солнца неожиданного ударили в уставшие глаза и заставили Лесина зажмуриться.

III

Прибыв на место, Иван Алексеевич оказался около того трехметрового забора, о котором говорил ему губернатор. Высокий, с толстыми прутьями и намотанной кругами колючей проволокой наверху, он создавал впечатление какого-то закрытого объекта.

– Не хватает только табличек «Не подходи! Убьет!» – недовольно пробурчал Лесин.

Он совсем не узнавал творческую мастерскую известнейшего изобретателя, которую он посещал семь лет назад. Тогда атмосфера здесь была иной – дружественной, радостной, воодушевление словно витало в воздухе. Все здесь ранее бурлило, двигалось: туда-сюда ездили машины, сновали люди в белых халатах, аспиранты, студенты, журналисты.

Теперь это был совершенно безлюдный, огороженный высоким забором объект. Жизнь там, однако, еще не угасла. Из огромного помещения с цилиндрической крышей, похожего на те, в которых чинятся пассажирские самолеты, доносились шумы, из его труб валил бесцветный, едва заметный глазу жар. Газоны большой, гектаров в сорок или пятьдесят, территории, были аккуратно подстрижены, асфальтовые дороги – вычищены и отремонтированы. Множество камер на высоких столбах следили за безопасностью территории.

Центральный вход в калабинские владения, как и ожидал Иван Алексеевич, оказался закрыт. Подергав калитку, Лесин огляделся и, к своему удивлению, не обнаружил никаких средств коммуникации: видеофонов, звонков, тачкомов – ничего не было. На виртуальные вызовы Калабин уже давно не отвечал, а потому перед Лесиным возник вопрос: как ему вообще найти свою цель.

Скомандовав электромобилю припарковаться и ждать около входа, Иван Алексеевич пошел вдоль забора, чуть в сторону от дороги. Солнце припекало, и даже несмотря на прохладный ветерок, Лесин быстро вспотел. Сначала он ослабил галстук, расстегнул ворот рубахи. Пройдя еще метров двадцать, снял пиджак.

– Ну и жарища! – проворчал Иван Алексеевич, смахивая со лба первые капельки пота.

Заслышав приближающийся издали шум, он остановился. Через несколько секунд на дороге показался грузовик, везущий в кузове железнодорожный контейнер. Лесин проводил проезжающую мимо него машину взглядом, а когда она остановилась около центрального входа и начала маневрировать, поспешил к калитке.

Фура ловко развернулась и начала сдавать задом – прямо на забор. В ответ на эти маневры часть забора начала уходить под землю, открывая проход в зону разгрузки. Лесин уже обратил на нее внимание ранее – гигантская клетка с клещевым грузозахватом вверху.

Когда Иван Алексеевич добрался до ворот, въезд в клетку уже закрылся и фура оказалась вне его досягаемости. К удаче Лесина, грузовик был с водителем. Обычно такие использовали, когда маршрут машины проходил через местности, в которых отсутствовала уверенная связь.

Из кабины выпрыгнул мужчина – в синей форме, невысокий, небритый, с круглым лицом. Увидев Лесина, он недоверчиво прищурился, закурил.

– Издалека едете, наверное? – подойдя к разделяющему их забору, спросил Иван Алексеевич.

– Да не то чтобы, – процедил рабочий, тонкой струйкой выпуская табачный дым изо рта.

– Тогда зачем машине водитель? – удивился Лесин.

– А с чего ты взял, что я водитель? – усмехнулся мужчина.

– Дак зачем бы ты еще здесь был? – Иван Алексеевич тоже решил отбросить вежливость и перешел на «ты». – Не на экскурсию же к Калабину приехал!

Водитель внимательно осмотрел Лесина – его деловой костюм, галстук, стоящий неподалеку лимузин и, верно, счел его заслуживающим доверия.

– Я экспедитор, – небрежно отодвинув полу своей синей куртки, мужчина обнажил кобуру с оружием. – Груз ценный, положено сопровождать.

– Понятно. А где же принимающая сторона?

– А! – хитро улыбнулся экспедитор. – Скоро увидишь!

Подъемная клешня уже сняла контейнер с автомобиля, разместив его примерно в двух метрах от грузовика. Закончив свою работу, она поднялась и отъехала на исходное место.

Мужчина бросил сигарету наземь, аккуратно растоптал ее ботинком и направился к кабине.

– Ты только сразу не уезжай! – окрикнул его Иван Алексеевич. – У меня к тебе пара вопросов будет.

– Ладно.

С характерным тарахтением двигателя внутреннего сгорания фура выехала из клетки и остановилась в нескольких метрах от Лесина. Опустив стекло, экспедитор высунулся из кабины и с улыбкой кивнул Иван Алексеевичу в сторону контейнера:

– Смотри, сейчас самое интересное будет!

Справа от входа в калабинскую лабораторию приподнялись ворота, из которых выехали два небольших, ниже человеческого роста, робота. Несмотря на гусеничную тягу, они шустро мчали по асфальтовой дороге, везя за собой большую четырехколесную тележку, не более полуметра высотой. При их приближении ближняя к ним сторона клетки опустилась, и повозка заехала внутрь, встав рядом с контейнером. Тут же задвигалась клешня, ухватила контейнер и поставила его на тележку, судя по всему, механизированную. К этому моменту роботы уже ожидали с другой стороны. Стоило грузозахвату остановиться, как они зашуршали со своим грузом обратно. Клетка закрылась.

– И так каждый раз?

– Ага! – деловито ответил экспедитор.

– Выходит, ты самого маэстро ни разу и не видел? – с некоторой издевкой спросил Иван Алексеевич, понимающий, что все им увиденное отнюдь не приближает его к Калабину.

– Отчего ж, видал я твоего маэстро. И не раз даже!

– И где же?

– Да в полях у дороги! Любит он, видимо, ромашки пособирать, да горизонты поразглядывать! – рассмеялся мужчина и поднял стекло.

Выпустив в небо облако темно-серого дыма, фура тронулась. Иван Алексеевич остался у неприступного забора один.

– Что за бред? – спрашивал себя Лесин. – Ромашки? Горизонты? Это что, шутка такая была?!

Решив все-таки проверить эту версию, Иван Алексеевич вернулся к лимузину. Сев на заднее сиденье, он некоторое время думал, как объяснить компьютеру, что ему нужно не в какое-то определенное место, а просто поколесить по близлежащим дорогам.

– Подать экран! – не найдя изящного решения, скомандовал он. – Позиционировать текущее положение! Карту-спутник! Сюда! – ткнул он пальцем на дорогу около большого, как Лесину показалось, незастроенного участка.

По пути дотуда компьютер объявил Ивану Алексеевичу, что автомобилю срочно требуется подзарядка, и потому вместо пункта назначения тот сначала заедет на электроколонку.

Воткнув шнур в розетку, Лесин зашел в павильон у заправки: небольшое помещение, где в старом стиле продавали всякие мелочи – воду, кофе, печенье, шоколад, а кроме того, брали деньги за посещение туалета.

Купив бутылку «Кожановской» и плитку горького шоколада, Лесин завел с хозяином разговор:

– Давно тут работаете?

– Давненько, – ответил ему седовласый, почтенных лет мужчина. – Уж десять лет точно прошло, как я этот магазинчик открыл.

– Наверняка тогда знаете Калабина?

– Как же не знать? Знаменитость наша! И заглядывает ко мне частенько.

– Вот как?! – удивился Иван Алексеевич. – Так вы, получается, друзья?

Старик захихикал.

– Нет, другом я бы его не назвал! Просто ему нравится гулять здесь неподалеку. Ко мне ж заходит чайку горячего выпить, если зимой дело, или водички минеральной, если как сейчас, летом. Ну и машину свою заправить, конечно же.

«Выходит, не шутил, мужик, – решил про себя Иван Алексеевич. – Значит, цветочки… Когда же ты тогда, Петр Леонидович, делами своими занимаешься?»

– Прямо вот здесь, рядом? Гулять, в смысле.

– Ну да, вот здесь, – слегка смутился старик. – Места тут красивые, богатые!

– Может, есть у него особо любимые? А то я ищу его как раз, а он, негодяй эдакий, разгуливает где-то!

– Да отколь же мне знать? – вновь захихикал хозяин. – Я б на холме поискал.

– На холме? Почему же?

– Очень красиво там!

Идея отыскать холм показалась Лесину неплохой. Не то чтобы он верил в необыкновенную красоту этого холма. Иван Алексеевич верил лишь в то, что если на него взойти, то оттуда будут хорошо видны все окрестности.

– Хм… А не подскажете, где этот холм находится?..

Каково же было удивление Лесина, когда, поднявшись на вершину невысокого, поросшего луговой травой холма, он увидел своего старого знакомца. Калабин, в своем неизменном белом халате, водолазке и синих джинсах, лежал на спине, на зеленом, в цвет травы, покрывале. Руки его были раскинуты в стороны, рот приоткрыт, тело – неподвижно. Он спал.

Облегченно вздохнув, – все-таки Иван Алексеевич совсем не ожидал, что разыщет профессора так быстро, – он крадучись подошел к спящему и осторожно сел рядом – на свободный краешек покрывала.

Лесин отметил, что вид с холма на самом деле открывался приятный. Бескрайний горизонт, ветер гоняет волны по разноцветным полям, темнеют среди них небольшие рощицы. Убаюкивающе трещат сверчки. Тихо.

Приблизительно через полчаса профессор проснулся. Увидев рядом Лесина, он не сразу понял, что к чему, и, приподнявшись на локтях, некоторое время еще крутил по сторонам головой.

– Ваня, ты, что ли?

Лесин дружелюбно улыбнулся:

– Я, Петр Леонидович. Не ждали?

– Нет, Вань… не ждал, – ответил Калабин и снова лег на спину. – Теперь, выходит, и тебя прислали… Засранцы.

– Вроде того.

Внешне с последней их встречи профессор почти не изменился. Все те же взъерошенные волосы, та же неаккуратная небритость, та же поджарость. Только глаза… Они больше не горели, погасли.

– И что думаешь делать? – лежа с закрытыми глазами, спросил Калабин и после короткой паузы медленно, почти безучастно добавил: – Уговаривать или угрожать?

– Да полно вам, Петр Леонидович, ерунду нести, – улыбаясь, ответил ему Лесин. – Поговорим просто с вами, пообщаемся, а своим я скажу, что не вышло. О вашем упрямстве и так уже легенды слагают, так что строго меня не осудят.

– Разумно, – согласился профессор. – А ты хотел о чем-то важном поговорить? – обернулся он и снова после паузы добавил: – Или так – о том о сем?

– Особой темы у меня нет, хотя, признаться, глупо не вытянуть из вас какую-нибудь мудрость. Раз уж случай такой представился.

Калабин усмехнулся, скривил слегка свои тонкие губы.

– Вот решили вы оставить большую робототехнику, – рискнул перейти к делу Лесин. – Ведь наверняка неспроста решили, наверняка ведь есть в этом решении скрытая мудрость. Верно же, Петр Леонидович?

– Нет, Вань, думаю, никакой мудрости в этом не было.

– То есть вы жалеете об этом решении?

– Решения, решения, решения… – протянул Калабин, садясь на землю и обхватывая колени. – Как ни крути, я ведь не мог принять другого решения… другого, помимо того, что принял. А раз так, Вань, то какой смысл жалеть об этом? Понимаешь?

Лесин не был силен в философских рассуждениях, зато благодаря хорошей осведомленности о Калабине и его работах сумел быстро найти достойное продолжение.

– Ага, профессор! – хитро улыбнулся он. – Вы, кажется, изменяете своим собственным убеждениям! Разве не помните? «Божья искра» – ваша статья на сайте «Острие науки»!

В своей статье, озаглавленной «Божья искра», написанной около двадцати лет назад, тогда еще молодой Калабин рассуждал о детерминизме и обусловленности человеческого сознания.

Молодым ученым, недавно удостоившимся большой государственной награды, была выдвинута идея «божьей искры»: о том, что каждого человека Творец наделяет способностью принимать решения исходя из его, человека, воли. Не всегда, а хотя бы в одной десятой процента случаев. Тогда, как полагал ранее Калабин, если в нас есть эта «искра», то каждый из нас – субъект воли, от которого зависит будущее человечества и всего материального. Но поскольку эмпирически доказать или опровергнуть существование в людях «божьей искры» было невозможно, статья ограничилась лишь гипотетическими рассуждениями.

Тогда научное сообщество дружно посмеялось над философскими потугами выдающегося кибернетика, однако Лесин знал, что еще семь лет назад Петр Леонидович твердо придерживался тех же взглядов.

Профессор вздохнул и, словно устал держать колени руками, завалился на бок, подперев голову левой рукой:

– Да, Вань, долгое время мне хотелось верить в это… и я верил. – Он поднял левую бровь, как будто говоря: «А почему бы и нет?» – Но позволь спросить тебя…

– Конечно.

Профессор говорил так медленно, что Лесину приходилось отвечать, хотя сам вопрос еще не был задан.

– Позволь, однако, спросить тебя… что, по твоему мнению, значит принимать необусловленные решения? Как ты себе это представляешь?

– Ну… – задумался Иван Алексеевич. Как ему казалось, в вопросе не хватало конкретики. – Думаю… это значит отбросить все внешние факторы и причины и решить самостоятельно, независимо… Пойдет?

С улыбкой профессор отрицательно помотал головой:

– Задумайся, Ванюш, разве могут эти твои самостоятельные решения быть не обусловленными? Твоими принципами, предпочтениями, опытом… Всем тем, что составляет твое «я» до момента принятия решения. У? Думаешь, все-таки могут?

– Хитро вы, Петр Леонидович загнули!

– Оцени, Вань, парадокс… Мы под любыми предлогами отрицаем детерминизм, придумываем для этого странные теории… вроде моей «божьей искорки»… А на самом деле мы так плотно увязли в нем, в этом детерминизме… что даже не можем помыслить принятие необусловленных решений. Какие мы забавные создания, верно?

Закончив свою маленькую речь, профессор улыбнулся, но улыбнулся не победоносно, как бывает при словах «что и требовалось доказать», а печально, почти обреченно. Засунув в рот молодую травинку, он начал медленно водить ею из стороны в сторону.

– Профессор, а что, если вы слишком торопитесь с выводами? Что, если мы все-таки допустим существование «божьей искры»? Понимаю, вы, наверное, уже обо всем подумали, но почему бы нам не порассуждать?

– Можно и порассуждать… Отчего ж нет?

Калабин замолчал и каким-то опустошенным взглядом уставился вдаль, очевидно давая понять своему собеседнику, что рассуждать придется прежде всего ему самому. Это в планы Ивана Алексеевича не входило.

– Петр Леонидович, боюсь, я не готов самостоятельно вести такое рассуждение, – заискивающе улыбнулся Лесин. – Может, объясните мне по-простому, как вы умеете?

– Может…

Профессор выдержал продолжительную паузу и после очень неспешно продолжил:

– Вот смотри, Вань… Вот твое будущее решение, – он пальцем обвел на покрывале невидимый круг, – что на него влияет?

– Да много чего.

– Первое – различные внешние факторы. Все, что ты видишь, слышишь, обоняешь… в общем все, что сообщает тебе тело незадолго до принятия решения. Понимаешь?

– Пока вроде понимаю, профессор.

– Супер… Тогда второе – это то, что есть ты сам за мгновение до принятия решения. Принципы, чувства, прежние мысли. Я уже говорил – все то, что составляет твое «я». Ну и третье…

– Божья искра?

– Да, ради эксперимента пусть будет она. И вот мы исключаем внешние факторы, исключаем твое «я», и… остается что-то, позволяющее принять решение в отрыве от тебя самого и всего внешне материального. Так?

– Как будто так.

– Великолепно. Давай теперь подумаем, как это может получиться… У меня только два варианта. Либо это воля Божья, что, как ты и сам понимаешь, не делает тебя субъектом принятия решения. Либо хаос, воля случайности, как антоним детерминированности. И заметь, Вань, опять ты ни при чем. Получилось, что божья искра, если она и есть, это не часть тебя, а еще один внешний фактор. А ты как был предельно детерминированным, так и остался. Блямсь! – сказал профессор и ударил тыльной стороной правой ладони по левой.

Это «блямсь» ранее было любимым словечком Калабина, которое он вставлял каждый раз, когда заканчивал какое-то объяснение или доказательство. Откуда оно пошло, никто не помнил: ни его бывшие коллеги, ни он сам – однако оно так прочно пристало к нему, что его иногда даже называли «Профессор Блямсь».

– Ну что, теперь понятней объяснил?

– Как-то мне, Петр Леонидович, такой вывод не нравится, – совершенно искренне, без какой-либо задней мысли, сказал Иван Алексеевич.

– И верно, Ваня… скверный вывод… Чтобы вырваться из детерминизма сознания, нам надо освободиться от времени… А этого… – профессор усмехнулся, а потом вздохнул, – мы, люди, никогда не сможем.

Они замолчали. Лесин прокручивал в голове озвученные ученым доводы, старался найти в них какую-то брешь, найти контраргумент, когда из кармана пиджака послышался звонок. Характерные три коротких гудка, пауза, потом еще три. Такой сигнал означал, что беспокоит Ивана Алексеевича одна из очень важных, известных ему персон, отвечать на вызовы которой надо было незамедлительно.

Дрожащей рукой он надел коммуникационные очки и немедленно встал. Вызов был от премьер-министра. Понимая, что он не сможет одновременно общаться с премьер-министром и обрабатывать Калабина (хотя нить обработки к тому моменту уже и была им потеряна), Лесин пришел в смятение.

Слабый сигнал и требования к конфиденциальности разговора понуждали его идти к лимузину, а нежелание упустить маэстро удерживало Лесина на месте. В конце концов он сделал неуверенный шаг спиной назад, по направлению к машине, одновременно вытягивая руку к Калабину, инстинктивно пытаясь удержать того на месте.

– Завтра, здесь же, в это же время, – сказал профессор, поднялся и, захватив покрывало, начал спускаться с другой стороны холма.

IV

Возвратившись в отель и плотно поужинав, Иван Алексеевич вернулся к их сегодняшнему с профессором разговору. Поначалу он хотел лишь подготовиться к завтрашней встрече: собрать больше аргументов, подготовить вопросы, которые помогли бы растопить вдруг возникший между ним и Калабиным лед недоверия, а уже после вернуться к теме робототехники и грядущего проекта.

Постепенно, по мере проверки детерминизма на все новых и новых примерах, настроение Ивана Алексеевича стало портиться, и в конечном итоге он дошел до состояния некоего внутреннего страха. Лесина ужасно пугала идея, что каждая его мысль возникает потому, что должна возникнуть, потому что другой быть не могла. А это, в свою очередь, означало, что все достижения Ивана Алексеевича, все его успехи – это всего лишь неотвратимое стечение обстоятельств, а вовсе не его заслуга. Может, и Божья воля, но никак не его собственная.

Все это виделось Лесину чертовски унылым, заставляя искать спасительные контрдоводы, которые вернули бы ему прежнее душевное спокойствие и определенность.

Одно ему было совершенно непонятно.

«Пусть даже все предопределено, допустим, это так… Как же это стыкуется с тем, что я каждый раз ярко ощущаю свой выбор, свое решение? – спрашивал он себя, расхаживая по гостиничному номеру. – Вот держу я ложку, – Лесин брал со стола чайную ложку и направлял ее то вправо, то влево, – ведь я сейчас отчетливо решаю, махнуть ею вправо или влево. Я ведь волен сделать как угодно, и если это не решение, то что же это тогда?»

Ставя себя на место профессора, Иван Алексеевич быстро находил возражения:

«Направил вправо, потому что в пользу „право“ было больше факторов. Может, удобнее, а может, право мне просто нравится больше, чем лево… И поскольку я всех этих факторов не знаю, мне кажется, что это я решаю… а не слепая судьба, подсовывающая мне одно решение за другим… Блямсь!»

Решив, что, вероятно, именно это ему Калабин завтра и скажет, Лесин даже подумал, не купить ли ему бутылку вина.

Иван Алексеевич ненавидел алкоголь: он затуманивал его сознание, делал глупым, уязвимым, и это крайне Лесина раздражало. Поэтому, когда по долгу службы ему приходилось выпивать, он заранее принимал таблетки, нейтрализующие действие спиртного.

Теперь дело виделось ему иначе. Иван Алексеевич рассудил, что если от него самого ничего не зависит, то не так уж важно, выпьет он сегодня или нет. И вообще, вероятно, решение выпить или не выпить уже принято (в будущем), а он лишь идет к нему извилистыми путями мысленных размышлений.