Целитель. Долгая заря

Глава 9

Пятница, 7 ноября. День

Ленинград, улица Академика Павлова

На парад мы с Васёнком сходили не на Красную, а на Дворцовую площадь — вырвались. Стечение обстоятельств.

«Четыре грации» вместе с пятой, Мариной-Сильвой, махнули на съемки в Ялту, а Юлиус сманила малышню в гости к бабе Лиде и деду Филе (даже Лея снизошла, позволяя звать себя «малышкой»).

Ну, и что делать Михаилу Петровичу с Василием Михайловичем? Холостяковать на выходных? Не наш метод.

И мы, как истые «Люди Понедельника» — того, что начинается в субботу — выехали в город на Неве. Отправились с Ленинградского в пять вечера, двумя часами позже прибыли на Московский.

Спасибо Сосницким, приютили — кандидат медицинских наук и полковник госбезопасности недавно переехали в новую пятикомнатную на Парнасе, так что место для «столичных штучек» нашлось.

Я, признаться, всегда с недоверием относился к высоткам-человейникам, однако микрорайон застраивали со вкусом и умом. Усеченная пирамида в сорок этажей издали смотрелась белой в зеленую полоску — это цвели и пахли ярусы зимних садов. Да и всей гранью огромный домина примыкал к Шуваловскому парку. А неисчислимое автостадо загнали в подземные паркинги, чтобы не портили благорастворение воздухов.

Вечером мы с Васёнком так и не достали свой «презент» — не хотели перед Юраном светить, да и поздно было. Отложили на завтра. А с утра выбрались в центр, окунулись в трепетание красного с золотым. 86-я годовщина Великого Октября.

Огромные нарядные толпы словно качались на волнах революционных маршей — полоскали стяги, круглились воздушные шарики, толкаясь скрипучими гроздьями. То и дело красный или синий пузырь вырывался из детских ручонок, и всплывал в ясную холодную синеву, но даже надутую гелием потерю провожал счастливый смех. Праздник!

Печатали шаг дюжие парни в парадках, лязгали «Арматы» и «Драконы»; остроносые крейсера в убранстве флагов расцвечивания лениво разваливали мятущиеся волны Невы — цветистые гирлянды колыхались между мачт, придавая суровым боевым кораблям несерьезное сходство с новогодними елками.

Всего на воду спустили, помнится, десять РКР типа «Атлант». По четыре единицы досталось Северному и Тихоокеанскому флотам, «Москву» приписали к Севастополю, а «Октябрьская революция», флагман Балтийского флота — вот она! — крадется мимо набережной малым ходом — чтобы все успели налюбоваться…

Жаль, что стальные гиганты, вроде авианосцев, не впишутся в Неву — им и на Балтике тесно.

Промаршировали солдатики, прошли колонны демонстрантов, но аура радостного вдохновения, настроя карнавального, не спадала — народ по-прежнему хороводил вокруг Александровской колонны, шумно растекаясь к стрелке Васильевского острова, к Невскому, далее — везде…

А мы с Васёнком добрались до Института Мозга.

Выходной день, однако рабочий ритм за порогом хлопотного хозяйства Бехтеревой лишь замедлил свое биенье. Устоялась тишина на этажах, но легкие шаги раз за разом спугивали ее. Только заглохнет чуть слышный шум, как снова — то дверь клацнет, вынося в коридор гулкий свист центрифуг, то чей-то негромкий разговор запустит еле слышное эхо.

— А, вот вы где!

Я и Васёнок развернулись, как по команде, встречая улыбками Светлану — «близняшка» упруго шагала навстречу знакомым уже коридором. Губы ее повело в дружелюбный изгиб:

— Пойдемте, покажете ваш гаджет…

Она развернулась, и зашагала обратно, ладно затянутая халатиком, общаясь с нами через плечо. И о чем еще говорить «Человеку Понедельника», как не о работе?

— Я уже рассказывала, кажется, про рецессивный ген паранормальности? — оживленно болтала Светлана. — И как он включает в мозгу совершенно иной механизм синтеза и обмена дофамина? А, ну да… В общем, мы буквально пару месяцев назад выяснили, что без дофамина метакортекс просто не вызревает, оставаясь в зачаточном состоянии, причем это наблюдается в мозгу у очень многих людей. А вот активация «гена паранормальности» при отсутствии зачатков метакортикальной структуры, ведёт в лучшем случае к шизофрении, в худшем — к глиальным опухолям мозга. Слава богу, это не частый случай…

— Надо тебе еще пару докторских защитить! — ухмыльнулся я. — Фактуру мы тебе подбросим!

Светлана весело рассмеялась, отпирая дверь лаборатории.

— Ну, материала столько уже, что биохимический аспект, а, частично, и генетический, у меня вообще не тронут! Я в докторской делаю упор на эффекты, связанные с ассоциациями метакортексов… Ну, и с последствиями этих ассоциаций. Кстати, пока писала, успела выяснить любопытный факт: метакортексы устроены подобно микророботам из романа Лема «Непобедимый» — пара ядер выполняет совершенно определённые локальные функции, а остальные… они как бы универсальный паззл — собираются в общую виртуальную структуру с такими же ядрами других членов домена. И чем больше метакортексов вступает в эгрегор, тем больше возможностей у каждого. Как только достигается определённый порог — возрастает количество ассоциированных ядер плюс их суммарная пропускная способность — эгрегор становится генеративным, и начинает преобразовывать темпоральную энергию в психодинамическую. Но тут всё зависит от «энергетика»! Если он в наличии, достаточно ассоциации пяти метакортексов, а вот без такового может и полусотни не хватить. Так что… Повезло тебе с Наталишкой!

— И не говори… — обронил я, жестом фокусника доставая брелок, и хлопая Васёнка по плечу. — Наше совместное производство! Ивернит плюс хитрая схема на гель-кристалле. Получился детектор ПДП — психодинамического поля. Проверено! Меня или Лею засекает метров с пяти, даже через бетонную стену.

— Ух, ты… — прошептала Светлана. — Дай подержать!

— Держи. А идея такая… — я обернулся к Васёнку. — Чего молчишь? Выкладывай, давай!

Огромный парниша покраснел, как маленький мальчик, завидевший старшую сестру раздетой.

— Идея в том, — забасил он, — чтобы провести без лишней огласки… Ну, как бы «скрининг» всех детей СССР на предмет выявления… Э-э…

— «Паранормиков», — подсказал я с милой улыбкой, подмигивая Светлане.

Это же был ее проект! Она его года четыре вынашивала, но и отказать в первенстве Васёнку я тоже не мог — уж слишком глаза горели…

Светлана понятливо улыбнулась мне, чуть заметно кивая.

— Да! — тряхнул головой здоровенный мой сынишка, не замечая перемигиваний. — Причем, вести этот самый «скрининг» лучше незаметно, не привлекая излишнего внимания. Детектор реагирует на ПДП с расстояния двух-трех метров, в диапазоне от ста миллифрейдов и выше. Метакортекс паранорма, даже маленького ребенка, в невозбужденном состоянии «фонит» в пределах двух-пяти фрейдов. Думаю, просканировав всех детей в детсадах и школах во время плановых медосмотров, можно выловить, как минимум, пару дюжин потенциальных целителей и «ведьмочек». Возни, конечно, много, но оно того стоит.

— Очень, очень интересно! — молвила Сосницкая с воодушевлением. — Тут, как мне кажется, самое сложное уже не с технической, а с педагогической стороны. Надо буквально пройти по лезвию бритвы, придумывая специальные программы обучения таких детей. «Паранормики» должны получить возможность развивать свои способности, не ощущая себя ни «нечистой силой», ни наоборот — «детьми богов», как полагал Дерагази…

Светлана выкладывала сухой остаток долгих размышлений, но Васёнок внимал ей с молчаливым восторгом — эфемерная идея, прямо у него на глазах, облекалась плотью.

— Ну, что ж… — вздохнув, Сосницкая протянула ему брелок, тут же засветившийся в присутствии паранорма.

Василий Михайлович бурно замотал головой и вложил детектор обратно в женскую ладонь.

— Это вам! Первый экземпляр! Единственный пока, правда…

— Спасибо… — Светины глаза просияли благодарностью, и женщина нежно чмокнула Васёнка в щечку. Громила зарделся…

А уж как засиял детектор!

Мне тоже досталось ласковое касание женских губ, и оба Гариных откланялись.

— Влюбился? — я с прищуром глянул на Васёнка.

Тот не засмущался и не обиделся.

— Светлана — потрясающая женщина, — медленно проговорил сын. — Но, уж если говорить о чувствах… Это она была влюблена — в тебя, пап! Да и почему — была? Думаешь, причина ее постоянного внимания к нам — страсть к науке? Скорее, страсть к тебе! Неутоленная, потаенная, но не слишком тщательно скрытая. Мне даже кажется, что Светлана частенько вспоминает те дни, когда ты ее лечил… Когда массировал ей ноги от пояса до колен… Помнишь, ты как-то рассказывал? Гладил Светину попу, иначе говоря!

— Ну, да! — фыркнул я. — Бесконтактный массаж мне быстро надоел. Он же не такой эффективный…

— Ага! — ехидно хихикнул Васёнок. — Разумеется, ты только об эффективности и думал! Но толк был. И есть! Посмотри только, как Светлана шикарно выглядит! А всё твой массаж… Представляешь, сколько Силы ты вбухал в близняшку?

— Ты мне зубки не заговаривай…

— Да не, пап! — у сына на скулах заиграл румянец. — Какая там влюбленность… Стесняюсь просто, вот и всё! — он смолк в затруднении, а затем уже не выговаривал, а выталкивал слова: — Знаешь, когда я слышу намеки на мои амурные подвиги, то улыбаюсь — этак таинственно! А ведь… Вот, никому не говорил! У меня же, кроме Маришки, никого не было, она моя первая — и единственная женщина.

— И ты стыдишься, что не дал воли дон-жуанистым наклонностям… — медленно промолвил я. Мне мучительно захотелось сказать ему, что был таким же в своей «прошлой жизни», женившись на Даше. Но не решился. Тем более что княгиня намекала на «Учредительное Собрание» Приората Ностромо, и вид у нее был весьма загадочный… Хотя, похоже, я просто увиливаю. Трушу, потому что. Вибрирую.

— Да не то, что стыжусь… — затянул Васёнок. — Просто… Не знаю. Жалею иногда, что рано влюбился! Даже в школе ни с кем из девчонок не целовался. А теперь… Понимаю, конечно, что жизнь полна неожиданностей, но Марише изменять не хочу. И не буду. Наверное, я слишком расчетлив и не способен на любовные безумства… Как подумаю… Ну, вот, появится у меня… э-э… любовница… — Густо покраснев, он заговорил горячо и сбивчиво: — У меня никого нет, пап! Да и не нужна мне другая! Вот честно! Я очень люблю Маришку, и хочу быть только с ней одной. Но — допустим! Допустим, появится другая… И надо будет лгать! Выкручиваться, притворяться, помнить о том, что уже наврал, а то и запутаться можно… Не! Слишком противно!

— Вот поэтому я никогда и не обманывал девушек, — подхватил я с назиданием, — чтобы совесть не мучала! А хранить верность — не стыдно. Я тебе потом расскажу… Будет время! — Мне даже полегчало от того, что чуток приоткрылся. Легкие выхватили долю свежего ветра, гулявшего над Большой Невкой. — Сына, тебе в жизни очень и очень повезло — ты встретил настоящую принцессу. О таком только сказки сочиняют, а у тебя — быль!

— Ага! — залучился Васёнок, а я хлопнул его по широкому плечу и молвил глубокомысленно:

— Вон оно как, Михалыч…

Четверг, 20 ноября. День

Ялта, набережная им. В. И. Ленина

…Инна, она же Чеди Даан, выскользнула в круговой коридор, где чуть не столкнулась с астронавигаторами.

— Идемте с нами, Чеди! — пригласила ее Жанна в образе Менты Кор. — Мы с Виром бежим потанцевать. Сегодня работа шла хорошо! Мы заложили последнюю кохлеарную программу, но внутри всё кипит от напряжения!

— Ладно, только я позову себе партнера, — кивнула Инна-Чеди, — Гриф Рифта. — И она подняла перед собой циферблат сигнального браслета.

Мента прикрыла его рукой.

— Не надо… Он поднялся на «веранду». — Астронавигаторша замялась, опустив взгляд. — Зачем тревожить Рифта?

— Как раз и нужно его отвлечь. Видимо, вы не знаете, что он пережил. Гриф Рифт потерял любимую женщину. Она погибла при вскрытии древнего склада биологических ядов. Мудрость людей ЭВР спасла всех от ужасной катастрофы ценой всего одной жизни. Но эта жизнь была самой драгоценной для Рифта.

Чеди уверенно поднялась на лифте, и вышла на «веранду» — так называлось пространство под куполом вокруг сфероида пилотской кабины. Там уже носились неистово и порывисто Тивиса Хенако и Тор Лик.

Чеди увидела Рифта, склонившегося на перила галереи и уставившегося на серебристое зеркало бассейна для гимнастики.

— Потанцуем? — с лукавым задором предложила девушка, за руку уводя инженера-аннигилятора вниз.

И хмурый повелитель звездолета невольно улыбнулся, глядя сверху вниз в разрумянившееся лицо Чеди. Они танцевали медленно и молча. Девушка почувствовала, как напряженные движения Гриф Рифта стали свободней.

— Еще несколько дней, и они, — Чеди кивнула на астронавигаторов, — получат все данные. Тогда приметесь за дело вы. — Она притворно вздохнула. — Говорят, что нет ничего страшнее, чем входить в нуль-пространство. Может быть…

Гриф Рифт наметил улыбку.

— Я найду для вас место в пилотской кабине, — мягко сказал он. — Там есть маленькое кресло за охладителем индикатора скоростей. — Его губы дрогнули в слабой улыбке. — Надо же социологу взглянуть на корни вселенной, беспощадной и убийственной для жизни, пролетающей в ее черных глубинах, как чайка в ночном урагане.

— И все же летящей! — воскликнула девушка.

— Да, — задумчиво кивнул Рифт, — в этом и заключается величайшая загадка жизни и ее бессмысленность. Материя, порождающая в себе самой силы для разгадки себя, копящая информацию о самой себе. Змея, вцепившаяся в свой хвост!

— Вы говорите как древний человек, живший узко, мало и без радости познания, — запальчиво парировала Чеди.

Мужчина повел могутными плечами.

— Все мы, как и тридцать тысяч лет назад, оказываемся узкими и малыми, едва встретимся лицом к лицу с беспощадностью мира.

— Не верю! — девушка упрямо тряхнула головой. — Теперь мы гораздо больше растворены в тысячах близких духовно людей. Кажется, что ничто не страшно, даже смерть, бесследное исчезновение такой маленькой капли, как я. Хотя… простите, говорю только о себе.

— Я и не ощутил вас учительницей второго цикла, — уголок губ Рифта дрогнул, словно в попытке улыбнуться. — Но знаете ли вы, какое страшное слово «никогда» и как трудно с ним примириться? Оно непереносимо, и я убежден, что всегда было так! С тех пор как человек стал памятью воскрешать прошлое и воображением заглядывать в будущее.

— А мир построен так, что «никогда» повторяется в каждый миг жизни, пожалуй, это единственное неотвратимо повторяющееся, — подхватила Чеди.

— Тогда примите же борьбу эмоций против мгновенности жизни, беспощадной бесконечности вселенной как естественное, как одну из людских координат человека, — с силой произнес Гриф Рифт. — Но если человек совместил в себе глубину чувств и «никогда», не удивляйтесь его печали…

— Стоп! — гулкий, с жестяным призвуком голос режиссера разнесся, загулял по павильону. — Снято!

Рита устала — съемки шли с раннего утра и без обеда. Правда, вдохновение накатывало постоянно, как близкий черноморский прибой. Порыв, задор, упоение — всё горело одним накалом.

Наташка, и та втянулась по-настоящему, «прониклась», по ее выражению. Вероятно, подействовала сама личность Ефремова — не столько даже писателя, сколько мыслителя. И перенести на экран… Нет, не готовые ответы, а те мучительные вопросы, коими задавался экипаж «Темного Пламени» — вот, где была задача задач!

Хотя… Что толку в самом переносе? Вся съемочная группа во главе с Викторовым задавалась иным: как пробить глухую оборону отроков и отрочиц, всех этих максималистов-ниспровергателей, с их гонором, великой жертвенностью и простодушным эгоизмом? Как задеть, зацепить чувства юнцов и юниц, увлечь их бунтующий разум? Пусть плачут, пусть переживают и пытаются хотя бы спрашивать!

…Рита долго мокла под душем, а после завернулась в махровый халат, толстый и длинный — он укутывал, как шубка, грел тело и давал роздых душе.

Шлепая пушистыми тапками, «Фай Родис» зашла в комнату отдыха и плюхнулась на диван, с удобством облокотившись на пухлый валик. «Чеди Даан» притулилась в другом углу — уютно поджав ноги под себя, листала газету.

— Помнишь, — фыркнула она, хрустя страницами, — как Миша ругал этих… в Лондоне? «Англичанка гадит под себя!» И что ты думаешь? Короновали-таки этого немца! Теперь у них новый король, Эрнст Август V Ганноверский…

Напуская банного духу, продефилировала Наташа. Повертелась у зеркала, расчесала гривку.

— Теперь… — заговорила она. — Теперь нового короля заставят готовиться к войне! Шотландцы — слышали? — объявили референдум о независимости. Все дороги перекрыли, выставили охрану на нефтяных платформах, и даже блокировали военно-морскую базу Королевского флота! Эту… как ее…

Пошелестев газетой, Инна выискала название:

— Клайд!

— Во-во… — Талия отложила «массажку» и, довольно стеная, умостилась на диване.

— А вы смотрели «Международную панораму»? — оживилась Дворская. — Шотландцы, мало того, что взаправду хотят отделиться, так еще и реставрацию задумали! Нашли прямого потомка короля Шотландии!

— «Панораму» не смотрела, — заерзала Ивернева, — но что-то такое читала. ДНК-экспертиза, не придерешься! — ее губы изломились в мягкой улыбке. — Помните, княгиня всё пыталась рабби Алона растормошить, хотела каким-то образом провести генетический анализ! Ведь, если Миша — Мессия, то у него должно быть кровное родство с царем Давидом. Только как тут проверишь? Шотландцы нашли своего короля по редкой мутации, а какой маркер искать израильтянам?

Инна вздохнула, и томно потянулась.

— Не хватает мне Мишечки…

— Нимфоманка! — заклеймила ее Наташа.

— Ой, а сама-то?

— Девочки, не ругайтесь, все мы одинаковы, — улыбнулась Рита. — Подумайте лучше, что нам говорить и показывать на «Звезде КЭЦ». Выпуск скоро совсем, а у нас — по нулям. Может, и вправду, по генетике пойти?

— Не успеем, — мотнула головой Талия.

— Вот балбесины! — насмешливо фыркнула Инна. — Давайте снимем… съемки! Покажем, как из ничего создают фильм! Возьмем интервью у Викторова, у Павлова, покажем готовые отрывки — и обязательно Наташкины экзерсисы… — ее губы растянулись в хулиганской улыбке. — Ой, что я говорю… Не Наташки, а «Исидки»!

Талия ущипнула Дворскую за попу и, перекрывая бурное возмущение подруги, воскликнула:

— Точно! И Жанку спросим, и Аньку… Маруату! Надо, кстати, зайти к этой мадам — все эпизоды с ней уже отсняли: «Встреча Вир Норина и Сю-Те»… «Выезд на Пнег-Киру»… Еще что-то…

— «Ве-едьмочка, ве-едьмочка!» — ворчливо передразнила Инна Мишу, поглаживая ущемленное место, и припечатала: — Ведьма! Синяк теперь будет… А вы в курсе, что Маруата беременна?

— Да ты что⁈ — восхитилась Рита. — Ну, Ромуальдыч… Ну, молодец!

— А Маруата хнычет… — вздохнула Дворская. — Всё, говорит, жалеет ее, да себя клянет. Зачем, мол, пацаненку дед вместо отца? Мальчику, говорит, нужен молодой папа, чтобы и в футбол с ним гонял, и грести научил… плавать, по горам шарахаться, как хулиганью накостылять! А я, типа, старый уже…

— Типа? — вздернула бровь Талия.

— А-а… Это я у Миши позаимствовала!

— Ну-у… — затянула Гарина. — С одной стороны, Ромуальдыч как бы прав, но…

— Вот именно, что «но»! — напористо сказала Инна. — Вы поглядите, какая Маруата счастливая! Помните, как Маринка сболтнула, что Арсений — старый? А Маруата ей: «И никакой он не старый, он большой!»

— Это какая Маринка? — нахмурилась Наташа. — Исаева?

— Да нет, какая Исаева! Ким! Ну… Тивиса! Она как раз что-то такое выиграла на конкурсе телеведущих, а Ричардович ее и сманил.

— Артистичная девочка, — кивнула Рита, соглашаясь.

В дверь деликатно постучались, и тут же, без особых церемоний, просунулась чубатая голова ассистента режиссера. Голова растянула ротовое отверстие в медоточивой улыбочке, и заблеяла:

— Девушки-и! Обе-ед!

— Юноша-а! — пропела Талия. — Иде-ем!

Рдеющее лицо исчезло, будто истаяло, как морда Чеширского кота, и «грации» весело рассмеялись. Дружным трио.

Пятница, 28 ноября. День

Москва, Старая площадь

Я как раз готовил бумаги к открытию трех лицеев в Киеве, Минске и Свердловске — согласно «Долгосрочной правительственной программе создания современной базы подготовки педагогических кадров высшей квалификации» — когда ко мне заглянул милейший Марк Самойлович, заведующий отделом культуры ЦК КПСС.

Виновато улыбаясь, товарищ Гинсблит протянул мне потертый конверт, обрученный скрепкой с парой листов плоховатой бумаги, рябившей частыми строчками.

— Опять он, Михаил Петрович…

— Цигельтруд? — хмыкнул я, отвлекаясь от нудной бюрократии. — Он же Коровьёв?

Марк Самойлович стыдливо повел правой рукой, левую прижимая к сердцу, и вздохнул:

— Как-то, знаете, срамно даже равняться с ним в пятой графе!

Хмыкая, я пролистал густо исписанные листки. Опус касался генеративной нейросети «Исидис», разработанной, как выразился Цигельтруд, «многолетней любовницей товарища Гарина».

Я жутко обиделся, прочитав такое — Талия была для меня значительно больше, чем любовница, но разве убогому писаке это втолкуешь?

Тихонько покашляв, товарищ Гинсблит прояснил суть претензий Коровьёва к «Исидис»: в «нейронке» якобы отсутствует «родительский контроль», то есть несовершеннолетние, по мнению уважаемого литератора, могли с помощью «Исидис» изображать реалистичную обнажёнку безо всяких ограничений — и развращаться.

Кроме того, лично товарищ Цигельтруд утверждал, что «Исидис» аморальна изначально, ab ovo: когда он обратился к «нейронке», чтобы проиллюстрировать свою новую книгу, то «Исида» выдала ему образы жутких голых монстров с лошадиными головами, с коровьим выменем вместо грудей и с лисьими ушами (распечатки монстров прилагались).

— Да-а… — ухмыльнулся я, рассматривая «веселые картинки». — Босх отдыхает! Вот что, Марк Самойлович… Этого писучего товарища я аккуратно размажу в соцсетях, а что касается сути сего момента… Понимаете, «Исидис» не нуждается во внешнем «родительском контроле» — это не «протез мозга» для тех, кому лень думать, и не рисовальная машина в помощь тем, кто не владеет кистью. «Исида» — реально искусственная личность, обладающая всеми атрибутами таковой: органами чувств, объектным и ассоциативным мышлением, долговременной памятью, интуицией, эмоциями — в той мере, в какой их можно было алгоритмизировать… «Исидис» безошибочно определяет возраст, пол, интеллектуальный уровень, интересы собеседника — и соответственно строит общение с ним. Проще, знаете, обмануть полиграф, чем эту «искусственную женщину»! Так что… Не будет «Исидис» рисовать детям голых баб, пусть даже не надеется! Она очень деликатно «съедет с темы», изобразив что-нибудь иное, нейтральное. А что касается монстров товарища Коровьёва… — я развел руками. — Ну, значит, он реально сам хотел намалевать что-то подобное, просто стеснялся себе в этом признаться!

Хихикая и потирая сухонькие ручки, товарищ Гинсблит удалился, а я, энергично шурша ладонями, словно пародируя завотделом по культуре, подключился к Интерсети.

Начну с «Контакта» и «Одноклассников»…

Вторник, 2 декабря. День

САДР, база ВМФ СССР «Дахла»

Гигантский «Руслан» шел на снижение — под необъятными крыльями стыл синий гофр Атлантики. Обливные валы катились в вечном своем движении, перебирая солнечные блики, а на востоке стелились иные волны — иссохшего красного песка, перевеваемого ветром.

В гулком грузовом отсеке копились негабаритные, но легкие пластмассовые контейнеры — транспортник вёз обмундирование, постельное белье, и самую ожидаемую поклажу — письма да посылки.

«А я — как Дед Мороз!» — усмехнулся вице-адмирал Гирин, поглядывая в иллюминатор.

Вчерашний приказ главкома застал его врасплох. Впрочем, если подумать, то это уже примета возраста — привык он к своему Крыму, к Черноморскому флоту, к 5-й ОпЭск.

Крейсируешь по Средиземке, грозишь буржуям от Тартуссы до Котора, или до Бизерты… Круиз!

И вдруг — «Здрасьте вам через окно!» — как в Одессе говаривают…

«Товарищ Гирин, принимайте командование 7-й ОпЭск. Выводите отряды боевых кораблей в океан — и курс на север!»

Главком явно чего-то недоговаривал… Или сам понятия не имел. Да нет, знал, скорее всего, но придерживал информацию до поры.

Хорошо, хоть с Настей успел попрощаться — так и прибежала в костюме звездолетчицы, любимая и желанная. Единственная…

— Товарищ вице-адмирал, — выглянул второй пилот, — пристегнитесь. Садимся!

— Есть! — обронил Иван Родионович, не думая, и затянул ремень.

Бетонные полосы аэродрома будто притянули «Ан-124». Вздрогнув, воздушный исполин сел, пустив из-под колес дымок паленой резины и клубы пыли.

На африканском солнце грелись трудяги «Ил-76», да парочка «Як-40» в ливреях «Сахара эйрлайнз». Вдали, мрея в горячем воздухе, белели «Ту-160».

Турбины «Руслана» еще глухо свистели, когда Гирин спустился по аппарели, окунаясь в тепло. Плюс двадцать!

После Заполярья, с его морозами и полярной ночью, Южный берег Крыма ощущался как курорт даже зимой. Он и разнежился. Но Дахла и вовсе рай! Летом — да, зной и сушь, но сейчас… Красота!

— Подвезти, товарищ вице-адмирал?

Иван вздрогнул, заслышав знакомый голос, и резко обернулся. Из окна новенькой «Волги» выглядывал, осклабясь, Тахмасиб Мехти, седой, сухой, но довольный.

— Тахмасиб Гасанович! — воскликнул Гирин, чуя, как лицо перетягивает радостная улыбка. — Вот это ничего себе! И вы здесь?

— Садись, подброшу! — Мехти хохотнул. — Это я у командования напросился. На пенсии скучно-о, сил нет, а здесь теплее, чем в Баку… — дождавшись, пока Иван сядет, он тронулся и покатил вдоль берега. — Вон твои лоханочки… Лазурное небо, синяя бухта и красный песок. Классика!

Гирин лишь кивнул, охватывая глазами корабли. Эсминцы типа «Сарыч» и «Лидер» швартовались у причалов и пирсов, к ним присоседились «Атланты» — «Комсомолец», «Россия» и «Слава». А вот «Орланы» стояли на рейде — «Жданов», «Дзержинский», «Киров» и еще один… «Фрунзе»? Точно, он… Старенький, да удаленький «Новороссийск», серая махина УДК «Ленинград»… А «Иосиф Сталин» даже громаду «Ульяновска» перерос, совсем загородил, один «остров» выглядывает! Еще бы… На «Осе» — девяносто самолетов. Два авиаполка!

— Сказали хоть, куда шлют?

Иван перехватил острый взгляд старого моряка, и покачал головой.

— Сказали: «Курс на север!»

— Ага… — каркнул Мехти. — Ну, я так и думал.

Гирин повернулся к нему.

— Думаете… Англия?

— Скорее, Шотландия… — медленно проговорил контр-адмирал в отставке. — Обстановочка там… Накаляется! На границе уже БД случаются. Ох, и зима у них будет… Жаркая! Но это всё так — мысли вслух! — построжел Тахмасиб Гасанович. — Москва, может, и контачит с Эдинбургом… Ну, тут… Сам же видишь — раскол пока неофициальный, шотландцы никакой «самостийности» не провозглашали…

— Силы копят, — усмехнулся Иван. — Эмиссаров шлют во все стороны… Вон, один уже засветился в Бонне! Некий Эндрю Брюс. Если верить «Би-Би-Си», советский шпион и посланник самозванца Роберта IV Стюарта.

— Ну, это еще разобраться надо, кто там у них самозванец! — хохотнул Мехти, тормозя. — Приехали, товарищ вице-адмирал! Небось, флагманом «Осю» выберешь?

— А вот и нет! — широко улыбнулся Гирин. — «Улю»!