Черноокая печаль

Глава 21

— Всё сидишь...

Шагнув за крылечко, я присела на широкий поваленный ствол дуба прямо у бани. Рядышком с растерянным, как дитя, Мироном. Нынче ночи стали зыбко-холодными. Оттого и поежилась. Бер это, само собой, заметил. Скинул с плеч добротную куртку, подбитую мехом, и накинул на мои плечи.

— На вот, не мерзни. Еще простынешь... Третьяк придет, слюной забрызгает, пока орать будет.

А я и не горделивая, укуталась поплотнее и к его плечу макушкой прижалась. Странное дело, знакомы мы совсем ничего, три неполных старых месяца, а чувствуешься как родной братец. Не иначе. Коего у меня никогда и не было. Хотя брешу... Темный чувствовался также. Он как нерушимая гора, пока был с нами в лазарете в расположении полка. И пугать никого не стоило тяжкой расправой, никто к нам и так не совался.

И вот теперь этот огромный мишка стал мне ближе к сердцу. Такой добрый, прячущий свое огромное сердце под вечным ворчанием и фырканием.

— Мирош?

Тихо позвала я его.

— Мммм?

Промычал он на выдохе. Я вздохнула поглубже, не зная, как начать не самый приятный разговор. Но надо было. Как жена его лучшего друга и побратима, как и его друг. Как целительница Озары и просто как сочувствующая женщина.

— Ты ей уже рассказала?

Неожиданно молвил он бесцветно, или же мне причудилась грусть в его тоне?

— Да.

Кивнула я без радости.

— Ну и как? — пожал он спокойно плечами. — Ревет?

— Да нет... — вздохнула я с печалью. — Слез у нее не осталось. Да и потом...

— Что?

Скосил на меня очи бер. И я неохотно выложила все как есть.

— Плоха она, Мирон. Не ест, водой пою насильно. Лежит да в потолок глядит. Подкосило ее знатно все это...

Мы оба замолчали на время. В траве напевали мелодию сверчки, из леса доносился шелест младой листвы деревьев и тихий напев соловья.

— Любопытство тебя гложет, Наталка...

Наконец-то выдохнул бер. Отнекиваться не стала.

— Не только оно, Мирош. — Да только решила всё прояснить сразу. — Чую я, ответ держу я перед Лелей за Озару. И не ведомо мне пока, твои порывы. Зачем ты влез там на совете? Невестой назвал? О каком-то договоре упоминал? Ты пойми, Мирон, она сейчас хрупкая, как лёд по весне, нечаянно сожмёшь, и осыпится крошкой.

Бер замолчал. Опять тишина, видать, он собирается с мыслями.

— Я... это понимаю. — Сказал он чуть погодя. — Но не могу уступить... Не могу, Наталка.

— Кому? — непонимающе нахмурила я брови. Бер злобно усмехнулся и, не щадя себя, стукнул кулаком по собственной груди.

— Этой твари внутри меня. Он... хочет ее... Давно... Я...

Будто насильно глотая воздух, бер провел ладонью по могучей шее, пытаясь ослабить невидимые путы. Поморщился, как от боли. Устало потер глаза руками.

— Озара старше меня на две зимы. Но еще лялькой походила на богиню. Смотря на нее, мне казалось, сама Лада ее поцеловала в чело. Золотистые локоны, глаза крупные, как у косули. Нравом нежная, как весна. Мне казалось, что никто ее не заслуживает. Ни Милан, ни Гром, ни даже я... Прошли зимы, и она казалась счастливой со своим торгашом. Я вроде как начал отпускать. Но...

Бер поджал губы, вспоминая что-то крайне нелицеприятное.

— ...она потеряла своего первенца. Я помню тот вечер как сегодня. Вот она кружится по двору с корзиной с яблоками, второй рукой придерживая аккуратный животик. Вот вскрикивает и роняет ярко-красные яблоки на землю. Один плод катится к моему сапогу. Ее взгляд тогда... такой испуганный, она умоляла меня что-то сделать. Ведь никого иного по близости не было. А я... ничего другого не придумал, кроме как на руках увезти к повитухе. До сих пор в кошмарах слышу ее отчаянные крики спасти ее ребенка. Потом второго, третьего...

— Все это время, — я едва смогла произнести то, что вертелось на уме, — она была тебе мила.

Бер невесело хмыкнул. Глянул в ночное небо и с насмешкой в улыбке ткнул пальцем в небо.

— Все это время она была моей звездой. Коей я мог любоваться, но не прикасаться...

Боги, как же так... Он сказал, с детства. А Агнеша обмолвилась, что Озара была замужем десять зим...

— Она знала?

Робко полюбопытствовала я, заглядывая в такое опечаленное лицо бера. Не хватает всех слов белого света, да бы рассказать о его грусти.

— Не-е-ет. — Бер отчаянно мотнул головой. — Никто не знал, и она не знает. Даже Третьяку не ведома. Ты первая. Я...

Бер сглотнул, наверное, поймав себя на осознание, что так просто выложил свою тайну мне. Но потом, глянув на меня, вздохнул спокойно. Мол, ничего уже не исправить. Отвернув голову в сторону от меня, коротко изрек.

— Я боялся ее опорочить. Да и Озара была слишком верна своему кобелине мужу, чтобы заметить хотя бы что-то по сторонам.

Я отчасти понимала его печаль. Ощущая, как знакомая неприятная дрожь скользит от затылка по спине вниз. Получить желаемое такой ценой больнее тысячи игл в сердце.

Я хотела вернуться живой с войны. Но даже не думала, что куда больнее остаться живой, когда все твои мертвы. Я жаждала обнять мать, но получила больше, чем в состоянии выдержать сердце словесных пощечин. Я тосковала по сестрам, которые в открытую оплакивали мое возвращение.

Не все, о чем мы грезим, приносит нам счастье или нашим близким. Мирон хотел Озару себе, но больше этого он хотел ей счастья. От этого столько времени и оставался в тяни.

— Ты сказал на суде, что Гром обещал тебе любую самку в жены, когда ты захочешь. — вспомнила я момент, от которого Аласту перекосило не на шутку. — С чего такая привилегия?

Мирон невесело усмехнулся. Глаза бера затянулись поволокой злобы.

— Пару весен назад мне сосватали молодку в клане. Власта решила меня женить. Я был на войне, моей волей не интересовались. Матушка противиться праматери не стала... Вернувшись обратно в клан с Третьяком, я неприятно удивился, узнав, кого мне пообещали в жены.

— Кого же?

— Не самую покладистую самку, подруженьку Яськи. Девка была недурна собой, но слишком уж гнилая нутром. Я, как оказалось, тоже не был пределом ее грез, — ядовито фыркнул бер, сорвав травинку около ствола и сунув в рот. — Вот она и решила красиво от меня избавиться. Нажаловалась Власте, что я ее поколотил...

Воздух застыл в моем горле, выпучив глаза от негодования, я, не таясь от злобы, глянула на бера.

— Да как так можно?! Не боясь богов!

— Очень легко, если на твоей стороне закон, — как ни в чем не бывало фыркнул бер. — Тем более, что после двадцати ударов кнутом я оказался вознагражден.

— Скольки?!!

У меня резко зачесалась спина! Пару раз в детстве я получала розгами от мамки по заднице. Удовольствие не тянет повторить! А тут двадцать?!

Мирон, как само собой разумеешься, пожал плечами.

— Двадцать — это еще по-божески! — приподнял он палец вверх с мрачной ухмылкой. — Да и бил старик Перт, а тот щадяще. Почти любя.

— Ни черта оно «любя»! — Встрепенулась я от негодования. — И вообще, где шлялся Третьяк?! Как позволил! А Гром? Такого его хваленая справедливость?! И мне в этой стае рожать детей?! — Скрестив руки на груди, я категорично заявила: — НИ ЧЕРТА!

Грустная усмешка скользнула на губы Мирона.

— Гром был на западном фронте, защищал Молочную реку от захватчиков. Тихий только оправился после лихорадки, что настигла его словно напасть после раны на ноге. А Третьяк...

Бер снова улыбнулся, на сей раз по-доброму и даже благодарно.

— Третьяка семеро с трудом удержали. Он тогда впервые при всех накричал на праматерь, обозвав черствой сукой. Но закон есть закон! — Пожал плечами. — В отсутствие Грома Власта правила кланом. А завет предков гласит, что любой бер, поднявший кулак на самку, что не носит вины, обязан за это поплатиться.

— Но ты же этого не делал!!!

С досадой прикусила я нижнюю губу, обиженно глядя на бера. Тот фыркнул, поправляя на моих плечах свою куртку. Я была уверена в своих словах.

Потому как кто угодно, но не Мироша.

— Не мог, — кивнул он на мои слова. — Это потом, когда Гром вернулся, Третьяк настоял на повторном суде, нашлись и свидетели, и доказательства. По закону я мог попросить для своей обидчицы ту же меру наказания, что сам пережил...

— Но ты не попросил.

Догадалась я. Мирон ядовито усмехнулся, стрельнув в мою сторону взглядом.

— Поверь мне, Наталка, не из доброты душевной. — Его глаза опять вернулись к небу, а слова покидали уста. — Гром вернулся в клан с представителями из клана ниже по реке — Черных медведей. Одному из них приглянулась моя горе-невеста. Тот попросил ее у Грома. Да, видать, сильно понравилась, так как заявил, что уже уронил в нее свое семя, и, возможно, она носит дитя.

— Она ведь специально! — Встепнулась я на месте. — Чтобы избежать наказания! Вот ведь тварь! Су...стерва!

— Гром тогда у меня лично попросил простить и закопать гнев да обиду. Заезжий бер был настроен серьезно, еще и приближенный их вождя. Разрушать мир с ними было невыгодно. А дабы подсластить мое горе и унижение, обещал отдать любую самку, которую захочу в жены.

Бер оторвался от созерцания звезд. Снова поправил кожанную куртку на моих плечах.

— Я никого не попросил. Но свое право сохранил. Вот и снадобилась.

Мы снова смолчали. Слова уже были лишними. Думал каждый о своем, но в целом, думается мне, что я, что Мирон, поминал проклятую Власту недобрым словом.

Распоясала она племя.

Нет на них жестокой госпожи с железной рукой. Такой, как Матриша, аль Снежка. Вот они бы навели тут порядка!

Опять пел соловей. И отчего-то не только грусть брала за душу, но и обида на весь род мужа. Вроде сильные, умелые воины. Рукастые! Защитники! А ведут себя как запутавшиеся в густой заросли медвежата! Вроде сами сюда полезли, а вырваться не знают как!

— У вас до боли жестокие и паршивые законы.

Фыркнула я в конце тихоничко, не удержав язык за зубами. Бер рядом глумливо фыркнул.

— Теперь «у нас», Наталка. И раз Третьяк озаботился другими делами, кроме твоего посвящения в заветы предков, — выразительно дернул бер бровями, вгоняя меня в краску. Да, Ляля! Неужто им всем было слышно?! — То мой тебе совет, сбегай на досуге к Тихомиру. Он у нас хранитель книг и мудрости. Поспрашивай. Раз грамоте обучена, то он тебе старинную летопись к чтению отдаст. Знать законы — вещь не дурная.

Умную вещь сказал бер, только мне слабо верилось, что про меня.

— Погонит меня поганой метлой ваш Тихий, — фыркнула я досадно. — Еще и под зад даст ногой для ускорения.

— С чего это? — округлил глазища с удивлением бер. — Тихий у нас рад любому проблеску мудрости и тяги к знаниям в племени. И грамоте любого желающего обучит. Это нас с Третьяком он пинками заставлял обучаться!

— Странное дело... — пожала я задумчиво плечами, рассуждая вслух. — Тогда отчего Агнеша пришла ко мне просить наловчить ее читать, если...

— Наталка, беда!

Ох ты ж, боги светлые! Вспоминаешь волка, так бери палку в руки!

Вспомнила я приказку, когда увидела испуганную рыжую, что бежала ко мне, испуганно хлопая глазищами.

И напряглась невольно. «Беда!» С этого слова обычно начинались и мои беды.

— Что стряслось, Агнеш?

Недовольный нахмурил брови Мирон, поджав уста в тонкую линию. Юная медведица одарила нас виноватым взглядом.

— Озара исчезла...

******

— Ну что, нашли?!

Как только Добрыня вошел в избу, мы с Умилой кинулись к нему с распросами. Бер устало, и не скрывая разочарования и тревоги, покачал головой.

Всю ночь они ее искали. Пока что малыми силами, не просвещая остальных, включая Власту, в случившемся. Мирон, Тихомир, Добрыня, муж Умилы. И еще пара преданных беров, что обычно служили в дозоре. Ну и Агнеша.

Даже Гром был в неведении исчезновения бедной медведицы. Меня же, как бы я сильно не хотела помочь, оставили в поселении. Я и сама понимала — ночью в лесу от меня мало толку. Но от этого переживать не перестала.

— Как же так?! — раздосадовано развела руками Умила. — Вы же ищейки?! Что с вашими носами, буря вас побери! Озара даже не охотница! Она и в лес не выходила чаще, чем радуга появлялась! Ну как так, Добрый?!

— Ночью был дождь. — Бер устало присел на стул, и я тут же всучила ему в руки кувшин с водой. Благодарно мне кивнув, мужчина отпил. — Следы размыло, запахи развеяло.

— Ну куда она могла пойти! Ума не приложу!

Снова досадливо прикусила губу медведица. В избу зашел теперь ее муж. Глянув на брата беглянки, бер проговорил:

— Добрый, надо сказать Грому. Нужны еще беры. Не дай боги, она забрела на озеро... Или болота...

Второй бер потер лицо. Очевидно, не зная, что делать.

— Власта ее за это покрамсает, — тихо подала голос Умила.

— К черту Власту, мне сейчас лишь бы Озарку найти! — рявкнул бер. Подымаясь на ноги. Но у самой двери спохватился. Развернулся и поймав мой взгляд, благодарно кивнул.

— Благодарствую за твои целебные отвары, Наталка. Только на них и держимся на ногах.

— Добрый, позвольте мне вдоль реки пособирать полынь. Я еще сварю. Не могу без дела сидеть! Я дорожку знаю, по ней же сюда пришли с мужем моим!

Молитвенно прижала я руки к груди. Беры переглянулись.

— Ладно, иди... — махнул рукой Добрый. — Все равно скоро весь лес кишеть будет берами. Да и вандоса Третьяк сжег. Только в реку не лезь. Холодная вода после дождя. Да и мало еще какая тварь там расплодилась!

Долго тянуть не стала. Взяла холщавый мешнчек, корзинку мне побольше одолжила Умила, та тоже порывалась пойти со мной. Но у нее дети еще не покормлены. Вот я и отправилась сама. Только до реки не дошла.

У самой опушки леса в зарослях дикого шиповника раздалось ворчания и быстрое биение человеческого сердца. Бестолково лезть на рожон не стала.

Оглянувшись по сторонам в поисках оружия, я схватила ветку потольше в одну руку, а во вторую подобрала сморщеный плод дикого яблока. Замахнулась и кинула в кусты.

— Ай!

— Кто там?! Выходи! А то сейчас мужа позову на помощь! Он у меня бер!

Нагло солгала я. Хотя и знала, если закричу, меня услышат и прибегут.

— Не виноват я... — из кустов кубарем скатился немытый мужичек, грязный, в потертых штанах и рубашке. — Не виноват... Лелей клянусь... Они сказали... Я и сделал... Я...

— Ты кто таков будешь?

Нахмурила я брови, демонстративно сжав ветку посильнее. Мужичек побледнел.

— Мы для благого дела... Мы честно... Мы...

Он все пятился назад, обливаясь слезами. Только сейчас я заметила на его ноге широкие три полосы, оставленные чьими-то когтями.

— Ну зачем она пришла?! — досадливо крикнул он, плача. — Зачем...

Упав назад, он все пятился назад...

Причитая про какую-то ону. А потом и вовсе развернулся на четвереньках и дал деру, так что аж пятки засверкали.

Обескураженно застыв на месте, я не могла поймать, что происходит. Впрочем, додумать не успела. Позади кустов раздался тихий, но недовольный писк. Так напоминающий новорожденное ворчания котенка. А за ним густым шлейфом моих ноздрей коснулся аромат крови.

Человеческой крови. Младой крови. Крови дитя.

Позабыв и об корзинке, и об ветке, я побежала туда, огибая заросли.

Ветки хлестали по лицу, но крошки целительской магии во мне бурлили. Я чувствовала робкий росток новой жизни. После того как пришлось достать отшметки ребенка Озары, новорожденный ощущался для меня как глоток свежего воздуха, коим я не могла надышаться.

Вырвавшись в небольшой ельник, я застыла на месте, тяжко прогоняя воздух через легкие.

Озара... Обнаженная. Перепачканная в крови и грязи, из левой ноги, аккурат повыше стопы на ладонь, торчит стрела, что проткнула ногу насквозь, словно прут. Золотистые кудри спутались, сохраняя в узлах листочки и куски грязи. Но лицо ее было безмятежно и спокойно. С каким-то тихим восторгом наблюдая за меленьким комочком на своих руках. Дитё, как и сама мадвидица, было перемазано в крови и грязи, голышом. Будто только родился, тихонько попискивая и дрыгая ножками.

Оторвав взгляд от ребенка, она перевела чистые глаза, словно небесная гладь, на меня. Неожиданно ее зрачок запульсировал, она испуганно охнула и прижала дитя крепче к груди.

За моей спиной хрустнула ветка. Я вовремя успела развернуться, и мощный удар, который грозился пробить мне макушку, только слегка коснулся щеки.

Но от резкого разворота все равно упала на землю.

Мужик растянул потресканые губы в недоброй ухмылке. Выглядел он получше прежнего, в добротных сапогах, кожаных штанах, тунике. Я даже узрела амулет Велеса на его шее. Достав стрелу со спины, тот натянул ее на тетиву, направив лук на Озару.

— Брось ублюдка, медвежья сука, иначе погублю!!

Оскалившись совсем по-звериному, показывая острые зубы, Озара прижала малыша еще сильнее к себе.

Охотник облапал ее похотливым взглядом голое тело, сглотнул вязкую слюну.

— Какая... ммм... прям... эх... было бы у меня чутка времени... я бы тебя...

Потом, повернув взгляд на меня. Бесстыжими очами пощупал вдоль и поперек. Мерзко усмехнулся.

— А может быть и тебя... но сначала... — он снова плотно обхватил лук, направив стрелу на Озару. — Отпусти дитя, дура, он уже отдан!

Медведица отчаянно помотала головой. Она было дернулась на него, пытаясь сорваться с места и напасть. Сжимая дитя в руках. Но подвела раненая нога. Озара рухнула на колени, а подлый, трусливый ублюдок с испугу отпустил тетиву. Стрела полетела на медведицу.

Думать времени не было, нащупав ранее рядом ветку ели, я покрепче ее ухватила. И, не вставая, со всей дури шмякнула его по ногам. Мужик рухнул на спину.

Но я по-прежнему осталась слабой девкой. Едва ли смогла отползти, как этот гад ухватил меня за ногу и залез сверху. Влепил одну пощечину.

— Ах ты ж... сука! Да я тебя! Подстилка беровская!

Замахнулся за второй, и тут я словила его взгляд. Такой злобный, лютый и в то же время трусливый, крысиный.

— Смотри мне в глаза, тварь!

Крикнула я на него, и тот непонимающе застыл. Одного мгновения мне было достаточно, дабы поймать хотя бы одну нить, что вела от его разума. Это оказалась нить из спиной косы. По опыту я знала, что если порву с уровня шеи, он задохнется к чертям собачьим. Оттого резко скользнула вниз. Ровно до того стыка, как она раздвоилась на двое. И, не мешкая ни секунды, дернула ее что есть силы, обрывая ко всем чертям бездны!

— Аааа!!!

Заорал мужик, ощутив лютую боль в ногах, и, потеряв равновесие, скатился на бок, упав на землю. Он оказался пленником собственной боли, даже не представляя, что больше никогда не сможет ходить.

Но первое, что я сделала, это развернулась к Озаре. По-прежнему оказавшейся узницей своих материнских инстинктов, медведица сжалась в комочек, бережно качая дитя на руках. Не замечая ни стрелы в ноге, ни второй, торчащей над ее плечом в дереве. Ни жирные капли крови, что стекали с грубой раны на щеке, что оставила вторая стрела.

Подползав к ней, я аккуратно коснулась ее плеча. Будто выпав из транса, она сначала оскалилась на меня. Но потом в ее очах промелькнуло узнавание.

— Тише, милая, ну тише... — я снова глянула на ослабшего ребенка. Пуповина еще не зажила. Небось ночью родился. Или родилась. — Ну кто тут у тебя?

Видно, почуяв мой дружеский настрой, медведица спрятала клыки. Я обняла ее за плечи и прижала к своей груди вместе с детем. По щеке потекла одинокая слеза. Но я спешно ее вытерла рукавом, точно помня, что где-то неподалеку бродит Тихомир. И не время сейчас, потом наплачусь. У Третьяка в объятьях.

Набрав воздуха побольше в легких, я закричала, что есть мочи:

—ТИХИЙ?! ТИХИЙ?!

Забуянил ветер, заворчали кроны деревьев. Будто сама Леля послала мою весточку и отчаянный крик побыстрее.

Тем временем ублюдок пришел чутка в себя. Неспособный подняться на ноги, он злобно глянул на меня.

— Ты что... со мной сотворила?! Ах ты ж сука...?! Да я тебя!

Очи, наполненные злобой, пылали пламенным гневом, отдавая мне возможность вдоволь ему отомстить.

— Твои ноги пылают. Голубым огнем! Мышцо скукожилось! Кожа поползла! Воняет гопемы, чуешь?

Нет, он не мог чувствовать эту боль. Как и встать. Но его разум слушал меня, внимал моим словам и верил. Верил каждому словечку. Завизжав, он принялся тушить несуществующий пожар по своим ногам, отчаянно вереща, как свинья.

Куст злосчастного шиповника опять колыхнулся, на елинк молнией ворвался Мирон, следом за ним Тихий.

Узрев Озару, Мирон так и застыл, как прикопанный, с широко распахнутыми очами. Он глядел то на нее, то на дитя в ее руках. Обратно на нее, и снова на дитя.

Узрев его, разум молодки окончательно вернулся к ней, она задрожала всем телом, вконец почуяв холод, оставленный ночным дождем. И вернула себе голос, глядя побитым щенком на Мирона.

— Они... они схо..тели ее уби..убить... — оправдалась она, укачивая малыша на руках. — Она... мале..енькая... со..всем... я... не смог..ла... я...

Тихий поджал губы, озадаченно глядя на тихо скулящего мужика и на нас с Озарой. Я боялась того, что он скажет сейчас. Как злосчастного огня боялась. Потому что все было не так. И даже я не знало, как надо поступить сейчас, что было по совести.

Но Мирон совсем не растерялся, аккуратно, будто и не касаясь голыми стопами влажной травы, он медленно подошел к нам. Осел на колени перед Озарой и, дабы ее не испугать, медленно протянул руку к ее виску, убрав пушистую прядь с засохшей кровью за ушку.

Озару бил озноб, из широко распахнутых глаз текли ручьи слез. Кровила рана на щеке и на ноге, но взгляда с бера она не свела. Мирон опустил руку ниже, аккуратно огладив большим пальцем лобик новорожденного.

-Кто тут у нас?

Мы, казадось, с медведицей сжались одновременно. Но теплота, с коей он глянул на ребенка, развеяла всякое сомнение. Пока не было понятно ничего, кроме того, что Мирон... он не обидит.

-Ди..тя..тя.

Страшно заикаясь, проговорила дитя.

Встав на пятки, бер слегка распрямился и рывком стянул с себя плотную льняную рубаху.

— Вот, — мягко потянул вещь Озаре, — дитя надо завернуть. Холодно. Заболеет еще.

Руки молодки дрожали, но вместе они крайне аккуратно завернули младенца в ткань. Палец Мирона нежно огладил края ужасного шрама на щеке медведицы. Но ничего не сказал.

Так и замерли друг напротив друга, глядя прямо в очи, с зажатым младенцем посередине. Пока крошка, видно, согревшись чутка в рубахе, хранящей тепло тела бера, звучно не крякнула.

В ответ на ее недовольное сопенье крошки раздался суровый голос Тихого.

— Забирай своих девчонок, Мирон, и уводи на дальнюю заставу к Ганне.

Дважды повторять не пришлось. Подняв на руки обнаженную Озару, что трепетно прижимала к своей груди сверток с малышко, Мирон двинулся в сторону шиповника, одарив смертоносным взглядом валяющегося на земле и пускающего пену изо рта мужика.

Тихий подошел к нему ближе, рукой остановив. Второй брат моего мужа на миг прикрыл глаза и прислушался к, казалось, успевшему замертво застыть лесу.

Что-то необъяснимое мелькнуло на его лице. Он поджал губы.

— Уходи через южную тропу у рощи берез.

Мирон непонимающе и даже чуть раздраженно приподнял бровь.

— Этот путь длинее...

— Делай, как говорю. — грубо зарычал Тихий, полоснув по нему холодным взглядом, — По тем местам в поисках рыскуют Олег и Мир, они тебя сопроводят.

Дальше противиться бер не стал, покорно отпустил голову и скрылся за кустами шиповника.

Я же обессиленно шмякнулась задом на землю с колен, только сейчас позволяя себе испуганно передохнуть.

Подойдя к потерявшему сознание мужику от перепугу, Тихий попинал того носком сапог, а потом глянул на меня с мрачным любопытством.

— Что ты с ним сотворила, сестричка?

— Тебе лучше не знать.

Прохрипела я в ответ. Ибо совершилось то, чем меня когда-то пугали. Любой целитель, если его довезти, обратит свои знания во зло, и тогда... Да будет смерть его обидчика легкой.