Далеко не близко

Срибердеджибит

— Да будь я навеки проклят! — выдохнул Гилберт Айлс.

Маленький человечек с неровной бахромой бороды сделал ещё несколько пассов, вновь протянул руку в воздух и швырнул вторую двадцатидолларовую золотую монету на барную стойку рядом с первой.

— Это прекрасно, — торжественно объявил Айлс. Горячий ром с маслом всегда наделял его торжественностью. — В жизни не видел такой “престидижитации”. Видите: я могу выговорить “престидижитация”. Вот что даёт тренировки артикуляции. И это тоже прекрасно.

Маленький человечек улыбнулся.

— Вы актёр, коллега? — спросил он.

— Не официально. Я юрист. Сегодня выиграл дело о завещании Шалгрина; поэтому и праздную. Рассказывал я вам об этом деле?

— Нет. Оно было интересным?

— Интереснейшим. Видите ли, предполагаемые наследники... Но к чёрту это, — с торжественной капризностью решил Гилберт Айлс. — Покажите мне ещё немного престидижитации.

Вода мирно плескалась между свай под стойкой. Матрос в углу выключил настольную лампу и позволил прозрачному лунному свету омыть блондинку напротив него. Радио работало так тихо, что казалось лишь шёпотом. Человек с бахромчатой бородкой сделал особо тщательный пасс и в итоге получил по золотой монете, балансирующей на кончине каждого из его пяти растопыренных пальцев.

— Да будь я вечно проклят! — повторил Айлс. Линда возражала против такой лекции; по какой-то причине она позволяла проклинать, но чертовски решительно запрещала чертыхаться. — Но золото, — добавил он. — Как это работает? Вам позволяет правитьельство хранить всё это золото как инструмент профессии? Или оно обманка?

— Знаю, — печально проговорил человечек. — Законы никогда не допускают магии. И Они никогда не делают поправки на законы. Я никогда не смогу убедить Их, что Их золото бесполезно для меня. Ох, ладно... — Он сделал ещё один пасс и произнёс слово, в котором, похоже, не было гласных. Семь монет на барной стойке исчезли.

— Прекрасно, — произнёс Гилберт Айлс. — Хотелось бы мне, чтобы вы были рядом, когда обвинение предъявит некие неожиданные доказательства. Может, выпьем ещё по такому случаю?

— Нет, благодарю вас.

— Давайте. Я праздную, я. Я всё ещё могу выговорить “престидижитация”, поскольку тренировал артикуляцию, но я уношусь всё выше, и выше, и выше, и мне нужна компания. И только из-за того, что Линда осталась дома с головной болью, мне пить одному? Нет! — разразился он громоподобными ораторскими речами. — Господа присяжные заседатели, как вы можете сидеть спокойно и смотреть, как прямо на ваших глазах творится эта вопиющая несправедливость? Сердца из наитвердейшего камня оттаяли бы, растаяли бы и обратились в росу, прежде чем...

Его округлые периоды заглушали радио и блеск волн. Матрос оглянулся, озадаченно и воинственно.

— Мне очень жаль, — произнёс человечек. — Но мне совсем нельзя пить больше одной порции. Когда я пью две, что-то начинает происходить. Вспоминаю ту ночь в Дарджилинге...

— Итак... — В голосе Гилберта Айса послышались интонации запугивающего перекрёстного допроса. — Вы помните это? И что же вы ещё помните? Помните ли вы жалкое состояние подсудимого перед вами, иссохшего, ненасытного и принуждённого вашей жестокостью искать прибежище в пороке одинокого пьянства? Помните ли вы...

Матрос вставал из-за столика. Бармен бочком подобрался к бородатому человечку.

— Послушай, Мак, если он хочет угостить тебя выпивкой, окей, пусть он её купит.

— Но, коллега, если что-то происходит...

Бармен с опаской взглянул на матроса.

— Что-то начнёт происходить прямо сейчас, если ты не заткнёшь его. Ну, господа хорошие, — добавил он уже громче, — что закажем?

— Джин с тоником, — покорно произнёс человечек.

— Горячий мом с раслом, — объявил Гилберт Айлс. И услышал свои слова в воздухе. — Я специально это сделал, — поспешно добавил он. Его собеседник согласно кивнул.

— Как ваше имя? — спросил Айлс.

— Озимандиас Великий, — проговорил престидижитатор.

— Ага! Шоу-бизнес, а? Вы маг?

— Был.

— Мм-м-м. Понимаю. Смерть водевиля и всё такое?

— Не только. Проблема была, в основном, в управляющих театром. Они продолжали волноваться.

— Почему?

— Пугались, когда это по-настоящему. Им не нравится магия, если только они не знают, где стоят зеркала. Когда говоришь им, что никаких зеркал нет, — что ж, половина из них вам не верят. Другая половина разрывает контракт.

Подоспела выпивка. Гилберт Айлс уплатил и очень медленно заглотнул ром. А затем...

— По-настоящему! — эхом отозвался он. — Никаких зеркал... Да будь я...

— Конечно, у них были некоторые основания беспокоиться, — спокойно продолжал Озимандиас. — Случай с Дарджилингом нашумел. А потом как-то раз дрессировщик тюленей уговорил меня на второй джин с тоником, и я решил опробовать старое заклинание для вызова саламандры. Мы хотели посмотреть, сможем ли научить её играть “Звёздно-полосатый флаг”; потрясающий финал получился бы. Пожарные прибыли вовремя, ущерб составил всего тысячу долларов, но после этого люди забеспокоились на мой счёт.

— Вы имеете в виду, вы — маг?

— Я так и сказал, не правда ли?

— Но маг... Когда вы сказали, что вы маг, я думал, вы просто имеете в виду, что вы маг. Я и представить не мог, что вы имели в виду, что вы — маг.

— Магия только белая, — словно оправдываясь, произнёс Озимандиас.

— Тогда те монеты... Они появились из...

— Не знаю, откуда они появились. Вы протягиваете руку, используя правильную технику, и Они дают их вам.

— А кто эти Они?

— О... тут ведь... сами знаете, коллега.

— Я, — объявил Гилберт Айлс, — пьян. — Что вы ещё можете делать?

— О, любые странные мелочи. Вызов духов из безбрежных глубин и тому подобное. Работа с мелкими заклинаниями. Однажды, — он улыбнулся, — я научил человека, как стать оборотнем доброй воли. А потом, — его круглое лицо потемнело, — был тот случай в Дарджилинге....

— Как бы вы могли помочь мне сейчас праздновать? Можете излечить Линду от головной боли?

— Не на расстоянии. Разве что у вас есть её личные вещи — носовой платок, локон волос? Нет? Падение сентиментальности играет дурную шутку с симпатической магией. Хотите праздновать? Могу вызвать пару знакомых гурий — милые девушки, хоть и полноватые, — и мы...

Айлс покачал головой.

— Нет Линды, нет гурий. У меня, сэр, моногамная душа. И тело тоже моногамное — практически.

— Любите музыку?

— Не слишком.

— Очень жаль. Там есть превосходный оркестр духов, играет на корнете, флейте, арфе, мешковине, гуслях, цимбалах и всех прочих инструментах. Послушайте... мы могли бы... — Он щёлкнул пальцами. — Вы ведь Телец, не так ли?

— Прошу прощения?

— Вы родились в мае?

— Да.

— Я так и подумал. Что-то из вашей ауры. Что ж, как насчёт исполнения желания?

— Какого желания? — произнёс Гилберт Айлс. Фраза выдалась нелёгкая даже для тренированной артикуляции.

— Любого желания. Но сперва хорошенько всё обдумайте. Вспомните историю про сосиски. Или про обезьянью лапку. Но в течение ближайших минуты-двух любое ваше желание исполнится.

— Почему?

Озимандиас поднял руку и вытащил ниоткуда зажжённую сигарету.

— Определитесь с вашим желанием, ведь времени не слишком много. Желобесы — непостоянные существа. А пока вы думаете, я обрисую вам ситуацию. Видите ли, здесь в комнате сидит желобес Тельцин.

— Кто?

— Желобес — жел-о-бес. Видите ли, если бы Вселенная работала по строго постоянным законам, она оставалась бы неизменной. Это было бы одинаково скучно и для Бога, и для человека. Так что должны быть возможность и вмешательство. К примеру, бывают чудеса. Но они важны и не случаются ежедневно. Поэтому есть доля возможности, что каждый человек может, совершенно бессознательно, творить чудеса. Разве у вас порой не сбывались самые невероятные желания вопреки всем ожиданиям?

— Один раз из тысячи.

— Это вопрос вероятности; большая частота вызовет хаос. И всё это потому, что поблизости был желобес Тельцин. Желобесов немного; но они вечно бродят среди людей. Когда один из них подслушивает желание, загаданное человеком под его знаком, то исполняет его.

— И это работает?

— Работает. Если бы я только встретил в Дарджилинге желобеса Стрельцина...

Гилберт Айлс вытаращил глаза и от души отхлебнул рома с маслом.

— Да будь я, — торжественно промолвил он, — вечно проклят!

Озимандиас ахнул.

— Боже всемогущий! Я совсем не ожидал от вас такого желания!

Лёгкое дуновение было хихиканьем желобеса Тельцина. Его неизменно радовали удивительные невольные желания людей. Как всегда говаривал Пак: “Что за дураки эти смертные!”[62] Он снова захихикал и улетел.

Гилберт Айлс заглотнул остаток рома.

— Вы имеете в виду, что... что это восклицание зачли за желание?

— Но ведь оно так и было сформулировано, коллега? “Да будь я...” Именно так выражаются желания.

— И я... — Без рома с маслом твёрдый юридический ум Айлса рассердился бы на такую мысль, но теперь она казалась зловеще правдоподобной. — То есть я проклят?

— Боюсь, что так.

— Но как? Это значит, что когда я умру, то...

— О нет. Проклят, не осуждён. Проклятие затрагивает вас в этой жизни.

— Но как? — настаивал Айлс.

— Откуда мне знать? Вы не уточняли. Желобес, вероятно, сдал вас ближайшему демону. Неизвестно, какая у него специальность.

— Неизвестно? Но вы... вы говорили, что можете вызывать духов из безбрежных глубин. Разве вы не можете вызвать демонов и разузнать насчёт проклятий?

— Хм-м-м. — Озимандиас колебался. — Возможно, получится. Но если я сделаю малейшую ошибку и вызову не того демона... Или если... Это может быть проклятие, о котором вам лучше не знать.

Айлс затряс головой.

— Я хочу знать. Умный юрист всё пустит в ход. И не понимаю, почему проклятия и демоны не годятся для этого.

Озимандиас допил свой джин с тоником.

— Да падёт это на вашу голову, — произнёс он. — Пойдёмте.

Через милю пути вдоль пляжа вы попадали в примитивный мир. Там не было света, кроме луны, и звука, кроме волн. Вы возвращались в состояние своих едва лишившихся хвоста первопредков. Не было ни единого признака цивилизации, одна лишь устрашающая необъятность природы и её сил. А ещё в ваших ботинках был песок, и это вас беспокоило.

Маленький волшебник с бахромчатой бородой развёл из коряг костёр и бросил в него пару порошков из коробочки с пузырьками в своём кармане. Айлс чиркнул спичкой, но та разломилась надвое. “Неважно”, — сказал Озимандиас и произвёл пасс. Коряги вспыхнули и загорелись семицветным пламенем. Озимандиас произнёс заклинание — не звонким и драматичным голосом, как ожидал Айлс, а небрежным бормотанием всякого священнослужителя, выполняющего знакомый ритуал. Пламя высоко взметнулось. А луна погасла.

Точнее говоря, их словно отрезало от её лучей. Они находились в шаре тьмы, в центре которого поблескивал внезапно угасший огонь. И в этом блистании сидел демон.

Он был неясных размеров. Быть может, причина крылась в мерцании угасающего пламени; быть может, это было некой особенностью его самого. Его рост постоянно менялся от двух до семи-восьми футов. Формой он мало чем отличался от человека, за исключением, конечно, покрытого серебристой чешуёй хвоста. Ногти его блестели, как панцири жуков. Один бивень казался расшатанным, и он имел привычку нервно подёргивать им. Звук получался жалобный.

— Как тебя зовут? — вежливо спросил Озимандиас.

— Срибердеджибит[63]. — Голос был вполне человеческой громкости, но с нескончаемым резонансом, словно раздавался внутри пещеры.

— Ты демон проклятья?

— Конечно. — Демон с радостью усмотрел Айлса. — Привет! — произнёс он.

— Привет! — слабо выговорил Гилберт Айлс. Теперь он был чрезвычайно трезв — и, к несчастью, уверен в этом. И он трезво видел демона проклятья, а это означало, что он был трезво проклят. И он даже не знал, что это за проклятие. — Спроси его побыстрее, — подтолкнул он мага.

— Ты наложил проклятие на моего здесь присутствующего друга?

— Он просил об этом, не так ли? — Демон со скучающим видом дёрнул бивнем.

— И какова природа этого проклятия?

— Он узнает.

— Повелеваю тебе рассказать нам.

— Глупцы. Это не входит в мои обязанности.

Озимандиас произвёл пасс.

— Повелеваю тебе...

Демон подпрыгнул и потёр задницу.

— Вот так так! — горько промолвил он.

— Хочешь ещё?

— Ладно. Я расскажу вам. — Он помолчал, дёрнув бивнем. — Это просто старое проклятие. Валялось у нас с тех пор, как семейство Мургатройдов от него избавилось. Я же первое попавшееся схватил; его, похоже, это не волновало.

— И это было...

— Проклятие, которое ведьмы накладывали на своих слишком добродетельных преследователей-пуритан, помните его? Миленькое. Даже в стихах. Звучит так.

Он вновь дёрнул бивнем, чтобы добиться нужной высоты звука, а затем пропел:

Свершай дурной поступок каждый день до темноты,

Иль телом в прахе лежать будешь ты.

— Конечно, — добавил он, — на самом деле никакого праха. Это просто для складности.

— Я слышал об этом проклятии, — задумчиво проговорил Озимандиас. — Здесь есть сложная терминологическая проблема. Как Высший Суд определяет “дурной поступок”?

— Аналогично греху, — произнёс Срибердеджибит.

— Хм-м-м. Он должен совершать грех каждый день — что подразумевается под “днём”?

— Ровно с двенадцати часов вечера до следующей полуночи, начиная с завтрашнего утра.

— Он должен совершать грех ежедневно, или...

— Или, — произнёс демон с чуть большим удовлетворением, нежели он выказывал до сих пор, — я явлюсь в полночь и задушу его. — И он свернул свой хвост петлёй.

— Тогда ты всегда должен быть рядом с ним, чтобы наблюдать за его поступками и исполнить свой долг, если он потерпит неудачу. Очень хорошо. Налагаю на тебя ещё одну обязанность: когда бы он ни произнёс твоё имя, ты должен явиться ему и ответить на его вопросы. Теперь изыди

— Эй! — запротестовал демон. — Не буду я этого делать. Не входит это в мои инструкции. Я... Ой! — Он снова подпрыгнул и ещё энергичнее потёр задницу. — Ладно. Вы победили.

— Изыди, — повторил Озимандиас.

Луна ярко и ясно освещала пляж и угли коряг.

— Теперь, — проговорил маг, — вы знаете.

Гилберт Айлс встряхнулся. Потом ущипнул себя. Потом произнёс:

— Должно быть, я действительно это видел.

— Конечно. И теперь вам известна природа проклятья. Как вы его находите, коллега?

Айлс засмеялся.

— Не могу сказать, чтобы оно меня тревожило. Это же совсем несложно. Один грех в день — я же не ангел. Само собой получится.

Озимандиас нахмурился и уставился на угли.

— Рад, что вы так думаете, — медленно проговорил он.

Гилберт Айлс всегда просыпался с трудом. И особенно — на следующее после описанных событий утро; но, открыв глаза, он счёт зрелище Линды в светло-голубом халате вполне достаточной наградой за свои усилия.

— У меня голова прошла, — весело объявила она. — А у тебя?

Он пощупал голову и проверки ради покачал ей.

— Ни следа похмелья. Забавно...

— Забавно? Ты в самом деле отметил? Что ты сделал?

— Пошёл на пляж, покатался там, а затем отправился в бар и поболтал с... — он приостановился и недоверчиво моргнул потоку воспоминаний, — с фокусником из старого водевиля. Он показал мне пару забавных штук, — неуклюже заключил он.

— Рада, что ты хорошо провёл время. И когда ты в следующий раз получишь такой солидный гонорар, обещаю, у меня не будет болеть голова. Надеюсь. А теперь вставай; даже человек, выигравший дело Шалгрина, должен ехать в офис.

Душ, а вслед за ним кофе и томатный сок вновь сделали мир вполне разумным и правдоподобным. Клыкастые демоны и томатный сок просто не могут поместиться в одну модель мироздания. Равно как и Линда с обязывающим ежедневно грешить проклятием. Законнический рационализм Гилберта Айлса вновь заявил о себе в полный рост.

Желобесы-Тельцины — никогда не высказывать непреднамеренных желаний; воистину — хвосты с серебряной чешуёй, которые душат в полночь, были самой треклятой фантазией, какую только мог породить пьяный разум.

Гилберт Айлс беспечно пожал плечами и насвистывал всё время, пока брился. Он затих, осознав, что насвистывает ту лишённую всякой мелодии тему, на которую демон — воображаемый, конечно — распевал рифмованное проклятие.

Он прожил вполне нормальный, спокойный день, поработав достаточно напряжённо, чтобы отогнать все мысли о демонах и желобесах. В деле об убийстве Чезьюбла неожиданно возникло осложнение. Милая старушка — идеальная приманка для присяжных — должна была стать неожиданным свидетелем алиби Рольфе, но внезапно объявила, что ей нужны две тысячи долларов, иначе она скажет правду.

Это потрясло как Айлса, так и его партнёра Тома Эндрюса. Они верили этой свидетельнице и выстроили на её словах всю линию защиты. Это внезапное разоблачение означало сперва долгое совещание на предмет, можно ли обойтись без неё — у них бы не получилось, — затем осторожный и трудный разговор с Рольфе в тюрьме и, наконец, полдня попыток собрать две тысячи до установленного срока на закате.

Затем Линда встретилась с ним в центре поужинать и сходить в кино, а потом они немного потанцевали, компенсируя торжество, омрачённое головной болью. Они даже сыграли в игру “помнишь-до-того-как-мы-поженились”, на полчасика припарковавшись на вершине холма недалеко от дома.

Домой они вернулись почти что в половине первого. Затем Айлс решительно пожелал жене доброй ночи и удалился в кабинет для последней проверки показаний свидетелей обвинения на предварительном слушании.

Там, сидя один в тихой, обшитой сосновыми панелями комнате, он впервые после утреннего бриться подумал о желании и проклятии. С полуночи прошёл уже час. Весь день он был слишком занят, чтобы уделить греху хоть мгновение. А шея его всё ещё была решительно не задушена. Он улыбнулся, пытаясь понять, какое странное сочетание подсознательных воспоминаний породило тот пьяный кошмар. Да уж, изобретательное у него воображение.

А затем, в качестве финального штриха прямой улики, он произнёс:

— Срибердеджибит!

Демон сидел на столе, скрестив ноги, размер его колебался, а жалобный скрип бивня разносился по комнате.

Гилберт Айлс потерял дар речи.

— Ну? — проговорил, наконец, демон.

— Ну... — проговорил Гилберт Айлс.

— Ты вызвал меня. В чём дело?

— Я... Ты... Я... Ты существуешь?

— Слушай, — упрекнул Срибердеджибит. — Я существую? Отличный повод вызвать меня спросить про это. Я философ? Ты существуешь? Вселенная существует? Откуда мне знать такие вещи?

Айлс с некоторой опаской покосился на серебристый хвост.

— Но... уже далеко за полночь.

— И что? Зачем мне материализовываться, если ты меня не зовёшь, а мне не нужно тебя прикончить?

— И тебе это не обязательно?

— Зачем? Ты совершил ежедневный грех.

— Когда? — нахмурился Айлс.

— Организовал подкуп свидетеля, разве нет?

— Но это... это всего лишь повседневная работа.

— Правда? И ничто тебя внутри не кольнуло, когда ты решил это сделать? Разве ты не говорил себе в юности, что не будешь подобным юристом, о нет? Разве ты не согрешил против себя таким поступком?

Гилберт Айлс ничего не ответил.

— Могу я теперь идти? — потребовал Срибердеджибит.

— Можешь идти.

Демон испарился. Айлс ещё долго в ту ночь сидел в кабинете, уставившись на стол, но не видя стенограммы.

— Том, что касается липового свидетеля для Рольфе, не уверен, что нам стоит её задействовать.

— Не задействовать её? Но без неё всё дело развалится.

— Не обязательно. Думаю, мы в любом случае перегибаем палку, настаивая на невиновности. Еслп мы проиграем, это будет значить для него газовую камеру. Но если мы пойдём на признание вины в меньшем деянии, то, возможно, добьёмся для него пяти или десяти лет.

— И это после того, как мы заплатили две тысячи?

— Их платил Рольфе. И он может себе это позволить.

— Чушь, Гил. Ты что, уроки этики мне тут даёшь?

— Едва ли. Но это небезопасно. Ей нельзя доверять. Она может потребовать большего. Может даже продаться обвинению и позволить сломать её на перекрёстком допросе. Может шантажировать нас угрозой сознаться Ассоциации.

— Может быть, ты и прав. Если смотреть под таким углом... Слушай, да махнём мы на это рукой. что ты ещё нашёл?

— Ничего особенного. О, мне попалось кое-что насчёт судьи Шекфорда. Ты знаешь, что в уединении своих покоев...

Гилберт Айлс оутил освежающее облегчение. Он не станет одним из этих придурков, болтающих об этике. Боже праведный, нет. Но одно дело небрежно согрешить против самого себя, и совсем другое помнить и осознавать, что грехом ты спас свою шею.

Ещё одной проблемой стало убедить Рольфе изменить показания. Это удалось сделать только после того, как Айлс нарисовал чрезвычайно живую картину того, как милая старая леди, продавшись обвинению, доставляет Рольфе прямо в камеру смертников. Затем нужно было встретиться с полицейскими, подготовить документы и всю новую страгегию, тщательно обсудить её с Томом Эндрюсом...

Он позвонил Линде, сообщил, что домой не заедет, пообедал в офисе сэндвичами с растворимым кофе и, наконц, вернулся домой в одиннадцать слишком уставшим и неспособным на большее, чем повесить одежду, почистить зубы и оделить жену одним полуосознанным поцелуем, прежде чем его глаза закрылись.

На следующее утро он проснулся, чувствуя себя сильно озадаченным и задаваясь вопросом, что же его озадачивает. Лишь в половине одиннадцатого, посреди совещания с клиентом, его охватило чёткое беспокойство. Вчера у него не было времени ни на что, кроме совершенно безгрешного дела — избавиться от лжесвидетеля. И всё же в полночь никакой серебристый хвост не обвился вокруг его горла.

Он избавился от клиента так быстро, как только смог. Затем, оставшись в кабинете один, он прочистил горло и произнёс:

— Срибердеджибит!

— Привет!

Подрагивающий силуэт демона сидел на его столе.

— Ты, — проговорил Гилберт Айлс, — подделка. Ты, твоё проклятие и твой хвост. Тьфу на вас, сэр!

Срибердеджибит повёл бивнем. Его хвост жадно дёрнулся.

— Ты не веришь, что я действительно тобой займусь? Ха!

— Совершенно не верю. Всё это липа. Вчера у меня не было времени предаться никакому греху. И вот я здесь, целый и невредимый.

— Ты недооцениваешь себя, — не без недружелюбия проговорил демон. — Помнишь скандал, разгоревшийся вокруг судьи Шекфорда? Всё идёт неплохо и будет стоить ему переизбрания. На один день этого хватит.

— Ох. Я не думал об этом как... Ох... Но послушай, Сриб. Нам надо это прояснить. Что представляет собой... — Он прервался, ответив на звонок.

Это была мисс Крампиг.

— Мистер Эндрюс хочет, чтобы вы ознакомились с материалами апелляции по делу Ирвинга. Мне принести их сейчас, или у вас совещание? Мне показалось, я слышала голоса.

— Приносите. Я просто... а... просто репетировал речь. — Он отключился.

— Ну что ж, — проговорил Срибердеджибит. — Относительно того, что представляет собой...

— Изыди, — поспешно прервал Айлс, как только открылась дверь.

Мисс Крампиг, войдя в комнату, прислушалась и нахмурилась.

— Забавный шум. Словно жалобное позвякивание. Уже затихает...

Она положила ему на стол черновой вариант дела. Как обычно, она наклонилась больше и ближе, чем имелись на то веские причины. Она перешла на более тонкий аромат и отыскала блузку, максимально сочетающую в себе респектабельность и заметность.

Для любого нанимателя мисс Крампиг не составляло проблемы грешить раз в день.

— На этом всё, мистер Айлс?

Он подумал о Линде и о проклятии моногамного темперамента.

— Нет, — твёрдо произнёс он. — Подумаю о чём-нибудь ещё. — Мисс Крампиг удалилась, пытаясь постичь эти слова.

Неделю проклятие шло само собой, без особой помощи со стороны Гилберта Айлса. Он обдумал для себя пару грехов; но нелегко грешить, когда любовь к жене и возбуждённая профессиональная совесть блокируют оба простейших пути. В субботу вечером ему удалось незаметно смошенничать в традиционной партии в покер, так что он нечестно заработал тридцать один доллар — потраченный, как только рубеж был пройдёт, на великолепную выпивку для всего собрания. В другой вечер он посетил любопытное местечко, о котором ходило немало слухов, что-то вроде печально известных приманок для туристов в Гаване. Это был единственный способ совершить чувственный грех без измены Линде. И болезненно скучный.

В другие дни, когда он был слишком занят или слишком неизобретателен, чтобы достиь того, что он счёл бы грехом, дела тоже шли отлично. Как в тот день, когда девушка в ресторане дала ему десятку на сдачу с его пятёрки. Он заметил ошибку и принял деньги как дар богов, более о них не думая. Но Срибердеджибит обрадовался греху, когда девушка, неспособная восполнить недосдачу, потеряла работу.

Потом был пешеход, которого он игриво напугал, вызвав сердечный приступ. Был ещё добрый товарищ, поощрённый к ночному кутежу при всём подсознательном понимании, что это означает голодный паёк для его детей. Была совершенно небрежная ложь, чтобы уклониться от обязанностей присяжного — грех, как объяснил Срибердеджибит, против Штата, представляющего его собратьев.

Но все эти случаи имели свой эффект, а эффект этот был для проклятого человека неловким. Гилберт Айлс был столь же беспечен и эгоистичен, как и любой другой человек, но он не был создан для того, чтобы творить зло умышленно. После случая с судьёй Шекфордом он был весьма осторожен с распространением скандальных слухов. Осторожно водил машину, пересмотрел своё отношение к долгу присяжного, приобрёл некоторую финансовую щепетильность.

И однажды, возвращаясь в полночь с вечерней не слишком деловой встречи с клиентом, он почувствоал, как холодная чешуя сомкнулась на его горле.

Гилберт Айлс не обладал качествами доброго грешника. Его первой реакцией было припарковать машину на обочине; автомобиль, управляемый задушенным трупом, представлял бы ужаснейшую опасность. И при этом ему удалось, задыхаясь, сглотнуть:

— Срибердеджибит!

Упругая фигура демона задрожала на руле, как только машина остановилась. Айлс попытался вырваться из тесноты кабины, но серебристый хвост крепко держал его.

— Надо поговорить! — выдохнул он. — Минуточку!

Срибердеджибит поколебался, но позволил своему хвосту слегка расслабиться.

— Ладно, — проговорил он. — Я начал на минуту раньше, чтобы вышло медленнее и комфортнее. Могу сделать быстрее и в полночь, но тебе не понравится.

— Комфортнее! — хмыкнул Айлс. Его рука скользнула под чешуйчатые кольца и помассировала ноющую шею. — Но послушай. — Он размышлял быстрее, чем когда-либо в присутствии присяжных. — Наше соглашение недействительно по законам этой страны — контракт, связанный с убийством, не подлежит исполнению как противоречащий общему благосостоянию.

Срибердеджибит рассмеялся, и хвост дёрнулся сильнее. Теперь в нём не было ничего жалобного или гротескного. Это был его миг; и он был ужасен в своей функциональной эффективности.

— Я не подчиняюсь законам этой страны, смертный. Наш контракт соответствуем законам моего царства!

Айлс с облегчением вздохнул, насколько это было возможно при данных обстоятельствах.

— Тогда ты не можешь задушить меня ещё час.

— И почему же?

— Контракт по законам твоего царства... ты признаёшь... теперь полночь, но только по летнему времени... законы твоей страны... в твоём царстве сейчас только одиннадцать часов вечера.

Хвост медленно расслабился.

— Мне не помешал бы юрист, — скорбно проговорил Срибердеджибит. — Но тебе лучше потрудиться до полуночи.

Гилберт Айлс нахмурился. Затем завёл машину.

— Тут на бульваре слепой калека продаёт газеты. Работает всю ночь — я часто его там замечал. Если я...

— Теперь, — промолвил демон, — ты в этом разбираешься.

Гилберт Айлс подождал, пока запоздалый трамвай не подхватит небольшое стадо людей, ждавших возле калеки. Затем пересёк улицу, но ноги не повели его к слепому торговцу. Сначала они унесли его в бар. Он быстро выпил три порции, не сводя глаз с часов, стрелки которых плавно двигались от двенадцати к часу.

— Не позволяй времени ломать тебя, приятель, — утешительно проговорил бармен после третьей порции. — Мы не закроемся до двух. У тебя полно времени.

— Кое-что закрывается в час, — напряжённо произнёс Айлс и ощутил, как его пищевод сжался при одном воспоминании о чешуйчатых кольцах.

— Ты вроде как встревожен. Нужна компания? — раздалось со стороны девушки в красном платье с плохо обесцвеченной причёской. — Ну конечно, — продолжала она, так и не дождавшись ответа. — Ты же купишь мне выпить, а? Конечно, купишь. Как обычно, Джо.

Руки уверенно двигались. Напитки поступали регулярно. Девушка пододвинула табурет ближе, и красная юбка тепло засияла на его бедре. Это был бы такой простой способ. Выбор очевиден: согрешить против совершенно незнакомого человека, который будет тяжело страдать, или против жены, которая никогда об этом не узнает. Проблема была простой, но Гилберт Айлс знал ответ, ещё не обдумав его. Наконец, он встал.

— Уже почти полночь, — произнёс он. — Пора закрываться.

Бармен и девушка в красном уставились вслед его шаткой походке, а затем удивлённо переглянулись.

— Не свезло, Верн, — сказал бармен.

— На этот раз я выпью, — сказала Верн.

Гилберт Айлс достиг угла квартала. Ещё один трамвай только что отъехал. Позади остались пустой перекрёсток и слепой калека. Тот сидел на тротуаре, изогнув ноги под невероятным углом. Голова в чёрных очках слегка шевелилась на каждый звук. Гилберт Айлс очень ясно различал его до деталей. Он видел, что ноготь на левом большом пальце сломан, что на правой скуле волосатая родинка, а в коробке ровно два доллара тридцать семь центов.

Айлс закрыл глаза и схватил коробку с деньгами. Он не мог бы этого объяснить, разве что неким бессознательным желанием уравнять со своим противником шансы.

И, схватив её, он почувствовал удушающую хватку на своей шее.

Его разум закружился. Он не мог ошибиться. В запасе было ещё пять минут. И это, конечно... И тут он понял, что его шею сжала не чешуя, а указательный и большой пальцы.

Он открыл глаза. Торговец возвышался над ним. Тёмные очки исчезли, а ноги распрямились из перегнутого положения. Лицо с волосатой родинкой преобразилось в праведном гневе, а рука со сломанным ногтем сжалась в кулак, направленный прямо в лицо Айлсу. Всё это прекрасно сочеталось.

— Грязная крыса! — бормотал торговец. — Ограбить слепого, да? — Стук. — Украсть заработок калеки, да? — Бух. — Воспользоваться беспомощностью человеческой, а? — Удар.

Точный юридический ум Гилберта Айлса вспыхнул напоследок.

— Но ты не...

— Ты думал, что я такой, да?

Вина и виски лишили Айлса возможности дать отпор. Когда всё закончилось, его опухшие губы произвели только один вопрос:

— Скокаврени?

Торговец, расшифровав это, взглянул на припрятанные часы.

— Десять минут первого.

— Спасибо, братец, — простонал Айлс. Промокшая от крови кожа на лице смогла собраться в улыбку.

***

— Срибердеджибит! — произнёс он, вернувшись в машину.

— Я всё ещё здесь, — проговорил голос, разносившийся по невидимым пещерам. — Ты не отсылал меня.

— Прости. Не могу разглядеть. Мои глаза... опухают... Но прошла даже твоя полночь, а я так и не смог...

Демон повторил доводы торговца.

— В конце концов, — утешительно проговорил он, — у тебя был злой умысел.

— А что, — потребовала ответа Линда, — ты праздновал вчера вечером?

Гилберт Айлс повернулся на кровати, сел и открыл глаза. Точнее, попытался их открыть. Сквозь опухшие щёлочки он едва мог различить жену и часы рядом с ней, показывавшие половину второго.

Он застонал и попытался вскочить с кровати. При первом движении мускулов тянущая боль усилилась, и он вновь откинулся на подушку.

— Хорошенький у тебя вид, — проговорила Линда. В её терпком голосе пряталось сочувствие.

— Время, — забормотал Айлс. — Офис... Том...

— Том звонил в районе одиннадцати. Я сказала ему, что ты слёг с сильной простудой.

— Но я должен...

— Я подумала, что тебе лучше проспаться. И ты не пойдёшь сегодня ни в какой офис, пока выглядишь вот так. Я бы принесла зеркало, чтобы ты убедился, но мужчине не положено такое видеть до завтрака. А что всё-таки ты праздновал? У меня вчера вечером не болела голова.

— Видишь ли, дорогая... — пытался выговорить Айлс опухшими губами.

Линда улыбнулась.

— Не пытайся, дорогой. Извини, что просила. Расскажешь после завтрака — или вообще не расскажешь, если не хочешь. Всё будет готово, как только придёшь.

Всякая идеальная жена — идеальный диагност. На завтрак Линда прописала яйца всмятку, томатный сок, полный кофейник чёрного кофе, утреннюю газету — в девственном и нетронутом состоянии — и одиночество. Она накрыла на стол, но больше не заговаривала и даже не приближалась.

После пятой чашки кофе и третьей сигареты Гилберт Айлс направился на поиски жены. Он отыскал её на веранде, поливающую папоротники. На ней был яркий джемпер с принтом, а в волосах светилось солнце.

— Линда... — проговорил он.

— Да, дорогой? — Поспешно убрав с самого удобного кресла журнал, она помогла его негнущимся ногам сесть.

— Мне надо что-то тебе сказать, Линда.

Она продолжала поливать папоротники, но рука её дрогнула настолько, что несколько капель пронеслось мимо цели.

— Что такое? Новое дело?

— Нет, это... Тебе надо кое-что знать обо мне, дорогая.

— Как долго всё длится? Три с половиной года? И я всё ещё что-то не знаю?

— Боюсь, что да.

— Плохое?

— Плохое.

— Хуже, чем курение в ванной?

Он засмеялся, но в итоге порвал рот.

— Чуть хуже. Понимаешь, Линда, я... я живу под проклятием.

Вода плеснула на пол. Затем Линда заставила себя твёрдой рукой поставить банку, взять тряпку и всё вытерель. Только покончив с этим, она крайне легкомысленно произнесла:

— Хорошенькое дельце. Я тут стираю руки в кровь, чтобы создать для тебя уют...

— Ты знаешь, что я не это имею в виду.

— Знаю. Это просто... Ну, забавный способ высказаться. Расскажи мне, в чём дело.

— Это никак не связано с тобой...

Линда подошла к креслу и положила руку ему на плечо.

— Разве это справедливо? — яростно потребовала она. — Если с тобой что-то происходит, Гилберт Айлс, это связано со мной. Ты — это я; разве ты не понимаешь?

— Моё проклятие — не твоё проклятие. Видишь ли, Линда, это... Я знаю, в это сложно поверить, но... ну, я вынужден ежедневно грешить.

Линда уставилась на него. Лицо её выражало нечто среднее между смехом и слезами.

— Ты имеешь в виду... Ох, дорого, ты имеешь в виду, тебе меня недостаточно?

Он взял её руку.

— Ерунда. Ты — всё, что мне нужно.

— Тогда это... Знаю, ты в последнее время много пьёшь, но я думала... ты же не имеешь в виду, что... подсел, нет же?

— Совсем нет. Это не какой-то конкретный грех. Просто грех. Я же говорил тебе. Это проклятие.

Линда отнеслась к этому всерьёз.

— Ты же выпил весь томатный сок и кофе?

— Да.

— Тогда, думаю, тебе лучше рассказать мне всё с самого начала. — Она удобно скользнула к нему на колени и прижала ухо к его ноющим губам.

— Всё началось, — проговорил он, — в тот вечер, когда я праздновал дело Шалгрина. Так случилось, что я встретил...

— Но это ужасно, — сказала она, когда он закончил. — Это страшно. Только подумать, что любые глупейшие желания могут исполниться, исполнятся... Бог мой! Чего я только не желала в старших классах... Следовало быть осторожнее.

— Тогда ты веришь мне?

— Конечно.

— Я едва ли смел ожидать... Вот почему я не говорил тебе раньше. Это так фантастично.

— Но ты сказал мне, — только и ответила она, наклонившись его поцеловать. — Нет, я поврежу твои бедные губы.

— Но что мне делать? Я не могу так продолжать. Во-первых, я никогда не знаю, что считается грехом, а что нет. Но хуже то, что я... Боюсь, я не люблю грешить. Когда знаю это, когда думаю: “Это грех”. Тут нужно быть особенным человеком, а я не такой. И что же нам делать?

— Мм-м-м, — задумчиво произнесла Линда. — Я знаю одно. Стану всё время желать, чтобы твоё проклятие было снять, и, быть может, когда-нибудь поблизости окажется один из моих желобесов.

— Один шанс на тысячу, так говорил тот человечек.

— А потом... — Линда колебалась. — Есть другой путь.

— Который упустил мой блестящий юридический ум?

— Не думаю, что ты именно упустил его из виду, но, может быть, из-за меня... Даже не знаю, как это сказать, Гил; но если есть какой-нибудь вид греха, который ты переносишь легче остальных... может быть, такой, который бы тебя развлекал, и ты мог бы этим спастись... Я имею в виду, в конце концов, то, что люди обычно зовут “грехом”, совсем не он, и ты не должен позволять мне стоять на пути...

— Линда, дорогая, ты пытаешься предложить...

Она сделала глубокий вдох.

— Я скорее поделю тебя с этой мисс Крампиг, чем потеряю совсем, — выпалила она почти что в одно слово. — Вот. Я сказала это.

— Я не могу, — прямо и честно произнёс он.

Её пальцы нежно перенесли поцелуй с её рта на его опухшие губы.

— Я рада. Потому что, — с прежней честностью проговорила она, — я не совсем уверена, действительно я имела это в виду или нет. Но у меня есть ещё одна идея.

— Да?

— Садись в машину. Мы поедем на пляж, отыщем твоего бородатого волшебника и побьём магию магией.

Бармен на пляже сказал:

— Неа, его не было здесь с того вечера, когда с ним были вы, и для меня это распрекрасно. Каждый раз, когда он выхватывал сигарету из воздуха, какой-нибудь пьяный думал, что у нас тут есть какой-нибудь дурацкий прибор, и злился до чёртиков, что не может тоже схватить курево. Скажите, мистер: как он проделал этот трюк?

— Он был магом, — проговорил Гилберт Айлс. — Вы знаете, где он жил?

— Сдаётся мне, где-то вниз по берегу, вроде “Мар-Виста”. Ещё по одной?

— Нет, спасибо. Пей, дорогая.

Клерк в “Мар-Виста” сказал:

— Маленький человечек с бахромчатой бородой? Зарегистрировался как “О.З. Мандерс”. Уехал отсюда дней десять назад.

— Оставил какой-нибудь адрес для пересылки писем?

— Нет. Он уехал в большой спешке. Получил телеграмму, и — вш-ш-ш! — его нет.

— Телеграмму? Вы не знаете, что...

— Я только заметил, что она была из Дарджилинга. Это же в Индии, да?

Клерк в туристическом агентстве сказал:

— Маленький человечек с забавной бородой? Да, он здесь был. Я объяснил ему, что в нынешние времена нельзя гарантировать срочный заказ отеля — ему придётся рискнуть. Так что он разозлился и ушёл.

— Спасибо. — Гилберт Айлс хотел было удалиться, но Линда удержала его.

— Прошу прощения, — сказала она, — но как именно он ушёл?

Клерк запнулся.

— Я... я не знаю. Следует ли мне?

— Прошу вас. Мы понимаем. Он просто исчез — пуф! — с дымом и всем таким?

— Я человек непьющий, — проговорил клерк. — Но вы, пожалуй, поймёте, мадам. Уверяю вас, он вытащил из нагрудного кармана носовой платок, расстелил его на полу, и тот вырос до размеров ковра. Потом он произнёс какое-то странное слово, и, клянусь, я видел, как носовой платок вылетел за дверь, неся его на себе. Но если вы когда-нибудь скажете про это моим нанимателям...

— Так вот оно что, — заметила Линда. — Ты говорил, что твой человечек болтал что-то про Дарджилинг, и теперь ему пришлось туда вернуться. Мы никакой помощи от него не получим.

— Надеюсь, — сказал Гилберт, — он не доставит особых проблем береговым зенитным батареям. Что будет с наблюдателем, сообщившим о ковре-самолёте? Но что теперь можем сделать мы?

Линда высоко и решительно вскинула головку.

— Мы вызовем твоего демона и обсудим это с ним. Если моему мужу приходится каждвй день совершать грех, то я хочу знать, какой именно.

Они проехали несколько миль туда-сюда вдоль пляжа. При дневном свете нелегко было отыскать подходящее тихое место для вызова демонов.

— Люди, — вздохнула наконец Линда. — Они кишат...

— Поедем домой?

— Но здесь, на пляже, так хорошо — я так рада провести с тобой день, даже если тебе для это пришлось стать проклятым и избитым. Знаю! Мы можем вызвать его в отеле.

Они вернулись в “Мар-Висту”. Было что-то уместное в том, чтобы вызвать демона в бывшем жилище волшебника. Клерк был озадачен их возвращением и с подозрением взглянул на избитое лицо Айлса.

— Уверена, — прошептала Линда, — он думает, что я купила это обручальное кольцо в магазине “всё за пять центов”. Надеюсь на это.

Когда они остались одни в серой и скудно обставленной комнате, Гилберт Айлс произнёс:

— Срибердеджибит!

Мерцающая фигура сидела на комоде.

Линда слегка ахнула. Айлс взял её за руку.

— Боишься, дорогая?

— Бог мой, нет! — Её голос отважно старался не дрожать. — Он... он всё время разного размера, да?

— В моём царстве, — промолвил демон, — всё пребывает в вечном движении. Лишь у смертных плоть застыла на месте; должно быть, это очень скучно.

— Мне это нравится, — запротестовала Линда. — Как покупать чулки, если ноги будут... Но ведь вы их и не носите, да? Или что-нибудь... — Она прижалась к мужу. — Видишь? Я могу с ним говорить. — Но голос её срывался в рыдания.

— Что теперь? — скорбно промолвил Срибердеджибит. — Ты призвал меня лишь затем, чтобы показать этой женщине?

Айлс усадил жену на кровать и встал к демону лицом, как мог бы встретить враждебного свидетеля.

— Я хочу знать, что есть грех?

— Зачем же? — Скрип бивня. — Ты всё делаешь верно.

— Но мне это не нравится, и я не собираюсь это долго терпеть. Человек действует свободно. Это и делает его Человеком.

— Ха, — произнёс Срибердеджибит.

— Предупреждаю, я собираюсь уничтожить это проклятие так скоро, как только смогу. А тем временем я хочу знать, с чем приходится иметь дело. Что есть грех?

— Ну, видишь ли, — промолвил демон, — всё зависит от того, во что ты веришь. Грех — это оскорбление себя, своего Бога или ближнего.

— Стало быть, богохульство — грех? — Айлс ухмыльнулся и выдал пятиминутную тираду. Линда накрыла голову подушкой. Даже демон пару раз моргнул.

— Вот. — Айлс сложил ладони. — Этого на сегодня хватит.

Хвост Срибердеджибита дёрнулся.

— Но ты не веришь в Бога, не так ли?

— Ну, я полагаю, что...

— Не блефуй, дорогой, — сказала Линда. — Нам нужно во всём разобраться. И ты знаешь, что это на самом деле не так.

— Нет. Признаю, не так.

— Тогда как же, — разумно вопросил демон, — ты можешь богохульствовать? Нет, такой грех не для тебя. Как и святотатство. Ты должен верить, сознательно или бессознательно, что то, что ты делаешь, является грехом.

— Минуточку, — возразил Айлс. — А как насчёт тех эгоцентриков, котроые думают, что всё всегда делают правильно? Они вообще не смогут согрешить?

— Всё они знают. В глубине. Но этот атеизм мешает тебе отыскать для себя грехи. Ведь если бы ты был католиком, то легко грешил бы каждую пятницу; ты бы просто ел мясо. А будь евреем, ты мог бы есть каждый день свинину и не иметь проблем. Но вам, атеистам...

— Подожди. Разве атеизм сам по себе не грех?

— Нет, если он честен и не мешает другим людям. Если человек придёт к познанию Бога и затем отречётся от Него; или если он отрицает право других людей верить в Него... Как насчёт такого? Хочешь начать какое-нибудь религиозное преследование? Это неплохой грех.

— Я... Чёрт, я не смогу такого.

— Что ж, посмотрим. Ты не можешь грешить против своего Бога. Ты можешь грешить против себя или ближнего своего. Это оставляет тебе массу возможностей: поджог, подстрекательство суда, полигамия, похищение, прелюбодеяние...

— Для начала. Полигамия и прелюбодеяние не годятся.

— Если ты в самом деле... — попыталась сказать Линда.

— Не годятся, и точка. Подстрекательство суда может подойти.

— Что это? Звучит ужасно.

— Провоцирование ненужных судебных разбирательств. Очень дурно с точки зрения юридической этики. Но этот демон, чёрт его побери, взял и разбудил моё профессиональное сознание. Не знаю... Поджог...

— Что там ещё было? — потребовала Линда от демона.

Срибердеджибиту всё это начало надоедать.

— Похищение. — Скрип бивня.

— Похищение! Вот оно. Ты же можешь этим заняться?

— Похищением? Но кого мне похитить?

— Неважно. Просто похитить.

— Но это серьёзное нарушение прав личности. Не знаю, могу ли я...

— Гил, дорогой, не будь ханжой! Подумай, что станет со мной, если он... если этот хвост... Пожалуйста, дорогой. Ты же можешь сделать такую мелочь ради меня, да?

Ни один мужчина не устоит перед мольбами жены.

— Очень хорошо, — сказал Гилберт Айлс. — Я совершу похищение ради тебя.

— Это всё? — устало произнёс Срибердеджибит.

— Думаю, что да, разве что... — И тут Айлс встрепенулся, словно срывая последние клочки с маски свидетельского лицемерия. — Нарушение клятвы ведь грех? Даже для атеиста?

— Атеисты не клянутся. Они присягают.

— Тогда нарушение присяги?

— Думаю, что да.

— Очень хорошо. — Айлс поднял правую руку. — Настоящим я торжественно заверяю, что буду совершать грех во всякий день моей жищни. — Он опустил руку и указал прямо на демона. — Теперь во всякий день, прошедший без греха, я буду нарушать своё торжественное обещание.

— Гилберт! — ахнула Линда. — Ты замечательный.

— Ух-ху, — покачал головой Срибереджибит. — Похоже на то, что ты говорил про контракты. Неисполнимо, поскольку противоречит благим целям. Такой обет похвальнее нарушить, чем блюсти[64]. Нет, не пойдет. Теперь я могу идти? Спасибо.

Айлс уставился на пустой комод.

— Демоны, — пробормотал он, — удивительны. В жизни не слышал, чтобы смертный правильно привёл эту цитату. Думаешь, Шекспир... Но надеюсь, что нет.

— Блестящая попытка была, — утешающе проговорила Линда.

— А теперь я начинаю карьеру похитителя...

— Ух-ху. Сначала мы покатаемся на карусели, потом ты свозишь меня поужинать в хорошее рыбное заведение, затем домой, а потом уже пойдёшь и похитишь.

— Ужинать еще рано, — сказал Айлс. — Даже для карусели рановато.

— Никогда не рано, — заверила Линда.

— Но пока у нас есть номер в отеле, а портье так смотрит на нас...

Линда рассмеялась.

— А ты весь изодран и оборван, бедняжка! Да ты же выглядишь как частный сыщик!

— Только, — проговорила она чуть позже, — у них ведь никогда не бывает практики в три с половиной года? Бедные...

Гилберт Айлс поцеловал жену на ночь, а затем смотрел, как она заходит в дом. Это был прекрасный день. Если не считать беседы с демоном, скрипящим клыками, это был идеальный, тихий, счастливый, семейный день на пляже. Он вздохнул, завёл машину и отправился на поиски похищений.

Пока не спустилась ночь, не было смысла что-либо предпринимать. Тем временем он ездил наугад, высматривая людей. Один клиент как-то назвал это “подготовкой к работе”. Идеальная жертва похищения должна быть одинока и беспомощна. Если и не беспомощна, то, во всяком случае, неспособна разнести живописное лицо Айлса ещё сильнее. Он заставил себя профессионально выглядывать возможных жертв — маленьких детей, старых леди.

Он вздрогнул. Его ум, который должен быть посвящён гуманной практике его профессии, извивается на коварных и тупых путях греха. Он был рад, когда стемнело. Теперь можно было покончить с этим.

Он свернул в плохо освящённый проулок.

— Первый, кого я увижу, — забормотал он, — как только досчитаю до ста. Один... два... три... — Он сузил глаза так, чтобы они видели только дорогу впереди. — Пятьдесят пять... пятьдесят шесть... — Ничего особенного. Просто улов. А потом? — Девяносто девять... сто. — Он широко раскрыл глаза и сосредоточил их на первом встречном за всю пустынную улицу.

Это был полицейский.

— Да будь я... — начал Айлс, но оборвал себя. Одного раза достаточно; он поклялся отказаться от этой клятвы после того вечера в баре. Но коп — это уж слишком. Даже непрактично. Досчитаем до двухсот. — Сто один... сто два... — Где же, ради всего святого, ты... — Сто девяносто девять... двести.

На сей раз это была старушка в потёртом сером пальто, с позвякивающей авоськой в руках. Гилберт Айлс стиснул зубы и притормозил на обочине. Он распахнул дверь и попытался припомнить все изображения гангстеров, какие только видел.

— Садись в машину! — рявкнул он.

Старушка залезла.

— Так мило с вашей стороны, — заговорила она. — Конечно, я просто иду к своей дочери, той, что вышла за пожарного, и это просто вверх по холму, но я не так молода, как пытаюмсь, и эти холмы мне иногда отдают в спину. Ужасно мило с вашей стороны подвезти меня. Знаете, молодой человек, вы похожи на фотографию, которую прислала нам кузина Нелл, того парня, за которого вышла её вторая дочурка. У вас, случаем, нет никаких родичей в Седар-Рэпидс?

Гилберт Айлс сдался. Наверху холма он остановил машину перед указанным домом, открыл свою дверцу, вышел и помог выбраться пассажирке. Она не переставала говорить.

— ...и спасибо вам, молодой человек, и, случаем, — тут она потянулась к позвякивающей авоське, — не хотите стаканчик того желе, что я несу своей дочери? Это сацумская слива, и её Фрэнк, он, конечно, любит его, но, думаю, он не заметит, что стаканчика не хватает. Вот. Не хотите зайти и взглянуть на того внука, про которого я вам рассказывала? Конечно, он сейчас уже спит, но...

— Нет, спасибо, — вежливо произнёс Айлс. — Но передайте ему мои самые тёплые пожелания. И благодарю за желе.

Уезжая, он пробормотал целый поток того, что, как заверил его демон, не могло быть богохульствами, но смотрелось вполне удовлетворительно. А теперь с самого начала.

— Один... два... три... — С чем он столкнётся на этот раз? Отряд морских пехотинцев? — Девяносто девять... сто.

Это был мужчина, одинокий. Айлс остановил машину прямо перед ним, выскользнул из неё и замер на тротуаре, дожидаясь его и зловеще засунув руку в карман пальто.

— Садись в машину! — рявкнул он.

Мужчина взглянул на него, а затем захохотал.

— Айлс, старый ты сукин сын! Ну и дела! Дождёшься, я расскажу ребятам из мэрии! Что это ты тут слоняешься? Кто тебя так разукрасил? Где Линда? Ну и дела! Может, выпьем? Тут неподалёку отличное местечко. “Садись в машину!” Ну и дела!

— Ха-ха, — сказал Гилберт Айлс.

Что же это такое? В самом деле существуют ангелы-хранители, как существуют желобесы и демоны, намеренно срывая любую его попытку согрешить всерьёз? Ну, оставалось ещё три часа. Если он притворится, что отказался от своих похитительских намерений... Но можно ли одурачить ангела-хранителя? Он не знал.

После третьей или четвёртой порции его это уже не заботило. Политик был прав; местечко отличное. Выпивка была что надо, а артисты паршивые; но был там великолепный негр, наяривавший такое буги-вуги, какого Айлс доселе не слыхивал. Даже проклятия и грехи не так уж важны, когда парень вытворяет такое, вытаскивая тебя из этого мира.

В самый миг экстаза взгляд Гилберта Айлса наткнулся на часы, и экстаз тут же испарился. Была почти половина первого.

— Извини, — поспешно сказал он. — У меня свидание в час.

Политик ухмыльнулся.

— А я-то думал, ты хороший мальчик. Как насчёт Линды?

— О, всё в порядке. Линда мне и сказала идти. Пока. — И он испарился почти так же быстро, как обычно проделывал это его приятель-демон.

Он свернул в первый попавшийся переулок. На сей раз он не забавлялся считалкой. Времени оставалось мало. Его шея уже подёргивалась в ожидании удушающего хвоста. Наверняка опытный юрист отыщет способ снять это проклятие. Демон говорил, что предыдущие владельцы, Мургатройды, “избавились от него”. Значит, существует лазейка? Если Мургатройд смог отыскать её, что мешает Айлсу? И почему в его голове гудела полузабытая мелодия... что-то про самую глухую полночь[65]?

На одно нерешительное мгновение он заколебался на грани открытия. Его обострённый алкоголем интеллект на какой-то миг словно увидел решение всей проблемы. Затем его глаза заметили фигуру на тротуаре, и решение пришло на ум!

Рутина становилась автоматической. Подъехать к обочине, симулировать присутствие пистолета и рычать.

— Садись в машину!

Девушка высокомерно выпрямилась.

— Что это значит — “Садись в машину”?

— Я имею в виду — садись в машину. И быстро!

— Ого, да ну? И зачем это мне надо садиться в машину?

— Потому что я так сказал. — Его рука вытянулась — он не мог не сравнить её с серебристым хвостом, — схватила её за запястье и затащила внутрь. Он захлопнул дверь и, не говоря больше ни слова, уехал.

Он совсем не различал в темноте девушку, но она использовала духи, которые недавно забросила мисс Крампиг.

— Куда вы меня везете? Что вы хотите со мной делать?

— Хочу тебя похитить.

— Я... я закричу. Предупреждаю. Закричу. Я... — Она резко понизила голос и заскользила по сиденью, пока не коснулась его. — Ты же не причинишь мне вреда, а?

Ему не нравится запах, но приходилось признать, что тот не лишён эффективности.

— Кто сказал, что я причиню тебе вред? — грубо проговорил он. — Я просто похищаю тебя.

На противоположной от пляжа стороне городка Гилберт Айлс наконец припарковался на тихой улице. Девушка выжидающе повернулась к нему. Слабый свет приборной панели отбрасывал тяжёлые тени на её лицо, придавая ему едва заметное очарование, почти красоту.

— Выходи, — твёрдо проговорил он.

Она ахнула.

— Выходи... О, понимаю. Ты тут живёшь. — Она вышла и оставила ему дверь открытой. Он протянул руку и закрыл её.

— Считай себя, — произнёс он, — похищенной.

Когда он уехал, было пять минут второго. За ним следовал возмущёный визг девицы. Пять минут второго, а его шея всё ещё цела. Но он не планировал карьеры похитителя на всю оставшуюся жизнь.

— Отпустила простуда? — начал было спрашивать Том Эндрюс при виде зашедшего в офис партнёра, но осёкся, уставившись на красочные остатки его лица. — Что, во имя семи дьяволов, ты учинил?

— Просто пятно греха, — сказал Гилберт Айлс. — И дьявол был только один.

— Пройдёт, — легкомысленно проговорил Эндрюс. — Сегодня расслабишься. Я займусь выступлением на апелляции Ирвинга. Ты не можешь идти в суд... э... в таком виде. Пятно греха, да? Дай-ка мне адресок этого пятна — когда я буду в отпуске, — многозначительно добавил он.

Мисс Крампиг тоже разинула рот, как только принесла утреннюю почту. Но она вежливо скрыла своё изумление за светской беседой.

— Сегодня жарко, не правда ли, мистер Айлс? Бог мой! Хотела бы я оказаться на северном полюсе!

Айлс подскочил.

— Не делайте этого!

— Не делать чего, мистер Айлс?

— Дурацких пожеланий. Никогда не знаешь, к чему они приведут. И чтобы я больше не слышал от вас такого!

Он провёл напряжённый день, работая над бумагами и ни с кем не видясь; хороший, унылый, тупой день. Он вернулся домой вовремя, раздумывая, что Линда приготовит на ужин и какой грех он сможет заставить себя совершить этой ночью. Не ещё одно похищение; определённо, не похищение. Подстрекательство суда смотрелось многообещающе; однако как он сможет...

Приветствуя его, Линда предупреждающе нахмурилась.

— Люди, — сказала она. — Странные. Не думаю, что это потенциальные клиенты, но они настаивают на встрече с тобой. Они тут уже несколько часов, и пива уже больше не осталось, и...

Айлса охватил трепет предчувствия.

— Не оставляй меня, — сказал он.

Предчувствие оправдалось. Он не мог быть уверенным в лице похищенной девицы, но запах был определённо её. Как же она... И тут его осенило. Так просто было прочесть его имя и адрес на карточке у руля. А рядом с ней, окружённый баррикадой из пустых пивных бутылок, сидел самый крупный мужчина, какого когда-либо видел Гилберт Айлс. Он смахивал на водителя грузовика; но грузовик, достойный его, должен был бы превосходить по размерам всё, что только можно встретить на дорогах.

— Вот он! — взвизгнула девица.

Гигант встал, без лишних слов схватил в руку бутылку и швырнул её в голову Айлса. Та пролетела в паре миллиметров и врезалась в стену. Затем последовал кулак гиганта, и он не промахнулся.

Гилберт Айлс обнаружил, что сидит на столе в соседней комнате. В его ушах звенело не только от крика Линды.

— Морис, ты красава! — хохотала похищенная.

Морис ухмыльнулся и заметно размяк.

— Это было только начало.

Линда решительно встала перед ним.

— Отличный способ действий! Приходите ко мне в дом, выпиваете всё моё пиво, а потом бьёте моего мужа! Рядом с вами джентльмен, чёрт подери. Вот вам! — И она ударила его по огромному круглому лицу. Для этого ей пришлось встать на цыпочки.

— Послушайте, леди, — почти извиняющимся тоном пробормотал Морис. — Спасибо за пиво, конечно. И, может, это и ваш муж, но он оскорбил мою сестру. А теперь пропустите меня к нему.

Гилберт Айлс попытался встать со стола, но у него закружилась голова и подкосились колеи. Он поджал под себя ноги и сел, как Срибердеджибит, чувствуя, что так же непрерывно меняется в размерах.

— Любой придурок, который оскорбит мою сестру, — объявил Морис, — получит то, что ему предстоит. В этом весь я.

Линда слегка развернулась к мужу.

— А ты, Гил? Ох... Но ты же сказал, что не будешь. Обещал, что не будешь.

— Что я сделал? — Айлс держался за стол обеими руками; тот явно намеревался превратиться в ковёр-самолёт бородача.

— Ты... оскорбил её? После того, как вчера днём...

— Я этого не делал, — огрызнулся Айлс. — Категорически отрицаю. Я не оскорблял её.

— Ах, нет? — Похищенная подошла к нему. — Меня в жизни так сильно не оскорбляли.

— Ох, Гил...

— Послушайте, леди, — запротестовал Морис, — мне пора к делу приступать. Идите готовьте ужин или типа того. Не стоит вам видеть такое.

— Но я не делал этого! Клянусь! Я просто похитил её.

Ногти девушки сверкнули перед его глазами.

— Ах так? Это ты и сказал. Говоришь девушке, что собираешься её похитить, и увозишь к чёрту на рога, и уезжаешь, оставив её на бобах, и так ничего с ней и не делаешь, и если это не оскорбление, то хотела бы я знать, что это такое.

— И мне это не нравится, понял? — добавил Морис.

Линда облегчённо вздохнула.

— Ох, Гил, дорогой! Я знала, что ты этого не делал.

Морис подхватил её огромной лапищей и небрежно отодвинул в сторону.

— Оставайтесь, леди, если хотите. Но меня это не остановит. И спасибо за пиво.

Намерением Гилберта Айлса было соскользнуть с другой стороны стола. Но дрожащие колени предали его, и он скользнул вперёд, слева от шнурков Мориса.

Ковёр-самодёт поднялся и поплыл высоко над аравийскими песками. От него сладко веяло всеми ароматами Аравии. На ковре была ещё одна пассажирка, гурия. Лицо её было скрыто, но это, несомненно, была мисс Крампиг. При всей ласковости она продолжала называть его Морисом и повторять, чтобы он подошёл к ней. Затем из песчаной бури возник джинн за рулём грузовика. Грузовик поехал вперёд и врезался в него. Ковёр-самолёт превратился в носовой платок, в центре которого было озеро. Присмотревшись, он увидел, что это озеро было образовано кровью, причём из его собственного носа. Он был стариком, стариком с бахромчатой бородой, и кто бы мог подумать, что в старике столько крови? Джинн появился вновь, держа огромный поскрипывающий бивень мамонта. Джинн поднял бивень и обрушил на его голову. Женский голос продолжал звать: “Дарджилинг”. Или это было “дорогой”.

Наступила минутная пауза, и Гилберт Айлс отчётливо услышал крик:

— Дорогой, скажи это. Скажи это!

Выплюнув зуб-другой, ему удалось спросить:

— Сказать что?

— Скажи это! Я не могу, потому что у меня не получится, и я не знаю, что может случиться, но ты скажешь это, и они уйдут, потому что я разбила о него тривазы, а он просто не замечает. Ну же, дорогой, скажи это!

Он вновь лежал на ковре, и это был джинн. На сей раз у джинна в челюсти был бивень, и он выглядел страшно похожим на...

— Срибердеджибит! — простонал Гилберт.

И тут джинн, ковёр-самолёт и всё-всё-всё растворилось в мирной тьме.

Гилберт Айлс открыл глаза в затемнённой спальне. На голове у него был мешок со льдом, а вокруг витал запах йода и мази. Он попытался пошевелиться, но решил, что, пожалуй, стоит подождать день-другой. Он открыл рот и услышал нечто похожее на синтезатор, нуждающийся в починке.

Из двери в коридор возникли свет и Линда. Он смог повернуть голову — и увидел сидящую на прикроватной тумбочке фигуру Срибердеджибита.

— С тобой всё в порядке, дорогой? — спросила Линда.

Он произнёс “А ты как думаешь?” или шум, означавший то же самое, а затем с немым вопросом уставился на демона.

— Знаю, — сказала Линда. — Он не уйдёт, пока ты его не отошлёшь. Но это сработало. Как только ты произнёс его имя, он появился, и, Бог мой, видел бы ты, как испарились Морис и та женщина!

— Неженки, — произнёс Срибердеджибит.

Волнообразные демоны — это больше, чем может вынести больная голова.

— Изыди! — произнёс Гилберт Айлс.

Демон покачал головой.

— Ух-ху. Зачем же? Всё равно придётся вернуться душить тебя через пять минут.

Айлс подпрыгнул, и от этого движения заболел каждый мускул. Ему удалось взглянуть на прикроватные электрические часы. Без пяти час.

— Я не хотела тебя будить, — сказала Линда. — Я об этом совсем не думала... Ты... ты хорошо себя сегодня вёл?

Он сурово посмотрел на демона.

— Как один из тех дерзких ангелов, — заверил тот.

— Тогда тебе, как-там-тебя-зовут, тебе придётся... что-то сделать с ним в час ночи?

— Ровно в час.

— Но, Гил, дорогой, ты не мог бы побыстрее... Я имею в виду, разве ты не можешь что-нибудь сделать? Я знаю, ты практически не можешь сдвинуться с места, но разве нельзя как-нибудь согрешить только в уме? Уверена, есть способ. Разработать план подстрекательства суда; разве планирование не считается за грех? Ты же не можешь... Ох, Гил, ты не можешь позволить задушить себя змеиным хвостом!

Вынужденное физическое бездействие стимулировало разум Айлса. Пока Линда умоляла, он производил сложные вычисления, достойные специалиста по каноническому праву. Теперь он мобилизовал всю мощь своей тренированной артикуляции, чтобы ясно выговорить слова. Прозвучало нечеловечески, но внятно.

— Срибердеджибит, самоубийство — грех?

— Ох, Гил, дорогой, ты же не... В чём преимущество...

— Тише, Линда. Это так?

— Да. Это грех против Бога или Человека. Это грех против Подателя Жизни и против самой Жизни. Это то, что можно назвать настоящим серьёзным грехом.

— Очень хорошо. Можешь идти, Сриб.

— У-у? Сказанул же ты. Сейчас без пол-минуты час, мне как раз появляться пора. — Хвост дёрнулся, а затем начал медленно вытягиваться. Линда пыталась подавить крик.

— Подожди. — Айлс никогда ещё не говорил так быстро при таких препятствиях. — Самоубийство — грех, верно?

— Верно.

— Если я откажусь совершить грех, я умру, верно?

— Верно.

— Если я умру по собственному намерению, это самоубийство, верно?

— Верно.

— Значит, если я откажусь совершить ежедневный грех, я совершаю самоубийство, а это грех. Итак, изыди!

Хвост колебался в доле дюйма от горла Айлса. Очень медленный взгляд прополз по изменчивому лицу демона. Он дважды дёрнул бивнем. Затем, со словами: “Но я... Да благословит меня Бог!” он исчез[66].

— Знаешь, дорогой, — сказала позже Линда, — в конце концов, всё это не так уж плохо. Ты можешь сейчас взять отпуск, подлечиться и навсегда забыть, что когда-то был проклят. На самом деле ты станешь лучше, чем когда-либо, потому что теперь начнёшь осторожно водить, не будешь разжигать скандалов, проворачивать мутных дел на работе и... — Она сделала паузу и восторженно взглянула на него. — Бог мой! У меня великолепный муж!

Он невнятно и благодарно кивнул.

— Это была прекраснейшая мысль. Ведь теперь тебя ничто не остановит. Ты пойдёшь дальше и станешь генеральным прокурором, губернатором, судьёй Верховного суда, даже... Нет. Нет. Я совсем не хочу этого. Я хочу...

— Ох, ох! — предупреждающе застонал Гилберт Айлс.

— Я хочу, — продолжала она без запинки, — чтобы мы могли жить дальше спокойно, но очень, очень, очень счастливо.

В тот момент там присутствовал желобес.