Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 5

Глава 2

Площадь стремительно пустела.

С креста прекрасно было видно единственные врата, через которые люди могли выйти и зайти в этот проклятый двор. Именно поэтому во время созыва на казнь случилось столпотворение на подходах. Теперь люди ровной податливой струйкой вытекали обратно и за тем, пристально следили делибаши.

Спрятаться здесь было негде, площадка виднелась вся, как на ладони: ни единого кустика, пальмы — кресты да песок. Кроме того, она просматривалось из окон дворца, да и делибаши следили в оба, поторапливая нерасторопных кнутами.

Я с трудом отыскал слезящимися глазами Венди. Девочка брела в хвосте толпы, то и дело оглядываясь на кресты. Наши взгляды встретились. Венди запнулась и едва не упала, если бы не парнишка, поддержавший её.

Очевидно, что Венди ничем не могла нам помочь, единственную возможную попытку, когда девушка попыталась нас предупредить, мы сами же пресекли на корню. Теперь предстояло за свою ошибку расплачиваться и самим выбираться из той клоаки, куда мы по обыкновению своему угодили.

Площадь обезлюдела. Делибаши профессионально рассредоточились по периметру, неустанно позыркивая по сторонам. Дисциплина у них была железная.

Солнце встало на голову и надавило в виски, сжигая кожу. Даже голод заглушала жажда — что бы я сейчас не отдал за глоток воды.

Я попробовал выбраться с помощью магии, но тщетно. Попробовал призвать меч — не откликнулся, соколом обратиться тоже не получилось. Силу-то я чувствовал, но работал какой-то мощный щит, который её поглощал, от моих усилий энергетическое поле потрескивало и только. Между тем, я исчерпал себя до дна. И в итоге, всё, чего смог добиться — это потерять сознание.

Заиграли тенями миражи дальних далей. Там, где воздух чист и свеж, где земля покрыта зелеными коврами трав, на которых утрами вызревают капельки прохладной росы. Со свистом взметнулась золотая коса, заблестел омут голубых глаз, я занырнул в него с головой. Ветерок принёс запах, особый сладковато свежий аромат её нежной кожи.

— Я жду тебя, сокол — шепнул знакомый голос. — Вернись ко мне!

— Я вернусь, — откликнулся я. — Вернусь, родная.

И вернулся в сознание. Сознание встретило мучительной болью. Так, что дух вышибало. Люди. Отчего мы люди так страстно любим мучить друг друга? Отчего мучения ближнего вызывает в нас такое сладостное наслаждение. Напел про себя:

'Видишь там, на горе, возвышается крест

Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нем

А когда надоест, возвращайся назад

Гулять по воде, гулять по воде, гулять по воде со мной!'

Вправду, пока не прочувствуешь на своей шкуре ничего-то ты и не поймешь ни в жизни, ни в смерти. Понять про себя, кто есть ты: «человек?» «тварь?» «право имеющий?». Человек разумный или просто животное, которого легко подчиняют себе боль и страх. Боль. Боль дает просветление и тогда, как освобождение, наступает тьма.

Играют миражи. Девушка с золотыми волосами стоит у окна и смотрит в небо, и в глазах её отражаются звезды. Медленно она расплетая косу.

— Я прощаю тебе все, сокол! Прости и ты меня, Эрик! — по щеке сползает слезинка.

— Я прощаю тебя, родная…

И снова боль как искупление. Кожа горит, будто меня в костёр засунули. В ушах стоит дикий крик людей, он сродни отчаянному вою волков по голодной зиме. Город, объятый пожарами, люди в панике мечутся по улицам. Моя мать одинокой фигурой стоит на пригорке и равнодушно наблюдает за предсмертной агонией.

— Жестокая…

— Смерть — это милосердие, сын. Вот и гребень мой отращивает зубцы. Ты почти готов принять знания и сделать правильный выбор. Совсем скоро ты узнаешь, кто ты такой и в чём твое предназначение…

— Я и без твоих зубцов это знаю! — возражаю я.

— Мальчишка… Думаешь, ты сам по себе? Ты лишь ветка древа, если не ощутишь свои корни, то тебя сломают… Сломают и забудут.

— Нет!

Еще один круговорот. Вернуться, чтобы уйти. Через прорези глаз в истерзанном солнцем и жаждой в теле наблюдать за ящерицей, пугливо бегущей по песку — цап и ящерицу поймал за хвост делибаш, но она пожертвовала хвостом ради свободы. Время, раздробленное на осколки вечности.

Солнце по-восточному погасло в считанные минуты. Но ночь не принесла желанной прохлады. Только духоту. Из носа потекла кровь, я слизнул её сухой наждачкой языка.

Перед глазами плывет кровавое марево, в этом мареве мелькают караваны миражей. Отец в спальне матери в ярости крушит мечом всю так тщательно оберегаемую им долгие годы обстановку, проклиная её имя… Из картины за ним с грустью наблюдает роковая Белла.

Леон, плотно сжав губы, сидит напротив Морганы. Между ними идет молчаливая, напряженная борьба.

Кира, что-то яростно выговаривает Варду. Он бьет кулаком в стену и уходит, она оседает на пол и горько-горько плачет.

Арчибальд сидит на черном мустанге, а за ним идут войска…

Все образы мешаются, перетекают друг друга, тонут во тьме, отзываются болью. Единой неделимой болью в каждой клеточке тела.

Лишь под утро немножко стало легче дышать. В воздухе появилась едва уловимая легкость. Только оторвать от креста и воскреснуть соколом не вышло. Слишком много было до неба ступеней, слишком тяжка была ноша страданий. А я был всего лишь человеком.

Солнце без лишних церемоний вскочило из-за горизонта и наново стало раскалять воздух.

К крестам подошел делибаш с длинной палкой и ведром воды. На конце палки была намотана грязная тряпка, которую он, намочив, по очереди подносил к нашим губам. Все как один, плюнув на всякую брезгливость, жадно в тряпку впивались. Это лишь слегка облегчало, но не утоляло томящую тело жажду, продлевая нашу агонию.

Открыли врата, впуская народ. Люди шли на суд точно такими же подавленными, как и на казнь. Людей сковывал страх, плечи их сгибались под непосильной ношей.

На айван вышла Закира. Все такая же, в той же маске, только цвет платья сменила с пурпурного на синий, как и прежде, волосы пышными кудряшками вились к полу. Я больше не любовался ими, а видел в них жестокость гривы Медузы Горгоны. В этот раз делибаши установили ей нарядный трон. Может поэтому речь её была коротка.

— Итак, да начнется суд над предателями! — объявила она и села на трон

Со всех сторон госпожу стали обмахивать веерами.

Нам и вправду поочередно дали всем высказаться. Причем довольно унизительным способом, больно тыча заостренной палкой под ребра тому, кому следовало говорить своё слово. Поэтому сначала раздавался стон или визг. Высказывались в основном мольбы о пощаде. Но эта дамочка Закира была к ним глуха.

Были и стойкие, которые как их не тыкали, молчали, среди таких оказались и Томаш с Филом. Дошла очередь и до того самого парнишки с серьгой, который ответил мне, что тот, кто не придёт на казнь следующий. Я уже давно догадался по поведению той женщины, что он среди нас.

— Мне просто любопытно было. Отпусти, меня, госпожа, нет во мне желания тебя предавать и уж тем паче гибнуть. Я молод и глуп! Все знают, что брать с меня нечего. Мать у меня одна останется, некому будет о ней позаботится. Сделай милость, пощади. Все считают, что ты пощады не знаешь, так докажи обратное.

— Доказать, — вдруг засмеялась госпожа Закира. — Это можно. Освободить!.. Вон ту девчонку, что потеряла сознание и не смогла ничего сказать.

Действительно девчонка лет тринадцати исчезла с креста и появилась на площади рядом со своим отцом и материю. Те от страха спугнуть удачу, не вымолвили ни слова, лишь пали на колени и сунули головы в песок.

— Но как же…– попытался что-то сказать парнишка.

— Ты считаешь, что я несправедлива, и ты больше заслуживаешь помилования? — насмешливо поинтересовалась Закира.

— Нет…– обречённо вздохнул паренек, покоряясь её воле.

Очередь дошла до высохшего старика, он чем-то напоминал Ганди в старости.

— Наша истинная правительница Кармалита, она единственная дочь нашего славного султана Ахмета — вдруг звучно и торжественно, приятным молодым голосом провозгласил старик, и сразу же повисла звенящая тревожная тишина, — а ты Закира лишь одна из его наложниц, даже не жена ему, узурпаторша и самозванка. И даже если ты велишь казнить весь Великий Урус — это не изменит сути вещей! Ты проклята Закира!

Старик хотел было еще что-то сказать, но словно подавившись словами закашлялся. И дальше лишь беззвучно шевелил губами во всё более сгущающейся тишине.

Закира вскочила с трона.

— Приведите семью этого старика! — истерично потребовала она.

Никто не откликнулся на приказ. Закира нетерпеливо топнула ножкой.

— Я повелеваю притащить сюда семью этого мерзкого изменника!

Вперёд вышел один из делибашей и низенько поклонился своей госпоже.

— Моя госпожа, всю семью этого старика мы казнили на прошлой неделе, — объяснил делибаш.

— Что ж, — передернула плечами Закира, опускаясь обратно в трон. — Значит, мы уничтожили это семя порока раз и навсегда! Давайте, остался последний.

Последним оказался я. Стиснув зубы, я молча вытерпел болезненный тычок палки. У меня был один единственный шанс, просрать который было никак нельзя.

— Я и мои товарищи не твои верноподданные! — напрямки обратился я к Закире, для начала решив наладить контакт.

— Верно, — кивнула Закира. — Значит, вы сбежавшие рабы и удостоились чести быть казнёнными, как люди!

— Сомнительная честь, — усмехнулся я. — Однако ж мы не рабы, рабы не мы! Мы странники несли тебе, великая госпожа Закира, весточку от Латифа.

— Латифа? Он бы не стал ничего передавать через чужаков, — усомнилась Закира.

Голова моя работала точно компьютер, в долю секунды просчитывая все варианты и выдавая решения.

— У него не было выбора, он был убит, и доверил нам тайну перед собственной кончиной.

— Убит⁈ Ты лжешь! — проскрежетала Закира, наклонившись вперёд на троне.

— Не, не вру, убила его одна из рабынь — Полумна. Перед смертью он мне доверил тайну, как помочь тебе отыскать одну райскую птичку, в доказательство могу показать тебе её перышко…

Люди вдруг всколыхнулись подняли головы. Волной пронесся шепоток.

— Если это правда прохрипел с соседнего креста старик. — То ты подлец, если поможешь Закире найти её…

В горле старика что-то хлюпнуло, и он, испустив дух, повис на кресте.

— Молчать! — взвизгнула Закира, вновь вскакивая с трона и, топая ногами. — Снять этого наглеца с креста и доставить ко мне! Немедленно!

— Снять с креста меня и двух моих товарищей! — нагло поправил я. — Иначе я ничего не скажу!

— Если окажется, что ты мне лжешь, чужак, эта казнь покажется тебе и твоим спутникам благом в сравнении с той участью, которую я тебе уготовлю! — заверила Закира. — Всем разойтись, казнь состоится через два дня, как обычно!

В следующее мгновение пространство кувыркнулось, и мы втроем оказались на земле. Мы с трудом поднялись на ноги, земля раскачивалась.

— За истинную госпожу Кармалиту! — крикнул какой-то мужик и попытался всадить мне кинжал в грудину.

Благо инстинкт натренированного тела сработал вопреки всему, и я сумел увернуться. Нож прошел по касательной. Делибаши скрутили несостоявшегося убийцу, который продолжал изрыгать всевозможные проклятье по мою душу, и куда-то уволокли.

Нас же троих поспешили увести с площади подальше от людских глаз.

Прежде чем впустить нас во дворцовые чертоги, всем завязали глаза и тщательно вымыли ноги.

Мы ступили на мягкий ковер, в прохладу, в тень. Сюда не долетало ни тошнотворных запахов улицы, ни её звуков. Здесь было тихо, пахло свежестью и цветами.

Первым делом я стал вслушиваться в свои ощущения и, к огромному облегчению, вновь ощутил связь с соколом, вновь под рукой чувствовался верный меч и резерв магической силы. Значит, еще повоюем.

А вот организм в целом стал сыпаться. Мышцы на руках стягивала боль, обгорелую до волдырей кожу жгло с удвоенной силой, глаза слезились, горло слиплось и саднило. Но это уже были мелочи жизни.

Не время было раскисать. Ситуация продолжала оставаться слишком опасной, и любой неосторожный шаг мог оказаться последним.

Нас вели по длинным, путанным коридорам. Я не забывал отмечать повороты и считать шаги, мысленно прочерчивая наш маршрут, как на карте. При этом на ходу безуспешно пытаясь размять одеревеневшие руки.

По запахам, грохоту посуды, приглушенным женским смешкам, и позвякиванию браслетов, приблизительно удалось даже определить, где здесь готовят пищу, а где живут девицы в гареме.

Наконец-то нас завели в просторную залу и сняли повязки.

Роскошь здесь была такая избыточная, что казалась дешевой, цыганской.

Нас поставили перед возлежащей в шелковых подушках Закирой. Маску она сняла и теперь можно было разглядеть её лицо. Совсем юная девушка, не многим старше нас, да к тому же редкая красавица, с пленительной грацией кошки, женской энергетикой и магнетическим взглядом восточных глаз.

Общее впечатление портила только болезненная худоба, под провалившимися глазами залегли тени. Руки тонкие, словно спички, каждую косточку видно. Из-под платья торчат острые лопатки и ребра. Узурпаторше явно не здоровилось и, судя по её виду, мучить и мучиться ей осталось недолго.

Она в свою очередь с отвращением разглядывала нас. Фил с Томашем смущенно прикрывали причинные места. Я же столько раз представал перед самой изысканной публикой нагишом, что лишился всякого стеснения по этому поводу. Наоборот, распрямился во весь рост, показывая себя во всей красе. Пусть поглядит на настоящего мужика, если так хочется.

Закира побледнела, потупила глаза, тело ее свело судорогой, она задушила в себе кашель и снова уставилась на меня.

— Что нравится? — нахально поинтересовался я.

Зикира поморщилась, и обратилась к приведшим нас делибашам.

— Зачем вы, бестолковые, приволокли их ко мне в таком непотребном виде!

— Покорно просим простить, наша госпожа, — поклонился один из делибашей. — Мы думали — это срочно.

— От них же дерьмом несёт! — заявила Закира.

— Что посеешь, то и пожнешь, — философский вставил я своих пять копеек.

— Тебе не разрешали говорить! — процедила Закира.

— Но и не запрещали, — да, остановиться вовремя я никогда не умел, что тут можно сказать — горбатого только могила исправит.

— Я пока еще терплю твою дерзость, оборванец, но моё терпение не безгранично.

— Я тоже многое от вас натерпелся, госпожа. Такова жизнь, — пожал я плечами.

Закира видимо не нашлась, что ответить.

— Помойте, обработайте их кожу, оденьте и приведите их к трапезе в тронную залу, — приказала Закира делибашем и, встав с софы, первой удалилась из залы.

Делибаши вновь завязали нам глаза и привели в баню. Первым делом мы вылакали по нескольку ковшиков воды. Купание вопреки ожиданию выдалось как очередная пытка. Сожжённую до волдырей кожу саднило и жгло, но мы-таки осилили это дело.

После бани нам дали какую-то мазь. Я осторожно принюхался, проверил содержимое на яды, и убедившись, что все чисто, дал добро.

Мы намазюкались, вначале защипало, а затем волдыри сошли, кожа из бордовой сделалась просто загорелой и так полегчало, что я вопреки всему почувствовал себя чуть ли не счастливым. Есть истина в том, что если ты хочешь сделать хорошо, то сначала нужно сделать очень плохо.

Нам выдали по комплекту шелковых пёстрых халатов, тюрбанов и расшитые бисером тапочки, после чего оставили одних.

Я вздохнул искренне негодуя, почему мне везде и всегда предлагали обрядиться в какого-то трансвестита или евнуха. Однако выделываться сейчас было не время и не место. Я с отвращением запахнул на себе халат и натянул тапочки.

Одевшись, Фил с Томашем почувствовали себя уверенней. Фил не придумали ничего лучше, как здесь и сейчас начать делиться своими переживаниями насчет того, что Венди осталась совсем одна в этом ужасном огромном городе, маленькое дитятко, Томаш оказался таким же пеньком и стал покудахтывать рядом.

Я, конечно, был где-то и рад, что Фил еще может переживать за кого-то, но переживать в данном случае следовало молча. Ведь как пить дать за нами сейчас подслушивали и подглядывали.

— Это всего лишь дитя рабыни, новую потом купим, — делано улыбаясь, проскрежетал я, наступая Филу на ногу.

Фил, не понимая намека, взвыл, и принялся замысловато браниться.

— Я все решил, — властно сказал я. — Мы проведем обряд, про который нам говорил Латиф и отдадим ту райскую птичку этой их госпоже Закире в обмен на золото и несколько десятков рабов.

— Что ты несёшь? — округлил глаза бестолковый Томаш, так и хотелось брякнуть, что я несу тяжелую бремя их тупости. — Какой обряд, тебе головку напекло⁈

Я встал, схватил Томаша за грудки, так что шелковый халат на нем затрещал.

— Перечить мне будешь! — заорал я и, наклонившись, прошипел в ухо. — Подыгрывай, балда, за нами наблюдают!

Я оттолкнул Томаша прочь. Тот поправил на себе халат и вскинул голову.

— Да, обманул Латиф, перед смертью чего только не наболтаешь, не даст нам эта ведьма золота, а обряд уж больно страшный и кровавый, — быстро реабилитировался Томаш, на удивление скоро сообразив, что мне от него нужно.

Фил какое-то время смотрел на нас чуть ли не испугано, видимо, подумав, что мы оба спятили. Я уж прикидывал треснуть его чем-нибудь, когда на его лице медленно стало проступать понимание.

— Ага, тут бы ноги отсюда унести! Вечно ты, Эрик, со своими выдумками, а я говорил не нужно было сюда соваться! — тоже довольно удачно выкрутился он.

— Вы не нойте раньше времени, — возразил я. — Латиф говорил, что птичка этой госпоже Закире позарез нужна. Это, между прочим, его последние слова перед смертью, чего бы он перед смертью-то брехал.

— Нужны какие-то гарантии, что после того, как мы ей птицу отдадим, она нам золото даст и отпустит живыми, — закивал Томаш.

— Вот это дело, — кивнул я. — Надо выставить свои условия.

Мы окончательно вошли в роль джентльменов удачи, которые пришли сюда в поисках легкой поживы, случайно завладев чьей-то тайной. Вышло так убедительно, что я в какой-то момент понял, что сам в это во все верю.

Вскоре вернулись делибаши, вновь велели нам завязать глаза, и мы опять долго куда-то шли по коридорам. Затем нас поставили возле резной двустворчатой двери. Дверь стала медленно открываться. Нас чуть ли не втолкали в эти зловещие врата.

— Безвестные, неверные чужаки, посмевшие ступить в сии чертоги! — громогласно представили нас даллалы.

Двери за нами захлопнулась, словно гильотина, отсекая путь обратно. Мы оказались в полумраке. Комната была длинная. На другом конце на троне сидела Закира, рядом с ней на богатом стуле сидел какой-то мужик, перед ними стоял небольшой столик, на нем были вазы с фруктами и рахат лукумом.

Нас пихнули, и мы пошагали по красной дорожке прямиком к трону.

— Госпожа Закира и великий паша Рамир, оказывают великую честь чужакам! — пафосно прогрохотали за спиной даллалы.

— Все пошли прочь! — бесцеремонно велела Закира.

Она махнула рукой делибашей и даллалов, как ветром сдуло. Мы остались в зале впятером.

Я во все глаза смотрел на Рамира. С тревогой осознавая, что наш прекрасный план накрылся медным тазом. Перед нами живой и невредимый сидел Латиф. Один в один. Неизвестно, как этот гаденыш воскрес из мертвых и зачем называл себя здесь Рамиром, однако я знал точно, что у нас хватит сил убить эту гниду еще раз.