деньги не пахнут 5

Глава 12

Утро пахло перегретым воздухом от света софитов. В половине восьмого двери студии распахнулись, впуская в себя гул шагов, шелест бумаг и сухой запах гримёрных пудр. Над сценой, как слепые птицы, мерцали прожекторы, а за стеклом уже суетились операторы – настраивали камеры, проверяли звук, дотягивали последние провода.

Этим утром на съёмках "Доброе утро, Америка" всё, казалось, дышало нетерпением. Программа, что будила миллионы американцев, готовилась к эфиру, где должен был появиться человек, чьё имя теперь звучало в каждом новостном выпуске – Сергей Платонов.

Продюсер, улыбаясь, протянул руку и сказал с той лёгкой бодростью, что свойственна людям, привыкшим жить на кофе и нервах:

– Сергей, не волнуйтесь. Просто расслабьтесь и говорите спокойно… хотя, кажется, вам уже это не впервой.

Ответом был короткий кивок и вежливая, устойчивая улыбка.

За последнюю неделю лицо Платонова появилось повсюду – от CNN и FOX News до вечерних шоу с шутками и дешёвыми монологами. Каждый кадр, каждая студия – шаг в тщательно выстроенной кампании. Репутация теперь ценилась не меньше капитала, а известность могла стать оружием.

– В прямой эфир через… три, два, один…

Красный глазок камеры вспыхнул, и ведущая с безупречной укладкой повернулась к гостю.

– Сегодня с нами один из самых обсуждаемых людей последних месяцев, Сергей Платонов! Расскажите, что заставило вас пойти на такой риск? Ведь речь шла о возможных исках, миллиардах…

Образ, созданный прессой, уже прочно закрепился: "герой, разоблачивший ложь опасной медицинской корпорации и спасший тысячи жизней".

На лице Платонова появилась мягкая тень улыбки. Голос звучал спокойно, без излишней патетики:

– Сделано было лишь то, что должно было быть сделано.

– Но ведь не каждый бы решился, – не отставала ведущая. – Theranos требовала 4,9 миллиарда долларов компенсации, а компания считалась "единорогом года" по версии Forbes и Fortune. За ней стояли самые влиятельные люди страны.

– Всё равно верилось: правда в итоге возьмёт верх, – прозвучало с уверенностью, спокойной, как камень под ногами.

Но другой ведущий, тот, что любил подшучивать и провоцировать гостей, склонил голову и сказал с лёгким лукавством:

– Знаете, немного странно слышать подобные слова от человека с Уолл-стрит.

В воздухе повисло напряжение, едва уловимое, как запах перегретого пластика. Смысл фразы был очевиден – попытка выставить Платонова в роли типичного безжалостного финансиста, вдруг сыгравшего в добродетель.

Тон Платонова стал чуть твёрже, словно в нём зазвенела сталь:

– Образ хищного Уолл-стрита остался в прошлом. Будущее принадлежит компаниям, для которых этичность и общественная польза – не лозунг, а конкурентное преимущество. Многие фонды уже работают по ESG-стандартам, и это не просто мода. Это новая реальность.

Для Платонова в этом воплощении важно было одно – остаться чистым. Репутация должна быть безупречной, почти стерильной. Ни одного повода для интереса со стороны министерства юстиции или ФБР, ни малейшей тени прошлого.

Но ведущий, словно намеренно, продолжал улыбаться с нажимом:

– Добрые дела – это прекрасно. Но всё-таки, когда начнёте зарабатывать?

Смысл поддёвки был ясен: может ли человек зарабатывать, оставаясь моральным?

Эта мысль требовала ответа. Ведь в мире хедж-фондов прибыль – священный идол.

Голос Платонова стал твёрдым, почти металлическим:

– Эти вещи не противоречат друг другу.

– Правда? Но ведь в деле Theranos вы потеряли 60 миллионов, – заметила ведущая с напускной мягкостью. – Это разве не убыток?

Фраза ударила, как тонкий острый нож. Формально – правда. Деньги, вложенные в компанию, исчезли, растворились в пустоте. В мире частных инвестиций это случается часто: вырваться из тонущей лодки невозможно, пока не станет совсем поздно.

Где-то за стеклом зала тихо пискнула аппаратура, кто-то в наушниках шепнул "пять секунд до рекламы".

На экране оставался человек в идеально сидящем костюме, с прямой осанкой и взглядом, в котором не было ни страха, ни сожаления.

Под пальцами ощущался холод лакированного стола. В зале стоял запах нагретого пластика, свет падал белыми лезвиями на камеры, и эфир продолжался.

Вся надежда вернуть деньги, утонувшие в бездонной прорве под названием "Теранос", теперь покоилась лишь на судах. Но этот путь – длинный и вязкий, как зимняя грязь. Даже при удачном исходе велика была вероятность, что к тому моменту компания уже успеет спустить последние средства и тихо обанкротиться, оставив кредиторов с пустыми руками.

С формальной точки зрения, вложение в "Теранос" выглядело как чистая потеря. Но в мире инвестиций убыток на одной позиции не всегда означает проигрыш всей партии.

– Инвестиции стоит оценивать не по отдельным акциям, а по портфелю в целом, – прозвучало из уст Сергея Платонова, сидящего в студии под холодным светом софитов. – Если рассматривать исключительно "Теранос" – да, убыток. Но пока проводилась проверка компании, стало ясно, насколько огромную роль играют корпоративная этика и прозрачность. В итоге были сделаны крупные вложения в фирмы, занимающиеся комплаенсом и консалтингом в сфере корпоративной ответственности.

После громкого скандала с "Теранос" тема NDA и прозрачности всплыла на каждой передовице. Под натиском журналистов и общественности корпорации спешно нанимали внешних аудиторов, стремясь доказать свою чистоту. Сергей предусмотрел эту волну заранее и вложился в одну из трёх ведущих компаний отрасли. Её акции уверенно росли – и, похоже, продолжат расти как минимум до следующего квартала.

– История с "Теранос" печальна, но убытки уже полностью компенсированы, – сказал он с лёгкой улыбкой, откинувшись на спинку кресла.

Не успел ведущий сделать вдох, как рядом сидящая коллега заговорила с живостью:

– А вы видели последнее интервью Холмс?

Вопрос был ожидаем, словно заранее прописан в сценарии.

За прошедшую неделю вокруг "Теранос" клубился настоящий шторм. Федеральная прокуратура начала расследование, Комиссия по ценным бумагам официально объявила о проверке на предмет мошенничества, а инспекторы из CMS и FDA внезапно нагрянули в офис компании с проверкой на нарушения лабораторных норм. Документы и образцы изымались прямо из-под носа сотрудников.

До первых доказательств оставался месяц, до обвинений – ещё несколько. Но удивительным было другое: Холмс по-прежнему удерживала кресло генерального директора и даже пыталась искать новых инвесторов, словно веря в чудесное возрождение.

Как ей удавалось сохранять эту уверенность? Всё просто – ответственность за операционную деятельность была переложена на её заместителя, Шарму, который внезапно стал козлом отпущения.

А сама Холмс в это время превратилась в образ жертвы.

Недавно она появилась на одном из популярных ток-шоу – свет софитов, приглушённая музыка, слёзы, дрожащий голос. Она рассказывала о давлении, эмоциональном насилии и газлайте со стороны Шармы, с которым познакомилась в двадцать лет.

Зрители затаили дыхание. А потом, как это часто бывает, сочувствие сменило осуждение. Даже те, кто знал Шарму лично, подтверждали: человек резкий, грубый, вспыльчивый. Версия Холмс казалась всё убедительнее.

По студиям поползли разговоры: "Она ведь всегда казалась сильной женщиной, а внутри столько боли… Пусть оправится и вернётся, заслуживает второго шанса."

Что ж, играть на публику Холмс умела блестяще.

Когда ведущие вновь повернулись к Сергею, глаза у них сверкали от любопытства.

– Вы ведь встречались и с Холмс, и с Шармой лично. Как считаете, правда ли то, что она говорит?

Ответ прозвучал спокойно, без лишней эмоции:

– Честно говоря, есть сомнения. В Холмс чувствовалась мягкость, в Шарме – жёсткость. Но вместе они производили впечатление идеальной пары – как добрый и злой следователи, играющие одну роль.

– Значит, они изначально действовали сообща?

Сергей слегка пожал плечами, давая понять, что осторожность в подобных оценках не бывает лишней.

– Слишком рано делать выводы, – прозвучало тихо, но твёрдо, как последняя точка в разговоре, где каждый собеседник понял, что за этим спокойствием скрывается нечто большее.

Слова застряли где-то на кончике языка, но наружу так и не вырвались. В воздухе, пропитанном запахом кофе и светом софитов, стояла та самая опасная тишина, где любое неверное слово может стать петлёй. Прямое отрицание слов Холмс вызвало бы шквал обвинений в "обвинении жертвы" – а позволить её версии укорениться в сознании публики значило бы признать поражение. Пришлось искать тонкую грань между правдой и дипломатией.

– С Холмс не всё так просто, – голос Сергея Платонова прозвучал спокойно, но твёрдо, словно сталь под бархатом. – Это не слабая женщина. Пусть на неё и влияли обстоятельства, но в ней нет ничего хрупкого. Её харизма затмевает всех, кого доводилось встречать, а ум и расчётливость… безупречны. Если уж говорить откровенно – в ней больше силы, чем в Дексе Слейтере, том самом, которого на Уолл-стрит зовут Белой Акулой.

– Больше, чем у Белой Акулы? – ведущий даже привстал, не скрывая удивления.

– Безусловно. Её умение выстраивать стратегии поражает. Каждая фраза – как точный ход в шахматной партии. Теперь понятно, почему многие называли её гением.

Это сравнение было сделано не случайно – в нём звучала завуалированная атака на её образ "жертвы". Слишком сильная, слишком умная, чтобы быть обманутой. Для таких, как она, чужая жалость – всего лишь инструмент.

– Так где же правда? – снова спросили из-за стола.

– Истина откроется скоро. После ухода Шармы, вся ответственность за компанию теперь лежит только на ней. На следующей неделе "Теранос" готовится к технической проверке на научной конференции. Если тон их заявлений не изменится, станет ясно, стоит ли за словами правда или очередная игра в дым и зеркала.

Уверенность в исходе не оставляла сомнений. "Теранос" снова попробует обмануть – тонкими формулировками, полуправдой, громкими словами без доказательств. Но теперь у Холмс не останется никого, на кого можно свалить вину.

Когда эфир близился к концу, Сергей мягко перевёл разговор в другую плоскость:

– "Теранос" больше не входит в круг интересов. Есть дела важнее – новые проекты, новое направление.

–Вы недавно основали фонд, не так ли? Как он называется? – оживился ведущий.

– Pareto Innovation Capital. Суть проста – восемьдесят процентов капитала идут на надёжные, устойчивые инвестиции, а двадцать – на риск, на поиск новых горизонтов, где рождается будущее.

Название отражало саму философию: баланс между уверенностью и дерзостью. Как в природе – надёжный ствол и гибкие побеги, стремящиеся к солнцу.

– Говорят, это активистский фонд?

– Верно. Мы используем разные стратегии, но главный акцент – на активистских инвестициях.

– Это звучит сложно для обывателя, – заметила ведущая с мягкой улыбкой.

– Всё куда проще, – ответил он. – Речь идёт о том, чтобы защищать интересы акционеров, следить, чтобы компании управлялись честно, требовать прозрачности. Пример – тот же "Теранос". Нужно не бояться вмешиваться, когда видишь ложь.

***

– Активистские инвестиции… звучит смело, – произнёс Пирс, слегка сощурив глаза, будто пробуя фразу на вкус.

С их последней встречи прошла неделя, и перемена в нём бросалась в глаза. Ушли усталость и мрачность, исчезли синяки под глазами. Кожа, недавно тусклая, будто пропиталась новой жизнью. На лице появилась лёгкая уверенная улыбка – не показная, а внутренняя.

Его кабинет теперь пах дорогим табаком и свежей бумагой, а не тревогой и бессонницей.

И было от чего. "Голдман" сумел обернуть историю с "Теранос" в свою пользу, превратившись в символ "честного банка, разоблачившего мошенников". Газеты пестрели заголовками, а Пирс стал желанным гостем на телевидении – "прозорливый инвестор, первым разглядевший потенциал Платонова".

С каждым новым интервью его имя звучало увереннее, а репутация – росла, словно котировки акций на волне удачи. На лице Пирса застыла самодовольная, почти довольная улыбка – впрочем, за этой маской легко угадывалась осторожность. Голос его звучал вкрадчиво, с тенью недоверия, как будто в каждом слове он проверял собеседника на прочность.

– Но зачем выбирать активистские инвестиции для самого первого фонда? Что тут задумано? – прозвучало с лёгкой усмешкой, в которой сквозила ирония.

Он прекрасно знал, кому обязан своим недавним успехом, но привычка к осторожности и инстинкт банкира не давали ему покоя.

Выбор стратегии активистского фонда был не случайностью. За этим решением стояло три веские причины – выверенные, просчитанные, как сложная комбинация в шахматной партии. Но объяснять каждую из них Пирсу не имело смысла. Куда важнее было подхватить подтекст его вопроса и повернуть разговор туда, где скрывалась истинная цель.

– Лёгким это точно не будет, – последовало короткое замечание, будто оброненное между делом.

– Дело не в лёгкости, – отозвался Пирс, медленно потирая виски, словно взвешивая риск. – Ты хоть представляешь, каковы шансы на успех?

Он, как всегда, бил в точку. Для новичка в мире фондов попытка заняться активистскими инвестициями была почти самоубийственной.

Такие фонды действуют напрямую – не просто покупают акции, а вмешиваются в управление компаниями. Пример тому – "Shark Capital", за которым стоял сам Белый Акула, Декс Слейтер. Его стиль был прост до цинизма: молча скупить долю, выждать, а потом, когда момент настал, вонзить зубы – объявить о пяти процентах акций и начать войну за доверенности на собрании акционеров.

Но чтобы вести такую игру, нужны две вещи: репутация и вес. Без известного имени хоть обкупиcь акциями – тебя просто не заметят.

А у только что созданного фонда нет ничего, кроме амбиций и пустого счёта. Поэтому для новичков активистские стратегии почти закрыты.

Почти.

На губах Сергея Платонова появилась уверенная, спокойная улыбка. В ней не было ни тени сомнения.

– Если за дело берусь я, разве шансов нет вовсе? Репутация у меня, кажется, уже появилась.

Пирс сузил глаза, внимательно вглядываясь, словно пытался разглядеть за этими словами подлинный смысл. Лицо его постепенно потемнело, глаза вспыхнули настороженным блеском.

– Неужели…, – произнёс он, но фразу не закончил.

Словно понял всё сам. Что вся недавняя череда событий – победа над Белым Акулой, разоблачение "Теранос", громкие эфиры на национальных каналах – были не просто случайными вехами. Это была дорога, выстроенная камень за камнем, ведущая именно к этой точке.

Сергей пожал плечами – легко, почти небрежно. Взгляд оставался спокойным, но в нём сверкнула искра: всё происходящее действительно вело сюда.

Репутация уже сделала своё дело. Теперь настал момент для следующего шага. Одного громкого имени, однако, было мало. Чтобы активистский фонд стал реальной силой, требовалось нечто большее. Именно ради этого визита Пирс и был нужен.

– Кстати, – произнёс Платонов ровно, будто между строк разговора. – Есть одна просьба.

Пирс мгновенно насторожился. Секунда назад тёплая улыбка исчезла, словно её и не было. Лицо стало каменным, холодным, как мрамор на фасаде банка.

– Просьба? – повторил он тихо, с интонацией, в которой уже не осталось ни любопытства, ни дружелюбия. Воздух между ними словно уплотнился – пахло озоном перед грозой.

Как только из уст Сергея Платонова сорвалось слово "услуга", Пирс будто окаменел. Тело напряглось, как у зверя, почуявшего запах капкана. За последний год подобные реакции стали для него второй натурой – ведь всякий раз, когда Платонов просил о чем-то, мир вокруг начинал рушиться.

И всё же разум быстро усмирил инстинкт. В голове мелькнула мысль: "А вдруг это ещё один шанс?"

Ведь единственная причина, по которой Пирс всё это время держал Платонова рядом, заключалась в том, что выгода всегда перевешивала риск. Сколько бы бед ни навлекал этот человек, в итоге он приносил золотые плоды.

Внутреннее пари с соперником по имени Райно завершилось блестящей победой. История с "Эпикурой" принесла кресло в совете директоров. А скандал с "Тераносом" сделал из Пирса героя – и компанию, и его самого вознёс в глазах Уолл-стрит.

Он словно ехал первым классом в скоростном поезде без тормозов, где машинистом был Платонов. От ощущения скоростей захватывало дух, но где-то глубоко внутри шептался страх – одна ошибка, и состав сойдёт с рельсов.

Пирс заставил себя говорить спокойно, хотя пальцы непроизвольно сжались на столешнице:

– Услуга, значит? Послушаю, но ничего обещать не стану.

Платонов чуть улыбнулся и произнёс то, чего Пирс никак не ожидал:

– Нужен капитал.

Ничего особенного – для начинающего фонда это звучало естественно. Но что-то в этом спокойствии тревожило.

– Странно слышать это от тебя. Разве у тебя с этим проблемы?

После "Тераноса" имя Платонова стало известно каждому в финансовых кругах. Его связи с Киссинджером, успех операции "Генезис" и внимание прессы превратили его в любимца инвесторов. Деньги сами тянулись к нему, как мотыльки к свету.

– Разве не тонешь в заявках? Говорят, те, кто упустил шанс вложиться в "Теранос", теперь наперегонки штурмуют твой офис.

Пирс знал, что речь шла о миллиардах – около пяти, если верить слухам. Для нового фонда это была не просто удача, а сенсация. Обычно управляющие начинают с жалких сотен миллионов, а здесь – настоящий океан средств.

Но Платонов, казалось, смотрел дальше. На его лице играла тихая уверенная улыбка, в которой слышалось: "Много – хорошо, но больше – лучше".

– Чем разнообразнее круг инвесторов, тем устойчивее фундамент, – произнёс он спокойно.

– Разнообразнее, значит… – Пирс прищурился. – Пенсионные фонды тебе понадобились?

Платонов едва заметно кивнул.

Эти фонды – огромные махины, управляющие десятками, а то и сотнями миллиардов долларов. Государственные, учительские, военные – надёжные, как гранит, но и неприступные.

Пирс тяжело выдохнул. Воздух в кабинете стал густым и сразу запахло тревогой.

– Могу познакомить, но не обольщайся. У них свои правила. Пенсионные фонды почти никогда не вкладываются в фонды без истории.

И это была правда: эти институты хранили деньги стариков и учителей, предпочитая железную стабильность любым обещаниям роста.

– Обычно они рассматривают статистику за три года, прежде чем вложить хоть цент. Новый фонд без послужного списка – даже не кандидат.

– Иногда, кажется, они делают стартовые инвестиции, – заметил Платонов.

– Бывает, – согласился Пирс. – Но крайне редко.

– После "Тераноса" интерес к нам возрос. Возможно, сейчас у них другое настроение.

Пирс покачал головой:

– Это может помочь, но вряд ли заменит реальную историю успеха. Даже если они согласятся, придётся пройти испытание.

– Что-то вроде прослушивания?

– Именно. Проверка на прочность, – сказал Пирс, и в его голосе прозвучал слабый смешок, будто он пытался разрядить атмосферу.

Но комната всё равно казалась наполненной гулом невидимого напряжения – словно воздух сам понимал, что впереди замышляется нечто большое.

– В таком случае проверку устрою сам. От тебя требуется лишь одно – открыть дверь, – произнёс Сергей Платонов спокойно, будто речь шла о пустяке.

Просьба на первый взгляд звучала невинно: познакомить, свести, дать шанс. Весь остальной путь – уговоры, расчёты, борьба за доверие – он возьмёт на себя.

Для Пирса это не выглядело сложным, но в груди всё же шевельнулось сомнение. Делать одолжения просто так – не в его правилах. Настоящий посредник всегда извлекает пользу из каждой связки, видит дальше первого рукопожатия, чувствует движение потоков интересов.

Чтобы понять, как именно повернуть ситуацию к выгоде, следовало прощупать собеседника.

– Раз уж твой фонд объявлен активистским, первая цель решит всё, – произнёс Пирс, сцепив пальцы на столе. – Ошибки быть не должно.

В комнате пахло свежим деревом лакированного стола и лёгким дымом недавно выкуренных сигар. За окном мягко шелестел кондиционер.

Все знали, как высоко взлетел Платонов после истории с "Тераносом". И теперь, когда внимание всего рынка было приковано к его персоне, каждая следующая сделка превращалась в экзамен. Одно неверное движение – и весь ореол победителя рассыплется в пыль.

Пирс наклонился вперёд:

– Сейчас на тебя смотрят тысячи глаз. Первый выстрел обязан быть точным.

Платонов едва заметно усмехнулся – спокойно, уверенно, как человек, который уже всё решил.

– Об этом известно, – ответил он.

Этот тон тревожил сильнее любых слов.

– Значит, цель выбрана, – продолжил Пирс. – Уверен в победе?

– Пока рассматривается несколько вариантов.

Ответ прозвучал уклончиво. Платонов явно что-то недоговаривал.

– Без информации встречу устроить не смогу, – жёстко произнёс Пирс.

Таков был негласный торг: за доступ нужно платить – если не деньгами, то откровенностью.

– Сколько собираешься вложить в первую операцию? – спросил он после паузы.

Платонов чуть замер, взгляд его на секунду потускнел, будто внутри шёл быстрый расчёт. Затем прозвучало:

– Примерно три миллиарда.

Воздух в кабинете будто стал плотнее. Пирс не сразу поверил, что расслышал верно. Три миллиарда?

Во время истории с "Эпикурой" фонд "Акула Капитал" оперировал всего полумиллиардом, и то казалось безумной суммой. Если Платонов собирался вложить шесть раз больше… значит, на прицеле гигант.

– Разве не логичнее начинать с компаний помельче? – голос Пирса прозвучал чуть глуше, чем обычно.

Обычно новые активистские фонды начинали с мелких целей: отрабатывали схему, набирали репутацию, укрепляли доверие. Три миллиарда – это был не первый шаг, а прыжок через пропасть.

Но Платонов лишь кивнул:

– Прекрасно понимаю.

Пирс молчал. В голове вертелось одно слово: "Безумец". Это, к сожалению, для него, давно не секрет. Но произнести его вслух казалось бесполезным – предупреждения на таких людей не действуют.

Он лишь тихо вдохнул, чувствуя терпкий аромат кофе и лёгкий гул кондиционера, и отметил про себя: теперь ясно одно – Платонов замахнулся на что-то грандиозное.

Оставалось выяснить, когда именно этот безумный план начнёт движение.

– Может, собрать всех, кто проявит интерес, и устроить встречу? – предложил Пирс, чуть приподняв бровь.

– Когда удобнее?

– Чем скорее, тем лучше. Дело не терпит отлагательств.

– Срочно? – в голосе Пирса прозвучало недоумение. – Ты ведь только начал сбор средств?

Обычно у хедж-фондов есть строго отведённый период для приёма капитала – так называемое "окно подписки". Как только оно закрывалось, новые средства не принимались. Иногда бывали исключения, но такие ситуации усложняли расчёты доходности, поэтому большинство предпочитало действовать по правилам. Для нового фонда нормой считался срок от шести месяцев до года. Даже с репутацией Платонова этот срок можно было бы сократить до трёх–четырёх месяцев.

Однако слова, прозвучавшие следом, выбили Пирса из равновесия.

– Планирую завершить сбор средств за шесть недель.

***

После их разговора в кабинете стало душно. Воздух будто сгустился от накопленного напряжения. Когда дверь за Пирсом закрылась, усталость накрыла волной – гулкую, липкую, словно после долгого перелёта.

Пирс часами убеждал себя, что шесть недель – безумный срок. Голос его постепенно хрип, пальцы теребили край блока для записей, но взгляд Платонова оставался спокойным, почти ледяным.

Он и сам понимал, насколько нереалистично звучало это требование. Но времени не оставалось вовсе. Начинать первый этап клинических испытаний нужно было немедленно. Всё упиралось в проект "Русская рулетка".

Пять десятков пациентов уже были готовы. Как только появятся средства – старт назначен на конец сентября. Но, чтобы вложить деньги в RP Solutions, фонд должен был завершить сбор капитала. И потому срок сжимался до шести недель, как удавка.

Работы предстояло невпроворот: собрать обещанные инвестиции, подобрать команду, запустить процесс. Именно ради этого Платонов вновь появился в стенах "Голдмана" – не как сотрудник, а как человек, пришедший за остатками доверия.

После беседы с Пирсом он обошёл несколько отделов, привычно здороваясь с бывшими коллегами, пахло кофе и пылью от старых ковров, где-то гудели компьютеры.

– Мы закроем старый фонд к концу года, – произнёс он сухо. – Управление прежними активами завершится, новые сделки не планируются.

Но сразу добавил, словно между прочим:

– Тем, кто пожелает вложиться в мой новый фонд, будут предложены особые условия. Для старших аналитиков "Голдмана" – более мягкие.

Так начался вербовочный этап.

Минимальный порог инвестиций составлял миллион долларов – сумма, неподъёмная для большинства. Даже при солидных зарплатах в банке мало кто мог позволить себе вложить такую сумму в один проект. Поэтому порог был снижен до пятисот тысяч – только для сотрудников "Голдмана".

Это решение имело не столько финансовую, сколько репутационную цель. Если бывшие коллеги не вложатся, а внешние инвесторы проявят активность, это вызовет ненужные вопросы.

Когда двери нового фонда распахнулись, Платонов уже собирался заняться другим делом, но его остановил голос из-за спины:

– Кстати, тебе ведь люди понадобятся?

Эта фраза прозвучала как приглашение к игре.

Действительно, без новой команды фонд не просуществует и месяца. А "Голдман" был идеальным местом для охоты за умными головами. Здесь кишело молодыми амбициозными аналитиками, способными превратить хаос цифр в ясную стратегию.

Первым в команду вошёл Добби – незаметный, но упорный специалист, с которым когда-то сложилась неожиданно плодотворная связка.

Затем Платонов обратился к нескольким трейдерам и аналитикам, за которыми наблюдал ещё в бытность в банке.

– Ты серьёзно? Меня? – удивлялись те.

– Если есть интерес, двери открыты.

Для большинства молодых специалистов подобное приглашение звучало как билет в новое будущее. Новые фонды редко могли позволить себе таких людей, но за Платоновым стояла репутация "единорога" с точностью прогнозов под восемьдесят процентов – легенда, укреплённая делом "Тераноса" и вспышками в прессе.

И теперь, когда в коридорах пахло полировкой кожаных кресел, а где-то за стеклом горели огни вечернего Манхэттена, начиналось нечто, что могло стать и новым восхождением, и величайшей авантюрой в его жизни.

Многие видели в этом возможность примкнуть к новой звезде, чьё имя уже начало звучать всё громче на Уолл-стрит. Одни горели энтузиазмом, другие – расчётливо оценивали перспективу, но среди тех, кто изъявил желание присоединиться, оказались и совершенно неожиданные люди.

– Можно и мне с вами? – прозвучало вдруг с характерным, чуть хрипловатым акцентом.

Голос принадлежал Гонсалесу.

Только в его взгляде не было того простого любопытства, с каким обычно приходят в успешные фонды. Там сквозила настороженность, но и азарт человека, привыкшего играть крупно.

– Речь о работе, а не об инвестициях? – уточнил Сергей Платонов.

– А что, нельзя и то, и другое?

– В природные ресурсы инвестировать не собираюсь.

Строго говоря, Гонсалес был сотрудником департамента природных ресурсов и выходцем из южноамериканской горнодобывающей династии. Толку от такого опыта в новом фонде было немного. Но тот лишь равнодушно пожал плечами:

– "Голдман" ведь тоже не за умения меня нанял.

И ведь правда. Люди вроде него ценились не за аналитические таланты, а за связи, за двери, которые могли отворяться одним телефонным звонком. В этом смысле, принять его предложение было не самым глупым решением.

– Если серьёзно настроен, место найдётся, – произнёс Платонов после короткой паузы.

Казалось, вопрос решён, но тут появился ещё один неожиданный кандидат – Лилиана.

– Бэк-офис у нас будет на аутсорсе, – сразу пресёк её энтузиазм Сергей.

Лилиана работала в отделе кадров, а значит, попросту не подходила. Но женщина не сдавалась:

– А если не бэк, а миддл офис? Вам ведь понадобится IR?

Платонов чуть приподнял брови.

– Отдел по связям с инвесторами?

На Уолл-стрит кадровиков относили к задворкам иерархии – туда, где занимались рутиной. Но IR, напротив, считался связующим звеном между деньгами и стратегией – местом, где решалась судьба доверия инвесторов.

С точки зрения логики, её предложение звучало сомнительно: опыта у Лилианы в этой сфере не было. Уже собирался вежливо отказать, как вдруг она добавила, понизив голос:

– Знаете, с Шоном работать могут только те, у кого нервы стальные. Обычные люди долго не выдерживают – месяц-другой и бегут. Вам нужен кто-то, у кого уже есть иммунитет.

Слова попали точно в цель. Первая же инвестиция фонда и впрямь грозила вызвать панику среди вкладчиков, а именно IR предстояло гасить эти тревоги. Мысль Лилианы имела вес.

– Подумать можно, – ответил он, не раскрывая намерений.

Собираясь уходить, Платонов уже почти добрался до выхода из здания, когда навстречу появилась ещё одна фигура.

Рейчел.

– Только не это…, – выдохнул он едва слышно.

Ситуация осложнялась: помимо личных связей, Рейчел имела прямое отношение к Фонду Каслмана. Слишком тесное переплетение интересов.

Да и в профессиональном плане она напоминала Гонсалеса: связи уместные, а вот навыки… дороговато платить только за телефонную книжку.

К тому же, зная её щедрый характер, можно было предположить, что нужные знакомства она предоставит и без контракта. Зачем платить за то, что и так даётся добровольно?

Он уже просчитывал, как мягче отказаться, когда девушка вдруг заговорила:

– Шон, уходишь?

Рейчел улыбнулась – так легко, будто не замечала внутреннего смятения собеседника.

– Сегодня взяла отгул. Если ты тоже заканчиваешь, может, поедем вместе?

В её руке виднелась спортивная сумка, и в этот миг Платонов вспомнил: сегодня поездка в Филадельфию.

Там ждала вторая пациентка программы "Русская рулетка"…