Двери в полночь

Глава 27

— Можно?

Айджес приоткрыла дверь кабинета Шефереля и нерешительно замерла на пороге.

Он сидел за столом, упершись лбом в сложенные руки, и даже не поднял на нее взгляда.

— Айджес, не сейчас...

— Нет-нет, — суккуб поспешно проскользнула внутрь кабинета и прикрыла за собой дверь, прислонившись к ней спиной. — Я по-дружески.

Медленно, как будто с усилием, он поднял на нее глаза — усталые, старые, бессмысленные. Она видела его таким только один раз: когда в Нижем Городе пропала та, другая...

Айджес медленно оттолкнулась от двери и нерешительно сделала несколько шагов вперед. Шеферель бездумно следил за ее движениями. Закусив губу, как волнующийся подросток, Айджес осторожно обошла стол, наклонилась и, обняв его за плечи, прижалась щекой к его щеке.

— Я по-дружески, — повторила она шепотом.

Он на мгновение сжал ее руку, как бы прерывая объяснения. Пальцы нащупали ее кольцо.

— Какой огромный бриллиант, — он устало ухмыльнулся, — зачем он тебе такой подарил?

Айджес покосилась на кольцо.

— Не знаю... Может быть, думает, чем больше камень, тем вернее ему я буду?

Шеферель коротко хмыкнул, подняв на нее красноречивый взгляд. Суккуб осторожно, будто боясь спугнуть шаткое взаимопонимание, улыбнулась.

Они замолчали. Она почувствовала, что он сейчас под каким-нибудь предлогом попросит ее уйти, и спросил первое, что пришло на ум:

— Зачем мы тогда разыграли ее?

— А? — Шеферель смотрел на нее чуть сощурившись, как будто у него сильно болела голова.

— Зачем мы тогда притворились, что это у нас свадьба, а не у меня одной?

Он вздохнул, едва заметно пожав плечами, и снова спрятал лицо в руки.

— Просто хотел ее позлить.

— Больше не хочется?

Колкость сорвалась с языка прежде, чем Айджес успела это осознать. И она тут же пожалела об этом — рассеянно-дружелюбный взгляд Шефереля мгновенно сменился отчужденным.

— Нет, — бросил он зло.

— Прости, прости! Я... — она рассеянно поправила холеной рукой волосы, на мгновение прикрыв глаза, — я тоже... переживаю.

— Не верю.

Он поднял на нее глаза и посмотрел в упор, как будто обвиняя и припоминая сразу все ее прошлые грехи.

Айджес открыла было рот, что-то сказать, но промолчала. В кабинете стало тихо.

— Как она? — наконец спросила суккуб, и голос ее был тихим и извиняющимся.

— А как ты думаешь? — зло фыркнул Шеферель, снова упирая взгляд в стену. — Как она может быть?

Айджес рассеянно кивнула.

— Она в госпитале?

На долю секунды повисла пауза. Всего на долю секунды.

— Нет. Она у меня, — проговорил он как будто с вызовом. Но он, пожалуй, был единственным существом в этом городе, которое никто не решился бы осуждать.

Брови Айджес чуть прыгнули вверх, но она сдержалась.

— Ясно.

— Накачали ее смесью таблеток с коньяком. Валяется в забытьи уже третьи сутки.

— А как Оск...

— Даже не мечтай! — Шеферель неожиданно резко поднялся, нависнув над Айджес, и она невольно отпрянула. — Теперь — более чем когда-либо — ДА-ЖЕ-НЕ-МЕЧ-ТАЙ!

Мгновение она смотрела на него — пораженная, задетая, обиженная — на глазах медленно проступили слезы. Никогда еще он не смотрел на нее так — никогда. И на секунду она увидела, как сквозь его человеческое обличье проступил истинный облик.

— Я... и не соб-биралась... — прошептала она.

Шеферель, кажется, сам понял, что был слишком резок — вспышка гнева отступила — и проговорил уже спокойнее:

— Я не знаю, где он. Даже я не знаю, где он сейчас. И искать его не собираюсь.

Он сел обратно в кресло и снова упер голову в руки.

Айджес быстро кивнула — горло перехватило — и стремительно вышла из кабинета. Шеферель не поднял головы и не посмотрел ей вслед.

***

Иногда я что-то слышала. Какие-то мужские и женские голоса доносились до моего слуха как сквозь плотный слой ваты, а когда мне удавалось разлепить глаза, я видела только темные силуэты и фигуры — бесполые, бесцветные, неопознаваемые. А потом снова наступала темнота...

Иногда я пыталась понять, что происходит, почему я в таком состоянии и что было до — но в сознании как будто возникал какой-то барьер, стена, через которую я не могла пробиться. И что важнее, она пугала меня, отгоняя от себя и как будто предупреждая, что там спрятано что-то страшное...

Периодически я чувствовала, что начинаю возвращаться в нормальный мир: кто-то поднимал меня и настойчиво, по слогам, как маленькому ребенку, что-то объяснял. Но как только я начинала что-то различать, в руке, в районе локтя, появлялась легкая боль — и все снова исчезало.

Мне казалось, прошло несколько лет, прежде чем туман вокруг меня стал рассеиваться, а нового укола не последовало. Мир постепенно приходил ко мне — по кускам, разорванный и растрепанный. А вместе с ним — и огромное, чудовищное ощущение тяжести, столь ужасной, что вынести ее я просто не в состоянии, и она вот-вот раздавит меня.

Я невольно захрипела, еще не до конца понимая, что являлось причиной этого ощущения, но чувствуя, что понимание вот-вот навалится на меня и тогда дышать и жить станет просто невозможно.

— Тихо-тихо, — холодная рука легла мне на лоб. Рядом кто-то был. Голос казался знакомым, но я не могла понять, кто это. — Пора возвращаться, Чирик. Мне жаль — но пора. У нас много дел.

Сознание медленно поднималось из каких-то невыносимых глубин, темных и безмолвных. Кто-то аккуратно и медленно меня поднял, пытаясь посадить рядом с собой. Мышцы меня совершенно не слушались, и я стала падать обратно, но рука держала крепко.

Глаза жгло кипятком. Я попыталась протереть их, но не чувствовала кистей, и мне удалось только кое-как поводить по векам тыльной стороной запястья.

Темная комната с низким потолком и панорамными окнами во всю стену. Плотные шторы наглухо задернуты, несмотря на то, что на дворе ночь, где-то вдалеке — видимо, у противоположной стены — слабо горит ночник.

— С возвращением, — произносит голос рядом с моим ухом, и я резко поворачиваю голову. Мир летит вокруг меня, принуждая уткнуться в светлую ткань, от которой пахнет воздухом и морем.

— Шеф? — кое-как удивленно хриплю я. Язык распух и не слушается.

Он смотрит на меня внимательно, и в его глазах нет привычной насмешки или ставшей обычной за последние недели злости. Только теплота и... сожаление?

— Что слу?.. — начинаю я, и тут воспоминания обрушиваются на меня чугунной плитой, вышибая воздух из легких и заставляя замереть, онемев на полуслове.

...Лужа крови на полу. Пропитавшаяся насквозь бурая простыня, углом свисающая с кровати. Свесившаяся на пол рука, по которой бежит алая струйка. Неуместно красивые рассыпанные по багровеющей подушке волосы. Устремленные в потолок стеклянные глаза. Чуть задранный вверх подбородок, плотно сжатые губы...

— Чирик!

Разодранное в клочья домашнее платье. Еще не успевшие потемнеть брызги крови на обоях. Одна огромная, тошнотворно розового цвета, дыра от груди и до пояса...

— Дыши! Черт возьми, дыши!

...в которой видны изодранные внутренности вперемешку с синей тканью платья...

— Тише, тише... Самое страшное позади: ты вспомнила... Тише, Чирик... Тш... Ш...

...Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я снова смогла дышать и разговаривать. Я сидела, обессиленная, уткнувшись в Шефереля, и не могла даже плакать — слезы будто бы кончились вообще. Будто бы вообще все во мне кончилось...

— Как ты думаешь, она... сильно мучилась?

— Не думаю, — Шеф осторожно забрался в карман и вытащил оттуда пачку сигарет, — наши эксперты говорят, что она, судя по всему, потеряла рассудок в какой-то момент. А при этом боль чувствуется совсем иначе. Я думаю, что она вообще ее не чувствовала.

Я шумно шмыгнула носом.

— Надеюсь...

Шеф помолчал, быстрыми, нервными движениями, прикуривая сигарету.

— Есть некоторые вещи, которые тебе надо знать.

— Обязательно?

Он выдохнул тугое облако дыма.

— Увы. Это касается теперь и тебя... Ее убил оборотень.

Мне показалось, что моя голова взорвалась. Я больше не могла ничего слышать ни про оборотней, ни про вампиров — ни про кого. Впервые с тех пор, как Оскар зашел в мою палату, мне хотелось закрыть глаза, зарыться в подушки и понадеяться, что все мне только приснилось.

— Характер... разрезов весьма... характерный. Это когти. Похоже, что сначала ее заставили лечь. Чем-то угрожая. А потом последовало превращение — скорее всего, именно тогда она и потеряла разум...

— Ради Бога, хватит! — я зажала уши руками и почувствовала, как по щекам текут слезы.

— Черна... — Шеф осторожно погладил меня по голове. — Тебе надо это все знать. Чтобы думать, кто это мог быть. Чтобы так же хотеть отомстить, как и мы.

— Я не хочу мстить, — прошептала я, — я хочу проснуться.

— Прости, — Шеф повернулся ко мне, и его льдистые глаза были так непривычно печальны, — не получится. Я не могу подключить тебя обратно к Матрице. Это наш мир, Чирик. Настоящий мир. Здесь умирают дорогие нам люди, и против нас ведут войну те, кого мы никогда не видели живьем.

— Но зачем кому-то мстить мне? — я посмотрела на Шефа с надеждой, пытаясь найти смысл во всем происходящем. — Ведь я никто! Зачем было трогать ее? И кто это был? Это был тот же, кто и меня?..

— Его зовут Доминик.

— Кого? — опешила я. — Так ты знаешь, кто это?

Шеф вздохнул и кивнул, прикуривая новую сигарету.

— Да. Мы с ним как-то столкнулись.

— Он оборотень?

— Если бы, — он опустил голову и устало помассировал глаза. — Нет, все сложнее. Убил не он, но по его приказу. Тебя — да, тоже... Он не оборотень. Он человек.

— Человек? — слабо переспросила я, рассеянно вытаскивая сигарету из предложенной пачки. — Шеф, что вообще происходит?

— На тебя напали по его приказу, — повторил он, — это был предупредительный удар, чтобы показать, как он близок. Я никогда не думал, что он осмелится на такое. Мы устранили всех, кто был замешан, и теперь ты, думаю, поймешь жесткость этих мер...

— Всех, кто был замешан?..

— Да, их было несколько. Дэвид, но он был мелкой сошкой. Ему было только приказано привести тебя в назначенное время в «Око», он не знал, чем это кончится.

Я слушала спокойно, почти безразлично. Может, во мне просто не осталось эмоций?

— Так вот куда он делся...

— Да. Но ты была не первой.

— Нет? А кто?

— Зена.

— Зена? — я с трудом вспомнила женщину-оборотня, которую увидела в день своего первого спуска Вниз. — Которая работала с Чертом?

— Да, и на месте которой теперь работаешь ты. Ее подставил Джо. Когда-то давно она уже спасла его, и он не мог простить ей этого. Оборотень-неудачник, слишком слабый, да еще и мужчина, которого спасла женщина... — Шеф ненадолго замолк, глядя в пустоту за окном. Ночь и ветер. — Он продался из-за невозможности жить с этим чувством. Так или иначе... А Михалыча мы просекли раньше, чем он натворил дел.

— Михалыч?! — Я вспомнила огромную добродушную фигуру медведя, и мне снова захотелось плакать — просто от обиды на жизнь.

— Да. Не бойся, он единственный остался жив, как ты могла заметить, и жив до сих. Он у нас всегда был немного на вере повернутый, такой вот диссонанс с собственным естеством. Доминик на это и нажал.

Я кое-как вспомнила свой тренировочный спуск вниз и поразившую меня фанатичную речь оборотня о церковных ценностях и вере. Боги... Я опустила голову и зарылась лицом в ладони.

— Подожди, я просто не успеваю все осознать...

— А тебе и не надо, — Шеф тихонько погладил меня по плечу, — тебе просто надо учесть.

Мы замолчали. Я бездумно прикурила новую сигарету. Шеф похлопал себя по карманам в поисках новой пачки — они исчезали одна за другой.

Я медленно составляла кусочки картинки в одно целое. Очень медленно и очень осторожно, боясь, что мой мир в любую минуту может рухнуть.

— Это были спланированные удары по Институту, так?

Шеф мрачно кивнул. Он не смотрел на меня все это время.

— А при чем здесь я?! — мой голос сорвался на крик. — При чем здесь она?! Ведь я никто! Почему они решили ударить по мне?! Она просто пострадала зря!

Шеф глубоко вздохнул, сощурился, будто примериваясь, и задумчиво закусил верхнюю губу.

— Чирик... — тихо начал он. — Чирик... Это был удар не по тебе.

Я непонимающе качнула головой.

— Не по мне?..

— Это был удар по Оскару. Чирик, твоя мать работала на нас. В группе Оскара.

Я оторопело слушала рассказ Шефа о событиях почти тридцатилетней давности. Мой с таким трудом составленный мир разлетелся вдребезги.

— Твоя мать была эмпатом. Довольно сильным. Ее нашел и завербовал Оскар — как оно обычно и бывает. Она быстро развивалась, доросла до того, что он забрал ее к себе в группу, они тогда еще часто работали «в поле». Все бы ничего, но она в него влюбилась... Ужас в том, что чувство оказалось взаимным. Ужас — потому что ее глушило в его присутствии. Она переставала чувствовать и группу, и туман... Это все я узнал уже позже, они скрывали, боясь, что я переведу ее в другую группу или вовсе сниму с работы...

Он сделал паузу, чтобы прикурить новую сигарету от кончика старой.

— И вот, она однажды не услышала возмущение тумана. И попала в лапы Представителя. Я говорил тебе, еще давно, что человек — лекарь или эмпат — не может с ним справиться. Не знаю уж, как Оскару удалось ее отбить, но он смог это сделать. Она ужасно пострадала. Он привез ее к госпиталь на себе, сутки было непонятно, что с ней дальше будет, выживет ли она.

Поймав мой осознающий взгляд, Шеф кивнул:

— Да, это и была та самая «автокатастрофа», о которой она говорила.

— Но это звучало так искренне!

— Послушай, — Шеф отвернулся и опустил голову. — Сейчас я скажу тебе неприятную вещь. Мы секретны, Чир, более чем. Мы не могли допустить ошибки. А работать она больше не могла — нигде и никак. Никакой утечки информации нельзя было допустить. И мы... Я. Лично я приказал стереть ее память.

Пару секунд я смотрела на него не шевелясь.

— Жестоко.

— Да, — он пожал плечами. — Такие условия, такая работа. Ее травма повлекла за собой лишение способностей. Поверь, в другой ситуации я бы избежал этой меры, но тут... Я ценил ее и знал, что она значит для Оскара. Но выбора не было. Когда опасность миновала, ее перевезли в обычную больницу прежде, чем она очнулась. Там уже все было привычно... Она ничего не вспомнила.

— И его?..

— И его. Он мотался туда, к ней. Не входил, конечно, а просто стоял в коридоре, но она его не узнала. Однако состав не идеален, какие-то отрывки все равно остаются. Сны, одни слова кажутся более привычными, чем другие. Пришлось составить ей огромную «легенду» — нашли человека, который сказался ее научным руководителем в институте, объяснил, что она занималась мифами и легендами, поэтому и привыкла ко всякой чертовщине... Она жила обычной жизнью. А потом встретила своего мужа. Все это время Оскар следил за ней.

Я вздрогнула.

— Все эти годы?!

— Да. Практически. Помимо своей основной работы. За ней и за тобой...

Он снова сделал паузу, собираясь с мыслями.

— За мной?..

Шеф невесело ухмыльнулся.

— А как ты думаешь, кто вызывал скорую, когда ты первый раз превратилась? Когда он заявился ко мне со словами, что ты оборотень... О, это было уже слишком. Но оставить тебя без присмотра — ты же видела, что с тобой творилось, это было невозможно. И мы решили делать вид, что ничего не происходило. Что ты просто... просто девушка.

Мне показалось, что я вижу только вершину айсберга и даже если Шеф сейчас расскажет мне все, все равно останется ощущение, что это только полуправда или четвертьправда, а вокруг меня только вранье и недоговорки.

— Но сказать оказалось проще, чем сделать. Даже для меня. Что уж с ним творилось... По мере превращения и изменения организма, ты менялась и внешне, сама заметила. И все больше стала походить на мать. Представь, что он чувствовал, — Шеф придавил в пепельнице окурок. — Каждый день видеть женщину, которую когда-то любил! Тут недолго и умом тронуться. Вот и сматывался от тебя иногда, предоставляя мне со всем разбираться.

Человек, которого я искренне и беззаветно любила, любил мою мать. И видел во мне ее. Боги, дайте сил...

Шеф молчал, ожидая, пока я уложу все в голове. Он все еще придерживал меня за плечи, и я послушно опиралась на него. До меня вдруг дошло, что в этом мире у меня больше никого нет...

Я вспомнила отца. Бледный силуэт, который я больше никогда не видела с той ночи, как он ушел. Что я скажу ему? Он простой человек, далекий от всего этого. И тут сердце у меня сбилось с ритма.

— А Оскар не?!..

— Нет, — Шеф убежденно покачал головой. — Он тебе не отец.

— Но...

— Чирик, — он вздохнул и, повернувшись, посмотрел на меня мягко и сочувственно, — я понимаю, что тебе бы этого хотелось. Но он не твой отец.

Он помолчал.

— Он проверял. Но, может быть, он единственный, кто сейчас полностью тебя понимает.

Я поспешно кивнула, стараясь дать понять, что все нормально. Почему-то стало удивительно обидно, что этот человек — это существо — которое могло бы быть мне самым близким человеком на земле, совершенно мне чуждо. Наверное, я просто нуждалась в ком-то.

— Есть еще кое-что.

— Что еще? — произнесла я глухо, разглядывая ворсинку на ковре под ногами.

— Тот, за кем была замужем твоя мать — тоже не твой отец, — Шеф пожал плечами. — Вот такая Санта-Барбара.

Я прикрыла глаза и ничего не сказала. Моя привычная жизнь, насколько привычной она могла быть после всего, несколько раз восстала из пепла и снова взорвалась за последние пару часов. Мне надо было строить ее заново, проводить новые логические цепочки — а у меня просто не было сил. Я устало кивнула.

— А кто отец?

— Не знаю.

— Не верю.

— Правда не знаю, — Шеф обернулся ко мне, — честное слово.

Этот полудетский оборот вдруг показался мне таким неуместным, таким забавным, как будто нам лет по пять и мы сидим в песочнике. Я рассмеялась. И смеялась, и смеялась, и все никак не могла остановиться... Шеф легонько шлепнул меня по щеке и протянул сигарету. Я взяла ее и рухнула обратно на кровать — спина перестала держать.

— Я знаю, всего много, — Шеф оглянулся ко мне, опираясь на постель. Лицо его легко озарилось угольком сигареты. — Но так уж получилось. В других обстоятельствах ты бы просто ничего не узнала. Или узнала позже, когда пришло бы время. Но сейчас может быть важна каждая деталь...

Я медленно кивнула, выпуская в потолок дым. Во мне все еще было пусто. Во мне все еще ничто не могло удивиться. Мысли теснились в голове, одна цеплялась за другую, и в итоге я никак не могла нащупать что-то важное... Наконец, оно выступило вперед.

— Доминик.

— Да, Доминик... — Шеф вздохнул и протянул мне руку, помогая снова сесть. — Это долгий разговор. А у тебя последняя сигарета.

— А еще есть? — я опасливо покосилась на скуренный почти до фильтра бычок.

— На кухне, — Шеф мотнул головой в сторону противоположной стены. — Как думаешь, осилишь путешествие через половину квартиры?

— Попробую, — я чуть улыбнулась. Но это показалось мне кощунством.

— Давай-ка, — он встал, протянул мне руку и легонько дернул вверх. Голова закружилась, ноги почти сразу подкосились, я охнула и начала было падать назад, но Шеф успел подхватить меня и закинуть одну руку себе на плечи. — Хороша...

— Это ты меня опоил, — я, как могла, пожала плечами. — Кстати, а где я вообще?

— Вообще, ты у меня.

Во мне шевельнулась удивление.

— А почему?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Просто подумал, что так ты будешь сохраннее. Я уже не знаю, какое жилище безопасно. Могу ручаться только за свое.

— А.

— И пока что ты останешься здесь. Пока ситуация не стабилизируется. Не волнуйся, я дома почти не ночую, — поспешно добавил он.

— А лучше бы ночевал.

Шеф чуть не споткнулся, его резные брови поползли вверх.

— Мне... — вздохнула и отвернулась, — мне страшно. Нет, не страшно — жутко.

Я посмотрела на него, чувствуя себя ужасно. Ужасно беспомощной, ужасно маленькой, ужасно слабой.

— Ок, — он кивнул, — буду ночевать. Не проблема. Места много.

Кое-как мы доковыляли до кухни, которая аппендиксом располагалась в конце этой огромной комнаты. В темноте я мало что видела, да еще и одурманенная той дурью, что вкалывали мне эти дни. В свете улицы я рассеянно отметила, что кухня отделана черным мрамором и увешана кучей всякой утвари, которой явно никто не пользовался. Однако джезва стояла на плите, а значит, Шеф хотя бы варил себе кофе.

Прислонив меня к столешнице, он стремительно перебрал несколько навесных шкафчиков — я не успела даже разглядеть коробки. За одной из дверец оказался свалка блоков «Парламента». Мы не сговариваясь взяли себе под две пачки и закурили из третьей. Я щурилась и смотрела за окно, где в тишине дремал город. Ходили какие-то люди, и никто не знал, что происходит. Это было так странно — мир рухнул, а все осталось на своих местах. Мне хотелось высунуться из окна и закричать: «Женщину задрал оборотень!» — но они сочли бы меня просто сумасшедшей. На долю секунды мне показалось, что я просто тень в этом городе, что меня просто нет...

— Я сделаю нам кофе, — Шеф отвернулся к плите, начал чем-то брякать и шуметь, не вынимая изо рта сигареты.

— Шеф, а где твои родители? — я выпустила ему в спину струю дыма.

Он вопросительно хмыкнул.

— Ну, ты ведь не человек...

— Намекаешь, что они могут быть живы?

Я неопределенно пожала плечами.

— Нет, Чирик, — он сделал паузу и, повернувшись ко мне от плиты, выпустил дым из ноздрей. — Их убили. Всю мою семью...

Слова чуть было не сорвались у меня с губ, но я во время взяла себя в руки. Он посмотрел на меня и чуть улыбнулся.

— Да, ты права, я тебя понимаю. Ты ведь это хотела сказать?

Я кивнула, сглатывая ком в горле.

— Прости, это... нехорошо, такое говорить.

— Все в порядке, — он сделал шаг вперед и осторожно меня обнял. Я послушно уткнулась ему в грудь, промокая о рубашку снова набежавшие слезы. — Это было очень давно.

— Насколько давно?

— Достаточно, Чирик. Почти шесть тысяч лет назад.