Экспансия на позавчера

Глава 3

Иван появился на свет в семье, где долг и порядок стояли выше личных желаний. Его отец, командир звена пилотов, был человеком жёстким и собранным, человеком, чья жизнь не знала беспокойства о мелочах. Его решения не обсуждались, привычки оставались неизменными, голос звучал так, будто был выкован вместе с корпусами боевых кораблей. В его мире всё имело своё место: оружие в кобуре, корабль на орбите, сын в строю.

Мать, инженер-ракетостроитель, жила в расчётах, технических схемах и чертежах новых двигателей. Она не говорила громко, не навязывала свою волю, но в её взгляде всегда читалась сосредоточенность, будто даже за семейным ужином она мысленно проверяла параметры тяги нового поколения «Энергии». Иван рано понял, что в их доме не бывает случайных слов, неосторожных движений и безрассудных решений. Всё должно быть обосновано, продумано, приведено в порядок.

С самого детства он слышал одно и то же: «Сначала подумай, потом делай». Отец говорил это перед тем, как он впервые сел в учебный истребитель, перед первой сдачей нормативов, даже перед тем, как он решал вступить в Академию.

В семье не было места слабости или неопределённости. Здесь не жалели, не поощряли за попытки – только за результат. Однажды, когда Иван ещё был подростком, он увидел, как отец без слов развернулся и ушёл из комнаты, едва услышав от него «Я не уверен».

Он быстро понял, что ошибок никто не прощает, и что даже ребёнок в таком доме не имел права на шаткость. Ему не внушали, что он должен быть лучшим – ему просто показывали, что выбора нет. Дисциплина была естественной, как гравитация, а уверенность – единственной возможностью избежать презрения.

С ранних лет он проявлял аналитический склад ума. Не проявлять эмоций, не делать резких движений, не отвечать сразу – сначала проанализировать, понять, как ведёт себя противник, а потом уже двигаться. В играх он не спешил идти в атаку, предпочитал выжидать, изучать соперников. В классе он не рвался отвечать первым, но, когда говорил, его слова попадали в цель.

Его не назвали бы лидером – он не давал громких обещаний, не вдохновлял окружающих, не стремился вести за собой. Лидерство – это импульс, а импульсы приводят к ошибкам.

Иван действовал иначе: наблюдал, анализировал, предугадывал. В детстве он мог молча смотреть на драку в школьном дворе и через минуту предсказать, кто в итоге победит. Ему не нужно было лезть в толпу, чтобы показать силу. Он видел слабости людей раньше, чем они успевали их проявить.

Когда пришло время поступать в Академию, сомнений не возникло. Он не ставил перед собой цель попасть туда – это было так же очевидно, как необходимость дышать в вакууме в скафандре. Вопрос был только в том, насколько быстро он сможет обойти остальных.

Но уже на первых курсах стало ясно, что он отличается от других. Кто-то пытался выделяться за счёт харизмы, кто-то – за счёт безупречной физической формы, кто-то заучивал устав так, будто собирался цитировать его во сне. Иван не стремился вписываться ни в одну из этих категорий. Он просто знал, как именно нужно делать вещи, чтобы добиться нужного результата.

Тренировки? Он не выкладывался до изнеможения, а находил тактические лазейки в заданиях, выполняя их быстрее, чем те, кто действовал слепо.

Тактические симуляции? Он не стремился быть командиром, но именно его стратегии приводили к победе.

Испытания на стрессоустойчивость? Пока другие срывались, он сидел в кресле неподвижно с таким видом, будто его сознание работало по заранее составленным алгоритмам.

Преподаватели быстро заметили его. Некоторые уважали его хладнокровие, другие считали, что ему не хватает командного духа. Но все без исключения понимали: если Иван берётся за что-то, оно будет сделано. Причём с минимальными потерями и максимальной эффективностью.

Он не был душой компании. Его не звали в бар после тренировок, не обсуждали с ним последние слухи, но в любом деле, требующем точности, обращались именно к нему.

Люди доверяли его уму, но не спешили считать его своим. Впрочем, Иван никогда не стремился стать «своим».

Почти лейтенант вошёл в квартиру, и его сразу накрыло ощущение знакомого порядка. Всё было на своих местах – полированная мебель, аккуратно прибранные книжные полки, идеальный порядок в каждой детали.

Здесь не было места хаосу, спонтанности, лишним предметам. Квартира его родителей всегда напоминала казарму высшего класса – лаконичная, безупречно организованная, с чётко выверенными линиями и минимальным количеством личных вещей.

Он сбросил китель на спинку стула, расправил невидимые складки на белоснежной рубашке и вдохнул приятный запах домашней еды. За накрытым столом уже сидел отец – сухой, подтянутый, с неизменной выправкой человека, который всю жизнь привык держать спину ровно. Перед ним стоял бокал с янтарной жидкостью, но он даже не прикоснулся к нему, а лишь внимательно следил за сыном. Мать, напротив, улыбалась, наливая вино в высокий бокал и жестом приглашая Ивана сесть.

– Молодец, – просто сказала она, ставя бутылку на стол.

Отец молча кивнул, затем его взгляд быстро скользнул по сыну, оценивая, не изменился ли он после экзаменов. Он никогда не рассыпался в похвалах, и сам факт, что в этот вечер он сел за стол, означал больше, чем любые слова.

– Ну что, – голос матери прозвучал мягче обычного. – Теперь можешь вздохнуть спокойно?

Иван опустился на стул, взял в руки бокал и покрутил его, разглядывая отражение света в тёмной жидкости.

– Вряд ли, – отозвался он. – Всё самое интересное только начинается.

– Главное, что ты офицер, – она улыбнулась, но в её голосе прозвучало что-то неуловимо тревожное.

Отец взял нож и неспешно разрезал кусок мяса, как будто этот процесс был ничуть не менее важным, чем разговор.

– Теперь остаётся ждать распределения?

Иван кивнул:

– Завтра или послезавтра. Ждём приказ.

– Думаешь, оставят в Академии?

Он сжал пальцы на стекле, но сдержался, не позволяя раздражению прорваться.

– Надеюсь, нет.

Отец поднял на него испытующий взгляд:

– Дальний космос?

– Только дальний космос, – твёрдо ответил Иван.

В комнате воцарилась короткая пауза. Отец отложил вилку, опёрся руками о стол.

– Это совсем другая служба. Ты понимаешь, что она не имеет ничего общего с тем, чему тебя учили?

– Я понимаю.

– И ты всё равно хочешь уйти туда?

Иван взглянул ему в глаза:

– Всегда хотел.

Отец выдержал паузу, затем медленно кивнул.

– Логично.

Мать нервно провела ладонью по скатерти и приглушённо вздохнула.

– В разведку или тактический центр было бы безопаснее.

– Безопаснее? – Иван усмехнулся. – В разведке, где тебя могут списать в любой момент? В штабе, где ты отвечаешь за решения, даже если они убивают людей? В тактическом центре, где твой единственный шанс на ошибку – один?

Отец поднял бровь.

– Дальний космос – это не романтика, – ровно произнёс он. – Ты это понимаешь?

– Да.

– Ты готов к тому, что обратно могут не вернуть?

Иван не отвёл взгляда:

– Вернут.

– На каких основаниях?

– На том, что я просчитываю всё наперёд, – ответил он.

Отец медленно улыбнулся.

– Посмотрим.

Он снова взял в руки столовый прибор и продолжил есть, словно разговор на этом был завершён.

Мать не сказала ничего, но в её взгляде сквозило напряжение. Иван знал, что для неё этот ужин – нечто большее, чем просто семейное застолье. В глубине души она, возможно, надеялась, что он останется здесь, что его распределят в штаб, где он будет ближе, под наблюдением, в предсказуемом мире стратегии и аналитики. Но он никогда не хотел оставаться.

Ему не нужны были стены Академии, не нужно было кресло в штабе, не нужны были интриги разведки. Ему нужен был космос – бесконечный, мрачный, манящий. Туда, где нет предсказуемости, где нельзя заранее подготовиться ко всему.

Этот ужин был последним моментом тишины в его жизни. Отец, будто уловив его мысли, тихо произнёс:

– Отдыхай, пока можешь. Умным всегда достаются самые сложные задания.

Мать внимательно посмотрела на Ивана и чуть покачала головой, словно взвешивая что-то в уме, а затем сказала с той интонацией, которая обычно предшествовала серьёзному разговору:

– Тебе нужно жениться.

Он медленно поднял на неё удивленные глаза:

– Это ещё зачем?

– Потому что боевому офицеру дальнего космоса нужна жена, – спокойно пояснила она. – Кто-то, кто будет устраивать быт, ждать тебя, писать письма, создавать для тебя точку опоры, куда можно вернуться.

Иван не сразу ответил. Он поставил бокал на стол, и наклонился вперёд, скрестив пальцы перед собой.

– Ты правда думаешь, что в дальнем космосе есть место для семьи?

– Я думаю, что если ее не создать, то не будет и смысла возвращаться, – произнесла она.

Отец, который до этого момента сосредоточенно доедал ужин, вдруг откинулся на спинку стула и громко рассмеялся. Сначала это был короткий смешок, но через мгновение он разразился таким заразительным смехом, что даже мать удивлённо вскинула брови.

– На Лиане! – сквозь смех выговорил он, глядя на сына с явным удовольствием.

Иван невозмутимо посмотрел на него, не проявляя никакой реакции.

– Что?

– Женись на Лиане, – пояснил отец, всё ещё посмеиваясь. – Только представь, офицер Артемьев и офицер Смолина. Два самых упрямых, строптивых и несносных человека во всей Академии.

Иван поставил локоть на стол и медленно провёл пальцами по виску, сдерживая усталый вздох.

– Очень смешно.

– Конечно смешно! – отец покачал головой. – Мы с Виталием столько лет наблюдали за вами и всегда смеялись над этим.

Мать поморщилась.

– Над чем?

– Над тем, как они неровно друг к другу дышат, но делают вид, что ненавидят друг друга, – пояснил он, поднимая бокал.

Иван молчал, только чуть сильнее сжал пальцы.

– Да, это забавляло нас с Виталием, – продолжил отец. – Представь: дипломат и офицер, два друга, у которых дети – как две заряженные частицы. Если сталкиваются, то только с искрами.

Мать осуждающе покачала головой.

– Я не понимаю, почему ты находишь это таким смешным.

– Потому что это очевидно! – отец развёл руками. – У Лианы никогда не было слабостей, кроме него. А у Ивана никогда не было настоящих соперников, кроме неё.

– Откровенно говоря, – ровно произнёс Иван, – это всё звучит как глупая теория.

Отец усмехнулся, глядя на него с лёгким прищуром.

– Правда? А что тогда было на коридорных дуэлях, а? Что было на симуляциях? А этот ваш экзамен? Каждый раз, когда ты видел её, в тебе просыпалась злость, азарт. Взгляд менялся. И у неё тоже.

– Это называется конкуренция, – возразил Иван.

– Это называется страсть, сын.

Он снова засмеялся, но теперь тише, с той лёгкой насмешкой, которая выдаёт уверенность в своей правоте.

– Ну ладно, – сказал он, пожимая плечами, – я не настаиваю. Хотя идея забавная.

Мать вздохнула, отвернулась и начала собирать тарелки.

– В любом случае, Иван, я говорю серьёзно, – произнесла она. – Рано или поздно тебе придётся подумать об этом.

– Потом, – ответил он, поднимаясь.

Его мысли уже были далеко.

В это самое время Лиана лежала на спине, разглядывая темноту за окном, где только город светился мерцающими огнями. В отражении стекла виднелась её собственная фигура, слабый контур плеч, разметавшихся по подушке волос, силуэт Ларсона, нависающий над ней. Он двигался медленно, сосредоточенно, глядя ей в глаза, будто пытаясь поймать тот момент, когда она полностью сосредоточится на нём.

Но этого момента не наступало.

Она чувствовала его близость, тепло его кожи, ритм его дыхания, но всё это казалось далёким, как вспоминать о чём-то, что было важным когда-то давно, но теперь выцвело, потеряло краски. Осталось только ощущение механического повторения.

Когда-то Ларсон вызывал в ней желание – он был сильным, уверенным, доминирующим, тем, кто не сомневался в себе. Лиана любила в нём это качество, потому что сама всегда стремилась быть такой – холодной, независимой, без лишних эмоций. Но теперь что-то изменилось.

Она чувствовала его движения, ощущала, как его пальцы пробегают по её коже, но внутри не было ответа, не было того жара, что обычно вспыхивал в такие моменты. Он касался её, но она не чувствовала прикосновения. Он пытался поймать её взгляд, но он казался ей пустым. И хуже всего было то, что её мысли не были здесь.

Иван. Его образ всплыл перед глазами сам собой, без разрешения, без осознания, но слишком отчётливо, чтобы можно было его проигнорировать.

Его взгляд, почти всегда чуть насмешливый, уверенный, вызывающий. Манера двигаться – собранно, без суеты, словно он даже в повседневных жестах был готов к очередному поединку. Спокойствие, под которым всегда тлело что-то другое, едва уловимое, но живое.

Лиана крепче сжала пальцы, но не на Ларсоне – на простынях, как будто этот жест мог вернуть её в реальность, заставить её сосредоточиться на том, что происходит сейчас, а не на том, что осталось в коридорах Академии, в их словесных перепалках, в том поцелуе, который она должна была забыть.

Ларсон глубже вдохнул, его темноволосая голова склонилась к её шее, а губы скользнули вдоль ключицы, но её тело не откликнулось. Она даже не вздрогнула, не задержала дыхание, не потянулась навстречу.

Её пальцы оставались сжатыми, дыхание ровным, мысли чужими. Он заметил это.

Ларсон всегда был внимательным к таким деталям. Он почувствовал разницу в её реакции, в лёгком напряжении её тела. В том, что она не смотрела на него, а лишь рассеянно скользила взглядом по потолку. Тогда он попытался замедлиться, попытался вернуть её к себе, к тому, что происходило сейчас, но ощущение отстранённости только усиливалось.

Когда командор наконец замер, сделав глубокий, тяжелый вдох, а затем откинулся назад, перекатываясь на бок, в воздухе повисло молчание.

Он медленно убрал руку с её бедра, провёл ладонью по лицу, откидывая влажные пряди волос назад.

– Что с тобой? – спросил он, нарушая тишину.

Лиана не ответила. Она глубоко вдохнула, пытаясь вернуть себя в эту комнату, в реальность, где пахло потом, кожей и лёгкими нотками дорогого алкоголя в воздухе. Тело Ларсона было тёплым, и он всё еще держал ладонь на её бедре, но ей самой казалось, что она не чувствует ничего. Ни давления его ладони, ни медленного, почти ленивого дыхания рядом. Всё это было чем-то механическим, повторяющимся, уже потерявшим смысл.

Она закрыла глаза, но вместо пустоты, на которую надеялась, вспыхнула другая картинка – совсем не та, что должна была бы всплыть в этот момент.

Тёмный коридор Академии, приглушённый свет голографических экранов, жар, разливающийся от прикосновения. Он смотрел на неё спокойно, уверенно, без сомнений, без необходимости доказывать что-то словами. Его губы двигались плавно, не торопясь, не требуя, но и не позволяя ей отстраниться. Она чувствовала вкус его дыхания, чуть резкий, с оттенком кофе, и то, как его пальцы коротко сжали ткань её формы на талии.

Поцелуй.

Она хотела бы сказать себе, что это ничего не значило. Что это была просто игра, просто ставка, попытка уколоть друг друга. Но её тело сейчас говорило другое. Она чувствовала, как внутри нарастает жар, как по спине пробегает слабый электрический разряд, как дрожь пульсирует в кончиках пальцев.

Она открыла глаза, резко повела плечами, сбрасывая это состояние, но всё внутри ещё пылало.

Ларсон чуть приподнялся на локте искользнул ладонью по её талии, будто проверяя, здесь ли она вообще.

– Лина, – его голос был низким, сонным, но в нём сквозило что-то ещё – лёгкое подозрение.

Она не ответила.

– Ты здесь?

Лиана задержала дыхание на секунду, затем глубоко выдохнула и наконец повернула к нему голову, заставляя себя встретить его взгляд.

– Конечно, – сказала она ровно.

Ларсон прищурился, глядя на неё пристальнее.

– Тогда почему ты так напряжена?

Она хотела бы сказать что-то саркастичное, отбросить этот вопрос, перевести в шутку, но внутри всё сжалось. Всё ещё горело. Она попыталась расслабить плечи, убрать с лица ненужное выражение, но ощущение не проходило.

– Устала, – наконец произнесла она.

Ларсон чуть склонил голову набок.

– Ты не устала, – сказал он медленно, как будто пробуя её реакцию на вкус. Лиана почувствовала, как её пальцы снова сжались в простынях. – О чём ты думаешь?

Его голос был спокойным, но в нём чувствовалось что-то цепкое, изучающее, как будто он уже знал ответ, но ждал, что она его произнесёт.

Она молчала. Какого чёрта она должна была что-то объяснять? Какого чёрта она вообще думала о нём?

Ларсон медленно провёл пальцами по её бедру, но она едва ощутила этот жест. Внутри всё ещё пылала другая жара, совсем не та, что должна была быть после близости с мужчиной, который лежал рядом.

Это было неправильно. Она резко отстранилась, села, сдвинула с себя простыню, оголив плечи.

– Ларсон, – начала она, но осеклась. Что она могла сказать?

Что её тело предаёт её в самый неподходящий момент? Что она не может выбросить из головы то, что случилось с другим человеком?

Он медленно сел, опираясь локтем о матрас, внимательно наблюдая за ней.

– Ты даже не со мной, – сказал он тихо. Она стиснула зубы:

– Не выдумывай.

Ларсон слегка склонил голову набок, его губы дрогнули, но улыбка так и не появилась.

– Правда?

Лиана прикусила внутреннюю сторону щеки, не отвечая. Чёрт!

Чёрт, чёрт, чёрт.

Почему, чёрт возьми, этот чёртов поцелуй вообще произошёл? Почему она вообще думала об этом придурке Иване?

Лиана с детства знала, что миром правят связи, но никогда не хотела быть лишь их продолжением. Её родители, оба дипломаты, вращались в высших кругах, привыкли к тонким играм слов, к переговорам, где даже молчание могло означать больше, чем сказанная фраза. В их доме всё было чётко регламентировано: с кем дружить, как вести себя на официальных приёмах, какие вопросы задавать, а какие лучше оставить без ответа.

Её детство проходило среди тщательно отобранных знакомых семьи – детей послов, политиков, учёных, людей, чьи фамилии могли открывать двери, о существовании которых большинство даже не подозревало. Она быстро научилась улыбаться, когда нужно, говорить ровно столько, сколько требовалось, и никогда не показывать своих истинных мыслей.

Но чем старше она становилась, тем отчётливее понимала, что ей этого мало.

Она не хотела быть просто очередной «дочерью влиятельных родителей», чей путь предрешён с рождения. Не хотела, чтобы её воспринимали как продолжение фамильного имени, очередную марионетку в дипломатических играх. Она хотела доказать, что способна чего-то добиться сама, без чьей-либо протекции, без заранее расстеленного перед ней красного ковра.

Выбор Академии стал вызовом, брошенным не только миру, но и своим же родителям.

Они не возражали открыто – слишком умные для этого, слишком хорошо знавшие, как работает психология. Отец лишь скептически поднял бровь, мать многозначительно пожала плечами, но оба, казалось, ждали момента, когда она осознает свою ошибку и вернётся на заранее проложенный для неё путь.

Но она не вернулась. С первых же дней в Академии Лиана поняла, что её ждёт совсем другой мир. Здесь не было приёмов, политических манёвров и намёков. Здесь ценили не фамилии, а результаты. И если ты не мог показать, на что способен, тебя не считали ровней.

Она быстро усвоила новые правила: не показывать слабость, не давать повода усомниться в своей компетентности, не уступать, даже если кажется, что уступить проще.

Ей пришлось стать жёстче, амбициознее. Если кто-то пытался задеть её за богатое происхождение – она доказывала, что богатство в знаниях и в её собственной силе. Если кто-то намекал, что её место здесь куплено, она доводила себя до изнеможения на тренировках, пока даже самые скептически настроенные курсанты не признавали: она заслужила быть здесь.

Она держала дистанцию, не сближалась ни с кем по-настоящему. Дружба могла стать слабостью, а слабостей она не прощала даже себе.

Но был один человек, с которым эта схема не работала. Иван Артемьев. Он никогда не смотрел на неё снизу вверх, как те, кто завидовал её происхождению.

Но он и не смотрел сверху вниз, как те, кто считал её просто красивой девочкой с хорошими связями. Ему было плевать, кто её родители. Он видел в ней не дочь дипломатов, а конкурента. И это одновременно раздражало её и восхищало.

Ночь была тихой, безветренной, и даже город за окнами казался застывшим, будто затаил дыхание. Иван лежал на спине, глядя в потолок, в темноту, в пустоту, в которую не спешили приходить сны. Сон в такие моменты был роскошью, недоступной тем, кто ждал неизвестности. Он уже знал, что впереди – шаг в пустоту, но не знал, какой именно.

Он давно привык к этому состоянию. Границы между днём и ночью стирались в его жизни ещё в Академии, когда он часами сидел перед голографическими моделями тактических симуляций, изучая схемы, анализируя вероятности, просчитывая ходы наперёд. Тогда он часто просыпался среди ночи, потому что мозг продолжал работать, даже когда тело требовало отдыха.

Но сейчас это было другое. Это было ощущение, которое появлялось не просто так.

Коммуникатор вздрогнул на прикроватной тумбе, разрезая тишину коротким, но настойчивым сигналом. Не было ни отбоя, ни повтора, только одна, безапелляционная вспышка на экране. Иван протянул руку, нажал кнопку и увидел лаконичный текст:

«Лейтенант Артемьев, немедленно прибыть в диспетчерский центр. Код: Срочно.».

Глаза пробежали по словам ещё раз, как будто второй взгляд мог что-то изменить, дать другое значение приказу. Но смысл оставался прежним. Это был не просто вызов, а первый самый настоящий боевой приказ.

Он сел, провёл ладонями по лицу, смахивая остатки сна, которого и так почти не было. Сердце билось ровно, без скачков, без напряжения, но внутри уже что-то собиралось в плотный, холодный комок.

Такое не могло быть обычным переводом. Не могло быть просто очередной проверкой.

В Академии он видел, как срочно отправляли людей в разведку, как меняли расписание миссий, как делали срочные переводы, но всегда была хоть какая-то ясность. Сейчас же в этом приказе не было ничего, кроме срочности.

Он быстро выдохнул, встал и направился к шкафу, чтобы достать форму.

За стеной послышалось движение – лёгкое, почти неслышное, но всё же уловимое. В следующую секунду дверь приоткрылась, и мать, уже в халате, но с таким видом, будто не спала давно, появилась в проёме.

– Иван?

Её голос был тихим, но в нём сквозило напряжение. Он не удивился – мать всегда умела чувствовать такие моменты, угадывать их раньше, чем они становились явными.

– Мне надо идти, – коротко ответил он, не оборачиваясь, и продолжил застёгивать китель.

Она молчала несколько секунд, но он чувствовал её взгляд – изучающий, оценивающий, пытающийся уловить хотя бы малейший намёк на то, что происходит.

– Это что-то серьёзное?

– Не знаю.

Иван застегнул ремень, развернулся, встретился с её глазами.

Она не выглядела испуганной, но в её взгляде было что-то, что всегда присутствовало в такие моменты – то, что нельзя назвать словами. Лёгкая, почти невидимая тревога, которую она никогда не высказывала вслух, но которая всегда жила в ней.

В коридоре раздались шаги.

Отец появился в дверном проёме – высокий, чуть взъерошенный, в простой тёмной футболке. Он не выглядел сонным, как будто ожидал чего-то подобного. Окинул сына быстрым взглядом, потом взглянул на экран его коммуникатора и кивнул.

– Иди.

Он не спросил, в чём дело. Не поинтересовался, что случилось. Просто сказал это так, будто заранее знал, что этот момент настанет.

Иван медленно выдохнул, кивнул в ответ.

– Я скоро вернусь.

Но понимал, что, скорее всего, лжёт: сказать правду было невозможно, потому что её никто не знал.

Он не был тем, кто легко поддаётся тревоге, но сейчас, когда он застёгивал ремень, когда последний раз проводил ладонью по плечу кителя, проверяя, чтобы всё сидело идеально, он чувствовал, что внутри него было что-то не так.

Комната казалась привычной, даже слишком. Всё стояло на своих местах, книги, голографические дисплеи, несколько личных вещей, которые мать всё равно пыталась держать в порядке. Но он никогда не чувствовал эту комнату «своей».

Теперь он понял почему. Потому что это место, в которое он, возможно, больше не вернётся. Отец посмотрел на него ещё раз.

– Ты готов?

– Я всегда готов.

Он не стал прощаться. Просто шагнул в коридор, зная, что за ним закроется дверь, и что ночь больше не будет такой же, как прежде.

Воздух снаружи был холодным, но Иван почти не замечал этого, двигаясь быстрым шагом по пустым улицам, освещённым ровным светом голографических ламп. Город спал, а он шёл сквозь тишину, понимая, что не знает, куда именно его приведёт эта ночь.

Диспетчерский центр находился в нескольких километрах от жилого района, за периметром Академии, в закрытом комплексе, доступ к которому был строго ограничен. Иван бывал здесь раньше, но всегда в рамках учебных заданий, во время экскурсий по стратегическим объектам, когда преподаватели рассказывали о структуре командования и принципах работы военных систем.

Но сейчас это было другое.

Когда он приблизился к воротам, они открылись автоматически, будто его уже ждали. Иван вошёл в длинный коридор, освещённый холодным белым светом. Камеры вдоль стен следили за каждым его шагом.

За очередным поворотом показался вход в главный зал.

Охранник, стоявший у поста, даже не спросил документов. Просто коротко взглянул на его лицо, затем склонился над терминалом и кивнул:

– Проходите.

Иван сделал шаг вперёд и сразу почувствовал напряжение в воздухе. В помещении уже находилось несколько человек. Он сразу отметил среди них двух курсантов из Академии – их лица казались ему знакомыми, но имена не всплывали в памяти. Кроме них, в зале стояли более опытные офицеры, некоторые в форме, другие в гражданской одежде, но с той же выправкой, по которой сразу можно было понять, что они военные.

Никто не разговаривал, и в этом молчании было что-то настораживающее. Обычно в подобных ситуациях звучали вопросы, обсуждения, предположения, но сейчас – только тяжёлая, плотная тишина, в которой каждый мог только ждать.

Иван огляделся. Вдоль стен стояли офицеры высшего командования. Их лица были бесстрастными, отстранённые, словно они не до конца сами понимали происходящее. Это был не просто ночной сбор, не экстренное заседание. Здесь было что-то более серьёзное.

Он почувствовал, как внутри нарастает беспокойство, но не подал виду, а только лишь подошёл ближе к группе курсантов, встал рядом так же, как и все, дожидаясь объяснений. Время шло.

Кто-то переминался с ноги на ногу, кто-то держал руки за спиной, кто-то – скрестив на груди. Но все молчали. Иван понял, что никто ничего не понимает.

С каждой секундой атмосфера сгущалась. Люди ждали, но не понимали, чего именно. Он решился задать вопрос.

– Что происходит?

Его голос прозвучал ровно, без напряжения, но достаточно чётко, чтобы его услышали те, кто стоял рядом. Один из офицеров, невысокий мужчина с резкими чертами лица, посмотрел на него без особого интереса:

– Вам всё объяснят на месте.

Иван стиснул челюсти. Эта фраза ничего не значила, но именно она подтверждала худшее предположение: здесь собрали людей, не давая им информации, потому что она была слишком важной или слишком опасной, чтобы её раскрывать раньше времени.

Но где это место, о котором шла речь? Иван бросил взгляд на остальных. Они тоже слышали этот ответ, но никто не решился задать ещё один вопрос. Не потому, что не хотели, а потому, что понимали: смысла нет.

В этот момент двери открылись. Вошли несколько человек в серых мундирах – военные инженеры, если судить по знакам отличия. Один из них подошёл к офицеру, который ответил Ивану, наклонился и что-то быстро ему сказал. Тот коротко кивнул, затем поднял взгляд на собравшихся:

– Следуйте за мной.

Иван не стал задавать больше вопросов. За годы обучения он уяснил, что единственный способ узнать правду – идти дальше.

Они двинулись через коридоры диспетчерского центра – узкие, с приглушённым освещением, чистые, но без каких-либо знаков отличия. Ивану казалось, что каждый их шаг отзывается гулким эхом. Никто не говорил, не смея нарушал молчание.

Впереди шли офицеры, по бокам двигались двое охранников, будто кто-то всерьёз полагал, что среди них может оказаться человек, который попытается сбежать. Но от чего? От того, чего они ещё даже не узнали?

Коридоры уходили вниз, плавно переходя в тоннели подземного комплекса. Иван знал, что под Академией существовали секретные объекты: скрытые ангары, транспортные системы – но никогда не видел их.

Теперь же они шли именно туда. Ещё один поворот, ещё один пролёт лестницы вниз. Холодный воздух стал гуще, тяжелее, он насыщался запахом металла и машинного масла. За очередной дверью открылся гигантский ангар. Иван остановился на секунду.

Внутри, под огромным куполом, уходящим в темноту, стояли корабли. Не шаттлы Академии, не тренировочные катера – военные транспортники. Их носовые части сверкали в свете галогеновых ламп, тогда как корпуса были выкрашены в тёмно-серый, почти чёрный цвет.

Их отправляют не куда-то. Их отправляют далеко. Очень далеко. Иван почувствовал, как внутри что-то переворачивается, но лицо его осталось бесстрастным.

Офицер, шедший впереди, остановился, развернулся к ним, окинул взглядом собравшихся:

– Все на борт. Инструкции получите позже.

Это было последнее подтверждение того, что они ничего не узнают до того, как покинут родную планету. Иван коротко выдохнул, задержал дыхание на секунду, затем шагнул вперёд. Он не знал, куда его отправляют, но теперь у него не было пути назад.

Лейтенант шагнул вперёд, и взгляд его тут же приковала громадная ракета «Энергия». Она возвышалась над стартовой площадкой, гигантская, монументальная, словно памятник величию земной космонавтики. Двести пятьдесят метров инженерного совершенства, покрытые сверхпрочным сплавом, созданным для защиты от адских температур и чудовищных нагрузок. Символ могущества российской ракетостроительной школы, гордость всей Земли – эта машина не знала себе равных.

«Энергия» использовалась только для особых миссий – её не тратили на рутинные полёты. Она была связующим звеном между планетой и дальним космосом, транспортируя экипажи и грузы к орбитальным платформам, а затем – к гигантским межзвёздным кораблям, слишком массивным, чтобы стартовать с поверхности. Вся структура космической экспансии Земли держалась на таких ракетах: без них даже самые совершенные звездолёты оставались бы бесполезной грудой металла, неспособной вырваться из гравитационной ловушки.

Иван понимал: их отправляют не на рутинную станцию. В ангаре царила напряжённая тишина: слишком много было людей, слишком мало объяснений.

Вокруг сновали техники, доводя машину до идеала: одни сканировали корпус, проверяя герметичность, другие следили за топливными магистралями, третьи возились с системами управления. Где-то над головами гремел голос диспетчера, отдающего сухие, отчётливые команды.

Среди экипажа никто не говорил. Иван видел в их лицах сосредоточенность, но в коротких движениях, в выверенных жестах угадывалось скрытое напряжение. Каждый понимал: если задействовали «Энергию», миссия будет не просто сложной – она станет исторической.

– Подготовка к посадке, – раздалось по громкой связи.

Иван глубоко вдохнул, отгоняя дурное предчувствие. Думать было поздно. Он шагнул к капсуле с той же решимостью, с какой когда-то впервые садился в учебный истребитель.

Капсула представляла собой небольшой герметичный модуль, который должен был вместить экипаж и пережить старт, выдержав колоссальные перегрузки. Она крепилась к носовой части ракеты, становясь её частью на время полёта. После выхода на орбиту, когда «Энергия» выполнит свою задачу, капсула отделится, и экипаж продолжит путь уже на другом корабле.

– Завершаем стыковку, – донёсся голос техника.

По сути, это означало, что капсула полностью зафиксирована на ракете, соединена с её системами, получает питание и связь, а механизмы отделения готовы к срабатыванию в нужный момент.

Иван занял своё место, зафиксировал ремни, проверил индикаторы. Запах металла, пластика, слабый аромат озона от приборов – всё привычное, но сейчас оно казалось другим.

– Стыковка завершена, система в норме, – подтвердил оператор.

Голоса в наушниках сменились короткими командами, цифры начали уменьшаться, проносясь на экране перед глазами.

– Десять.

В недрах «Энергии» пробуждалось нечто огромное, неумолимое, способное разорвать путы гравитации.

– Девять.

Корпус ракеты будто затаил дыхание.

– Восемь.

Капсула оставалась неподвижной, но в воздухе уже ощущалась вибрация.

– Семь.

Гравитационные стабилизаторы вошли в работу.

– Шесть.

Всё, что происходило, было частью неизбежного.

– Пять.

Все, кто здесь, должны полететь.

– Четыре.

Что-то важное ждёт их там, куда их отправляют.

– Три.

Последний миг перед тем, как мир изменится.

– Два.

Остановиться уже нельзя.

– Один.

Ракета взревела, вспыхнув огнём, и мир вокруг рухнул.

Перегрузка вдавила в кресло. Казалось, будто тело сжалось в монолит, рёбра напряглись, лёгкие сопротивлялись давлению. Всё нутро протестовало против скачка, но разум оставался холодным.

Силовая тяга рванула вверх, разгоняя «Энергию» до предела. Корпус дрожал, стены вибрировали, мышцы напрягались, сопротивляясь нагрузке. За иллюминаторами стремительно сменялись картины: ослепительные вспышки стартовой площадки, густая облачная завеса, темнеющее небо.

Пространство вокруг сжималось, но в какой-то момент, когда перегрузка достигла предела, всё резко изменилось. Вес исчез.

Гравитация ослабла, позволив телу чуть приподняться над креслом, словно его отпустила неведомая сила. Вспышки за иллюминаторами угасли, уступая место бесконечному пространству, испещрённому серебристыми точками звёзд.

Они вышли на орбиту.

Иван вглядывался в тьму, раскинувшуюся за пределами иллюминатора. Там, где ещё секунду назад была Земля, теперь простирался космос – безмолвный, бесконечный, наполненный холодными точками далёких звёзд. Вакуум поглощал все звуки, но внутри капсулы царило тяжёлое напряжение. Вибрация стихала, системы стабилизировались, а приборы подтверждали, что переход прошёл без сбоев.

Ракета выполнила свою задачу. Теперь оставалось последнее – стыковка с орбитальной платформой, откуда их, судя по всему, ждал дальнейший путь.

– Капсула зафиксирована на орбитальной траектории, – донёсся голос оператора.

Иван бросил взгляд на панель. Схема на экране показывала приближение к массивной конструкции, висящей в невесомости. Орбитальная платформа – монументальный узел, соединяющий Землю с дальними звездолётами. Здесь не было излишков: модульные отсеки, стыковочные шлюзы, массивные антенны связи и доки, в которых парили корабли, готовые к межзвёздным переходам.

Внутри модуля раздался приглушённый звук – капсула начала маневрировать. Манёвровые двигатели тонко корректировали курс, выводя их точно к месту стыковки. В иллюминаторе вырос корпус платформы – глухая стальная громада, исчерченная линиями ангаров и технических тоннелей.

– Стыковка через двадцать секунд, – сообщил компьютер ровным голосом.

В невесомости не ощущалось движения, но приборы показывали, что их модуль замедляется, подстраиваясь под скорость платформы. Затем лёгкий толчок – стыковочный механизм захватил капсулу.

– Магнитные фиксаторы активированы, герметизация завершена.

Затем короткая пауза, затем слабый, почти неслышный щелчок – шлюзы выровняли давление.

– Открываю доступ, – раздался голос оператора.

Дверь отъехала в сторону. Иван ожидал чего угодно – офицеров в форме, командование, техников с планшетами. Но уж точно не её. Лиана.

Девушка стояла в шлюзе, и её лицо в первые секунды выражало ту же степень шока, что и его собственное. Они оба знали, что работают в одном секторе, что после Академии их пути неизбежно могли пересечься, но вероятность оказаться в одной миссии слишком мала.

Лиана быстро взяла себя в руки – её лицо мгновенно приобрело привычное выражение лёгкой иронии, но Иван успел уловить этот первый миг удивления и скрестил руки на груди.

– Серьёзно?

Губы Лианы дрогнули в насмешливой полуулыбке, но глаза остались холодными.

– Не думай, что я в восторге.

Иван медленно выдохнул, позволяя этой информации окончательно уложиться в голове. Всё становилось хуже с каждой минутой.

– Если нас обоих сюда взяли, значит, происходит что-то очень плохое.

Лиана наклонила голову чуть вбок, оглядела его, как будто оценивая, насколько быстро он дошёл до этого вывода.

– Ну, хоть одно умное замечание от тебя за день.

Иван почувствовал, как угол его губ чуть дёрнулся вверх, но он вовремя себя остановил. Задача предстояла и без того серьёзная. А теперь ещё и усложнённая до предела.