Эйнемида II. Право слабого.

Глава XII

Укрывшись накидкой от палящего солнца, Энекл проталкивался сквозь шумное столпотворение Рыбного рынка, на чём свет стоит кляня невыносимую жару и духоту. Слышалась брань лодочников, резали уши крики разносчиков, важно прохаживался по набережной какой-то начальник в сопровождении целой своры писцов, полуголые, почти чёрные от солнца рабы тащили тюки на баржу, щёлкал бич надсмотрщика. Весь рынок пропитывала ни с чем не сравнимая смесь запахов жареной рыбы, пряностей, речного ила, пота и благовоний, столь ненавистная Энеклу, но дорогая сердцу каждого уроженца Речного квартала Двенадцативратной Нинурты.

Вырвавшись из бесконечных рядов торговых палаток, Энекл продолжил путь тенистыми, и оттого даже приятными, внутренними улочками, но пару кварталов спустя он вновь напоролся на огромную толпу. Сотни людей, заполонивших небольшую площадь перед храмом Хатур, возбуждённо переговаривались, глядя на человека, в котором Энекл признал своего знакомца Палана. Плоскоземелец резко вскинул руки, и шум мгновенно стих. Сотни глаз обратились к проповеднику, тот же мастерски выдержав паузу, провозгласил:

– Во имя того, кто очищает и вознаграждает достойных, привет вам, о ищущие истины!

Этот мягкий снисходительный баритон Энекл не спутал бы ни с чем. Пожалуй, этот варвар мог бы посрамить многих эйнемских ораторов. Вниманием толпы Палан завладел мгновенно.

– Я вижу, сколь многие собрались здесь, презрев свои дела и занятия, дабы услышать то, что я должен сказать. Некоторые из вас уже ступили на прямой путь и открыли себя Слову, немало вижу я и тех, кому Слово ещё не ведомо либо тех, кто познал его, но не воспринял. Вам говорю я, не печальтесь о том времени, что вы уделите из своих дневных забот и трудов, ибо вы здесь, дабы услышать Слово, и если сегодня ваши сердца и души откроются ему, то будет величайшая награда из великих.

– Мне давай награду не словами, а царскими сиклями! – выкрикнул длинношеий молодой человек, судя по заляпанному разноцветными пятнами фартуку, работник красильни. По толпе прокатилась волна хохота, но нашлись и те, кто принял шутку неприязненно. Сам проповедник присоединился к общему веселью.

– Послушай, добрый человек, – отсмеявшись, сказал Палан. – Если ты желаешь той награды, которую можно получить золотом, почему ты не пошёл в царский дворец или на службу к богатому купцу? Зачем пошёл слушать того, всё богатство которого в его его знании? Может некто знакомый тебе получил мешок золота, слушая проповеди, и ты теперь тоже хочешь разбогатеть?

По толпе снова прокатился смех, но теперь уже смеялись вместе с оратором – старый и надёжный приём. Шутка в таких случаях должна быть настолько грубой и простой, чтобы смысл дошёл до самого тупого из слушателей. Самого Энекла этот полученный в юности урок ораторского искусства выручал неоднократно: командовать бандой полудиких наёмников ничуть не легче, чем убедить граждан повысить налоги на соль

– Вот что я тебе скажу, и если ты последуешь этому совету, то истинно говорю тебе: избежишь многих разочарований. Если тебе нужна шерсть, не стоит требовать её от змеи, если тебе нужен дом, иди к строителю и к плотнику, а не к прядильщику шелков. Если тебе нужно золото, благовония и изысканные яства, требуй их у тех, чьи сундуки полны золотом, а дом – рабами, но, если ты ищешь мудрости и знания, обратись к тем, кто их имеет. Здесь, на этой площади, ты вряд ли обретёшь злато, но можешь получить нечто стократ более ценное и надёжное, ибо хоть сам я и недостоен упоминания, но в моих устах Слово того, кто отворяет двери и указывает путь. Это Слово разрушает оковы и рассеивает мрак, оно приносит свет в души тех, кто воспринимает его, оно способно изменить каждого человека, дать ему цель и средство её достичь. Оно изменит мир, наполнив его сутью и смыслом.

Он несколько мгновений помолчал и спокойно продолжил:

– Те, кто не знаком с нашим учением, спросят меня, о ком я говорю? Чьё Слово я ставлю выше слов всех существовавших и ныне существующих пророков и учителей? Я отвечу вам: это Слово того, кому было дано откровение и открыта истина, того, кто был обещан всем народам, населяющим этот мир – и обещание ныне исполнено! Это Слово того, через кого в этот мир скорби и страдания придут изменение и исправление. Все больше очей зрят, всё больше ушей слышат то, что должны узреть и услышать. Каждому из вас ведом тот, о ком я говорю, но вы не можете этого осознать. Я здесь, дабы открыть вам глаза!

Палан порывисто прошёлся по ступеням храма и резко замер, устремив пылающий взор на притихшую толпу.

– Здесь, среди вас, люди самых разных народов. Мидоняне, кахамцы, эйнемы. Каждый народ чтит своих богов, даёт им свои имена и по-своему рассказывает предания о них. Кажется, что предания различных народов о богах не имеют ничего общего друг с другом. Истина в том, что каждое из этих преданий – не более чем бледная тень того, что есть. Люди подобны путникам, блуждающим в тумане, правда сокрыта для них, а те её крупицы, что удалось сохранить, невозможно отличить от вымысла и лжи. Так и должно было быть, ибо истина открывается, когда должно. Час настал, покровы сорваны, пришёл тот, кому было открыто тайное, дабы он указал миру прямой путь! Подобно каждому из нас, от был рождён от смертной женщины, он познал величие и ничтожество, испытал радость и страдание. Он был избран, чтобы стать тем, кто получит Слово и донесёт его до всех живущих.

– Кто он? Как его зовут? – выкрикнули из толпы. Проповедник улыбнулся.

– Имя его должно быть сокрыто, пока не сбудется то, чему надлежит сбыться. Мы, следующие прямым путём, называем его Указующим дорогу, ибо ему надлежит вести людей к цели и оберегать доверившихся от опасностей, поджидающих на пути. Не от смерти телесной он уведёт их, но от гибели духа, от неверного пути, от утраты собственной сути. Нелегка дорога верных и не всем суждено её пройти, но те, у кого достанет силы и стойкости, будут вознаграждены тысячекратно. Близится время разрушения старого мира и установления нового – мира правды и справедливости. Лишь достойные унаследуют изменившийся мир, прочих же ждёт забвение!

Скосив взгляд, Энекл приметил парочку не молодых, но и далеко не старых людей, внимательно слушающих проповедь. С виду обычные портовые рабочие, но цепкий взгляд и уверенные движения кажутся слишком знакомыми... Видимо, Нефалиму захотелось узнать о новом веровании побольше. Хорошо, если не устраняя проповедника.

– Меня спросили: значит надо попросту сесть и ожидать справедливого мира, что принесёт некий новый бог? В этом твоё учение? Я смеялся и не мог остановиться, ибо сложно придумать нечто, более противоположное Слову! Никто не приблизит и не построит новый мир, кроме нас. Новый, справедливый, основанный на чести и долге мир – наша работа, и прежде всего каждый должен построить этот мир в своём сердце...

Дослушав проповедь, Энекл не без труда протолкался к беседующему с почитателями Палану.

– А, Энекл, – тотчас узнал его хорагет. – Здравствуй. Как дела, как себя чувствует твой друг?

– Здоров, как бык, и всё благодаря тебе. Ты закончил, у тебя найдётся минутка?

– Благодари не меня, а того, кто разрешает и связывает, – улыбнулся проповедник. – Друзья, я отлучусь ненадолго. Возвращайтесь к своим занятиям, и пусть ваши сердца будут открыты Слову.

Энекл, рука об руку с Паланом, покинули площадь и расположились в глухом простенке, заваленом черепками битых кувшинов.

– Ты знаешь, что в толпе были уши царя? – спросил Энекл.

– Есть ли разница? – пожал плечами хорагет. – Слово предназначено для всех. Если эти люди желают его услышать, так и быть. Я здесь затем, чтобы его услышал каждый человек в Нинурте.

– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Кругом только и толков, что об Алгу. Многие принимают вашу веру, я слышал, среди них есть и знатные.

– То, что хорошо и правильно, несёт себя по миру само. Прямым путём могут идти и раб, и царь.

– С этим я спорить не буду, но очень многие этому не рады.

– Изменения, даже благие, трудно принять...

– Я хочу тебя предостеречь, Палан. Кое-кто на самом верху говорит, что вы смущаете чернь и рабов, развращаете молодёжь и вообще, что ваша вера – зараза, которую надо искоренять, пока не поздно.

– Ничего нового. Так было и у нас, в Плоской Земле. Однако же, Слово восторжествовало. Восторжествует оно и здесь.

– Только ты можешь до этого не дожить.

– Значит, я стану мучеником за веру, – спокойно сказал Палан, и Энекл нутром понял, что хорагет не рисуется, а попросту сообщает факт.

– Тебе так хочется умереть?

– Мне? Отнюдь, – Палан присел на слегка выпирающий цоколь дома и устало потёр виски. – Мне хочется дожить до того дня, когда повсюду воцарится новый мир и наслаждаться жизнью в нём, но, если придётся умереть, так тому и быть.

– Надеюсь, ты не станешь к этому стремиться.

– Ни в коем случае: самоубийство без важной причины – трусость, а трусость – тягчайший порок. Если потребуется умереть ради собратьев или другого достойного дела – я умру, но, если есть возможность спастись, не навредив другим, опустить руки и не сделать этого будет тем же самоубийством.

– Ну, я рад это слышать. Ладно, мне пора идти, береги себя, Палан.

– Конечно. Иди, Энекл, да направит тебя тот, кто отнимает и наделяет, и да откроет он твоё сердце Слову.

– Не дождётесь, – криво усмехнувшись, Энекл направился к выходу с улицы, провожаемый пылающим взглядом похожих на раскалённые угли глаз.

***

До «Кахамского кувшина» Энекл добрался в самый разгар полуденной жары, еле волоча ноги и мечтая о ванне с ледяной водой. Таверна встретила его шумом и гамом доверху заполненного гостевого зала: время было обеденное. Сбившийся с ног Пхакат, пробегая с полным подносом, приветливо кивнул на ходу и передал эйнема слугам, проводившим гостя к свободному столу на тенистом внутреннем дворе.

– Приветствую, Энекл, – поставив перед Энеклом блюдо с чем-то жёлто-зелёным, Махтеб наполнил две чаши прозрачно-белым вином из полузакопанного в кучке льда кувшина и присел напротив. – Хороша погодка, а? Даже мне жарко, хотя я и кахамец.

– Да уж, погода ещё та, – Энекл скинул плащ и с наслаждением отхлебнул холодного вина. – Слушай, а что это ты мне принёс? Я не голоден.

– Во-первых, это прекрасное средство от жары, а во-вторых, у нас полный зал. Пусть все думают, что ты зашёл пообедать, будет меньше вопросов. Ешь, а я буду говорить. Вот так, берёшь щепотку и запиваешь вином...

Энекл попробовал блюдо, оказавшееся кашей из дроблёной пшеницы с лимонным соком, мятой и ещё какими-то травками. Махтеб прав: в жару с прохладным вином просто замечательно. Надо будет послать раба к Пхакату узнать, как это готовят. Прожевав и сделав могучий глоток из чаши, Энекл сказал:

– Действительно, вкусно. Ну так что, ты чего-нибудь узнал?

– Конечно, – Махтеб подался к Энеклу и понизил голос. – Прежде всего, я нашёл того, кто изготовил зелье.

– Да ну. Кто это?

– Тулпемеш, он алхимик – у вас их называют герметиками. Живёт недалеко от зиккурата Нахары, в квартале Шашуламму, изготавливает зелья, делает предсказания и гороскопы – дорого, заказчики у него богатые. Люди поговаривают, что он колдун.

– В этом нет ошибки? Почему ты решил, что это он?

– «Пустое семя» – зелье сложное и дорогое, его мало кто может составить, и уж совсем немногие хорошо. Придворные алхимики, само собой, эйнемы из Общества Герметиков, жрецы Марузаха, ну и ещё кое-кто. Но только Тулпемеш продаёт его в жёлтых сосудах.

– А может там было другое зелье?

– Всё может быть, но слишком уж много совпадений. Я узнал, что наш… друг ведёт дела с Тулпемешем и нередко к нему заходит. Ещё отец нашего друга покупал гороскопы у отца Тулпемеша, так что они знакомы давно. Кстати, последний раз наш друг был у алхимика неделю назад – это точно.

– Добрая работа, ты, кажется, решил затмить Нефалима.

– Если знаешь город и его людей, нужные сведения приходят сами собой, остаётся их свести вместе. И, раз уж об этом зашла речь, мне кажется, что ответ на вопрос «зачем нашему другу понадобилось «пустое семя» нужно искать у того самого Тулпемеша.

– Почему ты так решил?

– Ты слышал про «Сказание о нечестивом Куллу?»

– Нет, что это?

– Говорят, что старая легенда, но, на деле, сказание новое. Уличные певцы начали рассказывать его около месяца назад. Легенда про нечестивого иллумийского царя, который отравил отца, убил родного брата, казнил верных советников и расправился с честными людьми, восставшими против его злодеяний. Вместо государственных дел он предавался разврату, государство пришло в упадок, и совсем бы погибло, если бы царя не сверг герой, любящий народ и страну.

– Та-ак... И что?

– Я ещё прежде приметил, что в нашем квартале это рассказывают одни и те же сказители. Есть у них ещё парочка песен похожего толка, вроде безобидных, но намёки там вполне очевидны: и про казнь старого жреца, и про братоубийство, и много ещё про что. Люди слушают и виду не подают, но о чём они при этом думают известно лишь всезнающему Таа.

– Сторонники заговорщиков мутят народ? Видно, не до конца их перебили.

– Быть может, но этих певцов стража не трогает. Нет ли у них покровителя повыше? Ладно, о чём я хотел рассказать: у уличных певцов, сказителей и попрошаек есть нечто вроде сообществ с начальниками, казначеями и прочим. В нашем квартале это Пару-одноглазый, и именно он несколько дней назад на моих глазах зашёл в дом Тулпемеша, хотя такому человеку там делать, будто бы, нечего – не по карману. Когда я узнал об алхимике, то приставил пару мальчишек наблюдать за его домом, и они мне сообщили, что туда несколько раз заходили люди, похожие на Пару. Нужно больше времени, чтобы во всём разобраться, может это и пустяки, но не связан ли наш алхимик с заговорщиками? И какое отношение к этому имеет наш друг? Я собираюсь это выяснить...

Глаза Махтеба светились азартом, и Энеклу пришла в голову мысль, что содержание таверны отнюдь не было главным призванием молодого кахамца. Он тут же поспешил осадить парня.

– Не стоит ничего выяснять. Ты и так уже сделал больше, чем надо. Это дело может быть опасным, и я не хочу впутывать ни тебя, ни дядю. Если вдруг что, ваши имена всплыть не должны. Ты узнал, откуда зелье, это именно то, что нужно. Дальше я сам.

– Ты уверен, Энекл? Мне кажется, ты зря боишься: никто ничего не узнает, а я и впрямь могу помочь. Мне кажется, я знаю где копать дальше...

– Уверен, – Энекл протянул юноше приятно звякнувший кожаный мешочек. – Это за труды, как договаривались. Лучше тебе держаться в стороне.

– Что ж, как знаешь, – разочарованно протянул кахамец, забирая мешочек. – Может ты и прав, но, если что, ты знаешь, где меня найти.

– Конечно. Спасибо тебе, Махтеб, и за дело, и за угощение. Мне пора идти.

– Всегда пожалуйста. Если пойдёшь туда, будь осторожен. Не хочется терять посетителей.

– Я всегда осторожен, – ответил Энекл, вставая. – Только позаботься, чтоб у вас в подвале было побольше эйнемского.

Махнув кахамцу рукой, он накинул плащ и двинулся к выходу.