Жена ярла

Глава 13

Сознание возвращалось к ней медленно, пробиваясь сквозь толщу ледяного оцепенения. Первым пришло ощущение тяжести, будто все кости наполнили свинцом, после — глухая и ноющая боль в каждом мускуле, отдававшая в висках ровным и изматывающим гулом.

Лера лежала в своей постели, укутанная в грубые сухие шерстяные одеяла, пахнущие дымом и травами.

Память возвращалась обрывками.

Вой ветра, солёные брызги на губах, тёмные воды, затягивающие в объятия небытия... и та рука. Железная, неумолимая, вцепившаяся в её запястье и вырвавшая из ледяной пустоты обратно, к жизни, которая ей была не нужна.

Лера медленно повернула голову. В кресле у камина, откинувшись на спинку, сидел Хальвдан. Он не спал. Его взгляд, как всегда тяжёлый и испытующий, был прикован к ней. В камине трещали поленья, отбрасывая на его лицо тревожные пляшущие тени. Он казался уставшим до самого основания души.

Тишина в комнате была густой, звенящей, наполненной невысказанными словами и вопросами.

— Зачем?

Его голос прозвучал хрипло, сорвавшись на пол-октавы ниже обычного. В нём не было ярости или привычной повелительной твёрдости.

Лера отвела взгляд к стене, сжав пальцы в кулаки под одеялом.

Что она могла ему сказать? Что это тело было ей не своим? Что та жизнь, в которой она задыхалась, не была её жизнью? Слова казались бесполезным и абсурдными. Они застревали в горле комом страха и отчаяния.

— Я думал, ты сильнее, — в его голосе прозвучал не упрёк, а странная, несвойственная ему нота разочарования.

Хальвдан ждал ответа, и его молчание было настойчивее любого крика.

— Я не могу здесь быть, — сипло прошептала Лера в стену — Ты не понимаешь.

— Объясни, — его ответ был коротким, как удар топора. Прямым и требующим ответа.

Она сжала веки, почувствовав, как предательские слезы подступили к глазам. Объяснить? Сказать, что она из будущего? Что она чужая душа в теле его жены? Он сочтёт её безумной.

Внезапно он поднялся с кресла.

Его тень накрыла её с головой. Он подошёл к кровати, но не сел, стоя над ней.

— Щенки, — вдруг произнёс он.

Это слово прозвучало так нелепо и неуместно, что Лера ошарашенно округлила глаза.

Откуда Хальвдан узнал про них?

Она невольно повернула к нему лицо. Он смотрел на неё с тем же суровым выражением, но в его глазах читалось странное усилие, попытка найти хоть какую-то лазейку, чтобы вернуть её к реальности через что-то простое и осязаемое.

— Щенки? — хрипло переспросила Лера.

— Кроме тебя до них никому дела нет. Умрёшь ты — и они сдохнут с голода.

Эта абсурдная, неуклюжая забота о брошенных животных, исходящая от него, этого каменного великана, растрогала её до слёз и одновременно взбесила. Он пытался достучаться до "Астрид", до той, кем она не была. Он видел лишь испуганную девушку, дочь своего врага, ставшую ему женой, а не потерянную душу из другого времени.

И тогда слова вырвались сами. Тихо, но отчётливо.

— Я не могу быть здесь, потому что.. Я не та, кем кажусь. Там, на краю... ты звал другую.

Хальвдан замер.

Воздух в покоях застыл, став густым и тягучим. Лера видела, как напряглись мышцы его челюсти, как тень от углей замерла на его лице. Он не отшатнулся, не рассмеялся. Он просто смотрел, и его молчание было страшнее любого крика.

Наконец, он тяжело выдохнул, и в этом звуке не было гнева или насмешки. Лишь усталое разочарование.

— Лихорадка бредит тобой, — произнёс он глухо, отводя взгляд к очагу. — Тебе нужен покой.

Хальвдан наклонился чуть ближе. Его тень окончательно поглотила её.

— Ты моя жена, Астрид, дочь Сигурда. И этот замок теперь твой дом, а твой долг — жить.

Он сделал паузу. Его последние слова прозвучали как приговор, как заклинание, словно он пытался изгнать её безумие.

— Забудь о скалах.

Хальвдан развернулся и вышел, не оглядываясь. Из коридора тут же донёсся его приглушенный голос, отдающий приказ служанке о горячем питье и дополнительных шкурах.

Он не поверил. Ни единой искры сомнения, ни тени раздумья не мелькнуло в его глазах. Для него её слова были лишь бредом, порожденным отчаянием и холодом. Болезнью, которую нужно переждать.

Лера лежала и смотрела в потолок, ощутив, как ледяное спокойствие отчаяния сменилось новой, ещё более страшной волной одиночества.

Горечь подступила к горлу.

Его мир, высеченный из гранита и крови, не имел места для таких безумств, как переселение душ.

Её тайна была в безопасности.

Потому что она была невозможна.