Гимн шута – ХII

Глава 24

Глава 24

— Тяпнем, — негромко вздохнул хозяин дома.

Павлу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что именно тот имеет в виду: вопрос, утверждение, предложение…

Как оказалось, довольно необычное в кругу клановцев слово никак к Волконскому не относилось. Герман Адольфович склонился над одной из разбитых за его дома грядок и, продемонстрировав какой-то странный садовый инструмент под названием «тяпка», принялся выкапывать небольшие ямки.

— Надеюсь, ты не против… я закончу, — безжизненно произнес Кошкин. — Лена не простит, если вовремя не высадить ее рассаду.

Молодой человек не возражал. Хотя и чуть удивился. Особой страсти к садоводству у своей любовницы он не замечал.

— Целебные травы, — ответил на незаданный вопрос хозяин дома. — Можно и купить, конечно. Но эффект будет не тот. Внучка целый артефактный комплекс развернула, чтобы добиться устойчивого цветения.

Парень кивнул. Пока начинать разговор он не стал, изучая главного целителя своего клана. Старик сильно сдал. Нет, выглядел он как обычно. Но вот потухший взгляд, бездумные движения и хриплый ровный тон без всяких эмоций говорил о многом.

— Она не единственная, — в какой-то момент произнес парень.

Мужчина замер. Во все стороны прямо-таки брызнуло напряжение.

— Что ты сказал? — все также ровно потребовал повторить Кошкин.

— У вас, Герман Адольфович, еще пять внучек, — не стал спорить гость. — Трое детей, четверо правнуков. И это только ваша родная семья. А если вспомнить обо всем Доме, для которого вы, если забыли, Глава, то…

Старик вскочил с несвойственной и многим молодым прытью. Казалось, еще миг, и он вцепится в воротник Волконского. Закаменевшие же скулы стали безмолвным свидетелем тех сил, что прикладывал старый целитель (по меркам обычного человека ОЧЕНЬ старый!), чтобы не послать «гостя дорогого» в такие дали, откуда возвращаться придется долго сложно, и с конкретными такими репутационными потерями.

— Вот как…

Неожиданно лицо хозяина дома расслабилось. Он отвел взгляд и сделал несколько медитативных вдохов-выдохов.

— Да, Павел Анатольевич, — кивнул целитель примерно через минуту. — Ты прав. Я немного расклеился.

Молодой человек пожал плечами. Мол, бывает. Понимаю. Да и у самого нервы ни к черту.

— Прошу меня простить, — коротко бросил Герман Адольфович и скрылся в доме.

Вернулся он через несколько минут, порадовав гостя, куда более осмысленным взглядом.

— Пойдем, — жестом указал направление движения целитель и первым потопал по тропинке.

— Неплохо получилось, — сообщил Павел через несколько секунд.

Хозяин дома все-таки достроил беседку. Выглядела она кривоватой. Сразу было видно, что старик возводил ее своими силами, а не воспользовался готовым комплектом. Но оттого внутри было не менее уютно.

— Мы строили, строили и, наконец, построили, — констатировал Кошкин, теперь уже действительно выглядящий Главой Дома, а не сломленным стариком. — Говори, Павел. Не зря же ты пришел.

Парень поставил на стол принесенный с собой пакет. Содержимое задорно звякнуло.

— Тяпнем? — процитировал он хозяина дома.

На несколько секунд старик замер. С его точки зрения, сейчас пить было не ко времени. Однако и своего гостя он знал как человека серьезного. И клановец совершенно точно не пришел бы в такой момент просто для того, чтобы найти собутыльника.

Однако сомнения все-таки победили:

— Ко времени ли? — уточнил он, чуть прищурившись.

Парень вздохнул. Пока для Главы Дома все произошедшее выглядело как арест внучки «за превышение». Обо всех нюансах он просто не знал.

— Лена ударила Кровью, — коротко обрисовал ситуацию Волконский. — Двое погибших родовитых, еще столько же в критическом состоянии. Арест производили «палачи».

Удивительно, но новость, которая вполне тянула на то, чтобы окончательно выбить из колеи, старика взбодрила.

— Уже завтра мне предстоит разговор в очень высоком кабинете, — продолжил Волконский. — И пока я не имею объяснения, как именно все это стало возможным.

Все-таки опыт не пропьешь. Тем более, они пока и не начали. Старик моментально вскинул внимательный взгляд.

— Что еще произошло? — довольно резко переспросил хозяин дома.

Парень чуть замялся, подбирая слова.

— Возможно, — негромко начал он. — Будет поднят вопрос о моем нападении на представителя личной государевой канцелярии.

Глава Кошкиных на миг застыл, что-то прикидывая в уме. И выводы ему, кажется, не нравились. Впрочем, через минуту он бросил бесполезные ныне разрешения, и жестом фокусника извлек из-под столешницы пару стопок.

Как и любой мужчина, чья дочка (тоже серьезная целительница!)была резко против «увлечения» отца, «заначку» Герман Адольфович имел. С точностью практикующего хирурга он разлил по первой.

Выпили молча.

— Спрашивай, — предложил целитель.

Молодой человек только головой покачал поморщившись.

— Герман Адольфович, не надо юлить, — попросил он. — Все-таки уже не дети…

Старик покосился на едва достигшего совершеннолетия собеседника с известным сомнением. Но комментировать его заявление никак не стал.

— … Сообщите все, что, по вашему мнению, мне стоит знать, — закончил мысль молодой человек.

Хозяин дома вздохнул, разлил по следующей и принялся говорить с таким «жаром», что Волконский уже через пятнадцать минут включил запись на комме. Сделал парень это в тот момент, когда ему показалось, что сознание неожиданно начинает ускользать.

— Волконский будет наказан, отец! — прозвучал уверенный сильный голос по главному кабинету империи.

Государь, не прерывавший работы с бумагами ради рутинного, в общем, визита, приподнял взгляд. Лишь сын, прекрасно знающий своего отца, да еще всего пара человек во всем мире могли бы сказать, что во взоре самодержца мелькнуло удивление.

— Твой опричник напал на сотрудников моей личной канцелярии, — негромко произнес хозяин кабинета, сосредоточив внимание на цесаревича. — Ты же понимаешь, что это значит?

И нет, не было в голосе мужчины ни гнева, ни каких-либо эмоций. Просто констатация факта.

Да, Константин Дмитриевич понимал прекрасно, что именно имеет в виду его отец.

Основа любого государства — монополия на насилие. Это краеугольный камень его устойчивости. И «исключения» из этих «правил» были чреваты. Здесь отступил, там дозволил, и сам в какой-то момент не заметишь, как структура начинает разваливаться.

— Вижу, что понимаешь, — негромко произнес мужчина, покосившись на стопку бумаг.

Работы у правителя империи было много всегда. Как правило, гораздо больше, чем мог в страшных снах вообразить себе обыватель, прекрасно «знающий, как надо делать».

— Накажу, — вновь уверенно произнес цесаревич, вытянувшись едва ли не по стойке смирно.

Император медленно встал с довольно простого на вид рабочего кресла, ничуть не напоминающего трон в главном зале Кремля. Тяжелый его взгляд уперся в еще более подтянувшегося сына.

— Говори, — коротко потребовал ныне не отец, а высший государственный деятель страны.

— Поведение Павла Анатольевича недопустимо и не имеет оправдания! — отчеканил Константин Дмитриевич. — Я лично позабочусь о том, чтобы Волконский получил самое суровое наказание, какое только…

Император прикрыл на миг глаза, но тут же вновь глянул на вытянувшегося в струнку сына. «А он вырос!» — с легкой грустью оценил Долгорукий старший.

— … Лично позабочусь о том, чтобы… — продолжал будущий правитель.

Император поднял руку. Глава Тайного кабинета мгновенно смолк.

— Правильно ли я понимаю, что Волконского ты мне не отдашь?

Константин Дмитриевич на миг замер. У него осталось только два пути: либо продолжать «ломать комедию» в надежде, что получится оставить право наказания за собой, либо…

— Нет, отец, — твердо припечатал цесаревич. — Павел Анатольевич — мой человек.

Больше он не добавил ничего, сосредоточившись на демонстрации вида лихого и придурковатого.

Как-то невольно вспомнилось, как совсем недавно он сам требовал для опричника чуть ли не высшей меры, а вытянувшийся перед ним Князь всеми силами отстаивал своего подчиненного. И нет, вовсе не выступление командира группы подтолкнуло его к нынешнему решению. Он его принял почти сразу же. Но дежурный втык Константин Дмитриевич вставить был просто обязан. А с учетом тяжести проступка, «фитиль» должен был быть без капли вазелина.

— Уверен, сын? — негромко спросил император.

Если бы было кому, Долгорукий-младший с удовольствием признался бы, что вот сейчас ему стало действительно страшно! Если уж хозяин кабинета в ТАКОЙ момент вспомнил, что он отец, а не только император, это… сильно.

— Уверен, — пересохшим ртом выдавил из себя цесаревич.

Ох, нелегко ему это далось.

— Ну что ж… — негромко произнес мужчина. — Да будет так.

В этот же момент пискнул комм на руке Константина Дмитриевича. Тот не шелохнулся. Лишь бросил на отца вопросительный взгляд. В ЭТОМ месте без воли его ни одно сообщение бы попросту не «пробилось».

Дождавшись разрешающего кивка, будущий правитель открыл «послание». Внутри он обнаружил две объяснительных от сотрудника *вымарано* и сотрудника *вымарано*. Оба утверждали, что в тот день находились с инспекцией *тут цесаревич для скорости пропустил пару абзацев*, никакого вызова не получали и все в том же духе.

Решив, что детально с документами можно ознакомиться и позже, Константин Дмитриевич поднял взгляд.

— Благодарю, Ваше Императорское Величество, — гаркнул он во всю мощь легких.

Самодержец едва заметно кивнул и вновь вернулся в свое кресло.

— Теперь ответственность на тебе, — негромко произнес самодержец, посмотрев сыну прямо в глаза. — Я же буду внимательно наблюдать. И крайне разочаруюсь, если мне придется вмешаться.

— Так есть! — рявкнул Долгорукий-младший.

Он прекрасно понимал, какие именно обязательства на себя принял.

— Свободен, — негромко произнес хозяин кабинета, вновь возвращаясь к бумагам.

Посетитель же выполнил четкий поворот через левое плечо, сделал пару шагов и… замер.

— Отец, — негромко произнес он.

Мужчина не поднял головы, но цесаревич отчего-то прекрасно понял, что его слушают.

— Если бы я не?..

Дослушивать государь не стал. Молча достал из стола один-единственный лист и протянул его будущему преемнику. Тот взял документ и, вновь развернувшись, покинул кабинет отца.

На лист он глянул, лишь когда за его спиной захлопнулись тяжелые двери.

— «Мы, Дмитрий Пятый, император и самодержец…», — привычно пробежал он шапку документа и добрался до сути. — «Объявляем всем верным нашим подданным: в тридцатый день сего апреля урожденный Павел Анатольевич Волконский будет казнен путем…».

Дальше читать смысла не имело. Аккуратно свернув документ, Константин Дмитриевич деловито зашагал к собственному кабинету. Помимо проблемного опричника у Главы Тайного кабинета еще дела имелись.