Император Пограничья 11

Глава 4

В просторной студии информационного канала «Содружество-24» царила привычная предвечерняя суета. Марина Сорокина, ведущая программы «Деловой час», последний раз проверяла свои заметки перед эфиром. Женщина лет сорока с безупречной укладкой пепельных волос и проницательным взглядом карих глаз заняла своё место за полукруглым столом из тёмного дерева. За её спиной мерцали маговизоры с инфографикой и картой Содружества, их магические кристаллы создавали объёмные изображения.

— Добрый вечер, дорогие зрители! — начала она своим фирменным бодрым тоном, когда записывающий артефакт засветился рубиновым светом. — С вами Марина Сорокина и главные события недели. Сегодня в выпуске: таможенники Казани перекрыли крупнейший за десятилетие канал контрабанды чёрной зыби — задержано тринадцать человек. Кубанские виноделы празднуют рекордный урожай — впервые за двадцать лет собрано более тридцати тысяч тонн винограда. И скандал в Псковской академии — трое преподавателей уволены за торговлю поддельными лицензиями…

Сорокина сделала выверенную паузу, слегка наклонилась вперёд и продолжила с особой интонацией:

— Но главная тема сегодняшнего дня — открытое противостояние маркграфа Платонова и Академического совета, которое буквально взорвало Эфирнет! За последние сутки хештег #БудущееПришло набрал более трёх миллионов упоминаний в Пульсе! Наши корреспонденты в течение дня связывались с правителями всех крупнейших княжеств, чтобы узнать их позицию по этому беспрецедентному конфликту.

На маговизорах за спиной ведущей появилось разделённое на секции изображение с портретами князей, каждый в магической рамке своих родовых цветов.

— Начнём с тех, кто категорически осуждает действия маркграфа, — Сорокина повернулась к маговизору. — Князь Ростислав Терехов из Мурома не стеснялся в выражениях.

На весь маговизор развернулось изображение седеющего мужчины с холодными глазами и жёсткой линией подбородка. Терехов сидел в своём кабинете на фоне родовых портретов.

— Платонов — это угроза стабильности всего Содружества! — князь ударил кулаком по столу так, что задрожала чернильница. — Веками Академический совет обеспечивал высочайшие стандарты магического образования! А этот подстрекатель хочет наводнить рынок полуграмотными самоучками, которые себя же и взорвут при первом сложном заклинании!

Следующим показали Никиту Демидова — грузного мужчину с багровым лицом, который даже через маговизор источал ярость.

— В моём Нижнем Новгороде таких смутьянов быстро ставят на место! — гремел магнат. — Мало ему торговли оружием сомнительного качества, так он ещё и в образование лезет! Хочет обрушить рынок труда, наводнив его дешёвыми магами? Это подорвёт всю экономику Содружества! Что будет, когда каждый конюх возомнит себя магом? Хаос и анархия!

Граф Сабуров из Владимира выбрал более сдержанный тон, но его неодобрение читалось в каждом слове:

— Реформы необходимы, но революционный подход маркграфа деструктивен. Нельзя разрушать вековые традиции ради сиюминутной популярности у черни. История не простит нам, если мы позволим дилетантам учить магии.

Екатерина Хилкова, княгиня Калужская, пожилая дама с острыми, как лезвие топора, чертами лица и презрительным взглядом, добавила свою порцию критики:

— Если каждый крестьянин станет магом, кто будет пахать землю и доить коров? Платонов продаёт несбыточные мечты простолюдинам! Жестоко вселять надежду в тех, кто не способен её воплотить.

Князь Фёдор Щербатов из Костромы, худощавый старик с трясущимися руками, завершил череду критиков:

— Это чистой воды популизм! Простолюдины генетически не способны к высшей магии — это доказано поколениями исследований! Максимум — простейшие бытовые чары!

Ведущая коснулась скрижали, и на экране за её спиной появилось новое изображение:

— А теперь послушаем мнение профессионального сообщества. С нами на связи в прямом эфире глава Гильдии Артефакторов, Архимагистр Ферзен из Казани.

На маговизоре возник грузный мужчина лет шестидесяти с залысинами и пышными седыми бакенбардами, одетый в строгий чёрный сюртук с золотой цепью главы гильдии. За его спиной виднелся кабинет с массивным сейфом и чертежами артефактов на стенах.

— Ваше Сиятельство, как ваша организация относится к инициативе маркграфа Платонова?

Архимагистр сцепил пальцы в замок на животе и заговорил тяжеловесным басом:

— Категорически отрицательно, госпожа Сорокина. Создание артефактов — это не просто магия, это искусство, требующее десятилетий обучения под руководством сертифицированных мастеров. Академический совет обеспечивает строжайший контроль качества подготовки артефакторов. А что предлагает Платонов? Ускоренные курсы для простолюдинов?

Ферзен взял со стола небольшой артефакт и демонстративно покрутил его в руках:

— Вот результат работы дипломированного мастера — накопитель на триста капель энергии. А теперь представьте, что будет, если недоучка попытается создать подобное? В лучшем случае — бесполезная безделушка. В худшем… — он сделал драматическую паузу, — напомню, что двести лет назад именно здесь, в Казани, необученные энтузиасты экспериментировали с Эссенцией без должного контроля. Результат — четыре тысячи погибших, целый квартал стёрт с лица земли! После той катастрофы княжества подписали Казанскую конвенцию, строжайше регламентирующую магические исследования!

Архимагистр положил артефакт и сурово посмотрел в записывающий кристалл:

— Гильдия полностью поддерживает Академический совет. Мы не допустим повторения Казанской трагедии и не позволим превратить благородное искусство артефакторики в ремесло для полуграмотных невежд! Платонов играет с огнём, раздавая магические знания направо и налево. Безопасность граждан Содружества важнее популистских лозунгов маркграфа!

Сорокина вернулась в кадр, слегка покачав головой:

— Спасибо за ваше драгоценное время, Леонид Платонович.

Экран погас.

— Однако не все разделяют столь категоричную позицию. Ряд правителей выразили осторожный интерес к инициативе Угрюма. И здесь мнения весьма прагматичны.

На маговизоре появился князь Илларион Потёмкин из Смоленска — мужчина средних лет с вдумчивым взглядом и аккуратной бородкой:

— Если Угрюм сможет готовить квалифицированных специалистов дешевле — это простая экономика. Маги-простолюдины согласятся на зарплату в три-четыре раза меньше, чем требуют аристократы. Для казны это существенная экономия.

Князь Михаил Долгоруков из Рязани, полноватый мужчина с хитрой улыбкой, развил эту мысль:

— Конкуренция всегда идёт на пользу потребителю. Две системы образования лучше, чем одна монопольная. Пусть время покажет, кто прав. Рынок сам всё расставит по местам.

— А теперь, — Сорокина сделала эффектную паузу, а маговизоры за её спиной вспыхнули золотым светом, — послушаем тех, кто открыто поддержал маркграфа Платонова! И здесь страсти кипят не меньше!

Маговизор заполнило изображение князя Оболенского — статного мужчины с благородными чертами:

— Платонов спас мой город от террористов и прорыва Бездушных! Это человек дела, а не пустых обещаний. Если он говорит, что даст образование всем талантливым — значит, так и будет! В конце концов, он смог защитить Пограничный острог от Гона, а это уже дорогого стоит.

Князь Голицын говорил веско, взвешивая каждое слово:

— Маркграф Платонов доказал свою компетентность реальными достижениями. Угрюм за полгода превратился из умирающей деревни в процветающий острог. Содружеству нужны тысячи магов для защиты от Бездушных, а не сотни избранных аристократов, которые боятся запачкать руки.

Но самым эмоциональным оказалось выступление княгини Варвары Разумовской. Молодая правительница буквально горела праведным гневом:

— Браво, маркграф! Наконец-то кто-то решился бросить вызов этой прогнившей системе! Академический совет превратил образование в бизнес для избранных! Тверь полностью поддерживает создание альтернативной системы обучения!

Сорокина повернулась к записывающему артефакту, сложив руки на столе. За её спиной маговизоры показывали бурлящий от комментариев Пульс:

— И вот кульминация всей этой истории — Академический совет официально принял вызов маркграфа Платонова! Публичные дебаты состоятся ровно через неделю в штаб-квартире Совета в Великом Новгороде. По нашим данным, от Академического совета выступит Магистр Белинский, прославившийся публичными диспутами. Обе стороны уже начали подготовку к этому историческому событию.

Ведущая эффектно поправил чёлку и продолжила:

— Революция или авантюра? Прорыв или популизм? Элитарность образования или его доступность? Качество или количество? Надежда для тысяч талантливых простолюдинов или угроза стабильности Содружества? Ответы мы получим через неделю на дебатах в Великом Новгороде. А пока — следите за развитием событий вместе с нами. До встречи в эфире!

Утреннее солнце едва показалось над горизонтом, когда наш Муромец выехал из Твери. Я устроился на заднем сиденье внедорожника, рядом со мной сидел Крылов, а за рулём — Михаил. Второй автомобиль с остальной охраной следовал позади.

Достав магофон, я открыл Эфирнет и нашёл свежее интервью, о котором упомянул Коршунов в утреннем сообщении. На экране появилось изображение элегантной женщины лет сорока пяти с аккуратно уложенными каштановыми волосами. Магистр Елена Успенская сидела в своём кабинете Тверской академии, отвечая на вопросы местного журналиста.

— Госпожа Успенская, как вы оцениваете конфликт между маркграфом Платоновым и Академическим советом? — звучал голос за кадром.

Женщина сложила руки на столе, выбирая слова с ювелирной точностью:

— Знаете, любой конфликт — это признак назревших противоречий. Академический совет проделал огромную работу по стандартизации магического образования. Но мир меняется, и системы должны меняться вместе с ним.

— Вы поддерживаете инициативу Угрюма?

Успенская чуть улыбнулась:

— Я поддерживаю идею доступного образования для талантливых людей независимо от их происхождения. В моей практике было немало случаев, когда блестящие студенты-простолюдины вынуждены были бросать учёбу из-за финансовых трудностей. Это потеря для всего Содружества.

— Но Академический совет утверждает, что требования к лицензированию обоснованы необходимостью контроля качества…

— Контроль качества важен, — кивнула магистр. — Но когда пятьсот рублей ежегодных сборов становятся непреодолимым барьером для талантливых учеников, а требование о семидесяти пяти процентах аристократов среди преподавателей ограничивает выбор лучших специалистов — это уже не контроль качества, а искусственные барьеры.

Журналист помедлил, явно не ожидая такой прямоты:

— То есть вы считаете, что система нуждается в реформировании?

— Я считаю, что конкуренция идей и подходов всегда полезна. Если академия Угрюма предложит работающую альтернативу — это заставит и традиционную систему совершенствоваться. В конечном счёте выиграют все — и преподаватели, и студенты, и всё Содружество.

Я выключил запись и откинулся на спинку сиденья. Старицкий не соврал — его фракция действительно готова к переменам. Достаточно осторожно, чтобы не подставиться под удар Крамского, но достаточно явно, чтобы обозначить позицию.

— Умная женщина, — заметил Крылов, который тоже смотрел интервью через мой магофон. — Не даёт повода обвинить её в прямой поддержке вас, но подтекст предельно ясен.

Я набрал короткое сообщение Старицкому: «Работаем». Ответ пришёл через минуту — документ с двадцатью тремя именами, должностями и специализациями. Бегло просмотрев список, я присвистнул. Здесь были преподаватели из Смоленска, Рязани, Мурома, Твери, даже из Казани. Алхимики, артефакторы, теоретики, боевые маги — полный спектр специальностей.

— Двадцать три человека готовы рискнуть карьерой, — пробормотал я, передавая магофон Крылову.

— Не только карьерой, — поправил Григорий Мартынович, изучая список. — Некоторые из этих людей рискуют и безопасностью. Академический совет не простит предательства.

Остаток пути прошёл в обсуждении организационных вопросов. Крылов предложил несколько идей по усилению безопасности академии, учитывая возможные провокации со стороны недоброжелателей.

Когда мы подъехали к воротам Угрюма, я увидел необычную картину — перед въездом стояли несколько автомобилей. Особенно выделялся мощный внедорожник с массивным прицепом, накрытым брезентовым тентом. Дежурные методично осматривали первую машину из очереди, проверяя документы водителя.

Мы вышли из автомобиля и подошли ближе. Степан — тот самый старший дружинник, которого когда-то отчитывал Крылов — аккуратно заглядывал под днище легковушки с помощью зеркала на длинной ручке. Дмитрий тем временем внимательно изучал документы, водя пальцем по строчкам и шевеля губами.

— Читать учится, — тихо пояснил подошедший Борис. — После того инструктажа Григория Мартыновича половина постовых записалась в школу на вечерние уроки грамоты.

Крылов едва заметно улыбнулся. Я хлопнул его по плечу:

— Хорошая работа. За короткое время добились большего прогресса, чем все мы за месяцы.

— Просто правильная мотивация, — скромно ответил бывший начальник Сыскного приказа, но было видно, что похвала ему приятна.

Григорий Мартынович понизил голос:

— Помните, мы разрабатывали систему фильтрации новых жителей после случая с Зубовым?

— Конечно. Три этапа проверки — в представительстве, на въезде и финальная беседа с вами.

— Так вот, с этим наплывом преподавателей система может дать сбой, — он кивнул на собравшийся гармошкой транспорт. — Двадцать три преподавателя, их семьи, ученики — это минимум полсотни новых людей в ближайшие дни, не считая самих потенциальных учеников из простолюдинов. Наша процедура рассчитана на десять-двадцать человек в неделю, а тут такой поток.

Я нахмурился:

— Полагаете, среди них могут затесаться агенты?

— Почти уверен, — кивнул Крылов. — Академический совет, Гильдия Целителей, Демидовы, князь Терехов — у вас слишком много врагов. И массовый переезд преподавателей — идеальное прикрытие для внедрения шпиона. Один диверсант в академии может натворить бед больше, чем отряд наёмников под нашими стенами.

— Что предлагаете? Усилить проверку?

— Модифицировать под текущую ситуацию, — Григорий Мартынович отрывисто кивнул. — Преподаватели — особая категория. Они будут иметь доступ к ученикам, к учебным материалам, возможно — к вашим исследованиям. Для них нужна углублённая проверка. Час-полтора на человека минимум.

— Справитесь с таким объёмом?

— Придётся привлечь помощников. Митрофан уже неплохо натренирован после прошлых проверок — у него отличная память на детали. Добавлю ещё двух-трёх человек из тех, кого обучал базовым приёмам распознавания лжи. Они займутся рутинной проверкой, а я лично проведу беседы с преподавателями — тут нужен опыт и мой Талант.

— Хорошо. А с теми, кто уже здесь? Помнится, в прошлый раз вы не успели проверить всех прибывших за последний месяц.

— Параллельно продолжу, — заверил Крылов. — Особое внимание — одиночкам без семей и тем, кто слишком активно интересуется оборонными сооружениями, академией или вашим расписанием. Кстати, тот список маркеров риска, что мы составили — бывшие каторжники, люди с несходящимися историями — очень помогает.

— Главное, действуйте деликатно, — напомнил я. — Эти преподаватели рискуют карьерой и безопасностью, переезжая к нам. Не хочу, чтобы они чувствовали себя под подозрением с первого дня.

— Разумеется. Подам как расширенную процедуру регистрации для преподавательского состава — мол, для оформления жалования и доступа к учебной позиции нужны дополнительные данные. Заодно проверю их академические документы — поддельный диплом выявить несложно, если знаешь, на что смотреть.

Я хмыкнул:

— Не перестарайтесь, а то на следующий же день получим сюрприз…

Я театрально взмахнул рукой, изображая пафосного журналиста:

— «Тирания в Угрюме! Маркграф Платонов устроил допросы с пристрастием честным преподавателям! Людей часами мурыжат и унижают, заставляя доказывать свою благонадёжность!» И дальше три страницы рассуждений о том, как я превращаю острог в тюрьму.

— Здоровая бдительность — не паранойя, — возразил Крылов. — Но я понимаю вашу озабоченность. Буду действовать максимально деликатно. Никаких допросов — только дружеские беседы за чаем. Если человек чист, он даже не поймёт, что его проверяли.

— Правильный подход, — кивнул я. — Наши враги и так ищут любой повод для критики. Не будем давать им дополнительные козыри.

Когда подошла очередь внедорожника с прицепом, из кабины вышел невысокий худощавый мужчина лет шестидесяти. Седые волосы были собраны в небрежный хвост, борода — неровно подстрижена, словно он делал это сам, без зеркала. Одет он был в потёртый дорожный плащ, из-под которого виднелся потёртый дорожный костюм. Но глаза — живые, острые, с искорками любопытства — выдавали незаурядный ум.

— Виктор Сазанов, Магистр артефакторики, — представился он, протягивая мне руку. — А вы, полагаю, маркграф Платонов? Наконец-то встретились лично.

Я пожал протянутую руку, чувствуя мозоли от долгой работы с инструментами:

— Рад знакомству, Виктор. Признаться, не ожидал вас увидеть столь быстро.

Сазанов хмыкнул:

— А чего тянуть? Решение принято, мосты сожжены. К тому же, — он понизил голос, — ещё трое коллег следуют за мной. Вон те два автомобиля. Решили, что безопаснее ехать группой.

Первыми из внедорожника выбрались двое молодых людей — подмастерья лет двадцати пяти, нагруженные сумками и свёртками.

— А это мои ученики, — пояснил Сазанов. — Евгений и Пётр. Талантливые ребята, но в Смоленской академии им светила только должность лаборантов — не того сословия.

Я вспомнил нашу заочную связь:

— Виктор, если не ошибаюсь, именно вы приобрели облигации Угрюма на пять тысяч рублей во время первого размещения?

Старик расплылся в улыбке:

— Точно! Знаете, тогда все крутили пальцем у виска — Сазанов совсем спятил, деньги в какую-то деревню вкладывает. А я прочитал ваш эмиссионный проспект и подумал: парень либо гений, либо безумец. В любом случае — интересно!

— И что склонило чашу весов? — поинтересовался я, пропуская его через ворота.

— Честно? Интуиция. Тридцать лет в академической системе научили чувствовать, где настоящее дело, а где пустышка. В вашем меморандуме была… энергия, что ли. Не бравада, а спокойная уверенность человека, который знает, что делает. Вдобавок ваша репутация уже тогда гремела. Человек, превративший умирающую деревню в процветающее поселение за несколько месяцев — это впечатляет. А когда прочитал про планы развития острога… Подумал: если хоть половина получится — это будет прорыв. Решил рискнуть!

Мы шли по главной улице, и Сазанов с любопытством озирался по сторонам:

— А ведь действительно растёт ваше поселение. Когда я последний раз данные смотрел, у вас тут триста человек было, а сейчас?

— Почти шестьсот, — ответил я.

— И Академический совет это бесит до зубовного скрежета, — усмехнулся магистр. — Знаете, почему я порвал с ними? Не только из-за денег или несправедливости. Просто устал от застоя. Тридцать лет преподаю, и тридцать лет учебная программа не менялась! Я предлагал новые методики, разработал улучшенную систему создания накопителей — всё отвергли. Традиции, видите ли, нарушаю.

Мы подошли к мастерской артефакторов. Я открыл дверь:

— Максим, у нас гость!

Арсеньев вышел из-за верстака, вытирая руки о фартук. Увидев моего спутника, он замер с открытым ртом.

— Это же… Вы же… Магистр Сазанов? Тот самый? Автор «Основ прикладной артефакторики»?

Старик довольно хмыкнул:

— Он самый. А вы, молодой человек?

— Максим Арсеньев, главный артефактор Угрюма, — выпалил тот, всё ещё не веря своим глазам. — Я учился по вашим учебникам! Ваша теория о резонансных контурах в многослойных артефактах — это же революция!

— Революция, которую Академический совет отказался признавать десять лет, — проворчал Сазанов, но было видно, что восхищение младшего коллеги ему льстит. — Покажете мастерскую?

Максим засуетился, демонстрируя оборудование. Сазанов осматривал всё с видом знатока, иногда одобрительно кивая, иногда хмурясь:

— Печь для закалки устаревшей конструкции, но модифицирована грамотно. А это что? — он указал на странную конструкцию в углу.

— Экспериментальная установка для обработки Сумеречной стали, — с гордостью ответил Арсеньев. — Моя разработка. Позволяет создавать композитные сплавы с обычными металлами.

Сазанов присвистнул:

— Любопытно! И какова стабильность связей?

Началась оживлённая техническая дискуссия, из которой я понял примерно каждое третье слово. Старый магистр держался чуть покровительственно, но без высокомерия — просто привык, что его знания и опыт уважают. Максим же сиял как начищенный самовар, засыпая Сазанова вопросами.

— Я помогу вам устроиться, магистр, — предложил Арсеньев. — У нас есть свободный дом недалеко от мастерской.

— Благодарю, коллега, — кивнул Сазанов. — Прохор Игнатьевич, нам бы ещё обсудить условия работы…

— Вечером за ужином всё обговорим, — пообещал я. — А пока устраивайтесь. Максим, окажи магистру и его ученикам всё необходимое содействие.

Оставив артефакторов наслаждаться профессиональным общением, я направился к зданию академии. У входа толпилось человек двадцать — новые ученики с родителями. Среди них выделялся крупный мужчина в потёртом, но аккуратно вычищенном костюме старого покроя. Рядом с ним стоял юноша лет шестнадцати в простой дорожной одежде.

— Маркграф Платонов? — мужчина остановился в двух шагах. — Боярин Воскобойников из-под Казани.

Точно, вчера он публично заявил в Пульсе, что везёт сына учиться в Угрюм, чем вызвал настоящую бурю обсуждений.

— А, так это вы! — я протянул руку. — Рад знакомству, боярин.

— Взаимно!

Рукопожатие было сильным, мозолистым — руки человека, который не чурается физического труда.

— Спасибо, что принимаете моего оболтуса. Андрей, поклонись маркграфу!

Юноша неловко поклонился, явно смущаясь.

— Пап, ну что ты…

— Что «пап»? — рыкнул боярин. — Ты здесь учиться будешь, а не баклуши бить! Маркграф, буду признателен, если ваши люди присмотрят за ним. Способный парень, но после того, как нам пришлось забрать его из Казанской академии… — он махнул рукой. — Думал, дома научу его делу, но талант без образования — что меч без закалки.

Я улыбнулся:

— Профессор Карпов быстро приведёт его в чувство. У нас тут дисциплина военная.

— То-то и оно! — обрадовался Воскобойников. — В Казани мы попытались его устроить, заняли денег у ростовщиков, но после первого же семестра поняли — не потянем. Пятьсот рублей в год! Да у меня весь доход с поместья — триста, и то в хороший год. Пришлось забрать парня домой, а он уже вкус почувствовал — ни в какую не хочет к земле возвращаться.

Юноша покраснел, опустив голову.

— Пап, я же говорил, что буду сам зарабатывать…

— Чем, балбес? Фокусами на ярмарках? — боярин покачал головой. — Без образования тебя никто в приличное место не возьмёт, а с твоим характером ты и недели не продержишься в подмастерьях у какого-нибудь ремесленника.

— Андрей будет жить в общежитии со всеми, — сказал я. — Никаких привилегий по происхождению. И придётся отрабатывать часть обучения трудом — помогать в мастерских алхимикам и артефакторам. Готовы к этому?

— Готов, — твёрдо ответил юноша, впервые подняв взгляд. — Я не боюсь работы, маркграф. Просто… просто хочу стать настоящим магом, а не деревенским фокусником.

В его глазах мелькнуло что-то — не обида, а скорее решимость доказать, что он чего-то стоит. Хороший знак.

Эти три дня слились в непрерывный марафон подготовки к дебатам и организационных хлопот.

Первые сутки начались с совещания в моём кабинете. За длинным столом собрались все ключевые люди Угрюма — Борис с отчётом о размещении охраны для новоприбывших, Крылов с планами усиления безопасности академии, профессор Карпов с расчётами по учебным аудиториям, Зарецкий с потребностями алхимической лаборатории, Арсеньев с предложениями по расширению артефакторской мастерской. Главной проблемой оказалось жильё — преподаватели с семьями требовали срочного размещения, а свободных домов в остроге оставалось всего семь. Решили временно уплотнить общежития и ускорить строительство нового квартала.

После полудня пришло сообщение от Старицкого с внутренними документами Академического совета. Я запер дверь кабинета и углубился в изучение материалов. Список из сорока трёх вопросов для дебатов оказался настоящим минным полем — каждый второй содержал подвох или провокацию. «Как вы объясните родителям безопасность обучения в остроге, который регулярно подвергается атакам Бездушных?» или «Готовы ли вы взять личную ответственность за каждого погибшего или искалеченного ученика?» Внутренние финансовые отчёты показывали масштабы коррупции — только за прошлый год Совет получил более трёх миллионов рублей от продажи лицензий и сборов, из которых на развитие образования потратили меньше десяти процентов.

Вечером состоялась первая тренировка с Надеждой Кронгельм. Бывшая преподавательница риторики оказалась ценным спарринг-партнёром. Два часа мы оттачивали формулировки, искали уязвимые места в аргументации противника.

— Маркграф, ваша логика безупречна, но Белинский будет бить по эмоциям, — предупредила она. — Он мастер манипуляций. Когда он заговорит о бедных студентах, которые пострадают от некачественного образования, не отвечайте только цифрами. Покажите конкретные лица — вот Зарецкий, талантливый алхимик, которого система отвергла. Вот сын боярина Воскобойникова, которому не по карману академия.

— Хороший совет, — согласился я. — А как он будет атаковать мою репутацию?

— Начнёт с дуэлей. Скажет, что человек, убивший двоих, не может учить милосердию. Вам нужна не оправдательная, а наступательная позиция. Да, я убивал — тех, кто эксплуатировал беззащитных. И буду защищать своих учеников так же решительно.

К концу тренировки мы проработали ответы на самые каверзные вопросы. Кронгельм оказалась отличным тактиком — её опыт академических дискуссий был бесценен.

Второй день начался рано — в семь утра мы записывали видеообращение в актовом зале академии. Девятнадцать преподавателей, перешедших в Угрюм, выстроились за моей спиной. Сазанов с его научным авторитетом, магистр Аронов из Рязани, старшие преподаватели из Твери — впечатляющая демонстрация поддержки. Важно было найти баланс между уверенностью и скромностью, между критикой Совета и конструктивными предложениями.

В полдень позвонил Коршунов с тревожными новостями. Его агенты перехватили информацию о попытке Академического совета подкупить кого-то из перебежчиков. Предлагали огромные деньги — до пятидесяти тысяч рублей — за публичное отречение и признание, что я якобы принуждал преподавателей к переходу. Пришлось срочно собирать новоприбывших и предупреждать об опасности, заодно выясняя, к кому могли обратиться с таким предложением.

После обеда ко мне явились боярин Кологривов и боярыня Селезнёва — те самые местные дворяне, которые раньше колебались. Неделя размышлений привела их к решению присоединиться к моим землям. Оформили документы, обсудили детали интеграции их земель в структуру Марки.

Третий день принёс неожиданные проблемы. Утром Крылов доложил о результатах фильтрации новоприбывших. Среди преподавателей обнаружился подозрительный тип — некий магистр Савельев, якобы из Смоленска. Документы в порядке, история правдоподобная, но Григорий Мартынович уловил нестыковки в деталях. После дополнительной проверки выяснилось — журналист из «Владимирских ведомостей», пытавшийся проникнуть в Угрюм под прикрытием для разоблачительной статьи. Пришлось выдворить его с позором, попутно конфисковав записи.

Днём я провёл занятие с Егором и группой младших учеников. Использовал их простые, наивные вопросы для отработки доступных объяснений сложных концепций. «А почему нельзя сразу всех научить магии?» или «Если Академический совет такой плохой, почему его не закроют?» Детская непосредственность помогала находить простые слова для сложных идей — навык, критически важный для публичных дебатов.

Вечером третьего дня, когда я заканчивал просмотр очередных правок к тезисам для дебатов, раздался звонок на мой личный магофон. Незнакомый номер, но что-то заставило меня ответить.

— Маркграф Платонов? — произнёс мужской голос с отчётливым восточным акцентом. — У нас есть кое-что, принадлежащее вам.

На экран магофона пришла фотография. Святослав, мой двоюродный брат, сидел связанный на стуле, рот заткнут кляпом, лицо в кровоподтёках. За его спиной стояли двое мужчин в масках.

Я почувствовал, как кровь отхлынула от лица, а в груди поднялась волна обжигающей ярости.