Источник судеб

Держа наготове меч, Конан осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Обезьяна лежала на спине, оскалив огромные клыки — в ее груди зияла рана с опаленными краями. Рыжая шерсть все еще дымилась.

— Капитан! — Бандерос стоял рядом, протягивая ему жезл с желтым кристаллом. — Ну и штуку ты откопал, бьет, что твоя молния. Смотри!

Он направил кристалл на стену и сжал рукоятку. Яркая искра вылетела из вспыхнувшего желтым сиянием камня и оставила на переборке черное пятно.

— Случайно понял, как она работает, — довольно захохотал желтозубый, — чуть гранда нашего не подпалил…

Конан успел сбить зингарца с ног за миг до того, как над их головами просвистел металлический шар. В дверях рубка показалась еще одна обезьяна.

— А, гадина! — Бандерос вскочил на ноги, держа жезл в вытянутой руке. — Давай, капитан, покажем ей врата преисподней!

Две цепочки желтых искр ударили в грудь монстра. Тот взвыл и повалился вперед. А из люка уже лезла новая обезьяна, как две капли воды похожая на предыдущую. Она тоже упала, пропуская третье чудовище…

— Отходим! — крикнул варвар.

Жезл Бандероса выплюнул последнюю искру, камень на его конце угас и больше не загорался. Конан успел свалить еще двух монстров, прежде чем мужчины достигли шахты и принялись карабкаться вверх по металлическим скобам. Только оказавшись на верхней палубе железного корабля и захлопнув люк, они позволили себе немного отдышаться.

— Не понимаю, — сказал Бандерос, — что случилось с этой палкой?

Он щелкнул ногтем по желтому камню, и тот с тихим звоном рассыпался в пыль.

— Видно, сила его ограничена, — заключил Конан, — хорошо, что ты прихватил с десяток про запас.

На корме их ожидали Сантидио и Ваная. Девушка ойкнула, увидев изрезанное осколками, обожженное лицо варвара. Она потянулась было к нему своими ладошками, приговаривая: «Я могу, я умею, не хочу, чтобы тебе было больно…», но Конан нетерпеливо отмахнулся, приказав всем немедленно спускаться в шлюпку.

— Эти твари могут вылезти наверх, — сказал он, налегая на весла, — тогда наша лодка станет отличной корзиной для игры в мяч.

— Корабль ожил, — откликнулась Ваная, — я чувствую, как там пробудилась злая сила.

Однако никто так и не появился на спине железного «кита», они беспрепятственно скользнули вдоль неподвижных весел и понеслись к «Дочери морей». Конану, сидевшему лицом к удаляющемуся железному кораблю, почудилось, что серебристо-белый корпус судна сияет ярче, чем прежде, но он счел это простой игрой света.

Поднявшись на борт диеры, Конан в сопровождении Бандероса, Сантидио и Ванаи взошел на капитанский мостик. Команда толпилась на палубе, стараясь прочесть в глазах капитана свой приговор.

— Я не стану вас обманывать, — сказал киммериец, — мы не сможем укрыться под защитой железных стен этого корабля: уж лучше познакомиться с морским царем, чем с его обитателями. Тайфун загнал нас в ловушку, он может обрушиться на «Дочь морей» в любой момент, а посему — молитесь своим богам, и пусть каждый позаботится о своем спасении.

Горестные вопли и проклятия были ему ответом.

— Это ты заманил нас сюда, паршивый пес! — выкрикнул матрос, считавший дельфинов потомками пиратов. — Принесем его в жертву морским богам, братья, может быть, они смилостивятся над нами!

Размахивая ятаганом, он бросился к мостику, с десяток сорвиголов последовали за ним. Бандерос разрядил арбалет, моряк рухнул под ноги бегущих, которые отхлынули назад, сбивая друг друга.

— Чем попусту махать саблями, отправляйтесь лучше в трюм, — посоветовал Конан приунывшим бандитам, — сундук с казной и наиболее ценный груз обвязан пробковым деревом. Пусть каждый возьмет по куску, и тогда, может быть, встреча с морским царем не будет столь уж неизбежной.

Шумя и толкаясь, головорезы кинулись к люкам, словно утопающие за соломинку хватаясь за призрачную надежду.

— Все равно всем не хватит, — проворчал Бандерос, — да и кого спасала какая-то пробка? Лучше б молились…

— Смотрите! — воскликнула вдруг Ваная, указывая за спины мужчин.

Конан, Сантидио и Бандерос разом обернулись. Весла железного корабля взлетели вверх и снова опустились, вспенив воду. Серебристо-белый корпус задрожал, и судно двинулось вперед, стремительно набирая ход.

— Идет прямо на нас! — воскликнул Сантидио.

— К веслам, собаки! — заорал Бандерос в жестяной раструб. Он перепрыгнул через перила носовой каюты и принялся судорожно крутить рукоять кабестана, выбирая якорь. Его команды никто не слышал: люди отчаянно дрались в трюме за куски пробкового дерева. Только рыжая шевелюра Отгара мелькнула на юте, да катался по палубе, воя от страха, бывший корда веки и сутенер…

— Все равно не успеть, — помертвевшим голосом сказал Сантидио, — смотрите, что творится за кормой.

Конан увидел стремительно приближающуюся черную стену тайфуна: словно дождавшись, когда оживет железный корабль, смертельный вихрь надвигался теперь с той же скоростью, что и сверкающее металлическим корпусом судно, блеск которого становился все ярче и вскоре превратился в серебристое сияние, пронизанное кипением желтых искр. И все же киммерийцу показалось, что сквозь эти сполохи, сквозь толстое стекло лобового окна он разглядел лица мертвых хозяев несущегося на них исполина…

Сантидио рыдал у него на плече.

— Прости, — с трудом выговорил он сквозь душившие его слезы, — это я виноват… Проклятое любопытство: я повернул какие-то ручки там, в рубке, и оживил демонов преисподней…

— Нет, — отвечал Конан, одной рукой обнимая его за плечи, другой прижимая к себе Ванаю, — они живут на земле, в железном замке возле острова Фалль, куда, подозреваю, мы так и не доберемся… Это фоморы…

Серебристое сияние, бегущее впереди огромного корабля и черная стена урагана сошлись над «Дочерью морей». Раздался оглушительный треск и наступила тьма.

Сначала тьма была вездесущей, потом что-то родилось в ней, и он узрел гигантское кольцо, объемлющее Мир, и кольцо это пульсировало, то сжимаясь, то разжимаясь. Он понял, что оно живое: это был исполинский змей, проглотивший собственный хвост. Внутри кольца вспыхивали и гасли мириады искр, к которым он несся с умопомрачительной скоростью.

С полным равнодушием он помыслил, что его вот-вот поглотит бездна, но под ним вдруг оказалась необъятная равнина, испещренная впадинами и холмами. Он проносился над ней, и чем дольше длился полет, тем более отчетливо он понимал, что летит над огромным ликом: то, что он принимал за горы, были уста, равнины — щеки, огромный утес оказался носом гиганта, а чистые голубые моря — очами. И понял летящий, что сам он — лишь дыхание неведомого светлого бога…

Потом лик стал удаляться и превратился в яркую звезду, сияющую на вершине огромного древа, чьи ветви пронзали мрак мироздания, корни терялись в его глубинах, а ствол был обвит гигантским змеем. Летящий оказался на одной из верхних ветвей, столь обширной, что на ней с легкостью уместились бы все земли, в которых ему довелось побывать. Посреди, словно побег этой огромной ветви, рос куст, пылавший ярким огнем. Дух летящего вошел в этот куст и слился с его горящей холодным пламенем кроной.

А вокруг выступали фигуры, столь странные, что любой смертный, находясь в бренном теле, умер бы от поразивших его — ужаса? тоски? восторга? — кто знает! Ибо нет в человеческом языке слов, чтобы описать Их, и нет среди человеческих чувств такого, что позволило бы вынести Их присутствие. И каждый из Них, не имея очертаний, виделся неким существом, и, будучи бесплотным, непрестанно облекался в телесную оболочку…

«Не может быть противоречий между нами, — провозгласил седоволосый старик в длинном черном одеянии. — Листья Мирового Древа опали и возродились вновь, с тех пор как на Землю приходил прежний Избранник. Мы должны договориться…»

«Он — Созидатель Хаоса!» — прорычало существо, столь немыслимое человеческому разумению, что описание его земными жрецами и поэтами отражало лишь бледную тень того древнего ужаса, средоточием коего оно являлось.

«Он — Несущий Гармонию!» — мелодичным голосом пропела величественная дева, прекрасная, как взмах крыла бабочки, величественная, как заоблачная вершина на рассвете.

«Воитель! Триумфатор!» — рявкнул витязь в тяжелой броне, измятой, обожженной огнем неведомых битв.

«Не ссорьтесь, почтеннейшие, — проворковал некто щуплый, облаченный в полосатый туранский халат, с мутной стекляшкой в единственном глазе, — отдайте его мне…»

И новые голоса, — грозящие, воркующие, шипящие, утробные, величественные и гнусавящие, убеждающие и требующие, — послышались со всех сторон. Сполохи невиданного сияния поглотили фигуры богов, слив их в бешено вращающийся хоровод. Они слились в единую субстанцию, Они извергли дух Избранника из его убежища в пылающей кроне, Они приняли Его…

И тогда тот, кто непрошенным явился сюда сквозь бездны мрака, узрел Его и отдалился от Него, покинув Крону и возвращаясь туда, где, волею Судьбы, ему суждено было вновь обрести свободу.

…Он услышал плеск волн, скрип обшивки, ощутил запах смолы и прикосновение к своему плечу.

— Конан!

Кого зовут этим странным именем? И может ли быть имя у того, кто духом способен возноситься к высшим сферам Мироздания?

— Конан!

Он открыл глаза и увидел бледный свет, отраженный в луже под его ногами. Трюм. Он сидит на чем-то жестком, руки его несвободны. Корабль называется «Дочь морей». Корабль, который должен был разлететься в щепки.

Человека, трясущего его за плечо, звали Сантидио. Его запястья были скованы железной цепью, лицо смутно белело в полумраке. Кажется, он был зингарским дворянином. Они вместе стояли на мостике, когда все поглотила тьма. Но куда, о боги, плыл их корабль?!

— Хвала Митре, ты жив, — радостно воскликнул Сантидио, — мы уже думали, что ты навсегда лишился разума.

— Немудрено, — проворчал кто-то, сидевший справа, — хрипел, метался, чуть с лавки не свалился, богов поминал — Нергала, Изиду, Мардука, Бела-озорника и еще этого… Ормузда. Я о таком и не слыхивал.

— Я их видел, — чуть слышно выговорил очнувшийся.

— Что ты там бормочешь, не разберу, — в голосе человека, которого звали Бандеросом, слышалась тревога. — Да узнаешь ли ты нас, Конан-киммериец? Что-то глаза мне твои не нравятся…

— Ты метался в бреду, боги тебе приснились, — сказал Сантидио.

— Я был в их обители, — негромко откликнулся варвар, — и видел… да, я видел Арэля, там, в пылающих ветвях…

— Кто такой этот Арэль, и за что с ним так жестоко обошлись? — спросил Бандерос.

— Ты видел пикта? — Сантидио придвинулся, усы и бородка казались нарисованными дегтем на его бледном лице. — Но… что это значит?

— Откуда мне знать! — память окончательно вернулась к варвару. — Быть может, Дивиатрикс уже совершил обряд. Неужели ведьма открыла свой глаз… Долго ли я был в беспамятстве? И кто, Нергал его задери, сунул нас в трюм?!

Киммериец поднес к глазам руки, скованные кандалами. Такие же браслеты были на ногах. Трое пленников сидели на лавках нижней палубы, спиной к обшивке, прикованные цепями к железным кольцам, вбитым в шпангоуты судового корпуса. Цепи, скреплявшие ножные кандалы Конана и Бандероса, были пропущены под сидениями.

— Может быть, это видение послано тебе из будущего, — задумчиво произнес дон Эсанди, — там, где ты побывал, время течет совсем по-другому.

— О чем, ради всех потаскух, вы болтаете?! — не выдержал Бандерос. — Мало того, что проклятый ван лишил меня свежего воздуха, я должен еще и терпеть компанию двух сумасшедших!

Варвар рванулся к бандиту, но цепь, державшая его, оказалась слишком короткой.

— Потише, капитан, — ощерился желтозубый. — Отгар знал, какого пса следует держать на коротком поводке! И не думай, что я тебя подставил, оковы на моих руках — лучшее тому доказательство. Ты был прав, этот ван оказался ублюдком. Когда освободимся, можешь набить мне морду.

— Как все произошло? — спросил Конан, подавив гнев. Он не слишком винил Бандероса: своим усердием рыжий ванир сумел усыпить подозрения самого капитана.

— Когда железный корабль двинулся на нас, — принялся рассказывать Бандерос, — я бросился к якорю. Все были внизу, только Отгар побежал к рулям. Но он успел заскочить в кормовую каюту, прежде чем эта штука в нас врезалась…

— Ты хочешь сказать, что железный корабль протаранил «Дочь морей»? Как же диера осталась цела после такого удара?

— Не знаю. Впереди корабля бежало какое-то сияние, и как только оно нас накрыло, я свалился замертво. Видел какие-то странные спирали и мерзкие рожи, потом пришел в себя. Вокруг был туман, на палубе полно людей, а на мостике хозяйничали Отгар и еще пяток головорезов. Думаю, они сговорились с ваном заранее и только ждали удобного случая, чтобы захватить «Дочь морей». Притащили вас с Сантидио, сковали цепями и уложили рядком возле борта. И меня туда же: очнуться-то я очнулся, только ни рукой, ни ногой двинуть не мог…

— Мы трое были сверху, и только мы потеряли сознание, — вставил дон Эсанди, — остальные, как я понял, слышали удар, а когда выбрались на палубу, судно уже оказалось в этом странном тумане. И никакого шторма.

— Так вот, — продолжил Бандерос, — Отгар сказал команде, что мы трое специально заманили всех в ловушку, намереваясь поживиться добычей на корабле демонов, и показал людям жезлы. Потом скромно так добавил, что он, якобы, спас «Дочь морей» при помощи своей ванирской магии. По мне, так он похож на мага не больше, чем последняя портовая шлюха на девственницу. Но — кто победил, тот и прав. Увидев своего капитана в оковах и без признаков жизни, головорезы все как один прокричали здравницу Отгару и признали его вожаком.

— Подонки, — рыкнул варвар.

— Сам же просил собрать самых отпетых негодяев, — осклабился бандит, — только я и остался тебе верен, да и то потому, что поклялся своими яйцами, а это единственное мое достояние. Слушай дальше. Чтобы выказать преданность новому капитану, кто-то предложил спустить старого, то бишь тебя, киммериец, за борт. И нас с доном Эсанди за компанию. Но Отгар сказал, что нашел в твоей каюте какую-то карту и знает, куда идти, а на берегу заставит нас указать место, где зарыты сокровища. Поэтому велел оттащить всех троих в трюм и приковать. Дон Эсанди вскоре очухался, и вот уже второй день мы вдвоем наслаждаемся твоими стонами.

— Я опасался за твою жизнь, — сказал Сантидио, — даже повесил тебе на шею медальон Дестандази, но это не помогло.

— Так ван обнаружил чертеж Да Дерга? — нетерпеливо спросил киммериец.

— Да, и решил, что в том месте, где брегон обозначил заброшенное капище, спрятан клад, который «Дочь морей» зачем-то должна отвезти на таинственный остров, не обозначенный больше ни на одной морской карте.

— Ванир прав в одном, — проворчал Конан, — для фаллийцев Арэль, действительно, сущий клад. Если мы не опоздали.

— Значит, сокровищ на берегу нет? — разочарованно спросил Бандерос. — И зачем каким-то фаллийцам нужен какой-то пикт, если, как тебе привиделось, его сожгли или собираются сжечь?

— «Умножающий познания уменьшает желания», — говаривал один мудрец с суповой приправой на лысине, — усмехнулся варвар, — а ты, кажется, больше всего дорожишь своими мужскими достоинствами. Но сам помысли, стал бы я нанимать семь десятков головорезов только для того, чтобы отобрать сундук золота у каких-то пиктов? Нет, преданный мой яйценосец, я хотел, чтобы эти парни поразмялись с более достойным противником.

Он не стал уточнять, что это за противник. На корабле фоморов варвар ясно понял, какая судьба уготовлена его людям, попади они на остров Фалль и сразись с обитателями Железного Замка. Что бы ни говорил Да Дерг, у зингарцев в этом случае не было ни малейшей надежды когда-нибудь еще раз увидеть родные берега.

— А что стало с твоей невольницей? — спросил он дона Эсанди.

— Она досталась победителю, как водится, — ответил тот дрогнувшим голосом и отвернулся.

— Победителю! — фыркнул Бандерос. — Сколько раз я сидел на цепи, но никогда не называл своих тюремщиков победителями. Эй, Сантидио, что ты распустил нюни, словно девственница, проданная в публичный дом, вспомни — с нами сам Конан-варвар, который когда-то спас Кордаву от каменных исполинов! Да этот Отгар — просто плевок под ногами…

— Ты низкий льстец, — прервал его Конан, — я все равно начищу твою рожу за то, что ты нарушил запрет и приволок с собой ванира. Кстати, что он сейчас делает?

— Пробоину в носовой части залатали, воду вычерпали, — сказал Сантидио, — теперь Отгар ведет «Дочь морей» к берегу. Туман все еще держится, но ванахеймец сообразил, что стрелка прибора в капитанской каюте указывает на север и взял курс восток.

— Он неплохо знает пиктское побережье и уверен, что сможет определиться, как только покажутся скалы, — добавил Бандерос, — потом пойдет вдоль берега туда, где, как он думает, спрятаны сокровища.

— Все-то вам известно, — удивился киммериец, — хотелось бы знать — откуда?

— Нам помогает цепь дона Эсанди, — торжественно объявил желтозубый.

— Не темни!

— Все очень просто: два раза сверху приносят баланду и ставят вон у той переборки. Я немало порассказывал в свое время о недюжинной силе капитана Бастана, поэтому тебя посадили на короткую цепь, и никто не осмеливается подходить сюда близко. А дона Эсанди снабдили длинным поводком, чтобы он мог добраться до мисок.

— И что же?

— А то, что здесь когда-то тоже была гребная палуба, а возле переборки сидел гортатор, который повторял команды капитана, приставив ухо к жестяной трубке. Когда нижний ряд весельных отверстий законопатили, трубку снять забыли. Так что, если постараться, можно услышать, многое из того, что говорится на капитанском мостике.

В это время в борт судна что-то ударило, еще и еще. Наверху раздался топот множества ног, потом — плеск весел. «Дочь морей» ускорила ход.

— Кажется, с кем-то встретились, — сказал Бандерос, прислушиваясь к ударам, — сдается мне, что борт с нашей стороны утыкан стрелами. Давай, Сантидио, воспользуйся трубкой.

Дон Эсанди поднялся и заковылял к переборке, гремя кандалами и волоча за собой длинную цепь. Приложив ухо к жестяному раструбу, некоторое время слушал.

— Не понимаю, — сказал он, наконец, — Отгар приказал гребцам сушить весла. Что-то кричит по-ванахеймски… Я не очень понимаю этот язык. Кажется, предлагает нападающим переговоры. Щит… Приказывает показать щит внутренней стороной…

— Так поступают ваниры, когда хотят, чтобы поверили в их мирные намерения, — сказал Конан. — Видимо, наш ван столкнулся с сородичами, раз заговорил на родном языке. А ну-ка глянем…

Слева от киммерийца было весельное отверстие, забитое деревянным щитком и наглухо законопаченное. Варвар сложил пальцы огромных кулаков и, словно молотом, треснул по щитку. Заглушка выскочила — пахнуло морем и гарью: очевидно, нападавшие стреляли подожженными стрелами, которые уже залили водой с верхней палубы.

Конан приник к отверстию. В плотных клубах тумана попутно диере скользила черная тень. Приглядевшись, варвар распознал ванирский дракар — низкое беспалубное судно с высоко загнутым носом, увенчанным головой с оскаленной пастью. Борта прикрывали круглые, окованные железом щиты, парус едва полнился слабым ветром.

— Без весел подошли, — пробормотал киммериец, — наши олухи и проспали. А ваны в тумане издали любой корабль чуют. Но они, кажется, готовы к переговорам: вон тот бородач на корме показывает перевернутый щит. Они приближаются…

Суда сошлись на расстояние полета стрелы, все так же идя параллельным курсом. Кормчий дракара крикнул несколько слов по-ванахеймски.

— Что он говорит? — спросил Бандерос, который не мог встать со своей лавки, но слышал голос снаружи.

— Спрашивает, кому принадлежит наш корабль, — сказал киммериец, понимавший язык ванов. — Но я не слышу, что ответил Отгар.

— Похоже, назвался хозяином, — сообщил Сантидио, — Экотгарстир холтингар тавидир хорна, так, кажется.

— Я, Отгар, сын Холтинга Рогатого, сделал, — перевел Конан. — Утверждает, что построил «Дочь морей», это для вана высшая похвальба. Ублюдок… Ах ты, дерьмо Нергалье!

Последнее относилось к ответному крику кормчего. Разобрав его слова, варвар яростно сжал кулаки.

— Это Фингаст! Второй раз он восстает из мертвых?

— Ты его знаешь? — не понял слов киммерийца Бандерос.

— Еще бы! Я проткнул его некогда в усадьбе Рагнаради, а потом отрезал голову в Турне…

— Э, да ты опять бредишь!

— Ты прав, — Конан сообразил, что его речь действительно может показаться странной кому угодно, — я только собираюсь отрезать ему голову. Но, похоже, Фингаст и Отгар знакомы. Подозреваю, они когда-то вместе обделывали свои грязные делишки. Так и есть, корабли сходятся.

На дракаре опустили весла, он стал быстро приближаться. Когда расстояние сократилось до двадцати локтей, варвар смог разглядеть изуродованное шрамом лицо Фингаста. Ванир стоял на корме подбоченясь, голову его прикрывал рогатый шлем, грудь — кожаные латы, голени — медные поножи. Рядом маячили два воина, готовые заслонить предводителя щитами от коварного выстрела.

— Не очень-то он доверяет своему знакомцу, — сказал Конан, — собирается подняться на борт диеры, но требует заложников.

— Отгар согласен, — откликнулся Сантидио, — предлагает… «филь», пять своих помощников и… о боги!

— Ну что еще? — нетерпеливо спросил варвар.

— «Сакалиба», наложницу…

Дон Эсанди яростно рванул цепь — тщетно.

— Успокойся, ничего плохого с Ванаей не случится, — стараясь придать своим словам побольше уверенности, сказал киммериец. — Отгар хочет о чем-то договориться с Фантастом.

Сам он не был так уж уверен, что все кончится миром: о коварстве ваниров сложились поговорки на многих языках Запада. Тем временем дракар подошел вплотную к диере, прикрывавшие его борта щиты оказались на уровне законопаченных весельных отверстий нижнего ряда. Один из них закрыл дыру, проделанную Конаном, лишив киммерийца возможности наблюдать за происходящим снаружи. Слышны были только неясные голоса, топот ног по палубе, скрип трущихся бортов.

— Что на мостике? — спросил Конан.

— Ваниры обменялись приветствиями и отправились в капитанскую каюту, — ответил Сантидио, — там тоже есть раструб, но, как ты знаешь, он прикрыт специальной заслонкой. Больше мы ничего не услышим.

— И не увидим, — добавил Бандерос, — если только не выберемся наверх.

Мысль была здравой, хоть и трудноосуществимой. Однако Конан не стал долго раздумывать: он ухватился за кольцо, державшее цепь, и потянул его на себя. Кольцо крепилось к железному гвоздю с петлей на конце, глубоко вбитому в деревянный шпангоут. Киммериец подумал, что если шпангоут пробит насквозь, и конец гвоздя загнут, ему придется выломать кусок обшивки. На его удачу железный стержень медленно пополз наружу, и вскоре Конан вырвал его и отшвырнул в сторону. Теперь он мог встать и даже продвинуться до конца лавки, но пропущенная под дубовое сидение цепь ножных кандалов не пускала дальше. Варвар попытался переломить сидение ударами кулаков, однако оно оказалось на удивление крепким.

— Послушай, если так уж хочешь размять ноги, возьми вот это, — Бандерос протянул Конану маленькую пилку, извлеченную их-за голенища сапога, — и, во имя Паблиты, которую я имел всего за час до того, как бес попутал меня оставить прекрасную Кордаву, не греми ты так — неровен час, кто-нибудь поинтересуется, чем мы тут заняты.

Он кивнул на потолок трюма, в котором были прорезаны небольшие вентиляционные отверстия. Пока Конан орудовал пилкой, прикидывая, сколько времени понадобится, чтобы освободиться от ножных оков, а желтозубый зингарец бубнил что-то насчет запертого люка, отсутствия оружия и численного превосходства противника, сверху снова послышался топот и скрип уключин. Ванирский дракар отвалил в сторону, «Дочь морей» двинулась вперед, подгоняемая ударами весел. Оставив свое занятие, варвар выглянул в отверстие — борт дракара темнел на расстоянии броска копья, постепенно отдаляясь и исчезая в тумане.

И вдруг туман исчез, словно его ножом отрезало. Лучи заходящего солнца покрыли море кровавыми бликами, высокий нос ванирского судна разрезал красные перья волн, круглые щиты на его бортах сверкали железными полосами, красно-белый парус выгнулся под крепчающим ветром. Мимо диеры проплыла скала, окруженная пеной, на ее уступах светлели тела птиц, неподвижные, как куски соли. Плеск весел смолк за правым бортом — «Дочь морей» заворачивала к югу. Вдали показались узкая белая полоса прибоя и темные обрывы над ней, увенчанные зубьями редких деревьев.

— Идем вдоль берега, — сказал Конан и снова принялся орудовать пилкой.

Оковы оказались на удивление крепкими, а зубья пилки слишком мелкими. Конан несколько раз пытался разорвать звенья цепи, но слабость после недавнего беспамятства все еще давала о себе знать. Варвар успел помянуть всех темных богов и посулить Бандеросу встречу с каждым из них на Серых Равнинах, на что желтозубый философски заметил, что до смерти еще дожить надо, а инструмент хаять нечего, инструмент хороший.

— Не одну цепь им перепилил, — сказал он, — потихоньку-полегоньку, в тюрьме спешить некуда.

— Зато у нас времени, кажется, в обрез, — сердито ответил Конана.

Он справился, наконец, с ножными кандалами и смог встать с лавки. Выдернуть кольца, державшие цепи Бандероса и Сантидио, оказалось делом недолгим. Правда, желтозубый все равно не мог покинуть свое сидение: его ножные оковы тоже были пропущены под дубовой доской. Киммериец отдал ему пилку, взобрался по деревянным сходням и попробовал открыть верхний люк. Люк, как и предупреждал Бандерос, оказался запертым снаружи.

— Когда приносят еду? — спросил Конан.

— Утром и на закате, — ответил Сантидио.

— Надеюсь, нас не забудут сегодня покормить.

Конан снова выглянул в отверстие. Солнце уже село, исчезли огненные блики, море из лазоревого стало темно-синим, в небе загорались первые звезды. Высокий берег темнел теперь всего в полете стрелы от борта диеры, отделенный от корабля бурунами и брызгами разбивающихся о камни волн. Вдруг открылась узкая горловина залива, и киммериец увидел скользнувший туда красно-белый парус: дракар стремительно мчался в проход между скалами, взмахивая, точно крыльями, рядами длинных весел. «Дочь морей» прошла мимо горловины, плавно забирая к утесу, высившемуся справа от входа в бухту. На его вершине что-то темнело. Поначалу киммерийцу показалось, что это покосившееся дерево, но, приглядевшись, он понял, что видит огромного трехглавого идола, простирающего к небесам кривые руки с вершины скалы. Гребцы по левому борту затабанили весла, диера повернула носом к берегу, потом раздался лязг кабестанов, звонкий плеск упавших в воду якорей — судно застыло, легко покачиваясь на волнах.

— Кром! — варвар отпрянул от весельного отверстия. — Капище Треглава! Дракар вошел в залив, а Отгар, похоже, собирается высадиться за утесом и обойти пиктские укрепления с тыла.

Топот ног по верхней палубе, лязг оружия, скрип канатов, опускавших шлюпки, подтвердили его догадку.

— Неужели ванир действительно рассчитывает найти там сокровища? — подал голос Сантидио.

— Кто его знает! Но если Арэль уже на жертвенном ложе, он снова может попасть в плен, и тогда все пойдет по второму кругу. А это значит, он не станет Амруном детей Богини Банну, в Аквилонии два Конана примутся оспаривать друг у друга трон или случится что-то еще более страшное…

— Не понимаю тебя, — растерянно сказал дон Эсанди.

— Я сам многого не понимаю. Знаю только, что мы должны выбраться отсюда и помешать ванирам проникнуть в святилище под скалой. Сделаем так: я сяду на свое место, а ты позови караульного, скажи, что капитан умирает и ему нужен глоток вина. Дальше — моя забота.

Варвар уселся на лавку, слегка воткнув гвозди с железными кольцами в их прежние гнезда, чтобы не вызвать подозрений стражника. Сантидио поднялся к верхнему люку и принялся колотить в него наручниками. Через некоторое время в отверстии на потолке трюма показалось усатое лицо и грубый голос осведомился, какого морского беса пленники подняли шум. Дон Эсанди попросил вина для умирающего и услышал пожелание сдохнуть вместе с проклятым Бастаном.

— Никак это Кассий по прозвищу Вонючка! — крикнул со своего места Бандерос. — Что ж ты не отправился со всеми за сокровищами?

— Не называй меня Вонючкой! — взвизгнул усатый. — Капитан Отгар обещал все разделить по-справедливости, когда перебьет пиктов и вернется.

— Когда он вернется и узнает, что Бастан умер, ванир отрежет тебе голову, — пообещал желтозубый, — разве ты не слышал, что только Бастану известно, где зарыт клад?

Головорез немного подумал, подкрутил ус и сказал:

— Ладно, я подам бутылку через люк, пусть ее возьмет дворянишка.

Лязгнул засов, крышка откинулась, и вниз просунулась мощная рука Кассия. Сантидио поднялся на пару ступенек, но, вместо того, чтобы взять бутылку, ухватил Вонючку за запястье и резко дернул — стражник свалился вниз, подмяв под себя дона Эсанди.

Они разом вскочили на ноги. Кассий был на голову выше Сантидио и вдвое шире в плечах. Он заревел и двинулся на своего щуплого противника. Конан уже вскочил с лавки, чтобы броситься на помощь другу, но дон Эсанди вдруг издал странный гортанный звук, подпрыгнул, крутнувшись в воздухе, и ударил каблуком сапога Вонючку под вздох. В животе у того что-то булькнуло, словно сапог угодил в мех с вином, Кассий зашатался и, хватая ртом воздух, повалился на мокрые доски. Он еще ворочался на полу, когда подоспевший Конан ударом кулака по затылку заставил разбойника на время позабыть о мирских заботах.

— Где так наловчился? — спросил киммериец Сантидио.

— В Кхитае, — коротко ответил тот, — давай выбираться отсюда.

— Эй, — окликнул их Бандерос, — а как же я?

Конан подобрал саблю Кассия и несколькими ударами перерубил лавку, на которой сидел желтозубый, потом попытался разбить его ножные кандалы, но сталь только высекала искры, оставляя на цепи неглубокие зазубрины.

— Паршивая сабля, — пробурчал варвар, — самосек бы мне…

Его друзья по несчастью разом вскрикнули: проскользнув через отверстие в потолке, сверху упал меч Гевула и вонзился в доски пола.

— Воистину, чудо… — прошептал ошеломленный Бандерос.

— И зовут это чудо Ванаей, — рассмеялся киммериец, увидев показавшуюся на ступеньках лестницы девушку.

Дон Эсанди крепко обнял свою рабыню, что не совсем подобало ему как господину, Конан тем временем освободил с помощью самосека всех троих от оков.

— Как тебе удалось до нас добраться? — спросил он Ванаю.

— Отгар и многие с ним поплыли на лодках к берегу. — отвечала она, — меня заперли в каюте. Я нашла твой меч, просунула в щель и подняла засов…

— Странно, что ванир не взял с собой такое отличное оружие, — заметил Сантидио.

— Ваны больше привыкли к своим топорам, — объяснил варвар. — Но разве Отгар не оставил часть людей сторожить корабль?

— Оставил, но они все попрятались…

— Почему вдруг?

— Потому что луна… она исчезает с неба…

— Ведьма открыла глаз! — отчаянно возопил Конан и вихрем помчался наверх.

Когда дон Эсанди, Ваная и Бандерос выбрались следом, они увидели в небе серебристый, на глазах убывающий серп ночного светила. В ста локтях от носа диеры над волнами темнела голова Конана, стремительно плывущего к берегу.

В склепе под скалой Кагата кружила в стремительном танце. Гремел бубен, старуха высоко подкидывала полы своей одежды, выделывая коленца, на которые не способна была бы и юная танцовщица. Магические нити тянулись к ней от пальцев друидов, образуя вокруг жрицы светящийся кокон. Круги пляски смыкались вокруг алтаря, на котором лежало безжизненное тело, то сжимаясь, то отдаляясь от возвышения.

— Имя! — выкрикнул Дивиатрикс. — Мне нужно его Имя! Скорее!

Тело старухи свели судороги, она уронила бубен и повалилась на спину. Ноги в меховых чулках молотили воздух, скрюченные пальцы царапали каменный пол.

— Имя!

— Ka!.. — прохрипела жрица, и хоровод богов на Верхних Ветвях ринулся к горящему кусту.

— Имя!!

Они слились в единую субстанцию, Они извергли дух Избранника из его убежища в пылающей кроне, Они приняли его…

— Цхо!.. — старуха билась в страшных судорогах посреди склепа.

И в этот миг сверху, из отверстия-входа, упала веревка. По ней скользнул вниз пиктский вон и застыл в ужасе, узрев верховного друида с торчащим в груди ножом. Воин рухнул на колени, ткнувшись окровавленным лбом в пол. Подернутые пленкой глаза Дивиатрикса приобрели осмысленное выражение.

— О мудрейший! — прохрипел воин. — Корабль! Ваниры! Они напали на нас…

— Я вижу, — глухо ответил верховный друид. — Вся наша волшба здесь, и мы не можем помочь вам…

— Они вошли в бухту, а Треглав не закрыл им вход!

— Вся наша волшба нужна здесь…

— Они поднялись по ступеням, а часть их воинов обошла святилище с суши. С ними люди из Зингары… Они повалили подгнившие бревна и ворвались внутрь…

— Но вы для того и поставлены, чтобы не допустить нападения.

— Мы сражались, не щадя живота. Но среди них есть тот, кто дерется без одежды. Он крушит наших, как взбесившийся медведь!

— Берсайк, — глухо произнес Дивитрикс. — Но я наслал на море туман, и корабль с юга должен был заблудиться в нем…

— Корабли пришли с севера, о мудрейший, — прохрипел воин и повалился на бок. — Два корабля, второй стоит напротив скалы Треглава… — Тело его мучительно изогнулось, и он испустил дух.

— Уходи, Отец, — раздался спокойный голос одного из младших друидов. — Уходи, Гулл отвернулся от нас.

— Поднимите ее, — приказал Дивиатрикс, указывая на Кагату, — я должен узнать Имя! Здесь волшба посильнее нашей: корабль должен был прийти с юга, и на нем плыл всего один ванир…

Нити, окутывавшие тело жрицы, сгустились, и ее тело, мучительно выгибаясь, всплыло над каменным полом. Из уст старухи вырывался лишь невнятный клекот.

Дивиатрикс ухватился за рукоять магического ножа и извлек его из своей груди: на его одеждах не осталось ни крови, ни прорехи. Друид поднял нож над головой и возгласил:

— Кха-поттам! Войди! Да пребудет Имя в клинке, да будет Оно хранимо богами Солнца и Луны, да перейдет оно к Избраннику, когда того пожелает Гулл! Возгласи, жрица, возгласи оставшуюся часть!

Как только друид извлек магическое оружие из своего тела, дух Потерявшего Имя вырвался из объятий богов и ринулся из звездных пределов вниз, к оставленной плоти. Последнее, что он видел, была фигура могучего полуобнаженного воина со сверкающим кругом на груди.

Ночное и дневное светила проплывали по этому кругу, воин держал в руках огромный двуручный меч, а в его черных, как смоль, волосах играли звездные вихри и сполохи невиданного огня. Через мгновение юноша вновь обрел тело, и тело было цело, без малейших следов страшного обряда.

Кагата извивалась в двух локтях над полом склепа. Глаза старухи закатились, по подбородку текла желтая слюна.

— Имя!! — вновь возгласил верховный друид. — Во имя Корней и Кроны, закончи Имя!

— Ко!.. — вырвалось из захлебывающейся слюной глотки.

— Дальше! Говори, говори!

Но это было последнее, что успела выкрикнуть жрица. Влетевшая через верхнее отверстие стрела пробила морщинистую шею, и тело Кагаты рухнуло на пол безжизненным меховым кулем.

Нож в руках верховного друида вспыхнул голубоватым сполохом и погас. Дивиатрикс отступил куда-то за алтарь и пропал с глаз лежащего на нем юноши.

Потом по брошенным из отверстия веревкам вниз скользнули тени в рогатых шлемах, и началась резня.

Конан выбрался на берег возле шлюпок, доставивших с «Дочери морей» зингарских головорезов. Двое караульных умерли быстро и беззвучно. Киммериец огромными прыжками понесся вверх по склону, огибая скалу Треглава. Впереди показалось зарево: горели деревянные вышки возле резных ворот в ограде капища. Конан уже слышал крики дерущихся и звон стали, когда у него за плечом раздался негромкий повелительный голос: «Остановись, воин!»

Киммериец резко обернулся, сжимая в руках меч. Между двух огромных валунов стоял старец в длинных одеждах, его серебристая длинная борода словно светилась в убывающем свете луны, от которой остался только узкий серп.

— Кто ты? — спросил Конан, уже догадываясь, каков будет ответ.

— Дивиатрикс, верховный друид северных пиктов, — отвечал старик, — ты ведь знаешь.

— Обряд… совершен? — Варвар почувствовал, как у него перехватило дыхание.

— Жрица погибла и не успела назвать все Имя.

— О Кром! Значит, Арэль снова попал в плен?

— Ты сказал «снова»?

— Я… оговорился.

— Если ты называешь Арэлем Избранника, то он здесь.

Старик отступил в сторону, и Конан увидел юного пикта. Друид извлек из-за пояса каменный нож с волнистым лезвием и протянул его киммерийцу.

— Опусти свой меч, воин, и прими от меня Клинок Духознания, в коем скрыта часть Подлинного Имени Избранника, — недостающую предстоит найти тебе.

Конан взял нож. Тот был тяжелым, каменное лезвие местами выщерблено.

— Признаться, представлял его другим, — сказал варвар. — Обычный тесак, таким и убить недолго…

— Ты не хуже меня знаешь, что видимость вещей не всегда отражает их сущность, — спокойно возразил Дивиатрикс, — надо только уметь извлекать ее.

— И что я должен с ним делать?

— Окунуть в воды Источника Судеб, в котором скрыты Подлинные Имена всех существ, которые обитали в нашем мире в далеком прошлом, обитают сейчас и только еще родятся через много столетий. Ты спросишь — где искать его? Отвечу: под корнями Мирового Древа, которые везде и нигде. Его нельзя найти, если ищешь нарочно, лишь те окунаются в его воды, кто доверяет своей Судьбе. Иди куда шел, и пусть Избранник последует за тобой.

— Но почему ты мне доверяешь? — удивленно спросил варвар. — Я пришел в твое капище с мечом, намереваясь отобрать Арэля силой, и вовсе не просил, чтобы кто-нибудь возлагал на меня великую миссию. Хотя не ты первый говоришь мне о том, что я призван совершить нечто особенное, я-то знаю, что просто борюсь за свою жизнь.

— Воля человека гораздо чаще совпадает с волей богов, чем мы думаем, — сказал друид, — тот, кто живет сообразно своим побуждениям, достигает большего, чем иные, испрашивающие дозволения на каждый свой шаг у высших сил. Но тот, кто забывает, что над ним есть боги, терпит поражение.

— Кром, — киммериец мотнул головой, — я не понимаю твоих слов!

— Видел тебя на ветвях Мировой Кроны, — продолжал Дивиатрикс все так же негромко, — там, в Неопалимой Куще. Ты был един с Избранником, и боги приняли вас обоих. Смысл этого видения скрыт от моего разумения, но я узнал тебя по диску на твоей груди.

Только сейчас Конан вспомнил о медальоне Дестандази, который Сантидио повесил ему на шею в трюме диеры, намереваясь вернуть дух киммерийца из высших сфер на землю.

— Ступай к своим людям и возвращайся с ними на корабль, — сказал друид.

— К своим людям?

— Ваниры, проникшие в священный склеп, уже мертвы, хотя и мои помощники погибли. А зингарцы снова признают тебя капитаном, как только ты докажешь им свою силу.

Старик отступил в тень валунов и исчез — то ли там скрывался тайный проход, то ли Дивиатрикс просто растворился в воздухе. Конан махнул Арэлю рукой, подзывая, и юноша подошел к нему. Он был абсолютно наг, на теле виднелись узоры какой-то засохшей бурой грязи.

— Узнаешь меня? — спросил киммериец, тут же спохватившись, что Арэль не может его знать, так как в этом времени они встретились впервые.

— Ты Конан, король аквилонский, — сказал пикт уверенно.

— Ладно, — варвар не смог скрыть удивления, — идем наверх, раздобудем тебе какую-нибудь одежду.

Они прошли через пролом в частоколе и оказались внутри ограды капища. Двор освещали горевшие вышки, повсюду валялись изувеченные тела пиктов, ваниров и зингарцев. Возле покосившегося каменного идола со стертым ветром лицом толпились уцелевшие — в основном головорезы с «Дочери морей», но виднелись и несколько рогатых ванирских шлемов, чьи обладатели потрясали двулезвенными топорами и что-то выкрикивали на своем языке. Несколько человек держали рыжего Отгара, заломив ему за спину руки.

— Проклятый колдун! — услышал Конан выкрики. — Это ты заманил нас сюда, наболтав о сокровищах! Ты погасил луну нам на погибель!

— Проклятый ублюдок, — вопили ваниры, — ты послал наших на смерть к подземным демонам! Они обрушили своды, все погибли, наш вождь мертв!

— Смерть колдуну! — неслось над капищем по-зингарски.

— Смерть! Смерть! — вторили ваны на своем языке.

— Остановитесь! — перекрывая гвалт, прокричал вдруг Отгар. — Вот виновник всех наших бед! Этот черный маг, этот слуга мрака опять подстроил нам ловушку и явился сюда, чтобы насладиться зрелищем гибели и разрушения — вот кто достоин самой жестокой казни!

Вырвав руку, Отгар указал на Конана. Толпа обернулась, люди растерянно уставились на своего бывшего капитана, невесть откуда взявшегося без цепей и при оружии.

— Смерть Бастану! — выкрикнул кто-то не слишком уверенно.

— Давай, подходи, — сказал киммериец, вытаскивая меч, — давненько-ко я не пробовал свежей печени…

— Не приближайтесь к нему, — крикнул Отгар, — в него вселился демон! С ним справится только такой же одержимый. Позовите Харлада!

Толпа расступилась, открыв сидевшего на земле человека в набедренной повязке. Тело его было покрыто ранами и ссадинами, а небольшие усы слиплись от крови.

— Только не это, — простонал варвар, опуская меч, — я не могу убивать его каждый раз…

— Харлад! Харлад! — орали ваниры, потрясая топорами.

Берсайк открыл глаза и поднялся. Он повел головой, словно принюхиваясь, и медленно двинулся к Конану.

— Послушай, — киммериец примирительно выставил вперед пустую ладонь, — я не спал с твоей матерью и не мочился в твое вино…

— Если ты муж чести, отбрось свой меч и сразись с ним! — крикнул Отгар. — Харлад, этот человек говорит, что съел печень твоей сестры, убей его!

Берсайк ударил себя в грудь и издал боевой вопль. Поняв, что схватки не избежать, Конан в сердцах отшвырнул меч и приготовился вторично отправить безумца на Серые Равнины. Убей он берсайка с помощью оружия, эта победа стала бы его поражением: зингарцы считали, что честный поединок предполагает либо сталь с обеих сторон, либо отсутствие таковой у обоих участников, и Отгар, видимо, хорошо это знал.

Когда их разделяло шагов десять, Харлад зарычал и ринулся вперед… И в тот же миг тяжелая стрела вошла ему в левый глаз, сокрушив череп и вышибив наружу мозг. Берсайк зашатался и рухнул навзничь, как подрубленное дерево.

Конан обернулся. Возле ограды капища стояли Сантидио, Ваная и желтозубый кордавец, все трое в мокрых одеждах. Девушка подняла с земли чей-то плащ и накинула его на плечи юного пикта.

— Вот так-то, — сказал Бандерос, опуская арбалет, — мы тоже плавать умеем. Вижу, ты тут неплохо проводишь время, а, капитан?

— Это нечестно! — отчаянно завопил Отгар. — Подлое убийство, а не поединок!

— Закрой пасть, выродок, — велел ему желтозубый, выходя вперед, так, чтобы его хорошо все видели, — кто бы говорил о чести, только не ты. И с каких это пор зингарцы должны слушать какого-то там вана? Удивляюсь я вам, ребята: цвет кордавского дна, жулики, которых на кривой не объедешь, а сами попались на удочку рыжего прохвоста. Он сулил вам сокровища, так где же они?

— Это Бастан знает, — сказал кто-то из толпы.

— Бастан-то знает, но поведет вас за добычей, только если вы снова признаете его своим вожаком. А для этого есть лишь один старый добрый способ. Хочешь быть капитаном, Отгар? Тогда сам выйди и докажи, что ты этого заслуживаешь.

Зингарцы одобрительно загудели. Кто-то вытолкнул ванира вперед.

— Убей его, Бастан, — крикнул юный воришка, рассуждавший некогда о дельфинах, — но пусть сначала вернет луну!

— Она появится, как только я снесу башку ублюдку, — пообещал киммериец, подбирая с камней самосек.

— Я верну ее вам, убив колдуна, который хочет нас всех погубить, — заявил Отгар, — но стану с вам драться, только если он оставит в покое свой заговоренный меч.

— Предпочитаешь топор? — усмехнулся киммериец, вкладывая клинок в ножны и отстегивая перевязь. — Давай.

Он поднял с земли ванирское оружие и швырнул его противнику, другой топор взял себе. Как только лезвия, высекая искры, ударились друг о друга, в небе возник яркий серп и стремительно стал увеличиваться. Ведьма закрывала свой глаз.

— Твоя сказка удивительна, государь, — сказал Альфред, подбрасывая в очаг смолистое полено. — В Аргосе, откуда я родом, есть люди, которые записывают свои сочинения буквами на пергаменте, а потом отдают их переписчикам, те же, сделав несколько копий, передают листы переплетчикам. Так появляются книги, описывающие всяческие истории, а авторы их называют себя «литераторами». Среди них есть весьма известные люди…

— Ты, конечно, не веришь, что все это правда, — усмехнулся король.

Дождь шумел по травяной крыше хижины, стоявшей неподалеку от берега Ширки, среди соснового леса. Хижина была старой, один угол ее обвалился, но каменный очаг с длинной трубой давал тягу огню, возле которого грелись промокшие охотники. Дом этот построил какой-то лесной житель, давно сгинувший неведомо куда, теперь здесь иногда ночевали случайные путники, идущие тропами вдоль реки, лесники, а то и разбойники. Возле очага лежали дрова: каждый, кто уходил из хижины, оставлял новый запас поленьев. Даже лихие люди соблюдали обычай, опасаясь рассердить лешаков, которые легко могли заманить ослушника в болотину.

Конан не стал рассказывать Альфреду всего, что вспомнил, когда, преследуя волка, вдруг решил подарить зверю жизнь и, резко поворотив коня, отправился на поиски отставшего оруженосца. Когда он отыскал юношу, хлынул ливень, и они долго ехали бок о бок под дождем, пока не наткнулись на заброшенную хижину.

Сначала воспоминания были смутными, словно обрывки виденного когда-то сна. Но возле потрескивающего огня Конан окончательно понял, что это память о действительных событиях, которые произошли с ним в Кольце Времени. И еще он понял, что вернулся. Тогда, чтобы окончательно в это поверить, он стал говорить и говорил долго, как никогда прежде, хотя и опустил многие подробности.

Альфред подбросил в очаг еще одно полено, забыв, что огонь и так вовсю гудит свою жаркую песню, быстро глянул на короля, потом отвел глаза и покраснел.

— Я не должен спорить с тобой, государь, потому что я всего лишь оруженосец, — сказал юноша смущенно, — но сам помысли, как я могу поверить в твою повесть, если она начинается моей гибелью в стычке с разбойниками… Или это другой Альфред пал от бандитского ножа? Я-то жив!

— Ход событий изменился после моего возвращения, — ответил киммериец, — ваниры Фингаста погибли в склепе Дивиатрикса и никогда не появятся в замке герцога Гандерландского. Арэль избежал плена, он не попадет в Аквилонию, значит, и слуга темных сил Тзота-ланти не станет искать его за стенами Турна и втягивать Гийлома в заговор против меня. А если нет заговора — незачем нанимать убийц и подсылать к королю безумного карлика с отравленным кинжалом.

Альфред вздохнул.

— В этой истории слишком много печального, государь, — сказал он. — Неужели люди устроены так, что не могут обойтись без предательства и обмана? Но ты еще не закончил свой рассказ. Добрались ли вы до таинственного острова Фалль? Обрел ли Арэль Подлинное Имя и стал ли он Амруном народа Богини Банну? Что сталось с доном Эсанди и Ванаей, неужели она тоже была послана кем-то, чтобы помешать вам добраться до Источника Судеб, как ты одно время подозревал?

— Мы добрались до острова Фалль, — отвечал Конан, — что же касается всего остального… Слушай.

…Белые скалы показались на рассвете. Земля словно соткалась из воздуха, воздвигнув над темными волнами северного моря высокую стену, у подножия которой кипели огромные буруны. Стрелка прибора, оставленного Да Дергом, привела «Дочь морей» к острову, куда корабль доплыл всего за три дня, подгоняемый устойчивым попутным ветром. Люди молча стояли вдоль бортов, глядя на приближающиеся скалы, сжимая в руках оружие. Победа киммерийца над Отгаром и появление ночного светила, ярко засиявшего в небе сразу после того, как ванир упал с разрубленной головой, поселила в сердцах команды слепую преданность своему вожаку и веру в удачу.

Диера прошла левым галсом вдоль побережья, но скалы повсюду были одинаково высоки, а рифы возле их подножия тянулись сплошной цепью. Стрелка теперь указывала не на остров, а прямо по ходу корабля. Прошло больше часа, они плыли все тем же курсом. Вдруг Сантидио, стоявший на мостике рядом с Конаном возле накрытого стеклянным колпаком прибора, тронул киммерийца за плечо. Стрелка дрогнула и, повернувшись, указала в сторону берега.

— Очевидно, нам следует пристать здесь, — сказал дон Эсанди.

— Но я не вижу никакого прохода, — возразил киммериец, — все те же рифы…

— Не могу придумать другого объяснения, — Сантидио внимательно вглядывался в кипение бурунов, — брегон не стал бы направлять нас к своему острову только для того, чтобы утопить в броске копья от берега.

Конан приказал спустить парус. «Дочь морей» на веслах двинулась к полосе рифов. Когда до них оставалось не более тридцати локтей, они увидели проход между двумя камнями. Диера скользнула в него и оказалась на узкой полосе воды, отделявшей рифы от галичного берега. Стрелка прибора вновь отклонилась — повинуясь ее указанию, судно двинулось вдоль обрывистых белых скал.

Вскоре они увидели лагуну, вошли в нее и пристали к берегу. Отсюда наверх, через расщелину в скалах, вела неширокая тропа, усыпанная мелким гравием. Оставив на борту несколько караульных, зингарцы во главе с капитаном покинули диеру, поднялись по тропе и оказались на круглой, шириной в сотню ярдов площадке, ограниченной валом из длинных белых камней высотой в пол человеческого роста. За первым валом виднелись другие, каждый следующий отстоял на полусотню шагов дальше предыдущего — словно гигантские круги от брошенного в воду камня расходились по каменистой равнине без единого деревца, простиравшейся насколько хватало глаз. Напротив того места, где отряд поднялся на плато, высились каменные ворота: два огромных монолита стояли вертикально, третий лежал сверху. От этих камней веяло древностью и неведомой силой, их иссеченную ветром поверхность покрывали полустертые рунические письмена. За воротами виднелась прямая, как стрела, вымощенная прямоугольными плитами дорога, убегавшая к горизонту. В тех местах, где дорога пересекала круги валов, были оставлены проходы.

Зингарцы неуверенно топтались на краю площадки, не решаясь двинуться вперед.

— Не слишком-то уютное местечко, — проворчал киммериец, поудобнее пристраивая на руке круглый ванирский щит, — и встречающих что-то не видно…

Он ошибся. Только что за воротами никого не было, а в следующий миг из них выехал на великолепном черном жеребце рыцарь в золотых доспехах и крылатом, украшенном огромным плюмажем из радужных перьев шлеме с опущенным забралом. Натянув поводья, он остановил коня и застыл, словно величественное изваяние.

Конан шагнул вперед.

— Приветствую тебя, страж, — сказал он, подняв руку и обратив к всаднику пустую ладонь. — Мы прибыли на ваш остров по приглашению брегона Кримтана Да Дерга, слуги королевы Матген…

Рыцарь тронул коня и подъехал к варвару.

— Как твое имя? — спросил он глухим голосом из-под забрала.

Киммериец размышлял недолго.

— Конан, король Аквилонии, — ответил он и услышал за спиной удивленный ропот своих людей.

— А я зовусь Руад Рофесса, что на вашем языке значит Красный Многомудрый, — сказал рыцарь. — Я вызываю тебя на поединок, король.

С этими словами он снял с руки железную перчатку и бросил ее под ноги Конану.

…Киммериец прервал рассказ, вспомнив свое удивление, смешанное с гневом: воистину, исчезнувший в Кордаве брегон не уставал подбрасывать все новые неожиданности! Тогда он не сразу сумел достойно ответить на вызов и даже вступил с Руадом в объяснения, пытаясь доказать рыцарю, что явился на остров вовсе не затем, чтобы вступать в схватку с первым же его обитателем.

— Быть может, этот страж не знал Да Дерга? — спросил Альфред. — Что же случилось дальше, государь?

— Я принял вызов и убил рыцаря, — сказал король. — Вернее, думал, что убил. Руад Рофесса спешился, и мы бились на мечах. Он дважды ранил меня. Он хорошо дрался, и все же я сумел поразить его, ударив в грудь и пробив доспех. Рыцарь упал и лежал неподвижно. Я поднял забрало его шлема и увидел лицо: очень красивое и спокойное. И вдруг это лицо стало таять, как весенний снег в борозде, еще немного, и осталась только пустая броня. Я проклял колдовство, тем более, что раны мои были совсем нешуточными. Мы оставили доспехи Руада посреди каменного круга и прошли через ворота.

…Конан не мог бы точно описать, что произошло, только, пройдя совсем немного, вместо круглых валов и каменистой пустыни они увидели далеко внизу прекрасную долину, залитую ярким солнцем. Ее покрывали густые леса, среди которых темнели квадраты полей и сияли лазурные нити полноводных рек. Небольшие деревушки и города, обнесенные круглыми стенами, во множестве были разбросаны среди садов, а между ними вились мощенные желтым кирпичом дороги, перекинутые через реки арками легких мостов. Посреди долины что-то сияло всеми цветами радуги, словно огромная перламутровая раковина, извлеченная неким гигантом из глубин Мирового Океана.

— Мы спустились в долину и двинулись по дороге, сами не зная еще, куда попадем, — рассказывал король, и Альфред слушал его, затаив дыхание. — Самым удивительным было то, что местные жители совсем нас не боялись, хотя и видом, и оружием мы отличались от них, как грязные оборванцы отличаются от людей, собравшихся в храм на богослужение. Хозяева постоялых дворов стояли возле дверей своих обширных построек с высокими крышами и зазывали нас отдохнуть и выпить сидра — так зовется самый распространенный на острове напиток, подобный легкому шипучему вину. Владельцы лавок выбегали со своими товарами: легкими нарядными тканями, какими-то безделушками и украшениями, нужными нам, как быку конское седло. Они говорили с нами на языке, состоявшем из смеси множества известных нам слов, а узнав, что мой отряд состоит из зингарцев, почти полностью переходили на язык этой страны, так что мы без труда понимали их цветастую речь. Это было тем более удивительно, что, по словам Да Дерга, фаллийцы никогда не покидают свой остров. Потом я узнал, что на Инис Фалль, как зовут они свою страну, живет немало хайборийцев, из тех, кто, прибыв сюда в качестве наемников, решили навсегда оставить оружие и поселиться в этом благодатном крае. Мои вооруженные до зубов орлы с удивлением таращились по сторонам, Сантидио что-то записывал на тонких дощечках, которые носил у пояса, а Ваная шла рядом с Арэлем, глядя на все восторженными глазами.

В каком-то селении я спросил, как добраться до Медового Покоя королевы Матген, и нам указали дорогу к столице, даже не поинтересовавшись, что мы там ищем. Наконец мы приблизились к Лиатдруиму и остановились, пораженные. Сей град обнесен семью круглыми стенами, возвышающимися одна над другой, так как столица располагается на холме. Каждая стена окрашена в один из цветов радуги, а сделаны они из материала, подобного стеклу, полупрозрачного и очень крепкого. Виднелись купола дворцов и башни, не уступавшие красочностью стенам. Этот город мы приняли за сверкание огромной раковины, когда смотрели на долину сверху.

Возле ворот толпилось множество народу. Оказывается, мы прибыли в канун праздника Лугназад, который справляют в честь бога Луга, покровителя искусств и ремесел. Стража велела нам ждать, и мой отряд расположился неподалеку, на опушке леса. Зингарцы побросали щиты и копья и растянулись в тени кустов: им было жарко в шерстяных куртках и кожаных латах, они устали. С нами ждали еще множество каких-то людей, они безбоязненно подходили к моим головорезам, о чем-то заговаривали с ними, и странно мне было видеть тоненькую девушку в легком платье, которая бродила среди вооруженных людей, каждый из которых считался у себя на родине отъявленным злодеем. Бандерос потянул было к ней свои лапы, но девушка только тихо засмеялась, глядя ему в глаза. Зингарец отшатнулся, на лице его отразился страх, а она убежала. Когда я потом спросил, что его напугало, он отвернулся и только пробурчал: «Так, померещилось…»

Вдруг послышался звук труб и флейт, удары барабанов и рев волынок. Показалась процессия. Впереди ехал верхом седобородый человек в латах, но без оружия. За ним — отряд рыцарей в сверкающих доспехах, на отличных конях. Потом шли люди в белых одеждах с ветками и цветами в руках. Нам сказали, что это король народа сидов Бодб Дерг со своими подданными. До наступления вечера мимо нас прошли еще несколько процессий — на праздник съезжались властители четырех королевств острова: Лейнстера, Улада, Коннахта и Мунстера, пятая же страна зовется Миде, столица ее Лиатдруим, а властвует там королева Матген. При появлении каждой колесницы, в которой ехал очередной владыка, народ приветствовал его криками: «Да здравствует король финеев!» Я поинтересовался, что это значит, и мне объяснили, что финеи — это просто свободные люди, и каждый народ на острове Фалль считает себя свободным.

Наконец, когда солнце уже скрылось за верхушками деревьев, к нам приблизился человек в странной одежде и поинтересовался, кто мы и откуда. Я назвался, и он побежал к городским воротам, громко выкрикивая на бегу: «Конан, король Аквилонии! Король Аквилонии!» Люди расступились, давая нашему отряду дорогу, они смотрели на нас доброжелательно, но без особого любопытства. Пожалуй, Эвраст своим горбом привлекал больше внимания, чем все мы вместе взятые. Мы вошли в город. Не стану его описывать, ибо я не фелид и не «литератор». Скажу только, что бывают такие предутренние сны, яркие, как самоцветы, и обманчивые своей беспечностью, когда не хочется просыпаться. А еще лесные феи умеют навевать подобные грезы охотникам, отдыхающим в полдень в тени деревьев возле прохладного ключа. Это обман, в который хочется верить. Кром, да я, кажется, набрался от фелидов их суесловия!

Конан рассмеялся и немного отодвинулся в сторону: вода протекла с крыши и капала на его плечи. Он перевесил сушившуюся безрукавку подальше от огня — от кожи уже поднимался легкий парок.

— И ты видел королеву Матген, государь? — спросил Альфред, глядя на своего повелителя сияющими глазами. — Был в Медовом Покое?

— Не только был, но и мед-пиво там пил, — отвечал киммериец, снова поймав себя на том, что говорит с несвойственной ему складностью. — Стены этого зала желтоватые, тоже похожие на стекло, но называют его Медовым Покоем не из-за цвета стен и не потому, что там пируют и, действительно, во множестве пьют этот напиток. Там собираются фелиды, жрецы-поэты фаллийцев, и ведут свои заумные речи-разговоры, что зовется у них «Мед поэзии», потому и Медовый Покой. Он круглый, а посреди стоит цветастый шатер, скрывающий Лиа Фалль — Камень Делений. Когда жрецы того пожелают (а это случается очень редко), в ночь праздника Лугназад шатер убирают, и на Камень восходят те, кто подвергаются испытаниям.

— Значит, Арэль принял в них участие?

— Да, но не совсем так, как ты думаешь. Я ожидал, что королева Матген во всеуслышание объявит о прибытии Избранника, или Амруна, как они говорят, но этого не произошло. Сначала был пир и общее веселье, все ходили с чашами по залу и угощали друг друга, ибо у фаллийцев не принято сидеть за столами, они выпивают и закусывают на ногах, а слуги разносят большие блюда с яствами и напитками. Я увидел Да Дерга и не сразу узнал его: брегон был в скромной коричневой одежде и коротко стрижен по обычаю местной знати. Он подошел ко мне, приветствуя так, словно мы расстались только вчера наилучшими друзьями. Спросив, как мне понравился Лиатдруим и нет ли каких пожеланий относительно моих людей, которые остались развлекаться снаружи дворца (внутрь допустили только нас с Арэлем, дона Эсанди и сопровождавшую его Ванаю), брегон как бы между прочим осведомился, совершился ли обряд Посвящения. Я подтвердил это, ибо так сказал Дивиатрикс. Да Дерг не стал больше ни о чем спрашивать, а я не стал говорить: особой радости наша встреча у меня не вызывала.

Королева Матген, сидевшая на подиуме у стены зала, поднимала заздравные чаши, и все отвечали ей приветственным шумом и хлопками в ладоши. Матген была в простом черном платье, а единственным украшением ей служила серебряная диадема с золотыми изображениями солнца и луны. Я заметил, что у фаллийцев все наоборот: простые люди у них одеваются гораздо изысканнее знати, предпочитающей строгость и неприхотливость в одежде. Рядом с королевой сидел худой мужчина с весьма неприятным лицом, как я узнал, — король фоморов Элкмар. Был он о двух ногах и двух глазах и ничем не напоминал тех страшных существ, которых мы видели в железном корабле. Судя по тому, что Да Дерг рассказывал мне некогда о Матген, Элкмаре и их сыне, раздробившем Камень Делений, эта странная чета супругов-врагов должна была пребывать в весьма почтенном возрасте, однако королева выглядела юной и довольно соблазнительной.

Наконец было объявлено, что пир окончен, гости расселись вдоль стен, а хозяйка Медового Покоя произнесла следующую речь. «Вот уже пять лет, — начала она, — Камень Делений расколот на пять частей, а потому нет мира и согласия между народами Богини Банну». Для меня ее слова прозвучали удивительно, хотя я и знал обо всем по рассказам Да Дерга. Только что на моих глазах повелители четырех королевств поднимали заздравные чаши в честь друг друга и королевы страны Миле, и всякий сказал бы, что между ними любовь и вечная дружба. Но Матген продолжала так: «Мой сын Кухулин был отвергнут Камнем Делений, а другого претендента фелиды нам не назвали. Посему, согласно древнему обычаю, я объявляю, что в эту ночь праздника Лугназад всякий, кто пройдет испытание, может взойти на Лиа Фалль. Если же Камень Делений соединит свои части и вскрикнет под чьей-либо стопой, этот человек будет объявлен Верховным Правителем, будь он даже самым ничтожным из нас». Раздались хлопки, никто не выразил протеста или недоумения, видимо, все было известно заранее. Появились фелиды в широких одеждах, затылки их были выстрижены, а лица надменны. Они убрали шатер и открыли святая святых фаллийцев — черный пятиугольный монолит, прорезанный красными, как кровь, трещинами.

— А что это были за испытания, государь? — спросил оруженосец.

— Нужно было состязаться в трех вещах: уме, вдохновении и ловкости. Причем каждый из участников мог взять в свою команду кого пожелает. Все члены команды объявлялись равными, а взойти на камень дозволялось тому из них, кто получит больше поощрительных фишек, вручаемых фелидами. Попытать счастья вызвались все короли острова. Я был несколько удивлен, когда, обратившись ко мне, королева Матген спросила: «А ты, Конан Аквилонский, желаешь испытать судьбу?» Я поискал глазами Да Дерга, не зная, что следует отвечать, но брегон куда-то подевался, и я молча кивнул. Своими помощниками, конечно, назвал Сантидио, Арэля и Ванаю.

Первой была игра, называемая фидхелл, что значит «знание дерева». Уж не знаю почему, ибо суть этой игры заключается в том, чтобы, передвигая деревянные фигуры, отразить нападение неприятеля, находящегося в центре пятиугольной доски, по краям которой располагаются «войска» пяти королей. Доску вынесли фелиды, и была она столь велика, что по ней надо было ходить, чтобы передвигать фигуры. Я было решил, что мы выбываем из состязаний, еще не приступив к ним, но Сантидио шепнул, что знаком с подобной игрой, существующей в Кхитае, и бесстрашно вышел вперед.

За вражескую «армию» играл Элкмар. Он выкрикивал свои ходы, не поднимаясь с резного кресла, и слуги двигали фигуры. Элкмар разбил «войска» повелителей Лейнстера и Упада, но остальные не сдавались, а Сантидио даже продвинул своего деревянного «короля» в центр. Сложность заключалась еще и в том, что пять игроков одновременно сражались и друг с другом. В конце концов Сантидио выиграл и взял «крепость» Элкмара, но, — о боги! — думали они над своими ходами так подолгу, что я истомился от вынужденного безделья, находя единственное утешение в чаше с вином. Дон Эсанди получил пять фишек.

Зато потом были состязания на ловкость и силу, — метание дротиков, прыжки через огонь и бег между вращающимися мельницами с отточенными железными крыльями — и я смог поразмять затекшие мускулы. Впрочем, все короли успешно прошли это испытание и получили равное число фишек.

После этого в деревянный загон выпустили змей — нужно было пройти через него так, чтобы не наступить ни на одну и избегнуть ядовитого жала. Вот тут пригодилось умение Ванаи заговаривать животных: она усыпила ползучих гадов, чем вызвала общее восхищение. Три короля не смогли повторить этот подвиг и были укушены, впрочем, им тут же дали противоядие.

Потом объявили «Мед поэзии», и фелиды стали вести длинные заумные речи, а испытуемые отвечали им не менее темно и велеречиво. Вот тут блеснул Арэль, поразивший всех своей мудреностью, а меня тем, что он просто что-нибудь понял из обращенных к нему слов. Фелид, раздувшийся от важности, вопрошал что-то вроде следующего:

А наш Арэль, не моргнув глазом, ответствовал:

Ну и всякое такое, что вызывало дружные хлопки слушателей и новые вопросы фелидов. Они упражнялись в красноречии весьма долго, я же готов был под землю провалиться с тоски и налегал на вино так, что к концу словопрений вместо одного пикта видел двух. И оба взошли на Лиа Фалль — Арэль привел публику в такой восторг своими темными словесами, что ему выдали целую пригоршню фишек, их у него оказалось больше, чем у меня, Сантидио и Ванаи вместе взятых.

В других командах победили короли, все они поочередно всходили на Камень Делений, но тот безмолвствовал, и красные трещины все так же рассекали его черное тело. А вот когда на монолит поднялся Арэль, произошло нечто неожиданное. Лиа Фалль вдруг вспыхнул ослепительным светом, из трещин повалил пар, а внутри, словно кто-то подкинул в очаг углей, разгорелось настоящее пламя. И камень стал расползаться. Страшное зрелище: словно огненная пасть разверзалась под ногами пикта… Не помню, как я оказался рядом, готовый схватить Арэля и спрыгнуть вместе с ним с коварного монолита. Раздался громкий звук, словно по стеклу провели острием кинжала, потом — мощный толчок, и все успокоилось. Я глянул вниз и, признаться, ноги чуть не подкосились: Лиа Фалль был цел, трещины исчезли.

Не стану описывать, что тут началось — фаллийцы бросились к монолиту, подхватили нас на руки и куда-то поволокли. Мы буквально плыли до головам вопящей толпы, и я жалел только о том, что при входе во дворец у меня отобрали меч, ибо не знал, куда нас тащат: венчать на царство или кинуть со скалы в море. Впрочем, довольно скоро нас принесли в какую-то комнату и оставили одних. Арэль был перепутан, он вздрагивал и бормотал что-то невнятное.

Я осмотрел стены: ни малейшей лазейки, куда-то подевалась даже дверь, через которую нас втащили. Мы были всецело в руках фаллийцев, и нам оставалось лишь ожидать своей участи. Правда, при мне был нож Дивиатрикса, так что, сложись обстоятельства не в нашу пользу, коротковолосые не досчитались бы немало своих соплеменников. Но все вышло по-другому: явились фелиды и объявили меня Амруном народов Богини Банну.

— Тебя?! — воскликнул Альфред, от изумления забыв даже прибавить «государь».

— Ну да, — усмехнулся Конан, — камень-то сросся, когда его коснулась моя стопа, а не чья-нибудь. Я пытался втолковать им, что произошла ошибка, что Избранник — это Арэль, требовал позвать брегона Да Дерга, но они ничего не хотели слушать и отвели меня в огромный покой, посреди которого стоял высокий черный трон и огромное, как поле битвы, ложе под темным балдахином. Потом началось нечто вообще несусветное: ко мне потянулись восторженные вельможи, каждый заверял Амруна, то бишь меня, в вечной преданности и норовил поцеловать носок моего весьма грязного сапога. Явились пожилые феи и натащили кучу разного хлама: шлем, покрытый вендийским пурпуром и увенчанный золотым яблоком, копье с зазубренным наконечником, огромный, в человеческий рост щит из кожи крокодила, а также многочисленные статуэтки, изображающие мышей, птиц, лягушек и даже коров. Одна фея напророчила, что от моих чресл произойдут пятьдесят три правителя острова Фалль и будут царствовать в мире и процветании — без разбоя, без воровства, без болезни, без комаров, без слепней, без сильного ветра и сырости, но лишь с дождем и туманом. Вторая предсказала мор, глад, скупость, негостеприимство и нужду — все это врагам Амруна. Я едва дождался, пока они унесут свои тощие зады. А под утро явилась королева Матген. Она была прекрасна… Ладно, этого тебе знать не надобно.

Конан замолчал, наблюдая, как обугливаются дрова в очаге. Воспоминание о свидании с прекрасной Матген было не из приятных. Она вошла в его покой под кисейной накидкой, отнюдь не скрывавшей ее прелестей, приблизилась и сказала просто, словно приглашая прогуляться по саду: «Я хочу возлечь с тобой на этом ложе, Амрун народов Банну. Не станем медлить». По сути, Конан не имел ничего против, тем более что женщины у него давно не было, и все же прямота королевы несколько его покоробила.

— Послушай, — сказал киммериец, — я не слишком разбираюсь в ваших обычаях, но нахожу их довольно странными. Ты замужем за повелителем кровных врагов твоего народа, с которыми, насколько мне известно, фаллийцы воюют испокон веку. У тебя от него сын, который чуть не стал Амруном. И ты приходишь к чужестранцу, еще даже не венчанному на царство, и предлагаешь ему…

— …Предлагаю себя, — закончила королева, — ты не хочешь?

Конан хотел, и они возлегли. Она страстно припала своими устами к его губам в сладостной истоме предвкушения… Их подхватил вихрь, уносящий тела в бездонные глубины страсти, а души — к сияющим высотам наслаждения. Варвар ощутил себя птицей, парящей в поднебесье над лучезарными просторами моря, и уже готов был сложить крылья, чтобы камнем броситься вниз и захлебнуться в слепящих волнах любви, но тело королевы вдруг истаяло в его руках, он понял, что сжимает смятые черные покрывала ложа, и зарычал в бессильной ярости…

Тихий смех раздался у него за спиной и, обернувшись, он увидел Матген, в черном платье, с серебряной диадемой в каштановых волосах.

— А ты умеешь любить, аквилонец, — сказала женщина.

— Проклятая колдунья, — взревел варвар и потянулся к своей одежде, — ты насмехаешься надо мной?!

— Простая предосторожность, — ответила королева, расстегивая застежки своего платья, — откуда мне знать, собирался ты одарить меня наслаждением или воткнуть под сердце свой каменный нож? Не надо его трогать, на сей раз я пришла к тебе сама, без обмана…

Что-то было в ее словах, что заставило варвара позабыть обиду и самозабвенно отдаться любви — на весь остаток ночи и весь следующий день. А когда он уснул, к его изголовью приблизился некто в сером, вытащил из ножен брошенного на стул пояса каменный клинок друида и неслышно удалился.

Дождь хлестал по травяной крыше с прежней силой. Король и его оруженосец подкрепились сушеным мясом и лепешками, и Конан продолжил свой рассказ:

— Наутро я потребовал к себе Да Дерга, пригрозив, что если брегон не явится, прикажу отрубить головы половине придворных, а вторую отправить в Замок Фоморов в качестве закуски для обитавших там монстров. Кримтан явился и принес мне нож Дивиатрикса, сказав, что я обронил его, когда нас с Арэлем тащила восторженная толпа. Я осведомился о судьбе пикта — брегон просил не беспокоиться, торжественно возгласив, что познания юноши потрясли фелидов и они сделали его Скалой Олламов: это высшая степень фаллийского словоблудия, насколько я понял.

«Послушай, Кримтан, — сказал я, — ты ведь знаешь, что произошла ошибка, что настоящий Избранник — Арэль».

«Но камень соединился и вскрикнул под твоей ногой», — возразил он.

«Это случилось потому, что пикт так и не успел обрести полного Имени», — настаивал я.

«Ах вот как…» — только и вымолвил Да Дерг.

Тогда я рассказал ему все: о поляне вяза, кузнеце Гевуле и его чудесном мече, о встрече с железным кораблем фоморов и о своем полете к вершинам Мирового Древа, о сражении в капище Треглава и словах друида… Он слушал молча, а когда я закончил, сказал так:

«Судьба распорядилась тобою, и мы не в силах ничего изменить. Значение светящихся рун не всегда ясно, видимо, фелиды не совсем верно его истолковали: цепь событий оказалась более длинной и запутанной, чем они ожидали. Но результат всех устраивает: Камень Делений соединился, принеся мир на нашу землю, а народы Богини Банну обрели своего Амруна».

«Но я не хочу быть вашим Амруном, — вскричал я в сердцах, — мне не по душе Инис Фалль, где все зыбко и расплывчато, как в предутреннем сне. Я не смогу жить среди народа, девушки которого способны одним взглядом повергнуть в трепет закоренелого бандита, а женщины посылают на ложе любви своих бесплотных двойников. Вы перешли грань, отделяющую магию от обычной жизни, а это не угодно богам!»

«Кто знает, что угодно, а что не угодно небожителям, — отвечал он спокойно, — в одном ты прав: всякий видит наш остров несколько по-иному, чем остальные, здесь все пронизано волшбой, а без нее Инис Фалль просто исчезнет, растворившись среди морских волн. Согласен, тебе не место среди нас. Но ты не можешь уйти, не обретя исцеления, а для этого, как сказал друид, нужно разыскать Источник Судеб и выудить из него Подлинное Имя Арэля».

«Уверен, ты знаешь, где найти источник», — сказал я.

«Знаю, — просто отвечал Да Дерг, — он в Железном Замке, откуда живым не выходил еще ни один из смертных. Но ты, все же, лоннансклех, воин, неудержимый в сражении, и можешь попытаться…»

«Тем более, что у меня есть это», — я кивнул на шлем, щит и копье, подаренные феями.

«А, — сказал брегон равнодушно, — это всего лишь подделки, символы власти Амруна, но не сама власть. У тебя есть стреляющие жезлы, взятые на корабле фоморов, они послужат неплохим оружием на первых этажах замка… Если, конечно, ты до них доберешься. Потом тебе потребуется пройти семь уровней, поднимаясь все выше, и, достигнув верхнего, сразиться с королем фоморов…»

«С Элкмаром?» — спросил я.

«С его эмайном, двойником, хотя он и не похож на супруга Матген внешне».

Я не понял его слов и сказал: «Вырежу ему печень, на кого бы он там ни походил, будь он о двух ногах или одной, доберусь до него, даже если мне придется сразиться с целым войском…»

«Придется, — откликнулся Да Дерг, — короли уже собирают армии, чтобы сообща идти на Элкмара, который затворился в своем городе Эхнатоне на берегу пролива».

Я не стал спрашивать, что думает по этому поводу королева Матген. Надеюсь, она не слишком любила своего мужа, потому что я убил его.

— Ты одолел чудовищ под стенами Эхнатона? — прошептал юный Альфред.

— Если подразумеваешь тех, которых мы видели на железном корабле, — нет, хотя среди воинов Элкмара было немало уродов. Но никаких рыжих обезьян, безголовых демонов и летающих шаров. Хоть враги и называли себя фоморами, но были они двуноги и падали под ударами, как скошенная трава. Сталь ударялась о сталь, и сражающиеся с громким кличем разили друг друга. Как сказал бы Скала Олламов: «Была там великая битва и великое погребение, позор сходился бок о бок с отвагой, гневом и бешенством, потоками лилась кровь по белым телам воинов…» Могу свидетельствовать, что шум, действительно, стоял страшный, фоморы, фаллийцы и многочисленные наемники вопили так, что слышно было в Нижнем Мире, треск ломаемых копий и щитов, удары костяных рукоятей, звон клинков и свист стрел заставили, думаю, самого Мардука пуститься в пляс от радости. Хорошая, словом, была драка. Из зингарцев уцелели семь человек, включая желтозубого Бандероса. Все они получили достойную награду. А фаллийские короли получили Эхнатон, который тут же принялись жечь, ибо град сей был осквернен нечестивцами, вступившими в сношения с демонами из Железного Замка. Кстати, многие из нечестивцев еще недавно выпивали и закусывали в Медовом Покое королевы Матген.

За проливом, всего лишь на расстоянии двух полетов стрелы, темнел Железный Замок, но до него было дальше, чем до луны. «Вода здесь не держит судно, — сказал Да Дерг, — сверху она расступается даже под щепкой, а в глубине густеет, словно кисель. Плыть можно только между этих слоев, но ни одно живое существо не может пересечь пролив, ибо воды его ядовиты». Я спросил, не может ли помочь фаллийская магия, но он пустился в туманные рассуждения о том, что бывает волшба и волшба, что, хотя остров Фалль и остров фоморов находятся рядом, это два разных мира, исключающих взаимопроникновение, как не могут два плода проникнуть один в другой, сколько не прижимай их боками. «Кто же те люди, которых мы положили под стенами Эхнатона? — спросил я. — Они называли себя фоморами». Брегон объяснил, что это эмайны истинных фоморов, которые не могут находиться вне стен своих железных кораблей и замка. «На том судне, где вы побывали, нарушилась защита, и демоны погибли, — сказал он, — с ними погибли их слуги: те люди в голубых хитонах, которых Конан обнаружил в одной из кают. Рыжие обезьяны и безголовые демоны суть твари наполовину рукотворные, они могут действовать некоторое время и без защиты, но не выходя за оболочку корабля или за стены замка». В общем, я понял, что у всех фаллийцев вместе взятых кишка тонка наколдовать что-нибудь стоящее.

А яд снова дал о себе знать холодом и слабостью в членах. Я уже готов был броситься в залив и плыть к замку под водой, хотя и понимал, что никакого дыхания не хватит преодолеть такое расстояние. Выход из отчаянного положения нашел Арэль.

— Он что, снова обратился за помощью к Нергалу? — спросил Альфред.

— Нет, к Афемиду. Вернее, к его душе, а может как еще, только он предложил построить лодку, способную плыть под водой. О таком судне толковал когда-то магистр и даже делал кое-какие расчеты, но довершить начатого не успел. Короче, наш пикт с помощью Сантидио и зингарцев построил подводное судно, снабдив его гребками, которые можно было приводить в движение изнутри, вращая железные ручки.

Однако, когда мы испытали судно в обычной воде, выяснилось, что гребки подтекают. — плыть через ядовитый пролив было опасно. Вот тогда меня удивил Эвраст. Он сказал, что хочет отблагодарить меня за спасение на вилле дель Донго…

— И что же сделал горбун? — удивленно спросил Альфред.

— Он перелетел на своих крыльях через пролив — спланировал с городской башни, которая стояла на берегу, держа в руках конец длинной веревки. За нее он и перетянул нашу скорлупку.

Да Дерг вызвался идти с нами. Отправились я, Арэль, Сантидио, Ваная, Бандерос и брегон. Мы удачно преодолели пролив, хотя чуть не задохнулись в этой наглухо законопаченной посудине.

В железной стене мы обнаружили квадратное отверстие и проникли в замок. Никто не охранял вход, настолько фоморы были уверены в своей неуязвимости. Да, собственно, это был не вход, а так, какой-то патрубок, ни то водослив, ни то еще что. Короче, мы оказались на первом этаже замка и вскоре вступили в схватку с его обитателями. Не стану утомлять тебя их описанием, скажу только, что обезьяны, мечущие шары, — самые безобидные существа из всех виденных нами в железных лабиринтах. На третьем этаже появились другие, и они были воистину ужасны. Мы пустили в ход стреляющие жезлы, но если желтые искры легко поражали обезьян, то для их собратьев с верхних этажей они были все равно что укус комара облаченному в броню рыцарю. К счастью, у брегона оказалось нечто вроде светящейся карты замка, правда на пластинке появлялась только та часть лабиринтов, где мы уже побывали. Ваная пробиралась через узкие отверстия, куда не протиснулся бы и ребенок, и открывала нам запертые изнутри двери. И все же поплутать пришлось изрядно, зато в некоторых комнатах мы нашли более мощное оружие: посохи, бьющие зелеными молниями, и огненные летающие топоры. Еще там были кольчуги, способные защитить от ударов монстров, и такие штуки, надев которые на глаза, можно было видеть в темноте. Я, правда, всем колдовским ухищрениям предпочитаю добрый меч, поэтому мы действовали так: мои спутники отвлекали чудовищ, стреляя в них молниями, а я подкрадывался сзади и разил нечисть самосеком. Ты скажешь: не слишком достойное занятие для воина — поражать противника в спину, но эти рассуждения хороши, когда имеешь дело с людьми, а не с демонами. На шестом этаже стали попадаться одноногие прыгуны с лысыми головами, правда, они старались не вступать в схватку, предпочитая пускать на нас все новые порождения своих нечеловеческих рук. Здесь исчез Эвраст, и о судьбе его я ничего не знаю.

Наконец мы достигли седьмого уровня и встретились с королем фоморов. Против него оказалось бессильным все наше оружие…

— А как он выглядел? — замирая от страха, спросил Альфред.

— Никак не выглядел, вернее, все время менял очертания, и каждое следующее воплощение было отвратительней предыдущего. Даже самосек оказался не годен: клинок легко рассекал плоть чудища, но она мигом вновь срасталась, обретая новые формы. Монстр не стал тратить время на моих спутников — он выплюнул моток клейкой паутины и поймал в нее всех, кроме меня и Бандероса.

Орудуя мечом, я приблизился к нему слишком близко, и он схватил меня щупальцами, холодными, как поцелуй дочерей Имира. Храбрый зингарец бросился мне на помощь, но был отброшен страшным ударом в грудь. Я раз за разом погружал клинок в тело чудовища, не нанося тому ни малейшего вреда. Кости мои трещали, готовые переломиться в страшных объятиях, я чувствовал, что кровь вот-вот хлынет горлом, и наступит конец.

И тут раздался крик брегона. «Что ты медлишь, Конан! — орал он с отчаянием, которого я никак не ожидал от всегда спокойного фаллийца. — Делай, что должен сделать!»

«Но что?» — едва выдавил я.

«Не могу сказать, это должен быть твой выбор! Неужели не догадался? Если его не берет сталь…»

«…То его возьмет камень!» — молнией пронеслось у меня в мозгу.

Отчаянным усилием я извлек нож Дивиатрикса и вонзил его в колеблющееся тело. На миг клинок вспыхнул ослепительным светом, и тут же король фоморов рассыпался мириадами огненных искр.

— Уф, — выдохнул оруженосец с облегчением, — значит, ты победил это воплощение зла, государь?

— Не уверен, — в голосе короля не было и тени довольства победой. — Возможно, он просто сгинул куда-то в иные миры, чтобы набраться новых сил. Во всяком случае, путь был свободен, паутина растаяла с исчезновением хозяина, освободив моих спутников. Очухался и желтозубый, хотя долго еще тряс головой, словно вытряхивал из ушей воду. Мы подошли к дальней стене комнаты, в которой происходило сражение, и железные плиты раздвинулись перед нами. За ними не было ничего.

— Как это? — не понял юноша.

— Ничего: ни темноты, ни света, ни тумана, ни воды — ничего! А потом там родился темный сгусток, и появилось некое подобие тропинки, ведущей к густым зарослям орешника. Да Дерг объявил, что за ними и скрывается Источник Судеб.

«Что ж, — сказал я тогда, — пойду посмотрю, на что это похоже».

«Нет, — решительно возразил брегон, — первыми пойдут те, кто не искал Источника специально, а лишь помогал ищущим. Пусть Бандерос первым заглянет в светлые воды».

Но желтозубый напрочь отказался, заявив, что и так знает свое предназначение на этом свете. «В светлых водах я увижу шлюх, шлюх и еще раз шлюх, — сказал он, — а потом себя с ножом в спине или болтающимся на виселице. Чего попусту время тратить».

Тогда брегон отправил к Источнику Сантидио и Ванаю. Они ушли по тропинке, взявшись за руки, и долго не появлялись, а, может быть, сразу вернулись, судить не берусь. Только когда они приблизились, лица их сияли таким счастьем, что страх кольнул меня в сердце.

«Мы остаемся, — сказал Сантидио, — мы хотим остаться на Инис Фалль».

«А как же твоя страна, "Белая роза", борьба с тиранией…» — начал было я, но он только крепче обнял Ванаю и махнул рукой.

«Я всегда искал не то, что нужно, — молвил дон Эсанди, — и только теперь это понял».

Я обнял его, и мы расстались навсегда. Тогда к Источнику отправился Арэль. А когда вернулся, юного пикта было не узнать, таким отрешенным и далеким стало его лицо. Я спросил его, узнал ли он свое Подлинное Имя.

«У меня много имен, — отвечал он, — а на этом острове я зовусь Трефуйлнгид Трееохайр».

Брегон вдруг преклонил колено и поцеловал юноше руку.

«Встань, — сказал Арэль, — время мое еще не пришло. В гирканских землях нужны воины, подобные Конану, а на вашей — женщины-властительницы, способные удержать людей от крайностей. Пусть же властвует королева Матген, да продлятся дни ее. А я ухожу».

«Постой, — вскричал я, хватая его за руку, правда, целовать ее не стал, — ты забыл, что должен меня исцелить!»

«Ах, это, — он легко коснулся пальцами моей груди, — ты здоров, Конан-варвар. Следуй своей дорогой». И он ушел…

— Куда? — тихо спросил Альфред.

— Туда, где будет пребывать до нового воплощения через две тысячи лет, — ответил киммериец, — в обитель Солнца и Луны, к своим богам. А я в сопровождении брегона отправился к Источнику Судеб и заглянул в него.

— И что ты там увидел, государь?

— А вот это не твоего ума дела, оруженосец. Тебе достаточно знать, что я вернулся.

Они стояли рядом над светлыми водами Источника — Конан-киммериец и Кримтан Да Дерг.

— Все-таки ты решил уйти, — сказал фаллиец.

— Я решил вернуться, — сказал варвар, — у каждого своя дорога.

— Спасибо, что помог одолеть короля фоморов здесь, в Железном Замке, — молвил брегон, — без тебя я не смог бы победить и стать его новым эмейном.

Заметив изумление на лице Конана, он слегка улыбнулся и добавил:

— Кто-то ведь должен заменить Элкмара и стать супругом королевы Матген. Послушай, останься на свадьбу, ты будешь самым почетным гостем…

— Ты ведь знаешь, что я спал с ней, — сказал киммериец растерянно.

— Ну и что? Так было нужно. А теперь она будет моей, и мы воссядем на престоле бок о бок…

— Прощай, — прервал его варвар. — Я ухожу. Мне не нравится Инис Фалль.

— Слишком рано, — сказал Да Дерг, — нужно дождаться момента, когда ты сможешь вернуться в ночь накануне Аскольда Мечника. Ты многое видел в источнике, но это не твоя Судьба, это Судьба того короля, который сидит сейчас со своими вельможами в трапезной турнского дворца. Ты рискуешь никогда не выйти на дорогу, где нет места двум Конанам…

— Хочу тебе кое-что объяснить напоследок, — прервал его киммериец. — Я многое видел в Источнике и знаю, что все могу потерять. Но я рискну. Рискну, потому что хочу спасти одного мальчишку, которого учил стрелять из арбалета, и еще одного невзрачного человечка, построившего город в Озерном Крае и отдавшего за него жизнь.

— Ты не сможешь этого сделать, — воскликнул фаллиец, — не сможешь замкнуть Кольцо Времени! Это все равно, что пытаться бревном загородить водопад… Других не спасешь и сам можешь погибнуть.

— Ну, нашел чем испугать варвара, — рассмеялся король и шагнул за кусты орешника, туда, где ждал его Вечный Змей, пожирающий собственный хвост.

OCR by Alex Mustaeff aka Bill Gilbert