Изъ Москвы с любовью (том 2)

Глава 2 Лошадка (продолжение)

А интересно, — думал Ёжик, — если лошадь ляжет спать, она захлебнется в тумане?

(Сергей Козлов, «Ёжик в тумане»)

— Как хорошо, что ты нашелся, — сказал Медвежонок.

— Я пришел

— Ты представляешь, если бы тебя совсем не было?

— Вот я и пришел.

— Где же ты был?

— А меня не было, — сказал Ежик.

(оттуда же)

Мама прилетела ночью. Под утро. Что-то там не рассчитали из-за разницы во времени, или может куда по дороге залетала? А ещё, говорят, у неё были незапланированные переговоры с английской королевой. Что, если честно, после новостей о том, что меня могут «выдать» за Лизу, она же принцесса Уэльская Элизабет… Напрягает меня такое. Алмазы в Африке стоят того, чтобы рискнуть и отдать меня нагличанкам. С одной стороны мне как-то… Без особой разницы. Но с другой — не хочу лицезреть эти чопорные викторианские рожи, полные о себе любимых такого высокого мнения, что держите семеро. А ещё на Альбионе так себе с климатом. Постоянная сырость, туман… И насквозь фашистский лживый менталитет — он и в этом мире далеко не ушёл. Не то, что Куба! Остров свободы, веселья! Карибская сальса, вечная сиеста. Море, солнце, «тахо-тахо, буррито-буррито» под маракасы, раздетые девчонки круглый год…

Мечты! Кто б мне позволил самому что-то решать!

В общем, мама отсыпалась, и мы завтракали вчетвером, с сёстрами.

— Саш, чего грустный, вилкой в тарелке ковыряешь? — обратила на меня высочайшее внимание Женя.

— Устал вчера, вернулся поздно, — презрительно сжав губки, фыркнула Маша. — Сидел в управлении допоздна, потом ещё Олю потащил куда-то, «мясо» смотреть. Сегодня и Оля сонная, и он… Даже пробежку не сделал! — Последнее её возмутило, а вот тут я был солидарен, косяк.

— Оль, могу ещё раз поехать с нею пообщаться? — выдавил назревший и мучавший вопрос я.

Оля, ковыряющая мясо с салатом чуть лучше меня, подняла глаза.

— Уверен, что хочешь?

— Да. Есть моменты… Которые надо проработать. Но в целом она мне нравится.

— «Нравится» или «подходит»? — поддела старшая сестрёнка.

— Вот это я и хочу сам для себя сообразить.

— А что это даст? Ты или делаешь то, что она сказала, или нет. Она в том положении, что надавить на неё просто нечем. И ты сам выбрал такую стратегию разговора.

— Да всё в порядке с разговором, — отмахнулся я. — Но ты права, она мне понравилась, и я хочу удостовериться, как там на самом деле обстоят дела. Но ты ж не отпустишь меня в Нижний?

— Почему не отпущу? — А теперь сестрёнка удивилась, подняла глаза, нахмурила брови. А Маша с Женей при этих словах даже вилки до рта не донесли, замерли.

— Ну, я как бы… — я развёл руками.

— Саш, тебя из крепости выпустили, — пояснила она не совсем мне очевидное, но очевидное для остальных. — Ты даже не представляешь, насколько активно мы тебя тестировали. Больше восьми десятков тестов только по линии Ромодановской. — При этих словах Маша опустила голову — не одобряла их, но была вынуждена участвовать, за что немного раскаивается, пусть даже сама перед собой. — И раз выпустили — то выпустили. Это значит в большой мир, совсем. Хочешь лететь на отдых — лети. Сочи? Батуми? Ялта? Гонолулу? Форт-Росс? Хочешь чем-то заняться — занимайся.

— А если хочу с парашютом прыгнуть, могу? — пробил пробный мяч я. На будущее.

— Да. Если с обучением и инструктором, если мне предварительно доложатся, что ты прошёл подготовку и не разобьёшься в хлам по неопытности, — махнула она головой. — Но это частности. Единственное, не забывай, что с тобой всегда должен быть кто-то ответственный, способный тебя защитить от мелких неурядиц. В идеале — Маша. И кто-то ответственный над Машей. Если это кто-то из дружины — значит беспрекословно слушаешься наставницу, причём ту, какую дадут. Как и Маша тоже слушается наставницу, — сверкнули её глаза, она перевела взгляд на сидящую рядом сестрёнку.

— Конечно, Оль. Разумеется. — Близняшка закивала, и настрой её был серьёзный. Тут не игра скорее всего потому, что пока мы в Москве — рядом с нами всегда кто-то опытный в шаговой доступности. Один звонок, один вызов по рации, и любая проблема решена. А если мы уедем за город, ни дай бог в другой регион… Вот тут никакой нашей самодеятельности и близко быть не должно!

— Тогда вопрос. Как организовать нашу с Машей поездку в Нижний Новгород?

— С Машей? — нахмурилась старшая сестра. — А занятия? Она в отличие от тебя учится.

— Куда я без неё, и она без меня? Так ты отпускаешь или нет?

— Оль, я ни разу не была в Нижнем! — загорелись глаза Марьи.

— А занятия? — повторилась старшая сестрёнка.

— Давай на субботу и воскресенье перенесём? — заканючила младшая. — Я сама съезжу к преподавателям. И устрою больше самостоятельной работы. А Саше ведь ещё программу не подобрали, да?

Вздох: «Куда мне от вас деться». Оля кивнула:

— Я скажу, вам на сегодня выделят вертолёт. Летите куда хотите, хоть в Нижний.

— Э, нет! — воздел я руки кверху. — Так не пойдёт. Мы не как принцы поедем. А инкогнито. И надо обязательно Аллу с собой взять — пусть сразу протестирует организм той мелкой и скажет, насколько всё серьёзно. И она совершеннолетняя, может быть нашей прямой наставницей, и в этом случае нам проще выписать документы, как будто мы её родственники.

— Ага, Маша и Саша Пугачёвы, — фыркнула въехавшая в тему Женя.

— А чего б и нет? — пожал я плечами. — Не чувствую иронии.

— Да нет, я без иронии, — задумалась Женя.

— Хорошо. Через час документы будут у вас, — выдала вердикт Оля. — А как тогда, на поезде поедете? — Ухмылка. — Алла — простолюдинка… Официально. Аэроплан ей, если в рамках легенды, не по карману, не говоря уже о вертолётах.

— А чего б и не на поезде? — повеселел я. — Кстати, как часто они ходят и как там с билетами?

— Ты у меня спрашиваешь? — недоумённо развела Оля руками. — Я дьяк Разбойного приказа, а не Дорожного.

— Тогда не будем терять время, — хлопнул я рукой по столу. — Мы завтракаем и едем на вокзал, пусть твои люди как сделают документы, везут сразу туда. А я первым делом прогуляюсь до Несмешного — если Аллы вдруг нет, кого он сможет дать с собой из целителей?

Тяжёлый вздох: «Как вы меня достали! Верёвки вьёте». Но вслух старшая сестрёнка ничего не сказала.

Чуть ранее

Ночь. А именно час ночи. Улица «Матросская тишина». С одноимённым изолятором, в котором есть отделение для смертников, дожидающихся казни. Символично, блин… Я про название. О котором тут же, первым делом, спросил. Оля сказала, тут при Софье Великой селили инвалидов (то есть вышедших на пенсию по службе) царского флота. Ну, поначалу — позже стали подселять и армейских. Но при «Соньке» Россия активно начала строить флот и выходить в моря, потому «матросы» считались в приоритете. Да и у флотских всегда и характер более буйный, и понты сильнее. А чтоб не беспокоить привилегированных пенсионеров, по району запретили ездить каретам и транзитному гужевому транспорту. Вот и образовалась «матросская тишина», рай для оставников. Честно, не знаю, какова история названия в том мире, но тут как бы логично, не придерёшься… И что-то подсказывает, там было нечто подобное. Миры где-то разошлись историей, а где-то настолько похожи в мелочах, что за голову хватаешься — ну как так⁈

Главу Разбойного приказа бы среди ночи не пустили. Но наследницу турнуть побоялись, и через десять минут после того, как мы проехали КПП, к нам, в особую камеру для переговоров, «свиданку», ввели высокую стройную, но мускулистую женщину. Метр восемьдесят, не худая, не грузная, а какая-то… Жилистая, что ли? При взгляде на такую понимаешь, что если такая не в духе, лучше идти своей дорогой параллельно её курсу, не пересекаясь. Лет ей было где-то тридцать пять, молодая ещё. Такой бы жить да жить. И как умудрилась вляпаться?

— Ваше высочество, это та, о которой вы сказали. — Начальник караула вошла в камеру вместе с двумя конвоирами и встала по стойке смирно. Деваху тем временем усадили на специальный одиноко стоящий металлический стул, пристегнув сзади наручники к специальному кронштейну. Сильной одарённой сбежать не помешает, но затруднит побег, даст несколько драгоценных секунд охране, чтобы обезвредить её. Сидя с руками за спиной, под большим углом, колдовать не комильфо — уж что, но сейчас я это понимаю. Впрочем, только не ей, инструктору спецназа с боевым прошлым, так что наедине с нею мне оставаться никак нельзя.

— Благодарю, можете идти, — отпустила её Оля.

Начкар тюрьмы вышла. Конвой остался.

— Вы тоже можете идти, — кивнула сестрёнка и им.

— Не положено, ваше царское высочество, — ответила та их охраны, которая постарше.

— Вы будете мне указывать? — Оля зажгла на ладони шар. Почти как Маша, только не настолько большой… Но я нутром ощущал — несоизмеримо более мощный. В смысле, чуть более разрушительный для окружающих при меньшем размере, и не спрашивайте, как это чувствую, не скажу. В целом закономерно — Оля всё же не писюха мелкая, и опыт за плечами поболее, как и концентрация. И кровь, род из тех, где самые-самые — уверен, что и в моём случае сыграла кровь, ибо я сильно не первый близнец в этом мире, но ни разу о подобном пробуждении у мужчин не слышал. У нас с Олей, Машей и Женей, да и Ксюшей тоже мощь дара в крови, преимущество древних, впитавших лучшие гены родов. Вот они такие сильные и получились, все четверо, а я… Стал просто магом. Первым за всю историю после кометы.

— Девочки, идите, — добавила она мягче. — Я с пятью такими справлюсь.

— К-как прикажете, ваше высочество, — склонилась старшая конвойная, поняв, что не по статусу лаять на царевну, даже если та решила самоубиться, и, сделав жест напарнице, направилась к выходу. Вторая вздохнула, но последовала за ней. Дверь за ними закрылась, послышался звук запора, и мы остались втроём.

— Ваше высочество? — с улыбкой подняла голову молчавшая до этого конвоируемая.

Оля погасила шар и осталась стоять. Я же картинно выставил перед девахой стул, обычный удобный контроский «следовательский», и сел напротив, в пяти метрах от неё. Ближе боялся — Оля может не успеть в случае чего, а акустика в «свиданке» отличная.

— А это, полагаю, тоже царское высочество? — щербато улыбнувшись, перевела она взгляд на меня. И было в этом взгляде нечто, что заставило бы отшатнуться — ненависть. Презрение. К нам, как к классу, сословию. А ещё пренебрежение жизнью — она за малым не ринулась в самоубийственную атаку: «Пусть сдохну, но заберу кого-нибудь их ЭТИХ». И останавливал её отнюдь не страх. А коварная сука по имени «надежда».

— Анфиса Мариевна Братиславская, — начал я. — Тысяча девятьсот восемьдесят девятого года рождения. Дочь личной дворянки Марии Братиславской, посему продолжила карьеру военной, ради потомственного будущей дочери. Учебка в Артемьевске. Афганистан. Иран. Манчжурия. — Я говорил по памяти, как запомнил из досье, сверяясь лишь со шпаргалкой — тезисами из её досье, начерканными на листе бумаги. — Диверсионные подразделения, секретные задания. Ранение под Харбином — признана негодной к несению службы в спецчастях. — При этих словах приговорённая к казни кисло скривилась — видно, та ещё боль. Такие люди не видят себя в мирной жизни, они живут войной. — Переведена в инструкторы в школу диверсантов номер три, посёлок Кулебяки Нижегородской области. Где рожаешь дочь Ксению и продолжаешь службу инструктором. Родная, чего тебе не хватало? Нахрена тебе сдалась эта наркота? — добавил я в голос злости и подался вперёд, в агрессивной позиции.

Деваха вспыхнула, вскинулась, глаза её засверкали, но у Оли, я боковым зрением увидел, и магически почувствовал, в руке вспыхнул новый огнешар, и приговорённая опала.

— Много ты понимаешь… Царевич, — фыркнула она.

«Царевич» это прозвучало жалко. Хотела сказать типа матерно, как оскорбление, но оскорблением это не выглядело.

— Так объясни, — парировал я. — Да, не боевая часть. Всего лишь инструктор. Но у инструктора должно быть вполне неплохое жалование. Плюс, личное дворянство. Плюс, медицинская страховка. Плюс…

— Да манала я твою страховку, понял! — заревела она, перебивая, и по лицу осуждённой потекли слёзы. — И личное дворянство я манала! Из-за него всё! Нам, как дворянам, закрыты все двери, как привилегированным! Любое лечение платно! Никаких субсидий! Никаких льготных операций — нас даже на очередь отказались ставить! А где я возьму эти сраные двадцать тысяч при жаловании в триста? Где, мать твою, спрашиваю? Что мне делать, если мой ребёнок умирает? У неё уже третья стадия была, когда обнаружили. Третья! А сейчас четвёртая. У неё в голове вот такая шишка изнутри на мозг давит! Неоперабельная! А целители, ваше царское высочество, простому люду не по карману. Мало их, на всю страну всего несколько тысяч. На полсотни с лишком миллионов человек. Где я могу достать эти деньги быстро, пока Ксюша не умерла? Да лучше б у меня его нашли — я под страховкой! А она — нет. «Иди в жопу, Анфиса Марьевна, страховка только у прошедших контракт, и у тех, кто на контракте на гражданке, как у вас. Дети не подпадают». Я б себя на органы продала, в рабство бы пошла, да никто не берёт. Что мне делать, а, ваши высочества?

— Вместо твоей дочери от «Стимулятора» должны погибнуть другие люди, — едко произнесла Оля. Ибо я, скажу честно, немного смутился — очень убедительно эта Анфиса говорила. Энергично, эмоционально, и в её словах была логика. А вот начальница сыскного приказа имела иммунитет, каковой пока не выработался у меня. Как раз на такие случаи. Ибо без иммунитета на их службе делать нечего.

— Как гражданка нашего общества я себя не оправдываю, — сбавила обороты осужденная. — Наоборот, я презираю себя и свой поступок. — Но в целом держалась прямо, уверенно — Анфису раскаянием было не смутить. Да и чем смущать — она уже давно всё для себя решила. — И на своём страшном суде предстану с этим прегрешением как есть — ни юлить, ни искать оправдания не буду… Да ангелам, наверное, и не нужны наши оправдания, они ведь души должны читать. Но как мать… Царевна, ты же будущая мать! Не как наследница, а как мать — осуждаешь ли меня?

— Мне сложно дать объективный ответ, — покачала головой Оля. — Ибо я именно что царевна. У нас целители семейные, и не один, и я никогда не знала нужды. Наверное, если бы была на твоём месте — поняла бы тебя. Но понять — не значит простить, госпожа Братиславская, — появилась в её голосе желчь. — Я бы точно не простила, даже будь там. — Палец вниз, в пол. — Ибо кто знает, может быть эту дрянь, что везла ты, принял бы кто-то из моих друзей, близких? Родственников? Моя будущая дочь? Или приняла бы какая-нибудь идиотка, которая под действием устроила бы среди города мясную бойню? Такие случаи бывали, именно из-за них препарат запретили. Так что нет, госпожа Братиславская, ты не дождёшься от нас сочувствия… Хотя чисто по человечески да, мы понимаем, что ты всего лишь отчаявшаяся дурочка. Но прощения… — Она покачала головой. — Саш, а ты что скажешь?

— Я скажу так, — тяжело, как от зубной боли, вздохнул я, — Оля права — я тоже не простил бы на твоём месте. А тем более, я не там, а здесь, пусть по человечски мне тебя жаль куда больше, чем ей. — Махнул головой в сторону сестры. — Я младше, и не прошёл той закалки, что она; я слабый душевно ранимый жалостливый мальчишка. Но даже так ты в пролёте.

— Тогда зачем вы припёрлись, ваши высочества? — налились кровью её глаза. — Охрану, вон, за дверь выставили?

— Я хочу убить тебя, — с ходу начал я рубить правду-матку. Хреновый из меня переговорщик, ну а куда деваться? — Ты всё равно приговорена, твой приговор обжалованию не подлежит. Но умрёшь не от отрубания головы, как все дворяне и бояре, а от удара шокером.

— Шокером? — недоумённо вскинула она голову, причём страха в ней не было.

— Да. Мы тестируем прибор для моей самозащиты. Его надо откалибровать. Мы попытались на животных, но это животные. А нам нужно понять, как он воздействует на сильных одарённых людей. Ибо будет предназначен для защиты от массачусетских ведьм.

— Серия опытов, один из которых закончится летальным исходом? — Она весело захохотала.

— Да, — не моргнув глазом ответил я. — Смерть, скажем так, во имя науки.

— Вам не нужно привлечение лишнего внимания. Чтобы об этом знали. — Она посерьёзнела. — Потому в камере только вы двое, даже без телохранов. Потому без привлечения официальных служб и органов, которые сделают это вместо вас.

— Ты умная, Анфиса, — сделал я ей комплимент. — Аж не понимаю, как могла так опуститься, почему не придумала иной выход?

— А за это вы вылечите мою дочь… — закончила умозаключения она.

— Мы попытаемся. Ибо я не знаю, в какой стадии её болезнь, поддастся ли лечению. — Я снова был сама честность. — Но она будет лежать в кремлёвской больнице под надзором лекарей нашей семьи. Мы сделаем всё, что можем.

— Хорошо, я согласна, — кивнула она. — Как сделаете всё, что можно, как только она встанет на ноги… Так и приходите. Зная, что Ксюша здорова, я с радостью подставлюсь под ваш прибор. Хотя бы буду знать, когда умру — а то с нашими правоохранителями не в курсе, когда кого казнят. У нас в камере двоих казнили, одна сидела полгода, другая аж два. Никакой логики.

— Это специально так. Ожидание смерти иногда мучительнее самой смерти, — мрачным голосом произнесла Ольга.

— Ну вот, я и говорю — я буду знать, когда умру, мне будет легче. — Натужная улыбка. — Вы всё сказали, ваши высочества? Тогда можете отправлять меня в камеру — буду ждать вашего визита со здоровой Ксюшей. Где она, кстати, сейчас?

— Её перевели в интернат для сирот имени Святого Пантелеймона, Нижний Новгород, — ответил я. — Твоя сожительница отказалась ухаживать за твоим ребёнком.

— Это да, она та ещё сука оказалась, — фыркнула Анфиса. — Бывает же так, живёшь с человеком несколько лет, а она оказывается той ещё тварью. Ой, вы ещё здесь? — картинно распахнула деваха глаза.

— Саш, пошли, — скомандовала Ольга. — Аудиенция у её превосходительства госпожи Братиславской окончена.

— Вы сами пришли ко мне, ваше высочество, — оскалилась ей в ответ осужденная. — Вы ко мне. Не я к вам.

— Всего хорошего, госпожа Братиславская. — А это я, поднялся со стула. Ольга постучала по двери — охране. Анфиса же… Захохотала. Весёлым безумным смехом.