Как поймать монстра. Круг третий. Книга 1

49. Ты мертва, сестричка

Лес вокруг был одинаково безликий.

Ни единого опознавательного знака, ни единой тропы, ни единого места, которое бы кричало: ты здесь уже проходил! Прячься здесь! Иди сюда!

Норман, спотыкаясь и прижимая к себе кочергу, брел между черных толстых стволов. Нога кровоточила. Красные пальцы стискивали железо так, что их, наверное, уже не разожмешь.

Он не знал, сколько уже идет; день и ночь не менялись местами; не темнело, не рассветало. Все время стояла одинаковая серость. Нормана это не удивляло — он знал, что так и будет, с того самого момента, как оказался здесь.

Опять.

Снова.

Это повторяется.

«Здесь все повторяется, — в притупленном отчаянии думал он, пока брел не разбирая куда. — Все повторяется по кругу, событие за событием. Она об этом говорила. Эта зима никогда не кончится. Белтейн никогда не наступит».

Он снова был здесь, в хитросплетении деревьев и царстве страшной черной земли. Как и тогда — потерянный, испуганный. Загнанный в лабиринт, откуда нет выхода. Сколько бы ты ни шел и куда бы ни направлялся, здесь ничего не меняется. Он снова оказался в кошмаре.

А если он здесь, значит, он в этом лесу не в одиночестве.

Опять.

Снова.

Это повторится.

Потому, когда его позвали, Норман не удивился. Остановился, прижав кочергу к груди. Замер бессмысленным взглядом на поваленном стволе. Дыхание застряло в горле посреди вздоха куском льда — не протолкнуть его наружу, не сглотнуть. Ноги примерзли к неровной земле.

— Норман, — повторил голос за спиной.

Норман прикрыл глаза. Зажмурился. Он должен был идти вперед не оборачиваясь. Так он сделал в прошлый раз, в том, еще ночном лесу. Убежал — вот что он сделал. Вот что он всегда делал.

От страха и опасности. От ответственности и своих призраков.

Он убегал.

Может, пора перестать. Может, это так и должно закончиться. Может, именно это он и заслужил.

Норман медленно развернулся, а потом, чувствуя, как ходит ходуном в руках кочерга и как трясутся колени, открыл глаза.

Перед ним среди черных стволов и белого снега, чужеродная, не принадлежащая ни этому миру, ни этому месту, — перед ним стояла Надин.

— Золотое сечение.

— Что?

Эха у голосов не было: темнота украла его, оставляя слова брошенными в воду камнями, которые тонули, как только произносились. Из-за этого Кэл не разобрал, что сказал Киаран; или, может, из-за усталости.

Она облепила его сосущим силы паразитом, навалилась тяжестью поверх Купера, который теперь казался неподъемным. Кэл тащил на своих плечах человека, толщу земли и каменную твердь, вынужденный опасаться, что под этой ношей подломятся ноги.

— Я подумал о том, что золотое сечение — это тоже спираль, — не поворачиваясь, пояснил Киаран. Сил пошутить, мол, Кэл не знает, что это такое, не нашлось, но Киаран не стал дожидаться, угадав и сам. — Это особая пропорция, которая наблюдается в природе. Закрученная несимметричная спираль.

Может, пока Кэл изучал его, он сам неплохо успел изучить Кэла.

Шаг. Еще шаг. И еще один.

Пропорция, спираль, сечение… Смысл слов заглушался треском огня и ускользал прочь. Кэл мог думать только о том, как каменная толща впивается в плечи, придавливая его к земле.

— Я не говорю, что мы идем по золотому сечению. Изнутри это сложно понять. — Слова Киарана падали в воздух и пропадали, не оставляя после себя ни смысла, ни отзвука. — Мистер Эшли смог бы рассказать подробнее. Я о золотом сечении знаю только из Дэна Брауна…

Он говорил что-то еще и еще; Кэл сосредоточился на его затылке, совершая шаг за шагом, движение за движением и чувствуя, как горят огнем ступни. Свет факела, который перекрывал собой Киаран, расплывался красным ореолом — кровавым воротником вокруг его головы. Как бы Кэл ни старался держаться, иногда взгляд терял фокус, и тогда затылок Киарана превращался в черную точку, плывущую в красном гало посреди темноты.

В какой-то момент Кэл потерял бдительность и вместо затылка обнаружил перед собой лицо — открытое и требовательное.

— Что? — моргнул он, с трудом останавливаясь.

— Передышка, — сказал Киаран таким тоном, будто повторял не впервые. — Мы делаем привал. Опустите мистера Купера, пожалуйста.

Удивительная требовательность перетекла с лица в голос, а потом исчезла, словно Киаран сам застеснялся своей храбрости. Кэл не обратил никакого внимания — только медленно и неповоротливо, рискуя уронить, наклонился и снял Купера с плеч. Тот, безвольный в его руках, не возражал. Откинутая голова так и не напряглась, закрытые глаза так и не задрожали, готовые распахнуться. Кэл пристроил его у стены тоннеля, чувствуя освобождение от его веса каждым вопящим от боли позвонком.

— Вы можете присесть? — уже не так уверенно спросил Киаран, и Кэл поднял на него взгляд.

Бледное, влажное от жара факела лицо, черные блестящие глаза. Залитый красными отсветами, он и сам будто светился — беспокойством. Кэл его не осуждал.

— Могу, — покорно согласился он, медленно опускаясь рядом с Купером. — Отчего ж нет.

— Мы уже долго не возвращались в пещеру. — Киаран опустился напротив, ставя палку на каменный пол и придерживая ее рукой. Только сейчас Кэл заметил, что огонь уменьшился, а свет стал куда слабее. — Думаю, это хороший знак. И дышать здесь легче. Мы как будто… удаляемся от Сида. Я надеюсь.

Кэл слегка пихнул его ботинком и в ответ на удивленный взгляд обессиленно кивнул на рюкзак:

— Достань новую. Эта скоро всё.

Какая это по счету? Срок жизни деревяшек был невелик, и меняли их уже несколько раз за этот длинный переход во тьме. В рюкзаке Киарана осталось еще три или четыре. Что будет, если факелы закончатся раньше, чем они выберутся наружу?

Кэл прикрыл глаза, откидывая голову в шапке на холодный камень. Хотелось остаться здесь и позволить усталости и сонливости взять свое; позволить им забрать его к себе и просто немного поспать, пока треск огня заглушает реальность…

Голос Киарана ворвался в чуть не уплывшее в дрему сознание:

— Вы в порядке?

Кэл поднял руку, такую тяжелую, будто кто-то привязал к ней гирю, помассировал глаза и ответил:

— Просто устал. Не обращай внимания.

Киаран ничего не ответил. Этот парень много молчал, верно? Верно, ответил Кэл сам себе, не открывая глаз. Мысли о Киаране удивительным образом не позволяли провалиться обратно в сон. Он много молчал, и молчание у него бывало разных оттенков: испуганное, осуждающее, неуверенное, рассерженное. Интересно, сколько еще расцветок молчания у него есть. Веселое? Ироничное? Радостное? Вряд ли Кэл сможет услышать их в Глеаде, но, может, когда они выберутся…

Сейчас молчание Киарана было полно сомнений. В темноте за веками раздалось тихое бормотание:

— А если я ошибся?

Кэл с трудом открыл глаза, позволяя вновь разгоревшемуся огню себя ослепить, но нашел в себе твердость произнести:

— Значит, мы найдем новый путь.

Расплывшийся Киаран собрался в отчетливую картинку с озабоченным лицом. Он выглядел гораздо менее уставшим, чем Кэл ожидал. Пусть он нес не человека, но все еще тащил увесистый рюкзак, и эти километры под землей они шли вместе, нога в ногу, — но в Киаране обнаружилось гораздо больше сил, чем казалось по виду.

Кэл не чувствовал былой подозрительности. На самом деле, это открытие вселило в него… облегчение.

Хоть кто-то из них не подыхает от усталости. И в кои-то веки этот пацан не выглядит так, будто готов отдать душу праотцам.

— Вы мне верите? — после долгих моментов сомнения спросил Киаран.

Кэл пожал плечами и жестом попросил достать остатки воды из рюкзака:

— Иначе бы не шел за тобой.

Уже протянув руку к бутылке, Киаран остановился и обернулся к нему, удивленный.

— Я не думаю… — Он сглотнул, подбирая слова. — Не думаю, что это хороший момент. Верить в меня. И мои решения. — Он покачал головой. — Я понятия не имею, верны ли мои домыслы насчет спиралей… и всего остального.

Он передал Кэлу бутылку и обхватил обеими руками факел, будто тот мог придать ему уверенности.

Вода оказалась приятно ледяной: это слегка взбодрило. Кэл сделал два больших глотка и заставил себя остановиться, а затем, закручивая крышку, сказал:

— Ты умный парень. Всяко умнее меня. Я полный придурок, помнишь? — И ухмыльнулся, подмигивая. — Я даже понятия не имею, кто такой Дэн Браун.

Дружелюбный тон подействовал на Киарана лучше лекарства от неуверенности. Он выдохнул, слегка выпрямился и ровным тоном ответил:

— Это уже слишком. Может, мне стоит оставить вас здесь.

Кэл устало улыбнулся в ответ, снова поддаваясь тяжести, с которой опускались веки, и, прикрывая глаза, ответил:

— Как хорошо, что Джемма тебя не слышит.

Фраза вышла хрипло и сонно. Кэл знал, что спать нельзя. Знал лучше всех. Но не мог и не хотел представлять, что сейчас надо будет поднимать грузное, заторможенное тело и снова взваливать Купера на плечи, которые снова загорятся огнем.

— Вы совсем без сил.

Голос Киарана не спрашивал, а констатировал. Кэл услышал в нем знакомый отголосок; не надо быть семи пядей во лбу, чтобы распознать его.

— Не беспокойся обо мне, — отрезал он и снова протер лицо.

— Но я беспокоюсь, — возразил Киаран. — Вы единственный, кто может нас защитить, если что-то случится. Пистолетом, который вы мне дали, я попаду только себе в ногу, больше он ни на что не сгодится.

Кэл поднял на него взгляд. Киаран не стал прятать свой и не поддался робости перед Кэлом. Он выглядел привычно упрямым, как и всегда, когда был в чем-то уверен. Кэл начинал к этому привыкать. Упрямство, видимо, ключевая черта его характера. Это почти… подкупало.

— Я спрашиваю разрешения, — дал понять он.

— Я вижу, — ответил Кэл. — Молодец. Хороший мальчик.

Киаран нахмурился:

— Это отвратительная шутка.

Ладно, действительно.

— Прости. — Кэл откинул голову, продолжая смотреть ему в лицо. — Шуткогенератор слегка… барахлит. Серьезно, извини.

Лицо Киарана не смягчилось, брови не разошлись обратно, а сжатая прямая губ не стала более милосердной. Вместо того чтобы сказать «да ладно, проехали», Киаран перехватил факел одной рукой, а вторую вытянул в проход между ними:

— Разрешите мне.

Кэл не опустил на нее взгляда. Продолжал смотреть на Киарана — парня, который еще пять минут назад сомневался в себе и своей способности предлагать здравые идеи. И который сейчас был уверен, что делает все правильно.

Вместо разрешения Кэл спросил:

— Почему у тебя есть силы, если у меня их нет?

— Потому что вы человек и вы устали. А я не человек, — лицо Киарана, к горечи Кэла, дрогнуло, — и я не завишу от жары, жажды или усталости. Я завишу только от вас. А вы мне верите. И в меня верите. — Киаран настойчивее раскрыл ладонь. — Я докажу, что не зря.

Треск факела и бензиновый запах отошли на второй план; скрылись за чертой света, в котором они сидели. Рука Киарана, слабая, с тощими пальцами, которые не умели держать пистолет и с трудом справлялись с факелом, эта самая рука, неспособная ударить и уж тем более неспособная одолеть Кэла, лежала ладонью вверх в пространстве между ними, будто была центром этого светового пятна. Будто это она, а не факел излучала свет, оберегавший их от темноты тоннеля.

Кэл сглотнул:

— Я верю в тебя не потому, что ты можешь перелить мне энергетической второй положительной, ты в курсе?

— Да, — просто ответил Киаран, не переставая смотреть ему в глаза. — Поэтому это и работает.

Кэл кивнул — то ли ему, то ли себе — и вложил руку в его ладонь.

Было трудно отследить, сколько времени они провели под землей. Это путешествие казалось бесконечным и одинаковым, и Кэл не раз ловил себя на мысли, что они просто ходят кругами, минуя одно и то же место тысячи раз. Но пещера больше не появлялась, и это было единственным, что питало упорство идти дальше.

Это — и силы, отданные ему Киараном.

Казалось, будто кто-то снял с него тяжесть подпираемого неба — или сделал Купера снова невесомым. Боль ушла из плеч и поясницы, мышцы прекратили разрываться изнутри при каждом движении, а сон отступил в темноту, прояснив сознание.

Не как под кофеиновым зарядом, который отгоняет сон, но взамен вселяет в руки тремор, а в сердце — тахикардию. Нет, это было… очень естественно. Гармоничная бодрость тела и духа, не берущая от организма ничего в оплату.

Кэлу не требовалось искать в себе силы, чтобы идти энергично, и не требовалось искать внутренней уверенности, чтобы не падать духом. Он верил в идею Киарана и потому совсем не удивился, когда темнота разошлась — расцепила липкие руки и с неохотой выпустила их из объятий прямо в серый, залитый бесцветным снегом лес.

Лес — старый знакомец, мрачный уродец с голыми ветками — сейчас казался почти родным.

Неожиданно Киаран с вырвавшимся «о господи» упал прямо в снег, роняя факел — тот с шипением умер, перестав быть полезным.

— Ты чего это удумал? — Кэл не стал спускать Купера с плеч и теперь возвышался над развалившимся Киараном.

Он тоже чувствовал облегчение, которое радостно колыхалось внутри, но, видимо, оно не шло ни в какое сравнение с тем, что испытывал Киаран.

— Минуту, — пробормотал тот, переворачиваясь на спину и подставляя зиме лицо. — Одну минуту. Пожалуйста.

Он вдохнул и выдохнул так глубоко, что грудная клетка поднялась и опустилась, словно высокая волна.

Кэл хохотнул:

— Эка тебя!

— Я думал… думал, мы застрянем там навсегда. — Киаран прикрыл глаза, видимо наслаждаясь холодом, ощущением снега и свежим воздухом. — Я думал, мы не выберемся. Я думал…

Но они выбрались.

Черт возьми, они действительно выбрались!

Лес склонял к ним свои черные ветви, будто удивляясь их присутствию и желая потрогать, убедиться самому. Тоннель плавным подъемом вывел их на поверхность между двух растущих враскоряку деревьев. На улице был привычный сумрачный серый день — или то, что в Глеаде принято называть днем. Кэл сощурился в небо, но ничего, кроме серости поверх черных ветвей, не увидел.

— Я хочу жить, — вырвалось у Киарана бормотание. — Господи. Очень хочу жить.

Кэл опустил на него взгляд. Он лежал на снегу не звездочкой, а как упал — руки вдоль тела, рюкзак подпирал бок. Грудь под рваной курткой высоко вздымалась, словно он никак не мог надышаться.

Этот парень пережил кошмарную ночь, а вслед за ней — очень трудный день, который мог закончиться совсем не так. Его можно было понять.

— Любимая еда, — сказал Кэл.

Не открывая глаз, Киаран переспросил:

— Что?

— Мы не закончили игру. Любимая еда?

На этот раз Киаран все-таки открыл глаза и повернул голову, пачкая шапку снегом и землей. Он уставился на Кэла снизу вверх, немного удивленно, но возражать не стал.

— Дублинский коддл, — наконец ответил. — Это такие… сосиски с картофелем.

Кэлу, если честно, было плевать, что это, если оно не включало в себя печень младенцев или другие морально сомнительные ингредиенты.

— Супер, забились. — Он протянул ему руку, помогая встать. — Я проставляюсь.

Киаран растерянно уцепился за его ладонь и поднялся, отряхиваясь.

— А ваша?

Все эти вопросы, в этой игре они были опасными, потому что включали в себя множество обещаний. Кэл это понимал; Киаран тоже. Видно было по глазам. Тем не менее Кэл никогда не боялся давать обещаний — потому как верил, что сможет их выполнить.

— А, мне нравится все, что пожирнее и где есть соус! — Кэл весело фыркнул. — Так что мне угодить легко.

— Надеюсь, вы регулярно проверяете уровень холестерина.

Киаран улыбнулся — и на этот раз это действительно было похоже на улыбку. Несмелую, быструю, пропавшую сразу же, как появилась, будто Киаран сомневался, что ему вообще здесь позволено улыбаться; но она была. Кэл ее видел.

— Спасибо, — сказал Киаран, едва след улыбки растворился, и отпустил руку Кэла, а свои тут же спрятал в карманы куртки. — Спасибо, что…

И тут на плечах Кэла зашевелился Купер.

Это произвело эффект разорвавшейся бомбы: все остальное мгновенно отошло на второй план. Они спустили его на землю, заглядывая в лицо и проверяя пульс. Купер не выглядел лучше, но слабо мотал головой и, когда Кэл позвал его, даже приоткрыл глаза! Едва-едва, на несколько секунд — вряд ли он вообще что-то увидел — и снова провалился в забытье. Но ведь открыл же!

— Сработало, — пробормотал Киаран и повернулся к Кэлу. Он был взбудоражен, а в голосе зазвучала надежда. — Сработало!

— Что? Целительный свежий воздух?

— Думаю, то, что мы вынесли его дальше от Сида. — Киаран поднялся с колен, на которые опустился, когда они прислонили Купера к дереву. — Ну и воздух тоже, наверное. Надеюсь, он скоро придет в себя.

— Он не может не прийти в себя, — пробормотал Кэл. — Он торчит нам ответы на парочку вопросов. Так что давай-ка…

Из чащи раздался звук.

Пистолет оказался в руке Кэла быстрее, чем звук успел закончиться — а потом раздаться снова. Уже ближе. Кэл мгновенно опознал его.

С таким звуком — влажным, шуршащим и вьющимся, словно по земле передвигается скопище сплетенных змей, — по этому лесу передвигались только они. Проклятые Самайновы твари.

— Достань пистолет.

Киаран дрожащими руками послушался.

Сколько их могло быть вокруг? Слишком много для того, чтобы Кэл и отбился, и защитил остальных. Он даже Доу не сумел помочь, а тот был куда самостоятельнее, чем эти двое. Нужно занять более выгодную позицию, прикрыть Киарана с Купером, чтобы действовать свободнее, нужно…

Справа от них зашевелились заросли, и, прежде чем они разошлись и явили им то, что оттуда выползло, Кэл поднял пистолет…

…но не смог выстрелить.

Надин стояла неподвижно. Она выглядела совсем как раньше: широкое овальное лицо, полное жизни, зачесанные назад светлые волосы, плиссированная юбка до колен, она такие обожала, и такой знакомый приталенный кардиган. Она всегда любила аккуратные вещи, и этот кардиган был для нее воплощением аккуратности. Норман хорошо его помнил. В нем ее хоронили.

— Норман, — отчего-то раздраженно, почти капризно позвала Надин, глядя прямо на него.

В день погребения она выглядела совсем иначе. Грим, наложенный в ритуальном агентстве, делал ее лицо неестественно умиротворенным, хотя при жизни она то и дело хмурилась по любому поводу: кто-то не закрыл дверь в ее комнату, слишком громко работал телевизор, надо было гулять с собакой, Норман опять использовал все бумажные полотенца и не купил новые. Лежа в небольшом — аккуратном — ореховом гробу, Надин безмятежно улыбалась, сложив руки на животе, словно больше ничего из этого ее не волновало. Это было так неправильно. Как и ее прическа — она никогда не носила пробор посередине, — как и ее руки. Норман помнил, как, стоя рядом с матерью, не мог отвести взгляда от ее рук: на ногтях Надин почему-то был бледно-розовый лак, хотя при жизни она никогда не красила ногти.

Сейчас маникюра не было. И идиллической улыбки. И пробор был наискось. Это была другая Надин — не та, из аккуратного орехового гроба, закопанного на католическом кладбище в Краун Хилл.

Эта Надин выглядела живой. Под сенью черных веток, стоя в тени черных стволов, на фоне серого снега — в этой монохромности она сияла красками жизни, словно единственно настоящая здесь.

Будто там, в гробу, лежала кукла, которой зачем-то разыграли похороны, а истинная Надин все время находилась в этом лесу. Искала Нормана среди деревьев. Ждала. Рассерженно окликала пустоту.

В Самайн все носят маски, и нельзя отличить, кто живой, а кто мертвый.

— Норман, ты чего вообще? — Надин уставилась на него требовательно, как если бы он снова оставил ее дверь нараспашку, или перегрел еду, или помешал разговору с подружкой по телефону. — Убегаешь! Еле догнала!

— Нет, нет… — Норман сам не понимал, не слышал, что говорит. — Тебя не должно быть здесь. Тебя здесь нет.

— Ты сдурел? — Надин нахмурилась, оглядывая его сверху вниз, от макушки до пяток. — Серьезно, Норман. Фиговые у тебя шутки. Шутник, блин.

Что-то горячее, болезненное собралось под подбородком. Запульсировало в горле, сжимая его спазмами.

Этой Надин все так же было тринадцать. Детская пухлость еще не ушла со щек, и она, возможно, не выросла бы модельной красавицей, но Норман всегда считал, что она будет очень симпатичной… Даже когда сама Надин, насмотревшись на одноклассниц и поп-певиц, так не считала.

— Нэди, — через силу вытолкнул из себя Норман, чувствуя, как зрение становится горячим и мутным. — Нэди, мне так жаль.

Норману, который попрощался с ней в тот день, было семнадцать. Норману, который потерялся в этом лесу, скоро исполнится тридцать.

— Да хватит меня пугать! — От негодования Надин притопнула ногой и, словно чувствуя себя взволнованно и некомфортно от его тона, скрестила руки на груди. — Что у тебя с физиономией? Что случилось?

— Ты мертва, Нэди. Мне… я… Прости меня, Нэди, прости, я…

Надин никогда не исполнится ни тридцать, ни двадцать пять. Она никогда не отпразднует выпускной, и Норман никогда не проставится в день ее совершеннолетия. Ей навсегда будет тринадцать, и в памяти Нормана, мамы и ее отца она так и останется девочкой в кардигане и плиссированной юбке. Пухлые щеки никогда не исчезнут, делая ее лицо взрослее. Она никогда не вырастет в симпатичную девушку и красивую женщину.

Норман все это знал. Знал как никто другой. Он пережил это много лет назад, он видел много людей, переживших то же самое, что и он. Но сейчас, здесь, в этом лесу, Надин казалась такой живой.

— Норман, — серьезно, с испугом произнесла она. — Ты меня очень пугаешь. Прекрати, пожалуйста.

Норман зажмурился, пытаясь прогнать пелену, но это не помогло. Он покачал головой.

— Я не хотел тебя пугать. Но это правда. — Он не мог на нее смотреть и не мог не смотреть. Горячее и болезненное сотрясалось в горле. — Ты умерла. Тебя больше нет.

Надин протянула ему руку.

— Хватит. Не хочу это больше слушать. — Она не шагнула ближе, но красноречиво растопырила пальцы, призывая взяться за ладонь. — Пойдем домой!

Что будет, если взять за руку мертвеца?

Пойдешь ли ты вслед за ним в потусторонний мир или твоя рука пройдет сквозь его тело и почувствует лишь холод? Норман никогда не касался призраков. Изучал их в архивах, сортировал информацию, читал книжки со всего света… Но никогда не касался их руками.

Будет ли это похоже на то, как он раньше брал ладонь Надин в свою, когда они переходили дорогу?

— Пойдем домой, Норман, — дрожащим от волнения голосом попросила сестра. — И тебе не надо будет больше думать о всякой ерунде!

— Прости, — снова повторил Норман, вытирая лицо ладонью. — Прости, Нэди.

— Да хватит извиняться! — сорвалась она на крик.

«За то, что ты умерла. За то, что мне не хватило ни сил, ни знаний, ни храбрости. За то, что у меня была одна-единственная…»

— У тебя была одна-единственная обязанность, разве не так? — Надин скривилась, будто сейчас заплачет. — Мама постоянно так говорила! О младших сестрах надо заботиться, их надо защищать! А ты что сделал?!

И лес наконец схватил его. Пробрался в суставы, во внутренние органы, заполнил собой изнутри, заморозив тело. Заставив Нормана застыть на месте, не в силах пошевелиться.

Лес знал, что он сделал. Этот лес все знал.

— Ты за это извиняешься, да? — уже спокойнее повторила Надин. За ее раздражением чудилась насмешка. — Как глупо! Вот всегда с тобой так. Сначала делаешь, — она опустила руку, — потом извиняешься.

— Нэди…

— «Нэди», «Нэди», — передразнила она. — Да, брат. Так ты говорил. «Нэди, прости», «Нэди, извини». — И неожиданно засмеялась. — Хватит извиняться. Извинений все равно мало, тебе так не кажется?

Ее смех стал громче — сделался страшным, оглушительным хохотом, который постепенно перерос в задушенные хрипы. Этот звук пробрал Нормана до позвоночника, выворачивая его, словно огромный крюк потянул внутренности наружу.

Он сделал шаг назад, не отрывая от Надин взгляда. Потом еще один.

Она продолжала смеяться, будто хохот перестал в ней помещаться, и исторгала из себя этот хриплый смех, перемежающийся с задыхающимся свистом.

Надин задыхалась, глядя прямо на Нормана, как тогда. Ей было смешно. Ему, этому лесу, было смешно.

Она смеялась, и в ее смехе Норман отчетливо слышал смех Самайна.

Он прошел еще несколько шагов назад, не в силах перестать смотреть на сестру, а потом развернулся — и сделал то, что делал всегда.

Он побежал.

Мальчик превратился не до конца.

Одна рука осталась человеческой — белая кожа, испачканная в крови и земле, — но она была изогнута под странным углом. Вены уже налились черным, особенно у голого плеча, переходящего в грудь, — там черные жилы как будто вспарывали кожу, проникая в плоть.

Лицо ребенка. Испачканный в крови распахнутый рот. Тело, частично покрытое переплетением пузырящихся черных волокон и стоящее на четвереньках.

Все как и раньше, только на этот раз был не взрослый мужик, а совсем малыш.

И это заставило Кэла медлить… Но только несколько секунд.

— Не на…

Первый выстрел прогремел словно удар грома. Затем раздался второй. Затем третий.

Всего их понадобилось четыре, прежде чем существо упало, придавливая заснеженный кустарник. С лица, теперь залитого кровью, не пропало бессмысленное выражение — оно только стало чуть более удивленным.

— Господи!..

Возглас Киарана разошелся по лесу эхом, и Кэл резко одернул его:

— Не кричи. Здесь могут быть и другие.

— Это… это… — Киаран его не слышал. — Это же ребенок!..

Кэл наконец обернулся.

В глазах Киарана плескался ужас — он переводил взгляд с черноты, уже начавшей растворяться в воздухе, на оружие в руке Кэла и обратно и выглядел так, будто вот-вот блеванет. Собственный пистолет он держал неправильно, просто обхватив рукоятку и даже не вдев палец в спусковую скобу.

— Это был уже не человек, — попытался образумить его Кэл. — Не теряй голову.

— Он обратил ребенка, — бестолково повторил Киаран и снова посмотрел на останки. — Это… О, боже. — Он зажал рот рукой и отвернулся.

Чернота окончательно растворилась, оставляя на земле после себя лишь человеческие части. Кэл подошел к изуродованному телу. Да, неприятная картина. Лицо ребенка смотрело прямо на него: мальчик лет семи-восьми. На части головы, не прошитой склизкими жилами, были видны светлые волосы. Европеец. Один голубой глаз слепо таращился на своего убийцу, а вместо второго в глазнице пузырилась чернота. Видимо, эта черная гадость всегда поглощает лица постепенно, начиная с одного глаза. Кэл помнил взгляд того, первого, разодравшего ему бок.

— Отвернись, — бросил он за спину. — Смотри за Купером.

Земля слишком промерзла, чтобы выкопать не то что могилу, хотя бы яму, тем более без лопаты. Зная это, Кэл не стал даже пытаться; сразу раздвинул заросли, из которых пришло… существо, чтобы отследить красные пятна на снегу. Кровь явно была не его.

Но тогда чья?

Киаран шел молча.

Увиденное подействовало на него куда сильнее, чем на Кэла, что было объяснимо. Смерть детей всегда кажется более трагичной, чем смерть взрослых, и Кэл мог это понять. Тем не менее казалось, что Киарана тревожит и что-то другое; но он не говорил, а Кэл не спрашивал.

Деревья в этом лесу не отбрасывали теней, будто специально, чтобы никак не сориентироваться. Может, на самом деле и деревьев никаких не было? Кэл вспомнил чьи-то слова о том, что в Ирландии в основном нет ни лесов, ни снега, ни морозов. Так почему бы и этому лесу не оказаться частью самого Самайна?..

В одном только Самайн просчитался. Деревья тени не отбрасывали, а вот люди — да.

— Это то, что он сделает со всеми нами? — раздался посреди тишины голос Киарана. Значит, вот о чем он так напряженно думал всю дорогу? — Если сможет освободиться?

Додумался-таки. Странно было бы, если б нет.

— Мы не знаем, зачем мы ему здесь, — ответил Кэл, останавливаясь и разглядывая очередной бурелом, преградивший им путь, и размышляя, как его обойти. Он уперся свободной рукой в ствол дерева. Трещины на коре были такие глубокие, что в них проваливались пальцы. — Хотел бы, превратил бы нас в эту херню уже давно. Но не хочет.

О лесе, который запер их в этой деревне, они говорили разное. Джемма утверждала, что он «стремный»; Норман описывал его в каких-то жутких эпитетах. Кэл же всю жизнь прожил среди лесов и замечал за ними другие вещи. Он говорил об этом с самого начала: этот лес был очень старым.

И Кэлу казалось, что каждый раз, когда он в него заходит, лес становится все старее. Деревья и пни — толще из раза в раз; кора их — все шероховатее, а трещин на ней появляется все больше, и уходят они все выше. Лишайник на древостое, которого Кэл совсем не помнил в ту, первую ночь, сейчас был практически везде. То и дело встречались дупла, которых у молодых деревьев не бывает.

Старый лес — естественная вещь для национального парка. Но если лес старится за неделю, то в этом ничего естественного уже нет.

— Но зачем ему…

Кэл взмахнул рукой, показывая Киарану, чтобы тот шел прямо перед ним. Идти, как в тоннеле, выпустив его из поля зрения, больше было нельзя. Здесь каждый бурелом мог стать укрытием для засады.

— Это называется «потребление». Демоны не могут брать энергию из ниоткуда. А их рацион вполне себе классический.

И ни разу не диетический.

— Если он освободится, — снова вернулся к теме Киаран, неожиданно зациклившийся на ней, — то что произойдет?

Ну уж нет. Не сейчас, когда на них из-за любого куста могла выпрыгнуть новая тварь — ребенок ли, женщина, мужчина. Каждый из них, кем бы он ни был в прошлом, мог запросто с ними разделаться, а у Кэла свободна лишь одна рука.

— Давай потом, — покачал он головой. — Мне нужно слышать, что происходит в этом лесу.

Киаран понимающе затих, но думать об этом не перестал — Кэл не видел, но хорошо представлял себе его напряженное лицо. Объяснить ему, что в первую очередь надо думать об опасности здесь и сейчас, Кэл не смог бы, даже если бы попытался. Он и без того постоянно талдычил: «не думай об этом», «сосредоточься на выживании» — но если еще вчера твоей главной проблемой был разве что недовольный десертом клиент, то перестроиться и начать думать по-другому непросто.

Лес плыл мимо них, будто не замечая. Он, хитрец, умел создавать это обманчивое ощущение покоя — Кэл уже привык. Как и к тому, что затишье перед бурей — самое опасное.

Снег под ногами хрустел, их дыхание было громким, сбивчивым, а куртки в тишине шуршали так громко, что Кэлу приходилось напрягать слух, чтобы ни один хруст ветки не смог застать его врасплох.

А потом кто-то просипел сзади него:

— До того… как огни…

В первую секунду Кэлу показалось, будто лес все-таки разорвал свое могильное молчание и заговорил с ним. Но тут же стало понятно — нет, это не лес.

Это Купер.

Снова — в который раз, Кэл уже сбился со счета — они усадили его и заглянули в лицо. Но этот раз отличался, потому что Купер наконец открыл глаза. Его взгляд — размытый, расфокусированный — скользнул мимо склонившегося над ним Киарана сначала в одну, затем в другую сторону. Даже не заметил Кэла, оставшегося стоять с пистолетом в руках, и снова вернулся куда-то в пространство.

— Купер? — позвал Кэл. Он не садился, чтобы не выпускать лес из виду, и позволял Киарану держать Купера. — Слышишь меня? Похлопай его по щеке.

Киаран неуверенно сделал, что было сказано, но в его исполнении получилось скорее «потрепал». Тем не менее это вроде бы сработало.

— Как огни… — вышло у Купера сухим, едва слышным голосом, — зажгутся…

Вот же заладил!

— Достань воды, — приказал Кэл Киарану.

Пил Купер на чистых рефлексах, не понимая, что делает. Он медленно моргал и ничего не видел перед собой, а через некоторое время тяжело закрыл глаза, снова впав в забытье. И все же он пришел в себя. Ненадолго. Но пришел.

— Десять минут привал, — распорядился Кэл, напряженно оглядывая местность. Пробуждение Купера застало их в неплохом месте, рядом с толстым дубом и непроходимой вязью его корней. — Поешь. Попей. Потом двинемся дальше.

Успеть до того, как огни зажгутся? «Как же я ненавижу шарады», — проворчал в голове Кэла голос Джеммы. И казалось бы, вот он, тот, кто их загадывает, сидит прямо перед Кэлом — хватай и вытряхивай ответы. Только вот если Купер умудрился дать гейс Самайну, любой ответ — это чья-то верная смерть: его или Суини.

Однако Кэла постепенно переставало это волновать.

— Что случается, когда демоны освобождаются? — Киаран снова вернулся к волнующей его теме.

Кэл обернулся: он сидел поджав ноги рядом с Купером и смотрел на него так, что стало понятно — без ответа с места не сдвинется. Упрямец!

— Слушай, — Кэл неохотно вздохнул, — я убиваю, а не исследую. Моих знаний определенно недостаточно. И у сущностей нет должностных инструкций в стиле «Что Вы Обязаны Делать, Когда Больше Не Сидите В Проклятой Шкатулке». Демоны — это духи, которые… Ну, они разные, короче. Их питает разное. Они действуют по-разному.

Ответ был простым и ни о чем, и Киарана он явно не удовлетворил.

— Вы знакомы с этим миром с детства, мистер Махелона, — настоял он. Умный упрямец! — Вы можете предположить, что будет, если Самайн освободится.

В этом Киаран не ошибся. Кэл действительно мог предположить. Киаран ошибался в другом — он думал, что хочет услышать ответ.

И не догадывался, что на самом деле прямо сейчас ему совсем не нужно слышать то, что Кэл может рассказать.

— Вся эта херня, с зимой этой и штуками со временем, — Кэл отвернулся от него, чтобы держать лес и открытое пространство в поле зрения, — думаю, оно поползет дальше. Не просто так пикты собрались и загнали его под землю, понимаешь? Для того чтобы миллион лет назад выкопать эти тоннели, здесь должна была быть прорва народа. Для того чтобы его помнили сквозь века, он должен был сохраниться в воспоминаниях тысяч людей. — Он пожал плечами. — Значит, он мешал жить всем, а не только какому-то маленькому местному племени.

В основном духи были локальной проблемой: чей-то дом, несчастная семья; вещь, к которой нельзя прикасаться или которую нельзя открывать. Что-то небольшое, с четкой зоной воздействия. Потому много гоэтиков никогда и не требовалось: каждый работал поодиночке, как Доу, или в парах. Но в этом случае…

— Может быть, целому острову.

Он не видел лица Киарана, но тот притих, и Кэл мог прикинуть, что происходит у него в голове. Тем не менее его спросили — и он должен был ответить.

— И может быть… Я не говорю наверняка… Может быть, он способен снова его захватить. Что будет? — Кэл покачал головой. — А хрен знает что. Обычно духи влекомы инстинктом пропитания — им нужна энергия, чтобы существовать. Значит, он будет расползаться по острову, питаясь всеми, кто попадется на пути. Превращать их… вот в этих тварей. Потребление — залог выживания у любого монстра.

«Ты ведь не это хотел услышать. Ты хотел услышать „ничего не будет“ или „он не освободится, ты чего, я со всем разберусь“, — но ты задал конкретный вопрос, парень».

— Может, только зимой. А летом впадет в спячку. Не сильно-то улучшает ситуацию, на самом деле.

— Мой поселок… — Голос Киарана звучал подавленно. — Кэрсинор ближе всего к этому месту. К Глеаде.

Кэл знал. Именно поэтому Киарану и не стоило все это слышать. Но соврать Кэл не мог — не любил и попросту не умел.

— Что я тебе говорил, а? — Он развернулся лицом к Киарану, краем глаза отслеживая движение на периферии. — Не думай ты, блин, об этом. Не сейчас.

Но тот его не слышал, продолжая:

— Если он освободится, то сделает это со всеми в моем городе. С моими опекунами. С моими соседями. С одноклассниками. С друзьями. — Он поднял на Кэла растерянный взгляд. — Он превратит в… этих существ всех, кого я знаю, мистер Махелона?

Киаран не хотел слышать ответ и на этот вопрос. Но Кэл все равно ответил:

— Скорее всего, да.

Он зажал себе рот и нос рукой, чтобы запереть надрывное дыхание внутри. Не дать ему вырваться наружу знаком, оглушительной уликой: он тут.

Рука мелко дрожала, и из-за этого тонкие вздохи просачивались сквозь пальцы мелкими натужными рывками. Черный смазанный след, оставленный на его руке ее хваткой, горел полученным ответом — она не была призраком. В тот момент, когда она поймала его, ее белая рука с отсутствующим маникюром и аккуратными ногтями сжала его до треска костей, а после себя оставила знакомую черную вязкую слизь. Норман ударил ее кочергой, убежал, но сейчас уже не мог понять, дрожала ли рука от страха или от боли.

— Братик… Мне было больно…

Голос раздался несправедливо, пугающе близко — прямо из-за ствола дерева, за которое он упал.

— Братик, пожалуйста…

Норман закрыл глаза.

Дрожь передалась из руки в грудь, из груди — в живот, из живота — в колени. Казалось, кто-то трясет его изнутри, как куклу, и все, что он может, это упираться пятками, прижимать себя к дереву, а руки — ко рту с такой силой, чтобы не дать неизвестному мучителю схватить его и затрясти прямо в воздухе.

— Почему ты убегаешь? — И жалобность в ее голосе снова превратилась в смех, просочившийся сквозь перепонки. — Нельзя убежать от того, что ты сделал, братик!

Смех стал еще ближе, но Норман не смог заставить себя открыть глаза.

Он не сможет здесь спрятаться.

Он не сможет убежать.

Она вот-вот его найдет.

А потом спереди что-то хрустнуло — едва слышно, а может, воспаленным нервам показалось, но Норман все равно дернулся и распахнул глаза, думая, что увидит перекошенное хохотом лицо сестры прямо перед собой.

Но это была не Надин.

Впереди, среди деревьев и вздымающейся земли, он увидел силуэт — кто-то стоял, наполовину скрывшись за стволом ольхи, и смотрел прямо на него.

— Пойдем домой, Норман! Или мне придется тебя тащить… Ха-ха…

Надин все еще звала где-то позади, готовая вот-вот отыскать его в этих кошмарных прятках. А оттуда, из чащи, на него смотрел совсем другой человек. Норман медленно убрал руку от лица, уже не понимая, где правда, а где иллюзия, созданная его собственным ужасом и этим проклятым местом.

Глядя ему прямо в глаза, Брадан медленно поманил его рукой — и исчез между деревьев.

То, что они добрались до знакомых мест, Кэл понял по зарубкам на деревьях. Судя по проделанному пути, выход из тоннеля находился западнее деревни, а теперь они подбирались к ней со стороны шахты — во всяком случае, именно об этом говорили крестообразные метки от ножа, которые Кэл самолично здесь оставлял.

Значит, если углубиться восточнее, лес начнет взбираться на холм и станет реже — а еще это значит, что оттуда можно осуществить задуманное.

У этого места было всего два измерения: здесь, наверху, мир, в который еще не так сильно проникло царство Самайна — Сид или что оно там такое; и мир под землей, который переставал подчиняться физическим законам. То есть всего два места, где могли находиться остальные.

И если они все еще наверху, за пределами туманного капкана, Кэл найдет способ подать им знак.

Следуя за зарубками, они вышли на оголенную от леса часть возвышенности. Здесь ветви расступились, и на них внезапно вынырнуло серое громадное небо — Кэл задрал голову, подставляя лицо ледяному ветру. Сейчас снег не шел, и все вокруг казалось обманчиво неподвижным.

— Остановимся здесь, — приказал он, все еще глядя в низкое металлическое небо, на котором не виднелось ни намека на солнце. Время суток не определить — так в Глеаде могли выглядеть и утро, и день, и сумерки.

— У вас есть план, — констатировал Киаран, тоже задирая голову. — Это обнадеживает.

Кэл прекратил пялиться в небо, как чудик, и повернулся к нему:

— О чем это ты?

— Вы как будто никогда не бываете растерянным. — Киаран продолжал смотреть вверх, зацепившись большими пальцами за шлевки на лямках рюкзака. Выглядел он хорошо, пусть и утомленно. Приступ безнадежности, охвативший его после новости об опасности, нависшей над Кэрсинором, похоже, прошел. — Даже если вы не знаете, что делать, вы всегда спокойны. Никогда не теряете самообладания.

Короткая же у пацана оказалась память. Кэл мог припомнить сразу несколько моментов, когда он умудрился выйти из себя в этом долгом путешествии. Последние дни в их с Киараном общении вообще были чередой эмоциональных всплесков, которые Кэл себе обычно не позволял, — но, очевидно, Киаран говорил про другое.

— Всегда делаешь комплименты похитителям? — спросил Кэл, уже привычными движениями снимая с плеч Купера. Тот слабо заворочался, подавая признаки жизни, — но за последний час пути он делал это уже несколько раз, так что теперь оставалось только ждать, когда он окончательно придет в себя. — Подойди сюда, подложи под него рюкзак… Угу. А теперь сними куртку.

— Я… что?

— Снимай куртку, говорю.

Когда Киаран неуверенно подчинился, Кэл отстегнул с пояса сумку и крепкими, уверенными движениями закрепил ее у него через плечо. Киаран молча поддался, не задавая вопросов.

— Внутри батарейки, зажигалка и кое-что из аптечки, — пояснил Кэл и, закончив, хлопнул его по плечу. — Просто на всякий случай. А теперь будь рядом с Купером, чтобы я мог видеть вас обоих.

И чтобы тварям было сложнее до вас добраться.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Киаран, усаживаясь на землю и придерживая перед собой Купера, которого Кэл ему вручил как приз. Кэл как раз вытащил из рюкзака… — В кого-то стрелять? У вас же уже есть пистолет.

Вещица действительно походила на пистолет, немудрено, что Киаран перепутал.

— Это не пистолет, мой юный падаван, — Кэл достал и выпотрошил коробку с белыми пластиковыми патронами, — это подарок от туристов. А вот пистолет достань, ты зачем его убрал? Держи его в руках. Держи, говорю. Здесь на тебя могут в любой момент выскочить и оттяпать бок. Как-нибудь расскажу тебе эту историю.

Шутка Киарана не развеселила — он взглянул на него с немым укором, но пистолет послушно сжал в руках. С оружием он смотрелся неловко и неестественно, и Кэл очень сомневался в том, что мальчишка сможет отбиться от Самайновых тварей в честном бою один на один.

С другой стороны — Кэл не собирался создавать ситуаций, где Киарану пришлось бы оставаться с ними один на один.

— Ладно, но… — сощурился тот, когда Кэл принялся взбираться выше, на самую открытую часть холма. — Что вы делаете?

— Я же уже сказал, это не пистолет. — Кэл примерился, прикидывая, можно ли стрелять отсюда. — Это сигнальная ракетница.

— А разве шум не может привлечь… их?

— Может, — согласился Кэл. А потом посмотрел на напрягшегося Киарана. — Но я же здесь. Все будет в порядке.

— Вы ужасный лгун, — сообщил тот.

— Ты уж определись, какой я: обнадеживающе уверенный или ужасный лгун.

На бодрый тон Киаран не повелся — новость о том, что здесь в любой момент могут появиться твари, которые уже наверняка обеспечили его кошмарами до конца жизни, съела все хорошее и снова окунула его в тревогу. Увиденный в лесу мальчик ситуацию лучше не делал. Сможет ли Киаран вообще выстрелить, если перед ним окажется человеческое лицо?

— Слушай, — обратился к нему Кэл, наконец найдя подходящую позицию. Киаран перестал вглядываться в лесную кромку и поднял голову. — Ну-ка давай еще раунд. Что ты хочешь сделать, когда мы выберемся отсюда?

Киаран замер, застыв на нем взглядом. Кэл не знал, каким он был человеком, — двух недель маловато, чтобы его узнать, конечно, он и не претендовал. Но кое-что об этом пацане Кэл выучил: он слишком упрям, когда дело касается других, и слишком легко сдается, когда дело касается его самого; он любит ирландскую кухню, какие-то непонятные книжки и тот фильм с Джимом Керри и актрисой с синими волосами. А еще — он ему, Кэлу, почему-то верит. И делает то, что он ему говорит.

Глядя ему в глаза, Киаран ответил — так, словно в чем-то признался:

— Увидеть Морин и… Моих опекунов. Морин и Донала.

— Вот и думай об этом, — сказал Кэл, вкладывая всю уверенность, которая у него была. — А все другое — выкинь из головы. Слышишь меня?

А затем он поднял руку и нажал на спусковой крючок — и с тонким залповым звуком красная точка взлетела в воздух.

Брадан то появлялся, то пропадал меж черных стволов, и Норману приходилось хаотично выискивать глазами его фигуру. Каждый раз, когда он снова исчезал, паника сдавливала легкие.

Норман не знал, куда бежит, но знал другое: Надин не хочет его отпускать. Ее голос вился за ним хвостом, то смеялся — страшно и зло, то снова становился ласковым и увещевающим.

Только фигура Брадана впереди придавала Норману сил на каждый рывок прочь от этого голоса. Он ловил его силуэт и бросался следом не разбирая дороги, отчаянно, как утопающий, пытающийся бороться с высокими волнами.

«Не пропадай, — билось в голове. — Не пропадай, только не пропадай!»

Один я тут не выживу!

Но в какой-то момент Брадан пропал за стволами и не появился — и Норман закрутился на месте, чувствуя, что впадает в истерику, пока наконец не заметил его на другом конце поляны.

Брадан застыл между деревьев, на открытом месте, снова лицом к нему. И опять сделал этот жест рукой — подзывал к себе. Норман воодушевился. Совсем рядом!

И бросился к нему, не глядя под ноги.

Яму скрывали ветки, запорошенные снегом, и на бегу было невозможно ее заметить. Нога соскользнула вниз, и Норман упал прямо на лежащий на земле ствол дерева. Лицо обожгло, на секунду выталкивая все мысли взрывом боли.

Удерживая крик внутри, Норман откатился и прижал руки к лицу. Они тут же стали влажными, а кожа на лбу превратилась в горящий кусок боли. Только мысль о том, что Надин догонит его в любую секунду, заставила открыть слезящиеся глаза. Нужно было бежать дальше, нужно было…

Лицо Брадана оказалось прямо перед ним. Пустое лицо. Он наклонился и прислонил палец к губам, призывая к молчанию. В следующий момент кровь залила глаза, и, когда Норман стер ее, Брадана уже не было.

Он оставил его одного.

Отчаяние сжало дыхание где-то в горле, а кровь полилась с новой силой — и у Нормана уже не было сил ее стирать.

Какая разница. Брадан загнал его в ловушку, и теперь Надин его убьет.

Ее ноги — колени в колготках, икры, лодыжки, ступни в аккуратных балетках — появились прямо перед глазами. Сквозь льющуюся по лицу кровь Норман едва уловил, как она с легкостью переступает ворох веток и останавливается рядом.

— Норман? — растерянно спросила Надин.

Чувствуя, как тошнота подходит к горлу, Норман заставил себя поднять раскаленную болью голову.

Она стояла прямо над ним, оглядываясь так, словно потеряла его. Будто играла с ребенком, как иногда делала с их маленьким кузеном: он прятался под столом, а Надин притворялась, что не видит его.

— Норман, ну где же ты!

Сердце билось в горле, в животе, в голове, выталкивало все новые потоки крови, которые заливали лицо. Норман смотрел на сестру снизу вверх и готов был расплакаться — от горечи, ужаса, от безысходности. От справедливости — именно так он и должен был умереть в конце концов, разве нет?

— Ты спрятался, Норман, — наконец с ненавистью выдохнула она, и лицо ее исказилось. Будто Надин снова уступила место той, кто забрал ее у Нормана, — духу, который утащил его сестру в могилу. Нежные девичьи черты превратились в резкую, злую маску: верхняя губа вздернулась, а под глазами залегли провалы. Она внезапно завизжала, стискивая кулаки: — Ты спрятался, паскуда! Спрятался! Спрятался!!!

Ее визг заполнял голову болезненным звоном, и Норман зажал уши, свернувшись у ее ног. Он не понимал, что происходит, и зажмурился, позволив страху и ужасу поглотить себя. Реальность вокруг сузилась до ультразвука, прошивавшего все его тело.

А потом визг прекратился, и в голову ворвалась тишина. Что-то заставило Нормана приоткрыть глаза, хотя он собирался умереть именно так — зажмурившись, не видя того, что происходит. Надин все еще стояла перед ним, но теперь молчала, со странным выражением лица глядя наверх. В небо.

Норман проследил за ее взглядом.

Там, над верхушками деревьев, на темно-сером облачном покрывале горела красная точка.

Кровь снова полилась, и Норман попытался стереть ее с глаз, и, когда он убрал руку, сестры рядом уже не было. Даже следов на снегу.

Норман остался в лесу один.

Он снова задрал голову — красная точка все еще висела там, медленно опускаясь, и ее белый след уже таял. Норман вскочил на ноги, до боли в глазах пытаясь проследить, хотя бы примерно, откуда он начинается.

Он знал, что это такое. Сигнальная ракета.

Значит, где-то там есть кто-то — Джемма, Кэл, Доу. Кто-то из них. Здесь.

Он сможет до них добраться.

Или он — или Надин.

Свист растворился в холодном воздухе.

Кэл удовлетворенно проследил взглядом траекторию полета: ракета летела почти вертикально, и светлый шлейф был хорошо виден на темно-сером небе. Если ребята здесь, в лесу, они легко их найдут.

— А теперь, — сказал Кэл, возвращая в руку пистолет, — все глаза на периметр. К нам на огонек могут заглянуть не только свои.

Киаран встревоженно зашевелился, а потом все-таки спросил:

— Вы думаете, они живы?

Кэл кивнул. Он все больше и больше убеждался, что Самайн не трогает их специально. Та ночь, проведенная в беге по лесу, не могла закончиться для Кэла без последствий — но она закончилась. Если бы твари убили Джемму или Нормана, вполне вероятно, вчера Кэл нашел бы их тела возле разрушенного дома в деревне.

Но он не нашел. Джемма или сбежала сама, уводя чудовищ в лес, прочь от Киарана, или ее забрали. Норман пропал. Доу исчез в лесу.

И не было ни одного доказательства, что они мертвы.

Чем дольше Кэл об этом думал, тем яснее вырисовывалось одно: за все время, проведенное здесь, только один из них каждый раз оказывался на грани гибели.

Чуть не умер в лесу.

Оказался обессилен в присутствии лже-Купера.

Почти стал жертвой Самайновой твари — если бы не Кэл.

Глядя на то, как Киаран напряженно всматривается в темную стену деревьев, Кэл подумал: «Если Самайн заманил нас сюда обманом, ты — единственный, кого он не ожидал увидеть в своих владениях».

И ты единственный, кого он действительно пытается убить.

Снова сработало удивительное чутье Киарана — он поднял голову, уставившись на Кэла так, будто прочел все, что роилось у того в голове. И прочитанное ему явно не понравилось.

— Почему вы так на меня смотрите?

Почему-то Кэл был уверен, что это не магия леннан-ши, а личное качество Киарана: угадывать по лицу настроение, мысли и намерения. Кто знает, как он провел детство и почему столь чутко угадывает окружающих, — но это определенно в нем было.

— Смотрите лучше на лес, — сказал Киаран, и поди разбери, шутил он или говорил серьезно. — А не на меня.

Он слегка сутулился: ветер задувал ему в порванный ворот куртки, заставляя ежиться. Серая тоннельная грязь полосами проходила через лицо, джинсы оказались заляпаны кровью, и на фоне устрашающе черных столбов деревьев он казался выбравшейся из леса жертвой катастрофы.

Но еще — еще его руки цеплялись за пистолет так крепко, будто за спасательный круг; еще он смотрел так, будто все здесь его пугало — и не пугало ничего; еще он был полностью потерян — и выглядел так, будто знает, почему и зачем он здесь. Его черные волосы, падающие на лоб, виделись Кэлу терновым венцом. Его белые руки, сжимающие оружие, казались Кэлу светящимися на фоне черной одежды.

— Мистер Махелона? — нерешительно спросил Киаран.

Он выглядел жертвой катаклизма. Выжившим в кошмаре, который еще не закончился. Пережившим ад грешником. Низвергнутым святым.

— Никак не могу понять, — хрипло сказал Кэл. — Почему именно я.

Лицо Киарана дрогнуло.

— Почему именно такой человек.

Он снова сжал губы, будто хотел удержать внутри какие-то слова. Он был… Кэл покачал головой. Они должны были его забрать. Они не могли его оставить. Он и сам не мог остаться. И все же из всех возможных вариантов, которые могла бы подарить ему жизнь, — ему достался этот. Ему достался Кэл.

— Я не хотел этого для тебя.

Слова не удержались внутри, но Киаран тут же перебил его:

— Прекратите! — Он дернулся так, будто вскочил бы с земли, если бы не Купер. — У меня с самого начала не было выбора. У вас тоже. Это всё… — Он потерялся в словах, но потом выпалил: — Уж лучше бы угрожали!.. Не надо меня жалеть.

Кэл опешил. Эта реакция — импульсивная, эмоциональная — не та, которую он ожидал. Ему казалось, что Киаран умолкнет, расстроится, как тогда, на кухне, и его лицо, возможно, наполнится горечью. Но вместо этого лицо Киарана было… непреклонным.

— Я не собираюсь становиться вашей жертвой, — произнес он уже спокойнее. — Вы сами мне так сказали. Ни вашей, ни этого места. Ни Самайна. Мне хочется… мне хочется самому решать, когда жить, а когда умирать. — Он сжал колени. — И… я вам это пообещал.

Упрямый, проницательный. Бесстрашный.

Кэл невесело ухмыльнулся:

— Слишком уж много обещаний на Самайн. И…

— Не думайте об этом, — снова перебил его Киаран и даже не смутился. — Разве не этому вы постоянно меня учите? Сосредоточьтесь на выживании.

Кэл громогласно рассмеялся, и серьезность дрогнула на лице Киарана, разгоняя брови от переносицы. Все еще смеясь, Кэл стянул шапку и запустил одну руку в волосы, ероша их, как привык; как всегда делал, когда его что-то радовало. Он хотел ответить что-нибудь про курицу и яйцо, но Киаран его опередил. Сощурился, вглядываясь, а потом спросил:

— Мистер Махелона… а что у вас с волосами?

О. Ох. Это. Кэл и забыл.

— Ну, похоже, что смена ими…

По левую руку от него раздался хруст ветвей. Кэл тут же развернулся, направляя в сторону деревьев пистолет.

— Что случилось? — Киаран, видимо, не услышал.

— Тихо.

Кэл медленно двинулся к полосе леса, стараясь выцепить взглядом визитера раньше, чем тот переступит порог между поляной и чащей. Хруст повторился. Показалось, будто за стволами кто-то мелькнул.

Ну же, подумал Кэл. Иди сюда, кем бы ты ни был.

Он двинулся на деревья — а потом деревья двинулись на него. Словно Кэла вплавили в эффект вертиго, сделав его зрителем, а не участником, и лес понесся на него, втянул его в себя, не успел Кэл и моргнуть. Он не успел даже сделать выдох и закончить шаг — потому что, когда он поставил ногу, под подошвой была уже не трава, а корень.

Вокруг нависали ветки, множились ветвистые стволы, белые и черные пятна скакали перед глазами.

Облако пара вырвалось изо рта. Кэл резко обернулся за спину, молясь обнаружить там Киарана с Купером, — но позади была только убегающая во все стороны бесконечность леса.

И никого не стало.

Он оказался в лесу один.