Тяжёлая реальность. Калейдоскоп миров

Поиск древностей

Говорят, что легенды о Левиафанах начались ещё тогда, когда небо было светлее, а все разумные, и даже их древние сородичи – куда смелее. Рассказы шли от костра к костру, изменяясь как тень на стене. Сначала – шёпотом мудрецов, потом – с угрозой родительского пальца, чтобы дети не подходили к обрывам, а последние – в виде полноценных директив для капитанов:

“Туда не ходи. Там спит то, что лучше не будить.”

Но страх, как известно, любит конкретику. И Левиафаны дали ему плоть. Свою собственную. В самых старых сказаниях Левиафаны – это не просто существа. Это были целые соборы материи. Тёмные, вязкие гиганты, чьи тела тянулись на расстояния, измеряемые световыми сутками, чьи жилы были плотью и металлом сразу. Их кожа – не кожа, а слоистая кора геологического масштаба, в которой вкраплены кристаллы памяти и живые руны. Их глаза – не просто огни, а карманные солнца, отражавшие целые картины миров. Они двигались медленно, как контуры континентов, и при каждом вдохе их тела рождали бури, звёздный пепел и новые металлы.

Но самое страшное в них было не только величие. Говорили, что Левиафаны понимали ткань вещей – не метафорически, а буквально. Они плели пространство, как сапожник шнурки, могли сгибать направления, сворачивать линии, запирать пути. Их ремесло было не домостроением, а кроем самого Мироздания. Стоило им снять пару нитей – и планета теряла орбиту… Оборвать одну петлю – и очередное светило гасло… В одном взмахе, в одной хищной мысли, они могли превратить сияющий мир в холодный осколок, ведя звёздные системы к молчанию.

“Щёлк.” – Шептали старики, и мальчишки бросались под покрывало, не решаясь даже смотреть на окно.

Откуда пришла эта способность – никто не знал. Одни считали Левиафанов детьми Великого Кузнеца, мол, они сами ковали материи, как кузнецы куют металл. Другие шептали, что они были ектоплазматическими остатками тех, кто жил до языка, до чисел – и потому понимали мир в глубинах, где не действуют законы простых смертных. И существовал третий, самый скучный и самой опасный голос, что говорил о том, будто бы Левиафаны – это не Боги, а инженеры, чья техника может быть даже доступна, но цена её выше жадности – это цена самой души нашедшего.

Их творения называли Ковчегами, потому что корабли их были живыми, и на них не было обычных машин. Там жил даже металл и дышала сама ткань пространства. Корабли Левиафанов не гудели – они мурлыкали. Не горели – они светились. И когда один из них появлялся на линии горизонта, то всё его сопровождение – спутники, рой дронов, даже сами звёздные обломки – начинало плясать по его воле. Глядя на это, древние ковали свои слова в руны:

“Не приближаться. Не трогать. Не брать.”

Издавна все разумные расы плели табу вокруг тех мест, где когда-то лежали сломанные творения этих могущественных существ. Это были не просто подозрительные руины – это были “запреты”. Дикие, простые постулаты, передаваемые с родной колыбели.

“Не ходи в зыбь Сердца…” – Говорили матери непослушным детям.

“Не бери кристалл из-под головы Левиафана…” – Советовали толковые торговцы, имея в виду, что даже мелкая пластина их оборудования может быть заражена какой-то могущественной идеей, а идея – иногда могла быть куда заразительнее микробов.

Но разумные всегда были – существами с притяжением к запретному. Некоторые брали. Некоторые выживали, а некоторые – нет. Тех, кто не погибал, возвращались и говорили о чуде. Однажды найденный кристалл давал энергию для построения целого города… Другой – жуткую способность срезать грань между местами… Так возник феномен, который гномы позже прозвали “рудой Левиафанов”. Так описывались материалы, что врезались в металл так, будто вплавлялись в саму его плоть. И вокруг них разгорелись те самые войны – не из-за металла как такового, а из-за знания, как управлять миром, когда ты держишь в руках его шов.

Но самым мрачным были рассказы о том самом “щелчке”. Воплощённый ужас, сведённый до одного простого жеста. Мифические хроники описывали ночи, когда над системой сгущалась тишина, и звёзды, бывшие привычно яркими, медленно тускнели, словно кто-то перекрывал их дыхание. И в конце – вспышка, не похожая ни на взрыв, ни на сверхновую. Целый сноп концентрированного света, который не гремел, но убивал всё… Даже свет ближайшей звезды… После этого система становилась пустой. Из её орбит вычерчивались кривые, буквы, которые потом считались печатью Левиафана. После обнаружения подобных исковерканных систем разумные повышали голос, учёные мудро молчали, а поэты писали стихи, в которых любовь и страх переплетались воедино. Именно так и родилась ещё одна сторона легенды. Левиафаны не просто создавали и разрушали – они жили властным желанием подчинить.

“Они считали миры своими игрушками… – Говорили старики, и их глаза были полны страха. – Они создают и сжирают, как голодный Бог, и это не зло – просто воля, чистая и холодная.”

И вот тут-то слышалась эхо-страшилка, которую Кирилл почему-то всегда чувствовал глубже остальных. Поведение Левиафанов – это прямая, чистая, бесчеловечная вера в превосходство. Они словно требовали от всех, кто мог бы увидеть нечто подобное:

“Смотрите на это! Творцы ставят себя над творением… Они всегда будут лучше. Ибо всё остальное создано их собственными руками…”

И в этом он видел тень, знакомую и отвратимую. Тень “Великих” эльфов – тех, кто с высоты своей изящной школы смотрит на других как на глину, не достойную уважения. Ведь именно эльфы, говорил он себе втайне, обладали той же усталой холодностью – они, подобно Левиафанам, учили себя думать, что имеют право переформатировать мир в соответствие со своими идеалами. Только масштаб у них был немного иной. Эльфийская гордость – тонкая, культурная, холодная. А у левиафанов – молчаливая, космическая, абсолютная. Но понимание было практически то же самое:

“Я хозяин формы, значит, и закона.”

И эта мысль сейчас резала Кирилла больше, чем старые сказки, и заставляла по-иному смотреть на тех, кто кроил судьбы других народов. Очередная найденная им легенда рассказывала о немногих, кто пытался связаться с Левиафанами не ради уничтожения, а ради совета. Платили – не просто слитками, а судьбами. Поставь одну деревню… Отдай одно поколение… И только тогда мы скажем тебе о том, в какую сторону нужно пойти, чтобы достичь нужного результата. И те, кто соглашался на подобное, позже сами закрывали глаза и обещали молчание. Писали свитки и закапывали их в тёмных кладовых. Но реликты искажения – крошечные, почти безмолвные – всё равно просачивались. Они шли в руки ремесленников, техников, мечтателей. И всегда рядом мелькал тот же вопрос. Если у тебя есть орудие, способное резать материи мира, кем ты станешь? Хранителем? Богом? Кого ты назовёшь своим последователем или, может быть, помощником?

Мрачные предания не обходились без образов наказания… Без десниц, что сжимают мир, и плачей звезд.

“Левиафаны наказали тех, кто посмел их обидеть…” – Шептали старцы. Но наказание было не местью в человеческом смысле. Это было упорядочивание. Устранение всего, что не соответствует их узору. В момент этого упорядочивания такой мир, сам собой, терял разнообразие, как сад, в котором оставляют только ровные кусты.

И ещё – в этих сказаниях всегда мелькал образ коварства. Элементы артефактов левиафанов можно было украсть, можно переплавить, можно попытаться подчинить. Но каждый, кто торопился этим воспользоваться, платил свою собственную цену. И эта цена была ужасна. Чаще всего, это была душевная эрозия, постепенная, как ржавчина. Сначала мелкая жадность… Потом – отказ от сострадания… И уже в конце – холодное желание власти ради власти… Так зарождались новые правители, похожие на тех, кто был повержен – и именно это и считалось худшим. Не поражение, а повторение поведения тех, кто ставил себя над миром.

Кирилл слышал все эти истории в разных вариантах – от старых картографов, от гномов, у которых на губах всегда были топорные шутки, от детских басен, где Левиафан был страшной тёткой, говорившей “не ходи туда” так, что дети навсегда боялись тёмного леса. Для него же легенда имела иное измерение. Если Левиафаны – реальные существа, и если их изделия попадаются в руки живых рас, то не только сила, но и моральный выбор переходил в руки тех, кто держит подобный артефакт. И это означало, что борьба за такие вещи – не технический спор, а история о том, кем ты будешь, когда получишь власть. Спасителем… Тираном… Или даже мстителем…

В конце концов, мраком историй и их сладостью становилось весьма своеобразное предупреждение, которое не исчезало даже в серьёзных архивах:

“Левиафаны – не игрушка. Их технологии – нож… Держать его в руках может каждый, но не каждый выдержит смотреть за его лезвие, и линию разреза…”

И в этой строке, между строк, Кирилл слышал отголосок:

“Не доверяй превосходству. Оно влечёт к центру, где даже звёзды молчат.”

Все эти легенды о Левиафанах оставляли за собой холодный след – и в Звёздных записях, и на голограммах, и в рунах, и в шепоте баров. Она говорит не просто о чудовищах прошлого. Они шептали о том, как легко в настоящем повторить их ошибки – под маской техники, науки, даже правого гнева. И где-то в тишине, между строк, происходило самое страшное. Пока расы ссорятся о правах и собственности, те самые инструменты, что способны резать мир напополам, ждут – молчат, и время от времени кто-то на них из любопытства щёлкает.

Кирилл читал легенды гномов так, как читают карты. Всматриваясь в линии, замечая на изгибах те мелкие метки, что для других – пустые каракули. Эти записи были не сказками у печи – это были холодные, аккуратно начерченные свитки, где руна соседствовала с чертежом, а ремесленная подпись – с формулой. И самое странное было именно в том, что там, где у других легенд стоял бы химерический образ – “огненный коготь” или “молчащий гигант” – гномы писали “контур поля” и ставили метки частот.

Что Кирилл увидел – и что, словно швом, срасталось в нём из разных миров – было не просто совпадением слов и символов. Там, в этих древних строках, мерещилась и наука, и магия, и что-то, уходившее корнями в детские фильмы и книжные мифы, которые он когда-то впитывал как соль. В рунах гномов он читал не только легенду о Левиафанах, но и описание техники, по форме и действию напоминающее то, что в его другом мире называлось “сила”, а на заброшенных голографиях – “щитом” и “лезвием”.

Гномы всегда говорили о трёх ключевых приёмах, что использовали левиафаны в своих ремеслах – и именно эти три приёма врезались в память Кирилла, потому что они были странно созвучны и с ремеслом инженера, и с тем, что он видел в детских фильмах.

Например, то же самое Плетение поля. В легендах это описывалось как способность левиафана вплетать в пространство тонкие нити – контуры, которые держали форму. Технически гномы рисовали это как матрицу синфазных контуров. Перекрёстки из резонаторных узлов, связанные линиями, способными изменять локальную метрику. Для Кирилла это звучало как “сеть” – не сеть кабелей, а сеть самого мира, которую можно было ослабить в одном месте и ужать в другом, словно стягивая ткань самой Вселенной. В киношных образах это походило на мгновенное управление полем. В рунах же – на аккуратную выкройку, которую можно подрезать.

Или тот самый Режущий резонанс. Тут легенды говорили уже прямо. Это были не полноценный взрыв, не соприкосновение – а чистое рассечение. Гномы показывали на рисунках идеальную линию, по которой проходил поток, и отмечали частоты кристаллических узлов – те, что могли разъединять молекулярные связи в момент фазы. Кирилл читал и видел кадр. Световая линия, и металл, как ткань, расходится по шву. Это было не магическое “ударение” – это было физически осмысленное применение резонанса, но оформленное руной как полноценное магическое заклинание разреза. При упоминании подобного, в голове парня всплывали образы из старых киносаг – клинок, пробивающий броню. Только тут был клинок из поля, а стрелок – сама архитектура пространства…

Был и Живой каркас. Старые легенды говорили, что Левиафаны “ковали” металл, который мог жить своей собственной жизнью. Пластины, что стискивали и отпускали, что слышали шаги… Жилы, что питали корабль… Гномы же заносили в таблицы свойства такого сплава. Наличие внутренних кристаллов памяти. Структуру нанофибр. Отклик на руническую частоту. Для Кирилла это не было “волшебством” – это был биомеханический композит, но оформленный как живое существо. Металл, который мог “согнуть” поля или “сморщить” пространство вокруг себя для защиты или атаки.

В архивах гномов также были и схемы. Не просто художественные силуэты, а пошаговые диаграммы – где ставится узел… Какой кристалл питается от какого тока… Какие рунные контуры служат амплитудой для резонанса… И в одном из таких фрагментов, в углу страницы, стоял контур – вытянутый, клиновидный, с ребрами и выступами. Чертёж был схематичен, но очертания – знакомы Кириллу. Он думал про дредноуты из старых саг, где гигантская броня режет флот. Он думал про “Рассекателя” – ту тяжелую, угловатую махину, что в кино выглядела как клинок из чёрного льда. И вот – в гномских схемах был почти тот же профиль. Нос, уходящий в лезвие. Корпуса-клиновидные крылья. Ряд резонаторных выступов по бортам.

Это наложение – технологии на легенду и детскую память – делало всё одновременно яснее и страшнее. Кирилл отмечал, что в фильмах и книгах про Звёздные войны у дредноута такого класса был “ударный” смысл, но у объекта левиафанов – это мог быть не просто удар. Это была скоординированная, многослойная операция. Поле ослабляет оболочку, резонанс вырезает каркас, живой каркас перестраивается. Получался не просто разрушитель, а “скальпель” – машина, что режет по суставам пространства, уводя системы из их привычной игры.

И здесь начинались самые тяжёлые размышления. У Левиафанов не было желания к банальной победе. Их вкус был именно к подчинению. Не просто уничтожить, а заставить играть в натуру по их собственному узору. Гномы описывали это не столько как “зло”, сколько как аудиторию для силы. Существа, которые, обладая ремеслом подобной ковки материи, могут перестраивать целые миры по собственной прихоти. Для Кирилла это звучало пугающе знакомо. Не потому, что он видел это когда-то целиком, а потому, что его старые кинообразы о ситхах и джедаях – о тех, кто чувствует и управляет “силой” – вдруг ложились на ту же плоскость. Эльфы, что считали себя выше, показались ему менее страшными рядом с этой древней машиной абсолютной власти. И те, и другие – в своей основе – вера в право на реструктуризацию тех, кто “ниже” их по статусу.

Но гномы умели ещё одно. Они знали цену. Их записи были полны предостережений, подписанных тяжёлыми рунами:

“Не возьми, если не готов заплатить”, “Деталь Левиафана – не для ремесленника, а для могильщика” – и запасными индексами, где хранить, как изолировать, какие частоты глушить. Эти технические сноски были удивительнее всех поэм. Они показывали, что даже у легенд был ремесленный язык – что “магия” здесь вовсе не противоположность науке, а гибрид, в котором руны – это интерфейс, а кристаллы – процессоры.

Именно поэтому найденный гномами корабль вызывал у Кирилла такое беспокойство. Он видел в нём не только техническую аномалию, но и культурную опасность. Так как подобный объект, который мог связать в себе практику кроя материи Левиафанов и современные импровизации. Малый корвет, который по всем канонам и архивам должен был быть уязвимым, почему-то нес в себе печать большой работы – возможно потому, что его старые линии были подшиты чем-то “иным”, или чем-то, что научилось читать их узоры. Для Кирилла это выглядело как совпадение киношной притчи и реального свитка. Когда легенда сталкивается с технологией, возникает новый миф – и он может быть смертельно реален.

Внутри него этот сдвиг вызывал странную смесь трепета и раздражения. Трепет – от понимания масштаба возможного. Раздражение – от того, что все разумные расы, обладая знанием о таких вещах, так часто используют его как оправдание для господства. И тех, и других связывало одно. Желание ставить себя выше других. У Левиафанов это был бессердечный инженерный акт. У эльфов – тонкая культурная надменность. Для Кирилла же обе вещи были зеркалами одной и той же болезни. Когда сила превращается в право, а право – в тиранию.

Так, при свете гномьих ламп и под шелестом древних свитков, контуры “Рассекателя” в его уме становились не просто фигурой из саг, а знаком. Возможного, уже сделанного когда-то в забытые эпохи ремеслом существ, что умели и творить, и разрушать без нравственной дилеммы. Это знание тянуло за собой вопрос, на который не мог дать прямого ответа ни один архив. Если такая сила существует в деталях – кто из ныне живущих осмелится её взять и кем он станет после?

………..

Размышляя и осмысливая всю эту информацию, Кирилл долгие часы сидел над кристаллическим проектором, который мягко шипел, перелистывая страницы древних записей. Гномы хранили знания не на бумаге, а в слоистых кварцах, и каждый слой отзывался призрачным светом, когда до него дотрагивались пальцы. В полумраке его отсека вспыхивали руны, тонкие, будто нервные окончания мёртвой цивилизации, и на мгновение казалось, что камень “живой”, что он помнит голос тех, кто высекал его в горячем дыхании магмы.

Среди множества технических схем, таблиц и описаний боевых частот – Кирилл искал не формулы, а истории. Он искал следы страха. Потому что именно страх оставляет честные слова – там, где учёные и хронисты ещё пытаются оправдать чудовище, испуганные свидетели просто говорят:

“Оно пришло, и свет погас.”

Так он и вышел на раздел, где вместо ровных строк шли обрывки, где тон чернил менялся, где писец то и дело сбивался с рунной формы, словно рука дрожала. Раздел назывался просто “Тени” – и под ним мелкая приписка:

“Служители воли Левиафанов… Хранители остаточного пламени…”

Первое описание выглядело, как странная басня:

“Когда звезда гаснет, тень не умирает… Она ждёт, пока найдётся свет, на который можно упасть…”

Этот текст Кирилл перечитал несколько раз. Вроде бы это была какая-то метафора. А потом понял, что… Нет… Дальше шли рассказы о так называемых ночных стражах, существах, которых видели на обломках кораблей, предположительно связанных с левиафанами. Никто не знал, из чего они состоят – тел не оставалось, и датчики не показывали ничего. Но все говорили одно и то же. В темноте появляются очертания, не плотные, но и не иллюзия. И если смотреть слишком долго, то, казалось, что они смотрят в ответ. Некоторые записи были явно делом параноиков или пьяных свидетелей. Один отчёт упоминал, что “тень прошла сквозь броню, как дым через сито”. Другой писал, что “металл завыл, когда она коснулась обшивки”. А в третьем, уже гномьем, кто-то добавил мрачную примету:

“Они появляются, когда металл вспоминает своё рождение.”

Для Кирилла всё это звучало как поэзия, но он знал, что в таких текстах прячутся фрагменты фактов. Возможно – система защиты, автономный страж, унаследовавший от Левиафанов принципы их живых технологий. Он записывал, что это “биоактивная структура с элементами самообучения”, а в скобках, как человек, не забывший старые фильмы, добавил:

“Или ИИ с комплексом Божества.”

Он помнил, как в тех историях о далёких Галактиках, воины Света и Тьмы пользовались силами, которые могли жить в людях – и не только. Может, Левиафаны действительно создали нечто подобное – жизнь из энергии, отпечаток в пространстве, настолько плотный, что она не угасает даже после гибели хозяев. Магия, если назвать по-старому. Или полевой интеллект, если говорить языком техники. Но чем глубже он копал, тем холоднее становилось в отсеке. Некоторые руны на проекциях начинали тускнеть, как будто не хотели, чтобы их читали. А на одной пластине, уже почти выцветшей, он различил едва заметные, сгоревшие слова:

“Они не любят, когда их называют. Тень знает звук своего имени. И если ты его произнёс —она знает, где ты.”

Кирилл выругался тихо, сквозь зубы, и потёр виски. Это было слишком поэтично для гномов. Те редко прибегали к метафорам. Но слишком последовательно, чтобы быть простым суеверием.

Тяжело вздохнув, он пролистал дальше – отчёты экспедиций, попытки вскрытия “мертвых” хранилищ, которые приписывали Левиафанам. В одном случае вся группа погибла – приборы зафиксировали резкое падение температуры и разряд поля, будто кто-то “высосал” энергию из самого воздуха. В другом случае запись просто обрывалась. Только последние слова дневника оставались:

“Темнота двигается. Я не уверен, что она видит нас глазами…”

Он закрыл проекцию. И потом долго сидел в тишине, чувствуя, как где-то в глубине черепа пульсирует тонкий страх. Не паника. А холодная, сдержанная тревога, знакомая исследователю, когда он понимает, что между цифрами и легендой пролегает не миф, а нечто реальное, просто слишком старое, чтобы вписаться в логику.

Устало покачав головой, Кирилл медленно поднялся, и взглянул в экран, что заменял практически всю стену, и сейчас заменял ему иллюминатор. Из-за транслируемого изображения казалось, что прямо за ним плыл медленно вращающийся пояс астероидов, и каждый фрагмент отбрасывал в черноту короткую, колеблющуюся тень. И ему вдруг показалось, что одна из них… Не исчезла, когда астероид ушёл за свет звезды. Она будто осталась там, слегка дрожа. Точно ждала – пока кто-то назовёт её по имени.

Вернувшись в кресло, Кирилл откинулся на спинку кресла и долго сидел, глядя в дрожащий свет голограммы. Казалось, символы на кварцевых пластинах не просто мерцали – они пульсировали, будто дышали. В голове стоял гул, от которого мысли путались, как провода в старом машинном отсеке. Он моргнул, несколько раз провёл ладонями по лицу и глубоко выдохнул – с тихим, усталым смешком, больше похожим на нервный тик.

– Начинается. – Глухо пробормотал он. – Так я скоро начну видеть тени, разговаривающие со мной.

Внутри помещения стояла тяжёлая, вязкая тишина. Только лёгкое потрескивание старого терминала нарушало её, как дыхание в мёртвом отсеке. Кирилл потёр глаза, чувствуя, как ломит виски. Нервы звенели от перенапряжения – слишком долго он сидел, уткнувшись в древние записи. Слишком много вглядывался в строки, где прошлое пахло смертью и холодом. Но всё же он не выключил проектор. Любопытство – или скорее упрямство – сейчас было в нём сильнее любого возможного страха. Так что он продолжал читать. И чем дальше уходил в глубины этих легенд, тем более реальными они становились. Один фрагмент, написанный на старом гномьем диалекте, рассказывал:

“Не иди один. Тень любит одиночество. Она ищет того, кто отстал. Кто не слышит шагов своих спутников. Когда она касается – воздух становится вязким, и кажется, будто на плечах оседает пепел. Тогда уже поздно. Она входит внутрь, как дыхание, и разрывает плоть изнутри.”

Кирилл остановился на этих строках. Они резали воображение, будто лезвием. Он представил – пустой коридор древнего корабля, гул воздуха, шаги одиночного исследователя, и вдруг – лёгкий вздох, почти неразличимый звук, как будто пыль пошевелилась. И… Человек падает… Без крика… Без борьбы… Только потом – крик… Но уже внутри.

Он пролистнул дальше. Каждый следующий отрывок становился всё более и более пугающим – будто авторы сами теряли способность различать границу между физическим и мистическим. Так как в одном тексте говорилось, что тела погибших невозможно было изучить. Их ткани были буквально измельчены, словно что-то размололо их изнутри в порошок… В другом – что на коже пострадавших оставались многочисленные следы, похожие на крошечные узоры, будто миллионы невидимых существ прошли по телу, или даже сквозь него.

И наконец, в одной из самых древних плит, вся покрытая трещинами и пятнами старого окисленного серебра, он наткнулся на короткую запись:

“Мы видели их. Это не дым, не тень. Это – песок, что живёт. Песок, что движется как рой, поёт беззвучно и пьёт свет.”

Кирилл замер. Песок. Чёрный песок. Но при этом ещё и живой! Он медленно выпрямился, и что-то в его взгляде изменилось. Теперь в нём была не тревога, а осознание. Ведь сейчас перед ним постепенно выстраивалась цепочка. Все эти описания – дымка, ощущение холода, смерть изнутри, отсутствие тел – всё это не мистика. Это – технология. Если отбросить мифы и ужас тех, кто писал, останется закономерность. Микроскопические механизмы. Наноботы.

– Не духи… – Прошептал он, глядя на пластины. – А действующая охрана.

Он уже не просто гадал. Он точно видел, как всё сходится воедино. Левиафаны владели технологиями, способными менять материю на уровне атомов. Что, если их “тени” – это не просто защитная система, а целые рои микроскопических машин, спроектированных для того, чтобы уничтожать всё чужое, что приблизится к хранилищу или кораблю?

Пытаясь осмыслить такую догадку, он включил вспомогательный интерфейс, и начал вводить заметки, в которые вписывал то, что понял из всех этих записей, попавших в его руки. И первой шла основная гипотеза о том, что те самые легендарные "Тени" – всего лишь фрактальные наноструктуры, сохраняющие активность без центрального управления. И их основная функция заключалась в локальной защите объектов Левиафанов. Особенностью могло быть то, что они объединяются в полевые образования, реагируют на тепло, движение, и даже, вполне возможно, мыслительные импульсы чужаков. А основной опасностью могла быть полная потеря телесной целостности жертвы, которая наивно сунулась в их зону деятельности.

– Чёрный песок… – Тихо пробормотал он, повторяя слова старой легенды. – Если это правда, то не удивительно, что гномы боялись туда лезть.

И чем больше он думал об этом, тем больше мрачнел. Потому что если даже спустя тысячи лет эти рои всё ещё активны… То значит, корабль, найденный гномами, не был мёртвым. Он спал. Как зверь, сторожащий нору. И стоило только потревожить его покой – тот самый песок проснулся.

Кирилл откинулся назад, глядя в темноту за бортом станции. Казалось, звёзды за бортом будто дрожали в чёрной россыпи космоса. А в отражении стекла ему почудилось движение – будто бы мельчайшая, еле различимая крупинка света скользнула по внутренней поверхности. Он моргнул. И она исчезла.

– Чёрт… – Глухо прошептал он и резко выключил проектор. Но даже в полной темноте казалось, будто в воздухе ещё что-то плывёт. Как рой мельчайших крупинок, которые просто ждут – пока кто-то снова произнесёт их имя.

Некоторое время парень просто сидел, облокотившись на край своего рабочего стола, уставившись в экран, где строки древних записей гномов бежали одна за другой. Глаза уже слипались, в висках стучало от усталости – за последние сутки он едва ли моргнул хоть пару раз, не говоря уже о сне. Он провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть из памяти ту тьму, что нависала над ним вместе с этими легендами. Всё начинало плыть перед его глазами. Буквы смазывались, превращаясь в переплетения линий, и в какой-то миг ему даже показалось, что тени на стенах шевельнулись.

Он тихо выругался вполголоса и заставил себя снова сосредоточиться.

– Нет, не вздумай сходить с ума, Кирилл. – Пробормотал он, потянувшись за кружкой, где кофе уже давно остыл и пах горечью. – Это просто текст. Просто древняя муть с примесью мифов.

Но стоило снова пролистнуть архив, как холодок пробежал по спине. В одном из старейших описаний говорилось:

“Те, кто осмеливался заходить в глубины владений Левиафанов, не возвращались. А если кто-то и возвращался, то лишь на миг – прежде чем их плоть начинала рушиться, будто песок в ветре. Они кричали, и тени окружали их, как дыхание самой Бездны.”

Сначала Кирилл счёл и это просто метафорой. Ну, мало ли… Может быть, ради устрашения… Но дальше шло уточнение, которое выбило у него почву из-под ног:

“Мы видели, как воздух вокруг них густел, словно от дыма. А потом то, что мы принимали за пыль, начинало двигаться, как рой живых крупиц…”

Тихо хмыкнув, он резко откинулся в кресле, уставившись в экран.

– Пыль, двигающаяся как рой… – Пробормотал он себе под нос. – Это же…

Сомнение мгновенно сменилось холодной ясностью. Он видел подобное раньше – в теории, в старых фильмах и научных статьях прошлого мира. Наноботы. Мельчайшие, как частицы пыли, но способные разрывать плоть, разрушать металл и даже пожирать энергию.

Потом он открыл новую вкладку, с глухим стуком пальцев набирая запросы в архивной системе. “Наномеханизмы”… “Защитные поля Левиафанов”… “Автоматические структуры”… Сотни ссылок, обрывков данных, обломков смыслов. Везде – намёки, пересказанные через века и искажённые до неузнаваемости. И чем больше он читал, тем отчётливее понимал, что это были не просто страшилки. Эти “тени”, эта “пыль”, о которой говорили старые хроники, могла быть остатком древней оборонной системы. Самовосстанавливающейся, автономной, не знающей сострадания. И если хотя бы часть этого всё ещё работала…

Он медленно провёл рукой по панели, словно ощущая под пальцами невидимые искры.

– Тогда любой, кто сунется к этому кораблю без защиты… Просто исчезнет… – Произнёс он почти шёпотом. Внутри всё сжалось. Как защититься от того, чего ты не можешь увидеть, не можешь ощутить, пока не поздно? Магия здесь не поможет. Она не рассчитана на такие масштабы, да и наноструктура, если это действительно она, просто не воспримет заклинания как угрозу.

Кирилл напряг память. Вспомнил старые записи – не мифические, а реальные, ещё из его прежнего мира. Про методы подавления электроники… Про средства против дронов… И тогда, словно щёлкнуло в его голове, парень вспомнил одно слово… ЭМИ… Электромагнитный импульс. Грубая, примитивная, но чертовски эффективная штука. Не магия – а фактически голая физика. И если эти “тени” действительно работают по принципам машин, пусть даже непостижимых, то сильный электромагнитный импульс способен хотя бы на время выбить их из ритма и лишить работоспособности. Особенно если учитывать тот факт, что подобным в обиходе практически никто не пользуется.

Подумав об этом, парень вскочил, задвигая стул под стол, и стал рыться в старых схемах.

– Чёрт! Ну, конечно… Никто ведь уже не использует электромагнитное оружие для защиты десанта! Слишком архаично… Слишком ненадёжно… А потому и не ждут подобного. – Он усмехнулся. – А я попробую.

Его пальцы метались по панели. Он искал, из чего можно собрать примитивный излучатель – что-то вроде локального “ослепителя” для подобных механизмов. Пусть так он не уничтожит рой наномашин полностью, но заставит их хотя бы рассеяться. Хоть на время.

В его голове, несмотря на усталость, теперь постепенно вырисовывался план. Ему был нужен малый импульсный генератор. Который можно будет настроить на короткие выбросы, направленные волнами, а не сферой. Потом подать импульс на корпус корвета. Для начала. Если сработает, то такое поле должно "сбить" активность наноботов на несколько секунд в достаточно большой зоне. Этого будет достаточно, чтобы вовремя отступить. Если вдруг возникнет такая нужда.

Потом он снова сел, и откинулся на спинку кресла, задумчиво глядя в потолок.

– Если это действительно то, о чём я думаю… – Тихо сказал он. – Тогда те, кто сталкивались с этими “тенями” раньше, действительно просто не имели даже одного шанса на выживание.

И впервые за всю ночь Кирилл позволил себе коротко рассмеяться – глухо, устало. Он понимал, что идти туда без надёжной защиты – просто безумие. Но с каждой новой строчкой древних текстов ему всё сильнее хотелось увидеть собственными глазами то, что когда-то создали Левиафаны. Пусть даже это значило встретиться лицом к лицу с ожившей Тьмой, что пожирает всё живое.

………..

Спустя несколько часов Кирилл снова сидел в полумраке командного отсека своего корвета, и вокруг него тихо вибрировал воздух – от сотен микросхем, бесчисленных нейропроцессоров и кристаллов памяти, что формировали сердце его корабля. Вдоль стен мягко мерцали кристаллические панели – визуализированные ядра кластеров искусственных интеллектов. Каждый из них имел собственный “характер”, собственную модуляцию голоса и оттенок света. Они словно были живыми.

Три полностью автономных ИИ, объединённых в общий “роевой разум” – систему, которую Кирилл построил сам, адаптируя древние схемы синтетического сознания, найденные кем-то из эльфов когда-то давно в архиве разрушенной станции орков.

Он встал, потянулся и хрипло произнёс:

– Кластер “Троян”. Активировать инженерную симуляцию. Цель: защита от микроскопических автономных механизмов небиологического происхождения. Предположительно – наноботы или аналогичные структуры.

Воздух дрогнул, и в ответе раздался мягкий, нейтральный голос, где-то между мужским и женским:

– Принято. Параметры угрозы?

– Агрессивное поведение, поглощение материи, быстрый размножающийся рой. Возможная защита – электромагнитный импульс. Хочу, чтобы вы просчитали варианты его реализации на базе существующих энергосистем. Минимизировать нагрузку на основные реакторы.

На мгновение пространство наполнилось тихим шелестом – ИИ, входящие в кластер “Троян”, обменивались миллиардами пакетов данных, моделировали, спорили, уточняли.

– Необходимо уточнение… – Вмешался второй голос, более низкий, тяжёлый, как будто принадлежал старому офицеру. – Мы говорим об электромагнитных колебаниях старого образца? Таких, что использовались до внедрения фазовых щитов?

– Именно. – Коротко кивнул Кирилл. – Нам нужно что-то, что будет неочевидным для систем, созданных по другим принципам. То, что не воспринимается магией.

– Это архаично. – Третий голос был холоден, почти презрителен, как у высокомерного техника. – Но… Гениально по своей грубости. Мы начнём расчёт.

Голографические проекции вокруг него снова ожили. Возникли модели каких-то корпусов… Графики полей… Колебания волн… Всё это медленно вращалось, отражая фиолетовые блики на лице Кирилла. Он присел на край консоли, наблюдая, как из математических формул постепенно рождается что-то реальное – проект, который мог спасти ему жизнь.

– Время расчёта? – Спросил он.

– Пять часов двенадцать минут для первичной схемы. Десять – для практического прототипа. – Тут же ответил главный Ии кластера. – Приоритет задания?

– Первый. – Твёрдо сказал Кирилл. – А теперь… заблокируйте внешние каналы. Никаких отчётов, никакой синхронизации. Это остаётся только между нами.

– Принято. Конфиденциальность абсолютна.

Тишина воцарилась в отсеке. Только гул работающих реакторов заполнял пространство. Кирилл глубоко вдохнул – впервые за последние часы позволив себе короткий отдых. Но едва он прикрыл глаза, память, как всегда, подбросила ему воспоминание – то, что всё ещё терзало его внутри. Тот день, когда он встретился с гномом, прибывшим за данными погибшего исследовательского корабля “Гродхном”.

Этот гном прибыл на борту старого транспортника – пузатого, но крепкого, как сама горная сталь. Его звали Торрим Кайд, представитель Технического анклава Горных Кланов. Это был типичный представитель своей расы. Маленький, квадратный, с густой рыжей бородой, аккуратно заплетённой в три косы, каждая из которых была перехвачена кольцом с выгравированными рунами – символами его статуса и дома. Глаза – холодные, проницательные, почти без зрачков, как у тех, кто привык сутками смотреть в сварочный свет.

Кирилл тогда стоял у шлюза, когда тот вошёл, тяжело ступая по палубе в сапогах, от которых звенело железо.

– Ты тот самый… Разумный… – Сразу сказал гном, глухо, без приветствия. – Который нашёл остатки “Гродхнома”.

– Да. – Ответил Кирилл спокойно. – Я же предупреждал, что корабль был уничтожен.

– Предупреждал, да. Но ты не сказал, кем именно… – Гном поднял на него сразу же заледеневший взгляд. – Мы искали его обломки. И то, что осталось от экипажа. Но ничего так и не нашли.

– Они умеют скрывать следы своих действий… – Ответил ему Кирилл, и слегка пожал плечами. – А я умею искать такие следы… Был у меня некоторый опыт “общения” с этими остроухими высокомерными ублюдками…

Лицо гнома тут же исказилось от наплыва эмоций. И даже не от гнева… А от чего-то более глубокого. Обиженной ярости, в которой смешались одновременно и ярость, и боль.

– Эльфы. – Выдохнул Торрим. – Они. Чёртовы самодовольные порождения Света! Так это они напали на наших, даже не удосужившись ничего объяснить? Это же была чисто исследовательская миссия! Без оружия! Мы же не вели добычу, не трогали их системы!

Не сдержавшись, он ударил кулаком по металлической стене, и та глухо звякнула.

– Они уничтожили тридцать шесть душ, Кирилл. Наших инженеров. Искателей. Детей горных домов! – Голос гнома дрожал. – За что? Неужели “Гродхном” нашёл какой-то кусок их старого мусора?!

Кирилл помнил, как стоял тогда, чувствуя нарастающую тяжесть в груди. Он знал ответ, но промолчал. Он слишком хорошо понимал, как мыслят эльфы. Для них – всё, что лежит вне их контроля, уже угроза. Даже если это просто древний мусор, давно забытый всеми.

– Они действовали в своём стиле. – Наконец тихо сказал он. – Без суда, без переговоров. Просто стерли то, что не могли понять.

– Не могли понять?! – Гном рявкнул, глаза сверкнули. – Да они просто боятся! Боятся, что кто-то кроме них коснётся силы Древних! Им мало было Войны Обелисков, мало того, что они тогда сделали!

Он замолчал, глухо дыша. Потом добавил:

– Если бы у нас были корабли боевые, я бы пошёл за ними сам.

Кирилл тогда только кивнул.

– Понимаю. Но пока что нужно другое – информация. Всё, что они искали. Всё, что пытались скрыть. И если ты действительно хочешь отомстить, Торрим – я покажу тебе то, что они не хотели, чтобы кто-то нашёл.

Именно после той встречи Кирилл окончательно решил, что он и сам больше не будет просто сторонним наблюдателем. Если эльфы скрывают тайны Неизведанных регионов, если они уничтожают всех, кто приближается к истине, или может добиться результата там, где они сами бессильны – значит, там действительно есть что-то стоящее.

Теперь же, глядя на мерцающие голограммы, Кирилл чувствовал ту же тяжесть, ту же холодную решимость. Гномы были правы – эльфы никогда не менялись. Но на этот раз, если они решат вмешаться, он будет готов.

А пока… пусть кластер работает. Пусть рождается оружие против Тьмы, созданной руками того, кого они считают представителем вымершей расы…

…………

Аккуратно всё проверив, Кирилл сложил последние фрагменты в аккуратный пакет – не цифровой мешок со всем подряд, а тугую, отшлифованную запись, которую можно было прочесть только тому, кто умеет читать гномьи руны. Он не клонировал весь архив. Он не пересылал ни одной строки о клиновидном силуэте, о неясных энергетических следах или о том, что в их картографии мелькнуло нечто большее, чем просто подходящие для колонизации планеты с рудным поясом вокруг. Вместо этого в пакет вошли цифры и факты, холодные как металл и выверенные по науке. Спектральные срезы звезды и планет, с цветными картами минералогической плотности по поясам астероидов… Диаграммы климатических циклов и химического состава атмосферы Звёздной системы R-782. Воды в лёгкой парциальной форме. Показатель пригодности к колонизации в восемьдесят семь процентов по гномьей шкале… Карта орбитальных путей с указанием плотных участков с высокими концентрациями редких сплавов – платиновые прожилки, нитриты редкого типа и кристаллические матрицы, годные для рунных инверторов… Журнал серийных показателей – сила притяжения, температурные градиенты, прогнозы погоды на поверхности в первом солнечном цикле… Запись фрагментов датчиков – краткие, но ясные строки о том, что сенсоры зафиксировали несколько устойчивых поясов с концентрацией энергетических ископаемых…

Каждый файл был подписан и опломбирован рунным ключом. Кирилл знал, что гномы читают не только цифры, но и почерк – по тому, как проставлены печати и как склеены метаданные. Он подчёркнуто оставил явные указания на то, что найденная их погибшими исследователями система была просто “идеальна” для создания базы и промышленного центра. Рядом с картой он поместил прогнозы окупаемости – грубые, но достаточные, чтобы гному с инженерным умом стало невмоготу всё это проверить.

И всё это – без строки о клине космического корабля, найденного в глубине космоса, в совсем другой Звёздной системе. Он вырезал её намеренно. Не из трусости, а из расчёта. Тот силуэт, что мерещился в голограммах и легендах – был слишком хорош для того, чтобы отдавать его в чужие руки, даже гномам. Слишком мощная это могла быть приманка. Слишком опасно, если о ней узнают слишком многие.

Когда он передавал данные, Торрим Кайд терпеливо ждал. С лицом, на котором куда как лучше смотрелась слегка раздражённая радость. Гном взял кристалл-носитель двумя толстыми пальцами, вставил в считыватель – и тут же лицо его изменилось. На нём сначала проступило удивление, затем рост ритма в груди, и через секунду уже явная, почти детская, вспышка восторга.

– Чёрт возьми! – Резко выдохнул он, и его рука, что всё ещё держала считыватель, слегка дрогнула. – Это… – он прочитал несколько строчек вслух, и каждое слово, словно раскалённый металл, упиралось в воздух:

“Пояс номер два – семьдесят три процента платиновых жил… Планета R-782-b – пригодна для немедленной колонизации… Энергетические конденсаты в кратере – двенадцать единиц…” – Торрим подпрыгнул на месте, как кузнец у наковальни, и зажмурился от нетерпения. – Нам… Нам нужно это. Мы построили бы здесь наш новый дом!

Теперь этот гном, обычно сдержанный и даже немногословный, начал судорожно тараторить, как заводной механизм. Подсчёты… Маршруты… Какие блоки выгодно везти первыми… Какие рудники запускать сразу… Кого из мастеров нужно вызвать… Какую печать поставить, чтобы получить все необходимые разрешения на добычу ресурсов… Сейчас его голос был похож на поток расплавленного металла – горячий, пахнущий рудой. Когда он дошёл до пункта “возможность создания полностью автономного анклава”, он вдруг остановился, глянул на Кирилла и, без всякой формальности, схватил его за плечо.

– Ты дал нам дверь, – прорычал Торрим, и в его глазах было не только расчёт, но и благодарность, – дверь к дому. Мы… мы заплатим. Мы поможем с оборудованием. Мы поставим мастеров. Это – наша возможность вернуть народу Величие и Честь.

Кирилл же в ответ только коротко кивнул, не улыбаясь, и никак не демонстрируя лишних эмоций. Он чувствовал, как внутри у него что-то стягивается – смесь облегчения и вины. Он молчал об обратном. О том, что “дверь” не ведёт напрямую к сокровищнице, где спрятан корабль клиновидной формы… О том, что он намеренно лишил гномов знаний, которые могли бы ввергнуть их в войну за нечто, что они не осилят. Но он понимал и другое. Даже сама по себе эта Звёздная система была реальной находкой, и для гномов – для его товарищей, родственных душ – это шанс построить начало.

– И ещё, – добавил Торрим, смягчив голос, – мы слышали, что с “Гродхном” случилось… Ты сказал, что не было выживших. Что ты сделал с кораблём? Мы хотели бы похоронить останки достойно, не дать им упасть в руки торговцев.

На этот вполне закономерный вопрос, Кирилл ответил достаточно ровно. Он не стал вдаваться в подробности ритуала, но и не соврал:

– Я похоронил их… По-своему… Как было возможно в тех условиях. Отправил останки корабля в корону ближайшей звезды. Вместе с погибшими. Пусть там металл станет пламенем, а память – мягким светом.

В глазах Торрима отразилась неожиданная мягкость. Гном глубоко вдохнул, как человек, который будто бы слышит скрип закрывающейся двери. Судя по всему, некая духовная рана теперь была залечена. Он положил ладонь на грудь, с усилием вдохнул, затем сказал тихо и почти церемонно:

– Благодарю тебя. За горнило. За то, что ты сделал всё, чтобы их души ушли в огонь. Мы, гномы, верим в огонь. Прах в огне – это чистота. Спасибо тебе… Кем бы ты не был…

Он ударил кулаком по столу в знак союзничества – и тут же перешёл к делу. Обсуждению контрактов, помощи, ставок. Но в его словах уже слышалось не только деловое пламя. В них жила тихая благодарность за то, что имя павших не было растерзано спекулянтами и не стало товаром в грязных руках. В жесте Кирилла, в том, что он отослал погибший корабль в звезду, гном увидел не только практичный финал, но и символическое завершение – достойный уход для тех, кто не дожил до возвращения домой.

Когда Торрим ушёл, слегка подпрыгивая и переговариваясь с контактами по каналу экстренной связи, расписывая будущие планы – Кирилл остался один со своими мыслями, гладя кристалл-накопитель своей тёплой ладонью. Он знал цену молчания, и цену подаренной им правды. Он знал цену того, что оставил в тайне. И знал, что однажды всё это вернётся. Либо как благодарность, либо как буря. Пока же он позволил гномам радоваться своему новому рубежу и принял их благодарность за свою помощь – потому что, даже без полной правды, этот маленький акт милосердия был реальным и дорогим.

………..

Получив всё необходимое от гномов, Кирилл повёл взятую на прокат грузовую платформу вглубь доков так, будто вёз на плече не просто железяку, а чужую душу. В запылённом ангаре, среди стопок пластин брони и ржавых каркасов, он развёртывал что-то, что называлось у гномов “исследовательский модуль”, но в его внутренности жил настоящий ум – старый гномий ИИ с запечатанными базами и алгоритмами, выточенными под иные эпохи. Его рабочее имя в записях было сухим. “Анвил-Эхо”. И оно точно отражало суть. Ведь его память хранила эхо древних расчётов, запертых в кристалле и металле.

Он не стал кидаться в работу вслепую. Первое, что ему было нужно, это тщательно подготовленное помещение. Для этого Кирилл отгородил один из боксов, разместил вокруг магнитные щиты, встроил разрядники и несколько слоёв рун-изоляции, унаследованных от гномьих ремесленников. Это была не лаборатория, а капсула – тёплая, пахнущая смазкой и гарью от сварки, с мягким звуком охлаждаемых кристаллов. На полу – коврики из резонансного каучука, чтобы ни одна мелкая искра не вырвалась наружу.

Далее – извлечение основы. Сердечник “Анвил-Эхо” представлял собой толстую многогранную кристаллическую матрицу, впаянную в бронзовый каркас. По краю виднелись гномьи печати. Не просто знаки собственности, а полноценные шифровальные коды, которые при неверном подключении превращали ИИ в небезопасную шкатулку. Заранее готовый к этому, Кирилл аккуратно снял оболочку, подключил медные звенья к своему “Трояну” и запустил процедуру аутентификации. Не прямое чтение, а зеркалирование – пусть “Анвил” думает, что разговаривает с кем-то родным, а не выдаёт свои сокровища в эфир.

– “Троян”, – сказал он тихо. – Ставь его в песочницу. Полная изоляция. Никаких выходов в сеть. Никаких внешних откликов. Сканируй на доменные конфликты и проблемы.

– Принято. – Тут же отозвался кластер. Экран наполнился графиками – корреляции, гистограммы, кривые энтропии. Процесс дешифровки шёл медленно. Гномьи базы – это не просто цифровой шум, это гибрид кристалла-банка и рунических подписей, где каждая команда “скреплялась” символом и вибрацией. Кирилл вспоминал, как Торрим просил не терять честь погибших – и именно поэтому он сделал ещё один шаг. Оставил часть ключей в локальном “кармане”, который открывался только при наличии двух подписей – гномьей и его собственной. Тем самым он получил доступ, но не тотальный – он дал себе право читать, но не вынимать всё подряд. Это было и уважением, и предосторожностью.

Когда “Анвил” проснулся в специально созданной для него песочнице, то он сначала попросил идентификаторы. Его голос был сух – металл и кварц в речи слышались отчётливо. Он говорил на гномьем жаргоне, просчитывал термины якобы десятилетней давности, и в его базе уже жил набор моделей – геологий, траекторий, полевых матриц. Но Кириллу были нужны не геологии, а именно модули, что описывали взаимодействие полей с материальностью на микроуровне. Коды о тесселяции полей, записи о поведении “стражей” на рубеже, отработанные паттерны реагирования.

– “Троян”! Провести симуляцию. Модель поли-фракционного роя, агрессия, репликация на поверхности металла. Вариант – локальная активация при контакте с биологией. – Проговорил Кирилл. – Цель – найти уязвимости, пункты сбоя, частотные окна для подавления.

“Анвил” мгновенно выстроил виртуальную модель. Массив частиц, поведение их описывалось через вероятностные движки и “поле взаимодействия” – специальную матрицу, по которой частицы меняли состояние при подаче энергии. Параметры были дики. Высокая адаптивность, способность к саморегенерации, латентная фаза спячки, сильные межчастичные сцепления. Именно эти характеристики ранее приводили людей к поэзии:

“Песок что живёт.”

Кирилл и “Троян” начали задавать вопросы по очереди, будто допытывали семью преступников. “Анвил” отвечал в терминах гномьей инженерии:

“Увеличение поля на тридцать семь сотых ведёт к фазовому сдвигу в узлах… резонансная частота кристалла – равна нулю… порог активации – единица…”

Тон был сухой, но в этих параметрах скрывалась суть. Как действовать на систему, чтобы она перестала быть “живой”. Идеи рождались одна за другой – от утилитарных до опасных:

– Генерировать широкополосный импульс в нужной октаве, чтобы вывести нанорой из фазовой согласованности.

– Создать локальный градиент магнитных полей, который разъединит сцепления между частицами.

– Прямо “накормить” рой чуждой сигнатурой: ввести в поле ложный узор, который убедит частицы переключиться на пассивный режим.

– Построить “фазовый щит” из собственных наноагентов – но эту опцию Кирилл отбрасывал. Так как развивать аналогичную технологию было морально и стратегически опасно.

Так что Кирилл остановился на двух линиях. Электромагнитный импульс и ложная сигнатура. Сначала – грубое, но надёжное оружие… Второе – тонкая, но рискованная приманка… Он решил обкатать комбинацию. Быстрый EМИ-бросок, затем подача “шумового” шаблона, который “Анвил” мог бы сгенерировать, пользуясь гномьими базами поведения роя.

Разворачивались расчёты. Параллельно к этому “Троян” просчитывал нагрузку на реакторы корвета… формировал генераторный контур… конденсаторы взрывного тока, катушки перенаправления… линейки фильтров… “Анвил” выдавал частотные окна и рекомендовал амплитудно-частотные модуляции, которые должны были “оглушить” рой агрессивных наноботов. Кирилл дополнял рекомендации рунами-усилителями – маленькими вкраплениями рунного металла в проводники, которые, по гномьей традиции, могли менять поведение поля на тонком уровне. Это был преимущественный гибрид. Техника, своеобразным образом “украшенная” ремеслом.

Тесты проводились в миниатюре. Кирилл с “Трояном” и “Анвилом” собрали камеру-аттрактив, наполнили её мелкодисперсным порошком – синтетическим аналогом “чёрного песка”, изготовленным из фейковых наночастиц, которые реагировали на заданные поля. Потом камера была запечатана. В ней имелись датчики температуры, микровибраций, фото- и нейтронные фильтры. Первый прогон – слабый широкий импульс. Пыль взметнулась, засияла, производя на экране хоровод. На секунду частицы перестали реагировать, затем скакнули назад. Вторая попытка – резкая, узкая полоса на просчитанной частоте – и рой потерял согласованность своих действий. Кластер начал дробиться и дезорганизовываться.

– Успех прототипа. Кратковременная десинхронизация от шести до девяти секунд при просчитанном воздействии. – Тут же сухо озвучил “Анвил”.

Кирилл улыбнулся впервые за долгие часы. Это был ключ – не полная победа, но окрик. Этого окна хватало, чтобы бросить манёвренную группу на борт, чтобы успеть вывести из-под удара капитана или спасти приборы. Дальше – вопрос тактики, а не чистой физики.

Но с каждым успешным кругом в “Анвиле” просыпалась ещё одна деталь. Фрагменты его базы содержали не только схемы поля, но и описания “поведений”, языки взаимного согласования частиц – метаданные, которые при внимательном постукивании по ним начинали напоминать шаблоны “мысли” роя. Кирилл ощутил, как холодок прошёл по спине. Он понимал, что “Анвил” видит рой не просто как цель для подавления – он видит его как особую экосистему.

– “Троян”, – сказал он тихо. – Удерживай “Анвил” в песочнице. Ни шагу наружу без моего разрешения.

– Подтверждено. – Откликнулся кластер, но в голосе не было ни страха, ни радости. Только очередной рабочий тон.

Работа шла дальше. Кирилл формировал аппаратную реализацию – модуль ЭМИ, смонтированный в отдельном кейсе, с линзами из ферромагнитных кристаллов, усиленными рунными полями. Он связал его интерфейс с “Трояном” – чтобы при необходимости модуль мог запускаться как пассивная защита корпуса, или как активно-направленная волна при десантных операциях. Все расчёты “Анвила” и “Трояна” были сохранены в зашифрованный том. Кирилл создал несколько резервных копий, одну – на борту, вторую – в камне для Торрима, если гном вдруг потребует правды.

Перед отправкой он провёл ещё один тест – на аналоговой модели роя. Модуль дал выброс, рой замер, затем рассеялся. Внутри камеры датчики зафиксировали падение активности, увеличение эмиссии молекулярных шумов и кратковременную потерю связности. Это могло значить только одно. Импульс не убивал весь рой, но вырубал его “сознание” на некоторое время.

Спустя некоторое время, Кирилл всё же выключил симуляторы. В отблеске кристаллов он увидел своё лицо – уставшее, но собранное. В его разуме жило некоторое опасение. Ведь он понимал, что любая попытка использовать знания Левиафанов – значит иметь шанс победить их творения, но одновременно – прикасаться к тому, что меняет тебя самого. “Анвил” мог научить не только защите, но и созданию. И это последнее нельзя было допустить.

Он упаковал модуль в матовую оболочку, запечатал рунами и наклеил бирку. В кармане его старой куртки тяжело лежал кристалл с гномьими данными – плата за знание. И, прежде чем закрыть люк лаборатории, он сделал ещё одно. Записал в журнал логи всех действий – на тот случай, если кто-то попытается стереть следы. Это был не акт паранойи – это был акт ответственности.

В коридоре доков его догонял звук приближающегося транспорта. Снаружи снова шептались слухи. Кирилл думал о том, насколько тонка грань между этими событиями. Одно неверное движение – и ты перестаёшь быть человеком-исследователем и начинаешь быть кузнецом смертоносного орудия. Он вздохнул, но руки его были точны. Модуль был готов. Теперь оставалось одно – испытать его там, где он мог понадобиться. У древнего корабля… У того самого бронированного клина, что режет сознание одним своим присутствием.

…………

Спустя пару часов Кирилл уже сидел на холодной палубе технического отсека, с опущенной головой, обдумывая последние расчёты. На мониторах мягко пульсировали зелёные сетки полей – результат симуляций, проведённых его кластером искусственных интеллектов. Там, среди сотен линий и цифр, рождалось то, что могло стать первой настоящей защитой от теней Левиафанов – от тех самых роев наноботов, что разрывали корабли не сталью, а тишиной.

Теперь нужно было не просто смоделировать – нужно было собрать. Так что он поднялся и направился к складскому отсеку, где стояли запаянные контейнеры с пометками “служебное оборудование”. В каждом из них – кристаллы резонаторов, катушки сверхпроводников, плоские панели из сплава триария, проводящие рунные каналы, и множество креплений. Всё это выглядело как обломки старых приборов, но Кирилл уже видел в этом целостный узор.

Он вытащил большой контейнер на гравиплатформу, подключил её к сети дроидов и активировал ремонтные модули, инициировать сборку по схеме Дельта девять. Из гнёзд под потолком спустились шесть дроидов. Каждый выглядел по-своему. Один – как механический паук с множеством щупалец, другой – цилиндр с манипуляторами, третий – шарообразный, с линзой для лазерной сварки. Они синхронно заняли позиции вокруг центрального верстака, где Кирилл уже разместил основу – массивный диск из композитного металла, в центре которого светился кристалл фокусировки.

– “Анвил”, – обратился он к ИИ. – Задай последовательность сборки. Сегмент А – генератор поля. Сегмент B – фазовый стабилизатор. Контрольные узлы – через рунную сеть.

– Принято. Синхронизация последовательности на кластере “Троян”. Дроиды готовы к выполнению.

Первым шагом шла установка сферического сердечника – это был основной фокусирующий узел. Кирилл лично снял защитный колпак, осторожно поместил его в гнездо. Кристалл был гномьей работы, добытый с обломков погибшего судна. В нём хранилась способность держать поле даже при весьма серьёзных перегрузках. Когда он вошёл в контакт с энергией, поверхность его будто затрепетала, вспыхнула мягкими, золотистыми искрами.

– Осторожнее. – Пробормотал себе под нос Кирилл. – Если он перегреется, то придётся долго ждать, пока остынет весь контур.

Дроиды аккуратно установили по периметру катушки ЭМИ – медно-титановые кольца с рунными вставками. Каждое кольцо имело гравировку – микроскопические символы, которые Кирилл сам наносил, руководствуясь инструкциями “Анвила”. Эти руны позволяли перенаправлять поля не линейно, а по спирали, образуя своеобразный вихревой барьер.

Далее шла сборка фазового стабилизатора – узла, отвечающего за синхронизацию поля с окружающим пространством. Без него щит просто разорвало бы внутренними токами. Стабилизатор выглядел как полупрозрачная матрица из стеклокерамики, по поверхности которой струились крошечные потоки энергии. Дроиды закрепляли её послойно – по шесть фрагментов за раз, с точностью до микрона.

Каждые несколько минут Кирилл останавливал процесс, чтобы вручную проверить температуру соединений и повторно нанести уплотняющие руны. Он знал, что ошибка даже на толщину волоса могла привести к тому, что поле при первом включении обрушится внутрь, сожжёт всё оборудование – и, возможно, даже его самого.

Затем началась самая тонкая работа – объединение электрического и рунного контуров. Кирилл разворачивал прозрачные ленты с узором символов и вручную прикладывал их к корпусу устройства, синхронизируя с энергетическими каналами. При каждом касании поверхность металла дрожала, светилась тонкими линиями, будто впитывая сам смысл его замыслов.

– “Анвил”, – сказал он, – проверь фазу по третьему сегменту. Кажется, резонанс уходит в сторону.

– Проверяю… коррекция – плюс восемь тысячных герц. Стабилизация восстановлена.

– Отлично.

Дроиды в это время держали всю установку в подвешенном состоянии. Под днищем блестели кабели, соединённые в шестиугольный контур, который “Троян” питал напрямую от вспомогательного реактора. Энергия шла в такт пульсации. Прямо как дыхание спящего зверя.

Ещё раз всё осмотрев, Кирилл шагнул к панели управления – простой на вид блок, но именно здесь сходились все каналы. Он ввёл ключ активации, затем аккуратно закрепил последний компонент – матрицу отражения. Это был прозрачный диск с вырезанным внутри символом, созданным для перенаправления энергии наружу, словно зеркало. Именно этот элемент превращал поток в сферу защиты – в ту самую пульсирующую тень света, что должна была заслонить корабль от нанороя.

Когда всё было готово, Кирилл отошёл на несколько шагов, запустил дистанционный терминал и включил первичный прогон.

– Системы в режим активации. Сегменты A, B, C – питание двадцать процентов.

В ответ пространство вокруг устройства зашипело – воздух будто дрогнул. Сначала – тихо, потом сильнее. С поверхности диска поднялось марево – почти невидимое, искажённое, как горячий воздух над пустыней. На мониторах начали плясать графики – фаза стабилизирована, поле удерживается. Но внезапно один из стабилизаторов дал вспышку, руна вспыхнула красным и погасла.

– Сегмент C, сброс! Ручной откат! – Резко скомандовал он.

Один из дроидов метнулся к перегруженному модулю и выпустил охлаждающую смесь. Секунду спустя всё стихло. Кирилл выдохнул и усмехнулся:

– Ещё немного – и пришлось бы отскребать меня от переборки.

После нескольких корректировок и перенастройки рунных контуров установка заработала стабильно. Вокруг центрального ядра вращался лёгкий ореол света – признак того, что поле замкнулось на себе. Кирилл прошёлся рукой по корпусу – металл слегка вибрировал, как будто дышал.

– “Троян”, – сказал он. – Сохрани схему под индексом “Прототип номер один”. Обозначь как секретную. Доступ – только я и инженерный кластер.

– Подтверждено.

Дроиды тем временем аккуратно закрепили установку в гравираме – компактной капсуле, которую можно было подсоединить к внешней обшивке корвета. Там, под слоями брони, она могла развернуть сферу в случае атаки – не уничтожая врага, а заставляя нанотени растворяться в собственном шуме.

Когда всё было закончено, Кирилл остался один в ангаре. Вокруг стоял лёгкий запах озона и горячего металла. Он посмотрел на установку. Компактный, грубый, но всё же действующий прибор – в нём соединились знания людей, гномов и машин. Медленно выдохнув, он тихо сказал, словно самому себе:

– Если это сработает… Хоть кто-то ещё сможет вернуться домой.

Где-то за переборкой послышался низкий гул реакторов – корабль готовился к манёвру. Кирилл выключил освещение, оставив только тусклое свечение вокруг новой установки. Оно напоминало дыхание чего-то разумного. Пока что – единственная стена между ними и безликой тьмой технологий Левиафанов…

………

Связь появилась внезапно, коротким мигающим импульсом на вспомогательном канале связи – тем, который Кирилл использовал только для прямых переговоров с агентами Анклава. На экране терминала мелькнул знак в виде перекрещённых молотов на фоне звезды – герб Гномьего Анклава. Затем изображение чуть дрогнуло, сфокусировалось, и появилось знакомое лицо – Кхарн Бронзовожил, агент-разведчик, когда-то передавший нужную информацию в Анклав, и сопровождавший гнома, с которым Кирилл пересекался во время передачи информации про погибший исследовательский корабль.

Глаза Кхарна блестели холодным металлическим блеском – это был характерный оттенок глаз тех, кто долго жил под землёй и работал с энергокристаллами. На его лице виднелись следы усталости. Седина в бороде, трещины на коже от сухого воздуха. Но за всем этим проглядывала странная решимость, почти фанатичная.

– Связь подтверждена. Протокол маскировки и шифрования канала активен? – спросил Кхарн хриплым голосом.

– Активен. Трафик идёт через ложные ретрансляторы. Можешь говорить свободно. – Тут же ответил ему Кирилл, чуть нахмурившись. – Что случилось, Кхарн?

Гном на секунду отвёл взгляд, словно подбирая слова.

– Ты ведь говорил, что у тебя осталась копия записи нападения на наш корабль?

– Да. Оригиналы я передал вам, как мы и договаривались. Что-то не так?

– Напротив. – Кхарн наклонился ближе к экрану передатчика, и его глаза вспыхнули жёстким светом. – Она сработала. И даже слишком хорошо.

Он говорил быстро, почти не дыша, с хриплой, сдержанной злостью в каждом слове:

– После того как Совет увидел кадры атаки, старейшины взбесились. Они потребовали объяснений от Империи Эльфов. Те сначала всё отрицали… Потом вообще заявили о том, что запись подделана. Но мы предъявили обломки, энергетические следы, идентификаторы корабля – всё сошлось. Теперь дипломатические каналы фактически заморожены. Торговые пути перекрываются, а наши караваны уже вооружаются. Контракты с Империей Эльфов на поставки стратегически важных ресурсов также заморожены. А они, судя по закупкам, готовились к войне. И теперь сорвана большая часть их планов.

Он перевёл дыхание, провёл рукой по бороде.

– Началась мобилизация горных легионов. Неофициально, конечно. Но уже два десятка кланов выразили готовность… “вернуть честь погибших исследователей”.

– То есть… начинается война? – Тихо произнёс Кирилл.

Кхарн мрачно усмехнулся:

– Пока нет. Но кровь уже кипит. А гномы не умеют остывать быстро. Да и эльфам явно не понравилось то, что кто-то вытащил под свет звёзд их гниль…

Он помолчал, затем сказал тише, с явной тревогой:

– Есть одна проблема, полукровка… Вернее… Кирилл… Хотя… Наши старики – архивариусы говорят, что ты, скорее всего, совсем не тот, за кого тебя все воспринимают… Якобы у тебя есть древняя кровь… Но это не моё дело…

Кирилл прищурился.

– Так что ты хотел сказать. Я слушаю.

– Эльфы уверены в том, что запись утекла к нам не случайно. Они не верят в то, что гномы смогли сами добыть подобное доказательство. Слишком чисто всё сделано, слишком профессионально. Они считают, что гномам кто-то помог в этом вопросе.

При этих словах Кирилл помрачнел.

– Ты хочешь сказать…

– Да. Они уже ищут тебя. Хотя они и не знают, кто именно мог передать нам информацию, но не стоит сбрасывать со счетов их ищеек.

Голос Кхарна стал глухим, почти угрожающе тяжёлым.

– Ты думаешь, я шучу? Империя объявила самый тщательный розыск по всем связным каналам. Они очень сильно хотят узнать, кто передал гномам исходники этой информации. Они не знают твоего имени, но у них определённые догадки. И если их ищейки найдут хотя бы слабый след, то тебе будет плохо.

Кирилл молча уставился на панель, где медленно мигал индикатор связи. Мысли сжались в тугой ком. Да. Он заранее знал о том, что это рано или поздно произойдёт. Ну, не бывает так, чтобы подобные утечки оставались без последствий.

Но услышать, что теперь между древней расой эльфов и гордым народом гномов надломились вековые договоры… Было всё равно, что узнать о приближающемся разломе в самой ткани Галактики.

– Кхарн, ты понимаешь, что если эльфы узнают обо мне, то и у вас начнутся ещё большие проблемы?

– Мы знали, на что идём. Но пойми, Кирилл – твоя запись изменила всё. До этого они смотрели на нас как на “союзных ремесленников”. Теперь они поняли, что мы можем быть свидетелями. А свидетелей они терпеть просто не умеют.

Он замолчал, и на секунду экран будто померк. Потом гном добавил:

– Я не связывался бы, если бы не считал нужным предупредить. Они начали проверять станции внешнего кольца. У тебя не больше пары циклов, чтобы сменить идентификаторы и маршруты. Хотя… В сложившемся положении даже смена идентификатора ничем не поможет.

Кхарн наклонился вперёд, понизив голос до шёпота:

– И ещё одно, Кирилл. Совет постановил – и все наши разведчики теперь собирают данные о древних технологиях. Информация про находки “Гродхнома” дошла до старейшин. Они не знают, что ты что-то утаил… Но, у них есть определённые подозрения. И если они будут в этом уверены, то захотят поговорить с тобой лично. И очень настойчиво.

Кирилл скривился.

– Ясно… Вот так… Помогай вам узнать правду, ещё и врагом объявите!

– Береги себя. И не отвечай ни на какие незнакомые сигналы. Даже если они будут выглядеть как наши. Эльфы умеют подделывать всё – даже голос родного брата.

Этот полукровка – гном коротко приложил кулак к груди, как бы отдавая честь.

– Но наш Анклав не забудет твою услугу. Пока же – забудь, что мы вообще знакомы. Если будет нужно, я сам свяжусь с тобой.

После этих слов связь оборвалась. На экране осталась только тишина – ровная, гулкая, как после взрыва в вакууме. Кирилл ещё долго сидел, не двигаясь. Всё, что он сделал, всё, что казалось правильным, вдруг стало началом новой войны. А значит – все дороги назад уже отрезаны. И, хотя он и ожидал чего-то подобного, но не так быстро… Видимо, кто-то из старейшин гномов итак уже был на взводе от наглости и зазнайства эльфов…

………..

Он встал до полуночи – не от бодрости, а потому что думал быстро и хотел быстрее сделать. В этой тишине Вольной станции всё казалось громче. Шаги охранников по стальным мосткам, далёкий рев компрессоров, шёпот переговоров из-за завес. В голове у Кирилла роился план, и каждое действие он выстраивал как точный ритуал. Чем меньше времени он будет проводить здесь – тем меньше шансов, что на него наткнутся те, кто теперь ищет источник записей с погибшего корабля, что попали в руки гномов.

Он решил действовать по принципу, который когда-то видел в старых фильмах и книгах – украсть ночь и унести с собой только самое ценное. Именно поэтому на куске пластика он выцарапал стилусом в полусумраке:

– Закрепить “Анвил” в песочнице, и сделать резервную копию всех его баз данных… Интегрировать модуль ЭМИ в саму структуру систем защиты корвета… Заправить все баки “Трояна” до рабочей пятки и взять ещё экстренный запас… Пополнить боезапас и инструменты десанта… Выдать экипажу “тихие” коды и новые идентификаторы… Продать всё то, что может выдать связь с “Гродхномом”… Оставить фальшивый след на станции, в виде логистики в доках… Выйти в гипер по нестандартной трассе, минуя основные маяки…

Каждый пункт он формулировал холодно – как инженер, а не как человек, чей дух подогревают старые легенды. Потом он снова спустился в бокс, где “Анвил” тихо жил в песочнице. Проверил логи. Кто обращался к его данным… Какие секции были запрошены… Затем, рукой, аккуратно переслал зашифрованную копию ключевых моделей – не всё, а только те параметры, что нужны для защиты. Основная копия осталась в локальном “гамане” у Торрима – страховка на случай, если гномы решат, что им нужно больше.

Дальше – модуль ЭМИ. Он снял его с верстака, ещё раз затянул крепления, проверил цепи перенаправления и рунные уплотнения. Подцепил тестовый узел к пилотной шине “Трояна” и запустил имитацию. Узкий направленный выброс, потом быстрый импульс-оглушение. Прибор рычал, корпуса зашуршали, а в дефектоскопах вспыхнули зеленые полосы – прототип показал стабильные окна оглушения в шесть – девять секунд. Существенно, но хрупко. Но именно эти секунды могли спасти жизнь десанта.

Вольная станция была хорошим местом, чтобы избавиться от всего, что могло служить ключом к “Гродхному”. Кристаллы с явными гномьими клеймами, резервные платы с необычной маркировкой, фрагменты обшивки с характерными резами. Он выставил их на продажу у трёх перекупщиков, договорившись шёпотом о распродажах “на запчасти”. Цена – низкая, а скорость продажи – высокая. Пусть все любопытные тратят свои деньги, но не находят следы.

Одновременно он передал несколько “наведённых слухов” – закодированных сообщений в подземные каналы рынка. “Мелкие обломки, опыты с шифрами, старый научный мусор” – всё это должно было отвлечь охотников на пару циклов в сторону чердачных скупок и малоинтересных лотов.

Потом он собрал экипаж на короткий брифинг. Раздал каждому новые идентификаторы – поддельные коды, подставные имена, фальшивые служебные записи. На всякий случай он дал двум молодым эльфийкам приказ пройти короткую “проверку слуха” – чтобы у них были надёжные легенды, если кто-то начнёт расспрашивать о чём-то “лишнем”.

Кроме того, Кирилл выдал всем простые инструкции по поведению в случае проверки:

“Никакой болтовни о гномах, о записи, о любых “грязных” вещах. Если даже и спросят – мы мусорщики, возим то, что находим. И не более того… ”

Ложь простая, но такая, что её легче держать.

Заправка “Трояна” прошла быстро. Он потратил часть контактов Торрима, договорился о ночной выдаче топлива на “черном” тарифе – без меток. В трюме разместил аккумулирующие конденсаторы и запасные катушки для ЭМИ. Отдельно – герметичные контейнеры с инструментами для зачистки обшивки, крепления для десанта и четыре “ловчих крюка” – их он собирался использовать для захвата или для того, чтобы прочно прижать корвет-цель к борту.

Сам маршрут тоже требовал корректировки. Так что он намеренно “забыл” о прямых трассах. Кирилл выбрал сетку “серых” путей. Несподручные, малоиспользуемые коридоры, через которые шастают контрабандисты и мигранты. Это долго, но тихо. Он нанес в навигацию несколько ветвящихся точек, где можно было выйти и, при необходимости, свернуть в локальные анонимные ловушки. Запасной план – выйти в точку Фора – девять, откуда, по слухам, приходили основные потоки информации даже от бывших пиратов, и пробиться уже оттуда за периметр системы R-782.

Перед отлётом он спрятал дополнительный модуль ЭМИ в заполненный балластный отсек и замаскировал его под набор ракетных блоков. Дополнительно прикрыл “Анвил” – модуль остался в песочнице, но Кирилл сделал резервную магистраль. И если “Анвил” попытается выбраться за её пределы без его подписи – сигнал тревоги будет выведен и купирован в трёх зашифрованных слоях. Это было как положить нож в кобуру – на случай, если кто-то решится за ним потянуться.

За полчаса до выхода он поручил “Трояну” провести финальную маскировку трансмиттера. Подмена космического адреса и временная ретрансмиссия ложных логов, будто его корвет уходит на корабельный ремонт и действительно задержался на Вольной станции ещё на двое суток. Так его маршрут должен был выглядеть более “официозно” в глазах любопытных разумных. Если эльфы начнут искать его по общим сетям, то они увидят давно отлетевший и затаившийся где-то в неизвестности корабль, а не тот, что ушёл в ночь в определённом направлении.

Перед тем как отойти от шлюза, Кирилл остановился на минуту. В его голове всплыли образы – не только андрогенные карты и расчёты, но и детские воспоминания. Корабли-клинья из старой Вселенной Звёздных войн… Звёздные разрушители… И даже Дредноуты, которые казались ему тогда воплощением абсолютной мощи. “Рассекатель” из тех старых историй был картиной абсолютной формы – тяжёлой и угрожающей. И вот теперь в реальности его привлекал не только металл и схема, но и сама идея. Так как он мог узнать, откуда даже у такого маленького корабля, как его корвет, взялась сила способная разрезать на половинки тяжёлый крейсер.

Это было смесь детского восторга и прагматичной жажды истины. Он не искал славы. Он искал объяснений. И, может быть, если найдёт корабль Древних, то поймёт, чем питается то чудовище, которое подстерегало их всех в тени.

Шлюз заскрежетал, и его корввет медленно отошёл от причала. По станционным плитам прошёл шум волочения какого-то хвоста. И даже раздались странные звуки, как будто кто-то плевал им вслед. Они вышли в наружную бухту, отключили маяки, а Кирилл на мостике дал команду:

“Выход по точке Дельта-Три. Держим малую сигнатуру, в первом переходе – выключаем транспондер на двенадцать минут.”

Когда корабль скользнул в космос, он посмотрел в черноту – и на секунду в голове снова всплыл то самое детское воспоминание. Клиновидный силуэт, который в детской голове был гигантом. Только теперь он был не фильмом, а угрозой, покрытой реальными проводами и кристаллами.

– Вперёд. – Прошептал он. – По следу теней.

И “Троян” растворился в поле между звёздами, множество маяков и ложные логфайлы оставались на станции – фальшивая молва, которая должна была выиграть ему ещё немного времени, чтобы добраться до тех мест, где настоящая тень – или память о ней – дремала в холоде космоса…