Корея. 1950

Глава 16

20 октября 1950 года от Рождества Христова. Округ Хванджу, провинция Хванхэ. Горная система Тхэбек южнее Пхеньяна.

Майор Михаил Кудасов, военный советник при Корейской народной армии.

…- Вроде оторвались!

Паша, в одиночку тянущий на плече «Дегтярев», молча кивнул. Несмотря на подготовку осназовца, майор сильно вымотался за последние дни — и бросок по пересеченной местности с ручным пулеметом на плечах дался ему куда тяжелее, чем ожидал сам Гольтяев. Раскрасневшийся, со слипшимися от пота русыми волосами и тяжело дышащий, он привалился спиной к сосне, опасаясь садиться — если сядет, подняться сразу не сможет… В этом плане мне пришлось куда легче — все-таки британский пистолет-пулемет, изготовленный на коленке, обладает одним явным преимуществом: он очень легкий.

— Что со вторым номером? Где Чимин?

Майор лишь отрицательно мотнул головой — и понял я все без слов, ощущая при этом, что на плечи словно гранитная плита навалилась. Снайпер был в отряде с самого начала — и воевал с мастерством опытного, закаленного в боях ветерана. Без Чимина нашу группу наверняка бы добили еще в горах после артиллерийской засады… Настоящий боевой товарищ, он казался мне какой-то незыблемой величиной, что ли — ну из тех, кто вырвется целым из самой жаркой заварухи, кто пройдет огонь и воду, и подставит плечо в бою.

Увы, мы все без исключения смертны…

Я не думал что Паша, потерявший не просто подготовленного бойца своей группы, а настоящего друга, захочет рассказать мне подробности — но, отдышавшись, майор все же заговорил:

— Когда янки показались из леса, их дозорные как раз что-то заметили. Так что мы с Чимином сразу открыли огонь, не выбирая цели… Возможно и поспешили — но сам понимаешь, бой диктует свои условия.

Я согласно кивнул, нисколько не кривя душой — товарища я действительно отлично понимаю. Нам ведь были нужны раненые, много раненых среди янки — связать преследователей по рукам и ногам, замедлить врага и оторваться! И в условиях начала боя, командир со снайпером сделали все, что смогли…

Словно отвечая на мои мысли, Гольтяев продолжил:

— Мы ударили по ногам тех, кто показался, я успел свалить троих. Но тут в драку включился дозор, по мне заработал короткими пулеметчик с ручным «Бреном»… Вроде всего двадцать патронов в магазине. Но если расходовать с умом, короткими, воевать можно… Этот американец умел воевать — и Чимин сразу переключился на него, погасил пулеметчику свет! Вот только из леса уже ударили станкачи янки…

Паша тяжело выдохнул — ему явно тяжело вспоминать прошедший бой. И все же майор продолжил:

— Чимина, как я понял, срезала первая же очередь. Бывает ведь и такое — война… Столько боев прошел, сколько раз рисковал собой — вчера вон, на высоте мина взорвалась в десяти метрах справа, и ни осколка! А тут первая же очередь… Я врезал в ответ по расчетам станкачей, кого-то даже свалил — но заткнуть удалось только один из пулеметов, и то ненадолго. На меня переключился расчет второго «Максима», а там ожил и первый — и такая плотность огня была, что головы не поднять! Только и осталось, что дождаться паузы, когда янки ленты менять начнут — и ходу… Мне повезло, успел уйти — а вот второго номера очередь догнала в бок. Я перевязывать — да бедолага истек кровью прямо на моих руках…

Слушать все это тяжело. Потери в бою зачастую неизбежны, но когда теряешь друзей, когда жизнь уходит из товарищей на твоих глазах… К этому невозможно привыкнуть, с этим невозможно смириться. Это тяжкий груз на сердце — что отравляет к тому же подленькая такая радость, что сам все-таки уцелел.

Но на войне ведь нельзя загадывать. Никогда не предскажешь, что ждет тебя в следующую секунду…

Выстрел ударил позади нас всего-то с пятисот метров, не больше. И кто-то из стрелков Бёма (осназовец не досчитался всего пары бойцов из группы) сгоряча ответил, вызвав у нас с Пашей лишь отборную ругань — ведь по глупости же выдал наше положение! Бём также громко заругался, после чего подскочил к Гольтяеву с виноватым выражение лица, что-то сказал — впрочем, все ведь итак понятно!

— Ничего мы Миша, не оторвались! Нужно бежать…

Несмотря на какое-то количество раненых и потерю дозорной группы, американцы настроены весьма решительно. Такое ощущение, что у командира преследующей нас роты уже что-то личное — а ведь все может быть. Вдруг кто из родни служил под его началом, или пал кто-то из самых близких друзей? Вот и гонится за нами, ни с чем не считаясь…

Но тогда он не оторвется, пока действительно не получит по зубам! Нужно дать еще один бой — но только не в лесу, где полно естественных укрытий, и где враг сможет уверенно сблизиться с нами, а там и окружить, используя численное превосходство. Нужна другая, более выгодная позиция!

И еще минут десять спустя заполошного бега я заметил нечто подходящее…

Тропа резко сузилась и пошла петлять вверх, на сопку — а вот справа над ней, словно крепостная стена нависает открытый скальный участок высотой около пятнадцати метров! И поверху его есть где залечь и что использовать в качестве укрытий… Более того, вблизи скального выступа деревья уже не растут — образуя очередную, довольно широкую прогалину.

Вот на скалы-то остатки нашей группы и рванули, стараясь как можно скорее осилить подъем и залечь — прежде, чем преследующие нас янки перещелкают нас на подъеме, словно в тире… От быстрого бега в гору легкие уже огнем горят! Бежим мы на пределе сил — но кое-где приходиться карабкаться наверх уже с помощью рук, едва ли не на четвереньках…

И когда я, наконец, осилил подъем, то у меня не осталось уже ни физических, ни моральных сил заставить себя восстановить дыхание. Вместо этого я неуклюже плюхнулся на камни, едва прикрытые землей и мхом — и только теперь почуял, как трясутся руки от напряжения! Прицелиться в таком состоянии — когда грудь ходуном ходит, а рот жадно ловит студеный октябрьский воздух — просто невозможно… Впрочем, мне, к сожалению, и целиться не из чего: дальнобойность легкого «Стена» составляет всего сотню метров, и сам я смогу вступить в бой, если только враг подберется к скалам вплотную… Увы, «Гаранд» так и остался в окопе.

Быстро все обмозговав, я все-таки заставил себя подняться на четвереньки и переползти к Гольтяеву, тяжело рухнувшему на землю в пятнадцати метрах справа.

— Паша… Паша!

Майор устало посмотрел в мою сторону — и ответил лишь после короткой паузы, переведя дух:

— Слушаю, Миша.

— Какой план на бой? Подпустим поближе и попробуем ударить из всех стволов? А заодно и гранат на головы скинем?

Осназовец лишь устало махнул головой:

— Вряд ли это возможно. Наверняка вперед головной дозор пошлют — а там уже янки нас так и так обнаружат.

Паша рационален и объективен — я вынужденно соглашаюсь с товарищем, шумно выдохнув и тотчас жадно вдохнув. Дыхание пока так и не восстановилось…

— Все одно попробовать стоит. Давай мы с Бёмом сместимся на правый край, поближе к тропе. Схоронимся до последнего — а там уже встретим боевое охранение гранатами да автоматным огнем. Все одно больше шансов, что рота янки начнет подъем — или хотя бы покинет лес… Что скажешь?

Гольтяев обдумывал мое предложение всего пару секунд, после чего утвердительно кивнул головой и обратился к Бёму. Выслушав майора, кореец перевел взгляд на меня, согласно кивнул — и даже попробовал улыбнуться. А Паша лишь коротко добавил:

— Действуйте.

Я уже успел повернуться к товарищу спиной, когда осназовец тихонько добавил, практически прошептав:

— С Богом, братцы…

Хорошо, что янки остались без минометов — в противном случае на месте врага я бы обязательно обстрелял вершину скального выступа, столь удобного для возможной засады. Но американцы итак понимают, что скала есть одна из лучших позиций для «комми» — занять на ней оборону и встретить преследующего противника… А потому идущие впереди солдаты головного дозора ступают медленно, разглядывая подъем исключительно через прицелы «Гарандов» и «маслянок». В свою очередь, основные силы противника заняли позицию на опушке леса, пока что не спеша выбраться на открытое пространство.

Все таки толковый у противника командир — да больно уж настырный… Увы, осмотрительность вражеского офицера помножила на ноль весь мой план — и с дозором из семи солдат придется воевать только мне и Бёму. Они уже начали подъем по тропе, слишком близко подступающей к скальному выступу; чтобы достать врага, прочим нашим бойцам придется неудобно свешиваться — при этом подставляясь под огонь янки из леса!

Ну, ничего, семь солдат не полтора десятка, должны справиться…

Я слежу за противником из-за естественного нагромождения камней у вершины подъема. Мне было достаточно подложить туда всего пару валунов, чтобы укрытие сохранило естественный вид — и в тоже время у меня появилась крошечная щель для безопасного присмотра за врагом. Заметить меня с тропы невозможно; Бём залег рядом, готовый вступить в бой по моему сигналу — и мы уже приготовили гранаты к бою, разжав усики предохранительной чеки на каждой из «лимонок». Осталось только рвануть за кольцо, и…

Однако мысль о гранатах — как и о том, чтобы заранее проверить скальный выступ — пришла не только одному мне в голову. Так, у следующего в голове дозора янки, успевшего осилить половину подъема по тропе, в руках вдруг показался ребристый корпус Mk II…

И я понял, что с броском собственной «лимонки» уже не успеваю.

— К бою!

Страх за товарищей и чересчур поспешное начало перестрелки спровоцировали недюжинный выплеск адреналина — все моё тело забило крупной дрожью… И все же я успеваю схватить буквально ледяной автомат непослушными пальцами — и приподняться над «бруствером» из камней до броска противника! Никакой возможности целиться через диоптрий сейчас нет — и я нажимаю спуск, просто направив ствол «Стена» в сторону янки… Автомат безжалостно трясет в руках — и первой очередью беспощадно мажу: веер пуль разлетается над головами американцев!

Но все же я заставил гранатометчика испуганно присесть и повременить с броском…

А секундой спустя прямо над левым ухом загремели выстрелы «Томпосна». В отличие от меня, Бём успел взять верный прицел — и первой же очередь достал янки, следующего в голове боевого охранения. Тяжелые пули калибра 11,43 миллиметра отбросили тело солдата назад, и тот выронил гранату в падении… Жаль только, что враг не успел выдернуть предохранительную чеку; но я исправил «ошибку» дозорного, метнув из-за укрытия первую «лимонку»!

И вновь спешка — я бросил гранату, как только отпустил спусковой рычаг. А ведь время горения запала у трофейных «лимонок» до пяти секунд… Сильный ответный огонь заставил Бёма нырнуть за бруствер — а мою гранату, как кажется, успели отбросить в сторону. По крайней мере, рванула она сильно правее тропы — возможно, какой отчаянный малый отправил ее в полет хорошим ударом ноги.

И все же гулкий взрыв и осколки «лимонки» дарят мне нужную фору, заставив врага прижаться к земле. Выдернув чеку второй гранаты, я отпускаю рычаг, скороговоркой проговорив:

— Двадцать два, двадцать два!

И только после вслепую бросаю американский трофей из-за укрытия, прижавшись к брустверу спиной — точность теперь уже не столь важна. Главное, бросил с секундной задержкой в стороны подъёма — а «подвешенная» граната рванет либо коснувшись земли, либо еще в воздухе… Бём со своим броском отстает всего на пару мгновений — и следом на тропе нестройной канонадой гремят сразу два взрыва!

И тотчас еще один гулко ухнул у самого нашего укрытия, чувствительно хлестнув осколками по камням. Вражеский бросок был довольно точен! А значит, вторую Mk II янки вполне могут закинуть прямо в наше «гнездо»… Кивнув товарищу на последнюю «лимонку», сам я схватился за «Стен».

— Давай!

Не желая рисковать, я просто поднял автомат над «бруствером» на вытянутых руках — и нажал на спуск. Лёгкий «Стен» забился в руках словно живой; вряд ли так возможно в кого попасть — но летящие над головой пули должны поумерить пыл вражеских гранатометчиков! Кореец же, успев вырвать чеку и выждать требуемую секунду, под прикрытием моих очередей рискнул приподняться над бруствером — и метнуть «лимонку» куда точнее, тотчас нырнув обратно за камни.

Очередной взрыв раздается прямо на тропе; ему вторят вскрики раненых — и отчаянный возглас:

— Retreat!!!

Но так просто отпускать врага мы не намерены…

В очередной раз приподнявшись над укрытием, я вжал «приклад» автомата в плечо и припал к прицелу; на тропе неподвижно лежат тела трех солдат янки, еще двое дозорных помогают спускаться раненому. И лишь один американец с «маслянкой» в руках прикрывает отступление товарищей… Я промедлил мгновение, ловя в столь неудобный для себя аппертурный прицел фигуры американцев — и в тоже время не решаясь нажать на спуск, видя отступающего врага, эвакуирующего раненого… Но заметив меня, автоматчик дал поспешную очередь из короткоствольной «маслянки», по точности своей не особо-то и превосходящей британский «Стен»! А свистнувшие рядом пули заставили меня рефлекторно нажать на спуск…

Две пули ударили в грудь янки — а оставшихся солдат дозора хладнокровно добил в спину Бём; корейцу хватило всего пары экономных, точных очередей. Поймав мой взгляд, товарищ только неприязненно дернул щекой — и я как-то сразу вспомнил, что для него эта война в буквальном смысле Отечественная… Очень личная. Какая может быть жалость к врагу, топчущему родную землю Бёма — и без всяких колебаний истребляющего загнанных в западню гражданских⁈ А ведь под железнодорожным мостом у Ногылли также были раненые… Только в отличие от настоящего боя, это были вовсе не солдаты, способные огрызнуться убийственным огнем на новой позиции — а беззащитные женщины и дети…

Нет, американцев никто не звал на эту землю — и раз на то пошло, Бём в полном праве расправиться с захватчиком так, как он считает это сделать правильным и нужным.

…Перестрелка с дозором, выигранная нами за счет грамотно организованной, продуманной засады (ну и малочисленности боевого охранения), показалась мне настоящим боем, занявшим довольно продолжительное время. В реальности же драка с дозором длилась не более пяти минут… И только по завершению её я понял, что бой шел не только на тропе. Что с гребня скального выступа в сторону леса молотит из «Дегтярева» Гольтяев — и что майора дружным винтовочным огнем поддерживают прочие корейские бойцы.

Янки также отвечают майору из «Гарандов»– то ли еще не подтащили станкачи, то ли угла вертикального возвышения на станках не хватает, чтобы достать наших…

Впрочем, даже если и так, американцы точно решат последнюю проблему в ближайшие минуты. Быстро прокрутив все это в голове, я жестом приказал Бёму оставаться на месте — а сам, обогнув каменный «бруствер», быстро пополз вниз, к убитым дозорным.

У последних ведь есть «Гаранды» — а без винтовок нам с Бёмом до леса никак не достать…

Мне вновь приходится ползти по камням — но кажется, в последние дни это стало уже обыденностью, нормой. Гораздо страшнее острых камней будут пули винтовочного калибра, если кто из янки заметит мое движение… Но кажется, обошлось. Я поравнялся с первым из мертвецов, убитым Бёмом в самом начале перестрелки — рядом нашлась и выпавшая из руки граната. Бросив на неё взгляд, я замер на мгновение, покрывшись холодным потом — усики предохранительной чеки разжаты, американец пытался ее вытащить! Но «лимонка» по-прежнему не взорвалась… Не желая рисковать, я вначале крепко стиснул гранату в онемевших пальцах, прижав спусковой рычаг к ребристому корпусу — после чего надавил на чеку, вгоняя ее до упора в паз, и развернул усики.

И только после позволил себе облегченно выдохнуть…

Искомое оружие нашлось быстро — осколки крепко покоцали деревянное ложе и приклады «Гарандов», но затворы свободно ходят, а стволы винтовок вроде как целы. Сложнее было с бандольерой под магазины М1 — ее пришлось снимать с мертвеца, стараясь при этом как можно меньше шевелить тело павшего врага… Лишнее внимание янки мне ни к чему.

Вот только тело убитого оказалось неожиданно тяжелым и неповоротливым — а когда я все же перевернул его, снимая пояс-бандольеру, в ноздри шибанул тяжелый запах крови и нечистот из распоротого осколками живота… И лишь аромат крепкого алкоголя кое-как примирил меня с ситуацией — в уставной фляге янки, также прикрепленной к поясу с подсумками (всего их семь штук) было явно что-то крепкое! Но, увы, фляжку также пробил довольно крупный гранатный осколок — и во время всех моих манипуляций с ее бывшим владельцем, большая часть алкоголя была бессовестно разлита…

Мне хватило всего одной бандольеры — моя собственная во время бегства по лесу никуда не делась; также у мертвого янки обнаружилась пара гранат, что последний крепил к поясным подтяжкам. Забрав их вместе с патронташем и подцепив за ремни обе винтовки, я пополз назад… И едва не нарвался. Пуля ударила совсем рядом, буквально в десяти сантиметрах от головы! Но одиночная винтовочная, не пулеметная очередь…

Впрочем, я не стал делать ставки на случайно ударившую в мою сторону пулю-дуру — и, резко вскочив, побежал вперед так быстро, как это только вообще возможно!

Короткие перебежки здесь и сейчас мне вряд ли помогут — неизвестный стрелок меня УЖЕ заметил и УЖЕ вскинул оружие. Остается только петлять и надеяться, что враг окажется не столь опытен и везуч, чтобы достать из винтаря бегущую цель на дистанции более, чем в двести пятьдесят метров!

А вжикнувшие сзади пули, ударившие по камням, лишь убедили меня в догадке, что первый выстрел не был случайным…

Но ставка на бег и слабую стрелковую подготовку янки себя не оправдала: очередной кусок горячего свинца рванул левую руку — и инерции удара оказалось достаточно, чтобы бросить меня на камни.