Лес Самоубийц

Пролог

Лес Самоубийц действительно существует. Японцы называют его Аокигахара, или Дзюкай. Ежегодно местная полиция находит в чаще больше сотни тел в разной степени разложения, свисающих с ветвей. Брошенные палатки, прелые спальные мешки, километры всевозможных лент и веревок захламляют лес. Молва гласит, что здесь бродят призраки самоубийц, а местные жители утверждают, что по ночам отсюда доносятся леденящие душу крики, которым нет объяснения. В лесу можно увидеть таблички, предостерегающие путников от прогулок вне тропы. Но любители пощекотать себе нервы обычно не обращают внимания на эти предупреждения. Большинство из них находит дорогу назад. Но некоторые так и не возвращаются…

1

Мы взяли два авто от Токио до префектуры Яманаси, где высится Фудзи-сан, более известная на Западе как гора Фудзи. Первый автомобиль, миниатюрный минивэн «Тойота», ехал прямо перед нами. Он принадлежал одному менеджеру по имени Хонда.

Я понимаю ваше желание пошутить по поводу Хонды за рулем «Тойоты», но его действительно так звали: Кацуиси Хонда. С ним были Нил Роджерс, пятидесятипятилетний учитель английского языка из Новой Зеландии, и парень по имени Джон Скотт.

О Джоне Скотте я не знал вообще ничего, кроме того, что он служил на американской базе в Окинаве и был знаком с моей девушкой Мелиндой Клемент — они учились в одном классе в старшей школе.

Наше авто вел Томо Исивара, студент двадцати двух лет, изучавший психиатрию — довольно редкая для Японии специализация. Вообще, люди здесь не любят говорить вслух о своих проблемах, они предпочитают их запивать. Одно из первых понятий, которое я выучил, едва сойдя с трапа самолета, когда четыре года назад впервые прилетел в Японию, было номэходаи — «алкогольный безлимит» на водку, саке и пиво. В Токио, мировой столице депрессии и стресса, многие совершали возлияния еженощно, и, кстати, действовало это средство эффективнее, чем любые походы к психотерапевту.

Я сидел спереди. Мел свернулась калачиком на заднем сиденье. Вчера мы заглянули в бар отметить день рождения нашего друга, и она упилась до чертиков. Это, мягко говоря, не совсем то, чем стоит заниматься накануне восхождения на гору, но я надеялся, что к вечеру она придет в норму.

Правда, опасения вызывало даже не столько ее похмелье, сколько погода. Мы выехали из Токио в десять утра. Небо уже было затянуто облаками — сплошной серой пеленой. Для Токио это обычное явление, поэтому мы не ожидали дождя. Но небо все больше темнело, облака собирались в черные грозовые тучи, которые, набухая влагой, все ниже нависали над лесом и рисовыми полями.

Последние два часа я тщетно надеялся, что облака раздует ветром и что в небе появится долгожданный, наполненный голубизной просвет, откуда яркими лучами блеснет солнце. Знаете ли, карабкаться на гору под дождем — не лучшая идея: склоны Фудзи покрыты вулканическим пеплом, а он сразу становится скользким и ненадежным. К тому же одежда быстро намокнет, и мы замерзнем, когда солнце сядет за горизонт и температура резко упадет. Это я еще не говорю о том, что в какой-то момент нам придется идти прямо сквозь облака. А что, если разразится гроза? Я не представлял, каково это быть внутри облака, когда вокруг бьют молнии, но полагал, что это не совсем безопасно.

Уставившись через лобовое стекло на легендарную гору Фудзи, возвышавшуюся в отдалении, я покачал головой, слегка, почти незаметно. Я распланировал все — все, кроме этой чертовой погоды.

Мы продолжили наш путь на запад по шоссе Шуо и через десять минут попали в Кавагучико — туристический городок на берегу одноименного озера у подножия Фудзи. Городок выглядел вымершим, ни души вокруг, по всей видимости, из-за все той же отвратительной погоды. Вдруг мне показалось, что я слышу музыку. Опустив стекло, я понял, что не ошибся, — из динамиков на улице доносилась ностальгическая мелодия, будто из восьмибитных игр «Нинтендо». Она напомнила мне те убогие мотивчики, что звучат в «Покемонах» или «Последней фантазии», когда твой персонаж открывает новую локацию.

Сделано в Японии, подумал я. И правда, Япония была для меня другой планетой, абсолютно чужой, но дьявольски притягательной. Не было ни дня, когда бы я не восхищался местной культурой или технологиями.

Мы с Мел — и Нил, если уж на то пошло, — работали в частной образовательной компании под названием «Эйч-Ти» (она же — «Счастливый английский»). Это было самое крупное предприятие такого плана в Японии, с четырьмя тысячами школ по всей стране. То еще, если честно, болото. И тем не менее неплохой вариант для учителей, приехавших в Японию впервые. Работодатели предоставляли нам все, начиная с оплаты визового сбора и заканчивая полностью обставленными апартаментами. Даже могли выдать аванс, если новый сотрудник нуждался в деньгах. Большинство нуждалось, поскольку в массе своей рекруты — это вчерашние выпускники без гроша за душой, а жизнь в Японии была недешевой.

Мы с Мел работали на «Эйч-Ти» почти четыре года, так что этот год был, по всей видимости, последним. Мел уже настроилась на возвращение в Штаты через три месяца, когда истекут наши контракты. Именно поэтому я и организовал эту поездку на Фудзи. Пожить в Японии и не взойти на гору — это ведь все равно что ни разу не увидеть Эйфелеву башню, живя во Франции, или не посетить пирамиды, будучи в Египте.

Машина перед нами замигала поворотником и свернула с главной улицы.

— Куда поехал Хонда? — спросил я. Он предпочитал, чтобы окружающие звали его по фамилии — обычная практика среди японцев старшего поколения.

— Не знаю, — ответил Томо. — Поеду за ним.

Мы проследовали за минивэном Хонды по лабиринту улочек и остановились напротив железнодорожной станции. Здание — деревянный каркас, оштукатуренные стены, коричневая гонтовая кровля. Такое смотрелось бы гармоничнее где-нибудь в швейцарских Альпах, а не здесь, в сельских районах Японии. На станционной парковке было так же пустынно, как и в остальном городе. Хонда затормозил перед главным входом. Мы остановились сразу за ним.

— Ты не знаешь, зачем он сюда приехал? — спросил я у Томо.

Томо покачал головой.

— Хочет надувать меня. — Он бегло говорил по-английски, но постоянно путал склонения, числа и формы глаголов.

Я посмотрел назад. Мел все так же крепко спала.

— Посиди с ней, — сказал я Томо. — Пойду выясню, что происходит.

Я вышел из машины. Воздух освежал и пах осенью. Мое любимое время года. Оно всегда навевает воспоминания о детских забавах на Хэллоуин, о том, как мы мастерили пауков из кухонных ершиков и бумажные привидения, а вечером клянчили конфеты у соседей.

Я подошел к машине Хонды. Водитель и пассажиры уже покинули авто и стояли на улице, потягиваясь и разминая мышцы. Хонда носил красную куртку и штаны цвета хаки со складками на поясе и плотными манжетами на штанинах. У него была густая черная шевелюра с проседью на висках. Его плоскую переносицу венчали очки в тонкой металлической оправе. Хонда работал в японской строительной компании и утверждал, что встречался с Дональдом Трампом в его «Трамп Плаза» во время командировки в Нью-Йорк. Он рассказывал, что дочь Трампа лично проводила его с коллегами в кабинет отца. Не дожидаясь, пока посетителей представят официально, эпатажный здоровяк вскочил из-за стола и громогласно заявил: «Вы хотите со мной сфотографироваться, да? Подходите, парни!» Что это было — стереотипы о падких до фотовспышек азиатах? Или мания величия в чистом виде?

У Нила были короткие русые волосы, и он не любил бриться — его нижнюю челюсть почти всегда покрывала щетина. Как и Хонда, он носил очки, правда, предпочитал модную черную оправу. Нил жил в Японии вот уже двадцать лет и все это время преподавал английский как иностранный. Он был достаточно замкнутым человеком, и мне никак не удавалось поболтать с ним по душам.

Из рассказов коллег я узнал, что Нил когда-то приехал в Японию со своей первой женой, Киви, чтобы скопить на семейный дом в Веллингтоне. Это было в те времена, когда курс иены взлетел до небес, а новозеландский доллар падал день ото дня.

В какой-то момент у Нила закрутился роман со студенткой, лет на десять его младше, — значит, ей на тот момент было около двадцати двух. Супруга прознала про интрижку, вернулась в Новую Зеландию и развелась с ним, забрав все их совместные сбережения. А Нил остался здесь. Он жил от зарплаты до зарплаты, как делало большинство иностранных учителей, независимо от возраста, и, насколько я мог судить, наслаждался беззаботной жизнью.

Я понятия не имел, чего ожидать от Джона Скотта, парня из армии. Чуть ниже меня ростом — где-то пять футов десять дюймов, коренастый. Короткая стрижка, абсолютно заурядное лицо с глазами василькового цвета и волевой челюстью.

Что меня раздражало в нем? Кажется, причиной тому была его кожаная куртка. Сшитая из тонкой кожи, она доходила Джону Скотту до середины бедра и выглядела скорее стильной, чем удобной. Кто вообще натягивает такое, когда собирается карабкаться на гору? А может, меня выводила из себя его обескураживающая самоуверенность. Когда мы подобрали этого парня возле кофейни и стали знакомиться, он хлопал всех по спинам так непосредственно, будто водил с нами знакомство целый год, а не встретил нас пару минут назад.

— О, Итос! — приветствовал меня Джон Скотт. Думаю, он просто забыл мое имя, потому что зовут меня Итаном. Или он придумал что-то вроде дружеской клички?

— И зачем мы сюда приехали? — обратился я к Хонде.

— Скоро начнется буря, — ответил тот, посмотрев на небо. Я тоже бросил взгляд наверх (о, эти обезьяньи инстинкты!). Наверху никаких чудес за прошедшие две минуты не произошло, и темные тучи по-прежнему нависали над нашими головами.

— Облака еще может разогнать ветром, — сказал я и взглянул на Нила. — Что скажешь?

Он помотал головой:

— Я бы не стал всерьез на это рассчитывать.

— Мы можем подождать немного.

— Но сколько? Я думал, наш план состоит в том, чтобы начать прямо сейчас.

Маршрут на гору Фудзи поделен на десять станций, первая из которых стоит у подножия, а десятая — и есть сама вершина горы. Дорога доходит до пятой станции. Идея была такова: доехать до этой отметки, оставить там машины и начать восхождение примерно в четыре часа пополудни. После трехчасового трека мы планировали занять одну из хижин, которые часто попадались на маршруте, поесть, вздремнуть и выдвинуться дальше ровно в полночь, так, чтобы на вершине горы пройти под синтоистскими ритуальными воротами — тории — в четыре утра, как раз на рассвете.

— Мы можем пошататься по городу часов до десяти вечера, а потом начать восхождение, — предложил я.

— Пройти весь путь до вершины ночью, без остановки? — засомневался Нил.

Я кивнул.

— И что мы будем делать весь день? — возмутился Джон Скотт. — Сидеть и разговаривать?

В его устах это звучало как величайшее наказание.

— А как насчет «Фудзи-Кью»? — предложил Хонда.

— Парка развлечений? — вспомнил я.

— Нет уж, спасибо, я не собираюсь торчать там весь день! — возразил Джон Скотт.

— И что ты предлагаешь? — спросил я у него.

— Понятия не имею. Надо подумать.

— Вокруг города много горячих источников, — вспомнил Хонда. — Мы можем поехать искупаться, а потом принять ужин.

— Поужинать, — рассеянно поправил его я. Обычно я никогда не делаю этого за пределами классной комнаты, но «принять ужин» — одно из любимых японцами выражений, которое так режет слух, всегда действовало на меня раздражающе. Когда преподаешь достаточно долго, можно наслушаться весьма странных вещей. Однажды я спросил на уроке одну симпатичную студентку, что у нее было на обед, и она ответила: «Кура». Я поинтересовался, где она ее купила, на что получил ответ: «В автомате у школы». И тут до меня наконец дошло, что все дело в неправильном произношении — она хотела сказать «кола».

— Ой, да! Поужинать! — спохватился Хонда. — Извини, все время путаю.

— Знаете, провести весь вечер голышом с парой мужиков в одной луже — это не совсем то, о чем я мечтал прошлой ночью, — заявил Джон Скотт.

Прозвучало это грубовато, но, честно говоря, тут я был с ним согласен.

— Мы можем подняться до пятой станции, — предложил Нил. — Поискать там что-нибудь интересное.

— Что ты там собрался искать? — не унимался Джон Скотт. — Там только туристическая лавка, где можно достать пару трекинговых палок, и все.

— Ты уже был на Фудзи? — удивился я.

— Ага. Поднимался с парой корешей в прошлом году.

— А зачем ты снова туда идешь?

— А почему нет?

Я опешил. Подъем на Фудзи — тяжелое испытание, и я до этой поры не встречал никого, кто бы проделал этот путь больше одного раза. Лучше всего об этом говорит старая японская поговорка: «Мудрец взойдет на Фудзи лишь однажды — а вот глупец полезет дважды».

— Мы всегда можем минимизировать потери и рвануть обратно в Токио, — добавил Джон Скотт. — Суббота на дворе, во всех барах сегодня тусовка.

Я пристально поглядел на него. Он не знает никого из нас, кроме Мел, мы подхватили его в последнюю минуту, а он уже ни с того ни с сего зовет всех нас выпить?

Тут главные двери вокзала открылись, и на улицу вышли парень и девушка, по внешнему виду — родом откуда-то с юга Европы. Их рюкзаки и ботинки недвусмысленно указывали, что эта пара тоже собралась покорять гору. Впрочем, надень они хоть шлепанцы с саронгами, я бы все равно так подумал — что еще иностранцы могут делать в этом городе?

Они прошли мимо, поглощенные беседой.

— Э-э, простите! — Я решил привлечь внимание иностранцев.

Они остановились, посмотрели на меня, потом на остальных членов нашей группы. Оба довольно симпатичные, оба с длинными вьющимися волосами и темной кожей. Девушка была миниатюрной, а парень среднего роста и атлетично сложенный. Они были не старше меня: лет по двадцать пять, не больше.

— Да? — отозвался парень. Он улыбался и выглядел вполне добродушно.

— Вы ведь собираетесь на Фудзи, так?

— Да, мы хотели пойти туда сегодня, но женщина в кассе сказала, что мы не сможем подняться. — Парень пожал плечами. — Она посоветовала ждать до завтра.

— А что она имела в виду: то, что тропа закрыта, или она просто рекомендовала не идти? — решил уточнить я.

— Не понял, ее английский намного хуже нашего, знаете ли. — Он засмеялся.

Судя по его акценту и манере говорить, я решил, что эти ребята израильтяне. В прошлом году на рождественских каникулах я отдыхал в одиночестве в Таиланде (Мел уехала тогда к матери в Калифорнию) и познакомился на пароме, шедшем с Самуи на Панган, с одним парнем из Израиля.

Его звали Моше. Он оказался разговорчивым и дружелюбным, и мы договорились снять на двоих каморку в доме над рестораном. Судя по обилию тряпок и ведер внутри, комнатка в остальное время служила кладовкой для уборщика.

В тот же вечер он позвал меня на вечеринку с его друзьями, которые уже давно отдыхали на острове. Они все были израильтяне, и я быстро стал для них чем-то вроде неведомой зверушки. Выходцы из Израиля всегда очень сплачиваются за пределами своей страны, и американец с ирландскими корнями, затесавшийся в их отряд, тут же превратился во всеобщую забаву. Я покинул бар через пару часов, пьяный и вымотанный, и был рад наконец-то остаться в одиночестве.

— Я Беньямин, можете звать меня просто Бен, — представился парень. — А это Нина.

Я назвал свое имя и представил всю свою компанию.

— И что вы собираетесь теперь делать? — спросил Джон Скотт. Сложно было не заметить, что вопрос был обращен в основном к девушке.

— Поедем ночевать в лес. — Бен махнул рукой в сторону запада. — Мы хотели сегодня забраться на Фудзи-сан, а завтра заночевать в Аокигахаре. Но раз не получается так, значит, мы просто поменяем порядок действий. Сначала ночевка, потом восхождение.

— Хонто? — спросил Хонда, с ударением на последнем слоге. Его брови взметнулись выше оправы, он пробормотал еще что-то по-японски, качая головой.

— Вы имеете в виду Лес Самоубийц, или как он там называется? — насмешливо спросил Джон Скотт.

Я заметил, как Нил кивнул.

— Да, ты прав, — ответил Бен. — Каждый год куча людей приезжает туда, чтобы свести счеты с жизнью.

— Серьезно? И что в этом лесу такого особенного? — удивился я. Я никогда не слышал об этом месте раньше.

— Про Аокигахару много чего рассказывают, — протянул Хонда. По нему было заметно, что он чувствовал себя немного не в своей тарелке, говоря об этом. — Согласно нашим легендам, это когда-то было место для убасуте, там, в лесу, в голодные годы люди оставляли своих младенцев и стариков, чтобы уменьшить количество ртов. Поэтому многие японцы сейчас считают, что этот лес принадлежит юрей — духам умерших.

Я попытался себе представить, что может двигать человеком, обрекающим своего близкого на медленную мучительную смерть от обезвоживания, голода и холода. Это было похоже на старую сказку о Гензеле и Гретель, только наоборот: дети оставляют родителей.

— А где связь между этим древним обрядом и людьми, которые хотят покончить с собой?

— Аокигахара всегда был местом, связанным со смертью, — ответил Хонда. — Поэтому он продолжает привлекать смерть.

— К тому же книги эти… — сказал Бен.

— Какие книги? — спросил я.

— Много лет назад издали роман про мужа и жену, которые покончили с собой в Аокигахаре. Идея приобрела популярность и налет романтики. А недавно вышла книга «Полное руководство по самоубийству», в которой этот лес описан как очень тихий и уютный уголок, прекрасное место, чтобы умереть.

Последнее замечание произвело на меня странное впечатление.

Прекрасное место, чтобы умереть…

Повисло молчание. Я посмотрел на своих спутников. Нил сдвинул брови, как будто был раздосадован тем, какой оборот приняла беседа. Джон Скотт тоже будто бы погрузился в свои мысли. Бен обратился к своей спутнице на иврите, она что-то ответила. Нина увидела, что я наблюдаю за ними, и улыбнулась.

— Нам бы поймать автобус до Аокигахары, — сказал Бен. Он показал на ближайшую автобусную остановку. Автобуса еще не было. — Знаете что? Вы и ваши спутники должны к нам присоединиться. Это будет отличным приключением! Мы будем только рады компании.

Я хотел было отказался, но Джон Скотт сказал:

— Я за! — Он достал сигарету из пачки «Мальборо», незаметно очутившейся у него в руке. — Это явно будет лучше парка развлечений. — Он прикурил, затянулся и с наслаждением выпустил дым.

Я бросил курить по настоянию Мел. Она говорила, что беспокоится о моем здоровье, хотя я подозреваю, что она просто не любила, когда мои волосы и одежда пахли табачным дымом. Прошел уже год, но до сих пор зажженная рядом со мной сигарета вызывала где-то внутри страстное желание закурить. Чтобы его подавить, приходилось собирать всю свою волю в кулак.

Джон Скотт сделал еще одну долгую затяжку и продолжил:

— Ну так как? Мы же хотим как-то убить время? Ночевка в лесу с привидениями — крутая идея.

Нил, уклоняясь от ответа, уставился на что-то в стороне. Хонда вновь замотал головой. Ему эта идея явно пришлась не по нраву.

— Нил? — настаивал Джон Скотт. — Что думаешь, чувак?

Учитывая их разницу в возрасте, я бы сказал, что обращение «чувак» по отношению к Нилу звучало довольно неуважительно.

Нил пожал плечами.

— Я бы с удовольствием заночевал в палатке, и я слышал про этот лес. Но, скорее всего, скоро будет ливень, и идея спать в мокрой палатке меня совершенно не греет.

— В Аокигахаре все по-особенному, — заметил Бен. — Деревья там растут очень плотно, и их сень не пропускает дождь.

Последнему замечанию я не поверил, но возражать не стал. Мне вообще нравится ночевать в палатке. А впереди долгие выходные, мы могли встать лагерем, взойти на Фудзи в воскресенье и вернуться в Токио к понедельнику. Ни у кого не возникло бы проблем на работе.

— Мы неплохо подготовлены к ночевке, — сказал я примирительно. — У нас есть еда, палатки, теплая одежда…

— Ну так давайте сделаем это, чуваки! — добавил Джон Скотт.

Хонда жестом дал понять, что он в этом не участвует, и добавил, извиняясь:

— Нет, господа, я не могу туда пойти. Но вы идите. Все нормально. Мне кажется, что вы сумасшедшие, но ничего, идите. Все хорошо.

Бен переступил с ноги на ногу, будто подгоняя нас скорее принять решение.

— Дайте мне пару секунд, я улажу все со своей девушкой, — сказал я.

Я уселся на переднее сиденье тюнингованного «Субару WRX». Мел, как заметил я краем глаза, все еще спала. Я спросил у Томо:

— Что ты знаешь про Лес Самоубийц?

— Что? Вы об этом трындели столько времени? Оставив меня здесь одного?

— Ты мог бы присоединиться.

— Ты попросил смотреть за Мел.

— Так что ты знаешь?

— Знаменитое в Японии место. Люди ходят туда убиваться.

— Так это правда?

— Ну и дичь! Да!

— Что ты думаешь насчет того, чтобы переночевать там в палатках сегодня?

— Ты что, черт тебя дери, издеваешься?

Томо был современным парнем, а молодые люди в Японии, говоря по-английски, считают модным использовать всякие мусорные словечки. С их точки зрения, это должно показывать, что они с английским на «ты». Некоторые используют ругательства слишком часто. Просто их не учили в детстве, что произносить такое нехорошо, для них это только слова. Томо был как раз таким человеком.

— Вы собираетесь заночевать в этом лесу?

— Мы не можем сейчас идти на Фудзи, потому что скоро пойдет дождь. Мы можем либо вернуться в Токио, либо заночевать в лесу. Хонда не хочет, а вот Нил и Скотт не против. И вот эти двое, — я показал на израильтян, — собираются ночевать там.

— Горячая штучка.

Как мне представлялось, за Томо постоянно бегали две-три девчонки. Он был симпатичный, лохматый, как модно сейчас среди молодых людей в Японии, с миндалевидными глазами и острыми скулами. Ему, правда, стоило бы заглянуть к стоматологу, потому что зубы у него смотрели в разные стороны. Но это было лишь мое мнение: яэба, или «вампирский клык» — частое явление в Японии, которое считается привлекательным. Я даже слышал, что многие платят дантисту за то, чтобы им сделали яэба.

На Томо была надета кепка газетчика с жестким козырьком, вокруг шеи он обмотал кашемировый шарф, концы которого болтались поверх винтажной мотоциклетной куртки. Она тоже была кожаная, как у Джона Скотта, но выглядела почему-то не так пафосно.

— Какая штучка? — подала голос Мел.

Я обернулся и увидел, что она уже проснулась. Она села, потерла руками ярко-голубые глаза. Копна ее светлых волос растрепалась. Мел не сняла макияж после прошедшей ночи, и на щеке у нее горело алое пятно от того, что она подложила под голову кулак.

— Привет! — сказал я, повернувшись и чмокнув ее в щеку.

— Спасибо! — сказала Мел, улыбаясь. Она всегда благодарила меня за поцелуй. Это можно было бы принять за признак циничности или даже стервозности, но поверьте, ни того, ни другого в Мел и в помине не было. Мне кажется, она просто радовалась моим проявлениям заботы и ласки, и я чувствовал себя польщенным, когда она это показывала. Я знал пары, которые не выдерживали и полугода постоянных отношений. И то, что мы с Мел встречались так долго, по-моему, могло служить свидетельством нашей совместимости.

— Мы уже на месте?

— Почти, — ответил я. — Мы в городке у подножия Фудзи. Но у нас есть проблема.

— Да я вижу.

— Собирается дождь, и мы не сможем сегодня взойти на гору.

— Отлично, я могу дальше спать. — Мел откинулась назад и прикрыла глаза. — Разбудите меня, когда мы вернемся в Токио.

— Вообще, мы сейчас встретили парочку, они тоже собирались идти на гору сегодня. Ребята собираются заночевать в лесу неподалеку. А мы решаем, не присоединиться ли к ним.

Мел открыла один глаз и уставилась на меня по-пиратски.

— И далеко это?

— Да я не знаю. Где-то рядом.

Она задумалась на секунду.

— Хорошо.

— Правда?

— Почему нет? Мы ведь уже на месте.

— Есть нюанс.

— Какой?

— Этот лес называется Аоки… — Я повернулся к Томо за помощью.

— Аокигахара.

— И что? — не поняла Мел.

— Это место также называют Лесом Самоубийц, — добавил я. — Потому что куча японцев ездит туда кончать с собой.

Мел насупилась.

— Но я думаю, что это сильно преувеличенные слухи, — добавил я быстро. — Несколько человек покончили там с собой, и место с годами приобрело дурную славу…

— Нет, я слышала об этом. — Она выпрямилась на сиденье и собрала волосы в пучок, показывая нежную шею. Сняв резинку с запястья, Мел завязала хвост. В ушах у нее блеснули изумрудные сережки, которые я подарил ей в июне на день рождения.

— Мне студенты рассказывали про этот лес. Это не слухи, там каждый год прорва людей кончает с собой.

— Нам не надо заходить далеко вглубь…

— Итан, все в порядке, тебе не нужно успокаивать меня. Я не боюсь. Я и сама хотела посмотреть на это место.

Я кивнул, радуясь тому, насколько легко она согласилась, и повернулся к Томо.

— А ты как, Томми? Ты с нами? — Я очень рассчитывал на его согласие. Без Хонды он был обладателем единственной оставшейся машины.

— А давай! — сказал он, обнажая свои пещерные клыки. — Поехали взглянем на эти, как их, привидения.

2

Перед тем как отправиться в Аокигахару, мы посетили туалет на станции и прикупили еще еды в магазинчике — на вес рюкзаков можно было теперь не обращать внимания.

Я подошел к кассе вокзала, чтобы приобрести карту окрестностей. Женщина в окошечке приветливо мне улыбнулась. Но как только я произнес слово «Аокигахара», она вся напряглась, и улыбка слетела с ее лица. Женщина пристально посмотрела мне в глаза, видимо пытаясь разгадать, что у меня на уме. Все, на чем она могла строить догадки: я здесь один и спрашиваю у нее, как добраться туда, где люди сводят счеты с жизнью.

Мне пришлось придать себе максимально беззаботный вид, так как я не знал, как ей объяснить, что я здесь с друзьями и мы лишь хотим посмотреть на эту достопримечательность. Кажется, это сработало, и она отдала мне карту, но когда я направился к выходу, я снова почувствовал на себе ее взгляд.

Когда я вышел на парковку, все уже расселись по машинам. Я забрался в «субару», и мы двинулись в путь.

Томо включил музыку и поставил какую-то хип-хоп-группу, поющую на японском и английском. Он знал всю японскую часть текста, но когда солист переходил на английский, Томо мог только отбивать ритм по рулевому колесу и повторять отдельные слова, которые мог разобрать, типа «ниггер», «эй, детка» и «моя крошка».

Когда я познакомился с Томо восемь месяцев назад, он показался мне обычным тусовщиком, думающим только о музыке и девушках. Но вскоре я увидел его с младшей сестрой, страдающей аутизмом, и узнал, что он может быть очень заботливым и внимательным братом. Он никогда не признавал за собой этих телячьих нежностей, а я частенько над ним подтрунивал из-за этого.

Томо поставил другой компакт-диск, выкрикнул «Ну и дерьмо этот черный, чувак!» и стал подпевать какой-то песне с гомофобным содержанием.

Изо всех сил стараясь не замечать этот концерт, я открыл карту, которую мне выдала женщина в кассе. Гора Фудзи обозначалась треугольником. Весь лист был расчерчен разноцветными линиями автомобильных и железных дорог. Ближайшие пять озер и другие туристические места заботливо подписаны на японском и английском. На отдельном развороте я нашел карту чудесной местности вокруг озера Сайко (звучит почти как «озеро психов»[1]). Я даже обнаружил несколько пешеходных троп, ведущих к лавовым разломам — следам вулканического происхождения Фудзи.

Что характерно, лес Аокигахара, располагавшийся где-то неподалеку, на карте отсутствовал.

Я положил карту на приборную панель, залепленную кричаще-пестрыми наклейками, и попытался представить себе, что нас ожидает. Сколько человек каждый год не возвращаются из этого леса? Десять? Двадцать? На что мы можем наткнуться в чаще — на череп, еле виднеющийся в куче прошлогодних листьев? На тело, свисающее с ветки? Последняя мысль меня ошарашила. Не кости — тело. Готов я к тому, чтобы увидеть что-то этакое, что-то настолько шокирующее?

Внезапно, против своей воли, я представил своего старшего брата Гэри, лежащего в сияющем бежевом гробу, уши и ноздри набиты ватой, губы подкрашены, и все лицо покрыто толстым слоем пудры. Его шею безупречным узлом обвивает яркий красный галстук.

Отгоняя от себя эту картину, я поерзал на сиденье и попытался сосредоточиться на деревьях, проплывающих мимо нас за лобовым стеклом.

Еще через двадцать минут вслед за минивэном Хонды мы свернули на проселок. Нас обступил темный плотный лес. Хонда заехал на пустую парковку, мы остановились чуть поодаль. Когда я вышел из машины, звук захлопывающейся двери гулко отозвался в окружающем нас пространстве. Другие участники нашей экспедиции тоже выходили из автомобилей.

— Ну что, приехали! — объявил Бен. У него были мягкие, почти женственные черты лица. Он обнял Нину и поцеловал ее в лоб, потом другой рукой придвинул к себе Томо и поцеловал его тоже.

— Эй, чувак, я не гей! — воскликнул тот и оттолкнул Бена.

Но веселое настроение Бена оказалось заразительным, и все засмеялись. Нам нужна была разрядка посреди этой холодной и мрачной лесной парковки.

Томо, весь красный от смущения, отпер багажник «субару». Я достал для Мел зеленый рюкзак «Оспрей», венчавший гору из домкрата и гаечных ключей, передал Томо его рюкзак, перекинул свой через плечо и захлопнул крышку.

— Ты уверен, что не хочешь присоединиться? — спросил я Хонду.

— Не по мне все это. — Хонда опасливо озирался. — Днем еще может быть, но ночью… — Он энергично замотал головой.

Мы все попрощались с Хондой, пожимая ему руку и делая неловкие поклоны (иностранцам редко удается сделать это естественно), и направились к началу тропы. У самой кромки леса стоял «Мицубиси Аутлендер» последней модели. Его белоснежный корпус посерел от въевшейся грязи и пыли, а желобок между капотом и лобовым стеклом забился опавшими листьями.

— Мне одной кажется, что эту машину бросили? — спросила Мел.

— Черт, а ведь ты права, — протянул Джон Скотт и заглянул в салон через стекло. — Вы только посмотрите на это!

Мы сгрудились у машины. Задние сиденья были сложены, на них покоились электронасос, аптечка и запасная шина для велосипеда. Посередине мы разглядели непонятные бугры, прикрытые черной тканью.

Джон Скотт открыл заднюю дверь. В Японии редко запирают машины — тут никто не ворует.

— И что ты делаешь? — спросил я.

— Хочу посмотреть.

— Ты не можешь запросто рыться в чужой тачке.

— Я думаю, хозяин не возражает.

— Возможно, он ночует здесь в палатке.

— Тогда он ночует здесь с прошлой осени. Ты посмотри на эту гору листьев!

— Я бы взглянул, — сказал Бен.

— Я тоже, — присоединился к нему Томо.

Джон Скотт откинул покрывало, и нашему взору предстали черные туфли, темно-синий деловой костюм и кожаный дипломат. Мы таращились на этот набор, не зная, что сказать. Эти вещи выглядели достаточно угнетающе, и мы понятия не имели, что с ними делать.

— Может, пойдем? — предложила Мел. Ее голос изменился, слова прозвучали резче, чем обычно.

Джон Скотт протянул руку, чтобы закрыть дверь.

— Прикрой все как было, — сказал я.

— Зачем?

— Потому что хозяин закрыл их зачем-то. Ему это было надо.

— И, в конце концов, он может еще вернуться, — добавила Мел.

Я понимал, что она и сама в это не верила, да и никто из нас не верил, но возражений не последовало. Джон Скотт накинул на вещи покрывало, захлопнул дверцу машины, и мы все двинулись по тропе. Я обернулся и с удивлением обнаружил, что Хонда так и стоит на месте, глядя нам вслед. Я помахал ему. Он в ответ поднял руку.

Я отвернулся и вместе со своими спутниками углубился в Лес Самоубийц.

3

Лес Аокигахара резко отличался от всего, что я видел раньше. Хвойные и лиственные деревья, бесконечные в своем разнообразии, росли до невозможности плотно. Порой они сплетались друг с другом, образуя прихотливые узоры, и создавалось впечатление, что через эту зеленую стену нет никакого прохода. Над нашими головами нависал такой же плотный шатер из ветвей. Он не пропускал солнечный свет, и в лесу было гораздо темнее, чем на парковке, всего в нескольких минутах ходьбы отсюда.

И все в этом сумеречном мире выглядело каким-то перекрученным, доисторическим и — неправильным. Это лучший эпитет, который я мог бы подобрать. Ели, сосны и пучки болиголова не могли пустить свои корни глубоко, потому что под тонким слоем грязи, почвы и листьев была окаменевшая магма, изливавшаяся потоками лавы по склонам Фудзи всего каких-то триста лет назад. Деревья, пытаясь найти точку опоры, пускали корни поверх почвы и будто хватались шишковатыми одеревеневшими щупальцами, сплетающимися в огромные клубки, за чернеющие осколки вулканической породы, не покрытые листвой. Какие-то из растений побеждали в битве за жизнь, но победа оказывалась пирровой, и темнеющие стволы валились под собственным весом. Они цеплялись за другие деревья или падали на землю и лежали там в окружении сухих веток и мертвой листвы. Не будь здесь зелени и разнообразия лишайников и мхов, радующих глаз яркостью красок, легко можно было представить, что весь лес находился на пороге гибели.

— Средиземье какое-то, — нарушил тишину Джон Скотт. — Энты. Древобороды.

Рассматривая клубки корней вокруг, я живо представил себе, как одно из деревьев перед нами начинает шевелиться, встает и уходит в чащу.

— Заколдованный лес, — тихо прошептала Мел. — Вот что это такое. Такой зеленый, как в сказке.

Мы поговорили еще какое-то время. Это была просто болтовня, разговор ради разговора, чтобы разогнать тишину вокруг. Потом беседа сошла на нет.

Мы молча шли по широкой тропе, минуя проржавевшие и грязные предупреждающие надписи. Одни из них напоминали потенциальным суицидникам, что дома их ждут любящие люди, а другие требовали докладывать в полицию об одиноких людях в лесу, если те выглядят подавленными или раздражёнными. Один знак запрещал разбивать лагерь. Это поколебало нашу уверенность, но Томо настоял на том, что это лишь еще один способ борьбы с самоубийцами — многие из тех, кто желал свести счеты с жизнью, уходили в лес под предлогом ночевки.

Чем дальше мы углублялись в чащу, тем больше я начинал беспокоиться. Лес был слишком спокойным, слишком тихим. Здесь вообще не было животных и птиц. Почему на таком зеленом и густо поросшем участке земли нет ни одной живой твари? Как такое возможно? Не могут ведь животные знать о дурной славе этого места.

Мел, которая шла рядом со мной, вдруг взяла меня за руку и сжала ее. Я в ответ сжал ее руку. Я не знал, хотела ли она мне что-то сказать или просто искала поддержки.

Поскольку Мел продолжала молчать, я решил, что вернее второй вариант.

— А ты в хорошем настроении, — сказал я.

— Отлично себя чувствую.

— Тебя не штормит после вчерашнего?

— Уже нет. Мне кажется, я проспала достаточно долго.

— Тебя не беспокоит то, что мы забираемся в такую глухомань?

— Мне кажется, это потрясающая прогулка. Не в смысле «очень хорошая», но особенная. Это место так отличается от Токио, правда?

По зрелом размышлении я бы не согласился с этим. Токио — это тоже лес, только не из деревьев и камней, как в Аокигахаре, а из стали и стекла. Но, если подумать, и то и другое является своего рода кладбищем. Потому что, если вы представляете себе безжалостную корпоративную культуру в Японии, сияющие небоскребы, образующие токийскую небесную линию, будут восприниматься вами как гигантские надгробия. Люди, вкалывающие внутри этих зданий, как рабы, выживают изо дня в день только ради того, чтобы дожить до «золотой поры» выхода на пенсию. Многие, однако, эмоционально умирают задолго до этого срока. Не верите? Спросите того парня, который оставил у себя в машине дипломат, костюм и туфли.

Я хотел изложить это Мел, но не смог найти подходящих слов, поэтому просто пробормотал:

— Да, стремное местечко.

— По таким вот поездкам я буду скучать, когда мы уедем домой. Почему мы так редко выбираемся куда-нибудь?

— Потому что мы работаем с утра до ночи.

— Потому что мы до сих пор в «ЗППП». У нас было бы больше выходных, работай мы в другом месте.

Она всегда называла так «Эйч-Ти» — «ЗППП». Ее персональная шутка. Очередная фразочка из тех, что подхватываешь однажды, а потом не можешь от нее избавиться.

— Знаешь, — продолжала она, — моя подруга Франсин работает в университете, и у нее шесть месяцев отпуска. Шесть месяцев! Полгода вне офиса. И она при этом получает больше, чем мы с тобой.

— Мы можем подать резюме в университет, если хочешь.

— Уже слишком поздно, мы так долго прожили в Японии.

Я ничего не ответил.

Она взглянула на меня, видимо, решив, что я разозлился (хотя я и не думал об этом), и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала меня в щеку.

— Спасибо, — улыбнулся я.

— Не передразнивай меня.

— И не собирался. Мне просто это нравится.

Она улыбнулась и сказала:

— Мне надо поговорить с Джоном.

Я взглянул на Джона Скотта, который шел перед нами и рассказывал что-то Томо.

— Хорошо.

Она ускорила шаг и вклинилась между собеседниками. Джон Скотт обнял Мел за плечо и сказал что-то, что заставило ее рассмеяться. Потом он опустил руку, но мне показалось, что он обнимал мою девушку до неприличия долго.

Место Мелинды рядом со мной занял Нил Роджерс. Он насвистывал старую мелодию времен Гражданской войны в США. Сейчас все называют ее «Муравьи на марше», а как она называлась на самом деле, я бы никогда и не вспомнил.

Я бросил на него осторожный взгляд.

За глаза, перемывая Нилу кости за обедом, коллеги любовно называли его «Нелли», «мистер Роджерс» или даже «эта сучка Киви». Наш коллега из Канады Дерек Миллер шел еще дальше и именовал его «этот чудила» и «сексуальный маньяк». Возможно, что это уже за гранью, но чудилой Нил действительно был, и преизрядным. Я думаю, он бы даже признал это, спроси кто-нибудь его личное мнение на этот счет. Он не носил очки на ленточке или что-то в таком роде, но удивлял окружающих парой-тройкой примечательных привычек.

Например, он каждый день надевал один и тот же костюм. Я вычислил это по маленькой дырочке возле левого кармана. Телефон он постоянно держал в поясной сумке, как капитан Кирк из сериала «Звездный путь», который никогда не расставался со своим бластером. Еще Нил всегда ел одну и ту же еду в одно и то же время. Если он работал днем, то это были рис, бобы, орехи и какой-нибудь салат. Если случалось проводить за работой вечера, он ел рис, кусочек курицы и несколько свиных димсамов. Нилу готовила жена, и он приносил свои обеды в пластиковом контейнере, на котором черным маркером было написано его имя.

При этом из двадцати с чем-то преподавателей в нашей школе Нил всегда был самым популярным. По крайней мере, у него чаще всего брали частные уроки. В нашем заведении учили английскому всех, от мала до велика. Большую часть студентов составляли сонные менеджеры, которых принуждали изучать английский начальники, и скучающие домохозяйки, искавшие, с кем бы перекинуться словечком. После нескольких лет преподавания, устав от однообразных занятий, мы просто не могли заставить себя вести дополнительные занятия и в сотый раз объяснять простое прошедшее время отстающим студентами.

Но Нил — другое дело. Из него просто хлестала безумная энергия. Нил был похож на экзальтированного телеведущего из утреннего шоу для самых маленьких. На американском ТВ долгое время шла такая передача со священником-баптистом по имени Фред Роджерс в роли ведущего — поэтому мы и называли Нила «мистером Роджерсом». Из-за этой самоотдачи студенты очень любили его. Они знали, что Нил всегда выкладывается на все сто.

— Как думаешь, зря мы это затеяли? — спросил я, в основном для того, чтобы прервать его выступление.

Он взглянул на меня.

— Ночевать здесь?

— Да.

— Это ведь была твоя идея.

— Нет, израильтяне предложили.

— Но вы с Джоном Скоттом поддержали их. — Это показалось интересным.

— А теперь?

Я оглядел деревья вокруг.

— Все еще так кажется.

— Не хочешь вернуться назад?

— Ну мы ведь не первые, кто пришел в этот лес погулять. Тут есть тропы, в конце концов.

— Погулять — это понятно, но много ли людей остается на ночь?

— Кто ж знает?

— Думаешь, мы найдем тело?

— Не знаю. — Я пожал плечами. — Может статься.

— А тебе бы этого хотелось?

— Не уверен. Ну, короче, найдем так найдем.

Пока я обдумывал, насколько честен сам с собой в этой ситуации, до меня дошло, что мы, вообще говоря, могли провести время иначе: снять комнату в японском отельчике с татами на полу и ширмами вместо дверей. Я уверен, что Мел и Томо с радостью бы поддержали этот вариант. Про Нила нельзя было ничего утверждать, он был известным любителем сэкономить и мог предпочесть ночевку в лесу, просто чтобы не платить.

Я снова поглядел вперед. Мел все так же шла рядом с Джоном Скоттом. На ней была фиолетовая куртка и джинсы. Я носил такую же куртку, только черного цвета. Мы покупали их не для того, чтобы выглядеть милой парочкой, нет, просто в магазине одежды в Синдзюку проходила распродажа, а мы не взяли с собой теплых вещей, когда улетали в Японию. Когда едешь преподавать за границу, у тебя с собой лишь столько вещей, сколько умещается в чемодан.

Мел постоянно обращалась к Джону Скотту, и я гадал, о чем таком они разговаривают. Я даже смог уловить пару обрывков фраз, но не более.

Нил снова начал насвистывать. Я тут же спросил:

— Как дела у Каори?

— Она повезла дочку в Диснейленд.

— И сколько сейчас Аи?

— Четыре года.

— Готовите к школе?

— Не, она только в детский сад пошла.

Он кивнул в сторону Мел и Джона Скотта:

— Они знакомы?

Джон Скотт что-то сказал Мел, и она игриво толкнула его в плечо.

— Учились вместе в старших классах.

— Он тебе не нравится, да?

Хороший вопрос. Нравится ли мне Джон Скотт? Я заметил за собой плохую привычку быстро судить о людях и после придерживаться выбранной линии поведения, даже если мои суждения оказывались на поверку полностью ошибочными. Однако в случае Джона Скотта, мне кажется, все было очевидно: качок с языком без костей.

— Какая разница? — Я пожал плечами. — Я его не знаю.

Нил задумчиво кивнул, как будто я высказал какую-то глубокую мысль, и снова принялся насвистывать. Я не решился попросить его прекратить это.

Трое японцев шагали нам навстречу. Двое мужчин и одна женщина. Все трое в походной одежде и с зонтиками наперевес.

— Конишуа! — сказал Бен дружелюбно. — Конишуа!

Произношение у него было даже хуже моего. Японцы поприветствовали нас, улыбаясь и кланяясь в ответ.

— Как прошел ваш хайкинг?

Японцев вопрос явно смутил.

— Поход! — встрял я. — Хорошо?

Несколько утвердительных кивков.

— Э-э, сумимасэн? — Джон Скотт попытался сформулировать вопрос по-японски, но сдался и переключился на английский: — Мы ищем еще тропы. Не главную тропу. Вы понимаете?

Они не понимали. Более того, они явно были настроены продолжить свой путь.

Джон Скотт остановил их порыв возгласами:

— Хэй, стойте, стойте, стойте! — Он повернулся к Томо. — Переведешь им?

Томо не хотел это переводить.

— Чувак, — настаивал Джон Скотт, — просто спроси.

Томо перевел вопрос.

Старшего из троих японцев — голова белым-бела, усы и очки в золотой оправе — охватил ужас. Он возбужденно сказал что-то в ответ. Томо попытался ему ответить, подняв руки в примирительном жесте, но был тут же прерван. Мужчина начал кричать. Я видел слюну, брызгавшую из его рта. Каждый раз, когда Томо пытался успокоить старика, тот махал руками и кричал еще громче. Я наблюдал эту сцену в недоумении. Я редко видел, чтобы японцев что-то могло вывести из себя. У них даже поговорка есть: «Торчащий гвоздь получает молотком по голове». Жестко, правда? Это выражение для японца может означать что угодно, например: «Не покидай рабочее время раньше коллег», «Не принимай важные решения, не советуясь», «Никогда — никогда! — не опаздывай».

И «Не показывай своих эмоций».

А что происходило сейчас? Мужчина явно бился в истерике. Томо понял тщетность своих попыток успокоить его и замолчал. Я положил руку ему на плечо и повел его дальше по тропе. Остальные побрели за нами.

Джон Скотт спросил:

— И что с ним не так?

Томо покачал головой:

— Он говорит, что нас здесь не должно быть.

— А он тут что делает?

— Идет в лавовые и ледяные пещеры.

— А в чем проблема-то?

— Он думает, что мы ищем тело.

Старик продолжал кричать нам вслед.

— И что он говорит сейчас? — спросил я.

— Он звонит в полицию.

— Уходить с тропы незаконно?

— Не думаю. Он просто двинутый. Кого это может волновать?

— Пошел к черту, кемо сабе! — проорал Джон Скотт и яростно показал японцу средний палец.

— Эй, — осадил я его, — полегче.

— А что такого?

— Ты ведешь себя как мудак.

— От мудака слышу.

— Может, он и прав, — сказал я. — Может, нам не следует ставить здесь лагерь.

— Вот не втирай мне, ладно?! Это все потому, что мы не японцы. Мы гайдзины. Если бы мы не были иностранцами, он бы так на нас не сорвался. Расисты хреновы!

— Ты сейчас просто подтверждаешь их стереотипы о том, что все американцы хамят и ведут себя по-свински.

— А он подтверждает мои стереотипы! Свинья ксенофобская.

— Ты не у себя в стране.

— И что, это дает ему право вести себя как мудак?

— А ты знаешь, что «кемо сабе»[2] — это не японский?

— Да ну, и что это?

Я покачал головой и молча пошел дальше.

На заре моего пребывания в Японии я как-то сидел в ресторане с парой друзей. Предложением дня был алкогольный безлимит на водку, саке и коктейли всего за триста иен.

Подвох был в том, что нужно было успеть набраться за полчаса. Потом безлимит сгорал. И, будучи весьма нетренированными выпивохами, через час мы уже с трудом держались на ногах.

Когда я садился в электричку вместе со своим соседом по комнате, я громко разговаривал по телефону со своей бывшей, Шелли, которая случайно позвонила мне именно в этот момент. Мой сосед, рослый шотландец, сидел напротив меня, уставившись в стакан с ромом, украденный из бара, чтобы можно было продолжить пить и по пути домой.

Я не обращал внимания на японца рядом с нами, пока он не начал распекать меня по-японски. Я тогда не осознавал, как жутко нарушаю местный этикет, треплясь по телефону в электричке, и поэтому начал препираться с ним. Шотландец наблюдал за перепалкой, уставившись на нас немигающим взглядом, потом пробормотал что-то и выблевал все алкогольное содержимое своего желудка. К его чести, он сумел поймать большую часть в украденный стакан. Японец же пулей выскочил из поезда на ближайшей станции.

В тот момент я посчитал этого человека болваном, потому что он лез не в свое дело. Но утром, проспавшись, я осознал, что болваном в этой ситуации был я, поскольку наплевал на все нормы поведения, принятые в японском обществе. Он, наверное, принял меня за типичного гайдзина, да я, по сути, и был им. Был ли он ксенофобом? Я так не думаю. В Японии существует сложная система правил поведения в обществе. Японцы им строго следуют, а иностранцы частенько не имеют о них понятия. Поэтому иностранцев воспринимают иначе и по-другому с ними обращаются. Такова Япония. Нужно либо привыкнуть к этому, либо сменить страну.

Мы шли еще, наверное, минут десять, пока не наткнулись на то, что нам было нужно. Слева от основной тропы проход между двумя деревьями перегораживала натянутая веревка, на которой болталась табличка с надписью на английском: «Проход запрещен!» За этим препятствием убегала в чащу еле заметная стежка. По обе стороны от нее росли тоненькие молодые деревья, а сверху ветки, похожие на костлявые пальцы, сходились так плотно, что образовывали зловещий туннель.

Я вновь ощутил, что мне тут не по себе, и опять задумался, стоит ли нам здесь оставаться.

По Мел было видно, что она думает о том же. Она скрестила руки на груди, будто ей стало холодно, и произнесла:

— Только не говорите мне, что мы собираемся идти туда!

— Конечно туда, куда же еще? — сказал Бен.

— Почему мы не можем поставить палатки прямо здесь?

— Здесь скучно.

— Спасибо, мне веселья уже с головой хватает.

— Нас увидят люди.

— Кто? Мимо нас за все время только трое прошли.

— Мы пойдем по этой тропе, — сказал Бен. — Найдем хорошее местечко и встанем лагерем.

— Тот человек угрожал вызвать полицию, — напомнил Нил. — Что, если он действительно позвонит в участок и сюда придут копы? Мне не улыбается оказаться под арестом.

— Под арестом? За что? — удивился Джон Скотт. — За то, что мы сошли с тропы?

— Проход на частную территорию. Они видели наше снаряжение. Они способны сложить два и два.

— Это муниципальные земли.

— Эта табличка запрещает проход.

— Но тут не указано никакого наказания!

— А что здесь? — Мел показала на вторую табличку, поменьше. На ней что-то было написано иероглифами кандзи[3].

— Не ходите в лес, — перевел Томо. — Вы заблудитесь.

— И все? — спросила.

— Ну вот, видите! — воскликнул Джон Скотт.

Я огляделся в поисках других запрещающих знаков и обнаружил камеру слежения на черной подставке, небрежно спрятанную за деревом в трех метрах от нас.

— Это что еще за новости? — спросил я, показав на камеру.

Все поглядели в ту сторону. У некоторых вырвались возгласы удивления.

— И кто это поставил здесь? — поинтересовался Нил. — Полиция?

— Наверное, — ответил Бен. — Даже если так, можно не заморачиваться.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась Мел. — Может, они смотрят на нас прямо сейчас!

— Даже если смотрят, — протянул Томо. — Им нет до нас дела.

— Почему это? — спросил я.

— Они беспокоятся за суицидников. А вы кто? Вы — иностранцы! Они же в курсе, что вы не собираетесь массово кончать с собой, верно? Поэтому они не обращают на нас внимание.

Я взглянул на Мел. Она безвольно пожала плечами, и это подействовало на меня успокаивающе. Бен, ухмыляясь, перешагнул через веревку, потом помог Нине. Когда она переступала через ограждение, ее шорты задрались. Следом шел Джон Скотт, он легко перепрыгнул веревку боком, за ним последовал Томо, потом Нил, который запнулся о веревку и чуть не упал. Я предпочел поднять веревку вверх, и мы с Мел прошли под ней.

Оставив позади основную дорогу, мы устремились к неведомому.

4

Мы шли в тишине. Настроения шутить и веселиться уже не было. То, что задумывалось просто как возможность классно провести время, превращалось во что-то более серьезное.

Возможно, формально мы и не нарушали закон, но мы явно находились там, где нам быть не следовало. Аокигахара — это место, куда люди приходят, чтобы расстаться с жизнью. Это место для мертвых, а не для живых. Кажется, мы все начинали осознавать это, пока шли куда-то по темному туннелю из ветвей.

Тем не менее никто не заикнулся о том, чтобы повернуть назад. Нас всех гнало вперед болезненное любопытство, желание увидеть, что ждет за следующим поворотом, возможность пощекотать нервы, — такова уж человеческая натура.

Пульс у меня участился, обострились все ощущения, будто я только что выпил залпом банку энергетика. Я вглядывался в плотные заросли, тянущиеся с обеих сторон, хотя и не вполне понимал, что хочу за ними разглядеть. Петлю на ветке? Труп? Белое привидение, летящее нам наперерез?

Я вновь обратил внимание на гнетущую тишину и спросил:

— Томо, слушай, а где все животные?

Он поглядел на меня через плечо.

— Что ты имеешь в виду?

— Здесь нет животных. Ни птиц, никого.

— Это же, черт возьми, заколдованный лес, чувак! Птицы его чураются, поэтому предпочитают другие места.

— А ветер? — спросил Бен. — Тут ни дуновения.

— Я думаю, это из-за зарослей, — подал голос Нил. — Деревья растут так плотно, что ветер через них не проникает.

— Томо, а если по этой тропе запрещено ходить, — спросила Мелинда, — кто ее сделал и зачем?

— Полиция. Они ищут тела.

— И сколько они находят каждый год?

— Сто. Двести.

Мел резко остановилась.

— Что?

Томо пожал плечами.

— Иногда больше, иногда меньше.

— Я понятия не имела, что их так много. Мел побледнела. — Я думала, их, не знаю, двое или трое каждый год.

Лично я ставил на дюжину или около того.

— Япония первая среди развитых стран по числу самоубийств, — спокойно заявил Нил.

— И что, мы действительно хотим найти чей-то труп? — спросила Мел.

— Это большой лес, — пробормотал я.

— И даже если мы найдем что-то, — промолвил Бен, — это, скорее всего, будет старый скелет, не более.

— Спасибо, успокоил!

Я взглянул на Мел.

— Хочешь вернуться?

Она пристально поглядела на меня.

— А ты?

— Чувак, не веди себя как мудак! — встрял Джон Скотт. — Мы всё решили. Мы уже здесь.

— Ты хочешь пойти обратно? — спросил я Мел еще раз.

— Ну что за мямля! — не унимался Джон Скотт.

— Помолчи, а? — Я посмотрел на него.

— Я просто хочу сказать…

— Просто заткнись.

— Парни, все хорошо, — прервала нас Мел. — Я в порядке.

Выдохнув, как будто он только что справился со сложнейшей задачей, Джон Скотт вместе с Беном снова возглавил нашу группу. Я глядел ему в спину, мысленно продолжая диалог с ним. То я представлял, как скажу ему в лицо, что никто его здесь не хочет видеть, то воображал, как легко побеждаю его в рукопашной схватке.

Мало-помалу мое раздражение поутихло, и я снова начал рассматривать окружавшие нас заросли. По мере нашего продвижения лес становился все страшнее. Тонкие стволы молодых деревьев стояли плотно, как прутья тюремной решетки, тропа будто бы сужалась, а самые нижние ветки тянулись к нам, словно костлявые пальцы.

Бен вдруг вскрикнул. Мы сгрудились вокруг находки, лежащей прямо посреди тропы. Через плечо Мелинды я увидел груду относительно нового снаряжения. Здесь были фонарик серебристого цвета, еще не распакованные батарейки, ножовка с яркой оранжевой рукоятью, резиновые перчатки, ножницы, изолента и сумка, набитая какими-то баночками с химикатами.

— Наверное, это принадлежит полиции или волонтерам, которые ищут тела, — предположил Бен. — Видите ножницы и ножовку?

— А все эти баночки тут зачем? — резонно спросил Нил.

Ответа ни от кого не последовало.

Джон Скотт поднял фонарик и батарейки.

— Джон! — возмутилась Мел. — Что ты делаешь?

— Это нам пригодится.

— Ты не можешь просто так брать чужие вещи.

— Я верну его завтра.

— Сейчас же положи на место!

— Хорошо. Так, у кого есть фонарик?

— У меня.

— А еще?

— У меня один, — отозвался Нил.

— Отлично. То есть у нас два фонарика на семь человек? — Джон Скотт оглядел нас. — Все еще есть возражения против третьего фонарика? Через пару часов туг будет уже непроглядная темень.

При такой постановке вопроса никто уже не возражал.

В обувь мне попал мелкий камешек, и это сильно меня раздражало. В отличие от остальных, я был не в треккинговых ботинках. У меня сорок шестой размер, а с такой ступней можно и не надеяться найти что-то в японских магазинах. Поэтому я шел в старых стоптанных кроссовках, привезенных еще из Штатов.

Джон Скотт теперь беседовал о чем-то с Ниной. Он шел впереди, в нескольких метрах от меня, и, закурив, пускал клубы дыма через плечо.

Тут я впервые обратил внимание на его обувь — высокие берцы фирмы «Доктор Мартинс»: черная кожа, восемнадцать люверсов, желтые шнурки. Они просто ввели меня в ступор, как и его кожаная куртка. Как он планировал идти в этом на гору? Или у него есть сменные ботинки в этом огромном рюкзаке в стиле милитари?

— И о чем ты с ним болтала? — спросил я у Мел.

— С кем?

Я промолчал. Она знала, о ком я.

— Он рассказывал мне об Окинаве. Говорит, это чудесное место! Нам следует съездить туда.

— А где он остановился в Токио?

— В раба хотеру.

— Хо! И где именно?

Раба хотеру (от английского «отель любви») — это такие сверкающие неоновыми вывесками заведения, где можно арендовать комнату на три часа или на всю ночь. Надо выбрать комнату кнопочкой на специальной панели и оплатить свое пребывание. Чаще всего это делается посредством пневмотрубки или через закрытое темным стеклом окошко, где вы можете видеть только руки кассира.

Мы с Мел время от времени проводили ночь в одном из таких отельчиков, чтобы немного развлечься. Интерьер номеров часто включал вращающиеся кровати, зеркала на потолке, джакузи, караоке и вендинговый аппарат, из которого можно выудить что угодно, начиная с банки пива, плеток и кляпов и заканчивая женскими чулками, которые кто-то, похоже, уже надевал.

— Помнишь отель в Сибуя? Мы там останавливались. На такой маленькой улице.

— Да, я помню. — Кажется, этот район называется Холм Отелей Любви. В нашей комнате не было окон, по той же причине, по которой не делают окна в казино.

— Там куча этих отелей. Он живет в том же, где мы были?

— Я ему посоветовала.

Я насупился.

— Ты что, заранее знала, что он приедет в Токио?

— За пару дней.

— И ты пригласила его подняться на Фудзи?

— Я говорила ему, что мы собираемся сходить на гору. Он сказал, что уже был там и у него другие планы. Но прошлой ночью прислал мне эсэмэску, что его планы рухнули.

Я посмотрел вперед. Джон Скотт сделал еще одну затяжку и выпустил дым в нашу сторону.

— Что ты думаешь о его куртке?

— А что с ней?

— В такой кожаной куртке переться на гору?

— Он не собирался на гору. Я тебе только что сказала. Я думаю, это единственная куртка, которую он с собой привез.

Ну да, действительно. Но я все равно искал повод докопаться. Мне не нравилось то, как Мел к нему относится. Возможно, я надумал себе проблему. Не знаю. Но казалось, что-то не сходится.

— А откуда он? — спросил я.

— Почему такой интерес?

— Я ревнивый.

— Господи, прости! Я тебе говорила, мы посещали одну школу.

— А как его фамилия?

Мел молча посмотрела на меня.

— Что? — спросил я.

— Скотт его фамилия, понятно?

Брови у меня поползли вверх.

— Ты что, смеешься? Я думал, что Джон Скотт — это двойное имя, как какое-нибудь Билли Боб.

— Нет, это его фамилия.

Я не смог сдержать смех. И хорошо, подумал я, это развеет окружающую мрачность, но главное, мне нравилось, что я смеялся над Джоном Скоттом.

— Что смешного-то? — удивилась Мел.

— Кто представляется по имени и фамилии?

— Куча народу так делает.

— На деловых встречах, да. Ты зовешь его Джон Скотт?

— Я зову его Джон.

— А остальные?

— В школе многие называли его Скотти. Я уж не знаю, почему.

— Это ж все равно как если бы меня все звали Итан Чайлдс.

— Он не просил называть его Джоном Скоттом. Ты сам начал.

— Ну допустим, если б люди начали называть меня Итан Чайлдс, я бы попросил звать меня просто Итан. Кем он себя возомнил? Суперзвездой?

— Что ты вдруг так взъелся на него?

— Я не взъелся на него, просто…

— Эй, посмотрите на это! — воскликнул Бен.

На мгновение меня будто окатило холодной водой. Мы на кого-то наткнулись. Этот кто-то висит в петле, холодный, мертвый и…

Но это была кроссовка, и только-то. Одинокая белая кроссовка. Она лежала в трех метрах от тропы, под покрытой мхом скалой. Бен и Джон Скотт уже направлялись к ней.

— О, «Найк», — произнес Бен, крутя находку в руке. Остальные подошли ближе. Мужская, размер около тридцать девятого — сорокового, без шнурка.

Я обыскал место, но не обнаружил других следов человека.

— Выглядит, будто лежит здесь уже давно, — заметил Нил.

— Вы думаете это с… ну вы поняли? — спросила Мел. — С кого-то, кто покончил с собой?

— А чье еще это может быть? — ответил Джон Скотт. Я осознавал, что надо начать называть его просто Джон, но не мог переключиться. Меня продолжало веселить, что он позволяет воспринимать себя как парня, которого следует называть по имени и фамилии. Этакий Том Круз.

— Если бы кто-то просто гулял, то заметил бы, что потерял обувь, — продолжил рассуждать он.

— А где шнурок? — спросила Мел.

— Может, он забрал его, чтобы осуществить задуманное? — предположил Нил.

— С помощью шнурка?

— Вы знаете, что я думаю? — начал Томо. — Я думаю, что какое-то животное сожрало парня.

Бен покачал головой:

— Тогда должны быть кости, одежда.

— Может быть, животное унесло его. А кроссовка упала здесь.

— Мне не нравятся ваши догадки, — заметила Мел.

— Тут водятся медведи, Томо? — поинтересовался я.

— Да, чувак, — ответил тот. — Много!

— Я серьезно.

— Да, они есть, — сказал Нил. — Я читал, что люди видели медведей во время восхождения на Фудзи. Но они почти не нападают на человека, если не подходить близко к их детенышам.

— Я не говорю, что медведь съел живого парня, — встрял Томо. — Я говорю, что медведь съел мертвого парня!

— Какая, к черту, разница, что с ним случилось? — Джон Скотт передернул плечами. — Все, чем мы занимаемся, — пустыми предположениями и тратой времени. Я хочу увидеть тело.

Он вернулся на тропу и направился дальше в глубь леса.

Чуть помедлив, мы двинулись следом за ним.

5

Стало заметно темнее. Если раньше сквозь ветви у нас над головами проглядывали осколки гранитно-серого неба, то теперь тень деревьев стала столь густой, что посреди дня нас окутали густые сумерки. Обычно мне нравится вечернее время, оно ассоциируется у меня с каким-то особенным спокойствием. Но только не в Аокигахаре. Здесь деревья имели зловещий и изможденный вид. Из листьев будто вытянули всю энергию, а легкие тени сгустились и срослись в одно темное пространство. Мое зрение и мозг начали играть со мной: я видел то искаженное ужасом лицо в изгибе ствола, то почерневший череп в осколке лавы. Наконец, у меня появилось ощущение, что за мной следят. Несколько раз я будто улавливал какое-то движение краем таза.

И по-прежнему ни животных, ни дуновения ветра. Только деревья и мы в этом… склепе.

Не только меня нервировал лес. Остальные тоже присматривались к листве вверху и покалеченным стволам по сторонам. Мы все больше походили на животных, вынюхивающих капканы на тропе.

Вдруг что-то громко треснуло справа. Бен и Нина, которые шли впереди, отпрыгнули в сторону. Томо резко опустился на корточки и обхватил голову руками, как тот парень с картины Мунка. Мел схватила меня за запястье так, что я вскрикнул от боли. И тут за спиной у нас Джон Скотт начал давиться от смеха. Я понял, что он сделал, еще до того, как он кинул второй камень в гущу леса.

— Джон, чтоб тебя! — воскликнула Мел. — Это не смешно!

Он продолжал смеяться. Нил, который, видимо, видел, что Джон сделал, стоял с довольным выражением лица.

— Ты осел! — Томо постарался произнести это грозно, хотя лицо его уже расплывалось в улыбке. — Я чуть не обделался!

Эта фраза вызвала новый приступ смеха у Джона. Бен и Нина присоединились к нему. Нам всем необходима была эта разрядка, мы сбросили напряжение, которое накопилось внутри каждого из нас.

Передышка, однако, оказалась короткой, и когда смех затих и мы продолжили путь, давящая тишина вновь окутала нас.

Я взглянул на Мел. Она закусила губу и смотрела вниз, осторожно ступая. В ее походке чувствовалось напряжение. Она улыбнулась мне. Это была вымученная улыбка, одна из тех, которыми меня встречали медсестры, когда я был с Гэри в его последние часы. Улыбка ободрения.

Я чувствовал себя виноватым, что втянул ее во всю эту историю. Мел не была готова к таким приключениям. Она частенько отказывалась смотреть фильмы ужасов и никогда не соглашалась делать что-то опасное или незаконное.

Я взял ее за руку и спросил:

— Все еще кажется, что мы в заколдованном лесу?

— Ага, — ответила Мел. — Только теперь мне еще кажется, что мы зашли во владения какой-то кошмарной ведьмы.

— Да, похоже.

— О чем ты думаешь? Ты молчишь последние пять минут.

— Вспоминаю нашу поездку в Испанию, — ответил я.

Я действительно мысленно составлял список самых идиотских поступков, которые совершил или собирался совершить. Список возглавляло мое решение прогуляться по Эль Камино дель Рей. Эта тропа шириной всего в метр, проложенная поверх вбитых в отвесную стену каньона костылей, в сотне метров над рекой, была для меня настоящим вызовом. Я боюсь высоты, и тогда я решил, что могу побороть страх, если пройду этот маршрут. Но как только я дошел до места, где обрывалось бетонное ограждение и по краю шла лишь тонкая проволока, я тут же отказался от своей идеи и вернулся к Мел, которая разумно осталась дожидаться меня в точке старта.

— Ох, голубое небо, яркое солнце, — задумалась Мел. — Лучше б ты не вспоминал про тот отпуск.

— Ты думаешь, лучше бы мы были там?

— Ты имеешь в виду, лучше, чем в Японии? Или лучше, чем в заколдованном лесу?

Я имел в виду лес. Но сейчас, когда она сама подняла эту тему, я ответил:

— Лучше, чем в Японии. Нам не обязательно возвращаться в Штаты, мы можем переехать в Испанию. Им нужны учителя английского.

— Это не так просто. Они предпочитают набирать британцев, чтобы не иметь проблем с паспортами.

— Что насчет Таиланда? Чехии? Мы можем поехать в Турцию. Это же главный плюс преподавания — мы можем поехать куда угодно.

— И что потом, Итан? Не можем же мы шляться по свету, пока нам не стукнет шестьдесят. Нам нужно…

— Повзрослеть, — закончил я вместо Мел.

— Я серьезно.

— Нам же только по двадцать шесть лет!

— Это ближе к тридцати, чем к двадцати.

— Это ближе к двадцати пяти, чем к тридцати.

— Все равно.

— Мы все еще молоды.

— Мы становимся старше. И что у нас есть? Ни сбережений, ни дома, ни… — Она осеклась на мгновение. — А что насчет детей?

Я сглотнул. Опять дети. Последнее время она все чаще говорила о них. Я бы хотел одного или двоих. Когда-нибудь. Я всегда думал, что этот вопрос можно отложить до тридцати лет, хотя и не знал, почему выбрал именно это число, наверное, потому что это было началом нового десятка. Я считал, что смогу выработать в себе готовность быть отцом к этому сроку.

— Ты хочешь детей сейчас?

— Скоро.

— Мы еще слишком молоды.

— Молоды, молоды… Ты всегда так говоришь!

— Ты знаешь, как трудно их содержать?

— Вот именно. Вот именно поэтому мы уезжаем из Японии. И именно поэтому мы не можем дальше скитаться по миру, как ты хочешь. Не с теми зарплатами, которые мы получаем сейчас. Нас все устраивает, потому что мы только кормим самих себя. Но как мы проживем с ребенком? Образование, одежда, еда, медицинские счета. В Штатах я смогу получить работу в Департаменте образования. У меня будет отпуск по беременности и социальные выплаты.

— Ага, и ты будешь жить в Калифорнии. Ты знаешь, насколько далеко Калифорния от Висконсина? Я с таким же успехом могу жить в Японии.

— Мы можем поехать в Сент-Хелину.

Сент-Хелина? Меня чуть не передернуло. Сент-Хелина — маленький городишко в долине реки Напы. Единственный повод для гордости у местных жителей состоит в том, что больше столетия назад Роберт Льюис Стивенсон однажды проехал через эту дыру со своей невестой. Я помню, как был поражен, когда Мел впервые озвучила идею поселиться там.

По моему глубокому убеждению, существует четыре типа людей, работающих в Азии преподавателями английского как иностранного. Во-первых, это молодые люди, которые хотят попутешествовать пару лет и заработать немного деньжат, прежде чем вернутся домой и займутся своей карьерой, о которой будут беспокоиться до конца своих дней. Во-вторых, те, кто здесь вступает в брак и остается на всю жизнь на правах экспата, возможно, время от времени летая домой для того, чтобы посетить чью-нибудь свадьбу, похороны или отметить Рождество с престарелыми родителями. Третий тип — авантюристы, которые в конце концов отказываются от хороших зарплат в Японии и Южной Корее ради более свободной жизни где-нибудь в Юго-Восточной Азии. И наконец, есть беглецы. Их название говорит само за себя: они убегают от чего-то.

Мы с Мел относились к этому последнему типу. Я бежал от воспоминаний о смерти Гэри, а Мелинда — от репутации своей семьи.

Ее родители развелись, когда она заканчивала Калифорнийский университет. Мать вскоре начала встречаться с другим мужчиной, и когда отец узнал об этом, он ворвался посреди ночи в дом любовника и задушил его пластиковым пакетом. Отца быстро разыскала полиция, и теперь он влачит свои дни в тюрьме Корконан, по соседству с Чарльзом Мэнсоном.

После выпуска Мел вернулась в Сент-Хелину к матери, но в городе с населением в пять тысяч человек убийство так и осталось единственным событием, достойным обсуждения. Мел не выдержала и уже через месяц улетела в Японию.

Невозможно убегать вечно, однако когда Мел говорила о возвращении в США, я даже предположить не мог, что она имеет в виду родной город.

Мел выжидающе смотрела на меня, желая услышать ответ.

— Мы не можем поехать туда.

Она заметно напряглась.

— Почему нет?

— Ты знаешь, почему.

— Это было много лет назад. Люди забывают все.

— Только не в маленьких городах.

— Я не сделала ничего плохого.

— А это не имеет значения.

— Это классное местечко!

— В мире куча классных местечек, Мел. Почему именно Сент-Хелина?

— Моя мама совсем одна, — ответила Мелинда после некоторого промедления. — Я думаю, ей будет приятно, если я вернусь.

Меня охватила паника.

— Ты хочешь, чтобы мы жили с твоей мамой?

— Нет, конечно. Но мы могли бы жить поблизости. Я бы навещала ее несколько раз в неделю.

— А в Сент-Хелине есть школы, где мы смогли бы работать? — дипломатично поинтересовался я.

— Ты думаешь, меня на дому обучали? В старшей школе больше пятисот учеников.

— Каковы шансы, что у них есть вакансия сейчас? Я уж не заикаюсь про две вакансии.

— Это несложно проверить, знаешь ли.

Я уже было набрал воздуха, чтобы ответить, но смолчал. Мне не хотелось ссориться с Мел. Не здесь и не сейчас. Так что я лишь неопределенно пожал плечами.

Она бросила на меня сердитый взгляд и ускорила шаг. Теперь я имел возможность в одиночестве поразмыслить над перспективами жизни в Сент-Хелине, в окружении сирени, бабушек и, возможно, разъяренной толпы, жаждущей суда Линча.

Мы шли уже около полутора часов, и я начал было привыкать к странным пейзажам Аокигахары, как вдруг тропа оборвалась. Путь нам преградила странная композиция: два дерева стояли рядом, гротескно сплетясь в единое целое. Их вид вызвал у меня одновременно и восхищение и отвращение. Они сплелись как виноградная лоза за десятки лет ожесточенной борьбы за маленький клочок неба, карабкаясь и сдавливая друг друга в попытке повалить соперника наземь. Эта пара представляла собой идеальное воплощение принципа «выжить любой ценой», который, кажется, пронизал все живое в этом лесу. Картина лишь усилила мое впечатление от этого места как от чего-то доисторического, хищнического, не прощающего ошибок — такой своеобразный филиал ада на Земле.

Кто-то нарисовал две белые стрелки на стволах. Стрелки показывали в разные стороны.

— Это указатели? — неуверенно спросила Мел.

— Я думаю, их сделали полицейские, — ответил Нил. — Чтобы находить выход к другим тропам.

— Или к трупам, — добавил я.

Все посмотрели на меня.

— Ты правда думаешь, они ведут к трупам? — поинтересовалась моя подруга.

— Возможно, уже нет, — заметил я. — Полиция, скорее всего, забрала их.

— И какой путь мы выберем? — поинтересовался Джон Скотт, закуривая сигарету.

— Я не думаю, что нам надо покидать тропу, — заявила Мел.

— Мы не будем заходить далеко, — уверил ее Джон.

Бен кивнул.

— Мы разделимся на две группы. Одна в течение часа будет идти в одном направлении, а вторая — в другом. Если кто-то что-то найдет, мы позовем остальных.

Мы с Мел проверили телефоны. Оба аппарата ловили сеть.

— И что будет, если никто ничего не найдет? — спросила Мел.

Бен пожал плечами.

— Тогда мы просто соберемся здесь через два часа.

— Ну как, договорились? — воскликнул Джон Скотт.

— Да, чувак! — ответил Томо.

Джон Скотт обратился к Нилу:

— А ты что думаешь, старина?

Нил задумчиво глядел в глубь леса.

— Не знаю, не знаю. У меня плохие предчувствия по поводу этого места.

— Конечно, у тебя предчувствия! У нас у всех предчувствия. Это ж до чертиков жуткое местечко! Но мы уже прошли всю дорогу, мы близко от какой-нибудь находки.

— Дружище, в том-то и дело. Понимаешь ли, я не уверен, что хотел бы найти что-то.

— Ты не хочешь найти труп?

— Мы не принадлежим этому месту. И нам не стоит тут находиться, это неуважительно.

Мел закивала.

— Ладно, кто-то еще желает слиться?

Это подстегнуло Нила:

— Эй, парень, я не сливаюсь!

— Тогда пойдем с нами.

— Да, чувак, — вздохнул Томо. — Не будь трусом.

Нил поднял обе руки.

— Эй, я не трушу! Ладно, я в деле, если это наконец заткнет вас двоих.

— У-ху! — завопил Джон Скотт, выражая триумф, и поглядел на нас с Мел.

Хотя я определенно начал сомневаться в правильности того, что мы делали, стрелки на деревьях подстегнули мой интерес.

И Джон Скотт был прав. Мы уже проделали такой путь, к чему останавливаться сейчас? Надо лишь пройти еще чуть-чуть, чтобы увидеть, что скрывается за поворотом. Потом мы сможем разбить лагерь, поесть и отдохнуть, чтобы завтра покинуть это место с чувством выполненного долга.

Мел увидела решимость у меня во взгляде и поддалась:

— Еще один час, — произнесла она. — И хватит.

— Еще один час, — согласился Бен, улыбаясь. — О'кей, мы с Ниной пойдем налево, кто желает присоединиться?

— Я с вами, — ответил Джон Скотт.

Он раздавил сигарету сапогом, пожелал нам удачи и устремился в чащу, будто бойскаут, мечтающий о новой нашивке за какое-нибудь достижение.

Израильтяне помахали нам рукой и направились за ним.

— …И стало их четыре, — спокойно произнес Нил.

6

Тропка, на которую мы попали, была почти непроходимой. Дело было даже не в густых зарослях, а в том, что лежало у нас под ногами: гнилые бревна, упавшие ветви и валуны. Я хватался за молодые тонкие побеги, чтобы удержать равновесие, но они часто вырывались из скудной почвы с такой же легкостью, как конечности из разлагающейся туши.

Больше всего проблем доставляли сети лавовых трубок. Дважды мы проходили участки, на которых магма застыла с огромными воздушными пузырями под поверхностью, а потом провалилась под тяжестью деревьев, образуя устрашающие кратеры по пять метров шириной. Мы с осторожностью обходили скрытые под прошлогодней листвой и забитые камнями провалы. Если провалиться в подобную дыру, то, даже если тебя не убьет падение, ты порежешься об острые края и истечешь кровью еще до прибытия помощи.

Единственным плюсом такой затейливой топографии было то, что я сосредоточился на самой тропе, и потому мои мысли уже не занимали висельники и быстро наступающая ночь.

Когда мы остановились для передышки, я достал из рюкзака литровую бутылку воды и пустил ее по кругу. Она вернулась ко мне почти пустой. Я с легким сердцем прикончил ее, зная, что в рюкзаке Мелинды есть еще пол-литра, которые помогут нам протянуть до утра.

Томо отошел по нужде за ближайшее дерево. Я последовал его примеру. Пока я стоял, повернувшись спиной к остальным и глазея на деревья, меня вдруг поразила одна отрезвляющая мысль. Если мы потеряем дорогу, то можем остаться здесь навсегда. Да, нас предупреждали об этом надписи на табличках, и Мел говорила мне об этом, но только сейчас я оценил всю серьезность этой угрозы.

Потеряться в Лесу Самоубийц.

Мы с Томо вернулись к группе одновременно. Затягивая ремень, он похвастался, что его член успел вырасти с тех пор, как он в последний раз отливал.

— Ну и как ощущения от похода? — спросил я остальных.

— Я устала, — ответила Мел.

— Я голоден, — заявил Томо.

— Я устал и голоден, — резюмировал Нил.

Я кивнул.

— Давайте еще полчаса. Потом поворачиваем назад и перекусываем.

Мел посмотрела туда, откуда мы пришли.

— А ты уверен, что мы знаем, как вернуться?

— Я знаю дорогу, — ответил я.

— Потому что если вдруг мы сбились и пошли по кругу…

— Я знаю дорогу, — повторил я.

— Я думаю, мы всегда сможем докричаться.

Действительно. Если мы начнем звать на помощь, Джон Скотт и израильтяне, скорее всего, услышат нас и смогут найти. Или же Мел может позвонить Джону и попросить его покричать, чтобы мы смогли вернуться на их голоса. Хотя нежелательно было бы давать Джону такой повод над нами поглумиться. Но, как я считал, нам, скорее всего, не понадобится его помощь.

Мы продолжили наш путь в направлении, которое указывала стрелка.

Дорога пошла в гору, и я почувствовал одышку. Хорошо, что я бросил курить. В моей голове явственно звучал голос Мелинды: «Видишь? Я же говорила, что тебе надо бросать». Она всегда говорила что-то подобное. Если мы шли в ресторан и он оказывался хорошим, она заявляла: «Видишь? Я же говорила, что нам стоило сюда прийти». А если фильм оказывался увлекательным, я слышал: «Вот видишь! Я же говорила, что фильм интересный!»

Томо поднял какой-то длинный стебель, который тянулся так далеко, насколько хватало взгляда, и сказал:

— Пойдем по нему, тогда не потеряемся.

Но всего через пять метров он взвизгнул и отбросил лозу в сторону.

Я бросился к нему, уверенный, что его кто-то укусил.

— Что случилось, Томо?

— Он помочился на меня!

— Что?!

— Потрогай!

Я осторожно поднял стебель. Поверхность была сухая и шершавая.

— Там! — Он указал на кусок стебля чуть дальше от меня.

— Ага, вижу. — Пятнадцать сантиметров стебля было покрыто какой-то жидкостью. Больше мокрых участков на растении не было.

— Понюхай это!

Я понюхал лозу и почувствовал легкий аммиачный запах.

— Это пахнет мочой, — сказал я, обернувшись к Мел и Нилу. Те смотрели на нас, будто на пару говорящих обезьян.

— И что? — спросила Мел. — Какой-нибудь зверек…

— Ты видела тут зверей? — прервал ее Томо. — Где? Никаких зверей!

— И откуда это тут могло взяться?

— Я помочился на лес, лес помочился на меня.

— Томо, не неси околесицы, — фыркнул Нил.

— Это правда! Подойди и понюхай!

— Успокойся.

Томо обернулся ко мне и сказал:

— Попробуй это.

Я закатил глаза и двинулся дальше.

Лиана на нас помочилась? Что за черт…

Я размышлял о паранормальных явлениях. Лес, который завлекает обманчивым спокойствием людей и животных в самую чащу, а потом обгладывает их до костей. Если б я когда-нибудь взялся за написание книги, я бы назвал ее «Венерин лес» или «Чаща-мухоловка». Нужно придумать большое число персонажей, чтобы лес мог съедать их по одному. И протагониста, который выживет и как-то одолеет лес. Эту задачку я решить не мог: как можно победить целый лес? Пожалуй, только сжечь его дотла. Хотя, подумал я, если мой роман будет в жанре хоррора, то зачем вообще придумывать хэппи-энд?

Когда я устал развлекать себя подобным образом, я попытался сосредоточиться на окружающей обстановке. И вдруг начал думать о Гэри. Так всегда и происходило: Гэри заполнял мои мысли, когда я был наименее подготовлен к этому. Конечно, в первые месяцы после всего этого я думал о нем дни и ночи напролет. Но время имеет свойство притуплять боль. Ты никогда не сможешь забыть о смерти своего брата, ты никогда не сможешь принять это, но ты учишься с этим жить.

Гэри застрелили двенадцатого декабря тысяча девятьсот девяносто девятого года, рано утром, в городе Хершли, штат Пенсильвания. Он направлялся на тренировку во дворец спорта «Джиант Сэнтр». Он мечтал попасть в НХЛ, но болтался на скамейке запасных у разных клубов. Большинство экспертов сходилось на том, что если бы он оправился от повреждения колена, то мог стать суперзвездой. Тяжелая травма и сложная операция поставили бы крест на карьере любого, но Гэри оказался самым целеустремленным человеком, какого я когда-либо встречал в жизни. Он тренировался вдвое больше всех соклубников, чтобы восстановить форму, и когда я приглашал его отметить мой день рождения всего за месяц до его смерти, Гэри уверял меня, что готов горы своротить.

Парень, который застрелил моего брата, оказался восемнадцатилетним героиновым наркоманом, который периодически коротал время в колонии для несовершеннолетних. Они не были знакомы. Они никогда не встречались до этого. Гэри просто оказался не в том месте не в то время.

Брат ежедневно совершал утреннюю пробежку по лесной дороге, и в этот раз он остановился, увидев скрючившуюся под деревом фигуру. Он предложил помощь. Джером Тайлер — так звали наркомана — достал пистолет и потребовал у Гэри кошелек. Гэри что-то резко ответил ему, за что схлопотал пулю двадцать второго калибра. Стрелок забрал кошелек и убежал. Гэри сумел дойти до автодороги, где потерял сознание. Когда его доставили в больницу, обнаружилось, что маленький кусок металла причинил серьезные повреждения: были задеты печень и аорта.

Я тогда учился на старшем курсе в университете Висконсина. Мама в истерике выдернула меня из похмельного утреннего сна, сказав, что в Гэри кто-то стрелял. Я прилетел в Пенсильванию к вечеру, в госпитале уже были родители и жена Гэри, Шерил, с дочкой. Отец отвел меня в сторону и рассказал, что произошло. Глаза у него были красными — верный признак слез. Никогда раньше я не видел, чтобы он плакал. Самым тяжелым оказалось войти в палату к Гэри. Он лежал, подключенный к системе жизнеобеспечения. Он был бледен, кожа как из воска, а на лице кислородная маска. Никто тогда не знал, что к его мозгу и ногам не поступает кровь. Я сидел подле него, держа за руку, пока меня не прогнала медсестра.

Утром, когда я спал на диване в зоне для посетителей, меня разбудили родители. У них на лицах все было написано. Доктора сообщили им, что Гэри никогда не выйдет из комы, а если это и произойдет, то его мозг так или иначе уже мертв. Решение уже было принято.

Я вернулся в Висконсин в оцепенении. Я не могу вспомнить перелет, не могу вспомнить следующие несколько дней, с трудом представляю, что происходило на похоронах. Большинство присутствовавших были нашими родственниками, остальные — товарищи по команде. Гэри лежал в открытом гробу, и я все ждал, когда он откроет глаза и скажет всем, что розыгрыш удался. Я прикоснулся к его щеке тыльной стороной ладони. Кожа у него была холодная и напоминала резину. Внезапное осознание того, что сейчас я вижу его в последний раз, было сродни удару под дых, я с трудом мог дышать и вышел на двор. Трое товарищей Гэри по команде курили сигареты и смеялись над какой-то шуткой, будто это был обычный день в раздевалке. Я подошел к ним и спросил шутника, что он такое рассказывал. Тот смутился, но меня это не остановило. Я врезал ему по лицу, повалил на землю и осыпал градом ударов, пока меня не оттащили в сторону.

Джерома Тайлера полиция поймала уже на следующий день. Суд длился неделю, жюри присяжных совещалось час за закрытыми дверями. Вердикт был вынесен единодушно: пожизненное заключение с возможностью досрочного освобождения через десять лет.

Тогда я думал, что это нечестно. Джером был хладнокровным убийцей, он не заслуживал досрочного освобождения. Он заслуживал только смерти — око за око. Иногда я представлял, как убиваю его. Это помогало мне заснуть. Я убивал его всегда по-разному. Никогда его смерть не была мгновенной. Удовольствие от этого зрелища всегда оказывалось долгим и детально проработанным. Я разговаривал с ним в процессе, шутил, воспевал триумф жизни перед лицом его смерти, показывал, сколь ничтожно его существование.

Больше я не фантазирую на эту тему. Это не значит, что я простил Джерома, просто исчез объект моей ненависти. Спустя семь месяцев Джерома Тайлера нашли в тюремной душевой, головой в унитазе и с семью колотыми ранами в спине. Официальная причина гибели: смерть от утопления.

Такого исхода я придумать не успел, но он меня вполне устраивал.

Еще через двадцать минут мы нашли белую ленту. Она была привязана к тонкому дереву и уходила куда-то в сторону от нашего пути. Пока мы ее рассматривали, каждый сделал свое заключение.

— Эту ленту оставила полиция? — спросила Мел.

— Или самоубийца, — предположил Томо.

— Зачем самоубийце оставлять здесь ленту?

— Чтобы полиция обнаружила тело? — выдвинул свою версию Нил.

Томо мотнул головой.

— Значит, он возвращался обратно.

Я смутился.

— Томо, если чувак решил свести счеты с жизнью, ему не нужно возвращаться.

— Кто-то не решается. И приходит к мысли отложить самоубийство.

— И они разматывают посреди леса ленты, мол, я хочу покончить с собой, но все же, вдруг я передумаю?

— Именно, чувак! — ответил Томо и пошел вдоль ленты.

— Эй, ты куда? — воскликнула Мел.

Томо обернулся:

— Мы идем следом, нет?

Нил пристально посмотрел на него.

— Ты в курсе, что нас может ждать на конце этой ленты?

— Ты опять ведешь себя как слабак?

— Заткнись и не говори так.

— Не говорить, что ты слабак?

Пока мы шли вдоль ленты, я пытался представить, что творится в голове у человека, который решился на самоубийство. Он приходит сюда, оставляя за собой ленточку, ведущую обратно к жизни и цивилизации. Суицид — не из тех решений, которые принимаются сгоряча. Перед тем как решиться, самоубийца испытывает какое-то время страдания. Какое страшное событие может подтолкнуть человека к последней черте? Смерть жены или ребенка? Финансовый крах? Тяжелая болезнь? Или просто какая-то неудача?

Я представил себе фигуру в ночи, перед компьютером, с сигаретой в зубах. Он ищет в «Гугле», как можно покончить с собой, узнает про этот лес. Узнает, как сюда добраться, где припарковать машину. Я почувствовал, как по спине у меня побежали мурашки.

Исследование собственной смерти.

Господи всемогущий!

Я заметил, что иду все быстрее. Сначала я решил, что мной движет просто подспудное желание исследовать как можно большую территорию за определенное нами самими время. Но потом я осознал, что за этим стоит что-то большее: лес, подобно чаще, которую я придумал для своей книжки, будто заманивал меня все дальше в свои владения.

Я не понимал, насколько далеко оставил остальных, пока не услышал крик Мелинды.

Она была в двадцати футах от меня. Над землей были видны только голова и руки. Мел держалась за тонкий корень, лежащий поперек открывшейся ловушки.

Когда подбежал к ней, я понял, что она угодила в один из кратеров, скрытый под корнями и прошлогодней листвой. Он имел около двух метров в диаметре, хотя невозможно было сказать определенно, где его края. Я тут же вспомнил о звериных ямах, покрытых дерном и ветками. Только здесь ловушки сооружал лес, а не люди.

— Ты цела?

— Я не знаю! — Ее зрачки были расширены от ужаса. Она в панике искала взглядом, за что еще можно зацепиться.

Я присел у края кратера. Слишком далеко, она прямо посередине дыры, я не мог дотянуться.

— Там глубоко?

— Я не знаю. — Она пыталась взять себя в руки и не кричать. — Я не достаю до дна.

— Можешь подтянуться на руках?

Она качнулась из стороны в сторону, пытаясь подняться выше. Корень с хрустом просел на несколько сантиметров.

Мел взвизгнула.

Я кинулся вперед и схватил ее за запястья. Неправильное решение. Инстинктивное. Я упирался в землю нижней частью живота, остальное тело балансировало в воздухе. Теперь я не имел возможности ни вытащить Мел, ни отползти самому. Сквозь нагромождение поломанных веток, листвы и корней я видел внизу только густую черноту.

Насколько же тут глубоко?!

— Не отпускай меня, — прошептала Мел.

— Не отпущу.

Я услышал шаги наших друзей.

— Осторожней! — предупредил я.

— Ого, — протянул Нил.

— Ничего себе! — воскликнул Томо. — Лес, черт побери, съел Мелинду!

— Держите меня за ноги, а то мы оба сейчас провалимся!

Я почувствовал, как чьи-то руки схватили меня за лодыжки.

— Не отпускай!

— Не отпущу, чувак, — ответил Томо.

— Мел, смотри. — Я пытался изобразить железное спокойствие, хотя чувствовал себя, мягко говоря, некомфортно. — Сейчас тебе надо обхватить меня за шею, и я схвачу тебя.

— Я не могу отпустить корень.

— Можешь. В любом случае яма не очень глубокая. Не думай об этом.

— Ты же видел, какие они бывают.

— Эта маленькая. Давай. Ты сделаешь это.

В ее глазах застыл такой страх, что мне показалось, она сейчас завоет. Мел приподнялась на правом локте и схватила меня левой рукой за воротник. Я просунул свою руку под ее.

— Отлично. Теперь другой рукой.

Мелинда последовала моим указаниям, так что теперь ее руки сомкнулись у меня на загривке, а я подхватил ее под мышки.

Теперь мы были как сцепленные вместе обезьянки из детской игры[4]: Мел, я, Томо, Нил.

— Томо, ты меня держишь?

— Да, чувак!

— Нил?

— Мы готовы, командуй.

— Тяните!

Они начали вытягивать меня.

— Подождите! — закричала Мел. — У меня руки соскальзывают!

— Я тебя держу!

Меня тащили назад, рубашка задралась, и я чувствовал, как зазубрины лавы оставляют глубокие следы у меня на животе. Потихоньку мы вытягивали Мел, вот она уже лежала на корне животом. Вот я уже на твердой земле. Я сел на колени, Томо отпустил мои ноги и присел рядом…

Вдруг корень под Мелиндой треснул, и она с визгом обрушилась вниз. Она еще попыталась зацепиться руками за край, но ей это не удалось, и она исчезла в пустоте кратера.

Я кинулся к Мел в бессмысленной попытке схватить ее. Я бы, кажется, улетел вслед, не придержи меня Нил.

— Мел! — заорал я в темноту.

Мы все обратились в слух. Не было никакого звука, будто Мел продолжала парить в пустоте.

— Мел!

— Итан! — донесся голос Мелинды, слабый и неуверенный.

Я не мог определить, насколько она глубоко провалилась.

Вдруг она сломала ногу?

Но, по крайней мере, она жива.

— Мел, ты в порядке?

— Помоги мне!

— Мел, где ты?

— Я на каком-то уступе. И подо мной… Черт, подо мной ничего нет.

На мгновение я представил громадную пропасть, разверзшуюся под Мелиндой, дно которой устлано костями животных и, вполне возможно, самоубийц, провалившихся в эту дыру.

Я постарался отбросить мысли об этом и прокричал в темноту:

— Мел, не двигайся! Мы сейчас придумаем, как тебя вытащить! — Я повернулся к Нилу. — Доставай фонарик.

Нил порылся в рюкзаке и направил луч света в кратер. Вместе с Мел обрушились почти все корни и залежи листвы, поэтому нам представился хороший обзор. Мелинда стояла на узком уступе метрах в пяти ниже нас, прижавшись животом и лицом к скале и раскинув руки. Дальше кратер уходил куда-то в недосягаемые глубины, поворачивая и закручиваясь, как нора какого-то гигантского червя.

— Господи Иисусе… — протянул Нил.

Я сжал зубы.

— Тут глубоко? — спросила Мел.

Я предпочел проигнорировать ее вопрос.

— Давайте найдем какую-нибудь лиану! — сказал я товарищам и обратился к Мел. — Мы сейчас найдем, чем тебя вытащить, подожди.

— Итан, поторопись!

— Не двигайся! Вообще ничего не делай, мы сейчас принесем лиану.

Я скинул рюкзак и достал перочинный нож. В нем было маленькое лезвие в виде пилы. Я принялся за один стебель, вдвое толще садового шланга. Мне понадобилась минута, чтобы отделить его от основания.

Я посмотрел вверх. Лиана терялась в переплетении ветвей над нами. Мы с Томо налегли на нее всем весом, но стебель не поддался.

— Черт, — произнес я, отирая пот со лба.

Потом я увидел, как Нил разворачивает палатку. На землю упали заплатки, алюминиевые стойки, несколько колышков и растяжки.

Растяжки, точно!

Их было четыре, каждая по два метра длиной.

— Мы их свяжем, — сказал Нил. — И, я думаю, достанем до Мел.

— Мел, у нас есть веревка! — прокричал я вниз. — Потерпи еще минуту!

Нил разложил веревки параллельно друг другу.

— Узлы должны быть крепкими, — с сомнением произнес я.

— Я, черт подери, знаю, что делаю.

Я наблюдал, как Нил сложил веревки концами параллельно друг другу, взял одну веревку, дважды обмотал ее вокруг другой и просунул конец в образовавшуюся петлю. Затем то же самое проделал с другой веревкой, потянул за свободные концы и затянул узлы. Таким образом, две соседние веревки держали друг друга. Он повторил это с остальными веревками.

— Они выдержат? — спросил я с сомнением. Выглядело надежно, но слишком просто.

— Двойной рыбацкий узел. Самый лучший способ соединить две веревки.

Нил закончил с узлами и встал.

— А ты можешь завязать на конце петлю?

— А длины хватит?

— Мне кажется, да. В крайнем случае развяжем.

Нил завязал на конце широкую петлю, и мы подошли к краю провала. Томо глядел на веревку с крайним изумлением.

— Нил, да ты чертов Джеймс Бонд!

— Мел, мы сейчас спустим тебе веревку! Готова?

— Готова!

Нил сказал тихо:

— Осторожнее, нам не за что ее закрепить здесь.

Я кивнул и осторожно спустил конец веревки в кратер.

— Мел, она у тебя?

— Да!

— Просунь в петлю голову и руки.

— Сработает?

— Сто процентов!

Лучше всего было бы, если б Мел откинулась назад и шагала по стене, как скалолаз. Но я знал, что она никогда на такое не решится. Более того, если бы что-то пошло не так, она бы пролетела вниз головой до самого дна. А если мы с Томо и Нилом просто будем тянуть ее за веревку, сантиметр за сантиметром, как вытягивают рыбу при подледном лове, и растяжка не выдержит, Мел просто сползет на тот же уступ.

Во всяком случае, я так думал.

— Мел, ты готова?

— Я не думаю, что у меня получится!

— Тебе придется! Это единственный путь. Посмотри наверх, тут не так далеко! Метров пять, не больше.

— Черт, я не смогу!

— Сможешь! Мы вытянем тебя, просто придерживай веревку.

— А если я упаду?

— Не упадешь. Главное — держись крепче.

— А если она порвется?

— Не оборвется, она крепкая. Я тебе обещаю. Готова?

Мел ничего не ответила.

— Мел!

— Да.

— Ты готова?

— Да.

— Не отпускай веревку, все будет нормально.

— Хорошо!

Я поглядел через плечо на своих товарищей. Каждый стоял, обернув веревку вокруг правого запястья.

Я поднялся, и мы начали двигаться назад. Один шажок, еще один, еще. Мел оказалась чертовски тяжелой. Веревка глубоко врезалась в ладонь, но я игнорировал боль.

У нас получалось.

Я представил себе Мел, как она глядит на круг света над головой, пытается помогать себе ногами. Если веревка порвется или не выдержит узел…

Я прогнал от себя эти мысли.

Потом, через очень короткое время, Мел показалась над краем кратера. Вот она положила на землю руку, вот стала видна ее голова. На лице было выражение страха и боли. Она так сосредоточилась на том, чтобы попасть ногами в уступы, что не глядела на нас.

Вот она уже перевалилась животом через край. Она так торопилась наверх, будто боялась, что из бездны появится что-то неведомое и утащит ее обратно. Наконец она вскочила и бросилась в мои объятья. Мы вместе упали на землю.

Несколько минут мы лежали обнявшись, пока не успокоилось бешеное сердцебиение. Я наслаждался теплом ее тела, вдыхал лимонный аромат волос.

— Спасибо, — прошептала Мел, уткнувшись мне в шею.

— Ничего, — ответил я, гладя ее по спине.

— Мне было очень страшно.

— Все в порядке.

Постепенно я начал чувствовать боль в руках. Я мягко отстранил Мел и осмотрел себя. Веревка оставила алые борозды на обеих ладонях. Кожа не была повреждена, но я бы не удивился, если б через какое-то время у меня вздулись волдыри. Я поднял рубашку и посмотрел на свой живот: только пара царапин, я их даже не чувствовал. Удивительно!

Потом переключил внимание на Мел.

— Ты в порядке?

— Ага. — Она открыла глаза и кивнула.

— Ты не подвернула ногу?

— Не думаю. — Она посмотрела в сторону провала. — Я даже не заметила его.

— Я тоже. Кажется, я прошел прямо по нему.

— Ты так быстро шел! Я пыталась держать темп.

— Знаю, я… — Я передернул плечами, вспомнив те странные ощущения.

— Там глубоко?

— Да вроде не очень, — соврал я.

— Я потеряла телефон.

— Там?

— Он выпал из кармана, когда вы меня тянули. Мне показалось, я услышала, как он упал на тот уступ, где я стояла.

— Хочешь спуститься за ним?

— Смешно.

— Мы купим тебе новый в Токио. Все равно твой уже был старый.

Нил прочистил горло.

— Ну что думаете? Что будем делать? — спросил он, протирая очки подолом рубашки. — Идем дальше или возвращаемся?

— Конечно, идем дальше, чувак! — воскликнул Томо, — Почему нет?

— Например, потому, что Мел сейчас была на волосок от гибели и вряд ли хочет продолжать.

Мы все посмотрели на нее.

— Давайте продолжим, — ответила Мел. — Я в порядке.

Странно, но я тоже чувствовал себя отлично: жив и полон сил. Возможно, сказалось действие адреналина, но мне казалось, за этим ощущением стоит нечто большее: мы вышли победителями из непростой ситуации, более того, проявили хладнокровие и показали слаженную командную работу. Сейчас, когда Мел была в безопасности, я чувствовал гордость за это, намного большую, нежели за все наши достижения.

Лес Самоубийц против Токийской команды, счет 0:1!

— Вы слышали? — сказал я. — Давайте продолжим.

Мы с Мел шли рука об руку, внимательно глядя под ноги. Вскоре появилась и вторая лента, она была голубого цвета и шла почти параллельно первой, чуть отходя влево. Я раздумывал над тем, какая из них появилась раньше и успокаивал ли человека, пришедшего вторым, вид ленты, оставленной кем-то до него. Успокаивает ли знание, что ты явился на место, где другие люди кончали с собой? На место, где это принято делать. Где можно просто исчезнуть, не отягощая родных и друзей процедурой опознания тела, организацией похорон и встречей гостей на поминках.

Прекрасное место, чтобы умереть.

Чем дольше я находился в Аокигахаре, тем больше мне казалось, что это абсолютная правда. Несмотря на всепроникающую атмосферу смерти, здесь можно было почувствовать себя в безопасности, защищенным от внешнего мира. Не этой ли защиты ищут многие, решившиеся на самоубийство? Этот лес казался гораздо более комфортным местом, чтобы провести последние минуты своей жизни, чем тот же мост Золотые Ворота в Сан-Франциско, по которому несутся ревущие автомобили и кто-нибудь останавливается, чтобы предложить помощь или просто поглазеть, стоит лишь переступить через ограждение.

Я ни в коей мере не являюсь специалистом по суициду, но мне кажется, я могу представить, что творится в головах у этих людей. Я и сам прошел через это после смерти Гэри. Это был дерьмовый период, самое ужасное время в моей жизни, когда я с трудом представлял, как переживу следующий день, следующую неделю. Я постоянно думал о том, что Гэри потерял: дом, семью, блестящую карьеру. Возможно, поэтому мне не раз приходило на ум, что на его месте должен был оказаться я. Из нас двоих я был неудачником. Интересно, думали ли наши родители так же? Родители всегда говорят вам, что любят всех детей одинаково, но я не знал, верить ли им. Как они могли не любить Гэри больше меня? Как хоть кто-то мог не любить его? Ведь это был Гэри!

Самая тяжелая стадия депрессии — та, которую сопровождают постоянные мысли о суициде, — длилась месяц, может быть, два. В это время я почти не покидал своего жилища, только время от времени ходил на занятия. Мне хотелось побыть одному. Не было ни малейшего желания контактировать с внешним миром. Я жаждал найти место, похожее на Аокигахару. Место, где ты потеряешься и никто не будет тебя искать.

В то же время я никогда не лишался рационального отношения к жизни и понимал, что моя смерть не вернет Гэри, а — как предупреждали нас таблички на главной тропе — лишь причинит еще больше боли моим родителям.

Но однажды мне довелось наблюдать такой эффект домино. Это было еще в то время, когда я учился в старших классах. Шестеро моих знакомых вечерком запрыгнули в тачку и помчались на рок-концерт. За рулем сидел Скользкий Барри. Он давил на акселератор, и Крис, мой хороший приятель, который оказался в этой машине, говорил мне потом, что всю дорогу порывался попросить его сбавить скорость, но ему мешало стеснение. Остальные пассажиры вели себя расслабленно, и он решил не показывать слабость. По кругу переходил огромный бонг, весь салон был в плотных клубах дыма. Когда трубка перешла к Скользкому Барри, он попросил своего младшего брата Стива, который как раз сидел на переднем сиденье, подержать руль. В этот момент Крис уже не хотел, чтобы они ехали помедленней — он хотел, чтобы Барри остановил чертову машину. У него было непреодолимое желание выскочить из нее и идти дальше пешком! Он уже собрался было сказать об этом, как тачка задела гравийную обочину колесом. Барри бросил бонг и крутанул руль влево, но перестарался — машина перемахнула через две полосы дороги. Барри попытался исправить ситуацию, но вновь слишком сильно выкрутил баранку. Машина зажила собственной жизнью, не подчиняясь рулю, вылетела с шоссе, перелетела через канаву и врезалась в дерево.

Это единственное, что помнил Крис, потому что после удара он потерял сознание. Полную картину я составил по статьям в газете и по слухам, наполнившим школу. Шестой человек, Энтони Майнарди, на которого не хватило ремня безопасности, вылетел из салона через лобовое стекло. Удивительно, но он пострадал меньше всех: лишь несколько порезов на лице. Остальные получили разнообразные травмы: Кенни Бейкер переломал лицевые кости, Том Рейнолдс не досчитался ребер и откусил себе кончик языка. Единственной жертвой аварии оказался Стив, самый младший из пассажиров. При столкновении с деревом двигатель автомобиля сместился назад и вдавил Стива в сиденье. Ему раздавило все внутренности, как это случается со сбитыми на дороге животными. Смерть наступила еще до приезда врачей.

Через две недели после того, как Скользкому Барри предъявили обвинение в вождении под воздействием алкоголя и опиатов, повлекшем за собой смерть, он заткнул носками выхлопную трубу машины, которая осталась у его родителей, и запустил двигатель, не открывая ворот гаража. У его матери случился тяжелый нервный срыв, и она попала в местный Центр здоровья (который в девятнадцатом веке носил название «Приют для умалишенных преступников округа Дейн»). Кровотечение из порезанных вен врачи вовремя остановили. Но она довершила начатое, выбросившись из окна восьмого этажа. Через день после ее похорон отец Барри, офицер полиции, застрелился из служебного револьвера.

— Тьфу, черт! — голос Томо вернул меня к реальности.

В десяти метрах впереди был завал: старое дерево упало на землю, повалив вместе с собой несколько соседних небольших деревьев. Белая лента терялась где-то среди веток.

— Тупик, — произнес я.

— Вроде как, — протянул Нил.

Я медленно осознавал, что это значит: мы не сможем позвонить Джону Скотту и израильтянам, чтобы они пришли сюда. Нам придется немедленно возвращаться, чтобы в назначенное время встретиться с ними у дерева с нарисованными стрелками. И если они тоже не нашли ничего из ряда вон выходящего, вся эта экскурсия окажется просто тратой времени.

Мы ступили на прогалину, образовавшуюся после падения дерева. Впервые с тех пор, как мы сошли с основной тропы, надо мной был кусок чистого неба. Оно было закрыто низкими серыми облаками. Я успел пройти несколько шагов с поднятой вверх головой, чувствуя на руках дождевые капли, когда Мел окликнула меня.

Я замер, решив, что стою на краю еще одного незаметного провала. Но нет, я находился на твердой земле. Я повернулся к Мелинде, скользнув взглядом по земле, и увидел то, на что она первая обратила внимание. Меня бросило в холод, мурашки побежали по спине.

Я стоял посреди поляны, где кто-то покончил с собой.

7

На земле вокруг меня был раскидан безобидный хлам, какой можно найти в любом доме. Тем не менее в лесу — в этом лесу — он смотрелся более чем зловеще. Старый поломанный зонтик. Сумочка, покрытая грязью и прошлогодними листьями. Пачка сигарет. Пустая бутылка водки «Смирнофф». Треснувшее зеркальце, зубная щетка, помада, расческа.

Страшнее всего выглядела кукла, прибитая вниз головой к дереву.

Я не мог пошевелиться, не мог отвести взгляда от странного набора, пытаясь собрать воедино мысли. Помада… Значит, здесь покончила с собой женщина. Почему-то это обстоятельство придавало находке еще больше трагизма. Не знаю, почему. Женщины ведь тоже кончают с собой. Если я и думал, что мы можем кого-то найти, я предполагал, что это будет труп мужчины. Но женщина, умирающая здесь, в этом глухом лесу, — это было для меня невыносимо, неправильно.

Я огляделся по сторонам. Тела не видно. С ветки не свисает петля. Нет ни одежды, ни костей.

Я почувствовал сгущающуюся у меня в душе тьму, подобно той темноте, что окутывала лес. Я думал об этой женщине. Кем она была? Домохозяйка, секретарша, стюардесса? За четыре года я обучил большое число домохозяек и секретарш, эта женщина вполне могла оказаться студенткой моей школы. Я попытался представить одну из своих учениц, которая расстается тут с жизнью. Невозможно! Они все были такие шумные, веселые, так старались победить английскую грамматику и интересовались всем вокруг!

Подошел Нил. Шорох листьев и треск веток под его ногами вывели меня из транса. Я тряхнул головой и поглядел на него. Он потыкал сумку поднятой с земли палкой. Сумка оказалась твердой и заскорузлой.

Я хотел попросить его оставить сумку в покое. Видеть вещи, принадлежавшие умершему человеку, само по себе довольно болезненно, а рыться в них — и вовсе святотатство. Но я молчал, пока Нил не вытянул кончиком палки из большого отделения что-то белое.

— Белье? — удивился Томо.

Он подошел ко мне.

— Что за извращенцы тут были?

Нил продолжал изыскания и извлек из сумки лиловую футболку, пару носков, миниатюрный лифчик, ножницы и книжку в мягкой обложке. Книга была завернута в еще одну футболку, но на обложке видна была аккуратная надпись на кандзи и последние буквы английского названия.

— Переверни ее, пожалуйста, — попросил я.

— Зачем?

— Хочу увидеть название.

— Это и есть название.

Я и забыл, что книги в Японии читают справа налево.

— Тогда убери футболку.

Нил сдвинул тряпицу, и мы увидели, что это за книга. На обложке был нарисован гроб с лежащей в нем фигурой, больше всего напоминающей манекен для краш-теста. Надпись на английском гласила: «Полное руководство по самоубийству».

— О, черт возьми, — прошептал я. — Книга, про которую Бен говорил.

Нил кивнул:

— Ага, та самая, в которой этот лес рекомендуют как прекрасное место, чтобы умереть.

Одно дело, когда тебе кто-то что-то рассказывает. Совсем другое — когда ты видишь это что-то своими глазами.

Увидеть эту книгу было все равно что получить звонкую пощечину от реальности.

— Глядите-ка, — Томо указал пальцем куда-то себе под ноги. Я не мог рассмотреть ничего, кроме кучи листьев и сора. Томо опустился на корточки и извлек из дерна маленький желтый кусочек пластика. Порывшись еще, он собрал пять или шесть таких кусочков.

— Пропуск? — спросила Мел.

— Водительские права, — ответил Томо, пытаясь собрать мозаику у себя на ладони. — Юми Акидо, восемнадцатое января, тысяча девятьсот восемьдесят третий. Черт, молоденькая. Где фотография?

Томо расширил круг поисков, переворачивая листья и веточки. Он обнаружил еще кусочки водительского удостоверения, куски карты Виза и кредитку.

— Горячая штучка, — произнес Томо, рассматривая фотографию. — Зачем такой красотке убивать себя?

— Дай посмотреть, — попросил я.

Он протянул мне кусочек удостоверения с фото. Я повернул его так, чтобы Нил и Мелинда тоже могли увидеть лицо девушки. Волосы выкрашены в светлый цвет, стрижка под мальчика. Маленький аккуратный рот и вздернутый носик. Огромные накладные ресницы, которые так обожают юные японские студентки. Лицо, на мой вкус, слишком круглое, но Томо был абсолютно прав — девушка была привлекательной.

Я представил, как она выглядела после смерти: голова болтается на сломанной шее, с покрытых пудрой щек сошел румянец, пустые открытые глаза, кожа скукожилась, как апельсиновая кожура на солнце.

— Зачем она порезала свои документы? — задумалась Мел.

— Я думаю, затем же, зачем она пригвоздила куклу к дереву, — ответил Нил. — Документы и карты символизировали общество, которому она больше не принадлежит. Она как бы демонстративно заявляет всем — людям и проблемам: «Да пошли вы все к черту!»

Пока мы стояли в тишине на поляне, я пытался представить себе, как все это произошло. Найденные вещи, которые остались от самоубийцы, подсказывали, что (не знаю, правда, в каком порядке) девушка надела чистое белье, напилась, уничтожила свои права, прибила куклу гвоздями к дереву, накрасила губы, причесалась и почистила зубы, выкурила пару сигарет и покончила с собой.

— Пойдем. — Мел потянула меня за руку.

— Пойдем.

Эта девушка, Юми, должна была прийти сюда днем — ночью она бы в это место просто не добралась. Исходя из того, что она принесла с собой книгу, она была как раз из числа тех сомневающихся, о которых говорил Томо. Она все еще размышляла о том, стоит ли убивать себя, убеждала себя, что это необходимо. И о чем она думала, сидя здесь? О том, что можно развернуться, пойти домой, а в понедельник с утра явиться на работу? О том, будут ли горевать ее родители? О тех проблемах, которые привели ее сюда? Что это были за проблемы? Ей было, черт возьми, всего двадцать один год!

Трусы и лифчик.

Зачем?

Затем, развивал я мысль, что она была не до конца уверена в своем решении и заботилась о гигиене до самой последней минуты? Звучит странно. Это все равно что беспокоиться о воспалившихся гландах, стоя перед расстрельной командой. А что насчет зубной пасты, расчески, помады? Опять же, гигиена? Беспокойство о своем внешнем виде? Или я не мог оценить символику действий? Почистить зубы, накрасить губы, причесаться — эти действия она механически производила каждое утро. Возможно, она хотела повторить все свои утренние ритуалы, чтобы напоследок насладиться приятными мелочами жизни. И, если я прав, — плакала ли она, пока чистила зубы в последний раз? Гневалась ли, размазывая губную помаду? Жалела ли себя, укладывая волосы? Или же она смеялась, потому что наконец нашла способ убежать от своей боли?

Возможно, что я все упрощаю. Но так уж привык понимать смерть, вгоняя ее в рамки рационального.

Я повернулся спиной к найденным вещам. Не помню, как долго я так стоял: тридцать секунд или две минуты, пока не заметил, что Мел вглядывается в гущу леса.

— Ты слышал это?

Я весь напрягся. Фраза «Ты слышал это?» — звучит отнюдь не очень безобидно, когда ты находишься посреди леса, на поляне, где кто-то погиб.

— Что? — спросил я мягко.

— Мне показалось, там что-то…

Я прислушался, но не смог уловить ни шороха.

— Надо позвать остальных, — сказал Нил.

— Согласен. Мел?

— Да? — Она обернулась ко мне.

— Можешь позвонить Джону Скотту и позвать ребят сюда?

— Сюда?

— Ну, поглядеть на находку.

— На находку?

— Я думаю, что он, Бен и Нина не прочь увидеть все это.

— А, хорошо. Погоди, у меня же телефона теперь нет. Дай мне свой, я знаю его номер.

Я наморщил лоб. Она помнит номер Джона Скотта наизусть?

Что за фокусы?!

Я молча протянул ей свой телефон.

Мелинда стала набирать номер.

8

— Алло, Джон? Это я. — Мел спросила его, как далеко они ушли, несколько раз попросив повторить — кажется, покрытие было так себе. Потом объяснила, что именно мы обнаружили.

Мелинда объяснила, каким путем идти, и предупредила о кратере, в который провалилась. Прежде чем повесить трубку, она подробно пересказала все произошедшее, изрядно увлекшись.

— Они нашли что-нибудь? — спросил я.

Мел кивнула.

— Он сказал, они нашли переноску.

— Что?!

— Ну, такую штуку для переноски собак, если тебе надо доставить пса к ветеринару, например.

— Собаку внутри они тоже нашли?

— Я не спросила. Сомневаюсь, Джон бы точно сказал.

— Зачем кто-то привез сюда собаку? — удивился Томо.

— Потому что не хотел умирать в одиночестве? — предположил Нил.

— Это уже убийство с самоубийством, если он укокошил своего питомца!

Хм… Неужели кто-то придушил своего четвероногого друга, прежде чем умереть самому? Или он просто хотел, чтобы кто-нибудь составил ему компанию в последние минуты жизни? В конце концов, не бегает ли по лесу одичавшая псина, питаясь мелкими грызунами и, возможно, человеческими трупами?

Я отогнал от себя эти мысли и спросил:

— Так что мы будем делать? Пройдет час или полтора, пока они доберутся сюда.

— Я все еще хочу найти какого-нибудь мертвого отморозка, — сказал Томо.

Я удивленно вскинул брови.

— Тебе этой поляны недостаточно?

— Не, чувак.

— Ну тогда иди ищи. Я собираюсь посидеть здесь.

— Я тоже, — добавила Мел.

— Нил? — протянул Томо. — Ты же пойдешь?

— Не думаю, приятель.

— Да ладно, чувак. Я не пойду один. Вдруг я потеряюсь и умру? Ты будешь виноват.

Нил отрицательно покачал головой.

— Ну, чувак? Пойдем, ненадолго.

— Я тебе сказал, нет.

— Ты опять трусишь!

— Томо, еще раз…

— Хорошо, хорошо! Я вообще молчу. Ну пойдем!

— Нет.

— Пожалуйста.

— Нет.

— Пожалуйста!

— Томо, черт тебя дери!

— Пожалуйста?

Нил тяжело вздохнул.

— Так ты идешь?

— А ты заткнешься тогда?

— Можешь считать, что я рыба.

Нил попросил присмотреть за рюкзаком, и они вдвоем скрылись в зарослях.

— Давай отойдем немного, — попросил я Мел, показывая на край поляны.

Мы отошли на почтительное расстояние от нашей находки и бухнулись на ровный участок земли под раскидистым кедром.

Некоторое время мы молчали, рассматривая крону над головами. Мне хотелось поговорить о Юми, женщине, вещи которой мы нашли, но я не знал, с чего начать.

Я не хотел опошлять то, что мы пережили. А ведь найти вещи погибшего человека так, как мы их нашли, — нетронутые и раскиданные по поляне — странный опыт, и мне хотелось, чтобы в моих словах не было легковесности.

Мел спросила:

— Ты помнишь, как мы познакомились?

Она застала меня врасплох.

— Ну да, конечно. На работе.

— Помнишь Элизу?

— Ну?

— Она была в твоей компании.

— Моей компании?

— Ну ты понимаешь, о чем я.

Я действительно понимал. Как в любом сообществе коллег или соседей, в нашей школе формировались отдельные группки людей. Одна «компания», используя терминологию Мелинды, состояла из взрослых, в основном женатых преподавателей, вроде Нила, такие обычно держались обособленно. Другая компания состояла из веселых парней слегка за тридцать. Их было четверо, и они постоянно сыпали искрометными историями о своих ночных похождениях: русские проститутки, бары с трансвеститами и уличные потасовки с другими экспатами были стандартными элементами их рассказов. Это были веселые дружелюбные ребята, и я проводил с ними много времени. То, что Мел называла моей компанией, состояло из недавних выпускников, решивших попутешествовать по миру пару лет. Кроме меня, здесь был Дерек Миллер из Канады и три девушки: Дженнифер, Карен и Элиза. Мел всегда была слегка в стороне. Дерек ее обожал, а девушки не жаловали.

В последнюю компанию (если это вообще можно было назвать компанией, поскольку ее члены были сплошь отшельники) входили чудаки и ботаники. Я не люблю ни то ни другое определение, но мне не подобрать лучшего для некоторых маргинальных персонажей, с которыми нам приходилось работать вместе. Вот, например, Брендан Кристофсон, он же Блейд. Да, он взял себе псевдоним в середине учебного года и назвался Блейдом, видимо, в честь героя фильма «Блейд — убийца вампиров» с Уэсли Снайпсом в главной роли. Он носил длинные черные волосы, частенько, когда был не на работе, надевал берет или яркую бандану и ботинки на толстенной платформе, а еще навешивал на себя больше цепей, чем молодой Кит Ричардс. Он говорил женственным голосом, а из-за тяжелого аромата черного лака, которым были покрыты его ногти, в учительской невозможно было дышать.

То, что в нашей школе среди преподавателей был столь высок процент бренданов, по всей видимости, можно объяснить экзотичностью Японии, в которой любой чокнутый мог с гордостью нести свое боевое знамя, а также мифом о том, что на островах любой белый воспринимался как героический бог викингов. Все почему-то думали, что самый забитый ботаник по приезде в Японию автоматически превращается в харизматичного плейбоя, вроде увешанного гроздьями девиц Рока Хадсона.

— А что с Элизой? — спросил я, заинтересовавшись, куда Мелинду приведет это путешествие по закоулкам памяти.

— Ты ей нравился.

— Я в курсе.

— А почему ты с ней не встречался?

Не ожидаешь услышать подобный вопрос от своей девушки, не правда ли? Пытаясь понять, как ответить, я протянул:

— Потому что…

— Потому что что?

— Не знаю. Она меня не привлекала.

— Она ведь хорошенькая.

— Она очень громкая. — Элиза происходила из маленького городишки на западе Австралии, и у нее напрочь отсутствовал регулятор громкости. С деревенской простотой она поражала слушателя сотней децибел своего громового голоса, мучительно растягивая гласные.

— О да, она была такая громкая! — согласилась Мел.

— И… — добавил я.

— И?

— Я встретил тебя.

Хоть я и не видел лица Мел — мы так и лежали бок о бок, рассматривая ветки над нами, — я почувствовал, что она улыбнулась. Это был правильный ответ. К тому же я не погрешил против истины. Через пару недель после подписания контракта, в один из понедельников, я зашел в учительскую и увидел новую преподавательницу, поглощенную изучением пособия. Я помню, Дерек отвел меня тогда в сторону и скорчил многозначительную мину. Самое смешное, что Мел стала моей девушкой, а Дерек, несмотря ни на что, моим лучшим другом.

В следующие несколько дней я пытался заговорить с Мел при малейшей возможности, что оказалось не так просто: как новичок, она вся углубилась в изучение книг, системы и всего процесса обучения в школе. Элиза заметила эти попытки, что вызвало перемены в ее поведении. Во-первых, она прекратила флиртовать со мной, хотя до этого делала это с утра до ночи. Во-вторых, она невзлюбила Мелинду, они даже ни разу не поговорили за те два года, пока Элиза не вернулась в родную Австралию. Поэтому Мел так толком и не влилась в нашу компанию.

— Она была сучкой, — промолвила Мел.

— Это ты была сучкой!

— Я?

— Ты помнишь, как я в первый раз пригласил тебя в бар? Когда мы садились на электричку после работы.

— И что?

— Ты помнишь, что ты мне тогда сказала?

— У меня нет зонтика.

— И что это, черт подери, значило?!

— Дождь шел.

— Я же не собирался брать тебя на пикник!

— Я не знаю. Я запаниковала. Это была первая неделя в школе, и мне не хотелось показаться легкомысленной девицей, вроде… ну ты знаешь.

— Я думал, у тебя кто-то есть.

— Был. Но ничего серьезного. У тебя ведь тоже кто-то был.

— У меня?

— У тебя была девушка. Шелли Макдоналд.

Я удивился тому, что Мел знает ее фамилию. Мне казалось, я не говорил ей.

— Мы тогда уже порвали.

— Хм.

— Что?

— Ничего.

Мы снова замолчали. Я прокручивал в голове то, о чем мы только что говорили: о первом годе в Японии, когда страна для нас еще была полна загадок. Я представил, как потом, лет через двадцать, на какой-нибудь вечеринке в Медисоне, я буду уноситься в воспоминания об этом. Будут ли мои друзья слушать меня? Смогут ли они понять? А если мы с Мел когда-нибудь разойдемся, будут ли эти воспоминания иметь хоть какое-то значение? Если дерево падает в лесу…

— Ты помнишь Дегаву?

— Дегава… — протянул я, будто пытаюсь вспомнить, о ком речь.

— Один из моих студентов. Я тебе о нем рассказывала. Он еще мне стереосистему купил.

До того, как мы стали жить вместе и переехали в пансион в Шинагаве, Мел снимала комнату над комиссионным магазином электроники. Однажды она искала дешевые колонки и в этот момент столкнулась с Дегавой. Он помог ей найти огромный «Панасоник» и настоял на том, что заплатит сам. Она не соглашалась, конечно, но Дегава и слушать ее не стал. А как-то после занятий он пригласил ее в ресторан. Он уверял, что хочет лишь попрактиковаться в английском.

Я предупредил Мел об опасности такого предложения. Дегава был пятидесятилетним разведенным бизнесменом. Она — юной блондинкой из Америки. Тем не менее Мел всегда доверяла людям и искала в них хорошие черты. Наверное, поэтому она приняла его приглашение — с условием, что к ним присоединится ее соседка по комнате, из Ирландии.

Похоже, Дегава действительно вел себя безупречно и был заинтересован исключительно в практике английского языка. Во всяком случае, я ничего больше не слышал о нем после того ужина.

— И что он? — спросил я праздным тоном.

Промедлив, Мел ответила:

— Он покончил с собой.

Я приподнялся на локте.

— Когда?

— Пару лет назад.

— Почему ты не говорила мне?

— Он тебе не нравился.

— Неправда.

— Ты думал, что он старый извращенец.

— Я не…

— Нет, ты так думал.

— И откуда ты узнала?

— Один из студентов сказал. Они все знали об этом.

— Мне никто ничего не сказал…

— Я знала его получше.

— И как это произошло?

— Он повесился.

Я похолодел.

— В этом лесу?

— Нет, в своей квартире. Его обнаружили только через неделю. Никто не удосуживался проверить, куда он пропал.

— Почему?

— Я не знаю. У него никого не было, он был совсем одинок. В любом случае эта поляна напомнила мне о нем.

Я хотел сказать что-то о Юми, о том ритуале, который она проделала перед самоубийством. Но я только спросил:

— Тебе здесь как будет?

— В смысле — ночевать?

Я кивнул.

— Это же только на одну ночь.

— Но ты здесь нормально себя чувствуешь?

— Да. — Она сделала паузу. — А ты?

Я уже собирался ответить, что я в полном порядке, но в ее вопросе чувствовалась какая-то тревожная нотка. Мне понадобилась секунда, чтобы понять, куда она клонит.

— Ты имеешь в виду, из-за Гэри?

— Ночевать на месте, где кто-то погиб…

— Это не то же самое.

— Тут депрессивная обстановка.

— Это на меня не действует.

— Уверен?

Я не был уверен. Но и говорить о Гэри не хотел. Ни с кем, по крайней мере хоть сколь-нибудь серьезно. Даже после четырех лет отношений Мел знала о моем брате только то, что он был хоккеистом и его застрелили. Мне хотелось держать это при себе.

— Да, Мел, я уверен.

— Хорошо.

Я откинулся на землю и попытался вспомнить Дегаву, но не мог даже представить черты его лица. Все, что мне приходило на ум, — это его минивэн. Такой же, как у Хонды, с темными занавесками на задних окнах. Он однажды окликнул нас с Мел, когда мы рука об руку возвращались домой. Мел сказала: «Это Дегава». Я уточнил: «Извращенец?»

Над лесом разнесся громовой раскат, следом еще один. Молнии сверкали пока вдалеке, хотя и гораздо ближе, чем мне хотелось бы.

— Наверное, в конце концов пойдет дождь.

Мел вздохнула:

— А у меня был такой чудесный день…

9

Я даже не понял, как это произошло — Мел перекатилась на меня, я положил руку ей на спину, — и вот мы уже полураздеты и занимаемся любовью в Лесу Самоубийц. Это было рискованно: Нил и Томо могли вернуться в любой момент, но мне было плевать, да и Мел, кажется, тоже. Учитывая общую обстановку, да и твердость голой земли, я был удивлен, что все прошло у нас без проблем. Ну почти без проблем: в процессе Мелинда обнаружила, что ей под лопатку упирается шишка, мы переместились, но там оказался сучок, потом что-то еще. В любом случае мне понравилось, да и Мел, похоже, тоже.

Мы лежали бок о бок, погрузившись в легкую вечернюю дрему, когда Мел вдруг вскрикнула и резко села.

Я тоже сел.

— Что-то не так?

Мел сделала несколько судорожных вдохов, держа руки на груди.

— Мел? — забеспокоился я.

Она мотнула головой.

— Ничего. Просто сон.

— Больше похоже на ночной кошмар. Тебя как током ударило. Что за сон такой?

— Я проваливаюсь в тот кратер. Ты меня сталкиваешь туда.

— Что?

— Это ничего не значит. Это же просто сон? Я не думаю, что ты собирался сделать это. Но во сне я промахнулась мимо уступа и летела вниз. Я очень долго летела и плюхнулась в огромное холодное озеро. Там было темно. Почему-то я не могла плавать. Я начала тонуть. Что-то было в воде рядом со мной. — Она поежилась. — Это было очень страшно. Я не понимала, что это, а оно терлось об мои ноги.

— Ты выбралась?

— Я пошла на дно. Я видела тебя и Джона на краю кратера. Я пыталась кричать, но захлебнулась. Вы вдвоем просто смотрели на меня и молчали. Потом я опустилась на дно — и проснулась.

Она притянула колени к груди и обхватила их руками, отвернувшись от меня.

— Эй, это ведь просто сон, — сказал я.

Она повернулась ко мне, и я понял, что она готова расплакаться.

— А что, если бы я на самом деле пролетела мимо этого уступа?

— Там было неглубоко, я же тебе сказал.

— Я могла погибнуть.

— Да не могла ты погибнуть!

— Могла. Это был вопрос пары сантиметров.

— Ага, а еще ты могла пройти прямо поверх кратера, даже не заметив его. Всё в жизни — вопрос пары сантиметров. Сошел с зебры на пару сантиметров, и уже получил штраф от полицейского. Не задумывайся об этом. — Я стер пальцем слезу с ее щеки. — Хорошо?

Она кивнула.

Я услышал голос Джона Скотта, а вскоре и увидел его с Беном и Ниной. Они продирались через кусты вдоль ленты, по направлению к поляне.

Бен заметил разбросанные вещи и радостно закричал. Они заговорили взволнованным шепотом между собой, я не мог расслышать, о чем.

Мел вытерла глаза и окликнула их.

— Мел! — воскликнул Джон Скотт, приближаясь к нам. — Черт подери, Мел, мы видели ту дыру, в которую ты упала. Она ведет прямиком в гребаный Китай! — Он взял ее за руки и посмотрел на них. — Ты не порезалась? Не ушиблась?

«Какого черта ты трогаешь мою девушку?» — подумал я, но промолчал.

— Итан сказал, там не очень глубоко.

Джон Скотт посмотрел на меня, как на сумасшедшего:

— Чувак, ты зрение давно проверял? Там дна не видно!

— Не видно дна? — опешила Мел.

Я очень хотел заткнуть его.

— Даже с фонариком! — не останавливался Джон. — Я бросил камень, но так и не услышал звука.

Мел повернулась ко мне:

— Ты сказал мне…

— Я не хотел, чтобы ты паниковала.

— Да ладно, это не важно! — переключился Джон Скотт. — Нил спас твою задницу, и мы сейчас в безопасности!

Я воззрился на него. Нил? Только Нил?! Я помнил, что Мел излагала ему по телефону, как мы использовали оттяжки от палатки Нила, но он ведь прекрасно знал, что я и Томо были там. Он намеренно пытается меня взбесить?

— Итан и Томо тоже помогали, — неуверенно ответила Мел.

Джон Скотт кивнул, но было видно, что он пропустил мимо ушей сказанное. Он показал жестом на поляну у себя за спиной:

— Клевая находка! И это была телка. А где Томо и Нил?

— Пошли прогуляться, — ответила Мел.

— Поискать трупы?

— А вот и они!

Она указала пальцем на наших товарищей, показавшихся из лесу. Джон Скотт подбежал к ним, осыпая их поздравлениями и хлопая каждого по плечу.

Я сжал зубы.

Почему он выводит меня из себя?

Я услышал, как он спрашивает о теле, увидел, как Томо и Нил отрицательно качают головами. Потом Томо увлеченно начал о чем-то рассказывать. Из того, что мог расслышать, я заключил, что они нашли еще несколько лент. Бен с Ниной подошли к ним.

— Пойдем, — Мел потянула меня за руку, вставая с земли.

— Я сейчас, — ответил я.

Томо что-то вещал о своих открытиях, потом Джон Скотт начал рассказывать про найденную переноску для собак. Решив, что пора прервать свои размышления, я встал и присоединился к компании.

— Томо и Нил нашли еще одну ленту, — ввела меня в курс дела Мел.

— Ленту и… веревку!

— Вы проследили, куда они идут?

— Мы шли по ленте, пока не обнаружили веревку, — сказал Нил. — И тогда вернулись.

Джон Скотт спросил:

— Никто не хочет проверить, куда они ведут?

— Мы с Ниной в деле, — сказал Бен. — Определенно!

— Я уже наигрался, — отказал Нил. — Думаю, мне лучше здесь посидеть.

— Но я забыл дорогу, — заныл Томо.

— Томо, черт побери! — цыкнул Нил.

— Правда!

— Ты нам нужен, старик. — Джон Скотт похлопал Нила по плечу с идиотской голливудской улыбочкой. — Мел?

— Мы договаривались провести здесь еще час, — ответила Мел. — Я думаю… Я думаю, что нам надо убираться отсюда.

— Из леса? — удивился Джон. — У тебя не получится. Ты не сможешь пройти весь этот путь обратно до темноты.

— Почему бы нам просто не остаться здесь?

— Здесь? Здесь человек умер. Хочешь тут ночевать? Рядом с этой могилой?

Мел насупилась.

— Послушай, — Джон Скотт пошел в наступление, — если ты думаешь, что мы можем заблудиться, то это не так. Мы просто будем держаться ленты.

— Нам нужно собрать дрова.

— Соберем по дороге.

Мел покачала головой, закусив нижнюю губу. Я видел, насколько она взволнована. Возбуждение после падения в провал уже оставило ее, но было заметно, что это приключение потрясло ее гораздо больше, чем я считал. Я снова пожалел, что потащил ее с собой на Фудзи. Это был эгоистичный поступок. Постоянно я ловил себя на том, что делаю только то, что хочу сам.

— Я пойду с тобой, Мел, — попытался я успокоить ее. — Мы найдем комнату…

— Вы меня слышите вообще? — встрял Джон Скотт. — Вы не успеете выйти отсюда до темноты.

— Справимся.

— И упадете в еще одну дырищу!

— Ты заткнешься, умник?

— Хватит! — воскликнула Мел. — Эй вы, двое! Хватит уже, черт возьми, бодаться! Она шумно выдохнула. — Мы не пойдем назад. Во всяком случае, не сейчас, не в темноте. И не останемся на этой поляне, возле места гибели. Значит, мы пройдем немного дальше и поставим палатки. Зажжем костер, и все будет хорошо.

Джон Скотт издал очередной идиотский армейский вопль: «Йухху!»

Видимо, и остальные приняли такое же решение.

В японских супермаркетах гораздо больший выбор вкусной и здоровой еды, чем в других странах, в особенности в США. Я вновь убедился в этом, когда каждый погрузился в истребление своих припасов, купленных в магазинчике на станции. Мел налегала на чашку с пшеничной лапшой. У Нила был квадратный поднос с жареной гречневой лапшой в соевом бульоне. Джон Скотт пожирал суши и салат. Томо и израильтяне достали каждый свой бенто-бокс — одноразовую коробочку с ланчем.

У меня была припасена порция онигири — слепленного в комок и завернутого в водоросли риса. Я надеялся, что мне попался онигири с тунцом, но из-за того, что так и не научился читать кандзи, оказалось, что я приобрел умебоши — с маринованной сливой. Это оказалось не очень аппетитно.

— Не понимаю я этого, — промолвил Джон Скотт, с философской задумчивостью уставившись на свое суши. — Самоубийство, и все это…

— Что ты имеешь в виду? — спросил Бен.

— Почему люди кончают с собой? Что настолько плохое может произойти в жизни, что надо вышибать себе мозги? Я имею в виду, все равно всегда найдется какой-нибудь бедолага, у которого дела идут еще хуже. Вы думаете, что вы в заднице, потому что просрочили ипотеку? Хорошо, у меня есть знакомый, которому отрезало обе ноги поездом. И это самый счастливый чувак, которого я знаю!

Бен пожал плечами.

— Я думаю, это зависит от человека. Каждый воспринимает плохие события по-своему. Это зависит от… как это называется? Темперамента.

Джон Скотт покачал головой и сказал:

— Надо просто смотреть в глаза тем проблемам, которые перед тобой стоят. Был один чувак… Это реальная история, я вам не заливаю. Во-первых, он был самым низким в классе. Он всегда был мелкий. А еще у него был девичий голос, и он постоянно использовал такие, знаете, женственные жесты. Если б вы его увидели тогда, вы бы поклялись чем угодно, что он гей. Но нет! Вы будете смеяться, когда я скажу вам его имя. Просто офигеете! Но я вам пока не буду говорить, как его зовут, — сами отгадаете. Короче, вы, наверное, думаете, что хуже уже некуда, да? Сутулый мелкий хрен, у которого никогда не будет телочки, ага? О'кей, тогда добавлю: ко всему, он был черным парнем посреди белого городка в Миннесоте. В общем, если чуваку свезло сегодня не огрести от гомофобов, то его точно обрадуют расисты. Чтобы подвести черту: он ведь прекрасно знал, что никогда не станет выше, белее или брутальнее, да? Идеальный кандидат на то, чтобы прийти в школу с папиным ружьем. Так вот знаете, что он сделал?

Мы безучастно пялились на Скотта.

— Он купил гитару и практиковался круглые сутки. В семнадцать или восемнадцать лет он записал первый альбом. А еще через несколько лет выпустил «Пурпурный дождь».

Мы переваривали эту информацию несколько секунд.

— Это был Принс? — спросила Мел.

— Чувак из «Революции»? — воскликнул Томо.

— Неужели это правда? — удивился Бен.

Джон Скотт ухмыльнулся.

— Правдивей некуда, чувак. Я про это и говорю. Никто никогда не знает, что готовит ему жизнь. Зачем выходить из игры раньше, чем узнаешь финал?

Мы двинулись в путь, как только закончили с едой. Я надеялся, что отдых и пища развеют тяжелые мысли, которые породили найденные нами вещи Юми. Но я ошибался. На самом деле я помрачнел еще больше, и меня вновь начала волновать возможность заблудиться в этом лесу. Если мы не найдем новую ленту и не сможем вернуться к той, белой, мы окажемся в затруднительной ситуации. У нас очень мало еды и воды. Если мы не отыщем основную тропу, то без дождя сможем продержаться максимум пару дней. Я считал, что мы движемся на юг, но это было лишь моим предположением, поскольку лес не менялся на протяжении всего пути. Только становилось все больше немыслимо искривленных деревьев, зигзагообразных корней и острых осколков скал. Возможно, белая лента могла незаметно повернуть на юго-запад или юго-восток. Черт подери, да ведь она могла заворачиваться петлей, и тогда мы сейчас шагаем на север. Густой лес обманчив и коварен.

Через некоторое время, когда я уже уверился в том, что мы потерялись окончательно, мы увидели новую ленту, красного цвета. Она начиналась в пятнадцати метрах левее нас и вела в том же направлении, куда мы двигались.

— Мы, похоже, немного отклонились, — сказал Нил, почесывая щетину. — Неважно, мы уже недалеко.

Он повернулся и зашагал к ленте, остальные гуськом двинулись за ним. Для своего возраста Нил был в хорошей форме и не показывал никаких признаков усталости. Нина, Бен и Томо тоже оставались бодры и держали его темп. Они оторвались от меня, Мелинды и Джона Скотта на несколько метров.

Мел всегда была стройной и подтянутой. Каждый, кто ее видел, наверное, думал, что она пропадает в фитнес-зале каждый день, но единственной физической нагрузкой у нее были уроки сальсы раз в неделю. Она была явно не в той форме, чтобы выдерживать такие длительные нагрузки. Собственно, поэтому я и планировал разделить восхождение на Фудзи на два этапа. Я знал, что одолеть весь подъем без отдыха ей будет сложно.

Как и большинство армейских, Джон Скотт был мускулистым качком. Об этом свидетельствовали его походка, бычья шея, движения рук. Но он дымил, словно паровоз. Я слышал, как напряженно он дышит. Он хрипел и часто кашлял, распространяя вокруг себя капли мокроты.

А я? Почему я тащился в хвосте? Я попросту очень большой парень. Мне надо передвигать большой вес. При росте в шесть футов я весил двести десять фунтов. Это как минимум на двадцать фунтов больше, чем надо. К счастью, из-за крупного телосложения лишнего веса было почти незаметно, но Мел часто предупреждала меня о том, что она называла «невидимым жиром».

Когда я начал набирать вес? Я точно не знал. В детстве мы с Гэри были одинаково атлетично сложены. Мы оба играли за лучшие хоккейные команды — в своей возрастной группе. У нас было поровну забитых шайб и голевых передач. Гэри заслужил звание «Самый ценный игрок» в тринадцать лет. Я обогнал его и получил эту награду в одиннадцать. Потом, в старших классах, я начал сдавать позиции. Я уже не был самым быстрым или самым точным. В пятнадцать лет меня поставили на левый фланг. В семнадцать тренер настоял на том, чтобы я попробовал себя в обороне. Из-за крупного телосложения я прекрасно подходил на эту позицию, но мой уровень опустился до среднего.

Гэри же продолжал развиваться, зарабатывать очки, продолжал привлекать к себе всеобщее внимание. Он подписал контракт с «Вашингтон Кэпиталз», начал играть в НХЛ. В том же году он встретил Шерил, их познакомила девушка его товарища по команде. Они поженились через полгода в той же церкви, куда мы с братом ходили в детстве на службы. Я был шафером. Шерил забеременела практически сразу, и на свет появилась Лиза.

Шерил позвонила мне один раз, через две недели после похорон. Я был в жесточайшей депрессии и почти ни с кем тогда не общался. На следующий день мне нужно было идти на пары, но я не спал. Вообще ложился очень поздно. Говорят, при депрессии хочется только спать. Я же не мог спать из-за ночных кошмаров. В те дни я включал телевизор и сидел перед ним до поздней ночи, пока глаза сами не закрывались.

Я посмотрел на экран телефона и увидел имя. Я не ответил. Я не хотел с ней разговаривать. Я тогда вообще ни с кем не хотел общаться. Мне нечего было сказать. Я не желал никого утешать, не желал, чтобы меня утешали. Это мое горе, и я не буду делить его ни с кем.

Так или иначе, Шерил перезвонила мне через десять минут, потом еще через десять. В конце концов я понял, что с ней, вообще-то, могло что-то случиться, и поднял трубку. Но как только я услышал ее голос, то понял, что сделал ошибку. Хотя она была грустной, в ее голосе не было и тени отчаяния. Сначала она несколько минут расспрашивала меня о моих делах, учебе, общежитии, будто мы были друзьями. Но мы никогда не были друзьями. Она была женой моего брата. Мы встречались иногда на чьих-то днях рождения. Я чувствовал себя не в своей тарелке во время этого разговора. Я даже не знал, зачем она звонит. Ей удобно со мной разговаривать, подумал я. Она осталась одинокой. Я тоже. Гэри соединил нас своей смертью.

Больше мы никогда не разговаривали.

Сейчас она с кем-то встречается. Родители сказали мне об этом. Это открытие разозлило меня, хотя я понимал, что не прав. Гэри давно нет. У Шерил своя жизнь. Тем не менее я воспринимал это как предательство. Если у них с этим парнем все сладится, однажды он станет ее мужем и отцом для Лизы.

Лиза пошла в третий класс. Она стала присылать мне открытки на Рождество. Интересно, сколько еще Шерил будет помогать ей писать поздравления?

— Эй! — Мел ткнула меня локтем в бок, возвращая к реальности. — Мы на месте.

Веревка пересекала ленту под углом градусов в тридцать, уходя на юго-запад (по крайней мере, я считал, что на юго-запад).

— Вот здесь мы с Томо и остановились, — пояснил Нил.

— И куда мы двинемся дальше? — поинтересовался Бен.

— Я бы предложил идти по веревке, — сказал Джон Скотт. — По крайней мере, что-то новое, да?

— Звучит убедительно.

Джон Скотт и Томо одновременно развернулись в нужную сторону, проявляя тягу к приключениям, и чуть не столкнулись.

— Джентльмены, вперед! — Джон Скотт махнул рукой в выбранном направлении.

— Это больше смахивает на папашу-сутенера во главе с телочками, — сострил Томо.

Чувак, ты слишком много смотришь «Эм-Ти-Ви».

— Fa shizzle dizzle it’s the big Neptizzle with the Snoopy D-O-Double Gizzle!

Томо, цитирующий Снуп Догга[5], действительно выглядел крайне комично, хотя засмеялся только Джон Скотт.

Томо двинулся вперед, за ним Джон, Бен, Нина и Мел.

Кажется, Нил начал сдавать. Он пропустил всех вперед и пошел рядом со мной, в арьергарде.

— Надеюсь, ты запоминаешь дорогу, — сказал я.

— Я думал, ты следишь.

— Мы забрались довольно глубоко.

— Нам нужно будет лишь вернуться по собственным следам.

— Проще сказать, чем сделать.

— Мы пройдем по белой ленте и повернем налево. Вот и все.

— Если мы отыщем ленту.

— Как мы можем промахнуться? Тут идти всего десять минут. — Он махнул рукой в сторону, откуда мы пришли.

— Я бы сказал, двадцать, — ответил я. — И если мы не найдем ее, мы не сможем отсюда выбраться.

— Да найдем мы ленту.

Я не ответил. Не потому, что был согласен или, наоборот, не согласен. Просто добавить было нечего. Мы либо отыщем ленту, либо не отыщем. Если найдем — все в порядке. Если нет, нам придется хорошенько обдумать дальнейшие шаги.

— Как думаешь, где тело той девушки?

— Наверное, полиция забрала.

Он кивнул.

— Что? — удивился я. — Ты не согласен?

— Я только кивнул, и все.

— Но… — Я чувствовал, что у него явно что-то было на уме.

— Почему они не забрали ее вещи с поляны?

— Не знаю, руки были заняты.

— Может быть.

— Ну или она все-таки передумала и вернулась.

— После того, как порезала документы и кредитки?

Я пожал плечами.

— Все это легко можно восстановить.

— Тогда другой вопрос: почему она не забрала с собой сумку, зонтик?

— Куда ты клонишь, Нил? Либо она ушла отсюда на своих двоих, либо ее унесла полиция, все. Какие еще варианты? Или ты серьезно думаешь, что за ней пришел юрэй[6].

— Тут есть над чем задуматься.

Я воззрился на Нила. Он шел, рассеянно глядя под ноги.

— Нил, ты ведь не веришь в привидения?

— Никогда не был склонен, — ответил Нил. — Это чуждо западному человеку, да? Но Каори верит. И это на меня действует до некоторой степени.

— Она видела привидения?

— Говорит, что видела. Однажды она проснулась среди ночи и увидела лицо маленькой девочки в изножье кровати. В тот день — она клялась и божилась, что это было именно в тот день, — возле нашего дома маленькую девочку насмерть сбила машина, а Каори узнала об этом лишь на следующее утро.

Первой моей реакцией было желание рассмеяться, но я все-таки сдержался. У меня тоже было несколько знакомых, которые верили во что-то сверхъестественное, и все они относились к своим убеждениям весьма серьезно.

В школе я подрабатывал посыльным в маленьком семейном отеле в Мэдисоне. Владела им женщина по имени Белла Грэйсон. Она была единственным ребенком и приняла бизнес у своего отца, когда того свалила болезнь, лет за десять до этого.

Белла начала подрабатывать в отеле еще девочкой и попробовала себя на всех должностях: посудомойкой, горничной, поваром, администратором и далее по списку. Кажется, она гордилась тем, что получила кресло начальника после долгих лет тяжелой работы, а не просто из отцовских рук. Она производила впечатление простой, погруженной в ежедневные заботы женщины, до тех пор, пока в разговоре со мной не упомянула о том, что отель населен привидениями или, по крайней мере, был населен ими раньше.

Белла рассказала, насколько я помню, что встретилась с привидением лет шесть или семь лет назад. В полночь, когда почти весь персонал уже разошелся по домам, она пересчитывала дневную выручку в кабинете и услышала шум в баре. Заглянув в него, Белла увидела маленькую девочку в красном платье и черных лакированных туфельках, которая тут же вышла и скрылась в дальнем коридоре. Она поспешила за ней. Прошла всего пара секунд, как утверждала Белла, но коридор был абсолютно пуст. Вернувшись, она заметила, что всё пепельницы в баре были сдвинуты к краям столов.

Белла позвала горничную, которая как раз переодевалась в подсобном помещении, перед тем как уйти домой. Горничная, девушка двадцати трех лет по имени Грэйс, сказала, что никого не видела. Последний посетитель, хозяин строительного магазина напротив, давно ушел. Кроме того, она была абсолютно уверена в том, что ставила пепельницы подле подставок для пива, где им и надлежало быть.

Некоторое время ничего больше не происходило, пока через месяц холостяк, снявший комнату на втором этаже, не пожаловался, что по коридору всю ночь бегала маленькая девочка в красном платье.

Еще через несколько недель Белла обнаружила, что сейф в ее кабинете открыт настежь. Деньги лежали на месте.

Она расспросила о загадочной девочке своего старика. Тот признался, что и сам видел ее, и рассказал, что ребенок умер в отеле в начале прошлого века.

Белла рассказала мне это прямо на собеседовании и пристально следила за моей реакцией, видимо, ожидая возражений. Я заверил Беллу, что верю каждому ее слову, и получил работу. Проработал я в этом отеле три сезона, и моя смена часто затягивалась до поздней ночи. Но ничего страшного, кроме глухого шороха, я ни разу не слышал.

Не допуская мысли, что Белла просто шутила надо мной, я тем не менее верил, что всему должно быть рациональное объяснение, хоть порой его трудно найти.

Что касается видения Каори, оно, возможно, было простой игрой теней в ее спальне, а то, что ребенок погиб на их улице в тот же день, — простым совпадением. Или же Каори уже знала об аварии, к примеру, услышав краем уха чей-то разговор в подъезде. Она не придала ему значения, но ее подсознание, получив информацию, преобразовало ее в соответствующую форму, когда Каори засыпала и была особенно восприимчива к игре воображения.

— Ты их тоже видел?

— Привидения? — уточнил Нил.

Я кивнул.

— Не, не видел.

— Ты думаешь, Каори и правда видела призрака?

— Я не думаю, что она стала бы выдумывать такое.

— Ну она могла… перепутать.

— Возможно.

— Но ты так не думаешь?

— Когда она меня разбудила, то была белая, как простыня, и в полуобморочном состоянии. Потом она никак не могла заснуть и будила меня всю ночь, пока на улице не рассвело. — Он пожал плечами. — Никто пока не смог доказать, что призраки существуют. Но нужно помнить, что и обратное никто убедительно не доказал.

— То же самое можно сказать и о зубных феях.

— Я не хочу спорить, Итан. Я вовсе не сумасшедший адепт, но законченным скептиком я тоже оставаться не могу. Просто есть вещи, которые нам не дано понять. Давай оставим этот разговор.

Так мы и поступили.

Через пару сотен метров веревка привела нас к еще одной ленте, на этот раз желтой. Как и предыдущая, она, петляя по лесу, тянулась с севера на юг. Ее было видно на расстоянии примерно в двадцать-тридцать ярдов в каждую сторону, а дальше густые заросли надежно ее скрывали.

— Что будем делать? — спросил Бен. — Продолжим идти по веревке или последуем за лентой?

— Я бы сказал, надо выбрать ленту, — заявил Джон Скотт.

— Мы все время делаем то, что ты хочешь, — сказала Мел, и это прозвучало почти как обвинение. — Мы собирались посмотреть на веревку и ленту. Если вы хотите продолжать, отлично, идите. А я разбиваю лагерь.

— Присоединяюсь, — сказал я и увидел, как Мел тут же расцвела. — Но земля тут очень жесткая и вся в камнях. Предлагаю пройти немного по веревке, найдем подходящее место и остановимся там.

Мелинда кивнула, радуясь любому компромиссу.

— Хорошо, ребята, делайте что хотите. — Джон повернулся к остальным участникам. — Вы со мной?

— Да, мы с Ниной продолжим. Мы сюда за приключениями пришли.

— Поскольку в моих услугах проводника больше нет необходимости, — промолвил Нил, — я предпочту откланяться.

— А ты, Томо?

— Я, пожалуй, перекурю, чувак.

— Ты что, любитель травки?

— Я устал, мы столько ходили.

— Как хотите, — пожал плечами Джон Скотт. — Пусть наши петушки найдут место для лагеря. Мы быстро вернемся. Только не отходите от ленты.

На этом дискуссия закончилась, и Джон Скотт в сопровождении израильтян ушел. Мы же двинулись дальше вдоль веревки.

— Что такое петушки? — спросил Томо.

— Птицы такие, — ответил я.

— Он назвал нас птицами?

— Он идиот.

— Итан, будь повежливей, — вмешалась Мел.

Еще через десяток шагов все мое лицо оказалось в паутине. Я громко отплевывался, пытаясь убрать липкие неприятные нити с лица и изо рта.

— Что случилось?

— Паутина попалась.

— Интересно, что этот паук тут ест, — задумался Нил. — Не видел ни одной букашки.

— Может, они вылетают ночью.

Веревка шла не прямо, а петляла между деревьями, будто человек, ее оставивший, был сильно пьян. Я подумал, что это не исключено, ведь Юми тоже принесла бутылку водки с собой. Разве не так кончают с собой: летальный коктейль из крепкого пойла и снотворных пилюль?

Я представил себе человека, шедшего сквозь чащу тем же путем, каким двигались сейчас мы: рубашка не заправлена, на голове воронье гнездо, моток веревок в одной руке и бутылка водки или виски в другой. Спотыкаясь и спеша навстречу собственной смерти, он неловко уворачивается от деревьев, слезы текут по его щекам, он клянет своего босса, возлюбленную или все человечество, зная, что его смерть их совершенно не тронет.

Мы подошли к упавшему дереву. Оно давно сгнило, покрывшись мхом и колониями грибов. Веревка проходила как раз через середину ствола и в таком широком месте, что я не мог перешагнуть через него. Я решил опереться на лежащее дерево и перемахнуть через него одним прыжком. Но как только я надавил на кору, моя рука провалилась почти по локоть. Я ощутил острую боль в запястье и вскрикнул.

— Итан! — воскликнула Мел.

Мелкие мокрицы полезли из-под коры вокруг проделанной мной дыры. Я в отвращении отпрянул. На запястье остались ярко-красные царапины.

— Боже мой, ты порезался! — воскликнула Мел. — А у нас нет ничего дезинфицирующего и никакого бинта.

— Ого! — вскричал Томо. — Погляди на это!

— Глубокий порез, — заключил Нил.

Они оба склонились над отверстием в старом стволе. Там кипела жизнь: ползали сотни мокриц, две сколопендры пытались ускользнуть и скрыться в безопасном месте. Томо потыкал палочкой жирную черную многоножку. Она свернулась в спираль, пытаясь защититься.

— Осторожно, они кислотой плюются, — предостерег его Нил.

Я снова поглядел на свое запястье. Кровь текла без остановки.

— Чувак, чтоб тебя! — Томо снова уставился на мою руку. — Ты выглядишь точь-в-точь как суицидник.

— Надо зажать рану, — сказала Мел. Она сняла рюкзак и, порывшись в главном отделении, протянула мне белый носок. Я прижал его к порезу.

— Надо держать его, пока кровь не свернется, — проинструктировала меня Мелинда. — Как ты себя чувствуешь?

— Все нормально, — ответил я. — Рана неглубокая.

— Тут вполне комфортное местечко. Давайте расположимся здесь, вскипятим воды, чтобы промыть рану.

Я огляделся. В лесу уже сгустились сумерки, зеленые кроны утратили яркость, тени наползали на нас.

— Думаю, что лучше места мы уже не найдем.

Скинув рюкзак, я стал разворачивать палатку. Она у меня была современная купольная, в отличие от той, которую взял Нил — классической двускатной со стойками и растяжками. Моя палатка была одноместная, но мы с Мел легко туда помещались. Я настоял на том, чтобы все взяли палатки, поскольку, как я прочитал на форумах, в сентябре хижины на склоне Фудзи уже могли быть закрыты. Однако я еще утром заметил, что у Джона Скотта палатки не было. Что ж, это его проблемы. Он может поспать под звездами, а если начнет лить дождь, потеснить израильтян или Нила с Томо. Во всяком случае, возле меня он не ляжет ни в коем случае, тем более возле Мел.

Когда я закончил с установкой палатки, Мел все еще настаивала на том, чтобы вскипятить воды и промыть как следует мой порез. Нил, однако, извлек из глубин своего рюкзака бутылку виски и полил ее содержимым рану. Алкоголь не жег так сильно, как я ожидал. Мел дала мне еще один носок, которым я обвязал запястье.

— Кто-нибудь хочет немного тяпнуть? — спросил Нил.

— Да, чувак, давай напьемся! — отозвался Томо.

— Я сказал, немного. Напивайся своим пойлом.

— Но я не взял ничего с собой.

— Значит, и не напьешься.

Нил налил в стаканы виски, не больше чем на один палец, и передал мне и Томо. Мелинда от выпивки отказалась.

— Кампай![7] — поднял тост Томо.

— Выпьем за этот лес, — предложил Нил.

Я вспомнил о поляне, о девушке, которая, скорее всего, скончалась там, и сказал:

— Давайте выпьем за жизнь.

— За жизнь, — повторил задумчиво Нил.

Мы отхлебнули из стаканчиков.

— Слушай, — повернулся я к нему, — а где ты научился всем этим узлам?

— В Новой Зеландии я ходил на каяке время от времени. Таким узлом привязывают ручки для переноски лодки.

— Больше не ходишь?

— Здесь, в Японии? Не-а.

— Кстати, — как бы невзначай переключился я, — а что Джон Скотт вам сказал там, на поляне?

— В смысле?

— Ну, он поздравлял вас с чем-то и размахивал руками.

— А, он радовался, что мы вытащили Мел из той ямы.

— Он не бахвалился, что мог бы сделать это в одиночку?

— Он никогда такого не говорил, Итан, — произнесла Мел, которая сидела на камне у меня за спиной.

— Но он это имел в виду. Я уверен!

— Ты просто злишься, потому что он тебе не доверяет.

— Я не могу пропускать мимо ушей все, что говорит этот болван.

— Оставь его в покое, Итан.

Я повернулся к Мелинде.

— Почему ты его так защищаешь?

— Он мой друг.

— Со старшей школы? Ты знаешь, как давно это было? Вы с тех пор общались?

— Немного.

— Ты встречалась с ним в колледже?

Мел насупилась.

— Куда ты клонишь?

— Какого черта он тебя лапал?

— Что ты несешь, Итан?

— Он гладил тебя по рукам и спрашивал, не поцарапалась ли ты.

— Итан, прекрати это.

— Прекратить что? Я ведь до сих пор не знаю, почему он за нами увязался в этой поездке.

Она вздохнула.

— Мы можем сейчас не начинать это обсуждать?

— Вы с ним встречались и всякое такое?

Мел вскочила и пошла к нашей палатке.

Я отвернулся от нее и посмотрел на Нила и Томо, которые изо всех сил пытались делать вид, что ничего не происходит.

— Ну? — не выдержал я. — Он что, вам нравится?

Они не ответили. Покачав головой, я прислонился спиной к камню, на котором только что сидела Мел, и отпил еще виски.

Я уже пожалел, что начал эту ссору. Мелинда сильно нервничала после всего, что сегодня приключилось, и последнее, чего бы ей хотелось, — слышать мои обвинения в ее адрес. Хорошо, даже если она переспала с ним когда-то — и что? Это было задолго до того, как я ее встретил, она имела на это полное право. Но если дело только в этом, почему бы ей просто не сказать мне?

Потому что это моя выдумка?

Или потому, что причина в чем-то другом?

Нил и Томо тем временем выбирали лучший научно-фантастический фильм, и я был рад случаю отвлечься от своих мыслей.

Нил сказал:

— «Космическая одиссея». Твоя очередь.

Томо назвал фильм «Челюсти». Этот ответ вывел Нила из равновесия, потому что, по его мнению, этот фильм не был научной фантастикой.

— Нет, чувак, это фантастика, — гнул свое Томо. — Ты когда-нибудь видел таких больших акул? Нет!

— Это фильм ужасов, — настаивал его собеседник. — Или триллер в лучшем случае.

— Научная фантастика показывает какую-то фигню, так? «Челюсти» тоже показывают фигню.

— В научной фантастике действие происходит в будущем.

— Не обязательно, — встрял я в разговор.

Нил смерил меня взглядом.

— Только не говори мне, что считаешь «Челюсти» научно-фантастическим фильмом!

Я отнюдь так не считал, но мне нравилось наблюдать, как Нила выводят из себя самые простые подколы.

Я энергично замотал головой.

— Я в этом не участвую.

— Томо, ты идиот! — запальчиво говорил Нил. — Выбери другой фильм.

— Я уже выбрал — «Челюсти».

— Я тебе сказал уже, это не научная фантастика.

— Хорошо, дай мне подумать.

Нил пристально смотрел на японца, хмуря лоб. Томо продолжал думать.

— Ну? — нетерпеливо потребовал Нил.

— Хорошо. Я придумал. «Челюсти-два»!

Нил со стоном встал и направился к своей палатке. На полпути он развернулся, чтобы забрать бутылку виски.

— Стой! Подожди! Хорошо-хорошо, «Звездные войны»! Лучший фильм! «Звездные войны». Да вернись ты!

Нил скрылся в своей палатке.

— Ну и придурок, — обиженно пробормотал Томо.

— Не стоило бесить его.

— Я же шутил! Что, непонятно, что ли? Он не любит шуток?

Я был уверен, что Нил слышит нас, и мне не хотелось попасть к нему в черный список, поэтому я просто молча пожал плечами. Я попытался найти глазами Мел, чтобы проверить, успокоилась ли она. Ее нигде не было видно. Я обернулся в сторону нашей палатки.

— Мел?

В ответ ни звука.

Я внимательно оглядел лес вокруг. Дальние деревья скрывались в сумерках. Ее нигде не было.

Я поднялся на ноги.

— Мел!

В ответ тишина.

— Мел! — заорал я в темноту.

— Я здесь! — донеслось откуда-то издалека.

— Где?

Опять тишина.

— Что ты делаешь?

— Марафет навожу!

— Ох, прости…

Томо посмотрел на меня в задумчивости.

— Я голоден.

— У меня есть пачка арахиса в… — Я остановился, не договорив, и хлопнул себя по лбу. — Придурок!

— Что случилось, чувак? — спросил Томо.

Я покачал головой.

— Мой швейцарский нож. Мне кажется, я забыл его там, возле кратера, когда пилил им лиану. — Я поставил стаканчик с виски на землю и поплелся к рюкзаку, уже зная наверняка, что ножа там не обнаружу. Я пошарил рукой в наружном кармане, и…

— Черт! — завопил я, глядя на свою ладонь.

На какую-то долю секунды я подумал, что напоролся на собственный нож. Но пылала вся ладонь, так, будто я сунул ее прямо в костер.

Томо, кажется, спросил меня, что случилось, но я не мог ему ответить. Я в изумлении глядел на свою руку, на которой сидело несколько десятков муравьев, которые вгрызались в кожу.

— Черт! — орал я. — Черт, черт, черт!

Боль была невыносимая. Я попытался смахнуть муравьев, но мелкие твари крепко вцепились в меня своими жвалами.

Потом я почувствовал укус под коленом, еще один. Я поглядел на свою обувь и увидел, как муравьи карабкаются по моим ногам, готовясь к атаке. Я скинул с себя кроссовки, запустив их на пяток метров в сторону, снял джинсы, чувствуя новые и новые укусы за икры и лодыжки. Я уже плохо соображал, судорожно снимая с себя насекомых.

Откуда они взялись? Почему их так много?

А что, если у меня наступит анафилактический шок?

Томо и выбежавший на мои вопли из палатки Нил прыгали и крутились вокруг меня, что-то выкрикивая. Они очень напоминали индейских шаманов, призывающих дождь.

Томо потрогал носком ботинка мой рюкзак и отпрыгнул от него, воскликнув:

— Черт, так много!

Нил зарычал, схватившись за колено.

В неверном вечернем свете я рассмотрел огромную массу муравьев, облепивших мой рюкзак.

Я умудрился поставить его прямо на муравейник.

— Итан! Что случилось? — Из-за деревьев показалась Мел.

— Муравьи! Их куча! Надо уматывать отсюда, собирай палатку!

— Я не вижу… — пробормотала Мелинда, разглядывая землю вокруг себя.

— Отойди!

Она отбежала к палатке.

Я вскочил на камень и попросил Нила дать мне кроссовки. Он нашел их, постучал ими о дерево и передал мне. Поколотив ими еще и о камень для пущей надежности, я обулся. Правая рука просто горела. Я попытался успокоить боль, зажав ее подмышкой.

Следующие несколько минут мы собирали палатки, стараясь держаться подальше от муравейника. Мой рюкзак оказался глубоко в тылу противника, весь облепленный мелкими злыми тварями. Я решил оставить его и вернуться утром.

Бросив последний взгляд на полчище муравьев, мы отправились на поиски лучшей стоянки.

Чтобы оказаться вне досягаемости муравьев, мы около десяти минут шли вдоль белой веревки, а затем устроились под стометровой сосной на ровной площадке, покрытой слоем сухой хвои.

Я надел наконец джинсы и осмотрел руку, которая продолжала болеть и была покрыта несколькими десятками мелких волдырей. Нил отделался несколькими укусами на коленях, Мел и Томо не пострадали.

Когда мы снова расставили палатки, Мелинда смочила ранки увлажняющим лосьоном, но это мало помогло. Нил снова вытащил заветную бутылку, и я с благодарностью принял предложение.

— Что это был за вид муравьев, как вы думаете? — спросила Мел.

— В такой темени я не рассмотрел, какого они цвета, — ответил я, — но думаю, красного или рыжего.

— Муравьи-убийцы, — заявил Томо.

— Огненные муравьи, — объяснил Нил. — Нам повезло, что мы отделались малой кровью. Эти маленькие уродцы убили больше людей, чем любое другое хищное животное на планете.

Меня не тянуло на разговор о муравьях — они и без того доставили мне немало дискомфорта, — поэтому я положил голову на рюкзак Мел и начал думать о нашей главной цели, скрывающейся где-то неподалеку, а именно о горе Фудзи. Сейчас мы бы были на полпути к вершине. Где-нибудь на седьмой или восьмой станции, сидели бы в хижине или, на худой конец, в своих палатках, пытаясь подремать пару часов перед финальным рывком.

Остался ли у кого-нибудь из нас еще достаточный запас энергии для того, чтобы попробовать взойти на гору завтра? Я решил, что Нил и Мелинда чувствуют себя примерно так же, как и я: вымотанными эмоционально и физически. Этот визит в лес оказался далеким от невинной прогулки по парку. Мы зашли очень далеко в глубь Аокигахары, пережили гораздо больше, чем я себе представлял. Впрочем, что именно я себе представлял? Пара часов прогулки, стоянка, маршмеллоу в пакетиках и страшилки про привидения вокруг костра?

На самом деле, единственное, чего я сейчас желал, — чтобы эти выходные поскорее закончились. У меня все болело, я замерз, чувствовал голод и… пустоту. Не осталось ничего: ни любопытства, ни способности удивляться, ни азарта. Пустота и оцепенение.

Если падение Мел в провал выбило меня из равновесия, то поляна, где погибла Юми, похоже, добила окончательно. До какого-то момента этот поход мне казался вызовом самому себе. Это все равно что не есть два дня или переплыть озеро — тебе просто хочется узнать, способен ли ты на такое. Однако вид разбросанных по поляне вещей Юми задел меня за живое. Такие простые и убедительные, они показали мне реальность происходящего. Люди действительно кончали здесь с собой. Они тянулись сюда, словно лемминги, каждый год сотнями, если не тысячами, и каждого мучила своя собственная невыносимая боль.

И мы со всем нашим невежеством явились сюда из пустого любопытства и праздной тяги к зрелищам, подобно тому, как зеваки притормаживают возле места аварии на шоссе в надежде увидеть что-нибудь шокирующее.

Пытаясь избавиться от этих размышлений, я представил, что нахожусь где-то очень-очень далеко отсюда.

«Сейчас ты в джунглях, детка. Проснись, пришло время умира-а-а-а-ать!» Звенящий голос солиста группы «Ганз-н-Роузез» вырвал меня из объятий Морфея.

Похоже, я проспал довольно долго, поскольку израильтяне и Джон Скотт уже вернулись, и все сидели вокруг костра. Из моего телефона продолжал звучать голос Акселя Роуза, который меня и разбудил.

— Итан! — услышал я голос Мел. — Твой телефон.

— Да, я сейчас. — Моя правая ладонь, как я заметил, распухла и начала зудеть. Стараясь ее не расчесывать, я покопался в кармане и извлек свой желтый телефон-раскладушку. Это был Дерек Миллер, тот самый канадец, нарекший Нила Сексуальным Маньяком.

У нас с Дереком была совместная традиция, практически ритуал. Когда мы выходили с работы в девять вечера, мы забегали в супермаркет на углу, брали пару банок пива и устраивались где-нибудь на площади возле станции Шинагава, в стороне от мельтешения пиджаков и юбок. Мы явно выглядели подозрительно, но зато это было удобнее, чем идти в бар: бокал пива в кабаке стоил от семисот иен (или же почти семь баксов) до тысячи.

Во время одной из таких бюджетных посиделок мы и познакомились с Томо, занимавшимся ровно тем же самым.

Хотя в Японии не запрещено употреблять алкоголь в публичных местах, за исключением времени, когда идет Фестиваль сакуры (он же Большая апрельская попойка), таким образом развлекаются лишь иностранцы. Японцы слишком беспокоятся о том, что о них подумают другие японцы. Так что в тот момент, когда я увидел парня, заливающего в себя пол-литра пива, я поднял свою банку в знак приветствия. Он исполнил тот же жест и одарил меня своей устрашающей улыбкой. А в следующий момент он сделал нечто совершенно не японское: подошел и начал с нами болтать. Томо оказался забавным собеседником, мы купили еще по банке пива. Через полчаса откуда-то показалась деваха в ботфортах на огромных каблуках и в мини-юбке. Томо представил ее как Минами и позвал нас продолжить вечер в ближайшем баре. В итоге мы провели несколько часов в компании разгоряченных первокурсниц. Какие-то парни решили, что им очень нравится тусоваться с иностранцами, и взяли на себя миссию поставлять нам текилу в течение следующих двух часов. Все, что я мог вспомнить после этого, — танец в караоке, стилизованном под темницу, и то, что я каким-то образом в два часа ночи приполз в наш гестхауз, где меня встретила на удивление спокойная Мел.

— В эфире «Вечерний Миллер»! — гаркнул я в трубку. — Как дела?

— О, мистер Чайлдс! — раздалось из телефона. — Я был уверен, что ты окажешься вне зоны доступа. Вы уже там, на вершине?

— Мы отложили восхождение. Решили, что собирается дождь.

— В Токио ни капельки не пролилось.

— Тут тоже. Ложная тревога.

Дерек захохотал:

— Ну вы и остолопы! И что вы в итоге делаете?

— Стоим лагерем в Аокигахара Джукаи.

— В Ао… Где?! Погоди, тут Сумико что-то хочет сказать.

Пока Дерек и его пассия (которая работала в «Старбакс» и едва ли достигла возраста согласия) что-то бурно обсуждали, я снова посмотрел на свою руку. Боль притупилась, а на месте укусов образовались круглые белые гнойники. Я тронул один из них пальцем. Странное ощущение. Потом трубку взяла Сумико.

— Итан? Что вы делаете в Аокигахара Джукаи?

— Ночуем.

— Вам нельзя там находиться. Уходите оттуда.

— Мы не можем, тут уже стемнело.

— Там небезопасно.

— Привидения и все дела?

— Осторожнее там. И не пытайтесь что-нибудь оттуда унести, хорошо?

— Почему?

— Потому что. Я просто тебе говорю, что вас там быть не должно.

Ее испуганный голос начинал выводить меня из себя.

— Дай мне Дерека, пожалуйста.

Неясный шум в трубке означал, что аппарат передали из одних рук в другие.

— Лес Самоубийц! Охренеть! Ну и как там? Уже нашли чьи-нибудь тела?

— Слушай, мне тут неудобно разговаривать. Давай я тебе все расскажу, когда вернусь.

— Если вернешься. Шучу-шучу. Давай, до связи.

Я положил трубку. Что стряслось с Сумико? Я знал, что этот лес оставался запретным местом для большинства японцев, но в ее голосе звучал откровенный страх за нашу судьбу. Она действительно верила во все эти легенды, связанные с Аокигахарой? И что это за суеверие про то, что нельзя отсюда ничего забирать? Еще одна фольклорная байка? Будешь проклят за это, или что?

Я подошел к костру.

— Кто это был? — поинтересовалась Мел.

— Дерек. Его девушка решила, что мы чокнутые, потому что разбили здесь лагерь.

— Она, в общем, права.

Джон Скотт спросил:

— Слышал, тебя атаковали муравьи. Как самочувствие?

— Я в порядке.

— Приятно видеть, что ты снова в штанах.

Я заметил, что Нина смотрит себе под ноги, пытаясь скрыть расплывающуюся на лице улыбку. Хорошо, что было уже темно, потому что я почувствовал, как краснею.

— Знаешь, — продолжал Джон Скотт, — я слышал выражение «муравей за задницу укусил», но никогда не встречал никого, кто бы испытал это на себе.

Он улыбался во все тридцать два зубы, и со всех сторон послышались сдавленные смешки.

— Нашли что-нибудь на том конце ленты? — спросил я, чтобы сменить тему. Мне не понравилось быть объектом всеобщих шуток, к тому же меня весьма раздражало то, что кто-то говорил обо мне у меня за спиной.

Джон Скотт покачал головой.

— Она кончилась ничем. Возможно, где-то она соединялась с еще одной лентой, но мы упустили это место. Кто знает…

Я сел возле Мел, и мы приступили к ужину. Каждый достал из рюкзака еду, припасенную в Токио либо купленную на станции Кавагушико. Все то же самое, что у нас было на обед. Джон Скотт раздал несколько банок пива, извиняясь за то, что они теплые. Я отклонил предложение. Пива хотелось, но я не желал чувствовать себя чем-то обязанным Джону Скотту.

Сидеть у костра было уютно, огонь дарил тепло и ограждал нас от окружающей лесной чащи. Мы подкидывали собранные по пути палки и обсуждали все, что обнаружили за день: ленты, одинокую кроссовку, поляну. Джон Скотт, сидя с банкой пива в одной руке и сигаретой в другой, сочинил целую историю о Юми, полностью в своем стиле. Она была журналисткой, утверждал Джон, и явилась в лес, чтобы написать репортаж о людях, которые совершают самоубийство, и о юрэй. Она планировала провести здесь пару ночей, вот откуда смена белья и предметы гигиены. В какой-то момент Юми столкнулась с мужчиной, который пришел сюда покончить с собой. Это был один из сомневающихся. Она попыталась взять у него интервью, он разозлился и убил ее. Нет, еще лучше, продолжил Джон Скотт. Мужчина решил, что хочет ее. Никто ведь не узнает. Даже если ее найдут. К тому же он все равно собирался покончить с жизнью, так какая разница? Поэтому он ее насиловал целый день, затем повесил на ветке дерева и повесился рядом сам.

— Тада-а-м! Это объясняет все! — гордо заявил Джон Скотт. — Белье и отсутствие тела.

— А что насчет уничтоженных документов? — спросил я.

— Каких документов?

— Ох, черт, — расстроился Томо. — Я тебе не показал.

Он вынул из кармана маленькие кусочки пластика и передал Джону. Бен и Нина склонились над ними.

Джон Скотт присвистнул:

— Вот это телка!

— Да, — согласился Томо. — И зачем такая горячая штучка кончает жизнь самоубийством?

Бен предположил:

— Может быть, это старое фото. Может, после этого она побывала в аварии и ее собирали по кусочкам врачи.

— Или у нее нашли воспаление мозга, — добавила Нина.

Я поглядел на Нину. Она молчала весь день, и мне казалось, она сейчас впервые заговорила по-английски. У Нины были аристократические черты лица: упрямые брови, римский профиль, аккуратный рот. Волосы собраны в конский хвост, единственная прядка спускалась к лицу. Она поймала мой взгляда. У нее были большие коричневые глаза, светящиеся в полутьме, как кошачьи, и в них играл скрытый огонек — озорства? кокетства? или мне просто привиделось?

Бен задумался:

— А я вот гадаю, какой способ суицида самый лучший?

— Порезать запястья, — ответила Нина мгновенно. — Сидя в теплой ванне.

— Ни фига! — возразил Джон Скотт. — Во-первых, это для слюнтяев. Во-вторых, это занимает много времени. Если ты хочешь покончить с собой, ты должен сделать это немедленно. Ты не захочешь сидеть в остывающей ванной и ждать, пока из тебя все вытечет. Так можно несколько часов прождать. Я считаю, лучше зарядить целую обойму в «глок» и нажать на спусковой крючок.

Я покачал головой.

— Большинство тех, кто это пробовал, просто калечили себя, избавившись от кусочка мозга, и проводили остаток дней в инвалидной коляске.

Джон Скотт недобро глянул на меня.

— И что ты предложишь, начальник?

Я обвел рукой окружающий лес.

— Повеситься, очевидно.

— Ага, и если ты завяжешь петлю неправильно или веревка не выдержит, у тебя ноги отнимутся.

— Я знаю! — включился в разговор Томо. — Прыгнуть перед поездом. Шлеп, и тебя уже нет.

— Это прикольно для тебя, — ответил Нил. — Но тогда ты перекладываешь ответственность за свою смерть на других людей, которым потом будут всю жизнь сниться твои размазанные потроха только потому, что ты не способен покончить с собой самостоятельно. Я уж молчу про железнодорожную компанию, которая повесит на твоих выживших родственников иск за то, что ты нарушил расписание поездов. В Японии уж точно.

— И что тогда? — спросил я, желая услышать вариант от Нила.

— Спрыгнуть со здания.

— Это так старомодно, — протянул Джон Скотт. — Знаете, почему никто так сейчас не делает?

— Ну давай, поясни мне, — сухо поинтересовался Нил.

— Доказано, что большинство меняет свое решение, пока летит вниз, вот почему.

— И как это можно доказать? — выразил я сомнение.

— Это доказали, чувак. Просто проверь.

— Что насчет передозировки? — предложила Мел. — Это ведь безболезненно?

— Это ненадежно, — парировал Джон Скотт. — Ты теряешь сознание, потом тебя рвет таблетками, в итоге ты жива, лежишь в луже своей блевотины, а рядом твоя предсмертная записка, что выглядит совсем уж непотребно.

Тем временем костер угасал. Я огляделся вокруг в поисках сушняка, но не обнаружил ничего.

— А дрова еще есть?

— Мы их быстро истратили, — ответил Бен.

— Но нам нужен костер, — заметил Томо.

— Конечно, нужен, — согласился Нил. — Уже холодает.

Я поругал себя за то, что заснул и не собрал дров раньше. Встав, я потянулся за фонарем.

— Я схожу.

— Я с тобой. — Бен поднялся с земли.

— Я тоже, — присоединилась Нина.

— Погодите, в такой темноте? — забеспокоилась Мел. — Вы же потеряетесь!

— Мы будем двигаться вдоль веревки.

Я видел, как в ней борются «за» и «против». Похоже, мечта об уюте одержала верх над осознанием опасности вылазки, поскольку она передала свой фонарик Бену.

— Хорошо, только не отходите далеко, — согласилась Мел. — И не свалитесь в одну из этих дыр.

10

В Аокигахаре и днем-то довольно тягостно, а уж ночью, да еще в стороне от костра, который дает хоть какой-то эффект защищенности, это ощущение возрастало во много раз. Темнота давила, мы как будто ощущали ее физически. Пытаясь перебороть ее светом фонарей, мы лишь выхватывали из небытия кусочки хаоса вокруг нас: лианы, свисающие наподобие петель, изогнутые под самыми невообразимыми углами деревья, корни, пузырящиеся под ногами и словно готовые схватить ни о чем не подозревающую жертву. Все вокруг было окутано мертвенной тишиной. Звуки наших шагов столь громко разносились по лесу, что, кажется, мы могли разбудить и собрать вокруг себя всех юрэй, обитающих в радиусе километра.

Я возглавлял нашу троицу, за мной шла Нина, а Бен прикрывал тыл. Мы следовали вдоль веревки на запад, как я полагал, передвигаясь по неисследованной территории. Каждый взял рюкзак, чтобы собирать валежник (я использовал рюкзак Мел). По дороге я уже положил туда несколько палок и большую ветку, которую мне пришлось ударами ноги разломить на три части.

Ровная поверхность сменилась резким подъемом. Я стал карабкаться, цепляясь руками за скальные выступы и стараясь не порезать ладони об их острые края и не соскользнуть. Добравшись до пологого места, я посветил фонариком вниз, чтобы Бену и Нине было легче подниматься по склону.

Вдруг слева от меня раздался какой-то звук. Я перевел луч фонарика в ту сторону, но ничего не увидел.

— Что там? — зашептала, подходя ближе, Нина.

Я поводил фонарем по сторонам, но тщетно: вокруг лишь призрачные стволы деревьев.

— Мне показалось, я что-то слышал.

— Какое-то животное? — присоединился к нам Бен.

— Не знаю.

— Какое животное? — спросила Нина.

Я покачал головой.

— Лисица?

— Что, возвращаемся назад?

— Но мы еще не собрали достаточно дров, — заметил Бен.

— Это был какой-нибудь грызун, — сказал я. — И Бен прав, нам нужно собрать больше дров.

Мы двинулись дальше, только теперь я старался поддерживать беседу. Звук голосов успокаивал и обнадеживал. Кроме того, я хотел отпугнуть то, что могло быть в чаще около нас.

Бен, кажется, был рад поболтать. Он рассказал, что родился в Хайфе, его родители — франко-алжирские евреи — переехали в Тель-Авив, когда ему было восемь. Он третий из пяти детей в семье, окончил университет со степенью бакалавра экономики, а последние пару лет служил в израильской армии. Каким-то образом мы начали обсуждать Вторую мировую войну, и Бен рассказал, что его прадед сгинул в концлагере, а прабабушку укрывали монашки в Чехословакии.

— Чем ты хочешь заняться после армии? — спросил я.

— Перееду в Нью-Йорк.

— Он хочет стать актером, — пояснила Нина.

— Что, правда?

Он кивнул.

— Много израильтян работает в Голливуде, ты знаешь. Но они всегда меняют гражданство. А я останусь израильтянином!

— Тогда тебе лучше ехать в Лос-Анджелес, а не в Нью-Йорк.

— Ты думаешь, так будет лучше?

— В Нью-Йорке сосредоточены театральные деятели. Бродвей и все такое. Если ты хочешь сниматься в кино, тебе лучше ехать в Лос-Анджелес.

— Спасибо тебе, Итан. Я имею в виду, за то, что ты не спрашиваешь: «Зачем тебе становиться актером?» и не говоришь: «У тебя не получится». Мне все это говорят.

Для Бена это была, кажется, болезненная тема. Он замолчал.

— Расскажи ему, зачем тебе становиться актером, — предложила Нина.

— Ради славы, конечно, — ответил Бен. — И ради денег. Я смогу перевезти родителей в Лос-Анджелес, подальше от этих ракет и обстрелов.

— Он хочет жениться на красивой американке, — добавила Нина. — Он мне рассказал однажды.

— Не говорил я такого!

— Говорил. Он сказал, что хочет сохранить израильское гражданство, но женится на американке. Я не знаю, что с ним делать. Чокнутый, да и только!

— Я на тебе женюсь, — ответил Бен.

Нина фыркнула.

— А ты что делаешь, Итан? — поспешил сменить тему Бен. — Ты ведь учитель?

— Откуда ты узнал?

— Джон Скотт рассказал.

Я нахмурился.

— И что еще он рассказал?

— Ничего. Только то, что ты учишь детей.

— Детей?

— А разве нет?

— Я учу взрослых, — ответил я и зачем-то добавил: — Менеджеров крупных компаний в основном.

Детей, м-да… Что за черт? Зачем Джон Скотт это сказал? Он же ничего не понимает в этом.

— Время от времени, — продолжил я, чувствуя, что надо подкрепить свои слова еще чем-то, — я даю мастер-классы в международных компаниях: «Сони», «Ракутен», «Роше».

— Ого, — удивился Бен.

Я заткнулся. Кажется, я выставлял себя дураком.

— Ты еще долго собираешься здесь жить? — спросила Нина.

— Я думаю, это последний год.

— И куда ты поедешь?

— Наверное, обратно в Штаты.

— Продолжишь преподавать?

— Да, мне нравится.

— У тебя там семья?

— Родители.

— У тебя нет братьев и сестер?

Я замешкался с ответом.

— Нет.

— Единственный ребенок. И как тебе?

— Привыкаешь.

Я подобрал еще одну палку, разломал ее надвое и отправил в рюкзак.

Бен снова заговорил:

— Джон Скотт классный, он мне понравился. Вы давно дружите?

— Мы не дружим, — ответил я. — Мы только вчера познакомились.

— Я думал, вы друзья. Кажется, он говорил это.

— Это он зря.

Нина спросила:

— А Мелисса? Она же твоя девушка?

— Мелинда? Да.

— Стоп! — воскликнул Бен.

— Что? — спросил я, замерев на одной ноге.

Нина врезалась в меня сзади.

— Ты это слышал? — Бен одичалым взглядом оглядывал заросли вокруг. — Звук! Будто еще один зверь.

Мы провели в абсолютной тишине не меньше десяти секунд, но не услышали ни шороха.

— Ты уверен, что тебе не показалось? — спросил я.

— Может быть, это просто порыв ветра.

Порыв ветра? Нет тут никакого ветра.

В этом чертовом лесу ты словно в вакууме.

Заряженный адреналином, я продолжил двигаться вперед. Некоторое время все молчали, потом я начал подозревать, что с Беном что-то не в порядке. Его голос звучал беспокойно и как-то рассеянно. Не так, как до этого. Будто он спрашивал что-то, просто чтобы спросить, не слушая ответы.

Может, он сильно напуган?

По крайней мере, Нина вела себя как обычно.

Как обычно? Смешно. Мы встретились пять или шесть часов назад, и сейчас мы в первый раз разговаривали. Внезапно я осознал, как мало я знаю об израильтянах. Мы же совсем не знакомы! И вот я крадусь с ними в темноте по незнакомому лесу. Вдруг они окажутся двумя психопатами? Повалят меня на землю, разобьют голову камнем и оставят истекать здесь кровью.

Я заметил, что Бен совсем не собирал дрова, лишь подобрал длинную палку, которой расчищал себе дорогу от веток и стучал по деревьям.

— А вы давно познакомились, ребята? — спросил я израильтян.

— Мы встретились в Таиланде, — ответил Бен. — На вечеринке Полной луны месяц назад. Я был там с друзьями. Мы познакомились на пляже ночью.

— Но потом потеряли друг друга, — добавила Нина.

— Да, правда. Мы не виделись неделю, а однажды утром я разгуливал в поисках ресторана и услышал, как меня кто-то зовет по имени. Это была она.

— Он оставил своих друзей и переехал ко мне, — добавила Нина.

— Мы сняли бунгало. Катались на серфе, ели и смотрели фильмы.

— И когда вы попали в Японию?

— Да всего пару дней назад.

— У меня открыт билет по всему миру, — пояснила Нина. — Япония была моей следующей остановкой после Таиланда. Надо двигаться в одном направлении вокруг земного шарика, да? А Бен решил присоединиться.

— И как долго ты путешествуешь?

— Четыре месяца.

— Это не дорого?

— Я использую каучсерфинг. Знаешь, что это?

— Это когда ты живешь у знакомых?

— Да, ты регистрируешься на сайте, пишешь, когда ты собираешься быть в городе или стране, и люди обычно отвечают и приглашают пожить у них. Особенно легко найти вписку, когда ты одинокая девушка. Но когда ты с кем-то, задача становится гораздо сложнее.

— Поэтому в Японии мы останавливаемся в отелях, — добавил Бен.

— Это не опасно для девушки вписываться к незнакомцам в одиночку?

— Девяносто девять процентов людей нормальные.

— Ноу тебя был плохой опыт?

— Да, один раз.

Что-то в ее голосе заставило меня оглянуться, но я не мог рассмотреть в темноте выражение ее лица. Несмотря на желание спросить, что произошло, я почувствовал, что не стоит этого делать.

— Четыре месяца, — решил я повернуть разговор в другое русло. — Ты не устала столько путешествовать?

— Есть немного. Но я медитирую. Я могу просидеть пару часов в одиночестве, это очень расслабляет. Хочу найти какое-нибудь особенное местечко для последнего месяца путешествия: чтобы ни телевизора, ни туристов. Буду медитировать. Но пока я не знаю, где его искать.

— Вы, ребят, заметили, что с деревьями? — спросил Бен, водя фонариком по сторонам. Его голос странно дрожал. — Как они близко?

Он был прав, деревья становились меньше и стояли гораздо плотнее.

— Я думаю, пора возвращаться, — сказала Нина.

Я посмотрел на часы и был удивлен: оказывается, не прошло еще и пятнадцати минут. Если мы вернемся в лагерь так быстро и без достаточного количества дров, Джон Скотт не заткнется до утра, хотя он и пальцем не пошевелил, чтобы что-то собрать.

Я ответил:

— Давайте еще пять минут.

Мы снова двинулись вперед, раздвигая руками ветки, чтобы они не поранили нас. Здесь было много валежника, и, наклонившись за ним, я заметил на дереве рядом кровь. Она была размазана по стволу, на уровне моей груди. Я почувствовал, как по спине поползли мурашки.

Кто-то сунул в рот пистолет и вынес себе мозги, сидя возле дерева? Но где тогда тело?

Руки у меня против воли потянулись потрогать ствол, хотя голос внутри кричал на все лады, что пора делать отсюда ноги. Я отломал кусочек коры и растер между пальцами, чтобы понюхать.

— Краска, — произнес я задумчиво. — Это краска.

Кто пометил краской дерево? И зачем?

Как в каком-то полусне, я развернулся, освещая фонариком сплетения ветвей вокруг. Ничего. Только деревья, еще деревья и…

Это что за ерунда?

В пяти метрах от меня с ветки свисало маленькое распятие, сделанное из двух веток, связанных ниткой. Затем я заметил еще одно. И еще чуть подальше. Слегка покачиваясь на ветру, они свисали повсюду, их было не меньше дюжины…

Но здесь нет ветра.

Я закрыл глаза, подождал немного и снова поглядел в ту сторону.

Распятия все еще качались.

Ноги были как ватные, и я стоял, балансируя руками и не в силах развернуться и уйти.

Что-то мягко толкнуло меня в спину.

Не считая останков насекомых, рыб и, возможно, совсем уж маленьких пташек, зрелище разлагающегося трупа выбьет из колеи практически любого. Мы не наблюдаем смерть ежедневно, мы не запрограммированы на то, чтобы воспринимать ее как должное. Всего неделю назад я петлял по переулкам в поисках лавки с раменом[8], которую посоветовал мне Томо. Такие забегаловки есть на каждом углу в Токио, но самые лучшие всегда скрываются внутри кварталов в безымянных зданиях, без вывески и не выставляя рекламы. Единственный способ их обнаружить — найти длинную очередь офисных работников у входа где-то между одиннадцатью утра и двумя часами дня.

Я искал лапшичную в переплетении улочек за станцией Омачи, совсем рядом с линией Яманотэ. Томо утверждал, что там превосходный рамен с острым сырным бульоном. Я плутал уже больше двадцати минут и был уверен, что окончательно потерялся, когда увидел на обочине дохлую собаку. Это был щенок ретривера. Черные губы обнажили розовую десну и белоснежные клыки. Тушка лежала в метре от меня.

Внезапная находка заставила меня отпрыгнуть. Я не был напуган — просто не ожидал увидеть труп. Впрочем, волнение быстро покинуло меня, и я рассмотрел останки пристальнее.

Кажется, пса переехало машиной, потому что средняя часть туловища была размозжена и повсюду валялись внутренности. Задние ноги стали совсем плоскими. Вокруг вились мухи, торопясь отложить яйца в мертвую плоть.

Смерть, подумал я. Она порождает такой спектр эмоций.

Восхищение.

Отвращение.

Печаль.

И удовлетворение. Удовлетворение от того, что этот раскатанный в лепешку труп — не ты сам.

Впрочем, сейчас я не почувствовал ничего, кроме леденящего ужаса, когда, повернувшись, увидел тело, свисающее с веревки.

Сначала я увидел волосы. Черные, тонкие, зачесанные на правую сторону головы. Ниже бровей лицо невозможно было рассмотреть: оно выглядело будто оплавившимся. Глаза, съеденные животными, отсутствовали, остались только черные провалы глазниц, один больше другого. На щеках висели серые кусочки плоти. На месте носа остался черный треугольник. Кажется, нижней челюсти вовсе не было, хотя все было закрыто серыми длинными полосками мяса, свисающими со скул. Они закрывали рот и шею, ложась мертвецу на грудь. На мужчине была рубашка в полоску, с короткими рукавами. Это, вкупе со степенью разложения, указывало на то, что бедолага свел счеты с жизнью весной или в разгар лета, несколько месяцев назад. Из нагрудного кармана торчала авторучка. Руки, свисающие из коротких рукавов, представляли собой обтянутые кожей кости. Каким-то образом на трупе держались бежевые брюки.

Мне показалось, что я разглядывал его очень долго, хотя в реальности это заняло пару секунд. Я отступил от пугающей находки и излил содержимое желудка на землю. Меня стошнило трижды, прежде чем весь съеденный рис оказался снаружи.

Пока я стоял, согнувшись и опершись руками о колени, я успел заметить, что вокруг происходит что-то странное.

— Бен! — закричала Нина. — Стой!

Она схватила меня за руку:

— Итан, бежим!

— Куда?

— Быстрей!

Она сорвалась с места.

Я не сдвинулся. Я не понимал, что происходит. Почему они бегут? Потом я вспомнил о распятиях у себя за спиной — колышущихся распятиях — и начал отступать в том направлении, откуда мы явились.

Бен и Нина были уже далеко впереди, я видел, как фонарик Бена мечется по зарослям вокруг. Я быстро проталкивался через густые кусты. Крупная ветка рассекла мне щеку, но я не обратил внимания на боль. Когда заросли начали редеть, я замедлил шаг. Израильтяне убежали слишком далеко, мне их не догнать. Я оглянулся, зная, что позади ничего нет, но не в силах преодолеть желание убедиться в этом. Сердце билось, как у кролика, и я глубоко вдохнул, чтобы успокоить его.

Несуществующий ветер раскачивал гребаные распятия.

Почему я так уверен, что ветра не было?

Потому что не было ни дуновения за весь день.

Точно?

Да, черт подери, точно!

Что тогда раскачивало кресты? Призраки? Юрэи? Должен быть ветер. Я просто оказался под впечатлением от этого места. У меня слишком хорошее воображение. Должен быть ветер.

Я еще раз оглянулся.

— Ветер должен быть, — пробормотал я.

Впереди между деревьями мелькал свет фонарика.

— Эй! — крикнул я.

— Итан? — это был голос Мел.

— Это я!

Когда мы встретились, я увидел, что с Мел был Томо. Мел крепко меня обняла. Я думал, она начнет расспрашивать меня о висельнике, но она лишь деловито сообщила:

— Нам нужно возвращаться в лагерь. Быстро.

— Что случилось?

— Бен с катушек слетел.

11

Я ожидал увидеть сумятицу в лагере, ожидал, что Бен разбрасывает вещи, несет околесицу или воет на луну. Но, когда мы вышли к палаткам, все было тихо. Нил и Джон Скотт молча стояли возле гаснущих углей. В стороне я различил силуэты израильтян, они склонились друг к другу, почти соприкасаясь головами, и, видимо, о чем-то спорили.

На обратном пути Мел вкратце описала мне произошедшее. Когда ребята вернулись, Нина была в порядке, но Бен начал нервно расхаживать по лагерю, бормоча что-то на иврите. Когда Томо попытался его успокоить, Бен налетел на него с кулаками. Нина сообщила, что со мной все в порядке и я иду следом. Тогда Мел взяла Томо в помощники и отправилась мне навстречу.

— Что вы там за дерьмо увидели? — потребовал отчета Джон Скотт, как только я подошел к кострищу.

— Труп.

— Труп? И только?

— Что значит «и только»? — Меня возмутило его спокойствие. Он сидел здесь ровно на своей заднице все это время. Вряд ли он представлял, насколько жуткой может быть встреча с трупом ночью посреди Аокигахары.

— Бен как с цепи сорвался, — заметил Нил.

— Да, мне Мел сказала. — Я замолчал ненадолго, пытаясь подобрать слова, чтобы описать то, что встретилось нам на пути. — Там были такие… Такие мелкие распятия, свисающие с деревьев.

— Распятия? — переспросила Мел.

— Сделанные из палок.

— И это его так испугало? — не поверил Нил. — Эти распятия?

Я покачал головой.

— Нет. Я не знаю, что произошло. Мы увидели краску на дереве…

— Стрелку? — перебил меня Джон Скотт.

— Нет, просто… красная краска. Потом я увидел кресты. Скорее всего, человек, который покончил с собой, сделал их.

— Большие? — спросил Томо.

— Кресты? Не знаю. Несколько дюймов в высоту. Потом Бен заорал и побежал куда-то. Я хочу сказать, что все это и вправду выглядит жутковато. Но он орал так, будто за ним медведь гнался. И до этого он странно себя вел…

— В смысле? — спросила Мел.

— Он разговаривал как-то странно. Не знаю.

Не был похож сам на себя.

— Это потому, что чувак поел грибов, — объяснил Томо.

Джон Скотт толкнул его локтем под ребра.

— Грибов? — переспросил я. — Волшебных грибочков?

— Совсем немного, — беззаботно сказал Джон Скотт.

Я слышал, что еще несколько лет назад можно было легально купить галлюциногенные грибы по почте или в хэдшопах — магазинах для хиппи, но потом это запретили по всей Японии, и сейчас их найти невозможно. Ну и где Бен их взял? И чем он думал, употребляя эту дрянь посреди леса, ночью?

— Откуда ты знаешь, что он на грибах?

Джон Скотт извлек из пачки «Мальборо» сигарету и закурил.

— Я ему дал.

Я нахмурился.

— Ты дал?

— Ага.

— И откуда они у тебя?

— Нашел.

В первое мгновение я представил, как Джон Скотт идет по улице и находит пакет грибов. Потом в голове у меня что-то щелкнуло.

— Ты их тут собрал?

— Да.

— Здесь? В лесу?

Он выпустил струю дыма и кивнул.

— Откуда ты знаешь, где их собирать?

— Мы этим постоянно занимаемся, когда с базы выходим.

— Ты тоже их сожрал?

— Ага.

Я вгляделся в его лицо.

— И ты в порядке?

— В полнейшем.

— Кто-то еще это употреблял?

Нил, Томо и Мел отрицательно покачали головами.

— Нина?

— Не-а, — ответил Джон Скотт.

Я поглядел в сторону израильтян. Бен раскачивался из стороны в сторону, Нина обнимала его за плечи.

— Всегда у кого-нибудь случается бэд трип[9], — безразлично заметил Джон. — Ему нужно просто немного времени, чтобы отойти.

— Ага, часов восемь! — воскликнул я.

— Я не могу контролировать, как эта штука подействует на других.

— Так не давай им эту гребаную дрянь. Ты кем себя возомнил, наркодилером?

— Чувак, остынь.

Я закипал с каждой секундой. За мной самим водились грешки, если говорить об экспериментах с наркотой, но то, что Джон Скотт кормил всех вокруг грибочками посреди Аокигахара Дзюкаи, было за пределами добра и зла.

— И у тебя остались еще грибы?

— Ага.

— Кто-нибудь еще хочет наглотаться этой дряни?

Никто не ответил.

— А что если бы у него начался приступ? Как бы мы его откачивали?

Джон Скотт поднял руку.

— Чувак, ты мне кайф обламываешь.

— Да плевать я хотел на твой кайф! Грибы, которые в лаборатории выращивают, хотя бы предсказуемы. А ты собрал какое-то дерьмо посреди этой дыры! Он мог впасть в кому!

— Хватит мне впаривать!

— Но это так!

— Пошел в задницу, я не хочу это обсуждать.

— Итан… — вступил в разговор Нил.

— Ну нет, это безответственность и идиотизм!

— Итан, Джон, прекратите! — крикнула Мел. — Сейчас же прекратите этот скандал.

Наступило долгое напряженное молчание.

Я снял рюкзак, вытряхнул дрова и начал раздувать потухший костер.

12

Я разжег огонь без особых усилий или посторонней помощи. Нил вновь достал виски, на этот раз щедро делясь им со всеми. Джон Скотт, Томо и он пили молча, передавая бутылку друг другу.

Мел попыталась разрядить обстановку какой-то болтовней. Томо быстро напился и заставил всех, кроме меня, играть в игру: кто больше назовет актеров, получивших «Оскар». Это снизило накал страстей в лагере. Атмосфера была далека от мирной, но все же не столь мрачна, как прежде.

Для человека, употребившего грибы, Джон Скотт вел себя на удивление нормально. Либо он съел их намного меньше Бена, либо он был из тех редких людей, организм которых под веществами функционирует вполне стабильно. Джон участвовал в игре и болтал со всеми, за исключением меня, чему я был только рад. Израильтяне все еще стояли в стороне от палаток. Мы с Мел сидели рядышком, грея ноги у костра. Языки пламени танцевали перед нами. Это зрелище почти загипнотизировало меня, и я отключался от происходящего. Ежесекундно искры отделялись от огня и взлетали в небо, чтобы навсегда исчезнуть. Я думал, не то же ли самое случилось с Юми и этим человеком с модной прической, да и теми другими, кончившими с собой здесь?

Исчезнуть навсегда.

А какая еще была альтернатива? Привидения, духи и вся эта загробная жизнь? Мне хотелось бы верить во всю эту чепуху. Приятно чувствовать себя частью чего-то большего, знать, что ты продолжишь после смерти существовать в какой-то иной форме. Но я попросту ни в чем таком не мог себя убедить. Я слишком долго раздумывал о смерти. Слишком долго о ней размышлял. Я привык с ней жить.

Смерть — это всегда конец, и ничего не изменится, если ты будешь убеждать себя в другом.

Снова раздался мой рингтон с мелодией песни «Ганз-н-Роузез», и я достал из кармана телефон, думая, что это опять Дерек. Я поглядел на экран и выругался про себя.

— Ты не хочешь ответить? — спросил Нил.

— Неохота разговаривать сейчас.

— Может быть, это Хонда, он беспокоится о нас.

— Это не Хонда.

Телефон продолжал звонить, голос Акселя Роуза будто становился все громче и настойчивей из-за моего отказа принять вызов.

— Что за черт? — воскликнул Томо. — Я отвечу.

Он потянулся за телефоном, но я схватил трубку.

Наконец продолжавшийся бесконечно долго звонок умолк.

— Это был Дерек? — спросила Мел.

— Нет.

— Кто?

— Какая разница?

— Чего ты так напрягся?

Я не напрягся.

— Может быть, это бывшая? — предположил Томо.

— Ну? — уставилась на меня Мелинда.

Я посмотрел ей в глаза.

— Что «ну»?

— Бывшая?

— Отстань.

— Что еще за тайна?

— Просто один старый друг.

— Шелли?

— Нет, — ответил я, мгновенно пожалев о своем вранье.

Мел продолжала изучать мое выражение лица.

Я старался делать вид, что не замечаю этого.

— Дай мне телефон, — потребовала она.

— Ты прикалываешься?

— Я тебе не верю.

— Ты с ума сошла? — Я дал выход своему раздражению и понял, что этого не стоило делать. — Я не хочу разговаривать по телефону, что такого-то?

— Дай мне посмотреть твой телефон.

Я хотел было проигнорировать настойчивую просьбу, но это было все равно что признать, что звонила Шелли. Я пожал плечами и протянул трубку Мелинде.

— «Мак», — прочитала она в списке входящих. — Кто этот Мак?

Я чуть было не ляпнул, что это мой школьный знакомый, но в ее глазах было что-то, остановившее меня. Она знала. Она загнала меня в ловушку.

— Ты знаешь, кто это.

— Шелли Макдоналд?

Я не ответил.

— Какого черта ты не записал ее как Шелли у себя в телефоне? Откуда это — «Мак»?

— С чего вообще, черт подери, этот допрос?

— Потому что, если бы ты увидела ее имя, — я старался говорить максимально спокойно, — ты бы закатила скандал, как это происходит сейчас.

— Я не закатываю скандал.

— Именно этим ты занимаешься.

— Потому что ты мне соврал, Итан.

— Оставь меня в покое.

— Если бы ты просто сказал, что это Шелли, когда я спрашивала, ничего бы не было.

Я поднял голову.

— К чему вообще весь разговор?

— Правда, Итан? Ты хочешь узнать? Хорошо. Тебе звонит твоя бывшая — второй раз за месяц! Девушка, про которую ты рассказывал, что она хочет за тебя замуж. Ты не отвечаешь на звонок и врешь мне. Мне кажется я вправе требовать объяснений.

— Что ты от меня хочешь? Чтобы я ей ответил? И что я должен был ей сказать? «Привет, Шелли! Как делишки?» Тогда произошло бы то же самое, что и сейчас. А я хотел этого избежать.

— Ты бы не взбесил меня так.

Вот это уже чушь собачья. Мел очень болезненно реагировала на любое упоминание о Шелли с тех пор, как наткнулась на откровенные фото моей бывшей у меня в компьютере. Это произошло в день шестимесячного юбилея нашего знакомства. Она выбирала совместные снимки, чтобы распечатать и сделать из них праздничный плакат, как нечаянно наткнулась на эти фотографии.

Я напрочь забыл об их существовании и без возражений удалил папку. Но после того случая Мел всегда ревниво вспыхивала не только при любом упоминании Шелли, но даже если речь заходила о моих днях в колледже. Эта тема касалась той части моей жизни, в которой Мел не было и о которой она знала очень мало.

А когда мы в прошлом году сидели в ресторане, справляя мой день рождения, у меня зазвонил телефон. Номер был незнакомый, и я спокойно ответил на звонок, думая, что это кто-то из родственников. Оказалось, что это Шелли.

Она взялась будто из ниоткуда, мы не разговаривали до этого несколько лет, и я позволил себе проговорить с ней около десяти минут. Я объяснил Мелинде, кто звонил, она мгновенно помрачнела, и остаток вечера оказался испорчен.

— Мы можем отложить этот разговор? — спросил я устало.

— Нет.

— Ты думаешь, я завел интрижку за океаном?

— Я хочу знать, почему она опять тебе звонит.

— Откуда я знаю? Я же не ответил.

— Скажи мне правду, Итан!

— Тогда она позвонила мне, чтобы поздравить с днем рождения. И позвонила сейчас. Второй раз. Всё.

— Она тебе писала?

Я уставился на Мел. Что она знает? Кажется, гораздо больше, чем показывает.

— Ты у меня в телефоне копалась?

— На прошлой неделе пришла эсэмэска, — рассказала Мел. — Ты в это время был в душе, перед работой. Предыдущей ночью ты допоздна тусовался у Бэки. Я решила, что это мистер Куросава интересуется твоим самочувствием. Поэтому я решила ответить за тебя. Знаешь, что я прочитала?

Я знал, что она могла там прочитать.

— Ты неправильно поняла, — сказал я.

— Я правильно поняла!

— Да ты не знаешь ничего! — Я замотал головой. — Не могу поверить, что ты копалась в моем телефоне. Ты и почту мою читаешь?

— Я тебе объяснила, почему я прочитала это. И не пытайся переводить стрелки!

Нил прочистил горло.

— Может, прогуляемся?

— Нет, — ответил я. — Я прогуляюсь один.

Я встал и, схватив фонарик, пошел прочь от костра.

Никто не пытался меня остановить.

13

Я не утруждал себя поиском веревки. Я просто удалился в чащу подальше от костра. Гнев победил все страхи, я и думать забыл про всех призраков и медведей. Я перебирал в уме произошедшее и ругал себя за то, как повел себя. Наконец я набрел на какой-то большой валун и уселся на него. Вдалеке мерцал оранжевый огонек костра.

Шелли…

Господи милосердный!

Хотя ферма моих родителей располагалась всего лишь в двадцати минутах езды от Мэдисона, в первый год обучения я предпочел поселиться в общежитии, чтобы завести побольше знакомств и вкусить всех прелестей кампуса. Я прибился к компании тусовщиков и осел в напоминающей свинарник комнате на третьем этаже здания, заселенного такими же любителями выпивки и вечеринок. Однако такой образ жизни угрожал тем, что мой средний балл опустится ниже критической отметки. Поэтому летом, перед началом старшего курса, я переместился в другое общежитие, разделив комнату с более тихим приятелем.

Я встретил Шелли в небольшом магазинчике, расположенном через улицу от меня. Она вошла после меня: темные очки, легкое летнее платье с умопомрачительным декольте, длинные загорелые ноги в сандалиях на высокой платформе. Она прошла мимо меня в облаке парфюма. Я не мог отвести от нее взгляда, пока она шла к холодильнику, а затем выбирала упаковку мороженого.

Вдруг Джордж, хозяин магазина, воскликнул:

— Итан, иди сюда, быстрей!

Я подошел к кассе и увидел, как через открытую по обычаю в летние месяцы дверь с улицы деловито входила утка в сопровождении четырех еще совсем маленьких, желтых птенцов. Оказавшись внутри, утиное семейство начало сновать по магазину, от полки к полке, без всякой видимой цели.

— Наверное, с реки пришли, — заключил Джордж. — Заблудились и ко мне завернули.

Я открыл пачку картофельных чипсов, которую собирался купить, и высыпал несколько ломтиков на пол. Птичье семейство сразу смело угощение.

— Классная идея, Итан! Вот, дай им еще хлеба!

Джордж позвонил своим знакомым из местной газеты, и через десять минут фотограф из «Кэпитал Таймс» снимал утят, а заодно и нас. Мы с Шелли разговорились и обменялись номерами телефонов. В тот же вечер мы встретились в баре. Еще через два дня пошли в другой бар. На следующие выходные состоялся поход в ресторан, в понедельник — на парковый фестиваль. Через неделю уже стало понятно, что мы с ней встречаемся.

Я испытывал двойственные чувства. С Шелли было весело, но неумолимо приближался новый семестр, и я вовсе не был уверен, что хочу становиться бойфрендом очередной тусовщицы из женского студенческого клуба. Я уже имел опыт отношений с несколькими подобными особами и знал, к чему это ведет: вечеринка, винная дегустация, вечеринка, торжественный бал, вечеринка, университетская дискотека, еще вечеринка. Ровным счетом все то, от чего я пытался себя оградить.

Но, так или иначе, с Шелли было комфортно, а после смерти Гэри она заботилась обо мне несколько месяцев. Мы закончили учебу, нашли работу в Чикаго и стали жить вместе. Все вокруг считали нас идеальной парой все, кроме меня. Я чувствовал себя загнанным в угол. Белкой в колесе. Мне казалось, я пытаюсь играть чужую роль. Воздушные поцелуи, модные шмотки, кокаин, которого было больше, чем марихуаны в колледже, — все это было не для меня. Я не хотел ничего этого.

Потом Шелли начала говорить о женитьбе. Это переполнило чашу моего терпения: я представил, как всю жизнь работаю в одной компании, общаюсь с одними и теми же людьми, занимаюсь всякой ерундой, и все это повторяется годами, десятилетиями (только уже при наличии детей). И я понял, что мне нужно делать ноги.

К тому моменту я накопил несколько тысяч долларов. Этого было бы достаточно для отличных каникул, но пара недель на карибских пляжах меня не устраивали. Почему-то мне казалось, что Индия больше подходит для того, чтобы начать жизнь с нуля. Там все дешево, а страна настолько огромна, что я мог легко затеряться в ней на целый год. Была, правда, и проблема: я все же нуждался в каком-то заработке, но в Индии самой доступной работой для европейца была работа менеджером в колл-центре. Я не имел для нее ни навыков, ни желания. Тогда я обратил свой взор на Дальний Восток и обнаружил, что преподаватели английского там в большой цене.

Оглядываясь назад, сейчас я понимаю, что это был самый верный шаг. В конце концов, иначе бы я никогда не встретил Мел. Всего после пары месяцев в Японии меня уже не мучила тоска, оставшаяся после гибели Гэри, я стал гораздо спокойнее. С каждым днем моя прежняя жизнь все больше отдалялась от меня.

Хотя, если честно, как ни старайся, прошлое всегда найдет способ тебя догнать.

Сказать, что я был удивлен звонку Шелли две недели назад, значит ничего не сказать. Мы не общались со времен моего бегства из Чикаго. Так что в тот момент, когда я услышал в трубке: «Привет, Итан! Это я! Как поживаешь?», я не сразу понял, кто со мной разговаривает. Я нес какую-то вежливую бессмыслицу, пока вдруг меня не осенило. Она спросила, как мне Япония, как еда, как культура. Встречаюсь ли я с какой-нибудь симпатичной японочкой. На последний вопрос я ответил отрицательно. Мне стоило рассказать о Мелинде. Если бы я это сделал, Шелли вряд ли позвонила бы еще раз и я не оказался бы в той затруднительной ситуации, в которой сейчас нахожусь. Однако я не сказал ничего о своей девушке. В конце концов, Шелли это не касается.

Я достаточно долго не прерывал беседу, потому что все ждал от нее каких-нибудь серьезных новостей. Умер общий друг? Она забеременела? Но прошло десять минут, и она бросила на прощанье: «Ну хорошо, Итан! Мне нужно бежать. Пока!» Так закончился наш на редкость бессмысленный разговор.

Через несколько дней она прислала мне письмо по электронной почте, три или четыре длинных абзаца соплей по поводу того, как она скучает, как много обо мне думает в последнее время и как вспоминает о всяких вещах, которые мы творили вместе.

Она не написала о том, что хочет продолжить наши отношения, но намек был прозрачен. Мне показалось ее признание по меньшей мере странным, особенно если учесть, что я находился на противоположной стороне земного шара. Чего она ожидала? Что я примчусь к ней в Чикаго? Или что она сама прилетит сюда? Письмо заканчивалось патетичным «Скучаю, твоя Шелли».

Я страшно переживал, потому что Мел могла увидеть это письмо. Что она могла бы подумать? И почему она до сих пор ничего мне не сказала? Благородно учла презумпцию невиновности? Решила подождать, пока я не получу следующую весточку? Очевидно, она следила за моей реакцией. Ждала возможности подловить, как она в итоге и сделала.

С такими тяжелыми мыслями я направился обратно к лагерю, готовясь к тяжелому разговору.

14

Я настолько сосредоточился на том, чтобы не наткнуться на дерево и не упасть в какую-нибудь яму, что не заметил огонька сигареты, покуда не оказался в трех метрах от него. Темная фигура сидела под деревом. Я не мог понять, кто это. Кто из нашей компании еще курил, кроме Джона Скотта? Я уже было приготовился обогнуть ее, как услышал голос Нины:

— Итан?

Я подошел ближе. Она сидела, обняв колени руками, и курила вовсе не сигарету — запах был едкий и резкий.

— Привет, — сказал я.

Она молча протянула мне косяк. Я, на секунду замешкавшись, взял его двумя пальцами. В последний раз я курил траву еще в Штатах. Здесь, в Японии, достать марихуану было не проще, чем грибы. Но, кажется, это было ровно то, что мне сейчас требовалось.

Бухнувшись на землю рядом с Ниной, я сделал долгую затяжку. Нина не подмешала в траву табака, за что я испытал к ней искреннюю благодарность. Я не выдыхал до тех пор, пока щекотание в горле не дало понять, что я сейчас разражусь приступом кашля, и только тогда ровно и медленно выпустил из легких дым.

— Где Бен? — спросил я.

— Пошел в палатку полежать.

— И как он? — Я передал Нине косяк.

— Нормально.

— Его все еще?..

— Не отпускает? Сам виноват. Я ему говорила не есть много, но он всего хочет побольше.

— Ты была, когда они это ели?

Она кивнула.

— Где Джон Скотт их нашел?

— Под поваленным деревом. С Беном, знаешь ли, такое уже было…

— Недавно?

— На вечеринке Полной луны в Тае. Там был грибной бар. Мы туда пошли большой компанией, заказали милкшейки с грибами. Всем было весело, но, чтобы выйти из бара, надо было спуститься по очень узкой и крутой лесенке. И там нет перил. Реально опасно. Бену стало страшно, и он стал говорить, что не сможет спуститься. Мы начали подшучивать над ним, говорили, что оставим его в баре. И его накрыло.

— И на кой черт он снова их наелся?

— Джон Скотт сказал, что эти грибы слабые и его не скрутит. — Нина затянулась и снова передала мне косяк.

Я опять глубоко затянулся.

— Можно кое-что у тебя спросить, Нина?

— Ты можешь спрашивать все, что хочешь, Итан.

— Почему вы с Беном приперлись в Лес Самоубийц? Это ведь совсем не туристическое место.

Казалось, она задумалась над вопросом.

— Бен захотел.

— Но зачем? Просто так?

— Бен… Короче, один человек покончил с собой. Очень близкий для Бена человек. — Она пожала плечами. — После этого он стал одержим темой самоубийств. Смотрел фильмы, читал книги, все, что мог найти. Я думаю, он хочет разобраться во всем, понять, почему люди избирают этот путь. И когда он услышал об этом месте, то решил посмотреть своими глазами. Увидеть, поможет ли ему этот лес понять хоть что-то. Понимаешь?

— Думаю, да.

— А что насчет тебя, Итан? Почему ты здесь?

— Потому что вы нас позвали.

— У тебя нет никакой тайной страсти к суициду?

Я замешкался.

— Нет. Никаких страстей.

— Хорошо. А что ты тут делаешь?

— Ты имеешь в виду, не в лагере?

— Ага, в одиночестве.

Я и забыл, что они с Беном не присутствовали при последнем разговоре.

— Я поссорился с Мел.

— Когда?

— Минут сорок назад.

— И что, ты всегда гуляешь по лесу один по ночам?

— Тут не особо много мест, где можно прогуляться.

— Ты давно встречаешься со своей девушкой?

Мне показалось странным, что Нина назвала Мел моей девушкой. Она знала, как ее зовут. Я же не называл Бена «твой парень». Или называл? Я не мог вспомнить. Голова затуманилась.

Я протянул Нине остаток косяка. Она отказалась, так что я погасил его о землю.

— И? — протянула она.

— Какой был вопрос, прости?

— Вы с девушкой давно встречаетесь?

— Почти четыре года.

— Ты американец?

— Ага.

— Никогда не встречалась с американцем.

Я моргнул.

— Я встречалась с немцем, итальянцем и… хм, с греком. Американца не было.

Я начал хихикать. Очень тихо — я не хотел, чтобы нас услышали в лагере.

— Что смешного?

— Не знаю.

— Ты под кайфом уже!

— Наверное.

— И что насчет тебя?

— Что насчет меня?

— Ты встречался с американкой?

— Я встречался с американкой. Мел — американка.

— О, понятно! А с кем еще? Из какой еще страны?

— Ни из какой.

На этот раз захохотала Нина.

— Что? — обиделся я.

— Ты всемирный девственник, Итан.

— Всемирный девственник, значит?

Она кивнула.

Ну что ж, так тому и быть.

— Да, — поинтересовался я, — ты говорила, у тебя в жизни был плохой опыт каучсерфинга. Что случилось? В смысле, если это слишком личное, то я не настаиваю, просто интересно.

— Нет, я тебе расскажу. Это уже в прошлом.

Она замолчала, как будто выстраивая в голове историю или, по крайней мере, пытаясь понять, как ее начать. Потом заговорила:

— Я была в Пакистане, собиралась в Индию. Нашелся каучсерфер в Нью-Дели. Я думала, что эта женщина живет одна, но выяснилось, что с ней муж и четверо детей. Квартира совсем маленькая, но они оказались чудесными людьми. Они кормили меня каждый день.

— Карри? — перебил я Нину. Мысли о говядине-виндалу и баттер-чикен затмили мое сознание. Я понял, насколько голоден. Было бы чудесно, если б перед нами сейчас стояла коробка с итальянской пиццей.

— О да! Я ела очень много. Все вегетарианское. Очень здоровая пища. Я планировала провести в Дели пару дней, хотела попасть в Агру, потом в Джайпур, если хватит времени. Но я так классно проводила время у них, что сдалась и решила остаться.

— Ты не была в Тадж-Махале?

Она покачала головой.

— А ты знаешь, что предполагалось построить такой же мавзолей, но из черного мрамора?

— И почему не построили?

— Наверное, шах передумал.

— А я думаю, что это обычная байка.

— Это не байка!

— У тебя еще припасены истории для любознательных?

— Ты мне грубишь?

— А тебе нравится меня перебивать?

— Продолжай.

— Итак… — Нина сделала сильное ударение на этом слове, изображая раздражение (по крайней мере, мне показалось, что оно слегка наигранное). — Итак, следующим моим пунктом в путешествии был Китай. За день до отлета на ужин пришел брат хозяйки. Он напился и остался на ночь.

— Индусы пьют алкоголь?

— Конечно, Итан! Индуизм ничего не запрещает. Ты не портишь себе карму, если пьешь в меру. Ты перепутал с исламом.

— Слушай, я знаю разницу между исламом и индуизмом.

— Уверен?

— Конечно.

— Потому что мусульмане долгое время правили Индией. Наверное, поэтому ты перепутал.

— Я не перепутал. Я просто думал… — Я помотал головой. — Ладно, проехали.

Я был под кайфом, поэтому не мог понять, серьезно она говорит или нет, но все-таки было похоже, что Нина меня подкалывает.

— Так ты попала в Китай? — спросил я, чтобы продолжить тему.

— Ты меня постоянно сбиваешь.

— Извини.

— Ты сказал, что больше не будешь.

— Не буду.

— Надеюсь, что не будешь. — Она скрестила ноги перед собой. — Что? Что случилось?

— А?

— Ты пялишься на мои ноги.

— А… — Я почувствовал, как кровь приливает к щекам. — Ты до сих пор в шортах. Я… я подумал, не мерзнут ли у тебя ноги.

— Ноги в порядке, Итан.

Я глубоко вдохнул и спросил, пытаясь держать себя в рамках:

— Так что случилось с той семьей?

— После ужина, про который я тебе рассказывала до того, как ты поинтересовался, не мерзнут ли у меня ноги, я рано пошла спать, потому что с утра мне нужно было в аэропорт. Тот человек, который ночевал у нас, работал таксистом. Он пообещал, что отвезет меня. Его такси было припарковано прямо возле дома. Мне показалось, что ехать с ним вполне безопасно. — Нина поглядела на меня, как будто ждала, что я буду оспаривать последнее утверждение.

— И что?

— Нью-Дели большой город. Я понятия не имела, как добираться до аэропорта. Все улицы казались абсолютно одинаковыми. Но чем дольше мы катились, тем больше меня охватывало ощущение, что мы едем куда-то не туда.

— И как долго вы ехали?

— Минут двадцать или тридцать к тому моменту. Трафик в Дели ужасный, но ранним утром на дорогах было еще пусто. И мы должны были уже подъезжать к аэропорту. Еще через минуту я уже была абсолютно уверена, что мы едем не в аэропорт. Я попросила его остановиться. Он свернул на боковую улочку. Я не на шутку испугалась. Но у меня был огромный рюкзак, я бы не смогла убежать, ты понимаешь… Мы остановились, я выскочила из машины, он схватил меня…

Нина замолчала. Потом заговорила снова:

— Он прижал меня к машине и задрал юбку. Я пыталась закричать, но мне сдавило грудь, я не могла издать ни звука. Пока он пытался расстегнуть штаны, я его оттолкнула и — я сейчас не шучу, Итан, — вмазала ему в горло. Это самый лучший способ остановить насильника. Горло, глаза, пах. Я его ударила вот так! — Она продемонстрировала на мне, остановив кулак в сантиметре от адамова яблока. — И он отпустил меня.

— Вот черт! Ты вызвала полицию?

Она покачала головой.

— Но чувак пытался изнасиловать тебя!

— Если бы я позвонила в полицию, я бы застряла в Нью-Дели на несколько недель. А в тот момент мне просто хотелось уехать. К тому же что мое слово значит против его слов?

Я мог себе представить: Нина не захотела связываться с бюрократической машиной развивающейся страны. К тому же Индия — это Индия, патриархальное общество. Власти могут не поверить ей. Но все равно, то, что этот человек так легко отделался и гуляет на свободе, звучало дико.

— А что с его сестрой, у которой ты жила? Ты ей рассказала?

— Я собиралась. Но к тому времени когда я оказалась в Китае, все произошедшее уже казалось далеким прошлым. Я попала в другой мир. После всего того, что сделала для меня предыдущая хозяйка, мне не хотелось ее огорчать новостями о брате.

— А если он изнасилует кого-нибудь еще?

— Я понимаю, Итан. Мне все это тоже не нравится. Но такова жизнь. — Она пожала плечами. — В общем, такой вот у меня плохой опыт каучсерфинга.

— Я даже не знаю, что сказать. Я… я рад, что с тобой все в порядке.

— Спасибо, Итан.

Я глупо кивнул. Я не знал, что еще сделать.

У меня плохо с соболезнованиями. После смерти Гэри я без конца их слушал, и мне прекрасно известно, как они глупо и тривиально звучат.

— Да, — спросил я, вспомнив кое-что. — Там в лесу, когда мы собирали дрова и наткнулись на тело…

— Тебе стало плохо.

— Я наткнулся прямо на него. Потрогал его. Запах…

— Понимаю.

— Вы с Беном не видели крестов, которые свисали с деревьев?

— Крестов? Нет.

— Ни одного?

— Мы увидели краску на дереве. Мы рассматривали пятно, когда услышали, как ты вскрикнул. Мы увидели, как ты отталкиваешь труп. — Нина засмеялась.

— Ты думаешь, это было весело?

— Выглядело так, будто ты с ним танцуешь. Танцуешь с висельником. Так мне показалось. А потом ты повернулся к нам, и тебя вырвало.

— Бена так накрыло из-за трупа?

— Ты когда-нибудь пробовал грибы?

— Ага.

— А теперь представь, что ты на грибах и вдруг видишь труп. Тем более такой, как там. Я думаю, я бы так же себя вела. Так что там с крестами?

— Они были сделаны из палок. Как минимум дюжина свисала с веток. — Я помедлил. — И они качались.

— Качались?

— Туда-сюда. Так, будто их ветром качало. Но казалось, что там не было ветра.

Нина рассердилась.

— Итан, ты меня пытаешься напугать?

— Нет, я…

— Очередные сказки про привидения?

— Это ровно то, что я увидел. — Я пожал плечами. — Не знаю. Может, там и был ветер.

— Достаточно сильный, чтобы раскачать кресты? Ты бы его почувствовал.

— Другого объяснения нет.

— Есть. Ты просто не хочешь себе в этом признаваться. — Нина достала из кармана куртки маленький фотоаппарат и протянула мне. — Я тебе одну фотку хочу показать.

Я включил камеру и запустил режим просмотра. Вот снимок, где Томо, Нил, Джон Скотт и Мел сидят у костра.

— Ты вот про эту фотку говоришь? — уточнил я.

— Да, про нее.

— Когда ты ее сделала?

— Недавно, пока тебя не было.

— И что с ней?

— Увидишь.

Я присмотрелся к фотографии. Из потухающего костра поднимается столб дыма, закрывая значительную часть снимка с правой стороны. И в нем что-то… непохожее на дым. Очертания слишком четкие, узнаваемые, и цвет немного другой, чуть светлее, почти белый.

— Нашел, да? — уточнила Нина.

— Ты думаешь, это призрак?

— Понятия не имею. А как ты думаешь?

Я почувствовал, как по спине прошел холодок, будто кто-то царапнул меня по шее. Качающиеся распятия, а теперь это?

— Я не верю в привидения, — сказал я.

— И что это тогда?

У меня не было ответа. Я увеличил фото, чтобы рассмотреть силуэт. Чем дольше я вглядывался, тем больше мне казалось, что я могу даже рассмотреть смутные черты лица.

— Отблеск света? — предположил я.

— Ночь на дворе, Итан.

— Грязь на объективе?

— Я много снимала, посмотри. Эта штука на единственном фото.

Я начал листать снимки. Много фотографий леса, включая собачью переноску и некоторые из знаков на дороге. Гора Фудзи через покрытое мелкими капельками окно поезда. Бронзовая статуя Хатико на станции Сибуя, где любят назначать свидания парочки.

Нина голышом.

Она стоит в комнате лицом к большому зеркалу. Белое полотенце на голове, спина и верхняя часть ягодиц попали в кадр.

Мне следовало выключить камеру. Но я продолжил листать. Опять Нина, в этот раз идущая по направлению к фотографу, с явным намерением прервать съемку. Этот снимок уже не оставлял места для полета фантазии.

На следующем — Нина в нижнем белье, расчесывающая волосы. После этого трап возле самолета в аэропорту.

Я вернулся к фотографии с лагерным костром и предполагаемым призраком. Откашлявшись, я признался:

— Да, я не знаю, что с этим делать.

— Ты видишь, это не грязь на объективе.

Я вернул ей камеру.

— Нет…

— Но ты считаешь, должно быть рациональное объяснение.

— А ты так не думаешь?

— Может быть. А может, и нет. Меня слишком накрыло сейчас, чтобы думать о рациональных объяснениях.

Я вспомнил свои ощущения, когда днем мы свернули с основной тропы на боковую тропинку. Тогда мне мерещились тени во всех изгибах стволов и сплетениях корней.

— Мы проецируем наши страхи.

— Это как?

— Ну, это можно сравнить с тем, что ты вдруг видишь очертания жирафа или слона в форме облака. Хотя их там нет. Но ты хочешь их там увидеть и поэтому видишь.

— То есть ты проецировал, когда видел эти распятия?

— Не знаю. — Я пожал плечами. — Но думаю, что да.

— Ты знаешь, Итан, — произнесла Нина с обезоруживающей улыбкой, — мне кажется, что из тебя никудышный врун.

Мы с Ниной проболтали еще с полчаса. Я не спрашивал ее о тех снимках, где она была запечатлена обнаженной, и она не упоминала о них. Очень может быть, что она вообще про них не знала.

Тут у меня зазвонил телефон.

Я стал копаться в кармане, кляня себя за то, что не выключил его. Если Мел подумает, что я ушел в лес, чтобы поговорить с Шелли, — мне конец. Я посмотрел на экран и засомневался, стоит ли отвечать. Номер не определялся.

Я нажал на кнопку приема вызова.

— Алло?

Тишина.

— Алло!

Скрипучий голос:

— Зачем вы пришли в мой лес?

В какой-то момент я даже вздохнуть не мог, не то что ответить. Потом я сообразил: это же Дерек. Должно быть, он пытается разыграть меня.

— Иди к черту, Миллер, — ответил я. — Я знаю, что это ты.

— Зачем вы пришли в мой лес-с-с-с-с-с?

Это не Дерек, это вообще не похоже на его голос.

— Кто это? — сердито воскликнул я.

Короткие гудки.

Похолодев от ужаса, я уставился на свой мобильный.

— Кто это был? — напряженно спросила Нина.

— Это… друг.

— Ты спросил, кто это?

— Он пытался меня напугать.

— Что он сказал?

— Он спросил, зачем я пришел в его лес.

— Боже правый, Итан! Ты уверен, что это был твой друг?

— Кто это еще мог быть?

— Проверь номер.

— Не могу, не определился номер.

— Ты узнал его голос?

— Нет, он… он изменил его.

— Как он звучал?

— Как будто говорит японец.

— Страшно?

— Ага.

— Как японское привидение?

— И какой голос у японского привидения?

— Это не смешно.

— Я в курсе. Я ему задницу надеру, когда встречу.

— Ты зря, Итан. Очень зря.

— Нина, все в порядке. Успокойся.

— Уверен, что это звонил твой друг?

— Абсолютно.

— Перезвони ему.

— Я не могу перезвонить на неопределившийся номер.

— Позвони ему на обычный.

Я кивнул, набирая номер. После семи гудков я отключился.

— Видишь? — обратился я к Нине, — Он знает, что я все понял. И не берет трубку.

— Надеюсь, что ты прав.

— Кто это еще мог быть?

— Может, это действительно был…

— Нет, Нина, не был.

Глаза у меня стали сухими и чесались от действия травы, а розыгрыш Дерека напугал так, что я мгновенно протрезвел. Я попрощался с Ниной и побрел к лагерю. От костра остались еле тлеющие угли, и все разошлись по палаткам. Я огляделся в поисках Джона Скотта, размышляя, где он улегся на ночь, но его нигде не было видно.

Я положил телефон в рюкзак Мел, чтобы не раздавить ночью, и заполз в палатку в надежде, что Мел не заметит запаха марихуаны. Она лежала у дальней стенки, накрывшись водонепроницаемым спасательным одеялом для чрезвычайных ситуаций. Я никогда такими не пользовался, поэтому понятия не имел, насколько они держат тепло. Я разулся, поднял край одеяла и лег рядом, помня о том, что лучше сейчас не обнимать Мел.

— Мел, — окликнул я тихо.

Она промолчала.

— Ты не спишь?

— Нет.

— Я хотел объяснить про Шелли.

— Не произноси ее имя.

— Я хотел объяснить про нее…

— Не сейчас.

— Это важно.

— Я не хочу это слышать.

— А когда?

Ответа не последовало.

— Мел?

— Спокойной ночи.

По крайней мере, я попытался. Продолжать я не стал, чтобы не оказаться изгнанным на улицу. Я повернулся, пытаясь устроиться покомфортнее. Земля была твердой. И одеяло совсем не грело.

Я абсолютно не чувствовал желания спать. Лежа в темноте, я раздумывал над нашими с Мелиндой отношениями и удивлялся, почему все так легко покатилось под откос. Еще раз мысленно проиграв весь наш предыдущий разговор, я заставил себя прекратить думать об этом. Утром все уладится, сказал я себе.

Мои мысли обратились к Нине. Я не мог избавиться от ощущения, что она знала о тех снимках в своем фотоаппарате, помнила о них и хотела, чтобы я их увидел.

Но зачем?

У меня разыгралась фантазия. Мы вдвоем под деревом, курим анашу. Она передает мне камеру, и я вижу снимки. Однако в этот раз я обратил на них внимание.

— Что ты скажешь, Итан? — спрашивает она.

— У тебя красивое тело.

— Тебе нравится моя грудь?

— Она классная.

— Хочешь увидеть ее в реальности?

Она встает и увлекает меня глубже в лес, где мы начинаем раздевать друг друга. Сняв с нее все, я обнаруживаю, что под одеждой скрывалось сухое, разлагающееся тело, только кости, проступающие через посеревшую дряблую кожу…

Я открыл глаза. Я находился в состоянии между сном и явью, проплывая через этот обманчивый, изменяющийся мир. Хотя я глядел на темный купол палатки, я ясно видел труп повесившегося мужчины. Холодный, липкий ужас охватил меня, будто смерть преследовала меня даже здесь. Мне хотелось обнять Мел, прижаться к ней, почувствовать ее тепло. Но я не мог. Мы были в глупой ссоре по поводу несуществующей измены.

Я закрыл глаза и повернулся на бок.

Утро наступит еще не скоро.

15

Мы на общей кухне нашего гестхауса в Синагаве. Я стою возле плиты, готовлю завтрак для себя и Гэри. Яйца в сковородке взбиты, как Гэри любит, бекон обжарен до хруста. Гэри восседает за столом: черные кудри, прямой нос, зеленые блестящие глаза. На нем бело-красная форма «Медведей Хэрши», на груди надпись «Капитан», на спине — его номер «14». Он даже надел коньки, лезвия на них защищены резиновыми накладками. Мы часто так делали в детстве: надевали перед игрой или тренировкой всю амуницию еще дома. Тогда наш отец, часто страдающий по выходным похмельем, мог поспать на полчаса дольше.

— Почему ты оделся, Гэри? — удивляюсь я. — Ты так не делал со времен юниорской лиги.

— У меня тренировка сегодня утром, старина.

— Но почему ты не переоденешься в спорткомплексе?

Он нахмурился.

— Я опаздываю.

— Да какая разница? Это ж тренировка.

— Нет, старина. Я опаздываю в другое место.

— Куда?

— У меня важная встреча.

— Встреча?

Его недовольство усилилось, теперь он уже выглядел то ли раздосадованным, то ли напуганным.

— Я не могу тебе рассказать. — Он встал. — Мне нужно идти.

Меня захлестнул страх: я знал, куда бы он ни направлялся, я его больше не увижу.

— Подожди! Гэри! Ты не поел, хотя бы завтрака дождись!

— Не сожги омлет, старина.

И он удаляется. Я стою, уставившись на его стул, мне так хочется, чтобы он вернулся. Тут в коридоре показывается Нина, она направляется в душевую. Душевая у нас рядом с кухней, тут же стиральная машина, требующая монету за работу. Тельняшка свободно болтается на Нине, закрывая бедра до середины.

— Доброе утро, Итан! — приветствует меня Нина.

— Доброе! — отвечаю я с улыбкой. — Ты разминулась с моим братом Гэри.

Мне жаль, что она не познакомилась с Гэри.

— Ох, какая досада!

— Завтракать будешь? У меня лишняя порция.

— Я бы не отказалась от тостов. Где твоя девушка?

— Я не знаю.

Я действительно не знаю. Мел нет рядом. Мне бы следовало беспокоиться гораздо сильнее, поскольку Мел никогда не ночует вне дома, не предупредив меня. Я знаю, что она все еще держит на меня обиду из-за всей этой истории с Шелли, но мне неохота разбираться с этой проблемой сейчас.

— Тебе следует на ней жениться, Итан.

— Я знаю.

— Ты готов?

— Неуверен.

Нина исчезает в душевой. Вода шумит в старых стоках. Я снова один.

Я перемешиваю яйца и переворачиваю бекон. Ставлю два ломтика хлеба в тостер. Цельнозерновой пшеничный хлеб в Японии так же сложно найти, как настоящий майонез или зубную пасту с фтором.

Нина зовет меня. Ей нужно полотенце.

Я беру в комнате чистое и подхожу к душевой. Стучу в дверь.

— Тут не заперто.

Захожу. В душевой небольшое пространство, где можно переодеться, затем сама кабинка. Нина стоит под струей воды в белом бикини. Я вешаю полотенце на крючок для одежды.

— Удивлен? — спрашивает она.

— Чему?

— Тому, что я в купальнике?

— Нет, — отвечаю я, хотя это и выглядит очень странным.

— Хочешь, я сниму его?

Пар стоит стеной, я чувствую, какой влажный воздух.

— Твои тосты готовы.

— Спасибо, Итан.

Я стою еще несколько секунд, не желая выходить, но Нина игнорирует меня. Я возвращаюсь на кухню. Выкладываю на одну тарелку яйца с беконом, на другую — тосты.

Нина выходит из душевой. Она завернулась в мое полотенце. Когда она садится за стол, полотенце сползает и обнажает ее грудь. На ней уже нет бикини. Она будто не замечает или не придает значения тому, что сидит передо мной совсем без одежды, и у меня возникает ощущение дежавю. И вновь, однако, я предпочитаю ничего не говорить. Пока мы завтракаем, Нина снова излагает мне историю, как ее чуть не изнасиловали в Индии. Вдруг я слышу какой-то шум за стеклянной дверью на балконе. Шторы плотно закрыты, и я не могу рассмотреть, что происходит. Шум продолжается. Он похож на шаги. Как будто кто-то осторожно ступает по земле, шурша листьями.

— Ты не собираешься посмотреть, кто там? — спрашивает меня Нина.

Я замираю в нерешительности. Если там Мел, она увидит Нину, сидящую напротив меня почти голышом, и точно устроит скандал. Тем не менее мне кажется, что лучше проверить.

Я встаю и открываю дверь…

Я лежал с открытыми глазами и перебирал в уме увиденное во сне. Гэри, Нина, наша кухня в гестхаусе, Мел… Это она была на балконе? Но теперь у меня не было шанса это узнать. Постепенно дымка сна окончательно развеялась, и я осознал, где нахожусь.

Во сне я подкатился к Мел, и теперь мы лежали обнявшись, моя правая рука — у нее под боком. Либо Мел глубоко спала и не заметила моих поползновений, либо не придала этому значения. Я надеялся на второе.

Шум снаружи заставил меня замереть.

Это он меня разбудил?

Я затаил дыхание, прислушиваясь.

Шаги.

Тревога переросла в звериный страх.

Я сел. Спасательное одеяло сползло с меня, алюминий затрещал и захрустел, казалось, на весь лес.

Мел не проснулась. Я снова прислушался — на этот раз не раздалось ни звука.

Во мне боролись желание выглянуть наружу и страх увидеть нечто…

Что, если там… Что?

Юрэи?

Я отругал себя за то, что в свои двадцать шесть веду себя, как шестилетнее дитя. Просто кто-то прошел в лес отлить. Он сейчас за деревьями. Он вернется через минуту, я услышу, как он забирается обратно в палатку.

Я снова лег, все еще чутко прислушиваясь к тому, что происходит снаружи.

— Что ты делаешь? — сонно спросила Мел.

— Услышал шум снаружи.

— И что это?

— Думаю, кто-то пошел в туалет.

Она не ответила.

Прошла минута, две, три.

Может, этот кто-то опорожняет кишечник?

Когда прошло уже десять минут, а снаружи по-прежнему было тихо, мне начало казаться, что этот звук мне приснился.

Хотя… я был уверен, что слышал его.

Может быть, это какое-то животное?

Медведь? Олень?

Возможно. Но я не был уверен. Мне казалось, что шаги были очень осторожными, как будто кто-то крался, стараясь не шуметь.

Правда? Ты идиот. Хватит накручивать себя. Спи давай!

Я закрыл глаза и последовал собственному совету.

16

Сквозь полудрему я услышал, как Нина зовет Бена. Я не мог сосчитать, сколько раз она его звала, я лишь слышал ее голос снова и снова. Какое-то время казалось, что мне это грезится, но постепенно остатки сна улетучились, и я понял, что надо вставать. Похоже, что-то случилось. Я с трудом заставил себя сесть. Снаружи было уже светло, но солнца не было видно. Утро было серым и хмурым.

Мел в палатке не было. Я не слышал, как она встала, а это значило, что я спал очень крепко. Это было странно, поскольку после тех непонятных звуков, которые я слышал ночью, долго не мог заснуть от тревоги, холода и от того, что земля подо мной была такой твердой. Мел всю ночь вертелась и разговаривала во сне, чего она никогда не делала до этого. Я испугался, что у нее будут повторяться кошмары, связанные с ее падением в кратер.

Я откинул одеяло, потер руки, согреваясь, и заметил, что правая кисть еще больше распухла за ночь. Прыщики превратились в волдыри с белесой жидкостью внутри. Они жутко зудели, особенно в складках кожи и между пальцами. Я переборол желание почесаться. Если волдыри лопнут, в лесу высок риск занести какую-нибудь инфекцию.

Я выполз из палатки и выпрямился. Лес вокруг представлял собой все такое же мрачное зрелище, но меня это больше не пугало. Мы пережили ночь и теперь покинем это место. Аллилуйя!

При дыхании изо рта вырывался пар. Костер еле тлел, и едкий запах дыма заставил меня почувствовать себя пещерным человеком.

Возле костра восседали Нил и Томо. Нил читал какую-то научно-популярную книжку (у него всегда при себе было что-то подобное), а Томо углубился в изучение комиксов. Он утверждал, что истории в его комиксах написаны в жанре научной фантастики или ужасов, но всякий раз, когда я заглядывал к нему через плечо, видел примерно одинаковую картинку: фигуристая барышня в едва прикрывающих прелести клочках одежды в какой-нибудь весьма экстремальной ситуации.

Джон Скотт свернулся калачиком под ближайшим деревом. Он выглядел более массивным, будто поддел под свою кожаную куртку пару свитеров; рюкзак под головой выполнял роль подушки. Похоже, я прошел совсем близко от него после разговора с Ниной.

Мел сидела на камне в двадцати ярдах от нас, спиной ко всем.

— Доброе утро, — неуверенно сказал я, прочистив горло.

— Доброе, Итан, — ответил Нил. — Не откажешься от чашечки кофе? Я поставлю чайник.

Я заметил, что возле каждого стоит бумажный стаканчик с черной жидкостью. Это пробудило мое обоняние, и в следующий момент я почувствовал крепкий бодрящий аромат.

— С удовольствием выпью.

Нил поставил чайник прямо на огонь, стараясь расположить его так, чтобы не расплавилась пластиковая ручка.

— К сожалению, у нас закончилась вода.

— Ну, здесь нас ничего не держит.

Томо вытащил из ушей наушники.

— О, чувак, ты долго спишь!

Я поглядел на свои наручные часы.

— Да еще только полвосьмого. — Я поглядел в сторону Мел. Она слышит мой голос? Почему она не оборачивается?

— Голубки до сих пор в ссоре? — поинтересовался Нил, насыпая растворимый кофе в стаканчик.

— Видимо, да.

— Это потому, что ты — подкаблучник, — вынес вердикт Томо.

— Из-за того, что мы с Мел поспорили?

— Потому что ты убежал в лес и ревел, как девка. Ты же мужик! Скажи ей, что можешь разговаривать с любой шлюхой, с какой хочешь.

— Спасибо за совет, мистер Снуп Дог.

— Не за что. Обращайся.

Нина вновь стала звать Бена где-то в гуще зарослей.

— Что с Беном?

Нил пожал плечами.

— Его тут не было в тот момент, когда мы встали.

Я напрягся. Куда он делся? Пошел прогуляться, не сообщив никому, даже Нине?

— Может, надо помочь Нине в поисках?

— Не паникуй, — ответил Нил. — Она вернется, и тогда мы поймем, что да как.

Он наполнил бумажный стакан кипящей водой и протянул мне. Я осторожно взял его за верхний край, стараясь не обжечься.

— Мне кажется, — Нил указал кивком в сторону Мел, — тебе сейчас надо свои проблемы разгребать, разве не так?

Мел промолчала, когда я сел рядом с ней на камень. Я поставил стаканчик сбоку от себя.

— Привет. — Я постарался сделать вид, что все в порядке.

— Привет.

— Когда ты проснулась?

— Пятнадцать минут назад.

— Ты поела?

— Чаю выпила.

— Это не еда.

— Я не голодна.

— Мне кажется, остались орешки…

— Я не голодна, Итан.

Мы сидели в тишине. Утренний воздух был не только морозным, но и влажным. В нем чувствовался легкий запах разлагающейся листвы.

— Слушай, Мел, вся эта история с Шелли такая дурацкая, что не стоит из-за нее так злиться.

Она поглядела на меня.

— Ты меня считаешь дурой?

— Что?

— Я думала, что твое вранье про звонки от бывшей — это большая проблема. А ты говоришь, что это просто дурацкая история. Значит, ты считаешь меня дурой, потому что я думаю, что это большая проблема?

У меня свело челюсти.

— Нет.

— И что?

— Я думаю, что ты придаешь этому слишком большое значение.

— Беньямин! — снова раздался голос Нины. Кажется, она приближалась к нам.

— Послушай, — попытался я зайти с другой стороны, — если мы станем злиться друг на друга, то вряд ли сможем найти выход…

— Мы с Джоном переспали, — внезапно сказала Мелинда.

Я запнулся, не поверив своим ушам. Но через секунду меня уже переполняла злая ревность.

— Когда? — спросил я как можно более спокойным тоном.

— В колледже. Он был в отпуске, встречался со своими друзьями в университете. Мы познакомились в баре.

— И ты пригласила его к себе?

Она снова не ответила.

— И что потом? — продолжил я расспросы. — Вы виделись снова?

— Нет. Он вернулся в часть. Я закончила университет и приехала в Сент-Хелину через пару месяцев. Потом уехала сюда.

Я обдумывал это признание. Я чувствовал бешенство, и мне надо было убедить себя в том, что она не сделала ничего плохого. Это случилось до нашей встречи. Если бы я не познакомился с Джоном Скоттом в этой поездке, я бы не переживал. Но все же, я познакомился с Джоном Скоттом. Он здесь, с нами. Какого черта вообще происходит?

— Вы с ним встречались в Японии?

— Нет.

— Никогда?

— Нет.

— Тебе не кажется, что следовало мне рассказать про то, что между вами было?

— Итан, как будто ты рассказал мне про свою переписку с Шелли!

— Так ничего не происходит! — воскликнул я. — Ничего!

— И между нами с Джоном тоже ничего не происходит.

— Он здесь, Мел. Он, черт подери, ночует с нами в одном лагере. А Шелли ты здесь где-нибудь наблюдаешь?

— Я что, не могу дружить со своими бывшими?

— Ты можешь, по крайней мере, уведомить меня, что мы собираемся провести с ними выходные.

— Что ж, теперь ты в курсе. — Мел встала. — Пойду еще чаю выпью.

— Подожди. Нам надо об этом поговорить.

— Я не хочу, Итан. Мне нужно время, чтобы все обдумать.

У меня перехватило дыхание. Все обдумать? Мне не понравилось, как это прозвучало. Подобные фразы произносишь, когда планируешь разрыв отношений.

— Что обдумать? — спросил я.

— Все, Итан. Все проблемы.

Она удалилась.

Я остался на месте, пытаясь собраться с мыслями. Хорошо, Мелинда когда-то встречалась с Джоном Скоттом. Меня это бесит, и что теперь? Это осталось далеко в прошлом. Но зачем она позвала его с нами на Фудзи? И почему не рассказала про отношения с ним? Что за секретность? Она хотела отомстить мне? Какое-то время она знала о письме Шелли и могла предположить, пусть и ошибочно, что между нами вновь вспыхнула искра. Получается, что, когда Джон Скотт позвонил ей с вопросом, как можно весело провести время в Токио, она пригласила его взойти на Фудзи с единственной целью — вызвать у меня ревность? Она умолчала о своих отношениях с ним, зная, что я все равно догадаюсь? Неужели она поддерживала с ним контакт только для этого? Разговаривала о какой-то бессмысленной ерунде.

Неужели Мел на такое способна? И что это за угрозы порвать отношения? Я и помыслить не мог, что Мел может говорить это серьезно. Это был лишь блеф, на ходу брошенная фраза. В конце концов, она же меня с Шелли не в постели застала. Такое могло бы послужить серьезной причиной для разрыва. Но в реальности была лишь пара эсэмэсок и пропасть непонимания.

Вдалеке среди зарослей промелькнула желтая куртка Нины. Она заметила меня и помахала рукой. Я помахал ей в ответ. Она вышла из кустов с раскрасневшимся лицом и тяжело дыша, то ли от злости, то ли от физической нагрузки. Села рядом со мной на место Мелинды.

— Бен ушел, — сказала она, качая головой. — Ты слышал?

— Он был в палатке, когда ты ложилась спать?

— Да, Бен лежал и нес какую-то чепуху. Я хотела спать и сказала ему об этом. Он не мог успокоиться и вылез из палатки, а я сразу уснула.

— В котором часу это было?

— Примерно через час после того, как ты ушел. А что?

— Я слышал, как кто-то бродил возле палаток прошлой ночью.

— И что?

— Ничего, просто пытаюсь себе представить, что произошло.

— Кто это был?

— Если не Бен, то кто-то отходил в лес облегчиться.

— В смысле?

— По нужде.

— Ах… Знаешь, что меня беспокоит? Бен мог заблудиться.

— Он должен был довольно далеко уйти, — согласился я. — Чтобы не услышать, как ты его зовешь.

— Да, или он мог понять, что потерялся, и лечь спать прямо в лесу. Как думаешь, он может спать до сих пор?

— Возможно, — ответил я. Это было бы лучше, чем лежать на дне кратера с разбитой головой. — Ты уже пыталась ему позвонить?

— У меня нет телефона.

— Почему?

— Слишком дорого использовать его в поездках. Я оставила свой дома.

— И ты не знаешь номера Бена?

— Он тоже свой не привез.

— И что ты собираешься делать?

— Искать его, конечно.

— Может быть, он пошел в сторону парковки?

Нина нахмурилась:

— Парковки?

— Если его накрыло в лесу, у него могло появиться желание выбраться отсюда, выйти на открытое пространство.

— Не сказав мне?

— Возможно, я не знаю.

— Нет, я думаю, он заблудился, — сказала Нина твердо. — Мы должны подождать, пока он вернется.

— А если он не вернется?

— Вернется. Он просто где-то спит, вот увидишь.

В лагере Мел уже собирала нашу палатку. Нил был все так же погружен в чтение, а Томо дремал. Джон Скотт сидел под тем же деревом с сигаретой в руке. Мне пришлось пересилить себя и не бросить ему в лицо какой-нибудь неосторожной фразы про него и Мел. Это было бы проявлением слабости, признанием того, что я вижу в нем соперника. Он бы только обрадовался, так как это подтвердило бы его статус альфа-самца.

— Ты во сколько вчера лег? — спросил я у него вместо этого.

— Поздно.

— Бена не видел?

— Не-а. А что случилось?

— Он потерялся, — заявила Нина, уперев руки в бока. В ее агрессивной позе уже чувствовался упрек Джону.

Определенно, с каждой минутой она нравилась мне все больше.

— Все с ним в порядке, — буркнул Джон Скотт.

— Ты так думаешь? — с вызовом поинтересовалась она.

— Ага.

— Тебе не кажется, что это, вообще-то, твоя вина. Мог хотя бы сделать вид, что беспокоишься.

— Я ему не нянька. Если он не в состоянии…

— Слушай, лучше заткнись. — Нина обратилась к остальным: — У Бена нет телефона, поэтому связаться с ним мы не можем. Я собираюсь остаться здесь и подождать, пока он вернется. Вы вольны делать то, что пожелаете.

— Я все еще хочу поглядеть на висельника, — сказал Джон Скотт. — Томо струсил идти туда ночью.

— Я уже напился к тому моменту, — ответил Томо, не открывая глаз.

— А сейчас?

— Да, чувак, пойдем глянем.

— Нил?

— Я, пожалуй, удовольствуюсь вашим описанием.

Я не чувствовал сейчас за собой права говорить за Мел, поэтому молча поглядел в ее сторону. Она продолжала разбирать палатку.

— Мел?

— Да?

— Идем или остаемся?

— Конечно, остаемся и ждем Бена, — ответила она. — Мы не можем оставить здесь Нину одну.

17

Собрав и упаковав палатки, мы сели, чтобы позавтракать. Запасы остались скудные, и мы выложили все, что у нас было: пакет винограда, орехи и сухофрукты, почерневшие бананы и две пачки заварной лапши (правда, у нас не было воды, чтобы ее заварить). Я разделил все на семь порций, отложив в сторону продукты для Бена. Нил сказал, что не голоден, тем самым увеличив долю остальных.

— Хреново, что ты оставил свою жратву муравьям, — заметил Джон Скотт.

— Заберем на обратном пути.

— Если ее муравьи не уничтожили.

Они не могли ничего съесть, вся еда была в заводской упаковке. Впрочем, я не стал утруждать себя ответом Джону. Я по-прежнему не мог перестать думать о том, что моя девушка была в постели с этим недоноском.

Пока мы завтракали, Нил исчез в зарослях и появился лишь через пять минут.

— Погадил, чувак? — поинтересовался Томо.

— Где ты таких слов набрался? — Нил покрылся густым румянцем.

— Ты сделал… — Томо издал пукающий звук.

— Томо, успокойся, — сказал я. — Мы едим, вообще-то.

— Как вы это называете? Диарема?

— Дерьмо, — подсказал Джон Скотт.

— Да, у меня проблемы с животом, — признался Нил.

— А я тебе, чувак, говорил, что та рыба подозрительно пахнет.

— Это не из-за рыбы. Каори отлично готовит.

— Ну да, ты прав, — ответил Томо. — Во всем виновата вода из бутылки.

Нил набычился. Краска опять залила его лицо, на этот раз скорее от раздражения, а не от стыда. Он был готов взорваться.

— Так каков план? — сменил я тему. — Наверное, стоит приступить к поискам прямо сейчас?

— А зачем? — усомнился Джон Скотт. — Если он достаточно далеко, чтобы не слышать нас, то шансы найти его практически равны нулю.

— Возможно, он ранен.

— Даже если так, он все равно нас бы слышал.

— Он может валяться где-нибудь без сознания. — Я посмотрел на Нину, потом оглядел остальных, убедившись, что все меня слушают. — Когда все встали, его уже не было. Значит, он ушел ночью или ранним утром. Он мог поскользнуться и удариться головой… или упасть в кратер.

— Эй, остынь, — парировал Джон Скотт. — Если мы начнем бесцельно шляться вокруг, мы тоже заблудимся.

— Мы не будем далеко заходить, — ответил я, раздражаясь от того, что он постоянно со мной спорит. — Но нам нужно что-то предпринять.

— Когда? — спросила Нина.

— Прямо сейчас. Не вижу причин откладывать.

— А что мы будем делать, если не найдем его? — поинтересовалась Мел.

Я взглянул на Нину. Настала ее очередь.

— Подождем здесь. Если он не появится к обеду, соберемся и пойдем к парковке.

Джон Скотт покачал головой. Все остальные, похоже, были удовлетворены планом.

Я продолжил:

— Мне кажется, нам стоит разбиться на пары. Например, Джон Скотт с Томо, Нил с Ниной, я с Мел.

— Я пойду с Нилом, — твердо сказала Мел.

Я взглянул на нее, и она отвернулась.

Я пожал плечами.

— Хорошо. Мел с Нилом. Я с Ниной.

— Я думаю, мы с Томо пройдем по веревке до висельника. — Джон Скотт встал с земли. — Кто знает, возможно, он направился в ту сторону?

— Как он мог до этого додуматься? — удивился я. — Именно от этого трупа его накрыло в лесу.

— Возможно, он пришел в себя и решил посмотреть, что же там за такие ужасные распятия висели.

Я не хотел пропускать укол, к тому же понимал, что Джон Скотт просто хотел удовлетворить свое любопытство. Но мне пришлось признать, что это было здравое замечание. Бен действительно мог вернуться туда.

Мы разделились на пары и вышли из лагеря.

Мы с Ниной пошли в сторону, противоположную той, которую она уже прочесала. Мы шли молча, занятые поисками следов Бена. Вдруг Нина споткнулась, и я подхватил ее за талию, оберегая от падения.

— Ты в порядке?

— Да, спасибо. Я не заметила камень.

Мы снова двинулись в путь.

Я сказал:

— Уверен, что с Беном все в порядке.

— Я тоже.

— Даже если мы его не найдем, полиция организует спасательную операцию. Они его найдут, это не Йеллоустоунский парк.

— Это где Медведь Йоги на эмблеме?

— Нет, это Джеллистоун.

— Ты знаешь, — сказала Нина, — я чувствую себя виноватой.

— Все с ним нормально.

— Нет, ты не понимаешь… — Она нахмурилась. — Ты понимаешь, я думаю, он влюбился в меня.

— Это плохо?

— Но я-то его не люблю.

— Ох!

— Я знаю, знаю. Это не то, о чем мне следовало бы говорить, особенно сейчас. Но это правда. Вот поэтому я чувствую себя виноватой. Я должна о нем беспокоиться, а думаю об этом.

Я ничего не ответил.

— Ты знаешь, — продолжила Нина, — я не уверена, что ему следовало ехать со мной в Японию. Но он захотел. Настаивал. И я подумала — почему бы нет? Все-таки лучше, чем быть одной. Но, кажется, я ошибалась. Я люблю одиночество.

— Куда ты дальше собираешься?

— После Японии? В Штаты, в твою страну.

— Никогда раньше не была?

— Нет.

— Поезжай в Висконсин.

— Ты оттуда родом?

— Нет, не… да, я оттуда. Но ты не обязана ехать туда, я пошутил. Там особо не на что смотреть.

— Там спокойно?

— Тихо.

— Это как раз то, что мне надо! Помнишь, я тебе говорила, что ищу место, где можно помедитировать? Поехали вместе, Итан. Будем жить вместе.

Я снова поглядел на Нину. На ее лице не было и тени усмешки.

— Что думаешь? — спросила она.

Я покачал головой. Как мне еще было отреагировать?

— Не стесняйся.

— Я не стесняюсь. Я не знаю. Просто ты…

— Что я?

— Бен поедет в США с тобой?

— Нет, ему надо возвращаться.

— Почему?

— Ему надо продолжать службу в армии. Мы оба закончили наши три года почти одновременно, но ему надо тянуть лямку еще девять месяцев, потому что он офицер.

— Ты тоже служила?

— Да, в Израиле в армии служат и мужчины и женщины.

— С ума сойти!

— Видишь ли, мы маленькая страна, окруженная не очень дружелюбными соседями. Нам надо как-то выживать. Женщины служат в армии со времен первой арабо-израильской войны.

— А что ты делала? В смысле, где служила?

— В пограничной охране.

— Это как пограничная полиция в Штатах?

— А они борются с террористами?

— Скорее, ловят нелегалов.

— Тогда это немного разные вещи.

— Ты в кого-нибудь стреляла?

— Нет, но меня учили обращаться с пистолетами, винтовками, гранатами, пулеметами и тому подобным. Так что не шути со мной, Итан.

— И ты, наверное, отлично владеешь карате?

— Да.

Я попытался представить себе Нину в военной форме с автоматом в руках. Почему-то я смог нарисовать себе эту картинку очень легко. Возможно, из-за ее сильных волевых качеств…

И тут мы услышали крик Мел.

У меня сердце ушло в пятки. Она кричала не от удивления или испуга. Это был вопль, полный чистого ужаса.

— Скорее! — крикнул я Нине и кинулся туда, откуда раздавался голос Мел. Бешеный стук сердца отдавался в барабанных перепонках.

Мел и Нил ушли недалеко, и я быстро оказался возле них. Сквозь деревья я видел их спины, они стояли бок о бок.

Когда я подбежал ближе, мне наконец открылось то, на что они смотрели. Я схватил Мел, развернул ее, обнял и крепко прижал к себе, шепча, что все будет хорошо. Хотя прекрасно осознавал, насколько это далеко от истины.

18

Мы стояли обнявшись, я глядел на Бена и чувствовал, будто проваливаюсь в какой-то черный туннель. Будто меня со всего размаха двинули по голове чем-то тупым и тяжелым. При этом я холодным оценивающим взглядом патологоанатома осматривал то, во что превратился беззаботный израильский паренек.

Он висел в метре над землей, и я понял, что ему пришлось забраться на нижнюю ветку сосны и привязать веревку к другой ветке у себя на головой, чтобы потом спрыгнуть вниз, навстречу своей смерти.

Его голова как будто увеличилась в размерах. Потом я осознал, что это не так, просто его шея вытянулась и выглядела тонкой. Под весом Бена петля проскользнула вверх по шее и затянулась под самой челюстью, сминая мягкие ткани горла и пережимая позвонки. Глаза были закрыты, язык, толстый, темно-пурпурного цвета, торчал из черного провала рта. На таком расстоянии я не мог рассмотреть, и мне показалось, что его лицо покрыто сотнями маленьких красных ранок, как при оспе. Через мгновение я сообразил, что это проступили не выдержавшие давления капилляры.

Посреди лесного спокойствия его висящее тело было похоже на тряпичную куклу. Только не видно было ниток, тянущихся от рук и ног марионеточного Бена к невидимому мастеру. Лишь веревка, жуткая веревка, была натянута, словно струна, и слабо поскрипывала под весом тела.

На Бене была та же одежда, что и вчера. Джемпер расстегнут, и я видел надпись на футболке: «Мясо — это убийство! Вкусное, очень вкусное убийство». Эта безобидная вегетарианская шуточка смотрелась теперь страшно и неуместно. Джинсы по внутренним сторонам бедер окрасились в темно-коричневый цвет, это значило, что, агонизируя, Бен успел обмочиться и выпустить содержимое кишечника.

Последняя деталь напомнила мне о давно виденном документальном фильме о смертных казнях. Значительная его часть была посвящена именно смерти через повешение, поскольку этот способ был узаконен в более чем шестидесяти странах мира, включая отдельные штаты США.

Я вспомнил рассуждения о том, что целью идеально выполненной экзекуции было сломать шею и повредить спинной мозг приговоренного. Смерть мозга в этом случае наступала через две минуты, а полная клиническая смерть — через двадцать минут. При этом жертва мгновенно теряла сознание и почти не испытывала мучений. Если же палачи ошибались в расчетах, и свободный ход веревки был недостаточным, то висельник долго умирал от удушения. И наоборот: если высота падения тела при выбивании опоры была слишком велика, то казненному могло даже оторвать голову.

Я не мог не размышлять о том, как умер Бен: быстро и безболезненно или же долго мучился, корчась в кошмарном танце.

Внезапно та пустота, в которой я находился наедине со своими мыслями, исчезла, и я снова оказался в лесу. Я обнимал Мел. Она что-то бубнила мне в плечо. Сначала что-то вроде: «Этого не может быть». Потом я разобрал: «Я не могу здесь больше оставаться».

У меня за спиной ломались и трещали кусты. Издавая странный мычащий звук, к нам выбежала Нина. Она застыла перед телом, будто не в состоянии прикоснуться к нему. Нина уже не мычала, а тонко и пронзительно скулила.

Появились Джон Скотт и Томо. Джон помешкал секунду, выругался себе под нос и полез на сосну. Он яростно схватился за узел, завязанный на ветке, но ничего не мог с ним сделать.

Активность Джона вывела меня из ступора.

Может быть, Бен еще жив?

Это невозможно, но вдруг…

Я разжал объятия и подошел к Бену. Обхватив за талию, я приподнял его так, чтобы освободить горло от давления петли. Его тело уже затвердело и напоминало манекен. Зловоние, которое оно распространяло, вызвало приступ тошноты. От него воняло даже не дерьмом, пахло стухшим мясом, будто он выпустил в штаны все свои внутренности.

— Дай мне нож! — закричал я Мел, тут же вспомнив, что забыл его возле провала. — Камень! Что-нибудь!

Томо и Нил кинулись в разные стороны. Джон Скотт продолжал колдовать над узлом. Я оставался на месте, держа Бена на весу. Он был необыкновенно легким, что, впрочем, можно было списать на адреналин, захлестнувший меня. Почему-то ход моих мыслей казался спокойным и последовательным.

— Он уже мертв! — воскликнула Мел. — Мертв!

Нина упала на колени, протянув руки к Бену. Ее поза была странной, какой-то религиозной, будто она возносила ему молитвы.

— Он мертв! — плакала Мел.

Я знал, что она права — это было ясно как белый день, — но почему-то продолжал хвататься за последнюю надежду, какой бы нелогичной она ни была.

Джон Скотт победно закричал вверху, и тело Бена начало валиться на меня. Я попытался осторожно положить его на землю, но не смог, и труп рухнул, как бревно.

Я опустился на колени, приложил пальцы к его шее. Подождав, прижался ухом к груди.

Поглядев на Нину, я покачал головой.

19

Наше смятение немного улеглось, хотя все были взвинчены до предела. Сознательно или нет, но мы отошли от Бена на несколько метров и столпились, стараясь держаться к нему спиной. Смерть наступила недавно, но все же это была смерть. Никто не хотел иметь с ней дела.

Мел и Нина стояли обнявшись. Нина тихонько всхлипывала, Мелинда гладила ее по голове. Томо глядел себе под ноги, одной рукой держа кепку, а другой почесывая затылок, будто бы силился понять, что произошло. Нила не было видно, я не был уверен, в какую сторону он ушел.

Джон Скотт вышагивал из стороны в сторону с сигаретой в руке, лицо его застыло, словно маска. Скорее всего, он размышлял о том, к каким последствиям для него приведет смерть Бена. Ему было о чем подумать — его положение казалось серьезным.

Спустя пять минут, пока продолжалась эта странная сцена, больше похожая на игру актеров на подмостках, я почувствовал, что нужно как-то прервать молчание.

— Мне очень жаль, Нина, я… — Это прозвучало отнюдь не воодушевляюще, и я, покачав головой, проглотил остаток фразы.

— Я не верю, что он мог сделать это! — взвыла Нина, отирая с лица слезы. — Он ведь был счастлив. Почему он это сделал?

Я ждал, что Джон Скотт что-то ответит. Поняв, что тот игнорирует вопрос, я обернулся к нему.

— Что? — спросил он изменившимся голосом.

— Почему Бен сделал это?

— Откуда, черт возьми, я могу знать?!

— Ты это серьезно?.. Ты серьезно?! — Я бы не сорвался, если б этот упрямый осел показал хоть какое-то сожаление. Но он не сожалел. Ни капли.

— Вот только не рассказывай мне, что он повесился из-за грибов!

— Его крыло весь вечер, — ответил я. — Потом он ушел в лес в одиночку и покончил с собой. Какое еще тут может быть объяснение?

— Никто никогда не вешался, будучи под грибами.

— Очевидно, что теперь повесился!

— Это не из-за грибов, — с вызовом бросил Джон Скотт.

— А из-за чего же тогда? Просто подумал: пойду-ка я самоубьюсь? Вот так по приколу?

Брови у Джона Скотта собрались над переносицей, глаза метали молнии. Он непроизвольно сжал кулаки, будто намереваясь броситься на меня.

— Я жаждал этого.

— Ты на меня хочешь это повесить? — прорычал он. — Ты реально хочешь на меня это повесить?

Мне даже не хотелось отвечать ему, так велико было омерзение. Я повернулся к Томо и сказал:

— Позвони в полицию.

— И что сказать?

— Скажи, что наш друг мертв. Им надо будет выехать сюда.

— И как они нас найдут?

Резонный вопрос. Нам следовало встретить полицейских на парковке.

Джон Скотт заявил:

— Мы скажем полиции, что Бен сам собрал грибы.

Нина посмотрела на него невидящими глазами и закричала, выйдя из ступора:

— Стом тапех![10] Ты их собрал!

— Какая разница? Зачем вовлекать в это кого-то из нас? Все равно уже ничего не изменить!

— Ты это сделал! И ты ответишь за это!

— Я не делал ничего! — Джон Скотт указал пальцем на тело Бена. — Это он повесился, я его не вешал!

— Я расскажу полиции, что ты это сделал! Я расскажу полиции, что это ты собрал грибы! Он даже не хотел их пробовать, но ты уговорил его! Это убийство!

Джон Скотт двинулся на Нину. Я вклинился между ними и с силой оттолкнул его. Потеряв равновесие, Джон Скотт упал на спину. Лишь секунду я наслаждался его растерянным выражением лица, в следующее мгновение он кинулся на меня, ударив головой в живот так, что у меня перехватило дыхание. Теперь уже я лежал на земле, а Джон восседал на мне. Получив удар локтем по лицу, я яростно двинул ему по челюсти так, что мой противник снова опрокинулся на землю. Я вскочил и занес кулак для удара, но увидел, что он почти потерял сознание. Я жаждал избить его за все: за то, что он спал с Мел, за то, что накормил Бена грибами, за то, что угрожал Нине. Но я не мог бить лежачего.

Я схватил его голову и надавил на затылок, вжимая его лицом в землю.

Все растерянно смотрели на меня.

— Он собирался ударить Нину, — объяснил я.

— Ни черта я не собирался, — прохрипел Джон Скотт.

— У тебя кровь течет. — Мел провела пальцем по моему правому виску.

Я отдернул голову.

— Я в порядке.

— У тебя кровь.

— Все хорошо.

Джон Скотт поднялся с земли, нетвердо держась на ногах. Мне показалось, что он хочет продолжить схватку. Но он обратился к Нине:

— Мое слово против твоего. Ты скажешь копам, что я накормил Бена грибами, а я скажу, что это ты.

Нина подняла руки.

— Да все тут знают, что это ты сделал!

Должно быть, Джон Скот почувствовал вкус крови, вытекающей из его губ. Он вскинул руку и тыльной стороной кисти отер раны.

— А кто был рядом? Только я, ты и Томо. Томо ведь не скажет ничего легавым, так, чувак?

— Оставь меня в покое, — отрезал Томо.

— Да ты сам рассказал всем, что это ты сделал! — взорвалась Нина.

— Чушь собачья! — Он обвел глазами всех нас: Мел, Томо, меня. Потом снова взглянул на мою девушку.

— Мел?

Она не смотрела на него.

— Что?

— Я говорил, что давал ему грибы?

Она покачала головой, закрыв глаза. Я не мог понять: таким образом она показывает, что встает на его сторону или что не хочет участвовать в споре.

— Господи! — Она отступила в сторону.

Я обнял Мел за плечо, давая понять, что не стоит слушать Джона Скотта.

— Вы не смеете вешать это на меня! — заорал Джон. — Томо! — Он протянул к нему руку ладонью вверх. — Томо, скажи!

— Я не знаю, чувак. Я не знаю.

— Это ты его убил! — закричала Нина. Она накинулась на Джона, колотя его в грудь своими миниатюрными кулачками. Он неуверенно поднял руки в вялой попытке защититься. В этот момент Джон Скотт выглядел столь беспомощно, что я впервые испытал к нему жалость.

Я попытался оттащить от него Нину, но это оказалось нелегкой задачей. Мне пришлось поднять ее в воздух, при этом она наносила довольно болезненные удары пяткой по моей голени. Когда я отпустил Нину, она обожгла меня яростным взглядом, потом села на землю и заплакала, уткнувшись лицом в колени.

Все неловко молчали. Джон Скотт коротко кивнул мне, и это меня заметно покоробило.

— Послушайте, — сказал я, чувствуя, что нужно отложить выяснение отношений на потом. — Давайте прекратим все это и подумаем, что делать дальше.

— Нам нужно сваливать отсюда, — ответила Мел. — И как можно быстрее.

— А тело Бена? Оставляем здесь или забираем?

— Мы не можем оставить его здесь, — твердо произнесла Нина.

— Как мы его унесем отсюда?

— Можно сделать носилки, — ответил Джон Скотт.

Мел задумалась, скрестив руки на груди.

— А мы таким образом не нарушим картину преступления, или как там говорят?

— Мы уже сняли его с дерева. Я не думаю, что сильно что-то изменится, если мы его унесем. Потом приведем полицию сюда.

Мел потемнела лицом и сжала губы, поняв, что нас ждет впереди. Вынести Бена из леса — это лишь начало. Дальше нас ждут бесконечные допросы, следствие, возможно временное заключение или суд. И все это на иностранном языке, в чужой стране.

— О господи, — пробормотала Мел. — О господи!

Разговор был окончен.

20

Если верить Джону Скотту, нам нужны были две прямые жерди и две куртки. Надо вывернуть куртки наизнанку так, чтобы рукава оставались внутри, и застегнуть их. Потом надорвать швы от ворота к плечам и, как нанизывают мясо на шампур, нанизать куртки одну за другой на жерди.

Я пожертвовал своей курткой. Было прохладно, но я понимал, что быстро согреюсь, когда мы начнем двигаться.

— Хорошо, — сказал он. — Нам нужна еще одна.

— И… — я выжидающе глядел на него.

— Чувак, у тебя не получится без ножа прорезать дырки в кожаной куртке.

— Я уверен, что получится.

— Ты можешь взять мою. — Нина начала стягивать с себя штормовку, под которой оказалась лишь тоненькая футболка.

— Ты замерзнешь, — заметил я.

— У меня свитер есть.

— Бери мою, — предложила Мел.

— Нет, Мел, подожди. Мы используем куртку Джона Скотта.

— Я тебе сказал уже…

— Чепуха! Я оторву рукава.

— Что ты за проблемы устраиваешь?

— А что у тебя за такая любовь к своей куртке?

— О чем ты, чувак?

— О твоей чертовой кожаной куртке! — и я попытался схватить его за грудки.

— Убери свои грабли от меня! — Джон оттолкнул мою руку.

— Дай сюда! — Я дернул его за лацкан куртки.

Джон ударил меня в лицо так, что я потерял равновесие. Успев схватиться за его карман в поисках опоры, я услышал треск разрываемого шва.

Я приземлился на копчик, от удара у меня искры брызнули из глаз. Тем не менее я был удовлетворен, увидев, как Джон Скотт недоверчиво изучает широкую полоску кожи, свободно болтающуюся у него на груди.

— Я ж тебе говорил, — прошамкал я, хотя челюсть почти не слушалась.

— Ты чертов ублюдок, — прошипел он.

Он хотел снова наброситься на меня, но Нина, Томо и Мел удержали его.

Я выплюнул сгусток крови и увидел на земле свой зуб.

Мел колдовала над моей разбитой губой, пока Джон Скотт возился с носилками. Кроме моей, он использовал куртку Бена, которая ему больше не понадобится. Нина и Томо сидели под деревом. Нил снова пропал в кустах.

— Что ты привязался к его куртке? — спросила Мел, отирая кровь у меня с лица. Руки у нее заметно дрожали.

— Дело не в куртке. Дело в том, что он спокойно позволил тебе и Нине пожертвовать своей одеждой, при этом у него и тени стыда на лице не было!

— Ты что-то уже говорил о его куртке вчера.

— В любом случае вопрос в нем, а не в куртке.

— Ты на нервах из-за Бена. И выпиваешь свою злость на Джона.

— Я в порядке.

— У тебя стадия отрицания.

— Отрицания, что Бен мертв?!

— Да.

Я пожал плечами. Я думал иначе, но мне хотелось сменить тему. Мне не нравилась игра Мелинды в психотерапевта. Было видно, как сильно она подавлена самоубийством нашего товарища, и ей не стоило бы сейчас давать советы о преодолении посттравматического синдрома.

— Вот так, — сказала Мел, убирая последнее пятно крови с моего подбородка. Она протянула мне футболку, которой стирала кровь. — Прижми это и подержи, пока кровотечение не остановится.

— Спасибо.

— А теперь я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.

— Что?

— Извинись перед Джоном.

Я не поверил своим ушам.

— За что?!

— За то, что порвал его куртку.

— Издеваешься?

— Нам сейчас не поможет вражда, солнышко. Мы должны быть одной командой.

— Он меня ударил!

— Ты первый начал.

— Господи! Вспомни, сколько нам лет?

— Это надо сделать, Итан.

— Пусть он извинится передо мной.

— Ты примешь извинения?

Я колебался.

— Хорошо, — сказала Мел.

Джон Скотт неторопливо подошел ко мне, когда мы уже были готовы к выходу.

— Слушай, дружище! Прости, что толкнул тебя.

Я поглядел через его плечо на Мел. Она взглядом велела мне продолжить разговор.

— Прости за куртку, — ответил я. — Похоже, что тебе надо нести ее к мастеру. Выйдет дорого.

— Не дороже, чем вставить новый зуб.

Языком я нащупал место, где еще недавно был левый резец.

— Да, пожалуй.

— Мир?

— Мир.

— Пожмите руки, — приказала Мел.

Джон Скотт протянул руку, и я ее пожал. Он сильно сжал пальцы, как я и предполагал, и держал мою руку железной хваткой дольше, чем надо, чего я тоже ожидал от него.

Он отпустил мою ладонь.

Снова лучшие друзья.

Мы вернулись к трупу и опустили носилки на землю.

— Хватай его за плечи, — объяснил Джон. — А я возьму за ноги.

— Погоди! А что с веревкой?

— Что с веревкой?

— Нам не надо ее снять?

— Не думаю, что надо с этим связываться. Смотаем и положим ему на грудь.

— Хм… — Мной овладело сомнение. — А где он, черт подери, взял веревку?

— Это та самая.

— Какая?

— По которой мы шли.

Я понял, что он прав. Это была та самая веревка, сложенная вдвое. Она была сделана из кокосового волокна, достаточно прочного, чтобы выдержать вес человеческого тела.

— Мы с Томо не смогли ее найти, когда собирались пойти к телу.

— Он ее всю снял? Ничего не осталось?

Джон Скотт кивнул.

— Да там не одна сотня метров. Куда он ее дел?

— Где-то лежит. У нас не было времени искать. Давай его поднимем на счет три.

Мы подняли тело Бена и переложили на носилки. Затем сложили сверху веревку и укрыли его спальным мешком. Джон Скотт взялся за носилки спереди, я сзади, так мы донесли его до лагеря. Томо, Мел и Нина ждали нас с рюкзаками за спинами. А Нил скрючился под деревом, держась за живот.

Я велел Джону положить носилки и подошел к Нилу.

— Ты как, в порядке?

— Болит как черт знает что.

— Идти можешь?

— Не знаю. Помоги встать.

Я протянул ему руку. Нил встал, качнулся, затем развернулся к нам спиной. Не успел он сделать несколько шагов, как его сложило пополам и вырвало с неудержимой силой.

Увидев первую струю коричневатой жидкости, вырвавшейся из его желудка, я быстро отвернулся. А его все рвало и рвало. Я никуда не мог деться от булькающих звуков и гнилостного зловония, от которых и мой желудок начал пошаливать.

Нил повернулся. Изрядно помятый, он выглядел немного лучше.

— Мы решили идти. Осилишь?

— У меня же все равно нет выбора, не так ли?

— Можешь подождать здесь. Мы приведем полицию.

Он помотал головой и подошел к рюкзаку.

— Оставь его, — предложил я. — Мы еще вернемся.

— Не, приятель.

— Никто его тут не тронет.

Он поднял рюкзак.

— Давай я понесу, — предложил я. Все равно своего у меня больше не было. — Береги силы, чтобы дойти.

Вскинув рюкзак Нила на спину, я вернулся к носилкам. Мы вновь подняли их (они показались тяжелее, чем я надеялся) и пошли к тому месту, где раньше тянулась веревка.

— А где же она? — обескураженно воскликнула Мел.

Я объяснил.

— Он ее снял? — Она недоверчиво посмотрела на меня. — А как мы отсюда выйдем?

— Мы знаем общее направление. Так или иначе выйдем к красной ленте.

— А если мы потеряемся?

— Не должны.

— Ты не знаешь наверняка…

— Мел, у нас нет другого выхода.

Я шагнул вперед, толкнув носилками Джона Скотта, и мы начали движение.

Конечно, невозможно было не думать о Бене. Я познакомился с ним совсем недавно, меньше суток назад, но его внезапная смерть придавала важность нашей встрече. Она каким-то образом связала нас. И оставила меня с ноющей раной внутри. Его молодость, его страсть к жизни…

Я вспоминал, как он поприветствовал нас тогда, возле станции: открыто, по-дружески, без тени недоверия к незнакомцам, которое так естественно для большинства людей. Как он по целовал Томо на парковке. Как он радовался, будто ребенок, новогодним подаркам, найденной кроссовке или стрелочкам на деревьях. То, как увлеченно он рассказывал о своей семье. Как странно было теперь видеть перед собой это тело на носилках, безвольное, неподвижно лежащее под спальным мешком. Вскоре оно неминуемо окажется в земле, будет гнить и разлагаться. Как же неправильно все это.

Мои мысли скакнули к их с Ниной отношениям. В первые несколько часов они казались идеальной парочкой влюбленных, которые знают друг друга уже долгое время. Так они себя вели: мягкие прикосновения, многозначительные взгляды, беседы на иврите, которые, кроме них, никто не понимал. Я уж не говорю о том, что они просто идеально подходили друг другу. Потом последовали неожиданные откровения: сначала о том, что они познакомились лишь месяц назад в Таиланде, а потом о том, что притяжение между ними не было взаимным.

Последнее определенно приводило меня в возбуждение. Нина была свободна. Я бы мог быть с ней, если б захотел. Более того, казалось, она сама этого желала. Хотя все это, конечно, оставалось чистой фантазией. Несмотря на ссоры из-за Шелли и Джона Скотта, мы с Мел были идеальной парой, я бы никогда не решился предать ее. Но так или иначе, осознание того, что я мог бы быть с Ниной при иных обстоятельствах, неплохо подстегивало мое эго. Я чувствовал, что остаюсь привлекательным для противоположного пола.

Не более того.

На самом деле, мне было жаль, что Нина раскрыла мне нюансы своих отношений с Беном. Теперь я не только чувствовал уколы совести за то, что зарился на девушку покойного приятеля, но и жалел о том, что мое представление о них двоих оказалось безнадежно испорчено. Мне было бы гораздо легче вспоминать их как пару влюбленных из Израиля, а не бедолагу Бена, увивающегося за особой, не желающей ответить ему взаимностью.

Я перехватил ручки носилок. Нарывы на правой руке безбожно болели и, как я догадывался, давно лопнули. Мы шагали по лесу уже больше двадцати минут, но отдыхать я не собирался: сможем перевести дух, когда найдем ленту.

Я размышлял о том, как будут развиваться события дальше. Мы выберемся на тропу и позвоним в полицию. Скорее всего, они встретят нас на парковке. Нас будут допрашивать. Японская полиция была крайне чувствительна к мелким правонарушениям, тем более с участием иностранцев. Это всегда поражало меня, особенно если учесть, что полиция в Японии сквозь пальцы смотрит на якудзу, этих бравых мафиози, которые занимаются, кажется, всем, что на нашей планете есть нелегального, и в умопомрачительных масштабах.

Меня в Японии один раз уже арестовывали, точнее задерживали, так что я мог ощутить все их методы на своей шкуре.

После бурной вечеринки я сел на последнюю электричку, следующую в мою часть города. Во всяком случае, я так считал. Но конечная станция оказалась совсем не той, что мне была нужна, — я очутился в десятках миль от своего дома.

Я брел пешком в нужном направлении и вдруг заметил стоящий у столба не пристегнутый велосипед. Я вскочил на него, заверив самого себя, что верну его утром на место. Велосипед был без скоростей, но в этом районе не было перепадов высот, так что я неплохо разогнался и не приметил вывешенную поперек дороги сетку. Позже я узнал, что токийская полиция частенько натягивает такие препятствия по ночам, чтобы отлавливать весельчаков, вроде меня, одалживающих велосипеды, чтобы бросить их потом на другом конце города. Не удивительно, что в Токио, где почти десять миллионов велосипедов, которые выглядят абсолютно одинаково и редко бывают пристегнуты, подобная практика довольно распространена.

Офицер спросил меня, чей это велосипед. Я ответил, что мой. Он проверил номер рамы. Многие велосипедисты регистрируют своих железных коней в полиции, чего я тогда тоже не знал. По рации из участка сообщили, что велосипед принадлежит женщине по имени Кимико Касива. Полицейский спросил меня, являюсь ли я Кимико Касивой. Я ответил, что не являюсь.

Полицейский участок оказался внушительным зданием белого цвета, где все говорили по-японски. Но один полисмен, владеющий английским, все же нашелся. И я стал понимать, о чем меня спрашивают. Как вас зовут? Где вы взяли этот велосипед? Зачем вы его взяли? Где вы живете? Где работаете? Дальше начались странные вопросы. Сколько вы зарабатываете? Чем занимаются ваши родители? Где вы росли? В какую школу ходили? Отвечая на эти бесконечные бессмысленные вопросы, я пять часов просидел на жутко неудобном стуле. Наконец, после того как я заполнил стопку каких-то анкет, которые не мог прочитать (многие пришлось переписывать, поскольку из-за размашистого почерка мне не хватило отведенных квадратиков), мне выписали зловещее предупреждение и отпустили с миром.

Учитывая, с какой дотошностью полиция отнеслась к краже ржавого велосипеда, я боялся предположить, какие шестеренки закрутятся в связи с загадочной смертью.

После той ночи я проштудировал японские законы и выяснил, что в Японии у задержанных нет права на обжалование действий полиции. При желании копы могут держать любого в заключении двадцать три дня, запрещая связываться с адвокатом или консулом.

Я снова перехватил пальцами ручки носилок. Теперь уже болела не только ладонь. Ныли плечи и грудные мышцы, устала спина. Сколько времени мы уже идем? Полчаса? Дольше? Сколько нужно было идти до красной ленты — сорок минут? Значит, еще через десять минут можно будет отдохнуть.

Я все глядел на спину Джона Скотта. Интересно, он так же устал? Он ведь не супермен, хотя и хочет им казаться.

Странно: я, мягко говоря, недолюбливал Джона, но сейчас я беспокоился за него. Теперь у него больше всего поводов переживать. Вся наша компания не совершила ничего противозаконного, кроме, возможно, прохода на запрещенную территорию. Джон же накормил Бена грибами и ел их сам, что может подтвердить анализ мочи. А наркотики, даже слабые, были красной тряпкой для японских полицейских. Однажды они задержали Пола Маккартни на девять дней, сорвав несколько концертов, поскольку музыкант курил траву возле аэропорта Нарита. А группу «Стоунс» много лет не пускали в страну, поскольку некоторые ее участники имели предупреждения за употребление наркотиков. Кроме этого, я слышал про множество аналогичных случаев от своих знакомых. Моей любимой была история про арест британца, который раскурил косяк в своей собственной квартире. Десяток полисменов перевернули вверх дном его жилище и отыскали зерна марихуаны и несколько граммов гашиша в морозилке. Парень отсидел восемнадцать месяцев.

И ведь это только за хранение. А если вскроется, что Джон Скотт угостил Бена наркотиками, что привело к его смерти, это может обернуться долгими годами за решеткой.

Конечно, он американский военнослужащий, но преступление совершил за пределами базы. Дядюшка Сэм ничего не сможет сделать для него, когда он уже окажется в руках японской полиции.

Я почувствовал, что скоро выпущу носилки. Я уже готов был попросить Джона Скотта остановиться, но он меня опередил.

Мы опустили груз на землю, и я начал разминать пальцы, больше напоминавшие сейчас переваренную лапшу. Все остальные тоже явно были рады передышке, особенно Нил.

— И где мы сейчас? — спросила Мел, убирая с лица упавшую прядь. — Где лента?

— Я поэтому и остановился, — ответил Джон Скотт. — Сдается мне, мы заблудились.

21

— Да не могли мы заблудиться! — Я был удивлен таким паническим заявлением Джона. — Мы просто еще не дошли до ленты.

Джон Скотт покачал головой.

— Мы идем уже сорок пять минут. А вчера шли всего тридцать.

— Вчера мы шли дольше.

— Я следил за временем. — Он показал на часы у себя на запястье. — Тридцать, тридцать пять минут максимум.

— Мы несем Бена, поэтому двигаемся медленнее.

— Мы идем с той же скоростью, чувак. А теперь послушайте. Мы должны были дойти до ленты десять минут назад. Но не дошли.

Мел нахмурилась.

— То есть мы идем не туда?

— Мы сбились, да.

— Ничего подобного. Лента тянулась на несколько сотен метров в обе стороны от пересечения с веревкой. Мы не могли пройти мимо.

— Значит, мы повернули назад.

У меня как-то неприятно засосало под ложечкой.

— Я думаю, он прав, — подал голос Томо. — Мы уже очень долго идем.

— Я знала, что это плохая идея, — отозвалась Мел.

— Что знала? — переспросил я. Я понял, что ее комментарий адресовался мне, ведь это я уверял всех в том, что мы не сможем заблудиться.

— Идти куда-то, не зная направления.

— У кого-нибудь есть компас? — спросил я.

— Он здесь не будет работать, — ответил Томо. — Скалы его отрубают.

— Скалы? — удивился Джон Скотт.

— Да. В них много железа. Компас перестает работать.

— Что за хрень!

— Все же, есть у кого-нибудь компас? — снова спросил я. Когда мне никто не ответил, я добавил: — Хотя какое это теперь имеет значение.

— Может, Бен ее снял, — вслух подумала Мел.

Я поглядел на нее.

— Ленту?

— Ага.

— Это было бы очень странно, Мел, — не поверил Джон Скотт.

— Ну он ведь снял веревку, не так ли?

— Она была ему нужна.

— А куда могла деться остальная часть веревки? — задумчиво произнесла Нина.

Мы все обернулись к ней. До этого момента она молчала.

Нина смотрела себе под ноги, лицо ее ничего не выражало. Она выглядела маленькой и хрупкой, придавленной весом своего рюкзака.

— Бену не нужен был километр веревки, чтобы повеситься. Куда же он дел оставшуюся часть?

— Он мог бросить ее где-нибудь, — предположил Джон Скотт.

— Зачем ему надо было сматывать всю веревку? Он ведь мог просто отрезать кусок нужной длины.

— Да откуда я знаю?! Просто предположил.

Я обратил внимание, что Нил опять устремился в сторону кустов и исчез за ними. Остальные тоже это заметили. Секундой позже мы услышали, как его снова рвет, и поспешно отвернулись.

— Ему воды нужно, — сказала Мел.

Я поглядел вверх: между крон проглядывали черные сгустки надвигающихся грозовых облаков. Я чуть было не сказал, что мы сможем собрать воды, когда пойдет дождь, но вовремя спохватился: это значило бы признать тот факт, что мы нескоро выберемся отсюда.

— Так что предпримем? — спросил Томо.

— Нам надо найти тропу, которая выведет нас отсюда, — ответил я.

— Ты так думаешь? — хмыкнул Джон Скотт.

— А что ты предлагаешь? Если мы так и будем идти не в ту сторону, окажемся в заднице. Заблудимся еще больше.

— Мы остаемся здесь, — заявила Нина, снимая рюкзак. — И позвоним в полицию.

— Как они нас найдут, мы же даже примерно не знаем, где находимся? — усомнилась Мел.

— Они могут отследить сигнал телефона, — ответил Джон Скотт.

— Они это умеют? Отследить мобильный телефон?

Я тоже с недоверием отнесся к этому.

Джон кивнул с видом мудреца.

— Могут, не сомневайтесь.

— И мы просто будем ждать их здесь?

— Есть идеи получше?

Похоже, он был прав.

— Томо, ты можешь позвонить?

— И что им сказать?

— Скажи, один человек мертв, еще одному очень плохо. Скажи, что мы заблудились в Аокигахаре. Надо, чтобы они нас нашли.

Томо поставил на землю свой рюкзак и стал искать в нем телефон. Сначала он проверил наружный карман, потом перерыл главное отделение. Вскоре все вокруг него было покрыто содержимым рюкзака: одеждой и комиксами. Он обыскал свои карманы.

— Что за дерьмо! Где мой телефон?

Джон Скотт тоже обыскал свой рюкзак, а я открыл рюкзак Мел, куда положил телефон прошлой ночью. Оба аппарата исчезли.

— Что за бред! — не поверил я. — Не могли же мы потерять телефоны одновременно.

— Мой остался в кратере, — напомнила Мел.

— А где мой, Джона и Томо?

Джон Скотт выглядел обескураженным.

— Не, чуваки, если кто-то решил приколоться, то шутка удалась. Где телефоны все-таки.

— Бен мог их взять? — спросила Мел.

— Зачем ему это делать? — усомнилась Нина.

— Его накрыло, — объяснил Джон Скотт. — Может, он подумал, что это приборы для телепортации и он сможет убраться отсюда домой. Ну и мудак!

— Бен их не брал, — настаивала Нина. — Он был под кайфом, да. Но он не сумасшедший.

— Он смотал чертову веревку, не так ли?

— Может, попробуем вернуться? — предложил я.

Мел взглянула на меня.

— В лагерь?

— Может, он их закопал под деревом.

Джон Скотт покачал головой.

— Мы даже не знаем точно, в какой стороне сейчас лагерь.

Мы постояли молча, обдумывая ситуацию. Неужели Бен действительно забрал наши телефоны? В это было трудно поверить.

Я почувствовал на себе взгляд Нины. Посмотрев на нее, я сразу понял, о чем она думает. Колышущиеся распятия, призрачный силуэт на фотографии, загадочный телефонный звонок… На мгновение я даже поверил в существование чего-то сверхъестественного. Но это было лишь мгновение. Призраков не существует. Не бывает заколдованных лесов. Я тряхнул головой. Нина отвернулась.

Я взял с носилок рюкзак Бена и открыл его.

— Что за… — В моей руке оказался томик «Полного руководства по самоубийству».

— Такую же книжку мы нашли на поляне! — воскликнула Мел. — Откуда это у Бена?! Это ведь та самая, той девушки. Зачем Бен взял ее?

Мел была права. Книга оказалась старой и пожелтевшей. Экземпляр, принадлежавший Юми, выглядел так же.

— Ты знала, что эта книга у него с собой? — спросил я Нину.

— Нет. — Она покачала головой. — Понятия не имела.

— Зачем он взял ее? — спросил Джон Скотт.

— Сувенир? — предположил Томо.

— Расскажи то, что рассказала вчера мне, — обратился я к Нине. — Вчера, когда мы болтали ночью. Расскажи, почему Бен хотел побывать в Лесу Самоубийц.

Нина была явно не в своей тарелке.

— Выкладывай, — потребовал Джон Скотт.

— Бен… Он знал кое-кого, кто совершил самоубийство, — неуверенно начала Нина. — С тех пор он заинтересовался самоубийствами.

Молчание.

Потом заговорил Джон Скотт:

— Видите, это не грибы! Он планировал покончить с собой. — Джон произнес это не для нас, а скорее для себя. Признание того, что Бен готовился к самоубийству, снимало с него обвинения. Теперь на него не могли повесить убийство.

— Но это неправда, — возразила Нина.

— Правда! — победоносно отрезал Джон Скотт. — Он был одержим самоубийствами. Ты это сама сказала, и все это слышали.

— Ну ты и свинья, — вспылила Нина.

— Думай как хочешь. Просто у меня слишком много вопросов. И да, это подтверждает, что Бен забрал наши телефоны.

— Каким образом?

— Он вор.

— Он не вор, и не смей его так называть.

— Книга лежит у него в рюкзаке, но она не принадлежит ему. Для меня это воровство.

Спор прервало появление Нила. Почувствовав напряженную атмосферу, он сказал:

— Простите, не могу это никак контролировать. — Он сполз на землю, держась руками за живот. — Сдается мне, что дальше я не смогу идти.

— Нил, можно я поищу в твоем рюкзаке телефон?

— Зачем?

— Надо позвонить.

Нил вытащил свой сотовый из поясной сумочки, сильно удивившись всеобщему вздоху изумления.

— Нам нужно позвонить в полицию, — просто пояснил я.

Я глянул на черно-белый экран старой «раскладушки» Нила. Связь была, а вот на шкале заряда батареи оставалась последняя палочка.

— Аккумулятор почти пустой. — Я передал телефон Томо. — Звони в полицию, быстро.

Томо набрал трехзначный номер и через секунду разговаривал с кем-то по-японски. Через две минуты он оторвался от сотового.

— Они хотят перезвонить.

— Зачем?

— Ей нужно переговорить с кем-то еще.

— Что? Черт, скажи ей, чтобы поторапливалась!

Томо передал это и покачал головой, услышав ответ.

— Этого чувака нет на месте, она должна ему позвонить.

— Томо, — сказал я твердо, — скажи ей, что телефон сейчас сядет. Скажи, что мы не можем ждать.

Он говорил с диспетчером еще несколько минут.

Злясь на копов, я шагал из стороны в сторону и клял их неповоротливость.

— Сколько осталось заряда у батареи? — прервал я Томо на полуслове.

— Пусто.

— Скажи им, чтобы делали все быстрее! — зло воскликнул Джон Скотт. — Где этот чувак? На Луне?

Томо говорил еще две минуты, почти срываясь на крик, потом дал отбой.

— Ну? — спросил я, зная уже, что новости окажутся плохими.

— Они позвонят в телефонную компанию, потом нам. Телефонная компания отследит звонок.

— Сколько это займет?

— Не знаю. Они перезвонят.

— И что это, черт возьми, даст, если телефон вот-вот сдохнет? — с сарказмом спросил Джон.

— Чувак, я пытался.

— И что нам теперь делать? — спросила Мел.

— А что мы можем сделать? — раздраженно ответил Джон Скотт. — Только надеяться, что они перезвонят до того, как батарейка сядет.

— Выключай его, — потребовал я.

— В смысле? — удивился Томо.

— Выключай телефон. Не трать заряд. Мы сами им перезвоним через несколько часов. К тому моменту они будут готовы и отследят звонок.

Томо нерешительно поглядел на остальных.

— Он может больше не включиться, — заметил Джон.

— Мы должны рискнуть.

Взвесив все за и против, он пожал плечами.

— Как скажешь, дружище.

Я взглянул на него. Джон Скотт был согласен с моим предложением, но хотел быть уверен, что в случае неудачи избежит ответственности за это решение.

— Вырубай, Томо, — повторил я.

Он отключил телефон.

22

Как быстро мы оказались в каком-то аду, думал я, сидя чуть в стороне от остальных. Бен повесился, мы заблудились, Нилу с каждой минутой становится все хуже. Я пытался усмирить бушевавшие во мне эмоции, привести мысли в порядок. Для Бена сделать мы уже ничего не могли, поэтому заботы о нем отступили на задний план. Решение оставаться на месте было, кажется, логичным шагом. Худшее, что мы могли сейчас сделать, это окончательно утратить понимание того, в какой части леса мы находимся. Двухчасовая прогулка и без того увела нас на внушительное расстояние от парковки. Я надеялся, что полиции удастся засечь звонок и они придут нам на помощь. Во всяком случае, они знают, что мы заблудились, что один из нас погиб, а другой очень болен. Рано или поздно начнут поиски. Нам нужно настроиться на ожидание и найти источник воды.

Я вернулся мыслями к самой большой нашей проблеме — Нилу.

Я пережил отравление лишь однажды в жизни, когда мне было восемь лет. Родители тогда уехали на выходные, обязав Гэри присматривать за мной и кормить. В первый день мы приготовили в садовом мангале куриные грудки. Куски мяса были сыроваты внутри и выглядели неаппетитно. Гэри, которому и самому тогда было всего тринадцать, убедил меня просто добавить лука и соуса, чтобы скрыть неприятный вкус. На следующее утро у меня начались невиданной силы спазмы в животе. Я был уверен, что внутри меня поселилось инопланетное существо, готовое вырваться наружу. Весь день я провел в постели, вставая только для того, чтобы добежать до унитаза. Я не знал, когда это закончится. Под вечер я настолько ослаб, что уже не смог добраться до туалета — рухнул на пол прямо перед дверями ванной комнаты. Гэри поил меня водой, стакан за стаканом. Я даже представить не могу, что бы со мной было, не проведи он со мной весь день. Я слышал о множестве случаев, когда физически здоровые люди умирали от пищевого отравления, даже имея доступ к лекарствам и воде. Все зависело от степени отравления.

Так насколько токсичной была бактерия или вирус, обосновавшийся в Ниле? Сможет он протянуть еще сутки или двое, если придется?

Я поглядел в его сторону. Нил лежал на спине, глаза закрыты, руки на животе, колени согнуты. Казалось, он мирно дремлет. Однако в следующую секунду сильная судорога сотрясла его тело, будто кто-то ударил его в живот клюшкой для гольфа.

Остальные старались не смотреть на Нила, а если и кидали взгляды в его сторону, то они были полны растерянности.

Что мы могли сейчас сделать?

Я переключился на загадку исчезнувших телефонов и попытался представить себя на месте Бена. Зрелище полуразложившегося трупа явно включило какую-то программу в его мозгу. Я знаю, с какой легкостью такое случается, когда ты находишься под воздействием галлюциногенных грибов. Один раз, еще в колледже, я сам это испытал. Плитка шоколада с тремя граммами волшебных грибочков подарила мне одно из лучших переживаний. Как мне тогда казалось, это было настоящее просветление.

А потом начался тяжелый отходняк.

Наворачивая круги по комнате в общежитии, я набрал номер Эми, девчонки, с которой познакомился за день до этого, на вечеринке в пабе. Она жила у своих родителей, недалеко от кампуса. Трубку подняла ее мать. Я спросил, собирается ли Эми на тусовку, о которой мы вчера говорили, — это была какая-то вечеринка студенческого общества. Женщина ответила, что Эми сейчас в гостях у друзей, и поинтересовалась, о какой именно вечеринке идет речь. Хотя это был вполне невинный вопрос, я испугался, что подставил девушку, и повесил трубку. Потом в панике я бегал по коридорам общежития. Моя разгоряченная фантазия подсказывала мне, что Эми пошла на тусовку тайно от родителей, а я испортил всю конспирацию. Теперь девушке достанется от предков, и она во всем обвинит меня. Чем больше я об этом думал, тем страшнее рисовались последствия, и довольно скоро это недоразумение уже казалось мне жуткой катастрофой. Эми не будут выпускать по вечерам из дома несколько недель. Она пошлет меня ко всем чертям, да еще и раструбит всем в колледже, что я натворил. Окружающие начнут считать меня мудаком и избегать общения. Первый год в университете превратится из удовольствия в пытку.

Все это, естественно, было полной чепухой, но под действием грибов думать или действовать адекватно оказалось непросто. Всего за час отходняка я пришел в такое состояние, что не мог ни с кем разговаривать и лишь бродил по аллее, окружавшей кампус. Нервы были на пределе, я не мог спать, и все, чего я хотел, — как можно быстрее протрезветь. Паранойя достигла таких пределов, что я метался в поисках способа быстро отрубиться, но так, чтобы при этом не умереть. А началось все с невинного вопроса по телефону (который, как я узнал на следующий день от Эми, не представлял никакой угрозы — ее мама просто старалась поддержать разговор).

Возможно, то же самое случилось и с Беном, только в более сильной форме? Неужели грибные иллюзии обернулись против него, неужели его настиг такой бэд трип, что единственным оставшимся выходом он посчитал самоубийство? В конце концов, кто знает, насколько токсичны местные грибы и сколько он их съел. Это не высушенные и нарезанные порции, Бен мог, сам того не зная, принять смертельную дозу.

Снова мне пришлось подавить в себе приступ ярости к Джону Скотту.

Затем мои мысли вернулись к телефонам. Зачем Бену потребовалось забирать наши телефоны? Был ли он до такой степени неадекватен, чтобы посчитать нас своими врагами? Мог ли он, например, вообразить, что мы убили того мужчину ручкой, оставшейся в нагрудном кармане? Способен ли он спрятать телефоны и веревку, чтобы обречь нас на гибель в Лесу Самоубийц?

Что-то не верилось. Мне стало казаться, что я пытаюсь подогнать факты под сложившуюся версию.

Я еще с полчаса ломал голову над этой загадкой, но так и не достиг какого-то прогресса. Тогда я начал раздумывать над тем, что подсказал мне взгляд Нины: над сверхъестественным.

Я никогда не верил в призраков и тому подобные вещи, поскольку сама идея того, что чья-то бессмертная душа может застрять между нашим и иным миром, казалась мне бессмыслицей из арсенала религиозной пропаганды или голливудских фильмов. Но что, если этому все же существует научное объяснение?

Я вспомнил статью, прочитанную мной в затертом до дыр номере журнала «Популярная наука», который я нашел в гостиничном номере в Барселоне, за пару дней до того, как облажался на Камино дель Рей. Статья называлась «Наука, стоящая за необъяснимыми феноменами». Основываясь на положениях теории струн и квантовой физики, которые я не могу привести здесь в деталях, автор излагал идею о том, что, помимо нашей Вселенной, существуют еще миллионы других миров, которые все вместе образуют так называемую пространственно-временную пену, с бесчисленным количеством пространственных и временных измерений. Когда одно такое измерение соприкасается с другим, мы можем поймать электромагнитный импульс, исходящий от кого-то или чего-то, существующего в другом мире.

Я предпочитал такое объяснение байкам о привидениях и духах, поскольку оно основывалось на науке, а не на слепой вере. С другой стороны, эта была всего лишь гипотеза, пусть и стройная, но из тех, что кажется гениальной на алкогольной вечеринке и вызывает чувство стыда с утра.

Потом я вспомнил, что мне рассказывала китаянка Бинбин Вонг, жившая в том же гестхаусе, что и мы. Как-то вечером наша беседа коснулась темы призраков, и она отметила, что в детстве частенько слышала по ночам шаги за дверью своей комнаты. Она от страха никогда не решалась встать и проверить, кто ходит по коридору, но ее собака всегда сидела и рычала возле выхода, пока шаги не затихали. Спустя многие годы она узнала от родителей, что первый владелец построил этот дом для своей возлюбленной. Это был подарок к их свадьбе. Но девушка погибла перед свадебной церемонией, а он вскоре повесился на потолочном вентиляторе.

Бинни была одним из самых рациональных и разумных людей, кого я встречал в жизни, поэтому меня не смутило ее объяснение, что определенные породы и минералы, а также крупные скопления воды на поверхности или под землей способны десятилетиями сохранять следы энергии, оставшейся от погибших людей. Это объясняло, почему большинство призраков, похоже, не обладает разумом, свойствами личности и массой и почему их действия столь однообразны. Они лишь трехмерные подобия, которые можно сравнить со старыми телевизионными программами, все еще звучащими в эфире, в то время как все актеры уже давно умерли.

Обдумывая гипотезу Бинни, я пытался понять, является ли железо, в изобилии содержащееся в застывшей магме Аокигахара Дзюкай, подходящим геологическим образованием для того, чтобы хранить образы самоубийц. Размышляя над этим, я понял, что упускаю из виду одно важное обстоятельство: если призраки — это лишь видеозаписи, отражающиеся в нашей реальности и не способные как-либо влиять на окружающую действительность, как тогда объяснить колышущиеся распятия и потерянные телефоны?

Я попробовал найти иные объяснения для возможного существования призраков. Это превратилось в забавную игру ума, позволявшую скоротать пару часов. Но ничего нового придумать не удавалось. Я играл в адвоката дьявола сам с собой и проиграл: призраков не существует, и я не мог убедить себя в обратном. Как ни крути, это так. Случаи, когда люди видят привидения, это лишь психологический феномен, как я объяснял Нине, проекции — люди видят то, что хотят или ожидают увидеть. Безутешная вдова видит своего мужа, потому что хочет знать, что он в раю и с ним все в порядке. Ее сознание позволяет этим галлюцинациям опутать себя, чтобы побороть последствия стресса от утраты.

Я предположил, что, если развивать эту теорию (хотя весь этот поезд мыслей с грохотом катил в сторону полного безумия), можно предположить, что привидения — это не просто проекции, но реальные физические воплощения образов твоего (или чьего-либо еще) подсознания. Психокинетическая энергия, или как это там должно называться. Почему бы и нет? Перед наукой по сей день стоит задача в полной мере оценить мощь человеческого разума. Насколько полно использует свой мозг среднестатистический человек? На десять процентов? Пятнадцать? Остается так много неизученного, так почему бы не предположить, что наше подсознание способно вызывать звуки и образы?

Эти мысли отбросили меня к истокам моих раздумий. Единственное возможное объяснение пропажи телефонов — это Бен. Он находился под действием наркотиков и в приступе паранойи забрал сотовые, спрятал их и покончил с собой.

Я покачал головой, недовольный вновь появившимся странным чувством, что лес вокруг меня становится опасным. Это вызывало неприятные ощущения в животе. Окружающие нас деревья погружались в сумерки, тревожная, недобрая темнота медленно окутывала чащу.

Я встал и подошел поближе к остальным.

Пора было перезвонить в полицию.

Нина и Мел сидели рядом, держась за руки, и молча разглядывали землю перед собой. Джон Скотт, сняв свою кожаную куртку, делал отжимания. Его можно было бы назвать тупоголовым придурком, но, похоже, физические упражнения были для него отличным способом снять нервное напряжение.

Я бы и сам не отказался от хорошей пробежки, будь тут подходящая тропа. Томо сидел в стороне от остальных, беспомощно глядя на то, как Нил ворочается и постанывает в позе эмбриона.

Последнюю пару часов у меня в желудке урчало, и я вспомнил про несъеденную Беном порцию, но решил отложить ее на всякий пожарный.

— Томо, ты готов снова позвонить в полицию? — спросил я.

— Конечно!

Все окружили Томо, и он нажал на кнопку включения. На экране в сопровождении веселой музыки появился логотип.

Хотя все были взвинчены до предела, никто не издал облегченного вздоха. Мы не отрываясь смотрели на экран. Главная цель еще не была достигнута.

Томо набрал номер полиции и поднес трубку к уху. Ответил механический голос. Томо начал быстро что-то говорить. Он кивнул нам и показал большой палец.

Вдруг он отнял телефон от уха, будто аппарат его укусил.

На экране было пусто.

— Вот черт!

Все заговорили одновременно:

— Он сдох!

— Не может быть!

— Попробуй еще раз!

Томо вновь попытался оживить сотовый, но не добился никакой реакции.

Я отвернулся и с силой пнул кучу опавшей хвои.

— Я тебе говорил, Итос! — заорал Джон Скотт. — Я тебе говорил, нельзя выключать телефон! Теперь мы в полной заднице!

Я резко повернулся к нему:

— Что, черт побери, ты говорил?

— Это твоя ошибка…

Я начал наступать на него, но Джон Скотт отпрыгнул и оказался позади Томо.

Внезапно передо мной оказалась Мел.

— Хватит! Опять за свое! Остыньте, вы двое!

Я сделал последнюю попытку достать рукой мерзавца, но безуспешно.

Джон стоял за спиной Томо с наглой ухмылкой на лице.

— Лживый мудила, — процедил я.

— Отвали!

— Хватит! — снова воскликнула Мел пронзительным голосом. — Вы двое успокоитесь или нет? Хватит бодаться, как в детском саду! У нас сейчас есть более серьезные проблемы, вам не кажется?

Она была, конечно, права. Я отступил, еще подумывая использовать это как обманный маневр, но решил, что оно того не стоит.

— Нам надо отсюда выбраться, — произнесла Мел более спокойно. — Нам надо понять, как отсюда выбраться.

— Мне кажется, в эту сторону. — Томо показал рукой куда-то в лес за моей спиной.

— А я думаю, в ту. — Джон Скотт кивнул в противоположном направлении.

Я не мог предположить ничего и решил не вносить еще большей сумятицы.

Нина спросила:

— Может быть, полиция смогла отследить звонок?

— За пять секунд?

— Ну, может.

— Сомневаюсь.

— Откуда ты знаешь?

— Я не знаю.

— Так что, ждем? — спросил Томо.

Нина кивнула.

— Да, ничего другого не остается.

Я был согласен:

— Даже если они не отследили звонок, они знают, что мы здесь, и должны организовать поисковую операцию.

— Но Аокигахара имеет большую площадь, — ответил Томо. — Как они найдут нас?

— У них есть видео того, как мы входим в лес, — ответил я. — По крайней мере, они будут знать, по какой тропе мы пошли. Они решат, что мы пошли по направлению, указанному одной из стрелочек. Будет несложно найти нас.

— А что с Нилом? — напомнила Мел.

Все поглядели в его сторону. Он лежал с закрытыми глазами. Можно было подумать, что он спит, если бы не плотно сжатые губы.

— Он в любом случае не может идти, — резонно заметил Джон Скотт. — Пускай лучше отдыхает.

— Когда же они придут? — задумалась Нина. — Вечером?

Я покачал головой.

— Осталась всего пара часов до заката. Пока они организуют все, будет уже темно. Я думаю, они начнут нас искать только завтра утром.

— Я не смогу провести еще одну ночь в этом лесу. — Мел скрестила руки на груди. — Мне кажется, тут… тут что-то есть…

— Что? — воскликнул Джон Скотт.

— Что-то странное.

— Странное? — переспросил я.

— Я не знаю. — Мел была явно не в своей тарелке.

— Призраки, — ответила за нее Нина.

— Вы, черт возьми, издеваетесь?! — воскликнул Джон Скотт.

— Тогда куда пропали наши телефоны?

— Бен… — начал я.

— Это неправда, — твердо заявила Нина. — И ты это знаешь.

Джон Скотт расхохотался.

— Значит, вы, девочки, потеряли их?

— Джон, это не смешно, — оборвала его Мел.

— Вы ужастиков пересмотрели.

— Наши телефоны пропали. Красная лента пропала.

— Мы не можем сказать, что она пропала.

— Зачем Бену прятать их? — настаивала Мел. — Это не имеет смысла.

— А привидению зачем?

— Потому что оно не хочет, чтобы мы отсюда выбрались.

— И правда, — ухмыльнулся Джон Скотт. — Наверное, и Бен не сам повесился. Наверное, привидение вселилось в него и заставило это сделать.

Повисло молчание, и в этой тишине я почти расслышал, как Нина и Мел мысленно подтвердили слова Джона.

— Да чтоб вас! — выругался Джон Скотт. — Томо, ты в это веришь?

— В призрака-убийцу?

— Ага.

— Не, чувак.

— Итос?

— Я не хочу ничего отметать, — ответил я, не желая становиться на сторону Джона.

— Но вы что, хотите провести тут еще одну ночь?

— Это лучше, чем бесцельно скитаться по лесу. Нам надо беречь силы. — Я пожал плечами. Мне было не по себе от того, какой оборот принял разговор. — Это всего лишь еще одна ночь. Мел, если тебе очень страшно, тогда я, Джон Скотт и Томо будем по очереди дежурить. Нас шестеро. Все будет в порядке.

Во взгляде Мел читалось то, о чем она думала, но не решалась произнести вслух: шесть человек или шесть сотен — для призрака не имеет значения.

— Сейчас еще светло, — не сдавалась она. — Вы постоянно говорите, что, вероятно, мы пошли не туда. Но если мы шли туда, куда надо, тогда мы имеем шанс отсюда выбраться до заката.

— Что ты хочешь? — спросил я. — Чтобы мы проголосовали?

Джон Скотт поднял руку:

— Я за то, чтобы оставаться.

Томо тоже проголосовал за это. Секунду подумав, Нина присоединилась к ним.

Мел смотрела на меня, с раздражением и вместе с тем с мольбой.

— Уже все равно, как я проголосую. Тут уже трое против одного.

— А Нил?

— Он не может голосовать.

— Почему?

— Он едва может передвигаться.

— Он захочет отсюда убраться. Я знаю, что захочет. Ему нужна помощь.

— Эй, полегче, — возмутился Джон Скотт. — Итос, голосуй уже.

— Прости, Мел, — решился я. — Но мне кажется, что нам лучше остаться.

Она поглядела на меня, а потом поспешно отвернулась, пряча слезы.

23

Тени выползли из своих дневных убежищ, превращая и без того кривые стволы деревьев в призрачных монстров из страшной сказки. Серые краски сгустились и стали черными, черные обратились в космические сгустки. Ночь подкрадывалась тихо и бесшумно, как вор. Если кто-то скажет вам, что не боится темноты, то этот человек просто никогда не проводил ночь в Аокигахара Дзюкаи. Не имеет значения, насколько человек силен духом и храбр — в этом лесу есть что-то такое, что просачивается в самые дальние уголки подсознания и пробуждает первобытные доисторические страхи.

Мы поставили палатки, а потом, чтобы было чем поддерживать костер, провели остаток дня, собирая дрова. Затем расселись кружком вокруг метрового пламени. Все было как в прошлую ночь, — за исключением того, что у нас не осталось ни воды, ни пищи и один из нас был мертв.

Атмосфера казалась гнетущей. Все молчали. Никому ничего не хотелось делать. Мы сидели и чего-то ждали: то ли чудесного появления полиции, то ли того, что сон наконец свалит нас. Я хотел было что-нибудь рассказать, чтобы поднять настроение, но не нашел подходящей темы.

У меня сосало под ложечкой от тревоги и голода. Во рту пересохло, все тело болело, временами кружилась голова.

Я взглянул на Нила. Он по-прежнему лежал с отрешенным видом в некотором отдалении от остальных. Теперь он или валялся так, согнувшись в три погибели, или блевал и испражнялся. Нил с трудом находил в себе силы чтобы встать и отойти в кусты. Но он не удалялся от лагеря больше, чем на десяток метров. Его неумолчные стенания и постоянные визиты в лес начинали действовать мне на нервы. Я понимал, что Нил не в силах ничего с собой поделать, но нервы и угрюмое настроение брали свое. К тому же то, что Нил так некстати умудрился отравиться, выглядело практически надругательством над смертью Бена.

Раздражен был не только я. В неверном свете костра я замечал, как все бросают на Нила неприязненные взгляды.

Чувствуя вину за подобные мысли, я решил проведать его. Нил лежал на боку, спиной ко мне. На лице капельки пота, рубашка тоже наверняка вся мокрая, хотя ее не было видно. Нил лежал в спальном мешке, затянув его у шеи. Торчала лишь голова, так что он был похож на гусеницу в коконе.

— Нил! — Я присел возле него. — Это я, Итан.

Он не ответил, я не был уверен, что он даже узнал меня. Я прикоснулся тыльной стороной ладони к его лбу. Нил буквально горел.

— Как себя чувствуешь? — Это был глупый вопрос. Но что еще я мог у него спросить? «У тебя готово завещание? Что мне передать Каори?»

Я не считал, что Нил в смертельной опасности. Он заболел сегодня. За ночь симптомы должны ослабнуть. В противном случае завтра полиция доставит его в госпиталь.

А если симптомы не ослабнут, спросил я себя, если полиция не придет, что тогда? Тогда, сказал я себе, Нил действительно окажется на волосок от гибели. Он умрет прямо здесь, в этом лесу, изможденный и воняющий, умрет от того, что начнут отказывать органы. Что угодно может случиться. Вдруг его настигнет инсульт? Или же он решит, что все равно уже не жилец, и лишит себя жизни. Отличное место, чтобы поступить именно таким образом.

Нил что-то пробормотал.

— Что такое, Нил? — Я наклонил голову поближе.

— Воды. — Это было больше похоже на шелест.

— У нас нет ничего. Мы выпили последнее сегодня утром.

В ответ Нил только закрыл глаза.

Я глядел на него в растерянности. Сколько можно протянуть без жидкости? Три дня? Вроде так. Но это если человек относительно здоров. Хотя после двух суток любой уже будет вымотан. А если тебя лихорадит, да к тому же с потом и дерьмом из тебя выходит все до последней капли? Половина этого срока? Меньше?

Если б только пошел дождь, думал я, мы бы смогли натянуть палатки между деревьями и набрать в них достаточно воды. Мы бы смогли в них даже помыться. Однако низкие и тяжелые грозовые облака оставались в мучительной недосягаемости. Кто знает, сколько еще они будут держать при себе свой драгоценный груз, и не сдует ли их вовсе ветром.

Я старался вспомнить какой-нибудь фильм, где главные герои оказывались где-то без доступа к воде. Два смутных воспоминания всплыли в моей голове. Одно — о парне, который оборачивал голени какими-то старыми тряпками и расхаживал по высокой траве. Другое — о том, как герой (возможно, тот же самый) делал подземный испаритель. Я задумался, вспоминая устройство. Надо вырыть яму примерно в метр шириной и полметра глубиной, в центре ямы сделать маленькое углубление и поставить в него какую-нибудь емкость. Яму накрыть сверху куском полиэтилена, в середину положить камень — так, чтобы полиэтилен прогнулся, образуя конус, направленный к стакану. Влага из земли от солнечного жара будет испаряться, оседать на полиэтилене и капать в стакан.

Звучало все складно, но будет ли это работать? К сожалению, проверить мы сможем только утром. Да и завтра для успешного результата необходимо чистое небо и открытая площадка, где солнечные лучи не рассеиваются кронами деревьев.

Моча? Можем мы пить мочу?

Хоть состоит она в основном из воды, но в ней содержатся все токсичные электролиты, которые наше тело извергло из себя. Они лишь усилят обезвоживание, и мы не сможем продержаться долго. Но, возможно, это будет иметь кратковременный положительный эффект?

Я не был уверен.

— Помоги мне, — прошептал Нил.

— Что ты хочешь?

— В туалет.

Я продел руки у него под мышками и поднял его на ноги. Я был прав, рубашка у Нила вся промокла от пота. Нил промычал что-то, качаясь из стороны в сторону. Я услышал, как Джон Скотт спрашивает, не нужна ли мне помощь. Но предложение прозвучало, когда мы с Нилом уже ковыляли по направлению к лесу. В какой-то момент Нил согнулся от рвотного позыва, и я ждал, что он заблюет мне все кроссовки. Однако ничего, по счастью, не вышло наружу, и мы продолжили наш путь. Когда мы дошли до дерева с мощным стволом, он отпустил мое плечо и начал бороться с пуговицей на штанах. Я отошел на несколько шагов и повернулся лицом к лагерю. Отсюда мне был виден лишь огонь костра.

Нил приступил к делу. Звук был как от смесителя, в котором нет воды. Я прижал край футболки к носу.

— Нил? — спросил я в момент затишья. — Ты в порядке?

— Погоди минуту.

Через десять минут раздался еще один неприятный звук, затем еще один. Тишина.

— Нил?

— Что?

— Ты готов?

— Нет.

Я подождал еще пару минут. Тонкая ткань футболки слабо спасала от запаха, и зловоние проникало мне в горло. Из-за этого меня чуть было не вытошнило, но я поборол рвотный рефлекс.

Потом я услышал какой-то звук, какое-то шуршание в ветвях передо мной. Я напряг зрение. Треснула ветка.

Что это?

Я поглядел через плечо. Нил сидел в позе орла, штаны спущены ниже колен, голова на руках, руки скрещены на бледных коленях. Пенис болтается, как белесая личинка.

Он заснул там, что ли?

— Нил!

— Еще секунду.

Через полминуты я услышал, как он встает и натягивает штаны. Я повернулся как раз тогда, когда Нила вырвало черной водянистой массой. Он отер рот тыльной стороной ладони и повернулся ко мне. Я отвел его обратно к его лежбищу. Он упал на спальник, окончательно выбившись из сил.

Я укрыл его спальником до подбородка, надеясь, что худшая стадия отравления уже позади.

Мел лежала на боку у костра и читала книжку при свете фонарика. Я было подумал, что нужно попросить ее не тратить батарейку, но был слишком измучен для того, чтобы снова затевать спор.

— Как там Нил? — спросил меня Джон Скотт. Он сидел, скрестив ноги, с «Мальборо» в зубах. Я почувствовал непреодолимое желание стрельнуть у него прямо сейчас сигарету.

— Погано, — ответил я, смотря на огонь.

— Ему что-то надо?

— Воды.

— Не стоило нам выпивать всю с утра.

Я ожидал от него очередного упрека по какой-нибудь надуманной причине, но Джон Скотт лишь молча бросил камешек в костер.

Томо полулежал с закрытыми глазами. Непонятно было, спит он или задумался о чем-то.

Я продолжал стоять — присесть у костра означало бы необходимость продолжать беседу с Джоном Скоттом. Оглядевшись, я заметил Нину. Она сидела под размашистой елью чуть поодаль от нас, там, куда почти не доставал свет от костра. Она приподняла руку в приветственном жесте. Я воспринял это как приглашение присоединиться к ней.

— Он очень болен, — протянула Нина, глядя мимо меня туда, где лежал Нил. — Как он переживет эту ночь?

— Не знаю, — признался я.

— И что мы можем сделать?

— Ничего.

Нина помрачнела. Я сел рядом с ней.

— У тебя не осталось еще травы?

Она покачала головой.

Наверное, и к лучшему, подумал я. Я бы не отказался от пары затяжек, чтобы расслабиться и сбить острое желание закурить, но у меня не было уверенности, что я хочу сейчас впасть в философский настрой.

— Как ты себя чувствуешь?

Она пожала плечами.

— Бен… он был хороший парень. — Я внутренне содрогнулся от того, насколько нелепо прозвучали эти мои слова.

— Все хорошо.

— Что хорошо?

— От тебя никто не требует меня утешать.

Я кивнул, порадовавшись, что мне не придется заниматься идиотизмом. Если бы я был дольше знаком с Беном, мог бы рассказать Нине какую-нибудь байку о нем, которая бы вызвала теплые воспоминания у нас обоих. Но я ведь даже не знал его фамилии, не говоря уж о чем-то ностальгическом. Хорошо, что можно ограничиться «хорошим парнем».

— Он хотел стать актером, — неожиданно произнесла Нина. — Представляешь? Актером!

Я промолчал.

— Он был умный, — продолжала она. — Он мог бы заняться чем угодно. Стать врачом, адвокатом, бизнесменом. Но он хотел стать актером — известным актером. Все говорили ему, что это недостижимая мечта. Но как это может быть недостижимой мечтой, если другие достигли ее? Они ведь добились. Мы видим их по телевизору, в кино. Значит, кто-то все-таки добивается. И он хотел попасть в их число. Он был такой симпатичный. И страстный. Он умел изображать других людей. Как Вуди Аллен. Он умел изображать Вуди Аллена и многих других.

— А он где-то играл?

— Не-а.

— Реклама? Школьный театр?

— Мне он не рассказывал. Он боялся выступать на публике.

Я поднял брови:

— Но ведь он хотел стать актером!

— Глупо звучит, правда?

После секунды замешательства я удовлетворенно выдохнул. На самом деле, это хорошо. На мгновение я представил себе Бена, полного детского задора и оптимизма. Таким я и хотел его запомнить. Не синим изгаженным трупом, свисающим с ветки.

До меня долетели голоса Джона Скотта и Томо, которые о чем-то беседовали. Когда я поглядел в их сторону, Томо передавал Джону один из своих комиксов.

Нина подобрала маленькую палочку и провела линию на земле. Это было короткое, напряженное движение, которое она повторила трижды.

— Он не самоубийца, — произнесла она вдруг.

— Нина, мы уже говорили об этом…

— Ты видел фото.

Я снова припомнил изображение. Белесый силуэт с четко очерченными контурами в свею костра. Смутные очертания лица.

— Это грязь на линзах. Искажение.

— Только на одной фотографии?

— Ты веришь в то, во что хочешь верить.

— Проецирование, — твердо выговорила она.

— Да.

— Итан, очнись! Если ты не видишь чего-то, это не значит, что это не существует. Миллионы людей верят в привидения. Ты хочешь сказать, что они все заблуждаются?

— Именно.

— Тогда ты дурак.

— Миллионы людей верят в Бога. Это не значит, что он существует.

— Ага, — ответила Нина.

— Что «ага»?

— Ты христианин?

— Я крещеный, но не религиозен.

— Так я и думала. Вот в чем твоя проблема.

— Моя проблема?

— Ты ни во что не веришь. У тебя нет веры. Ты всегда остаешься скептиком. Это все равно что спорить против стены.

— Со стеной.

Нина поморщилась:

— Желаешь перейти на иврит?

— «Против стены» звучит прекрасно.

— И что происходит, когда мы умираем, как ты думаешь, Итан?

— Ничего.

— Это сильно давит, не так ли?

— Наверное. Но если я и скажу, что во что-то верю, это не изменит того, что я чувствую.

— Хорошо, Итан. Но я-то верю. Я верю в Бога и в жизнь после смерти. Потому что мы здесь и у нас есть какое-то предназначение. Кто-то несет за нас ответственность. И даже если ты не знаешь, что произойдет потом, это не означает, что после смерти не будет ничего.

Я промолчал. У меня не было желания читать нотации, но мое видимое безразличие только разозлило Нину.

— Бен бы не покончил с собой, — продолжила она. — Он был счастлив. Он хотел стать актером. Если у тебя есть мечта, ты не станешь вешаться на ровном месте.

— Тут ты права.

— И что?

— Он был под кайфом.

— Хреновое оправдание.

— Ничего подобного. Наркотики подавляют сознание, заставляют творить что-то, на что бы никогда не решился.

— Только не Бена, — упрямо повторила она.

— Нина, ты сама сказала, что Бена увлекала тема суицида. Может быть, ты не знаешь всей истории. Может, Джон Скотт прав и Бен сам по себе был склонен к самоубийству. Некоторые люди… Ты никогда не сможешь распознать это. У него была предрасположенность, а тут он еще принял немного наркоты…

Нина начала нервно чиркать палочкой по земле. Отвернувшись, она сказала:

— Есть одна вещь, которую я от тебя утаила. Я тебе немного соврала вчера.

Я округлил глаза.

— О чем?

— Бен не был увлечен темой суицида. И идея с визитом в Лес Самоубийц не ему принадлежит.

— Но ты говорила, что его друг…

— Его друг… его подруга не совершала самоубийства. Она пыталась. Она взяла на кухне нож, наполнила ванну горячей водой и порезала себе запястья.

— И что… кто-то ее нашел?!

— Китаянка, у которой она жила. Китаянка вызвала полицию, доктора спасли девушку.

До меня стало медленно доходить. Я поглядел на запястья Нины, скрытые длинными рукавами ее желтой штормовки.

С кривой улыбкой Нина закатала рукава и сняла розовые напульсники, под которыми оказалось несколько белых шрамов. Раны выглядели довольно свежими.

— Господи, Нина, что… — Я осекся. — Он тебя все-таки изнасиловал?

— Я не смогла применить прием карате. И не смогла убежать. Он изнасиловал меня в том переулке, а потом просто сел в свое такси и уехал.

— Нина, господи, мне жаль. Мне очень жаль.

Она молча кивнула.

— Значит… — Я чувствовал, что мне нужно что-то сказать. — Посмотреть на Лес Самоубийц было твоей идеей?

Она вновь кивнула.

— И это ты взяла ту книжку с поляны?

— У меня в рюкзаке была еда. Я не хотела хранить эту книжку рядом с едой и положила ее к Бену.

— А Бен знает… Знал? Про запястья, я имею в виду?

— Нет, я никогда ему не рассказывала ни про изнасилование, ни про попытку самоубийства.

— Он никогда не видел шрамы?

— Я не показывала ему. Ты знаешь, Итан, мы с Беном были больше друзьями, чем парой. У нас никогда не было секса. Мы спали в одной постели, целовались иногда, но никогда не занимались любовью. Представляешь? Он попытался однажды, в Таиланде, но я дала ему понять, что не хочу. Он принял это. Я тебе уже говорила, мне кажется, он любил меня. Или любил идею того, что влюблен в меня. Он был большим романтиком. Делал все, что я просила. — Нина отложила палочку. — Ты думаешь, что я сумасшедшая, Итан? Ты теперь плохо обо мне думаешь?

— Нет, ничуть, — честно ответил я.

— Хорошо. Потому что мне не все равно, что ты обо мне думаешь.

Она прильнула ко мне и поцеловала в губы. У нее были мягкие губы, и поцелуй был долгим. Это оказалось столь неожиданно, что я не шевельнулся. И не оттолкнул ее.

Потом Нина поднялась и ушла к себе в палатку.

24

Я пытался не придавать большого значения поцелую. Нина переволновалась, она была сильно расстроена и выразила так благодарность за возможность излить мне душу, не более того. Думать, что между нами что-то есть, бессмысленно — и даже опасно. Гораздо больше меня потрясло ее признание. Я был поражен тем, что Нина пыталась покончить с собой, хотя и убеждал себя, что в этом нет ничего удивительного. То, что Нина молода, умна и красива, не исключает наличия у нее склонности к суициду. Большинство тех, кто знает меня, не подозревает, что я сам планировал покончить с жизнью. Это слабость, болезнь, которая способна поразить любого.

Тем не менее то, что Бен, по словам Нины, не интересовался самоубийствами, не меняло моих выводов о причинах его смерти. Я не собирался разделять ее увлеченность призраками. Хочет того Нина или нет, ее приятель покончил с собой, находясь под действием наркотиков. Это было единственным материалистическим и достаточно логичным объяснением.

Я вернулся к костру, где Томо и Джон Скотт молча изучали комиксы. Нинина палатка была наглухо застегнута. Мел лежала в нашей палатке без света — непонятно было, спит она или бодрствует. Возможно, я чувствовал вину из-за поцелуя, но я больше не злился на нее из-за мимолетного романа с Джоном Скоттом и не задавался вопросом, что он тут делает. Все, чего мне хотелось, — прижаться к ней под этим чертовым одеялом из фольги, обнять и попросить прощения за все. За то, что затащил ее в этот лес, за двусмысленную ситуацию с Шелли, за то, что присоединился к общему мнению и проголосовал за то, чтобы остаться в лесу. Последнее тяготило меня больше всего. Мел — моя девушка, моя будущая невеста, жена. Она была напугана, и, как бы старомодно это ни звучало, моей обязанностью было защищать ее. Я понимал, что она чувствует себя обманутой. Так, будто я предал ее.

С другой стороны, что я еще мог сделать? Подхватить наш рюкзак и постараться покинуть Аокигахару за два часа, остававшихся до заката? Так или иначе, я не считал это хорошей идеей в момент принятия решения и не считаю до сих пор. Базовое правило выживания: если ты заблудился, оставайся на месте до прибытия спасателей. По статистике, герои, решившиеся искать помощь самостоятельно, выживают гораздо реже.

Я знавал во время учебы одного парня, который вытянул свой несчастливый билет ровно таким образом. Его звали Крейг Ванорд по кличке Самец. Игрок в регби, метр восемьдесят ростом, с вечно растрепанными светлыми волосами и серыми глазами, Крейг был самым популярным студентом на моем курсе. Это был именно тот чувак, с которым стоит поговорить, если хочешь узнать, где сегодня вечеринка. Именно тот чувак, с которым ты просто обязан поговорить, если хочешь достать травы, грибов, экстази, анаши или чего-то еще, что может вставить. Он не был дилером и не зарабатывал на этом деньги. Он был из богатой семьи и не нуждался в опасном заработке. Он попросту всегда знал, где можно достать вещества, и покупал их, если его просили. Но при этом вовсе не дурак: если ты не был его другом, приходилось, по крайней мере, заручаться рекомендацией одного из его хороших знакомых, чтобы Крейг отнесся к тебе с доверием.

Я не знаю точно, почему он получил прозвище Самец, но подозреваю, что дело было в его отношениях с прекрасным полом. Ходил слух, что именно благодаря ему в первую неделю нового учебного года, когда в кампус заезжают первокурсники, возле главных ворот появились десятиметровые баннеры, гласившие: «Родители, спасибо за ваших дочек!» За период между началом учебы в сентябре и серединой февраля, когда Самец погиб, он сумел затащить в постель больше двух десятков девчонок. Эта цифра всегда завораживала меня, в особенности потому, что все девушки, которых он цеплял, были прекрасно осведомлены о его репутации. Более того, многие из них были между собой знакомы. Тем не менее Крейгу удавалось проворачивать это с легкостью, оставаясь каждый раз в прекрасных отношениях со своими пассиями на одну ночь. Никто из девушек никогда не сказал о нем ни одного плохого слова.

Не стоит и говорить, как меня огорошило признание Шелли — моей бывшей девушки — в том, что она тоже переспала с Самцом. Первым делом я, конечно, поинтересовался, проверялась ли она у венеролога после этого. Она решила, что я шучу, и ответила со смехом, что проходит обследование каждый год. Вторым моим вопросом было — каков он в постели (звучал он странно, потому что к моменту нашего разговора Самец был уже три года как мертв). Шелли самодовольно улыбнулась и только загадочно пожала плечами. Я не стал продолжать расспросы, решив, что не желаю знать подробностей.

На День святого Валентина Крейг, прихватив свою тогдашнюю девушку Дженни Уолтон, отправился в горное ущелье в нескольких часах езды от университета, где стоял небольшой домик, принадлежавший его родителям. Отпраздновав День влюбленных, пара возвращалась домой поздно вечером в понедельник. Крейг не справился с управлением, и его джип упал под обрыв, пролетев вниз пятьдесят футов (сплетники утверждали, что Дженни перед этим делала ему минет). Девушка получила несколько переломов, а вот Крейг даже не поцарапался. Можно было бы сказать, что сам архангел Гавриил благословил этого малого жить дальше своей разгульной жизнью… Можно было бы, если не знать, что произошло дальше.

Температура в горах ночью опустилась до двадцати градусов ниже нуля. Двигатель в машине был разбит вдребезги, что означало, что Крейг и Дженни не смогут согреться. Кроме того, было уже поздно, дорога не пользовалась популярностью, а обрыв слишком крут, чтобы выкарабкаться на дорогу. Самец решил пойти кружным путем, чтобы найти помощь. Дженни обнаружил через три часа водитель грузовика — он заметил свежий пролом в ограждении. Еще два часа понадобилось полиции, чтобы вытащить девушку из пропасти. У нее зафиксировали обморожение пальцев и переломы ребер и ключицы. Самца смогли найти лишь на следующий вечер. Его следы вели к замерзшей реке в пятнадцати милях от места аварии. По ней он прошел еще шесть миль. Что удивительно, Крейг снял с себя всю теплую одежду: говорят, мощный прилив тепла в какой-то момент — это одно из проявлений гипотермии. В конце концов он вырыл в сугробе яму, где провел последние несколько часов своей жизни.

Да, сказал я себе, мы определенно приняли правильное решение. Остаться на месте — это единственный возможный выход. Мел может обижаться на меня, но завтра она поймет мою правоту.

В руках у сидящих у костра я заметил бумажные стаканчики и в первую секунду задался вопросом, где они нашли воду. Потом, бросив беглый взгляд на Нила, удивился, почему ему не дали пить. Но все стало ясно, когда я наконец увидел бутылку виски, прислоненную к корню дерева.

— Какого черта вы тут делаете?

Джон Скотт прикончил содержимое своего стаканчика.

— Мы решили, что Нил не обидится на то, что мы немного ограбили его, учитывая его состояние.

— А вы не подумали о своем состоянии завтра?

— Чувак, я себя контролирую.

— Это диуретик.

— Диу… что? — удивился Томо.

— Тебе от этого захочется отлить, — объяснил Джон Скотт.

— Ой!

— Да, Томо, ой! — продолжал я. — Мы посреди леса, без воды.

— Полиция придет сюда завтра.

— Мы надеемся на это. Но смогут ли они нас найти?

— Хватит разыгрывать трагедию, — поморщился Джон Скотт.

— Всякое возможно.

Он пожал плечами.

— Если они нас не найдут и не пойдет дождь, мы все равно умрем через пару дней.

Словно бы для того, чтобы подчеркнуть свой железобетонный фатализм или покрасоваться передо мной своей самоуверенностью, он схватил бутылку и наполнил свой стаканчик. Отхлебнув немного, Джон Скотт вернулся к чтению комиксов.

— Хочешь? — спросил Томо.

— Нет, спасибо. И я думаю, что тебе лучше завязывать.

— Хорошо. Это последний. Хочешь почитать комиксы?

— Нет.

— Большие сиськи.

— Нет.

— Они там. В моем рюкзаке.

Какое-то время я продолжал разглядывать эту парочку. Они лениво потягивали виски и листали комиксы, будто маясь от безделья в выходной день. На ум приходило одно слово — идиоты!

Поскольку идти было особо некуда, а стоя здесь, я чувствовал себя и вовсе дураком, я сел возле костра и занялся осмотром руки. Нарывы давно лопнули, так что боль уже не была такой сильной. Ночь выдалась удивительно тихой, слышался только треск костра. Даже Нил замолк. Казалось, его страдания наконец закончились и он смог заснуть.

Ароматный дымок от костра раздражал вкусовые рецепторы. Я представил себе, как в огне жарится сарделька, темнеет, источает капельки жира… Я безвольно перевел взгляд на полупустую бутылку виски. Стопка горячительного не заменит еды, но поможет побороть чувство голода. А еще алкоголь слегка успокоит нервы, поможет не думать о кругах ада, которые нас ожидают завтра, о Бене. Стаканчик или даже два. Они не повредят. Возможно, помогут заснуть…

— А как мы организуем вахту? — спросил я, чтобы отвлечься.

— Ты ведь это несерьезно, да, чувак? — недоверчиво взглянул на меня Джон Скотт.

— Это не помешает.

— Не будь идиотом. — Джон Скотт понизил голос. — Нет никаких гребаных привидений.

— Может, и нет. Но кому-то надо присматривать за Нилом. И Беном.

— Беном?

— Ну, могут прийти животные и все такое.

— Вот черт! — Томо оторвался от комиксов.

— Хорошо. — Джон Скотт пожал плечами. — Тогда я первый.

— И когда ты начнешь?

— Прямо сейчас.

— Пошел ты…

— Что?

На часах было восемь с небольшим. Если Джон Скотт заступит на пост сейчас, то пойдет спать в одиннадцать. Ровно тогда, когда он и так отправился бы спать.

— Первая смена начнется в десять, каждая продлится два часа. Таким образом, мы закончим в четыре утра, то есть незадолго до рассвета.

— И что тогда? Ты хочешь дежурить первым?

— Будем тянуть палочки. Кто вытянет самую длинную — будет выбирать первым.

Я взял из кучи дров хворостину и поломал ее на три неравные части. На всякий случай я отвернулся от ребят и сровнял кончики конечно, Джон Скотт взрослый человек, но я ему не доверял: он мог подсмотреть, какая палочка какой длины.

Сначала тянул Томо, потом Джон Скотт. У Томо оказалась самая длинная палочка, у меня — самая короткая.

— Я хочу первое, — сказал Томо.

— Первое дежурство?

— Ага.

— Я тогда перехвачу смену до двух, — сказал Джон Скотт.

Я кивнул:

— Хорошо, Томо, разбудишь Джона в полночь.

— Естественно.

Томо прикончил содержимое своего стаканчика и бросил его в костер.

— Эй! У нас мало стаканчиков, Томо! Они понадобятся нам, чтобы собирать дождевую воду!

— Чува-а-ак, — протянул Джон Скотт.

— Что?

— Не разводи мыльную оперу! Мы в порядке. Это не необитаемый остров!

— Ты представляешь, насколько велик лес?

— И что? В самом худшем случае нам придется забраться на дерево, запомнить, где Фудзи, и следовать дорогой из желтого кирпича.

— Надеюсь, у тебя получится забраться на дерево.

Он фыркнул и снова углубился в изучение комиксов.

— Вы знаете, кого вы мне напоминаете? — спросил Томо. — Женатую пару. Все время ссоритесь, ругаетесь, деретесь. А я ваш ребенок и постоянно вас слушаю. И это травмирует мою психику.

— Этому тебя учат в твоей психологической школе?

— Естественно.

— Что, у тебя новое коронное выражение?

— Естественно!

Томо снял кепку. У него были растрепанные волосы, которые придавали ему сходство с эльфом. Над верхней губой и на щеках появилась щетина. Сейчас он напоминал мне подозреваемого в ожидании допроса. Железное спокойствие на лице, но внутри буря эмоций. Как и Джон Скотт, он был уверен, что утром нас найдет полиция, и не боялся голодной смерти в лесу. Мне кажется, он больше опасался тех разборок, что начнутся после того, как нас вызволят. В скором будущем его ждала работа в клинике, где-то в Сибуе. Но что будет, когда выяснится, что он ночевал в Аокигахаре в компании иностранцев, один из которых совершил самоубийство? Такое поведение не было образцом здравомыслия, которого ожидаешь от психотерапевта. Если о нашей экспедиции напишут в газетах, то его карьера окажется под угрозой, даже не начавшись.

— Эй, чувак, — обратился Томо к Джону Скотту. — У тебя сиги есть?

— Ты куришь, что ли?

— Типа после секса. Но сейчас потянуло.

Джон Скотт вынул сигарету из пачки и отдал ее Томо, потом вытащил еще одну для себя. Он протянул зажигалку Томо, затем прикурил сам. Откинувшись, он положил голову на рюкзак и уставился на кроны деревьев, выдыхая дым. Джон Скотт запаниковал только один раз — в тот момент, когда мы обнаружили Бена и когда он понял, что ему светит. С тех пор он продолжал держать себя в руках. Сейчас он словно сидел на скучной вечеринке в баре. То ли Джону хорошо удается сохранять лицо, то ли он не знаком с понятием эмпатии. Я не знал, доводилось ли ему убивать. Он был в командировке в Ираке, значит, с высокой степенью вероятности ему приходилось это делать. Возможно, он прикончил большое количество людей. В любом случае Джон Скотт встречался со смертью в том или ином виде.

— Ты был в Ираке? — спросил я его.

— На каникулах?

Да, черт подери, на каникулах! И чего я полез в этот разговор?

— Один раз, — ответил он, чуть помедлив.

— И как оно?

— Райское место. — Он затушил сигарету и тут же прикурил следующую. — И да, я убивал людей.

Я взглянул на Джона.

— Ты же это хотел узнать, так? Все именно об этом спрашивают.

— И многих? — спросил Томо.

— Двоих.

— Ты стрелял?

— Мое отделение патрулировало местность. Хамви, который шел первым, подорвался на мине. Это была ловушка. Мы попали под шквальный огонь. Я стрелял в ответ.

— Ты убил всех нападавших?

— Их было слишком много. Мы запросили помощь. «Черный ястреб» завис в пятистах метрах от нас, мы побежали к нему, стреляя во все, что двигалось.

— Страшно было? — спросил я. Мне действительно стало интересно.

— Да не успеваешь испугаться, — ответил он без напряжения.

— И когда это было?

— Несколько месяцев назад. — Он похлопал себя по левой ноге. — Схлопотал пулю чуть выше колена. Теперь сижу в Японии и не высовываюсь.

Джон Скотт вдруг выпрямился и посмотрел на нас с Томо с серьезным видом.

— Если кто-нибудь скажет, что я дал Бену грибы, — произнес он низким голосом, соответствующим важности заявления, — я, скорее всего, окажусь в здешней тюрьме.

Неожиданный поворот беседы застал меня врасплох.

— Это был идиотский поступок, я знаю, — продолжил Джон Скотт. — Я бы хотел все исправить. Но я не могу. И Бена не вернуть. Не впутывайте меня в это.

— Не имеет значения, что мы скажем, — ответил я. — Тебе следует поговорить с Ниной.

— Я поговорю. Завтра. Но ее будет легче уломать, если вы уже будете на моей стороне. Что скажете? Томо?

Томо промедлил.

— Я не знаю… Хорошо, чувак, я ничего не слышал.

Джон Скотт поглядел на меня.

Он, в общем, прав. Давать Бену грибы было большой ошибкой. Но можно считать это временным помутнением рассудка. Заслуживал ли он за это провести следующие семь или восемь лет в японской тюрьме?

— Чувак?

Я неопределенно пожал плечами.

Джон Скотт кивнул. Очевидно, даже такой ответ его устраивал.

Я не оборачиваюсь, но знаю, что они у меня за спиной. Всем знакомо это ощущение во сне. Я снова в пятом классе. Пацаны, преследующие меня — в седьмом или восьмом. Вожака стаи зовут Хьюберт Келли. Он живет на соседней улице, что означает постоянные встречи с ним по дороге из школы. Кроме этого, я знаю о нем лишь то, что он носит при себе пару бронзовых кастетов и любит издеваться над детьми помладше.

Больше года я с опаской ходил домой, не зная, ждет ли меня в этот раз расправа или нет. Важно было то, кто из нас идет впереди. Если Индюк Келли оказывался передо мной, я держался на расстоянии и оставался в безопасности. Время от времени он оборачивался, смотрел на меня, останавливался. Я тоже останавливался и стоял, не сводя с него глаз. Ему надоедало, и он продолжал путь. Все, однако, было иначе, когда он оказывался позади меня. В такие дни я постоянно был начеку. Тем не менее я был ребенком, часто погружался в грезы и понимал, что Келли приближается, лишь по звуку шагов за спиной. Индюк был гораздо старше меня, но при этом — медленный жирдяй. Я с легкостью убегал от него, если успевал вовремя стартовать. Даже если он меня нагонял, мне удавалось отделаться лишь парой синяков, ведь Келли не перед кем было красоваться в этот момент. Другое дело, если он прохлаждался с парой своих дружков — этих встреч я боялся больше всего. Оба — поджарые и быстрые, если им удавалось застигнуть меня врасплох, шансов убежать почти не оставалось. И они умели быть жестокими. Они садились на меня, били по лицу, рвали одежду. Когда я пытался ответить, они вмазывали мне так, что носом шла кровь.

Во сне я оборачиваюсь, и мое сердце уходит в пятки, когда я вижу их прямо перед собой. Я не понимаю, как они подобрались ко мне без единого звука так близко — это еще одна аномалия снов. Вскрикиваю и пытаюсь убежать, но Келли хватает меня за волосы и валит на землю. Втроем они держат меня и запихивают комья снега в рот и за воротник.

Я верчусь, кричу, но не могу вырваться.

— Однажды ночью мы придем за твоими родителями, слышишь, Чайлдс? — шипит Келли мне в ухо. — Мы придем ночью, свяжем их и разрубим на куски. А потом сделаем то же самое с тобой, сморчок, порежем тебя…

Келли вдруг отбрасывает куда-то в сторону. Я поднимаю глаза и вижу Гэри, нависающего над нами. Трое против одного? Плевать! Все трое такого же роста, как Гэри? Плевать! Плевать, что Келли принес с собой дубину размером с клюшку для гольфа, которую можно использовать как оружие. Плевать, потому что Гэри совершенно не думает обо всем этом. Он обрушивается на каждого по очереди, приговаривая, что кое-кто уйдет домой, не досчитавшись зубов. Келли со своими шакалами отступает, изрыгая проклятия и обещания будущей расправы — гопники всегда пытаются сохранить лицо. Гэри устремляется за ними, не обращая внимания на угрозы. Двое спринтеров исчезают из поля зрения, а вот жирдяя Келли Гэри ловит с легкостью. Он швыряет Индюка на землю, наступает одной ногой тому на голову и накидывает петлю на шею.

— Отстань! — кричит Келли. — Я родителям расскажу!

Гэри перекидывает конец веревки через дерево и тянет. Келли встает, потом отрывается от земли, болтая ногами в воздухе.

— Гэри! Не надо! — кричу я.

Но это уже не Гэри. Это Джон Скотт.

— Заткнись, Итос, — отвечает он. — Ты на это согласился. Ты пообещал, что никому не расскажешь. Так что заткнись, иначе мы оба отправимся в тюрьму.

Келли выпучивает свои свиные глазки. Белки покрыты красной сеткой сосудов. Он открывает рот и издает резкий, леденящий душу вопль…

Я проснулся, не понимая, где я и что происходит, почему мне холодно и почему так ноет бок, который отлежал. Потом я стал ощущать запахи. Лес? Палатка? Мы в лесу с Гэри? Мы ходили несколько раз в походы с ним по Хребту Дикобразов. Но… Гэри мертв. Он снова снился мне. Какой-то сон про школьных задир. Гэри отколошматил их, совсем как в тот вечер в ноябре…

— Что это, черт подери, было? — услышал я чей-то голос.

Я выглянул из палатки и увидел Джона Скотта, согнувшегося возле еле тлеющего костра.

Я разом вспомнил все события последних двух дней, они настигли меня вместе с липким чувством страха.

Лес Самоубийц. Бен. Мертвый Бен.

— Что происходит? — спросил я, хотя моя голова еще не прояснилась.

Молния на палатке Нины разъехалась, и показалась голова девушки.

— Вы это слышали?! — Глаза Нины были широко распахнуты, в лице ни кровинки.

Я сел. Что я пропустил? Что случилось?

— Что слышали? — спросил я.

— Ш-ш-ш! — прервал нас Джон Скотт.

Из-за моего плеча появилась Мел, так неожиданно, что я чуть не подпрыгнул.

— Кто-то кричал, — прошептала она.

Я тут же вспомнил окончание своего сна: Хьюберт Келли раскрывает рот и издает протяжный вой, от которого холод пробегает по позвоночнику.

— Кто? — попытался я собрать разбегающиеся мысли.

— Женщина, — ответила Мел. — Мне показалось, что это женщина.

— Тихо! — снова цыкнул на нас Джон Скотт.

Мы ждали, вслушиваясь в тишину. Только Томо не просыпался.

Прошла минута.

— А ты уверен, что…

На полуфразе меня оборвал крик, дикий, высокий, звериный, он напоминал сирену воздушной тревоги и пронизывал все вокруг нас. Звук становился все выше и выше, истончаясь до душераздирающего стона, от которого будто сворачивалась в жилах кровь. Крик прервался так же неожиданно, как и начался.

— Вот же черт! — выругался я, оглядываясь на остальных.

— Это они, — еле слышно произнесла Нина. — Это они!

— Заткни пасть, Нина, — ответил Джон Скотт.

— А что это тогда было? Что это было?

— Птица, — ответил я легкомысленно.

— Итан, это не птица!

— Может, это дикая кошка, — предположил Джон Скотт. — Может, у нее лихорадка.

Мел напряглась до предела, больно сжав мою руку.

— Что нам делать? — спросила она так тихо, что я едва услышал ее.

— Ничего, — ответил Джон Скотт. — Остаемся здесь, у костра.

Снова тишину ночи порвал вопль, женский голос, полный агонии и ужаса. Он окончился чем-то вроде болезненного смеха умалишенного. Я почувствовал, как волоски у меня на спине становятся дыбом. Меня наполнило желание сорваться с места и бежать, бежать подальше от этого места. Но куда? Мы в лесу, затерянные, беспомощные.

Мел попыталась высвободить руку. Я осознал, что слишком сильно сжал ее. Разжав ладонь, я обнаружил кровь — следы от ногтей Мел, впившихся в кожу.

— О господи, — бормотала Мел. — Господи, господи, господи…

Нина вновь исчезла в своей палатке.

— Успокойтесь все, — сказал Джон Скотт командным голосом. — Это просто… Может быть, кто-то пришел сюда распрощаться с жизнью.

— Почему она кричит? — сиплым голосом спросила Мел. — Что с ней там делают?

— Может, она напугана.

— Напугана? — переспросил я.

— Тем, что пытается себя убить.

— Если у тебя будет петля на шее, ты не сможешь кричать.

— Может, она не повесилась. Может, она отстрелила себе пол-лица, как ты рассказывал.

— Ты выстрел слышал?

— Нет. Но… Ты понял, о чем я! — отрезал Джон Скотт.

Нина вылезла из палатки с рюкзаком за спиной. Все мы взглянули на нее.

— Нам нужно уходить, — заявила она будничным, ничего не выражающим тоном.

— Нина, мы не можем уйти, — ответил я. Нам некуда идти.

— Они здесь повсюду!

— Нет, Нина. Никого нет. Джон Скотт прав, это просто какая-то девушка, которая неудачно пыталась покончить с собой. Возможно, она приняла яд или успокоительное, и что-то пошло не так…

Нина выругалась на иврите и направилась прочь от костра.

— Нина! — Я поднялся с места и догнал ее. Схватив за руку, я повернул Нину к себе лицом. Она пыталась вырваться, но я держал ее за плечи.

— Нина! Тебе нельзя уходить!

— Я здесь не останусь!

— Это просто женщина.

— Ты знаешь, что это неправда.

— Это просто женщина.

— Отпусти меня.

— Ты потеряешься!

Она пыталась сбросить мои руки с плеч, но я только усилил хватку.

Нина глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.

— Итан, — произнесла она с железной уверенностью, — уйди с моей дороги. Ты не можешь удерживать меня против воли.

— Куда ты собралась?

— Подальше отсюда!

— Куда? — Я резким движением обвел рукой темные деревья. — В чащу? Одна?

В глазах у нее мелькнула искорка сомнения, и я продолжил атаку:

— Там ни капли не безопасней, чем здесь, возле костра.

— Я не могу здесь оставаться.

— Потерпи до утра. До рассвета пара часов. Тебе не обязательно ложиться спать. Можешь посидеть возле костра. Мы можем все сидеть возле костра. Только пара часов, Нина.

— Нет. — Она снова попыталась высвободиться, хотя теперь уже с меньшим рвением.

Я отпустил ее.

— Пойдем к костру, Нина. Там безопаснее.

Хотя ее глаза еще блестели от испуга, было заметно, что паника проходит.

Мы вернулись в лагерь. Нина, не сказав никому ни слова, скрылась в палатке и застегнула молнию. Я снова присел к костру. Следующие несколько минут оказались размытыми, будто я находился под водой. Мы ожидали повторения воплей, но ничего не услышали. Томо, что удивительно, так и не проснулся. Нил тоже продолжал дремать.

Из палатки Нины раздались всхлипы. Она рыдала все громче. Джон Скотт смотрел на ее палатку, но я не мог разглядеть выражения его лица. Мел терла глаза, и я понял, что она тоже ревела.

— Иди спать, — сказал я ей спокойным голосом.

— Это правда была просто женщина?

— Да.

— Это не…

— Конечно нет. Теперь иди поспи.

— Я не хочу спать без тебя.

— Но я не могу, сейчас моя смена.

— Тогда я с тобой посижу.

— Ляг поспи. Чем скорее заснешь, тем быстрее наступит утро.

Это убедило Мел. Она чмокнула меня в щеку и вернулась в палатку, оставив вход открытым.

Рыдания из соседней палатки стали тише, потом и вовсе прекратились. Джон Скотт вглядывался в лес, туда, откуда доносились крики. Мне хотелось поговорить с ним, обсудить случившееся, понять, откуда доносился этот вопль. Но наш разговор могли услышать девушки. Пока не время.

Я лег, положив голову на рюкзак Мел, посмотрел на часы. До моей смены еще час. Я закрыл глаза в слабой надежде заснуть. Мне казалось, что у меня не получится, но стоило попытаться. Я представил картину: женщина бьется в спазмах и конвульсиях, крутится на земле, бледный юрэй, отчаявшись, летит сквозь деревья, голова запрокинута назад, рот распахнут, образуя черный провал… Представлял десятки возможных картин, навеянных этим криком. Потом незаметно провалился в сон.

25

Я проснулся от того, что все тело ныло. Небо слегка посерело, ночь сдавала позиции. Предутренний холод пробирал меня до костей. Земля была твердая, как цементный пол, и впивалась в бока. Мочевой пузырь был переполнен и давал о себе знать острой болью, но я не решался встать — если я сделаю это, то уже не засну до самого утра.

Мир вокруг был серым и эфемерным. Сквозь завихрения тумана виднелись очертания ветвей, сплетающихся над головой. Я приподнялся на локтях. Костер превратился в кучку красноватых углей. Джон Скотт лежал ничком возле костра. Он выглядел раздувшимся от количества свитеров, поддетых под кожаную куртку. Томо не было видно. Переполз к себе в палатку, решил я. Умен парень. Почему я не вернулся к себе? Лежал бы сейчас в обнимку с Мел под одеялом, в тепле.

Некоторое время я не мог понять, почему же я так не сделал, не сразу вспомнив, что мы договорились дежурить: Томо, Джон, потом я. Почему Джон Скотт не разбудил меня? Уснул? Я еще раз взглянул на него. Похоже на то.

Я поднялся на ноги, проклиная холод и гадкий привкус во рту. Боже, как я надеялся, что сегодня наконец выглянет солнце! Я бы все отдал за то, чтобы увидеть голубое небо и яркое солнце.

При движении боль в мочевом пузыре усилилась и стала такой, словно у меня выходил почечный камень. Идя к деревьям, я взглянул на Бена. Он лежал так же, как мы оставили его: на носилках, укрытый спальным мешком. Судорога до сих пор держала его тело в жутковатой позе: выгнутым в груди и коленями вверх. Я решил, что пройдет еще день или два, прежде чем разложение расслабит его мышцы.

Я удивительно спокойно об этом думал. Просто еще один мертвец. Так я себя чувствовал после смерти Самца, после смерти Скользкого Барри. Шок и тошнотворная пустота в голове в первый день сменились на абсолютное безразличие в следующее утро. То ли я был таким равнодушным уродом, то ли человеческий мозг так легко справляется с фактом смерти. Во всяком случае, смерти кого-то из дальнего круга знакомств.

Несмотря на невыносимую боль в животе, я все же решил сначала проведать Нила. Я присел возле него на колени и пригляделся. Краше в гроб кладут. На какую-то секунду я даже ужаснулся мысли, что Нил не пережил ночь. На щеках и подбородке засохли капельки рвоты, я хотел было их отереть, но не смог пересилить себя и прикоснуться к ним руками. Я наклонился, приблизив ухо вплотную к его лицу, и услышал дыхание. Слабое и напряженное, будто в легких скопилось много жидкости.

Я оставил Нила и углубился метров на двадцать в лес, старательно переступая через следы его рвоты и испражнений, оставленных повсюду, как противопехотные мины.

Остановившись под кленом, я расстегнул ширинку и нацелился на беззащитный куст. От струи поднимался горячий пар. Я расслабился и начал изучать предрассветный лес. Туман струился между деревьев, напоминая какую-то неведомую, аморфную форму жизни, высматривающую новую добычу.

Утро не ознаменовали ни стрекотание букашек, ни пение какой-нибудь лесной пташки. Лишь все та же тишина, глубокая и чего-то выжидающая. Неприятно было осознавать, что я к ней уже привык.

Внезапно через просвет в тумане, в десяти метрах от себя, я увидел фигуру. Я чуть не закричал от неожиданности, но у меня перехватило дыхание. Однако мгновение паники сменилось благоговейным трепетом, когда я понял, что передо мной не человек, а олень.

Зверь стоял неподвижно, словно статуя, и глядел на меня. Казалось, что в его черных влажных немигающие глазах таилось что-то, какое-то первобытное знание. Чуткие уши, расставленные по обе стороны от бархатистых рогов, шевелились, как антенны спутника. Блестел лакричный нос, ноздри раздувались от дыхания. Этот олень был меньше ростом и более поджарым, чем его североамериканский сородич, и покрыт коричневой с белыми точками шерстью.

Его пушистый хвост дернулся…

Какое-то время мы смотрели друг на друга. Я испытывал непреодолимое желание подойти к нему ближе, прикоснуться рукой, но удерживал себя, зная, что он убежит, как только я шагну вперед. Я лишь поднял руки, показывая ему, что не вооружен. Олень беспокойно втянул воздух.

— Эй, все хорошо. Я не причиню тебе вреда.

Клок тумана проплыл между нами, серый и густой. Когда он развеялся, я увидел, что олень исчез. Я с изумлением обвел взглядом кривые деревца, не в силах поверить, что олень мог уйти настолько тихо. Тихо, как призрак, — возникло где-то на краю сознания.

Неужели я и вправду его видел?

Несколько минут я не уходил, переживая этот удивительный опыт. Подобных встреч в моей жизни еще не было. За те мгновения, что мы глядели друг на друга, я ощутил в себе безмерное спокойствие, удивительное ощущение полной свободы, позволяющее мне делать все что угодно в мире, где не существует тревог, обязательств, необходимости принимать решения, нет будущего и нет прошлого.

Я погрузился в поток бытия, живой и свободный.

В лагере все еще спали, так что я сел возле потухшего костра и попытался сконцентрироваться на вчерашних криках. Лучшего способа отвлечься от голода и жажды у меня не было. Теперь, когда ночная тьма оставила нас, услышанное казалось уже загадочным, а не пугающим, головоломкой, которую предстояло решить, а не кошмаром, которого следовало бояться.

Был ли прав Джон Скотт? Кричала ли это женщина, которой не удалось покончить с собой? Я начал размышлять над тем, как должны поступать люди, которым не хватило духу накинуть себе петлю на шею? Наверное, им стоило купить три пачки транквилизатора и запить крепким алкоголем. Но это не объясняет ночных криков. А что, если эта неизвестная женщина, не имея возможности купить седативы, попробовала что-нибудь другое, например, выпила бутылку чистящего средства для труб или проглотила порцию крысиного яда? Если употребленной порции не хватило, чтобы мгновенно убить ее, она могла пережить несколько долгих, мучительных минут агонии, пока ее внутренние органы превращались в желе. Я почти увидел, как она держится за ствол дерева, кровь идет изо рта и носа, спазмы скручивают все тело, а на шее и лбу набухают вены, когда она издает эти жуткие крики.

Пока все спали, я придумал еще десяток вариантов. К примеру, женщина порезала себе вены и, ослабев, поняла, что сидит на колонии красных муравьев, тех же, что искусали меня, только у нее уже не хватает сил, чтобы стряхнуть их с себя.

Постепенно клочья тумана рассеялись, и воздух стал прозрачным, обнажив зеленую массу безжизненного леса. Мои мечты не сбылись: небо так и осталось затянутым серыми рваными облаками, не пропускающими солнечный свет. Это означало, что эксперимент с рытьем ямы откладывался. Хотя я не был уверен, что смог бы ее вырыть, даже если бы солнце светило во всю мощь. По этой же причине я не вспоминал про идею собрать росу на обмотанные вокруг икр тряпки или собрать мочу в бутылку.

Я замерз, испытывал голод и жажду, был абсолютно вымотан. У меня больше не было сил на то, чтобы преодолевать новые трудности. Все, чего я хотел, — чтобы этот затянувшийся кошмар побыстрее закончился. Скоро прибудет полиция. Они должны быть здесь уже через несколько часов. Самое позднее — в полдень. Меня уже не беспокоила перспектива допросов и газетных статей. Оставалось единственное желание — оказаться в теплом помещении, с горячей пищей и чашкой кофе.

А если по какой-то неведомой причине полиция не появится, мы покинем лес самостоятельно. Пусть мне придется тащить Нила на спине весь вечер. Так или иначе, больше мы в Аокигахаре не останемся.

Первым проснулся Джон Скотт. Он потянулся, открыл глаза, но, как и я до этого, не вставал. Он заметил, что я за ним наблюдаю, и снова закрыл глаза.

— Ты меня не разбудил.

Он пробормотал что-то в ответ.

— Почему ты не поднял меня на дежурство?

— Заснул, — буркнул он.

Видимо, Мел услышала нашу беседу, потому что из палатки донесся шум, и вскоре она выглянула наружу. Ее светлые волосы перепутались, большая часть макияжа уже стерлась с лица, и она выглядела моложе и беззащитнее. Мел посмотрела на остатки костра и нахмурилась, будто ожидала увидеть на огне закипающий чайник.

Она бросила взгляд на меня, на Джона Скотта, снова на меня.

— Который час?

— Полседьмого.

— Когда придет полиция?

— Наверное, через несколько часов.

Мел поежилась, обхватила себя руками, повернулась к палатке, будто раздумывая, не вернуться ли.

— Пойдем со мной, — предложил я, поднимаясь на ноги. — Соберем дров для костра. Заодно согреемся.

Следующие полчаса мы прочесывали окрестности в поисках валежника и хвороста. Затем разожгли костер. Я стоял так близко к огню, что языки пламени, казалось, лизали мои голые ноги. Но я не двигался. Тепло поднимало боевой дух, я на какое-то время забыл о Бене и о том, в каком состоянии Нил.

Нина высунула голову из палатки и осмотрелась. Она напоминала сейчас суслика, который, стоя у входа в нору, проверяет, нет ли поблизости ястреба. Мы встретились взглядом, но Нина быстро отвернулась. Я не знал, в каком она сейчас состоянии: она могла стыдиться вчерашнего приступа паники и попытки бегства или же злиться на меня за то, что я ее удерживал силой.

Джон Скотт бросил в костер большую ветку. Мне пришлось отпрыгнуть назад, чтобы искры не обожгли мне ноги.

— У нас вся еда закончилась? — спросила Мел. Сидя на земле и обнимая свои коленки, она выглядела жалкой.

— Есть порция Бена со вчерашнего завтрака, — ответил я. — Там не так много.

— Давай сожрем ее, чувак, — предложил Джон Скотт. — На черта ты ее прячешь?

— Я не прячу, а храню на крайний случай.

Я полез в рюкзак Мелинды. Всю порцию вчера я пересыпал в пакет из-под сэндвичей. Мел расставила шесть бумажных тарелок, я разделил все запасы на шесть порций: горстка орехов, ложка сухофруктов, кусочек потемневшего банана, кучка сухой лапши.

От вида еды заурчало в желудке.

— А что насчет винограда? — спросил Джон Скотт. У меня в руках осталось одиннадцать виноградин, которые я не стал раскладывать.

— Я думаю, их съест Нил, — ответил я. — Ему нужна жидкость.

— Ты думаешь, Нил может есть?

— Ему решать, не нам.

Джон Скотт пожал плечами. Девушки согласно кивнули.

— Что ж, налетайте, — показал я на тарелки. — Мел, выбирай.

Она взяла ближайшую к ней порцию. Потом тарелку взяла Нина, затем Джон Скотт. Он закинул в рот все орехи и сухофрукты, прожевал, потом собрал в ладонь лапшу и втянул ее в себя. Остальные поедали свои порции гораздо медленней. Я клал на язык по два-три ореха, наслаждаясь их хрустом и вкусом. Потом я пережевывал сухие ломтики мандарина, абрикоса, яблока, пока из них можно было еще выжать хоть капельку вкуса. Банан был помят, но все еще съедобен. Лапшу я употребил по примеру Джона Скотта. Размягчаясь во рту, она застревала между зубами. Я удивлялся, сколь вкусной может оказаться простая пища.

Джон глядел на нас волком, жалея больше всего на свете, что проглотил свою порцию за несколько секунд. Он напоминал пса, который ошивается возле обеденного стола в ожидании объедков.

Я попросил Мелинду разбудить Томо, а сам отнес виноград Нилу. Когда я только встал, я сразу обратил внимание, насколько он плохо выглядел. Сейчас, при ясном дневном свете, впечатление лишь усилилось. У него появились синяки под глазами, мертвенно побледнели щеки, рот ввалился. Нил весь съежился, словно мумия.

— Эй, приятель, — обратился я к нему. — Ты проснулся?

Нил открыл глаза. Глазные яблоки красные, взгляд не фокусирован.

— У меня есть немножко еды. Ты голоден?

Он что-то ответил, но столь тихо, что я не расслышал ни слова.

Я опустил голову ниже.

— Что ты сказал?

— Вода…

— У нас не осталось. Но полиция скоро будет здесь. Они принесут воды.

Он закрыл глаза.

— Хочешь поесть?

Еле заметный кивок головы.

— Съешь виноград. В нем много влаги.

Ответа не последовало.

— Нил?

— Нет…

— Вот.

Я поднес виноградину к его губам. Он раскрыл рот, и ягода провалилась внутрь.

— Жуй, Нил. Ее надо пережевать.

Он медленно задвигал челюстями. Струйка сока потекла по щеке.

— А теперь глотай, хорошо? Глотай.

Нил закашлялся, перевернулся на бок, и его стошнило, хотя единственным содержимым желудка сейчас была раздавленная виноградина. За ней последовало еще несколько спазмов. Нил издавал неприятные, режущие звуки.

Я не отходил, переживая, что ничем не могу ему помочь.

Джон Скотт звал Томо. Я с изумлением оглянулся на него через плечо. Джон ходил по лесу вокруг лагеря.

— Томо! — крикнул он.

Нил снова лег на спину и закрыл глаза. Щеки у него были мокрыми от слез.

— Я сейчас вернусь, — сказал я Нилу и поспешил к костру. — Что случилось?

— Томо заигрался в индейцев, — ответил вернувшийся Джон Скотт.

— Что?

— Он пропал, — ответила Мел. — Его нет в палатке.

Меня будто обухом по голове ударили. Я взглянул на его палатку. Сейчас вход был раскрыт, внутри ничего, кроме рюкзака и спальника.

— С ним все хорошо, — произнес я машинально. — Он проснулся раньше и отправился на разведку.

Но я не верил сам себе даже в тот момент, когда говорил это. Я уже больше часа на ногах, проснулся еще до рассвета. Где Томо могло носить все это время?

— Томо! — заорал я.

В ответ я услышал только эхо собственного голоса.

— Это уже полная задница, — пробормотал Джон Скотт.

— С ним все в порядке, — повторил я, не в силах сказать что-то еще и противостоять нараставшему внутри меня чувству страха. Только не Томо. Ну же! Дай мне чертову передышку! Только не Томо!

— Куда он мог пойти? — спросила Мел. — И почему он вообще куда-то пошел?!

— Может, он ищет ленту.

— Никому ничего не сказав? Он так никогда не делает.

— Хорошо, как ты думаешь, куда он пошел?

Мел не ответила. Но я прочитал ответ в ее взгляде.

— Он не мог повеситься.

— Бен…

— Бен был под кайфом!

— Так, все успокоились! — вмешался Джон Скотт. — Сейчас все успокоятся, и мы пойдем его искать. Он где-то здесь, поблизости.

Мы нашли его десять минут спустя.

26

Я заметил что-то красное в тридцати метрах впереди. Это был тот же темно-красный насыщенный цвет, что и у вертикальных полосок на мотоциклетной куртке Томо. Я бы, возможно, и не заметил его, если бы это багровое пятно не выделялось посреди изумрудных зарослей. Сначала я надеялся, что это игра воображения. Проекция. Я просто ожидал увидел тело Томо, свисающее с ветки. Я убедил себя в этом, пока он не откликался на наши крики, и вот мое подсознание теперь играет со мной в прятки, и я принимаю куст малины за куртку своего друга. Но я не прекратил движения вперед, ломая и отгибая ветки у себя на пути.

Это не было игрой воображения. Это был Томо. Он висел спиной ко мне на шарфе фирмы «Луи Вюиттон».

Я сломал последнюю ветку и остановился в метре от него. На этот раз никаких героических попыток спасти Томо. Когда мы нашли тело Бена, в первый же миг я понял, что он мертв, и тем не менее поддался помутнению и тщетно бросился на помощь. Но сейчас… Я уже был приучен к ужасам, творящимся в Аокигахара, и верил в их реальность.

Волосы у японца даже после смерти производили впечатление элегантной растрепанности. Ворот куртки поднят, как у байкера из сериала «Счастливые дни». Мы вместе ходили в ретролавочку близ станции Китидзедзи, и я уговаривал его не покупать эту куртку: мне не нравился огромный, во всю спину орел с американского герба, на которого я взирал сейчас. Над птицей была надпись «Live to ride», ниже — «Ride to live»[11]. Мы с Дереком несколько недель после приобретения называли Томо Беспечным Ездоком, но прозвище не прижилось. Томо то ли игнорировал наш сарказм, то ли вовсе его не понимал.

Кед с левой ноги Томо слетел, обнажив ярко-желтый носок. Обувка от «Конверс» из голубой ткани мучительно напоминала найденную на тропе одинокую кроссовку.

Говорят, когда оказываешься на пороге смерти, перед глазами проносится вся жизнь. Может, так оно и есть, во всяком случае, в этот момент я испытал нечто подобное, только видел не свою жизнь, а жизнь Томо. Я вспомнил наше первое знакомство, когда мы с Дереком встретили его возле железнодорожной станции с банкой пива в руках, и он поприветствовал нас идиотским «Хай, чуваки!». Потом выяснилось, что он набрался этого от своего знакомца из Австралии. Я вспомнил вечеринку в честь его двадцать второго дня рождения. Он почему-то решил провести ее в мутном барчике, где тусовались лишь потные танцующие нигерийцы и школьницы в объятьях потных танцующих нигерийцев. Томо со своими друзьями-японцами чувствовали себя там как рыбы в воде, а вот мы вдвоем с Дереком явно были не в своей тарелке и чуть не огребли просто за то, что мы белые. Я вспомнил про якиторию в Симо-Китадзаве, куда он меня водил. Там я, к величайшему удовольствию Томо, сам того не зная, налегал на свиные печень, сердце, язык и матку.

За те несколько секунд, которые, казалось, тянулись целую вечность, я успел вспомнить о десятках встреч с Томо и о том дне, который провел с ним и его младшей сестрой. Меня поразило, насколько терпеливо и нежно он помогает девушке с аутизмом. Это напомнило мне о его будущем, вернее, об отсутствии будущего. Он уже никогда не начнет работу в больнице, не станет практикующим психиатром, никогда никому не поможет. Никогда не женится и не заведет детей. Никогда не побывает за границей. Никогда не будет нянчить внуков. Никогда, никогда, никогда… Он ничего этого уже не сделает и не сделает многого другого. Он мертв. Все. Финиш. Занавес.

Я коснулся его плеча. Тело медленно повернулось вокруг своей оси, будто коровий бок на крюке в мясной магазине. Глаза были открыты и пусты. Как и у Бена, кожа на лице побледнела и покрылась красными точками капилляров. К моему ужасу, из приоткрытого рта вылез жук и деловито стал карабкаться вверх.

Это, наверное, сон, говорил я себе. Я сплю. Это не может быть реальностью. Это сон.

Я понял, что Мел стоит у меня за спиной. Она не кричала, не плакала, не шевелилась, никак не реагировала. Я подумал, что если она закричит, я закричу вместе с ней. Но Мел молчала. Наверное, у нее шок. Наверное, у меня тоже шок. Наконец с нее слетело оцепенение, и она крепко обняла меня, уткнувшись лицом в плечо.

Боже правый, как же невыносима порой жизнь!

Когда подбежали Джон Скотт и Нина, я все еще обнимал Мел. Джон, не останавливаясь, подошел к телу и перерезал натянутый шарф острым камнем, который принес с собой. Я удивился его подготовленности: откуда он знал, что Томо повесился на дереве? Шарф поддался с треском, и Томо мешком упал на землю. Это, пожалуй, было самое ужасающее зрелище: видеть, как твой друг бесформенной кучей валится оземь. Это напоминало о том, что он перестал быть человеком, теперь он просто тело, кусок сырого мяса, все равно что поросячьи тушки в мясном отделе супермаркета.

Я отпустил Мел и присел рядом с Томо. Я бережно перевернул его на спину и пальцами сомкнул ему веки. Раньше я видел такое лишь в фильмах, и ощущение было не из тех, что хотелось повторить. В следующую секунду меня охватила безумная ярость. Я хотел понять, кто сделал это с Томо, и заставить его поплатиться за это.

Я встал, сжимая кулаки. Мел прикоснулась к моему плечу, но я лишь отмахнулся.

— Кто это сделал? — вскричал я. — Кто это, черт возьми, сделал?!

Никто не ответил, и я понял, что выгляжу нелепо.

Я глубоко вдохнул, отступил на шаг и спокойно произнес, чуть подняв руки:

— Томо не мог себя убить.

— Бен тоже, — тихо ответила Нина.

Я взглянул на нее. Она уверенно глядела мне в глаза. Я хотел было напомнить, что Бен был под действием наркотиков, и в этом разница… Но потом осознал, насколько глупо это прозвучит. Два самоубийства за сутки. Конечно, они связаны. Их смерти неотделимы, как плоть и кости.

— Хорошо, — ответил я.

Нина стояла, прикусив подрагивающую нижнюю губу. Я почувствовал, насколько неуместно прозвучал мой ответ и как он мог задеть Нину. В последний день она была словно сама по себе. Никто не верил в то, в чем она была твердо убеждена — Бен не совершал самоубийства. В один момент это стало очевидным, как и то, что Томо кто-то убил.

Какими же придурками мы были по отношению к ней!

— И кто же это мог быть? — спросил Джон Скотт. — Кто это мог сделать? Мы же тут в одиночестве.

— Мы не можем быть так в этом уверены, — ответил я.

— Ты кого-нибудь видел?

— Кто-то убил Бена, кто-то убил Томо. Значит, тут кто-то есть.

Нина не сводила с меня глаз. Я знал, о чем она думает.

— Нина, нет.

— Почему, Итан? Почему ты не…

— Да потому что нет никаких, черт возьми, привидений!

— Как можно заставить кого-то повеситься? Мы бы услышали крики, шум.

— Проверь, — тихо подсказала Мел.

— Что?

— Нина права. Невозможно было повесить Томо без шума и драки. Проверь следы.

Я непонимающе глядел на тело. Мел опустилась на колени и подняла голову Томо, повернув ее из стороны в сторону. Она стала раздвигать его волосы, как делают шимпанзе, выискивая паразитов друг у друга.

— Вот, — воскликнула она, — гляди!

Я присел рядом и увидел запекшуюся корку крови.

Нина опрометью понеслась в сторону лагеря. Я не был уверен, что именно пришло ей в голову, поэтому побежал за ней. Нина подошла к телу Бена.

— Нина, погоди!

Она откинула спальник и тут же отпрянула. Запрокинув голову, как пеликан, она судорожно сглотнула, а потом выблевала весь свой скромный завтрак. Закончив, она прикрыла нос внутренней стороной локтя.

Я прижал край футболки к носу и подошел к Нине. Вонь, которая исходила от Бена, напоминала вонь от мешка с мусором, оставленного на солнцепеке на неделю. Лицо пожелтело, кровь отлила от головы. Язык все так же был высунут изо рта, но теперь он приобрел баклажановый оттенок. Вся шея покрыта красно-коричневыми пятнами.

Свободной рукой Нина принялась перебирать волосы мертвеца в поисках следов от удара. Ее пальцы застыли возле макушки. Нина наклонилась, я наклонился вслед за ней.

Рана была точно такой же, как на голове у Томо.

27

Я снова прикрыл Бена спальным мешком и встал. Взяв Нину за руку, на ватных ногах я повел ее навстречу Мел и Джону Скотту, которые уже спешили к нам.

— У Бена такая же рана на голове.

— Значит… Их кто-то убил? — с сомнением сказала Мел. — Обоих? Но кто? И как?

— Очевидно, их ударили чем-то сзади по голове, — ответил Джон Скотт.

— Но почему?

— Потому что у того, кто это сделал, похоже, чудовищные проблемы.

Я глядел на Джона в каком-то помутнении рассудка, все еще не осознавая целостной картины. Вдруг кусочки мозаики встали на свои места. Как безучастен был Джон Скотт к смерти Бена! Как он заботился лишь о том, чтобы отвести подозрение от себя! Как мало занимала его загадка Леса Самоубийц! И как он догадался принести камень, будто знал, что тело Томо свисает с ветки.

— Почему ты принес камень? — спросил я Джона Скотта.

— Что? — вытаращился он на меня.

— Когда мы нашли Томо, ты пришел с камнем. Ты им перерезал шарф. Ты знал, что Томо мертв.

— Ты что несешь вообще?

Я двинулся на него.

— Ты знал!

— Итос, остынь, приятель.

— Ведь это ты их убил, да?

— Ты ничего, черт возьми, не попутал?

Я замахнулся. Джон Скотт увернулся и ответил апперкотом в челюсть. Но я не отступил и, используя превосходство в росте и массе, подмял его, сцепив руки у него на шее. Осыпав мои бока короткими ударами, он сумел выпрямиться, а я, потеряв равновесие, упал на спину, не разжимая рук и увлекая его за собой.

Девушки, крича, пытались разнять нас. Я был в таком бешенстве, что чуть было не набросился и на них, но все же сдержался.

Я отпустил Джона и лежал, подогнув колени, готовый отразить контратаку. Джон Скотт откатился в сторону и сел, отплевываясь от земли.

— Что это было вообще такое, чувак? — спросил он, отирая губы.

Мел глядела на меня:

— Итан, что с тобой?

— Он убил Бена и Томо, — ответил я.

— На кой черт мне их убивать? — рявкнул Джон Скотт.

— А что ты тут вообще делаешь? Ты какого черта в эту поездку увязался?

Он махнул рукой.

— Мел позвала.

— Я про вас двоих знаю. Я все, черт бы вас побрал, знаю. Ты ее трахал в колледже. Ты и сейчас ее трахаешь?

— Ты с катушек съехал, Итос.

— Итан, пожалуйста! — воскликнула Мел.

Я вскочил на ноги и подлетел к ней.

— Ну? — потребовал я ответа. — Вы трахаетесь?

— Нет, Итан! Доволен?

Я сделал несколько шагов назад. Я не верил ей. Я никому не верил.

Я подошел к Нине.

— Итан… — боязливо сказала она, касаясь моей руки.

Я отшвырнул ее ладонь.

— Вы с Беном тоже раньше были знакомы с Джоном Скоттом?

Нина нахмурилась.

— Раньше? Раньше чего, Итан? Раньше случайной встречи на вокзале?

— А это было случайно?

Джон Скотт выразительно присвистнул.

— Заткнись, — обернулся я к нему. — Я тебе нос сломаю. Клянусь, я это сделаю.

— Ты расстроился из-за Томо, Итан, — сказала Мел. — Мы все расстроены. Успокойся наконец. Ты несешь чушь.

— Вы втроем постоянно тусовались вместе, — продолжал я, обращаясь к Нине. — Ты, Бен и Джон Скотт. Вы жрали эти чертовы грибы. И ты будешь говорить мне, что вы никогда, вообще никогда не встречались до этих выходных?

— Именно это я тебе и говорю, Итан. И я не жрала грибы.

— Ты лжешь.

— Итан, ну подумай! Ты первый ко мне с Беном подошел. Ты, и никто другой.

Я замотал головой в раздражении, потому что она была права. Но я не мог все оставить без объяснения. Джон Скотт как-то к этому причастен. Я схватил себя за волосы и ходил по поляне взад и вперед.

— Кто тогда убил Томо? — спросил я, глядя на каждого из них. — Мы посреди леса. Кто, черта лысого, его убил?!

Никто не ответил.

Я бросился в лес, не желая больше ни с кем разговаривать. Мел догнала меня. Она умоляла меня вернуться, говоря, что мне нельзя оставаться в лесу одному. Я не желал ее слушать, но она вцепилась мне в руку.

— Иди к черту, Мел, — процедил я. Впервые в жизни у меня возникло желание ударить ее.

— Я знаю, что ты злишься из-за Джона, — с трудом выдавливая из себя каждое слово, произнесла она. — И ты злишься на меня, но ты не должен этого делать. Я и Джон… Я соврала. Мы никогда не спали.

— О чем ты?

— Мы с ним никогда не спали. Я все придумала.

— Ты лжешь.

— Правда, Итан, клянусь тебе. Мне жаль.

— Ты это придумала? — Я был растерян. — Но зачем?

— Из-за Шелли. Она меня правда раздражала. Итан, она такая красивая. У тебя были эти фотки на компьютере, потом она позвонила тебе на день рождения. Сообщения эти. А потом она позвонила тебе сюда! Я не знаю. Я почти про нее забыла, но это было слишком. Я не могла с этим справиться, я разозлилась. Я видела, что тебе не нравится Джон, и поэтому… поэтому придумала всю эту чепуху. И да, это все очень глупо выглядит сейчас, да?

— И почему тогда он здесь? — спросил я. — На кой черт ты его пригласила?

— Я тебе уже говорила. Мы просто старые друзья с колледжа, честно. Он позвонил и спросил, как можно развлечься. Я позвала его на Фудзи. Всё.

— Господи, Мел… — Я не знал, что сказать. Я даже не понимал, чего в моих эмоциях больше: раздражения из-за ее обмана или же облегчения от того, что между ней и Джоном ничего не было.

— Мне жаль, Итан. Правда. Это очень глупый поступок. Мне жаль. И… Я люблю тебя, Итан. Я очень тебя люблю. Я никогда, слышишь, никогда…

Стена моего недоверия наконец рухнула. Я притянул Мел к себе, обнял, покрывая поцелуями ее лоб.

— Я тебя тоже люблю, Мел.

Вернувшись в лагерь с остывшей головой, я пришел к тому же заключению, что и все остальные: кто-то находился в Лесу Самоубийц и преследовал нас. Кто-то, о ком мы не имели никакого представления. Хищник из темноты. Страшилище из чулана. Раковая клетка в теле. Угроза, о которой мы не имели ни малейшего понятия, не могли ее увидеть, не могли предсказать — а значит, не могли защититься. Теперь Аокигахара представала местом не только зловещим, но и гибельным. Лес становился соучастником смертей Бена и Томо, взяв нас в плен и сделав игрушками убийцы.

Мел сидела рядом, держа меня за руку.

— Где полиция? Где их носит? Нам нужно убираться отсюда немедленно.

— Сейчас восемь утра, — ответил я. — Они, наверное, только добрались до парковки.

— Сколько времени у них займут поиски?

— Я не знаю, Мел.

— Они могут вообще не прийти, — предположила Нина.

— Почему? — воскликнула Мел. — Мы же им позвонили! Они знают, что мы здесь. Они придут. Ведь так, Итан? Они ведь должны прийти?

— Они уже, скорее всего, направляются сюда, — ответил я.

— А что, если они не придут? — настаивала Нина. — Нам нельзя здесь больше оставаться. Твой друг при смерти. Нам нужно уходить.

— Она права, — добавил Джон Скотт. — Нам нельзя оставаться тут еще на одну ночь.

— А если полиция придет после нашего ухода? — спросила Мел. — Если мы не сможем найти дорогу самостоятельно?

— Вчера ты была обеими руками за то, чтобы уйти.

— А ты был обеими руками за то, чтобы остаться. Это было вчера. Сегодня другая ситуация.

— Мы подождем до полудня, — подвел я черту. — У полиции будет достаточно времени, чтобы найти нас. Если они по какой-то причине не придут, у нас останется еще четыре-пять часов, чтобы найти тропу. Все согласны?

Все были согласны.

Мы с Джоном Скоттом обсудили, не сделать ли вторые носилки, но остановились на том, что у полиции, скорее всего, что-то будет с собой. Вместо этого мы использовали носилки Бена, чтобы перенести тело Томо в лагерь.

Вид двух трупов рядом напоминал кадры из новостей, рассказывающие о последствиях цунами или обрушения здания в какой-нибудь из развивающихся стран, когда тела погибших складывают на полу больницы, чтобы родственники могли опознать их. Такое обезличивание разбивает вдребезги всю хрупкую интимность человеческой жизни. Можно сорвать джекпот в миллион долларов, а на следующий день на полной скорости влететь на новеньком «феррари» во встречный грузовик. Смерть не хитрит и не выбирает любимчиков. Смерть не делает скидок на то, в какой стране ты родился, сколько денег успел скопить за короткий период своего существования или как счастлив ты был. Смерть терпелива. В конце концов, она прекрасно знает, что ты никуда не денешься. Однажды ты тоже будешь так лежать на полу в госпитале или на металлическом столе в морге.

Смерть уже победила. Она всегда побеждает. Иными словами, мы рождены, чтобы проиграть.

Я потер глаза пальцами. Все эти мысли загоняли меня в состояние отчаяния, но унять их не было сил. То, что случилось с Томо, сбросило меня в пропасть такой же глубины, как после смерти Гэри, пусть я и обещал себе, что никогда не позволю себе вновь в ней оказаться.

Джон Скотт решил, что пора вооружаться, и соорудил для нас копья. Он сложил палатку Томо и разобрал алюминиевый каркас на отдельные части. Камнем он сплющил концы стоек, чтобы те стали острее, и, довольный, раздал оружие присутствующим. Я покрутил свой экземпляр в руке. Метр длиной, копье было пустое внутри и почти ничего не весило. Таким можно загарпунить рыбу, подумал я. Максимум белку. Но я решил промолчать. Джон Скотт гордился своим творением, и девушки стали чувствовать себя уверенней.

Наша вооруженная и взвинченная группка сгрудилась вокруг костра в ожидании прибытия полиции. Мел грызла ногти. Такое я замечал за ней всего лишь несколько раз, когда она была в состоянии крайнего стресса. Нина сидела молча. Джон Скотт курил сигарету одну за другой и ежеминутно выдавал на-гора бессмысленные фразы вроде: «Интересно, Томо успел увидеть лицо этого ублюдка?» или «Если я его встречу, я ему копье прямо в сердце загоню!»

Я же пытался понять, что именно произошло с Томо. Утром, когда раздались эти ужасающие вопли, Томо должен был проснуться. Скорее всего, тогда же он и пошел в лес, чтобы отлить. Убийца, которого я назвал Джоном Доу, зашел сзади и ударил его тупым тяжелым предметом по макушке. Только для того, чтобы справить нужду, Томо не нужно было отходить в заросли на сотню метров (а именно на таком расстоянии мы нашли тело). Значит, Джону Доу пришлось протащить его на себе, при этом не создавая лишнего шума. Томо имел рост среднестатистического японского мужчины. Значит, чтобы пронести на себе груз такого же веса, как ты сам, да еще в темноте, по пересеченной местности, Джон Доу должен был иметь гигантское телосложение и нечеловеческую силу. По крайней мере, он должен быть не ниже меня ростом и такого же веса.

Но за четыре года, проведенные в Японии, я встретил лишь одного японца выше себя ростом. Тот парень явно был аномалией и, скорее всего, страдал от гигантизма, будучи гораздо выше семи футов. Думаю, он работал где-то неподалеку от моей школы, потому что по утрам я часто замечал его в толпе близ станции. Несколько раз я встречал его гуляющим (точнее сказать, ковыляющим) рука об руку с хромым пареньком ростом не более четырех футов. Такое соседство противоположностей не могло быть простой случайностью, и я долго раздумывал над тем, как нашли друг друга эти два изгоя.

Так или иначе, среди японцев нашлось бы немного людей, способных пронести на себе Томо как мешок с мукой. Но, возможно, Джон Доу был из другой страны? Это маловероятно. Встреча в японском лесу с шестифутовым русским или датчанином, да еще и с маниакальными наклонностями, представлялась крайне маловероятной.

Мой взгляд упал на Нила. Почему он избежал гибели? В конце концов, он представлял собой самую легкую мишень. Он уже обездвижен и находился в стороне от нас. Так отчего Джон Доу обошел его стороной? Потому что Нил не опасен?

Или убийца оставлял самую легкую жертву на десерт?

— Ребята, вы вообще собирались дежурить, — внезапно нарушила тишину Мел. — Вы говорили, что будете подменять друг друга.

— Мы дежурили, — ответил я, уже зная, к чему это приведет.

— Так Томо убили в смену Джона?

— Нет, — ответил я. — В мою.

— И ты ничего не заметил?

— Я спал.

— Ты заснул?

— Меня никто не разбудил.

— И кто должен был тебя разбудить?

Я ничего не сказал, чтобы не обвинять Джона Скотта. Это было бы нечестно. Это я, а не он, придумал всю эту историю с дежурствами. Он не верил в призраков, так же как и я. Как глупо он должен был себя чувствовать, сидя в темноте в одиночестве, выглядывая среди деревьев воображаемых врагов! Я бы, наверное, тоже заснул после получаса такого сидения.

Девушки, однако, не желали проявлять снисхождение. Они пронзили Джона Скотта ледяными взглядами.

— Почему ты не разбудил Итана? — начала Нина.

Джон Скотт пожал плечами.

— Я уснул.

— Господи! Ты такой…

— Я полагаю, ты и это на меня хочешь повесить?

— Да не о тебе речь! — воскликнула Мел. — Томо погиб! Он мертв! Ты вообще понимаешь? Так трудно не поспать два часа?!

— Я что-то не заметил, чтобы ты вызывалась подежурить.

— Я бы не заснула!

— Мне плевать.

— Доплюешься!

— Я сказал, плевать!

— Черт, Джон, ты просто редкостный мудак!

Наконец-то, подумал я, Мел это поняла.

— Ты говорил, та женщина неудачно покончила с собой, — размышляла вслух Нина. — А что, если нет? Что, если ее убили, как Томо и Бена?

— Невозможно, — немедленно ответил Джон Скотт.

Прошло еще полчаса. Было девять двадцать четыре утра. Немного прояснилось, воздух стал чуть теплее. Но солнце все так же отказывалось показаться, небо оставалось унылым и серым.

— Почему нет? — не отступала Нина.

— Крики доносились издалека. Два-три километра, я бы сказал. Как бы он так быстро вернулся сюда в темноте?

— У нас был костер, он мог его видеть.

— Не с такого же расстояния. Он должен был идти в полной темноте.

— Значит, он может так ходить.

Джон Скотт хмыкнул.

— Хорошо, возможно, — согласился он. — Но давай пройдемся по фактам. Две ночи назад он убил Бена. Это значит, что он был где-то поблизости. Таким образом, между той ночью и сегодняшним утром он должен был скитаться по лесу в поисках новой жертвы, по счастливой случайности найти ту женщину, убить ее, а потом вернуться к нашему лагерю и укокошить Томо, и все это в течение пары часов. Так, что ли? Это же нереально сделать за одну ночь!

— Почему мы? — задумчиво произнесла Мел. — Почему он преследует нас?

— Потому что мы другие, — сказал он спокойно.

— В смысле?

— Мы иностранцы. Может, ему захотелось перемен.

— Перемен чего?

— Ну, передохнуть от убийств японцев.

— Ты думаешь, он тут постоянно кого-то вешает?

— Люди, которые убивают без причины, — вступил я, — они больные. У них проблемы. Они не могут контролировать свои желания. Представь себя на его месте. Что лучше: шататься в поисках потенциальной жертвы по Токио, где велик риск попасться, или же устроить рабочее место в лесу, где и так есть постоянный поток жертв и где никто не удивляется, когда находит мертвеца? Никто не заподозрит, что это убийство, не начнет расследование. И ты всегда вне подозрений.

— Ты думаешь, он серийный убийца?

— А что, может, ты и прав, — отозвался Джон Скотт. — Чуваку плевать, что его жертвы и так намеревались покончить с собой. Он просто хочет почувствовать адреналин, забирая их жизни. Может быть… Может, он даже следит за парковкой. Выбирает себе добычу и идет за ней.

— Звучит страшно, — сказала Мел.

— А возможно, — продолжил развивать мысль Джон Скотт, — он сам явился сюда, чтобы покончить с собой. Решил повеситься, а потом передумал, но возвращаться в человеческое общество не захотел, поэтому теперь вешает других.

Видя, что девушки начинают нервничать, я решил закончить беседу.

— Кто бы он ни был, он трус, нападающий только по ночам. Но сегодня нас уже здесь не будет.

Следующие два часа тянулись мучительно медленно. Большую часть времени я занимал себя мыслями о хоккейной команде «чикагских ястребов», которые не брали кубок Стэнли с тысяча девятьсот шестьдесят первого года, но являлись тем не менее иконой для меня на протяжении всего детства. Когда мне было одиннадцать, отец порадовал нас с Гэри билетами на матч с монреальцами. Шел восемьдесят восьмой год, «Ястребы» все еще играли на старой ледовой арене, более известной как «Сумасшедший дом на Мэдисон». Кажется, я провел даже больше времени, наблюдая за бушевавшими фанатами, чем за игроками на льду, и мне навсегда врезались в память запахи прокисшего пива и пота, которыми были пропитаны трибуны, рев толпы, раздававшийся, когда «Ястребы» забивали, от которого трясся весь стадион, и мелодия на волынках в коротких перерывах.

Я решил проведать Нила. Резко поднявшись, я чуть не упал, потеряв равновесие.

— Нил, старина, тебе лучше?

Он попытался облизать губы, но слюны не было.

— Томо? — спросил он глухим шепотом.

— Тебе надо что-нибудь? — спросил я, проигнорировав его вопрос.

— Томо? — с трудом повторил Нил. Наверное, у него распух язык, потому что это прозвучало как «домо».

Я покачал головой.

— Что слу-чи-лось?

— Полиция скоро прибудет. Через час или два. Мы готовимся уходить. Ты хочешь в туалет?

Нил кивнул, и я помог ему подняться. Он неуклюже, как маленький ребенок, зашел в лес, согнулся. Нил больше не блевал и не стонал, но было видно, что состояние его тяжелое, возможно, критическое.

Он оперся о дерево и непослушными пальцами расстегнул ширинку. Мы не отошли и десятка метров от лагеря, но я даже здесь чувствовал себя как под прицелом и внимательно осматривал окружающий лес. Казалось, что параноик Джон Доу вот-вот выскочит на нас из кустов и атакует. Мысленно я подгонял Нила. Наконец я услышал слабое журчание, затем Нил встал и застегнул штаны. Он не справлял нужду со вчерашнего дня, то ли оттого, что в кишках уже ничего не осталось, то ли по причине запора от обезвоживания.

Я проводил его обратно к спальному мешку, укрыл и вернулся к костру.

— Как он? — спросила Мел.

— Ты бы не спрашивала, если бы хоть раз проверила сама, — отрезал я.

— Я подходила к нему, — оправдывалась Мел. — Несколько раз подходила. Но я просто не могу уже смотреть на него. Кажется, он почти на том свете, — добавила она приглушенным голосом.

— Да, я… Прости, — ответил я, проведя рукой по волосам. Они были жесткие и грязные. Головная боль, преследовавшая меня с предыдущей ночи, стала пульсирующей, от нее уже невозможно было отвлечься. Конечно, это не прибавляло позитивного настроя. — Его серьезно подкосило отравление, — более дружелюбно сказал я. — Но кризис уже миновал. Он быстро придет в себя, когда доберется до еды и воды.

— Может, Каори тоже позвонила в полицию?

— Каори? — я нахмурился, пытаясь вспомнить, о ком речь.

— Его жена.

— А, ну да, — кивнул я, все еще не понимая, о чем говорит Мел. Почему Каори вдруг придет в голову звонить в полицию? Вдруг я понял, что мне уже трудно логически размышлять.

— Если бы эта вылазка проходила так, как мы задумывали, — объяснила Мел, — мы бы спустились с Фудзи еще вчера вечером. Каори наверняка ожидает звонка от Нила. Ты же знаешь, он пунктуален до невозможности, и если он не позвонил вчера, Каори должна была обеспокоиться. Когда он и сегодня не перезвонил, Каори, наверное, запаниковала и точно позвонила в полицию. Так что они должны знать, что мы в серьезной передряге.

Я лишь кивнул в ответ. Вне зависимости от того, позвонила Каори в полицию или нет, у копов осталось меньше часа на то, чтобы явиться сюда.

Так или иначе, мы здесь одни.

Когда до полудня оставалось четверть часа, я решил, что нам больше не следует надеяться на волшебное прибытие спасателей.

— Нам надо выдвигаться, — сказал я.

Никто не поддержал меня, но и не возразил.

— Нил может идти? — спросила Мел.

— Нет.

Нина напряглась.

— Как мы понесем троих?

— Нам нужны вторые носилки.

— Да, но их трое.

— Мы не можем нести Бена, прости, Нина.

На секунду наступило молчание.

— Но мы не можем бросить Бена! — взорвалась она.

— Нас только четверо, — ответил я. — По двое на носилки.

— Тогда мы положим Томо и Бена на одни носилки, — решила Нина.

— Мы не сможем их унести.

— Вы с Джоном Скоттом сможете.

— Только на очень короткое расстояние. А мы не знаем, где находимся. Нам придется идти несколько часов. И нам нужно быстро передвигаться, чтобы преодолеть как можно большее расстояние.

— Значит, мы все будем тащить.

— Нина…

— Мы не можем оставить тело Бена здесь!

— Мы оставим метку или что-нибудь в этом роде. Полиция придет и заберет его. Я пойду с ними.

— Я не оставлю его тело с этим… с этим человеком в лесу.

— Нина, он не интересуется трупами. Он их вешает, чтобы мы смогли их найти. Он скорее за нами вслед пойдет.

— А животные? Что, если…

— Ты тут видела животных? Я нет. Ни одного за двое суток. — Я, конечно, не упомянул оленя, но он не в счет, мы же говорили о хищниках.

— Почему Бена? Почему не Томо?

В ее взгляде читалось обвинение: «Потому что это твой друг!»

— Потому что Бен уже сутки как мертв. Он разлагается. Он… воняет.

— Он меньше, легче.

— Они одного роста.

— Это нечестно!

— Ты хочешь, чтобы мы проголосовали?

— Заткнись, господи! Просто заткнись!

Она отвернулась и заплакала.

Мы соорудили вторые носилки для Нила, использовав одежду Томо и Джона. На удивление, Джон Скотт молча пожертвовал своей курткой, прорезав отверстия с помощью копья.

— Что? — ответил он на мой удивленный взгляд.

— Ничего, — ответил я, покачав головой.

Закончив, мы положили Томо на одни носилки, укрыв спальником, а Нила на другие. Нил молчал и ничего не спрашивал.

Мы было попытались вырыть временную могилу для Бена, но почва оказалась лишь тонким слоем дерна поверх застывшей магмы: начав рыть яму камнями, мы уже через тридцать сантиметров уперлись в твердое основание. Наши палатки мы тоже решили бросить, чтобы разгрузиться. Нам следовало беречь силы.

— Мел, Нина, вы понесете Томо, — сказал я. — Мы с Джоном Скоттом понесем Нила.

— И в какую сторону нам надо идти? — поинтересовалась Мел.

Я поглядел на Джона Скотта.

— Все еще хочешь залезть на дерево?

Я ожидал, что в ответ он мне нахамит, как обычно, но он лишь кивнул и спросил:

— Какое?

— Ты хочешь залезть на дерево? — удивилась Мел.

— Небо затянуто, поэтому мы не можем ориентироваться по солнцу, — ответил Джон Скотт. — Но если я заберусь на дерево, я увижу Фудзи, которая должна быть от нас на востоке, правильно?

— Ага, — ответил я.

Мел запрокинула голову и оглядела кроны над нами.

— Мне не кажется, что это хорошая идея, — с сомнением сказала она.

— Я хорошо лазаю, — заверил он. — Так какое?

— Самое высокое, — ответил я.

28

После пары минут поисков мы остановили выбор на сосне неподалеку. Она не была самым высоким деревом в округе, однако, в отличие от нескольких более внушительных кедров, крона этой сосны доставала почти до земли, а значит, на нее можно было забраться без веревок и кошек (которых у нас, конечно же, не было). К тому же ветви росли перпендикулярно к стволу и расходились веером, что еще больше облегчало задачу. По моим прикидкам, основная масса деревьев дотягивала лишь до отметки в тридцать метров, а сосна заканчивалась на сорока. Форма кроны у дерева не была конической, как у меня дома в Висконсине, а сужалась и расширялась в тех местах, где позволяли соседние деревья.

— Готов? — спросил я у Джона Скотта.

Он кивнул.

— Подкинь меня.

Я сцепил ладони и подтолкнул Джона вверх. Он ухватился за нижнюю ветку и начал размахивать ногами, пытаясь залезть на нее. Я получил ботинком по голове, выругался и, немного отойдя, продолжил наблюдать, как он, словно большой головастик, корчится на дереве. Джон Скотт закинул левую ногу на ветку, и на секунду показалось, что он сейчас залезет на нее, но пятка соскользнула. Пару секунд Джон еще повисел, отказываясь сдаваться, затем спрыгнул на землю.

Весь атлетический балаган продолжался меньше минуты.

— Оно того стоит? — усомнилась Мел.

— Подкинь меня еще раз, — попросил Джон Скотт, проигнорировав замечание.

Мы повторили процедуру, и теперь ему удалось добиться результата с большим изяществом.

— Осторожно! — предупредила Мел.

Джон начал карабкаться. Несколько нижних ветвей выглядели неживыми из-за отсутствия внизу солнечного света. Он выбирал те, что были покрыты иголками. Ветки росли близко, что одновременно и помогало и мешало движению. Джон с легкостью находил опору, но вынужден был изворачиваться из-за отсутствия свободного пространства.

Втроем мы стояли, задрав голову и наблюдая за его продвижением. Не скажу за остальных, но я чувствовал одновременно и восхищение и страх. Если Джону Скотту удастся залезть достаточно высоко, мы будем знать, в какую сторону следует двигаться, и сможем выбраться из этого проклятого узилища. Но если он рухнет… Черт, он уже залез метров на пятнадцать, падение будет фатальным.

— А он не врал, — пробормотала Мел. — Он хорошо лазит.

В тревожном ожидании она прижала ко рту ладони.

— Ага, — отсутствующим тоном ответил я.

— У него получится.

— Должно.

Джон поднимался все выше и выше, хотя уже заметно медленнее. На такой высоте, видимо, ветки уже сильно истончались.

— Видишь что-нибудь? — крикнул я.

Пауза.

— Еще нет!

— Смотри на ветки! Они могут быть гнилые!

Джон не ответил.

Его почти не было видно, только время от времени просвечивала сквозь густую зелень его белая толстовка. Казалось, он застрял на одном уровне.

— А теперь? — спросила Мел.

— Нет еще!

— Что случилось?

— Ветки слишком тонкие!

— Может, лучше спуститься?

— Еще чуть-чуть!

Еще движение, и вдруг — громкий хлопок, как от стартового пистолета на стадионе, и вслед за ним целый оркестр звуков. Ветки тряслись и ломались, будто на сосне очутилась стая воинствующих макак.

Господи, он падает! Боже, нет!

Нина и Мел закричали одновременно.

Джон Скотт не рухнул мешком на землю, он падал зигзагами, как шарик в автомате для пинбола, задевая по пути ветки. Он пролетал два-три метра, обрушивался на большую ветку, скатывался с нее вправо или влево и падал дальше, до следующего крупного сука.

Джон не издавал при падении ни звука, и я не мог сказать, в сознании он или нет. Нам было видно лишь мельтешение его рук и ног.

Вдруг каким-то чудом он остановился в шести метрах над землей.

— Джон! — верещала Мел. — Джон!

Он не отвечал.

— Джон!

— Подкинь меня, — сказал я. — Я его сниму.

Мел не слышала меня. Она глядела вверх, зрачки были расширены от ужаса, лицо побледнело. Она зажимала рот обеими ладонями, будто ребенок, который нечаянно произнес нехорошее слово в присутствии мамы и папы.

— Джон!

— Ох… — раздался в ответ слабый звук, скорее стон, чем речь.

Живой!

— Можешь двигаться? — спросил я.

— Не…

— Я сейчас! — Я повернулся к Мел. — Мне надо…

Но тут снова раздался короткий хруст — ветка, на которую приземлился Джон Скотт, не выдержала. Падение продолжилось, хотя теперь все окончилось мгновенно: он пролетел двадцать футов сквозь оставшиеся ветки и упал на землю с глухим стуком, какой издает боксерская груша, которую уронили на пол спортзала.

Я услышал, как Джон непроизвольно охнул, когда удар об землю вышиб воздух из его легких. Одновременно с этим я услышал сочный, неприятный звук ломающихся костей.

А потом Джон Скотт начал кричать.

Множество порезов на руках и лице, толстовка порвана в нескольких местах и покраснела от крови. Джон Скотт выглядел так, будто его протащили через колючий куст ежевики. В сущности, так оно и было, только куст был огромный и стоял вертикально.

Но хуже всего дело обстояло с левой ногой, той самой, которой Джон так долго пытался зацепиться за нижнюю ветку. Нога изогнулась под таким невообразимым углом, что казалось — колено выскочило из сустава. Но дело было в другом, о чем свидетельствовала странная выпуклость чуть ниже колена. Я понимал, что это значит. К горлу подступила тошнота.

— Господи, — визжала Мел, — посмотри на его ногу!

Я с трудом различал ее голос, потому что Джон Скотт продолжал кричать, как от боли, так и, думаю, от осознания всей серьезности травмы.

Меня словно парализовало, и я не мог решить, что нужно делать в первую очередь. Ранение было намного серьезнее, чем какое-нибудь рассечение брови на баскетбольной площадке на заднем дворе школы, которое врач зашивал за пару минут.

Черт подери! Нога, натурально, сложилась вдвое!

Я в растерянности повернулся к девушкам, надеясь, что кто-нибудь из них что-то предпримет. Но Мел, показывая трясущимся пальцем на ногу Джона Скотта, только и могла, что приседать и выпрямляться на одном месте, будто ее спустя сорок лет нагнала истерия битломании. Нина отвернулась, подавляя подступившую к горлу тошноту.

Я побежал в лагерь, ноги двигались быстрее, чем я мог соображать. Все, что я знал, — мне нужно наложить жгут. Я задержался на мгновение у потухшего костра, потом подбежал к палатке Нила. Отвязав одну из веревочных оттяжек, я выдернул дугу каркаса и помчался туда, где корчился от боли Джон Скотт.

По крайней мере, он двигается, думал я. Все могло быть хуже. Его не парализовало.

Проскочив мимо Мел, я ринулся к Джону. Титаническим усилием воли он прекратил орать. На лбу тяжело пульсировала жила, а растянутые в гримасе губы дрожали.

— Я наложу жгут, — сообщил я, завязывая петлю вокруг его бедра.

— Нет! — захрипел он.

— Надо остановить кровотечение…

— Наложишь чертов жгут — убьешь ногу. Ее потом ампутируют!

Я недоумевал:

— А что делать?

— Штаны. Сними штаны.

— Зачем?

— Надо вправить кость!

В желудке поднималась неприятная волна. Он был прав. Нам нужно было как-то поставить сломанную кость на место, в развороченную плоть.

Я развязал шнурки на его «Мартенсах» и снял с него берцы один за другим.

— Мел! Помоги мне!

Потом я распустил пояс и расстегнул ширинку. Даже сейчас, в крайней степени стресса, я отметил дискомфорт от какого-то гомосексуального оттенка своих действий.

Мел подбежала и склонилась над Джоном.

— Нужно снять с него штаны. Медленно.

Она кивнула. Вместе мы спустили брюки чуть выше колен. Потом стащили их за края, одну штанину за другой.

Я изо всех сил пытался оттянуть ткань от того места, где выпирал осколок кости, но материала не хватало, и джинсы задевали за острый край. Я ожидал, что Джон Скотт будет стенать от боли, но он напряженно молчал, шумно выпуская воздух из ноздрей.

Наконец мы избавились от штанов.

— Ох, — прошептал Мел. Один этот звук был полон смеси ужаса и отвращения.

Рана выглядела так, будто ее долго готовили художники на съемочной площадке. Она просто не могла быть настоящей: казалось, что ошметки кожи сделаны из силикона, а мясо — из подкрашенной строительной пены.

Осколок берцовой кости, белоснежный, будто зуб колоссального доисторического животного, выпирал из аккуратной дыры на четыре дюйма. Вдоль кости тянулись нити жил и сухожилий, а в полость раны красными струйками затекала кровь. Носок на ноге уже весь пропитался красной жидкостью.

Джон Скотт приподнялся на локтях, чтобы рассмотреть ранение. Я ожидал, что он вытаращит глаза и выругается, но его лицо выражало железную уверенность. В этот момент я почувствовал к нему уважение. Я не мог представить, как бы повел себя в такой ситуации, но уверен, что не смог бы сохранять хладнокровие.

— Что мне делать? — спросил я.

— Надо вправить кость.

— Просто затолкать ее?

— Действуй!

Я решил, что просто затолкать кость на место не выйдет. Надо оттянуть две половины подальше, насколько позволят мышцы, чтобы края не задели друг друга.

— Нина! — крикнул я через плечо. — Нина?

— Что?

— Дай мне рубашку, или любую чистую тряпку, и принеси бутылку виски. Она где-то у костра осталась.

Я услышал, как она кинулась к палаткам.

— Мел, сядь у него за спиной.

— Зачем?

— Быстро!

Она опустилась на колени позади Джона Скотта, бессвязно повторяя, что все будет хорошо и что он молодец. Вернулась Нина, вручив мне розовую футболку и бутылку с остатками алкоголя.

— Хорошо, Мел, подхвати его под мышки и, когда я скажу, тяни на себя что есть мочи.

— Зачем?

— Просто выполняй!

Она обняла Джона Скотта. Я прижал коленом к земле его левую лодыжку.

— Хорошо. Давай!

Мел потянула его. Джон Скотт застонал. Она остановилась.

— Тяни!

— Ему больно!

— Тяни, нужно тянуть!

Она потянула снова. Джон Скотт на этот раз молча перенес операцию. Когда его левая нога растянулась настолько, насколько позволяла эластичность мышц, я обернул руку футболкой и затолкал кость на место. Джон Скотт заорал. Кость вошла на удивление легко.

— И последнее, — сказал я, открывая бутылку. — Будет жечь. Готов?

Джон открыл глаза и мутным взглядом посмотрел на ногу. Осталась большая рваная кровоточащая дыра, но по крайней мере кости не было видно.

Он кивнул.

Я вылил все, что оставалось в бутылке, на рану. Джон Скотт забился в конвульсиях, застонав сквозь крепко сжатую челюсть. Я обернул окровавленную тряпку вокруг раны, приложил трубку каркаса палатки и закрепил импровизированную шину веревочной оттяжкой.

Джон откинулся на спину. Он взмок от пота и тяжело дышал, но я решил, что теперь ему ничто не угрожает.

Какая-то часть меня радовалась удачной операции, но другая часть сознания напоминала, что празднование преждевременно. Правильно мы сделали или нет, но теперь Джон Скотт не может передвигаться, а это сокрушительный удар по нашему плану побега.

29

Мы почли за лучшее не возвращать Джона Скотта назад в лагерь, а принести поближе Нила, чтобы следить за его состоянием. Затем девушки занялись бесконечными порезами Джона, покрывавшими его руки, лицо и торс. Поскольку у нас не было ни чистой воды, ни алкоголя, чтобы обработать раны, они просто прижимали порезы тряпкой, пытаясь остановить кровотечение. Невидимые до сих пор ссадины начали проявляться по всему телу. Его правое плечо стало изжелта-коричневым, а область чуть ниже трусов на правом бедре покраснела. Я поглядывал на левую ногу ниже перелома. Если голень станет холоднее или бледнее, это может означать, что поврежден нерв или какой-то важный сосуд. По счастью, нога, насколько я мог судить, лишь слегка опухла.

Он чертовски удачлив, думал я, свалиться с такой высоты и отделаться лишь сломанной ногой, пусть даже и с тяжелым открытым переломом. Тем не менее он был еще далеко не в безопасности: риск инфекции при открытом переломе крайне велик, тем более в лесу, при отсутствии антибиотиков. Кроме того, у него может открыться внутреннее кровотечение, о чем мы можем даже не подозревать. Сейчас есть три варианта развития событий: врачи воткнут Джону Скотту в кость металлический прут, и до конца жизни он будет звенеть в аэропорту; хуже будет, если начнется гангрена и в больнице ему отрежут ногу; самый худший вариант — начнется заражение крови, и Джон Скотт помрет или получит органическое повреждение мозга.

Было ясно, что нам нужно как можно быстрее доставить Нила и Джона в больницу. К сожалению, полиция, кажется, не спешила нас спасать, поэтому шансы оказаться в цивилизации в этот же день стремительно уменьшались.

Желудок сводило от голода. Его явно не беспокоило ничего, кроме пищи. От сухости во рту стало больно глотать. Голова продолжала пульсировать, хотя боль уменьшилась и становилась ощутимой лишь при резком движении головой. Хотя было еще только утро, мне хотелось закрыть глаза и погрузиться в сон, забыв о происходящем. Но это был невыход.

Я расположился под сосной, обдумывая наши дальнейшие действия. Мел подошла ко мне.

— Не помешаю?

Я покачал головой, и Мел села рядом, прижавшись ко мне боком.

— Джон Скотт… он в норме.

— Хорошо.

— Ты ему ногу спас.

— Я делал то, что он говорил.

— Иначе туда могла попасть инфекция.

— И сейчас может.

Мы замолчали.

— Я хочу домой, Итан, — прошептала Мел.

— Я тоже, Мел, я тоже. — Я обнял ее и почувствовал, как что-то упирается мне в ребра. Я глянул вниз.

— Что у тебя в кармане?

Она выпрямилась.

— В кармане? Ничего.

— Мел?

Мел молча смотрела в землю, будто ожидала, что я забуду, если она не станет отвечать. У зарывшего голову в песок страуса шансы остаться незамеченным были бы, кажется, куда больше.

— Покажи мне. — Я протянул руку. Что она могла от меня скрывать? Всевозможные предположения пронеслись в моей голове за эту секунду. Может, телефон? Но нет, это бы не имело смысла.

— Ничего там нет, — повторила она.

— Тогда покажи мне.

— Нет.

— Я не успокоюсь, пока не увижу, что это.

— Господи, Итан! Ты кем себя возомнил, рабовладельцем?

— Мел, я начинаю нервничать. Что это?

— Ничего! Это просто… еда. О'кей?

Она трясущимися пальцами расстегнула карман и вытащила желтую прямоугольную упаковку. Это был «Калори-мэйт», энергетический батончик, продающийся в любом японском магазине. Год назад я впервые его попробовал, и только потому, что он упоминался в одной компьютерной игре. Главный герой игры, Снейк, постоянно уплетал такие батончики, чтобы поддерживать уровень силы и ловкости. Сделанные целиком из жиров и сахара, эти энергетические батончики, вероятно, действительно поддерживали силу и ловкость, хотя на вкус были как плесневелый сухарь.

— Где ты это взяла? — Я не пытался обвинить Мел… Ну почти.

— Он был в боковом кармашке рюкзака.

— И когда ты его обнаружила?

— Я купила его в ларьке на станции.

Я не это имел в виду.

— Почему ты не поделилась со всеми на завтраке?

— Я тогда о нем не знала.

— И когда узнала?

— Какая разница, Итан?

— Большая разница! Остальные умирают от голода, Мел!

— Да никто не умирает от голода! Люди могут неделю без еды обходиться!

То ли ее высокомерный тон был всему виной, то ли отказ расколоться, но тут я взорвался:

— Нил умирает, Мел! Он выблевал все, что в нем было! У него сил нет, чтобы стоять без посторонней помощи. Неделя без еды? Да он следующей ночи не протянет! А у тебя все это время была еда?!

Мелинда сумела сделать невозможное: она побледнела и покраснела одновременно. В то время как все ее лицо стало белым, щеки вспыхнули ярким румянцем.

— Я… я нашла это утром, после завтрака.

Я отнял упаковку и потряс ею. Из четырех батончиков остались два.

— И где они тогда?

— Ты не можешь меня осуждать, Итан, — пробормотала она тихо. — У тебя нет права меня осуждать.

— Я тебя не осуждаю.

— Я была очень голодна. Я нашла это утром, и я была очень голодна. Я только отломила кусочек. Я хотела поделиться, но он был такой вкусный. И я… я спрятала упаковку обратно. На случай если кому-то она будет действительно нужна.

— Она нужна Нилу.

— Да прекрати говорить о Ниле! Посмотри на него! Он не может есть. Он это выблюет. Мы только потратим еду зря. И ты сам сказал, он даже может… он даже может не пережить эту ночь.

Я уставился на нее в смятении. Неужели я действительно слышу это? Это не была та Мел, которую я знал. У той было золотое сердце, она всегда ставила нужды других выше своих. А сейчас она скрывает жизненно важный ресурс и хочет бросить Нила на съедение волкам, чтобы утолить свой голод?!

— Не смотри на меня так. — Голос у Мел дрожал, будто она вот-вот разрыдается. — Я не виновата. Я была голодна. И, в конце концов, это мое!

— Приятного аппетита, — ответил я.

— Да пошел ты, Итан! Ты не можешь меня осуждать. Ты не имеешь права! Слезы потекли по ее щекам. — Ты бы так же поступил! Если бы ты ее нашел, ты бы так же поступил.

Я не ответил. Единственное, чего я хотел — чтобы Мел поскорее ушла.

— Я самая маленькая, — тем временем продолжала она. — Вы все больше меня. У вас больше жировые запасы, и…

— Заткнись, Мел, хорошо? Просто заткнись.

Она поглядела на меня, кусая губы.

— Ты хочешь?

Я смотрел в сторону.

— Я сейчас все поделю.

— Делай как знаешь.

Она взяла у меня из рук упаковку и поделила оставшиеся два батончика на четыре части.

— Смотри, для тебя, Джона, Нины и Нила. Я не буду.

Я поглядел на коричневые от шоколадной глазури кусочки в ее руке.

— Отдай мой Нилу, я не хочу.

— Не будь…

— Ты меня слышишь?

— Хорошо, мистер Благородство! — Мел поднялась на нош. — И пошел ты к черту, Итан! Пошел к черту! Надеюсь, ты сдохнешь от голода!

Я наблюдал за тем, как Мел подошла к остальным и раздала дольки энергетического батончика. Я не слышал, что она говорила, — до них было не менее пятидесяти футов. — но наверняка она что-то сочиняла о том, где она его нашла. Потом она подошла к Нилу и попыталась его покормить, Несмотря на то что я так убежденно доказывал Мел, что он нуждается в питании, я вовсе не был уверен, что этот батончик пойдет ему на пользу. Он может совсем иссушить его. И если Нил все же сможет прожевать и проглотить хоть немного, то, скорее всего, как и говорила Мел, его снова вырвет. Но я продолжал злиться на нее за этот обман, и мне хотелось сказать ей еще что-нибудь неприятное.

Я протер глаза. Да что со мной творится? Это же всего лишь чертов энергетический батончик! У нас есть проблемы поважнее.

Я снова задумался над тем, что нам следовало предпринять. Перед нами теперь стояла дилемма: тел, которые надо нести, стало больше, чем рабочих рук. Даже если мы оставим тут и Бена и Томо, втроем мы никак не сможем эвакуировать и Нила и Джона Скотта. Вывод: либо мы остаемся здесь еще на одну ночь, либо бросаем одного из них. Вариант с ночевкой, как мне казалось, даже нельзя было рассматривать: за последние тридцать шесть часов мы ничего не пили, если не считать виски. Нил, если переживет эту ночь, будет в критическом состоянии. Остальные вконец ослабеют и отупеют. Поэтому нам надо действовать, причем лучше начать прямо сейчас, пока мы еще имеем достаточно сил и способны ясно мыслить. Значит, надо кого-то оставлять. Кого мы берем? Нила или Джона Скотта? Они оба нуждаются в медицинской помощи, вопрос в том, кто нуждается больше?

Позади меня раздался легкий треск, и я мгновенно обернулся.

Я внимательно всматривался в окружающий ландшафт, ожидая увидеть безумца, несущегося на меня с дубиной наперевес. Но вокруг была лишь зелень, одна только зелень.

Решив, что это упал желудь или еловая шишка, я вернулся к размышлению над тяжелым выбором.

Нил или Джон Скотт?

На часах было два тридцать семь.

Я отозвал девушек в сторону, сказав, что нам нужно кое-что сделать в лагере. Оказавшись там, где Джон Скотт и Нил не могли бы нас услышать, я остановился и начал:

— Нам нельзя больше терять времени. Надо выдвигаться, тогда у нас есть шанс выбраться из леса до наступления темноты.

— Мы втроем не сможем нести Джона и Нила, — ответила Мел. Каменное выражение ее лица говорило о том, что она все еще чувствует горечь от нашего разговора.

— В этом и загвоздка, — согласился я. — И поэтому у нас есть лишь один вариант: оставить кого-то здесь.

Мел моргнула.

— Оставить здесь? — Она перешла на сдавленный шепот. — Мы не будем никого здесь оставлять, даже не думай!

— Не можем, я согласна, — добавила Нина.

— А какие еще есть варианты? — спросил я. — Продолжать ждать полицию? У меня есть серьезные подозрения, что мы напрасно их ждем — они не придут. По крайней мере сегодня. Хотите провести еще одну ночь в этом лесу с каким-то сумасшедшим маньяком?

Мелинда покусывала губу. Нина неосознанно дергала себя за волосы, собранные в хвост.

— Это неправильно, — ответила Мел.

Я поднял руки.

— Если есть идеи лучше, я готов выслушать.

— Может пойти один из нас. Ты, я, Нина. Это будет быстрее. Один человек…

— Я размышлял над этим. Но я не отпущу ни тебя, ни Нину, ни вас обеих скитаться по лесу, где орудует маньяк. И здесь я вас не оставлю.

— Так значит, нас ты не хочешь оставлять, а Джона с Нилом — нормально?

— Что ты, черт побери, хочешь от меня, Мел?! — Я начал выходить из себя. — Я бы никого здесь не оставлял, если б мог, но это не выход. А если нам повезет и мы отсюда выберемся, то сможем вернуться к ним в течение пары часов.

— А если нет? Если мы заблудимся?

— Они умрут, — ответила Нина. — Нил, по крайней мере. Он уже на грани.

— Вот именно, — сказал я. — Нил на грани. Все равно, топчемся мы здесь или попытаемся выбраться и заблудимся к чертям. Он не жилец. Наш единственный шанс в том, что мы не заблудимся! Что мы отсюда выберемся и приведем помощь.

— Как мы найдем обратный путь? — спросила Нина.

— Оставим метки. Двое буду!' нести носилки, третий — ломать ветки или что-то в этом роде.

— Как мы поймем, в какую сторону идти? — сомневалась Мел.

— Я заберусь на дерево.

— Ты?!

— Это единственный вариант.

— Ты же высоты боишься!

— Мел, если не хочешь лезть сама, прекрати это обсуждать, у нас все равно нет…

Резкий звук прервал меня на полуслове. Нина от неожиданности даже подпрыгнула, а мы с Мел инстинктивно пригнулись, в любую минуту готовые бежать или защищаться.

— Что это, черт возьми, было? — прошептал я. Звук был такой, будто кто-то несколько раз быстро ударил по дереву бейсбольной битой.

Я сжал крепче копье, которое зачем-то таскал с собой.

Тук-тук-тук.

Я пошел в сторону звука, удивляясь сам себе. Что я творю? Это копье выглядит детской игрушкой. Что, если у этого человека при себе пистолет, мачете или арбалет…

Тук-тук-тук.

Я остановился и выдохнул с облегчением.

Метрах в шести над землей, на стволе старого кипариса примостился ярко-зеленый дятел. Он повернул ко мне свою серую головку, демонстрируя красный клюв и хохолок желтого цвета. Дятел внимательно оглядел меня и вернулся к дырке, которую проделывал в древесине.

— Это просто дятел! — Я показал на него рукой. Хотелось рассмеяться, но нервы были на пределе.

— Я его прикончу к чертям! — воскликнула Нина, выходя из-за сосны, за которой укрывалась. — Меня чуть удар не хватил!

Мел подобрала с земли ветку и бросила ее в сторону птицы. Ветка даже не задела дерева, на котором сидел дятел.

— Значит, тут все же есть жизнь. — сказала она.

— Есть. Я оленя видел, — подтвердил я.

— Когда?

— Утром, сразу, как только встал.

— А почему нам не сказал?

— Ну, все еще спали, а потом выяснилось, что Томо пропал… — Меня передернуло. К черту оленя. — Ладно. Смотрите, уже три часа дня. Мы теряем время. Надо выдвигаться.

— Мы не можем оставить никого на произвол судьбы! — упрямилась Нина.

— Господи, Нина, ты вообще слушаешь, что я говорю? Нет у нас выбора! Если мы останемся, сначала умрет Нил, потом Джон Скотт, а потом и мы. Да, и мы тоже! Ты думаешь, тебе сейчас фигово? Представь, каково тебе будет еще через сутки без еды и воды! И это в том случае, если мы не найдем тебя болтающейся на ветке.

Нина мгновенно побледнела, как лист бумаги.

Я помотал головой.

— Прости, Нина. Но с каждой минутой, что мы тратим на спор, уходит световой день. Да? Так что вопрос не в том, ночуем мы или нет. Вопрос в том, кого мы берем!

— Я предполагаю, ты хочешь оставить здесь Джона? — с вызовом спросила Мел.

— Я считаю, что состояние Нила хуже.

— Ты не хочешь взять Джона, потому что он тебе не нравится.

— Личные чувства тут ни при чем.

— Тогда я за Джона.

— А вот ты сейчас следуешь эмоциям.

— Ничуть.

— Тогда объяснишь свой выбор?

— Джон страдает от боли. Нил — нет. И мы не знаем, как обстоят дела с его ногой. Она до сих пор кровоточит. Если кровяное давление слишком упадет, он может впасть в кому или умереть от остановки сердца.

— Нина?

— Не буду я выбирать.

— Хватит жевать сопли, Нина! Джон или Нил?

Ее глаза наполнились слезами, я думал, что ответа мы не дождемся. Очень тихо она произнесла:

— Джон Скотт. Я думаю, нам надо нести Джона Скотта.

— Почему? — спросил я.

— Он моложе, — просто ответила она.

Мне хотелось переубедить их, объяснить, что мы рискуем жизнью Нила, но выбор был сделай.

Мел пошла к Джону Скотту, чтобы сообщить о нашем решении, а я отправился к Нилу.

Он был очень бледен и с трудом дышал.

— Нил, это я, Итан. Ты меня слышишь?

Он не ответил.

— Нил! Ты слышишь меня?

Он открыл глаза, сфокусировал на мне взгляд и снова прикрыл веки.

— Послушай, — сказал я, — Джон Скотт упал с дерева. Нога всмятку. Мы собираемся вытащить его отсюда, чтобы он не истек кровью. Потом мы тут же вернемся за тобой. Ты меня слышишь? Мы вернемся.

Нил не отвечал.

— Скоро стемнеет, — продолжил я, — но мы тебя вытащим. Только лежи спокойно под спальником. И никуда не уходи. Ты меня понял? Это самое важное. Никуда не уходи отсюда, чтобы мы смогли тебя отыскать.

Я не думал, что Нил сможет и три метра пройти в любом направлении, но я хотел убедиться в том, что он никуда не пропадет, если вдруг чудесным образом исцелится в наше отсутствие.

— Нил! Ты меня слышишь?

Ответа не последовало.

Я нащупал его руку под спальным мешком и легонько пожал ее.

— Скоро увидимся.

Я встал и вернулся к остальным. Кажется, у Мел с Джоном назрел спор.

— Что происходит? — спросил я.

— Джон бредит, — ответила Мел. — Он хочет, чтобы мы забрали Нила.

Я в недоумении воззрился на Джона Скотта.

— Ему хреновее, чем мне, — твердо сказал он. — Я смогу протянуть ночь в одиночестве.

— Не валяй дурака, Джон, — настаивала Мел. — Ты истечешь кровью, если…

— Это ты не валяй дурака, и валите отсюда скорее.

— Мы не собираемся…

— Ты слышишь, что я говорю?

— Джон!

— Это мой выбор, черт побери! — выкрикнул он со свирепой решимостью в голосе. — Мой, черт бы тебя побрал! Не твой. Все, тема закрыта!

Какое-то время Мел еще питала надежду переубедить Джона, наплевав на его альтруистический порыв и свободный выбор, но гремучая смесь эмоций в его взгляде — коктейль из решимости, боли и злости — заставила ее отступить.

— Эй, Итос! — Джон уставился на меня лихорадочно горящими глазами.

— Да?

— Ты правда собираешься залезть на дерево?

— Ага.

Он кивнул головой как бы в одобрение.

— Не оплошай…

30

Мы снова стояли под той же сосной, на которую пытался вскарабкаться Джон Скотт. Да, он с нее рухнул, но более подходящего для этой цели дерева в округе не нашлось. На этот раз Нина сложила руки в замок, делая для меня ступеньку, а Мел толкала в спину, и я смог взгромоздиться на нижнюю ветку с первой попытки.

Я осторожно выпрямился, придерживаясь за соседние ветки. Ствол оказался в тридцати сантиметрах от моего лица — толстый, покрытый глубокими извилистыми бороздами и блестящими каплями смолы. От него исходил резкий, насыщенный запах, который смешивался с легким розмариновым ароматом нежно-зеленых иголок.

Я начал карабкаться вверх.

Когда я смотрел с земли, казалось, что ветки равномерно растут по всему стволу. Но теперь я быстро обнаружил, что они располагаются как бы этажами и направлены немного вверх. Возможно, я и грузноват, но у меня, как и у Джона Скотта, было достаточно гибкости, поэтому я карабкался вверх довольно быстро. Руки почти сразу стали липкими от смолы, а несколько торчащих, как гвозди, зеленых иголок прокололи до крови кожу на ладонях. Я видел все неровности коры: наросты, трещины, провалы — все то, чего не рассмотришь, стоя на земле. Это зрелище почему-то напомнило мне старый красный дуб, на который я любил ребенком забираться, когда жил в Висконсине. Я часами сидел на ветвях того гиганта, собирая желуди, мое оружие против невидимых противников, сдирая кору, чтобы посмотреть на мелких жучков с зеленоватым металлическим отливом, спешащих по своим делам, или же просто любуясь панорамой наших семейных владений: пятьдесят акров земли и усадьба в викторианском стиле на горизонте — балясины, башенки, резьба, черепица.

Погрузившись в себя, я и не заметил, как преодолел добрых сорок футов или около того. Точнее я определить не мог, так как благоразумно старался не смотреть вниз. Вверх, честно говоря, я тоже не смотрел. Я сосредоточился лишь на ветках в непосредственной близости от меня, аккуратно перенося свой вес с одной на другую, стараясь не подтягиваться на руках, а вставать на ноги и всегда иметь несколько точек опоры. К своему удивлению, я обнаружил, что мне помогает сравнение себя с Человеком-пауком, карабкающимся по стеклянному небоскребу: правая нога — левая рука, левая нога — правая рука.

До сих пор я чувствовал себя в относительной безопасности: ветки были толстые и прочные, они убаюкивали меня своей надежностью. Однако когда я достиг отметки примерно в шестьдесят футов, ветки стали истончаться, и мой страх высоты внезапно напомнил о себе. Я мгновенно пожалел, что решился на это дело. Это неестественно, я же не чертова обезьяна! Хотя я и не смотрел вниз, меня накрыл приступ головокружения. Все завращалось передо мной, и я потерял равновесие.

От страха сорваться вниз я со всей силой вцепился обеими руками в ствол и замер в надежде, что приступ пройдет.

— Итан? — донесся откуда-то снизу встревоженный голос Мел. — Все в порядке?

— Да! — Мне так сдавило грудь, что я с трудом выдавил из себя ответ. Мне не удавалось восстановить дыхание.

Так прошла долгая минута. Я не шевелился. Сердце гулко стучало в груди, я часто дышал, в голове была лишь одна назойливая мысль: «Я застрял. Лезть выше нельзя. Я не смогу спуститься. Я застрял, черт возьми!»

Это все только в твоей голове, говорил я себе. Я уже так высоко забрался и смогу без всяких проблем продолжить. Но эти увещевания не помогали мне успокоиться. Страх зажал меня в тиски, не давая расслабиться ни одной мышце в моем теле.

— Итан? — крикнула Мел. — Что с тобой?

Я открыл рот, но язык прилип к небу.

— Итан!

— Отдыхаю! — смог выкрикнуть я.

Я продолжал учащенно дышать, губы онемели. Я понял, что слишком сильно вжался щекой в ствол дерева. Потом обнаружил, что руки и ноги тоже немеют.

Может, у меня гипервентиляция?

А что, если я потеряю сознание?!

Я попытался забыть о том, где нахожусь. Закрыв глаза, я представил старый дуб на ферме, представил, что сижу на ветке в трех метрах от земли, откуда могу в любой момент спрыгнуть. Я вспомнил про теплый летний вечер, когда забрался повыше, чтобы полистать обнаруженный на дне ящика у Гэри номер «Плэйбоя» за май тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Я рылся там, чтобы найти бейсбольную карточку с Кенни Гриф-фи-младшим, защитником из Сиэтла, которую я надеялся выменять у своего приятеля Дэнни на фигурку солдатика. Но вместо Кенни Гриффи на меня невозмутимо глядела телеведущая Ванна Уайт. Тогда я впервые увидел фото обнаженной женщины, да к тому же такой известной, и, без колебаний выдрав разворот со знойной блондинкой, сидящей на подоконнике, спрятал страницу в своей коробке с рыболовной снастью. Журнал вернулся на место еще до ужина.

Гэри обнаружил пропажу через неделю, но не мог настучать родителям на меня, не выдав при этом свое подростковое увлечение эротическими картинками. Вместо этого он вошел вечерком ко мне в комнату и невозмутимым тоном сообщил, что ему известно, кто совершил кражу, и что он желает получить свое имущество обратно. Я отрицал все обвинения, и тогда Гэри просто завалил меня на ковер «мечтой на миллион» — броском, подсмотренным в трансляциях боев без правил. Я не сдавался, и Гэри, решив меня припугнуть, начал выдирать у меня по маленькой прядке волосы, крича, что они больше не вырастут и я останусь лысым…

— Итан! — услышал я Мелинду. — Спускайся немедленно, ты меня пугаешь!

Я вспомнил, где нахожусь.

— Почему ты не двигаешься? — кричали мне снизу.

Господи, давай же, шевелись! Я разжал объятья и ухватился левой рукой за ветку над головой. Поискав правой ногой опору повыше, я нащупал в двадцати дюймах другую ветку и осторожно поднялся, царапая живот о ствол.

Я продолжал карабкаться: десять футов, пятнадцать, двадцать пять…

Девушки поддерживали меня криками с земли, хотя я с трудом мог их расслышать. Их голоса будто доносились откуда-то из соседней галактики.

Я думал лишь об одном: вверх!

Ветки становились все тоньше и все сильнее раскачивались под моим весом. Это меня сильно пугало, но отступать было слишком поздно: я почти поднялся над кронами.

Слева я увидел свисающую сломанную ветку. Место свежего разлома сочилось соком и скалилось зазубринами. Должно быть, Джон Скотт упал с этой ветки. Я снова увидел, как он падает вверх тормашками, пробивая сквозь ветви путь к земле… Но я продолжил карабкаться.

Выше ствол оказался расщепленным — его отколовшаяся часть отходила от основной сантиметров на тридцать. Двигаясь плавно, как актер в пантомиме, я поднялся еще на три метра. Еловая крона сузилась, а ветки стали расти реже, и я наконец попытался рассмотреть что-нибудь сквозь зеленые лапы. От открывшегося вида захватывало дух: изумрудное море тянулось до горизонта. Хонда говорил, что слово «Дзюкай» означает «море деревьев», и теперь я понимал, почему…

Ветка у меня под ногой звонко треснула, нога повисла, и я стал лихорадочно водить ею в поисках надежной опоры, пока не нашел подходящий сучок.

Мел и Нина визжали внизу. Мне хотелось, чтобы они заткнулись, но сердце у меня вырывалось из груди, и я не мог ничего произнести.

Фудзи я не видел. Я медленно повернул голову влево, боясь, как бы неосторожное движение не послало меня прямиком в могилу. Но там ее тоже не было. Посмотрел направо — тоже ничего похожего.

Неужели сзади?

Обняв ствол, сузившийся до толщины телеграфного столба, я обернулся и увидел гору прямо за спиной. Она казалась до невозможности далекой. Один из видов с открыток. Но расстояние не имело значения, нам нужно было лишь направление. Зная стороны света, мы сможем определить, где находится парковка.

Я приметил еще пару деревьев, по которым можно будет восстановить с таким трудом приобретенное знание, если я потеряю ориентацию, пока буду спускаться.

Я уже было собрался начать спуск, когда заметил в трех или четырех километрах прозрачный столб дыма, поднимающийся из зеленой гущи листьев.

31

Спуск оказался столь же нервным занятием, что и подъем. Успокаивало лишь то, что с каждой пройденной веткой я оказывался все ближе к земле.

Я передвигался все время лицом к стволу. Шестьдесят футов, сорок, двадцать… Наконец я оказался на самой нижней ветке в каких-то жалких трех метрах над землей. Девушки стояли прямо подо мной, а Джон Скотт лежал в паре метров в стороне, на том месте, куда он обрушился. Он подложил под голову рюкзак и наблюдал за мной.

— Я больше никогда, ты слышишь, никогда не позволю тебе творить что-то подобное! — воскликнула Мел. — Я чуть не умерла со страху, пока ты лез!

— Раз плюнуть, — ответил я, сидя на ветке и болтая ногами.

— Ты увидел Фудзи?

— Там. — Я указал рукой на соседнюю массивную ель, которую выбрал в качестве ориентира, когда был наверху.

— Отлично, Итан! — крикнула Нина.

Я сполз с ветки, повисел еще несколько секунд, держась за нее руками, и спрыгнул. Ноги, непослушные от перенапряжения и нервов, отказали, и я упал на колени, затем перекатился на бок и на спину. Я лежал и вдыхал запах прошлогодних листьев. Никогда еще меня так не радовало ощущение твердой земли подо мной.

— Если Фудзи там, тогда парковка… — Мел задумалась и повернулась в предполагаемом направлении. — Там!

— Погоди, — ответил я. — Я еще кое-что видел.

Девушки удивленно уставились на меня. Джон Скотт приподнялся на локтях.

— Дым, — пояснил я. — В паре километров отсюда.

— Дым? — спросила Нина. — Лесной пожар?

Я покачал головой:

— Нет, костер.

— Где? — быстро спросила Мел.

— Там. — Я показал в сторону, противоположную горе.

— Кто там, по-твоему… — Она осеклась.

— Может, это просто туристы.

— Туристы не настолько тупые, чтобы шляться по этому лесу.

— Мы же шляемся.

— Мы тупые.

— Это может быть кто-то… — Джон Скотт начал фразу, потом замолчал. Было видно, что говорить ему трудно. — Кто-то, кто пришел покончить с собой.

— Какая разница, кто это? — спросила Нина. — Мы же не собираемся проверять?

— Я был бы не прочь узнать.

Мел посмотрела на меня как на умалишенного.

— Итан, у нас своих проблем по горло. Мы не можем ходить по лесу и отговаривать кого-то от суицида.

— У него наверняка с собой телефон.

Тишина.

— Мы сможем держать его включенным, пока полиция не проследит звонок, — развил я мысль. — Это будет гораздо быстрее, чем выбираться отсюда, а потом возвращаться. Я уж молчу о том, что нам не придется никого оставлять здесь. Джон Скотт присмотрит за Нилом. Мы сгоняем за телефоном и вернемся.

— А что, если у него нет телефона, кто бы это ни был? — спросила Мел.

— В Японии у всех есть телефоны, будь это турист или самоубийца, он наверняка притащил с собой трубку, чтобы позвонить, если вдруг потеряется или передумает расставаться с жизнью. А если это наш приятель, убивший Томо и Бена, тогда у него наши телефоны, не так ли?

— Ага, и ты просто попросишь у него: уважаемый, верните нам наши сотовые, мне надо позвонить, я собираюсь доложить в полицию, что вы убили наших друзей, так, что ли? — съязвила Мел.

— Нас больше. Он один, а нас трое. У нас есть копья. И он нас не ждет.

— А если у него пистолет? — усомнилась Нина.

— Оружие в Японии вне закона, и его очень трудно достать. Кроме того, если б у него был пистолет, он бы приперся и перестрелял нас, как зайцев. То, что он прячется и нападает по ночам, говорит в пользу того, что он безоружен.

— Действуйте, — пробормотал Джон Скотт.

Девушки обменялись взглядами, полными смеси страха и стойкости.

— Действуйте, — повторил Джон.

— Хорошо, — ответила Мел.

— Хорошо, — помедлив, добавила Нина.

Девушки поцеловали Джона Скотта на прощание и сказали, что мы скоро вернемся. Я не хотел жать ему руку, в такой ситуации это выглядело бы странно.

— Держи хвост пистолетом, — сказал я. Это прозвучало чересчур напыщенно и дешево.

Затем мы двинулись в направлении костра, не думая о том, что это может оказаться дорога в один конец, откуда никто из нас не вернется.

32

Хотя Томо и Бен разлагались, укрытые спальными мешками, Нил находился на грани жизни и смерти, а Джон Скотт мог лишиться ноги или умереть от потери крови… Хотя мы по-прежнему находились в ловушке в самом страшном месте, которое я когда-либо видел в своей жизни… Хотя и положение наше, в которое мы сами себя загнали, было отчаянным, в душе у меня загорелась слабая искорка надежды. Мы двигались. Мы наконец-то двигались! Сорок восемь часов мы находились на одном месте. Сорок восемь часов вынужденного безделья могут свести с ума кого угодно. Добавьте отсутствие воды и пищи, не говоря уж обо всем том, что произошло с нами за это время, и можете смело сдавать любого в психушку. Я был измотан, раздражен, обезвожен, напуган… Еще одна ночь, проведенная в размышлениях о смерти и выглядывании убийц среди ветвей — и я бы перешел грань. Движение — это благо. Оно давало надежду. У нас был план, мы шли, чтобы осуществить его. Кошмар близился к завершению.

Неверный свет, пробивающийся сквозь густую крону, казался потусторонним. Пространство возле земли было наполнено ускользающими тенями и густой зеленью. Не уверен, было ли это на самом деле или лишь в моем воображении, но в этом месте лес будто бы стал еще гуще, стволы деревьев стояли так плотно, что нам приходилось выписывать зигзаги, чтобы обойти их. Мы шли сквозь густую траву, заросли папоротника, колючих кустов, и порой растительность оказывалась настолько густой, что мы, воздев руки вверх, преодолевали ее, как бурный речной поток.

Чем дальше мы продвигались, тем более суровым становился пейзаж. Вот мы миновали лиану, толщиной с мою ногу. Она оплела деревце и, задушив его, висела теперь гигантской спиралью в воздухе. Средних размеров сосна росла в форме подковы, будто за несколько лет своей жизни она решила послать ко всем чертям окружающий ее мир и вернуться под землю, откуда появилась. Лес был полон сушняка, который лежал под ногами и висел в кронах, застряв между ветвями. Невозможно было понять, где заканчивается одно дерево и начинается другое.

Каждую пару минут мы останавливались и раскладывали на земле крест из пары толстых веток, чтобы по этим меткам найти путь обратно.

Поразительное ощущение полной оторванности от мира, пребывания в запретной стране настолько овладело нами, что находка в виде еще одной ленты застала нас врасплох. Она была голубого цвета и тянулась перпендикулярно нашему движению. Мы обменялись парой реплик по поводу ленты, но продолжили путь. Мы были обязаны выполнить задачу, времени на рефлексию не было.

Я стал обдумывать предстоящую встречу. Задача теперь казалась сложнее, чем представлялась мне ранее. Издалека сложно будет определить, является ли человек у костра безобидным туристом, самоубийцей или же хладнокровным маньяком. Это значило, что мы не сможем попросту подкрасться к нему, пока он спит, и размозжить ему череп. Сначала нужно понять, кто это, для этого необходимо поговорить с ним, и здесь может заключаться большая проблема. Во-первых, кто бы ни был этот человек, он может испугаться и убежать. Во-вторых, если он, конечно, не носит футболку с надписью «Поприветствуй аокигахарского маньяка», как мы узнаем, преступник он или нет? А если он откажется с нами общаться, сможем ли мы его обыскать?

Ответ — да, сможем. Именно это мы и сделаем. К черту права человека — мы на военном положении!

После пяти вечера солнце, скрытое пеленой облаков, стало клониться к закату, и в лесу начало стремительно темнеть. Мы прошли, как я предполагал, больше трех километров. Три километра за два часа. До чайного клипера нам, конечно, далеко, но, учитывая ландшафт, скорость казалась приемлемой. Если мои расчеты верны, то до костра нам оставалось не более полутора километров. Я тревожился по этому поводу, ведь скоро нам придется передвигаться в полной темноте. А если мы сбились с пути? Или костер уже окажется покинутым? У нас не будет ориентира в виде яркого пламени. Придется разворачиваться и, не солоно хлебавши и истратив несколько часов драгоценного времени, идти назад к Джону Скотту и Нилу.

Я запретил себе думать об этом. Мы приняли решение и теперь должны добиться результата.

Мы обязаны добиться результата.

Я поднял две большие палки, выложил ими на земле крест и присел на корточки. Вскоре меня нагнали Мел и Нина. Девушки подошли, тяжело дыша.

— Мы должны быть уже близко, — подбодрил я их.

— Как думаешь, сколько осталось? — спросила Мел.

— С километр, наверное. Когда мы дойдем до стоянки, будет уже темно. Но это нам только на руку. Нас будет труднее увидеть, а вот костер послужит хорошим ориентиром.

— Я та-ак хочу пить! — пожаловалась Нина.

— Там должна быть вода, — ответил я. — Но, слушайте, теперь нам нужно передвигаться как можно тише. Старайтесь производить поменьше шума.

— То есть мы собираемся просто застать его врасплох? — уточнила Мел.

— Когда мы подберемся поближе и сможем его рассмотреть, мы окликнем его. Или подождем, пока чувак заберется в палатку и окружим ее.

— Как мы узнаем, что это убийца?

— Надеюсь, что мы сможем это определить.

— М-да… И это наш план? — с сомнением в голосе протянула Мел.

— Мы его допросим. Будем следить за его реакцией.

— Он может оказаться хорошим актером.

— Если это просто случайный встречный, он запросто одолжит нам телефон.

— А если он откажется?

— Тогда это, вероятно, убийца, и я его обыщу. А вы вдвоем следите, чтобы он не сбежал. Поняли?

Девушки энергично закивали, и мы продолжили путь. Тени удлинялись и сгущались, подстегивая мое воображение. А буквально через несколько минут они слились и растворились в густой ночной темноте. Я уже был способен видеть не больше, чем на метр. Фонарик мог выдать нас, но без него дальнейшее продвижение было невозможным.

Я достал фонарь из кармана и направил луч света вперед. Даже при освещении густые заросли не позволяли нам двигаться быстро. Я переборол желание идти напролом, чтобы не создавать лишнего шума, и еще раз напомнил Мел и Нине о том, что нужно смотреть под ноги и не наступать на сухие ветки.

Вдруг Нина подала голос:

— Что это? Вот там, чуть справа.

Я вернул круг света от фонаря туда, куда он случайно упал мгновением раньше.

— Видишь?

— Вижу что?

Она показала на какое-то цветное пятно в семи метрах от нас. Через несколько секунд я, кажется, различил букетик цветов, отмечающий еще одно место гибели.

— Пойдем. Мы должны спешить.

— Подожди, мне кажется, там бутылка, — сказала Мел. — Вдруг там вода.

Соблазн был чересчур велик, и мы сошли с маршрута. Но перед этим, конечно, сложили еще один крест — нельзя было сбиться с пути.

Оказалось, что Мел права: на земле действительно лежала бутылка. К сожалению, внутри плескалась японская водка, а не вода. Рядом с давно увядшим и засохшим букетом лежала фотография в серебряной рамке. На ней — молодая пара, обоим на вид чуть больше тридцати. Оба в солнечных очках, оба улыбаются, лучатся счастьем и уверенностью в своем светлом совместном будущем. Разбросанных личных вещей рядом я не увидел и решил, что их собрал выживший (он или она). Им, должно быть, и был сделан этот мемориал, подобно тому, как родственники и друзья оставляют придорожные кресты и надписи на стенах, дабы увековечить место, где погиб их близкий человек.

Или же, угрюмо подумал я, это могло быть двойное самоубийство.

Я засунул бутылку себе в карман, подумав, что она может пригодиться, чтобы обработать рану Джона.

Мы вернулись на маршрут, но не обнаружили оставленного знака.

Я был уверен, что стою ровно на том месте, где складывал ориентир.

— И где крест? — удивился я.

Девушки напряженно осматривали землю вокруг.

— Я не вижу, — пробормотала Мел.

— Он же не мог просто исчезнуть! — воскликнул я.

— Ты уверен, что сложил его?

— На сто процентов.

Где-то в темноте хрустнула ветка.

— Ты слышал? — прошептала Мел.

Я кивнул и, тут же поняв, что она меня не видит, добавил:

— Ага.

Я направил луч света в сторону, откуда донесся звук, но ничего не смог рассмотреть.

— Что это было? — тихо спросила Нина.

— Просто зверек, — успокоил я ее. — Пойдем.

Мы двинулись дальше, но теперь я чувствовал себя словно на мушке у кого-то. Что, если мы до сих пор остаемся добычей, а не охотниками, как мы себе вообразили? Что, если убийца наблюдал за нами все время, пока мы штурмовали дерево? Возможно, он уже прирезал Нила и Джона Скотта, а теперь догнал и нас?

Прекрати это. Прекрати этот поток фантазии, говорил я себе. Это просто был ночной грызун. Хомяк или…

Снова хруст.

Я замер на месте. Девушки тоже.

Мел прошептала загробным голосом:

— Это был звук шагов.

— Нет, — ответил я.

— Нет был!

Сердце бешено колотилось, я почувствовал, как вспотела ладонь, сжимающая фонарь.

Возьми себя в руки, Итан. Возьми себя в руки. Нас трое. У нас копья. Мы можем положить этого урода. Ничего не изменилось. Все под контролем.

Я направил фонарик в ту сторону, где раздался хруст, но мы видели лишь густые сплетения ветвей.

Ничего, кроме призрачных деревьев.

— Я же говорил.

— Тс-с, — прервала меня Мел.

Громкий треск раздался с другой стороны от нас.

Я повернулся. Луч фонаря прыгал по кустам и деревьям, создавая иллюзию, что растения двигаются.

Нина закричала.

— Что?! — воскликнул я. — Что там?!

Нина продолжала кричать.

Я не понимал, что происходит, меня наполнил чистый ужас. Что-то происходило. Что-то ужасное.

Что увидела Нина?

— Нина! — крикнул я. — Тихо!

Она закрыла ладонями рот.

— Что? — прошептала Мел. — Что ты увидела?

Нина лишь молча смотрела в темноту.

Напугана до смерти, пришло мне на ум. Как бы у нее сердце не остановилось. Она не ранена?

Я направил фонарик на Нину, ожидая увидеть струйку крови у нее на груди. Но внешне она была в порядке.

— Там! — крикнула Мел, показывая куда-то в темноту.

— Где? — Я светил фонариком в разных направлениях.

— Я видела что-то.

Я проследил, куда она указывала пальцем, и быстро поводил световым лучом по зарослям.

— Что там было, Мел? Что ты увидела?

— Я не знаю!

Движение у нас за спиной. Мы одновременно развернулись.

Мел тяжело сопела. Нина хрипела. Я вовсе не мог вдохнуть.

Я чувствовал себя, будто перешагнул границу ночного кошмара, мира, где возможно невозможное. Какие бы внутренние барьеры ни ставил мой взрослый разум, пытаясь отделить реальность от болезненной фантазии, они одномоментно рухнули под напором темной, холодной волны потустороннего знания, которое захлестнуло все мое естество, заставив меня оцепенеть.

Освещенное холодным светом фонаря, из-за ствола на нас глядело бледное бесполое лицо, черная, как оникс, пара глаз уставилась на нас с мертвым безразличием. Длинные черные волосы ниспадали ниже плеч, сливаясь за спиной с ночной темнотой. На тонких губах застыла усмешка.

Мел и Нина закричали. Я тоже закричал.

Вот что значит сойти с ума, подумал я. Хотя это не мог быть я, слишком спокойным казался голос, звучащий у меня в голове, чтобы принадлежать мне. Так это и происходит. Раз — и все. Не бойся. Это не больно. Это скоро закончится.

Я почти физически почувствовал, как от происходящего ужаса разум покидает меня, улетучивается из моего бренного тела.

Ты прав, это не больно, это просто и совсем не больно…

Я шагнул вперед. Я должен был это сделать, иначе бы, если б не начал двигаться, упал в обморок, исчез в небытии. Еще шаг. Мы уже не кричим, осознал я.

Почему мы стоим тут, как столбы? Нам надо бежать, улепетывать отсюда, пока это не схватило кого-то из нас.

Я сделал еще шажок, ноги отяжелели, стали как камень.

Нина коротко вскрикнула.

Я обернулся, чтобы увидеть, как она исчезает в темноте. Она не бежала. Ее что-то тащило или несло на себе. Все произошло так быстро, что я смог рассмотреть лишь серую тень — и все.

— Нина! — заорал я.

Единственным ответом был хруст веток, удаляющийся и затихающий где-то в гуще леса.

— Что это было?! — воскликнула Мел. — Что это? Ее убили?

— Я не знаю, — прошептал я.

— Это привидение!

Привидение? Это оно?

Нет. Оно имело форму и вес.

Я слышал его.

Оно реально. Оно человек. Должно быть человеком.

— Итан… — простонала Мелинда.

Она повернулась, всматриваясь куда-то, я тоже повернулся вслед за ней, хотя даже это движение сейчас далось с трудом. Беспорядочно водя фонарем, я ничего не мог рассмотреть, кроме похожих на призраки растений.

Потом я заметил серую фигуру. Она передвигалась от ствола к стволу невообразимо быстро. Пытаясь отследить эти передвижения, я заметил еще один силуэт, затем еще, они появлялись и растворялись во тьме.

Их много здесь.

И они окружили нас.

— Что вам надо? — громко произнес я, медленно поворачиваясь вокруг своей оси. Мел прислонилась спиной к моей спине и двигалась вместе со мной.

— Мой лес-с-с-с.

Я похолодел. Неужели это тот самый голос, который я слышал два дня назад по телефону?! Это точно он. Откуда у них мой номер? Неужели они вытащили телефон Мел из провала? Мой номер первый в списке вызовов. Неужели они уже тогда за нами следили? Смотрели, как мы с Ниной курим косяк? Видели, как я отвечаю на звонок?

— Зачем пришли в мой лес-с-с-с…

Дальше? Ближе?

Я не мог определить.

— Мы уходим, слышишь? Мы уходим!

— Зачем пришли в мой лес-с-с? Вам умереть…

Наконец я увидел говорящего. Он стоял самое большее в семи метрах от нас. Призрачная высокая фигура между двух сосен. В его руке блеснул нож.

Мел, тоже завидев его, так вжалась в меня, что я чуть не потерял равновесие.

— Беги, — прошептал я ей, тяжело дыша. — Беги и не останавливайся.

— Что ты собрался делать?

— Я побегу сразу за тобой. А сейчас — пошла!

Я услышал, как Мелинда побежала. Я продолжал глядеть на говорившего, желая дать ей хоть какую-то фору.

Затем я повернулся и понесся следом.

Через десяток метров я почувствовал удар и острую боль в плече. Я упал на колени, встал, побежал дальше, рукой пытаясь дотянуться до ножа, торчащего у меня из спины, в чем у меня не было никакого сомнения.

Пальцами я нащупал рукоять, нож был чуть ниже левой лопатки. Лезвие прошло через рюкзак, который спас меня, и лишь кончиком вошло в плоть. Резким движением я выдернул нож, чуть не потеряв сознание от боли, но через мгновение стало легче.

Я знал, что не смогу долго бежать. Если я не остановлюсь, они попросту убьют меня следующим метким попаданием. Я обернулся, выставив вперед окровавленный клинок.

Три преследователя стояли в нескольких метрах от меня. Они были похожи как близнецы: серые комбинезоны, черные глаза, черные длинные волосы, неряшливо обрамляющие ускользающие лица. Противники казались молодыми, почти подростками, хоть и имели довольно мускулистые тела без грамма жира.

Они замерли, будто мы играли в «Тише едешь — дальше будешь, стоп» со смертельными ставками.

Потом, не обменявшись и словом, они начали молча расходиться, явно намереваясь взять меня в клещи.

Я водил фонарем от одной фигуры к другой, следя за их движением. Не хотелось потерять кого-то из них из виду.

— Стоп! — крикнул я, надеясь выиграть время.

К моему удивлению, они остановились.

— Говорите по-английски?

Они продолжали молча на меня смотреть, от мощного луча фонарика их бледные лица будто сияли. Их ничуть не смущало, что я был гораздо выше и крупнее любого из них, размахивал внушительным ножом, а из рюкзака у меня торчало несколько копий.

Впрочем, чему я удивлялся? Их было трое против одного, а я ранен и почти ничего не ел несколько дней.

— Английский! — продолжал я. — Вы на нем говорили до этого. Понимаете?

Они снова начали двигаться.

— Стоп!

На сей раз никакой реакции.

Я, как безумный, водил фонариком. Они расходились очень быстро. Еще пара секунд — и я окружен.

Я направил свет прямо в глаза самому высокому и метнул нож. Клинок отскочил от его плеча и исчез в темноте, тем не менее удар повалил его. Двое других повернулись к товарищу.

Я отступал спиной вперед, не спуская с них глаз, и, лишь когда нас стал отделять ряд деревьев, развернулся и побежал.

Где-то впереди начала кричать Мел.

33

Я бежал, не обращая внимания на ветки, свет фонарика метался передо мной обезумевшим насекомым. Я не чувствовал боль ни от царапин, ни от раны на спине.

Мел продолжала кричать, и я старался не думать о том, что с ней происходит.

Я не знал, как долго бежал и насколько далеко был от преследователей. Это бы потребовало каких-то прикидок и вычислений, анализа. Ничего этого в моей голове не осталось, я был слишком взвинчен.

Никогда в жизни я не испытывал такого отчаянья. Если бы путь мне преградил каньон с отвесными стенами, я бы не раздумывая прыгнул, ибо единственной мыслью, которая несла меня вперед, было: «Найди Мел!» И где-то на периферии сознания, как многократно повторяющаяся бегущая строка в выпуске новостей, крутилась другая мысль: «Их много, они ее убьют, их много, они ее убьют…»

Я мог принять свою смерть. Я мог представить, как я падаю на землю, как эти подростки окружают меня, разбивают камнями мою голову, как сознание уплывает в темноту… Я мог это принять с бесстрастием нигилиста, поскольку я всегда сознавал свою смертность, я понимал, что однажды наступит день, и меня не станет. Но я никогда не думал о том, что Мел может умереть. Ни разу в жизни. Я всегда знал ее такой: молодой, красивой и полной жизни. Она не могла умереть. Это было для меня непостижимо.

Как это могло происходить сейчас?!

Я понял, что молюсь, молюсь о том, чтобы найти Мел, чтобы она была цела и невредима, чтобы мы выбрались отсюда. Я не понимал, кому молюсь, но я молился чему-то большему, чем я.

И вдруг мне открылась сцена прямиком из ада: кишащая масса серых комбинезонов, смешенье рук и ног, как в футбольной заварухе. И ноги Мел, торчащие где-то внизу, бьющие в пустоту.

Один из атакующих подошел к клубку тел и поднял над головой огромный булыжник.

На секунду толпа расступилась, и я увидал лицо Мел, ее взгляд, полный ужаса и отчаяния.

— Стоять! — Охваченный яростью, я на всем бегу ворвался прямо в центр толпы. Я был готов уничтожить каждого из них, размазать до кровавой каши каждого сукина сына или же погибнуть.

Но они все разбежались, лишь увидав меня, мгновенно растворились среди деревьев, и на поляне осталась только сжавшаяся в комок Мел.

Я схватил ее обеими руками. Она кричала и отбивалась.

— Мел, это я! — заорал я.

Она посмотрела на меня стеклянными глазами.

Я тащил ее, не выбирая направления, пока она не пришла в себя и не смогла передвигаться самостоятельно. Мы бежали, размахивая руками, на подгибающихся ногах, словно два перепуганных ребенка, улепетывающих от злой собаки.

Но вскоре мы уже еле передвигались, тяжело дыша и пошатываясь, будто пробирались через снежные завалы. Останавливаться было нельзя. Даже если сейчас нам удалось убежать, эти подростки снова могут нас найти. Они…

Вдалеке я заметил тусклый огонек, то появляющийся, то исчезающий за деревьями.

Неужели костер?

— Смотри! — радостно воскликнула Мел.

— Я вижу!

Мы прибавил и шагу.

34

Я ошибся: не было ни костра, ни палатки, ни туристов. Самоубийц и маньяка тоже не оказалось. Перед нами предстал старый, грубо сколоченный домик. Я как-то разом охватил взглядом всю картину: обшарпанная скамья у крыльца, колода с вбитым сверху колуном, пила, прислоненная к аккуратно сложенной поленнице. В следующий миг мы уже поднимались по ступеням. Мел, не задумываясь, кто мог находиться внутри, начала колотить кулаком по двери. Я хотел было дернуть за ручку, но тут нам открыли.

На пороге стоял свежевыбритый мужчина лет пятидесяти. На нем были штаны цвета хаки с коричневым кожаным ремнем и рубашка горчичного цвета. Он поднял удивленно седые брови и произнес что-то по-японски. Наверное, спросил, кто мы такие.

Я протолкнул Мел внутрь и вошел следом.

Внутри сторожки все было по-спартански, в воздухе витала смесь запахов воска, креозота и копоти. Кроме потертого стола и двух стульев, в комнате из обстановки была только дровяная печь. На полке имелся небольшой запас еды, в основном лапша быстрого приготовления и консервы. На тумбочке громоздились кастрюля, сковорода и несколько тарелок, с гвоздиков, вбитых в стену, свисали веник и какие-то тряпки. Умывальник и запас воды, видимо, были где-то снаружи. Никакого светильника или розетки. Все источники света, на который мы шли, — это открытая конфорка в печке и несколько толстых свечей.

Я подошел к окну, но ничего не смог рассмотреть, кроме отражающихся в стекле красных мерцающих огоньков.

Хозяин явно пребывал в замешательстве. Вряд ли ему приходилось принимать здесь незнакомцев, не говоря уже о паре ошалевших иностранцев, ведущих себя так, будто они только что увидели дьявола.

— Говорите по-английски? — Я провел трясущейся рукой по сухим губам, пытаясь успокоить дыхание, и постоянно оглядывался на дверь.

Мел, рухнув на один из стульев, обхватила голову руками и стеклянным взглядом уставилась в пол.

— Английский? — повторил я нетерпеливо. — Вы говорите по-английски?

Он несколько раз моргнул.

— Да… нет. Сукоши. — Он показал большим и указательным пальцем: чуть-чуть. Мужчина стоял, чуть наклонившись, и я не мог понять, боится он или так приветствует нас.

— Там… там люди в лесу! Они напали на нас!

— Люди? — переспросил хозяин.

— Дети! — воскликнула Мел, не отрывая глаз от пола.

— Дети?

— Куча людей. Белые лица, длинные волосы. Они напали на нас. Наши друзья еще там. Они ранены. Нам нужен телефон. У вас есть телефон?

— Телефон?

— Телефон! Нам нужно позвонить в полицию.

— Полиция?

Что, черт подери, с этим мужиком?

Я схватил его за грудки и закричал:

— Где твой телефон, черт возьми?!

— Телефон? Нет телефон.

Я с недоверием посмотрел на него. Потом вспомнил, что я, вообще-то, понятия не имею, кто он и что делает здесь. Я ослабил хватку и отступил на два шага назад. Рассмотрел его одежду. Что это, униформа или нет?

— Вы лесник? Егерь?

— Лес, лес, хаи. — Хозяин растерянно улыбнулся.

— Как вы держите связь?

Он непонимающе смотрел на меня.

— Связь? База? Другие лесники!

Он покачал головой.

Я огляделся. Напротив печи была еще одна дверь. Я распахнул ее, обнаружив за ней спаленку. На маленьком столике возле широкой кровати лежала рация.

Я почувствовал, что готов от счастья расцеловать этого японца.

— Эй! Идите сюда! — позвал я.

Мел и хозяин сторожки зашли в спальню.

— Уоки-токи! — радостно закричала Мел.

Я схватил хозяина за руку и заговорил:

— Нам нужна помощь, вызывайте базу!

— Помощь, хаи.

— Скажите, что наши друзья погибли.

— Друзья?

— Томодаши, мертвы. — Я провел ребром ладони по горлу. — Звоните, хорошо?

Я изобразил большим пальцем и мизинцем телефон.

— Вызовите базу, помощь!

— Я вызовите?

— Ты, черт бы тебя побрал, хоть одно слово понял из того, что я сказал?!

Он посмотрел на меня пустым взглядом.

Изрыгая проклятия, я схватил устройство, решив, что сам свяжусь с базой и что принявший вызов сможет сделать больше, чем просто повторять за мной каждое слово, как попугай.

Лесник перехватил мою руку.

— Я звонить. Помощь, да? О'кей?

— Да-да-да! — Я радостно протянул ему рацию. — Давай!

Он повернул тумблер питания, вдавил кнопку вызова и что-то сказал по-японски. Отпустил кнопку и подождал. Сквозь треск и шипение послышался чей-то ответ.

Мел рассмеялась от радости.

Лесник и диспетчер общались меньше минуты. Я напряженно слушал, но не различил ни единого знакомого слова, которое бы могло навести меня на мысль, о чем они говорят. Наконец он положил рацию обратно на стол и кивнул нам.

— Помощь, да.

— Через сколько? — быстро спросила Мел.

— Сколько?

Я похлопал себя по запястью.

— Время! Сколько?

Он показал один палец.

— Один час?

— Один час, хаи.

— Как они так быстро доберутся? Тут что, есть дорога? — удивилась Мел. — Спроси его, есть ли тут дорога.

Отворив верхний ящик тумбочки, я нашел небольшой блокнот и чертежный карандаш. Я нарисовал схему местности, включая гору Фудзи, город Кавагушико, озеро Сихо, лес и этот домик, который я обозначил крестиком.

Несколько минут мы перерисовывали ее и убеждались, что правильно друг друга понимаем, но в конце концов я уверился, что хижина соединяется с цивилизацией тропой и автомобильной дорогой.

Мы с Мел радостно обнялись, не обращая внимания на растерянный взгляд лесника.

35

— Нельзя возвращаться, — говорила мне Мел. — Вдруг они еще там?

Мы сидели у стола, рядом с теплой печкой. Лесник вышел, чтобы принести нам воды, которую, как я понял, он брал из ближайшего колодца. Я просил его не выходить из дома, но он настоял, и мне пришлось уступить. В конце концов, это его лес. Пока его не было, Мел отыскала аптечку и обрабатывала рану у меня на спине. К счастью, она оказалась неглубокой, хотя и болела нестерпимо.

— Мы не можем бросить там Нила и Джона Скотта, — ответил я.

— Полиция их отыщет.

— А если они не смогут их найти?

— Они пройдут по тем крестам, что мы оставили. А может, у них есть собаки. Тут же будет большая спасательная операция, ведь так?

— Мы не знаем, кто прибудет.

— Но лесники позвонят в полицию, а там уже знают, что мы потерялись. Они пошлют сюда всех, кого возможно.

— Надеюсь.

Мел нахмурилась:

— Ты чего?

— Что?

— Почему ты думаешь, что они не придут?

— Я такого не говорил.

— Ты очень неуверенно сказал.

— Извини, я… я просто задумался.

— О чем?

— О том, что это наконец окажется просто сном. Я все надеюсь, что сейчас проснусь — а мы сидим вокруг костра, и там будут Томо, Бен, и с ребятами все будет в порядке.

— Но это не сон.

— Я в курсе.

Огонь в печке стрелял искрами, дрова потрескивали.

— Кто это был, Итан? — спросила Мел. — Почему они это делают? Сколько… сколько им лет, в конце концов?

— Те, которых я видел? Лет шестнадцать-семнадцать. Не могу сказать точно. Может, это и взрослые.

Мел охнула.

— Ты думаешь?

— Не могут же подростки жить в лесу без присмотра.

— А может, это одичавшие дети?

— Одичавшие дети?

Я почувствовал легкую дрожь в районе желудка.

— Ты же знаешь, — продолжала Мел, — брошенные дети, которых вскормили животные, ты про них читал, как Маугли.

Я наконец не выдержал и расхохотался, Выражение лица Мел, ее тон и уверенность, с которой она разглагольствовала, — все это вызвало истерический смех. Невозможно было так серьезно рассуждать о детях, выращенных в лесу животными.

— Итан, прекрати, — обиделась Мел. — Прекрати!

Я не мог ответить, я все еще заходился смехом.

— Итан, ты меня пугаешь!

Я покачал головой. По щекам лились слезы, но я не мог остановиться.

— Итан!

Я поднял руку.

— Итан!

— Все в порядке. — Я наконец успокоился.

— Что смешного? — Мел явно не обрадовалась моей реакции.

Я глубоко вдохнул.

— Что я смешного сказала?

— Не, все нормально.

— Говори.

Я посмотрел на нее.

— Неужели мы…

— Неужели мы что?

— Сошли с ума? — Я утер слезы. — Мы сошли с ума, Мел?

— Ты себя именно так и ведешь.

— Правда, мы сумасшедшие?

— Нет, мы нормальные. Вдвоем с ума не сходят. Только один из нас может быть сумасшедшим. Если все это происходило у меня в голове, значит, ты тоже у меня в голове. Ты плод моего воображения.

— Я не плод, — ответил я, сопротивляясь второй волне истерики.

— Я тоже.

— Значит, мы в порядке.

Мы помолчали.

— Знаешь, что я не могу понять? — спросил я через некоторое время. — Почему они с нами играли? Зачем надо было вешать Бена и Томо? Почему просто не оставили тела там, где они их убили?

— Возможно, они пытались нас напугать.

— Зачем?

— Выдворить нас из леса.

— Убить двух человек, чтобы не дать им поставить палатку в лесу? Не знаю, слабоват резон.

— Кайф так ловят. Может, это часть какого-то суицидального культа или…

Беседу прервал стук в дверь.

Я осторожно пересек комнату.

— Хироши? — Именно так представился лесник.

— Хаи!

Я отодвинул засов.

Хироши принес пластиковое ведро с водой, наполнил два стакана и протянул нам. Мы с Мел залпом выпили их, наполнили снова и выпили по второму. Я читал, что в случае обезвоживания или травмы головы нужно пить медленно, потому что можно вызвать спазм и все выблевать, или же потерять сознание, но сейчас я не мог себя контролировать. Вода из колодца казалась волшебным эликсиром.

Наконец мы напились, поставили стаканы на стол и стояли, глупо уставившись друг на друга. Мы оба выглядели как дети, дорвавшиеся до запретного лакомства и наевшиеся его до отвала.

И тут зазвонил мой телефон.

36

Мы с Мел непонимающе уставились друг на друга. Внезапно меня охватило кошмарное ощущение того, что она действительно является плодом моего воображения, что я вправду сошел с ума, потому что то, что мой телефон зазвонил в этой сторожке, находилось за гранью возможного.

Тем не менее Слэш продолжал гитарную партию, а Эксл все еще пел.

— Это же твой рингтон! — воскликнула Мел.

Керамическая тарелка, которую Хироши держал в руках, разбилась об пол с громким звоном. Он выглядел как попавшийся воришка. И тут кусочки пазла сложились.

— Ты! — закричал я.

Лесник ринулся к двери. Я напрыгнул на него сзади и опрокинул на колени, держа его мертвой хваткой. Он дергался и крутился, но я не ослаблял объятий.

— Итан, это все он!

— Мел, найди веревку, надо его связать.

— Тут нет ничего!

Хироши резко откинул голову, разбив мне нос. У меня все поплыло перед глазами. Воспользовавшись моим замешательством, он вскочил на ноги и снова попытался выбежать. Я успел схватить его за левую ногу. Хироши зацепился было за дверную ручку, но рухнул на живот с диким, пронзительным криком. Я забрался на него, прижимая к полу всем своим весом.

— Принеси телефон, Мел! Надо ответить!

Мелинда перебежала в соседнюю комнату, через несколько секунд я услышал ее голос:

— Не открывается! Тут сундук или что-то вроде этого. Он заперт!

Я намертво вжал лесника в пол, одна рука на щеке, другая на виске. Хироши тяжело дышал, открыв рот, как рыба.

— Где ключ? — заорал я.

Он злобно зыркнул на меня.

Телефон перестал играть. Мел показалась из дверей.

— Я не могу его открыть.

— Иди сюда.

Она осторожно подошла.

— Сними с него ремень.

— Чтобы связать его?

— Да, давай быстрее.

Я переставил колени так, что мой вес оказался на плечах японца. Мел попыталась подсунуть под него руки.

— Он прижимает живот к полу.

— Ты не можешь подлезть?

— Погоди-ка… Черт! Он мне чуть руку не сломал!

Я поднял голову Хироши за волосы и резко опустил.

— Не делай так, — повторял я ему. — Не делай!

— Коно яру! — Похоже, это было ругательство: «иди в задницу» или что-то вроде этого.

— Мел, ты можешь достать до застежки?

— Я пытаюсь.

Я обхватил Хироши рукой за шею и перевернулся с ним на бок, сжав его еще и ногами. Он снова попытался попасть головой мне по носу. Я напряг руку, перекрывая ему доступ кислорода. Его волосы, касавшиеся моего лица, пахли мокрой псиной и яблоками.

Мел присела перед нами. Японец лягнул ее в бедро.

— Берегись ног!

Она расстегнула ремень и потянула.

— Получилось!

Мел встала и вытянула всю полоску кожи из штанов. С треском оторвалась шлевка. Мел держала ремень в вытянутой руке, как будто это была дохлая змея, которую она убила в яростной схватке.

Не ослабляя хватки у горла, я поднял Хироши на ноги, подвел к стулу и усадил.

— Свяжи ему запястья.

Она взяла лесника за одну руку, которую он тут же с яростью высвободил.

— Успокойся, или я тебе шею сломаю, — зашипел я, еще больше зажимая ему горло.

Со второй попытки Мел удалось завести руки пленника за спину и связать ремнем.

— Крепко? — спросил я.

— Кажется, да.

Я отпустил шею лесника, готовый в любую секунду пресечь его попытку пошевелиться.

Проверив работу Мел, я убедился, что запястья закреплены достаточно надежно. Ремень был затянут так туго, что его края врезались в кожу. Хироши мог бы ослабить узел и высвободиться, но в присутствии двух надзирателей у него не получится сделать это незаметно.

— Молодец, — похвалил я Мел.

Она кивнула, не спуская глаз с лесника, будто тот все еще мог вырваться в любую секунду.

Я опустился на корточки перед ним.

— Где ключ от сундука?

Он поднял на меня глаза, блеснувшие холодно и дерзко.

— Присматривай за ним, — сказал я Мел, затем поднялся и направился к наружной двери.

— Ты куда? — испугалась Мел.

— Сейчас вернусь.

Я открыл дверь и осмотрелся. Подойдя к колоде, я вытащил топор, вернулся в сторожку и запер дверь.

Мел округлила глаза, увидя меня с топором, но промолчала. Я прошел мимо нее и Хироши в спальню, вытащил оттуда сундук и стал рассматривать на свету замок. Он скрывался за старомодной замочной скважиной, обрамленной медной чеканной рамкой. Я ударил по замку обухом. Разлетелись искры, по дереву пошла трещина. Я повторил удар еще трижды, пока весь механизм не отломался от сундука.

Отложив топор, я поднял крышку. Внутри оказалось с полсотни кошельков всех размеров и цветов: в основном коричневых мужских, но попадались и большие женские. Все не новые, но наполненные пластиковыми картами и купюрами. Были здесь и десятки наручных часов, куча телефонов, обручальные кольца, пара перстней с бриллиантами, несколько золотых и серебряных колье и другие украшения.

Я пытался осознать, что все это значит, но мысли путались, взгляд перебегал с предмета на предмет, пока вдруг Мел не догадалась:

— Он трупы грабит.

— Черт, а ты права. Проклятый мародер!

— Он забрал наши телефоны, пока мы искали Бена.

— Может, он и убил Бена? — я повернулся к Хироши. — Ты убил наших друзей?

Лесник молча смотрел на огонь в печи.

Мел осторожно коснулась моей руки.

— А что насчет подростков?

Подростки. Будь они прокляты!

— Что происходит? — завыл я. — Что тут происходит?

— Мы скоро узнаем. Полиция уже…

— Черт! — выругался я, доставая из этой груды свой телефон. В пропущенных звонках значился номер Дерека.

Я позвонил и он ответил почти сразу:

— Чайлдс, где ты?!

— Сейчас слушай, Дерек, — ответил я. — Внимательно слушай.

Я кратко изложил ему всю историю, начиная с прибытия на вокзал и знакомства с Беном и Ниной и заканчивая обнаружением своего телефона в хижине лесника. Поначалу Дерек думал, что я его разыгрываю, и перебивал, но вскоре умолк и лишь дышал в трубку.

— Господи Иисусе, чувак! — воскликнул он, когда рассказ подошел к концу. — Это… Я, черт возьми, не понимаю, что происходит! Какая тебе сейчас нужна помощь?

— Сумико рядом?

— Она здесь, мы как раз сели ужинать.

— Пускай позвонит в полицию. Скажите им захватить лекарства для Нила и обезболивающее для второго парня. Пускай потом позвонят мне, отследят координаты и заберут нас отсюда.

— Она уже набирает. Я надеюсь, что это не шутка, Чайлдс.

— Нам тут ни хрена не до шуток. Позвони мне, как закончите.

— Сейчас перезвоню.

Он отключился.

— Ты думаешь, он нас разыгрывал? — спросила Мел, показывая на Хироши. — Ты думаешь, он по рации болтал про погоду или о чем-нибудь таком?

— Я не знаю. Вполне может быть. Я не понимаю, как он связан со всем происходящим. Он может быть просто грабителем, а может… Не знаю.

Хироши что-то сказал.

Я обернулся к нему.

— Что ты промычал?

Он гадко захихикал.

— Ублюдок! — Я подошел к нему вплотную.

— Что ты делаешь? — Мел напряглась.

— Проясняю ситуацию. — Я сел на второй стул и схватил пленника за грудки. — Кто там в лесу? Кто эти дети, убившие наших друзей?

На лице у него появилась улыбка.

— Полиция уже едет. Я им все расскажу. Я скажу им, что это ты убил наших друзей, если ты мне не скажешь правду.

Он плюнул мне в лицо.

Я дернул его на себя, переворачивая. Он врезался в пол коленями, потом лбом, закричав от боли.

Я ударил его ногой в живот. Мел просила меня остановиться, но я не обращал на нее внимания. Я лягнул его второй раз, еще сильнее, затем вернул стул в исходную позицию.

— Итан, хватит! — воскликнула Мел. — Тебя арестуют за избиение.

Я резко повернулся к ней.

— Томо мертв, Мел! А этот мудак что-то знает. К черту страхи!

Я развязал шнурки на левой ноге Хироши, снял с него ботинок и взял в руки топор.

У Мел началась истерика:

— Итан, не надо! Остановись, прошу, не надо, не делай этого!

Я наступил японцу на большой палец, чтобы он не смог убрать ногу. Он больше не смеялся и не улыбался.

Я перехватил топорище поближе к лезвию.

— Кто там в лесу?

Хироши попытался ударить меня свободной ногой.

— Кто там в лесу?

Он пробормотал что-то неразборчивое.

Я поднял топор так, что лезвие чуть не коснулось потолка, и опустил обух на мизинец Хироши, круша косточки в пальце.

Он взвыл диким зверем. Взгляд потерял осмысленность, ноздри двигались, на лбу у лесника выступила испарина.

Я снова поднял топор, на этот раз лезвием вниз.

— Говори!

Молчание.

Я опустил топор. Он легко прошел сквозь плоть и кости, отделяя искореженный мизинец. Кровь хлестнула на пол, а Хироши взвыл, пытаясь высвободить руки.

— Итан, остановись! — крикнула Мел. — Он не понимает!

Я не обращал на ее крики внимание.

— Я могу продолжать это всю ночь, — произнес я, глядя в глаза пленнику. — Раз, два…

— О'кей! — сказал он. — О'кей!

Я, поколебавшись, опустил топор.

37

— Ты знаешь история? Знаешь японская история? — спросил меня Хироши после того, как мы привели его в порядок и обмотали рану полотенцем.

Я уставился на него в изумлении. Хотя его речь была не идеальной и похожей на стиль учителя Йодо из «Звездных войн», без намека на синтаксис, он говорил с хорошим британским акцентом. Значит, он жил за границей какое-то время.

Другими словами, он валял с нами дурака.

— Нет? Ничего?

Я гаркнул, схватив его за волосы:

— Говори!

Он пытался высвободиться, но я крепко сжал руку.

— Давным-давно, — начал он, — много японцы делал убасуте.

Слово оказалось знакомым, и я вспомнил то, что Хонда рассказывал мне возле станции.

— Семьи оставляли тех, кто не может себя прокормить?

Хироши удивленно поднял седые брови.

— Ты не тупой, да?

Я дернул его за шевелюру.

— О'кей, о'кей, я говорю! — Он судорожно сглотнул, смачивая пересохшую глотку. — Много японцы прекратил делать убасуте сто лет назад, двести лет назад. Много прекратил. Не все. После последняя война много японцы жил трудно. Очень трудно. Много страдал. Одна семья, они не имел еда для детей, они привел их в Дзюкай, говорил «играйте» и оставил в Дзюкай умирать. — Он облизнул губы. — Я хочу пить. Я говорю. Дай воды.

— Смотри за ним, я принесу, — сказала Мел.

Она отошла к тумбочке, зачерпнула стаканом воды из ведра и передала мне. Я поднес его ко рту лесника, ожидая от него какой-нибудь выходки. Но он выпил полстакана и отвернул голову. Вода лилась по его подбородку и рубашке.

— Руки болит. Развяжи?

— Отклоняем ходатайство.

— Куда я убегу?

— Ты жил за границей?

— Тебе нравится мой английский?

Я не ответил.

— Ты учитель английского, да? — Хироши кивнул. — Да, да. Зачем еще ты приехал моя страна? Я имею много друзья учителя английского там, моя эйкайва. Я не говорю с ними сейчас. Больше не говорю. Много лет. Иногда я скучаю. Очень одиноко. Очень одиноко здесь.

Я отпустил его волосы.

— Расскажи мне про детей.

Лесник облизал губы, но продолжал молчать.

Я наотмашь ударил его по лицу.

Он волком уставился на меня.

Я ударил сильнее.

— Итан, — попыталась вмешаться Мел.

— Замолкни, прошу! — огрызнулся я, снова замахнувшись.

— Семья оставил девочка и мальчик в Дзюкай, — заговорил Хироши хриплым голосом. — Девочка, она умер. Мальчик, он не умер. Он ловил звери, ел ягоды. Он умный мальчик. Когда он вырос, он вышел лес, пошел в деревня. Он думал, родители забыл его случайно. Он думал, они счастливы, что он пришел. Они не счастливы. Они не имел еды. Они сказал, иди прочь. Он не пошел, он остался рядом с деревня. Он воровал куры, овощи. Он видел девочка. Очень красивая девочка. Она дочь фермера. Однажды она исчез. Никто не знает, что случилось, только я.

— Он привел ее сюда, в Аокигахару?

— Этот хижина, она построен был в тысяча девятьсот семь три. Я здесь работаю. Я ищу тела. Однажды я нашел мужчину. Тридцать лет. Я думал, он пришел убить себя. Я хотел с ним поговорить. Он убежал. Я искал его, его тело, целый год я искал. Но я не нашел. Он меня нашел. Он знал моя хижина. Он жил здесь двадцать лет, тридцать лет, он знал лес очень хорошо.

— Что он от тебя хотел?

— Он привел мне женщина. Она умирал. Она сделал ребенка, но что-то случилось. Ребенок умер, а она… Столько крови, столько крови. Я помогал ей. Много дней. Я давал лекарство. Я разговаривал с ним. Его имя Акира. Он сказал мне все. Он сказал его родители оставил его, оставил его сестра. Эта женщина, которую он привел, она дочь фермера. Он ее взял. Он ее украл. Они сделал много детей, но дети не жил. Они убивал детей. Они не имел еды кормить детей.

Я посмотрел на Мел. Она глядела на Хироши со смесью отвращения и восхищения.

Я продолжил расспросы:

— Что случилось с его женой? Она выжила?

— Она умер. Я не помог, я не смог. Столько крови. Акира ушел. Я не видел Акиру десять лет. Больше. Потом он пришел. Он пришел зимой. Плохая зима, холодная. Он болел пневмо… пневмо…

— Пневмонией.

— Да, он болел это. Я дал ему лекарство. Он стал лучше. Ушел. Он снова пришел через два дня. Он принес мне подарки. Как эти, — он показал подбородком на сундук, — украшения, кошельки. Много подарков. Но не телефоны. Тогда не было телефоны.

— Он собирал их с самоубийц.

— Хорошая идея, да? Я дал ему рис и сахар, и соль. Он очень рад, очень рад, и он продолжил торговать. Каждый месяц он носил мне украшения, деньги, я давал ему еду, одежду. Теперь у него хорошая жизнь. Он сделал много детей. Восемь детей теперь. Только мальчики. Не девочки. Он убивает девочки.

— Те мальчишки, которых мы встретили в лесу, — уточнил я.

— Да, ты встретил, ты уже знаешь.

Я выпрямился, тряхнул головой, пораженный историей, рассказанной Хироши. Маугли и банда его безумных детишек! И это они нас терроризировали. Я повернулся к Мел, надеясь увидеть ее реакцию.

Мел хмурилась.

— Ты сказал, его жена умерла. Тогда кто?.. — Она запнулась на полуслове и резко побледнела. — О нет…

— Он ловит их и не дает убить себя, — ответил Хироши. — Он их держит. Ты можешь слышать крики. Ты слышал вчера ночью? Она очень громко кричал.

Все это время рассказ лесника, в котором были ответы на многие мучившие меня вопросы, держал мое внимание. Но в какой-то момент я не выдержал. Я вспомнил о Томо и Бене, и обо всем том дерьме, через которое мы прошли, и меня снова охватило желание взяться за топор.

Я спросил:

— А наши друзья? Зачем он убил наших друзей?

— Он хочет женщин. Он сказал мне вчера, он отдавал мне телефоны, он сказал, что видел красивых женщин. Очень красивых. — Хироши посмотрел на Мел и самодовольно ухмыльнулся. — Он назвал тебя Белая Мать. Ты гордись этим. Ты очень понравилась.

— Так Нина, они не убили ее? — прошептала Мел.

— Ты не слушаешь. Он не убивает. Он хочет детей. Много детей. Он хочет ее дети, и он хочет твои дети.

Мел пошатнулась.

— Да, да, он идет за тобой, — шипел Хироши. — Он идет за тобой прямо сейчас.

38

— Не слушай его, Мел, — успокоил я ее. — Он не может знать наверняка. Он лжет.

— Лжет? — спросил Хироши. — Его дети уже здесь, я носил воду и говорил с ними. Они послал за отцом.

— Что, если он говорит правду? — испугалась Мел.

Я покачал головой.

— Не важно. Этот Акира старик. Сколько ему, шестьдесят? Я с ним легко справлюсь.

— Ты уверен? — мрачно усмехнулся Хироши.

— Тебя же я легко уделал, не так ли?

— Он и его дети как звери. Они убивают тебя легко.

Я вздрогнул от телефонного звонка, хотя и ожидал его. Я тут же ответил.

— Мы позвонили в полицию, — не растекаясь мыслью по древу, сообщил Дерек. — Они ведь уже послали команду на ваши поиски?

— Вчера мы звонили им с телефона Нила и просили о помощи, но так и не дождались их.

— Хорошо. Они сказали, что в лесу только одна хижина, так что они понимают, где вас искать. Они собираются снова послать людей.

— Попроси Сумико перезвонить и попросить, чтобы послали людей немедленно.

— Я уверен, что они скоро…

— Дерек, за нами охотятся, сейчас начнут дверь ломать!

— Господи Иисусе! Хорошо, черт, сейчас мы им позвоним. Держитесь там!

Я повесил трубку.

— Полиция знает, где мы, — сообщил я Мелинде. — Они скоро прибудут.

— Когда?

— Должно быть, скоро.

— Итан! — взвизгнула Мел, показывая на дверь.

Я обернулся, но не заметил ничего.

— Что такое?

— Дверная ручка! Ее дергали. Кто-то пытается открыть дверь!

39

Я схватил топор, подошел к двери и проверил замок. Глянув в окно, я заметил серый неясный силуэт, скрывшийся между деревьев. Выругавшись, я прижался к стене.

— Все еще думаешь, я лгал? — спросил Хироши.

— Скажи им убираться.

— Почему мне это делать?

— Если они попытаются напасть, у тебя будут большие проблемы.

— У меня уже большие проблемы.

— Нет, чувак, ты еще не знаешь.

— Ты сказал своим друзьям, кто я. Сумико будет говорить полиции.

— Это мы уладим.

— Почему я говорю Акире? Что ты думаешь? Потому что больно? Потому что ты ударил меня? — Он покачал головой. — Нет, у меня уже большая проблема.

Я быстро подошел к нему и провел лезвием топора по его рубашке.

— Скажи им убираться, иначе я убью тебя.

— Ты ничего понимать в Дзюкай.

— О чем ты?

— Самоубийство! Смерть! Ничего не понимать? Тут не боятся смерти. Смерть не страшно, смерть — это выход. Тут боятся жизни. Жизнь — это страшно. Жизнь — это много боли. Хочешь убить меня? Давай! Я хочу умереть с честью.

Мощный удар сотряс дверь.

Мел, ойкнув, прижалась к стене и сползла вниз, будто кусок желе.

— Все хорошо, Мел. — Несмотря на чудовищное положение, я попытался говорить как можно спокойнее. — Они не смогут войти.

Бам!

— Скажи им, чтобы убирались! — заорал я на Хироши.

Бам!

— Скажи им…

Внушительных размеров ветка разбила стекло у меня за спиной, усыпав пол осколками. Я обернулся, машинально махнув топором в пустоте. Следом за веткой в окно влетел нож и глухо ударился о стену. Еще звук разбитого стекла. Черт, спальня! Я забыл об окне в спальне.

Я кинулся туда и почувствовал резкий удар в голову. Я покачнулся, но устоял на ногах. Машинально подняв руку к затылку, нащупал кровь.

Я застыл посреди комнаты.

— Сиди в углу, Мел! — крикнул я.

Еще удары в дверь. Но засов пока выдерживал.

Я прошел мимо Хироши. Дверь в спальню располагалась справа от меня. Я распахнул ее и увидел, как один из подростков лезет в окно. Он успел бросить на меня взгляд перед тем, как длинные волосы упали ему на лицо.

Я схватил рукоять топора обеими руками и ударил его.

Он завалился назад в оконный проем. Я выглянул через разбитое окно, вдыхая холодный воздух. Была такая темень, хоть глаз выколи, и я не смог понять, куда он делся.

Обернувшись, я оказался лицом к лицу с еще одним пацаном. Парень с вытянутой, будто лошадиной мордой, прыгнул на меня с кровати, размахивая ножом. Я отступил влево и ударил его обухом в висок. Тело рухнуло мне под ноги. Третий подросток уже подходил ко мне, огибая кровать. Он и его распростертый на полу братец, похоже, прятались за дверью, когда я ворвался в комнату. Я махнул топором, задев его по касательной. Он растянул окровавленные губы в гримасе, выплюнул несколько зубов и метнул лезвие. Я успел отвернуться, уменьшая возможную область поражения. Нож вошел в трицепс. Я охнул и выронил топор. Прыгнув, подросток вжал меня в стену, схватив за руки. Я успел поразиться его силе. Он был словно одна плотно сбитая гора мускулов, я не мог сдвинуть его, как ни старался. Он хрипел, хрюкал, от него сильно воняло кислым запахом немытого тела.

Из другой комнаты донесся крик Мелинды.

Я укусил нападающего за ухо, будто это был жесткий непрожаренный стейк, и почувствовал вкус крови. Он взвизгнул и ослабил хватку. Пользуясь моментом, я освободил руки, схватил его за горло и потащил к окну. Я налег на него всем весом, стараясь вытолкнуть наружу. Он попытался уцепиться за мою одежду, но мне все-таки удалось выкинуть его на улицу. Пролетев полтора метра, он приземлился на голову, охнул и пополз в темноту, бормоча что-то неразборчивое.

Снова крик Мел.

Вытащив нож из плеча, я схватил длинномордого за ворот юкаты и поволок его в комнату.

За долю секунды я охватил взглядом происходящее: Мел, прижавшись к стене, затравленно глядела на самого большого из парней, который только что влез через окно в комнату. Он держался рукой за плечо — видимо, именно его я ранил там, в лесу. В раненой руке длинная палка. Я отметил, что его юката повязана черным поясом. Длинномордый и Беззубый носили серые.

Он кто, предводитель? Или эксперт в карате? Что за бред приходит в голову… Хотя карате традиционное для Японии искусство. Чем еще заниматься, если ты всю жизнь живешь в лесу? Боевые искусства — прекрасное хобби в таком случае.

— Мел! — крикнул я. — Сюда!

— Итан! — взвизгнула Мелинда. Пробежав мимо Хироши, отчаянно пытавшегося высвободить руки из пут, она спряталась у меня за спиной.

Я поднял полуобморочного Длинномордого на ноги, прижав лезвие к его горлу.

— Убирайся! — крикнул я. — Или я его прикончу.

Каратист обернулся к нам, но с места не сдвинулся.

— Пошел вон!

Он не двигался.

Длинномордый застонал и попытался вырваться.

Каратист сделал шаг вперед.

— Стой! Сейчас же!

Еще шаг.

Я загнал нож Длинномордому в бедро. Он закричал и завертелся. Я вынул клинок и снова приставил к его горлу.

— Я его убью! Я ему глотку перережу!

Каратист остановился, затем медленно двинулся назад.

— Остановись, — крикнул я. — Предупреждаю в последний раз.

Вдруг Мел закричала.

Я обернулся и увидел позади себя пожилого мужчину с волосами, завязанными узлом на голове. Подхватив Мел левой рукой так, будто она ничего не весила, он ударил меня по голове рукоятью меча.

Мир схлопнулся, и меня засосало в черный водоворот.

40

Я открыл глаза. В голове от яркого света будто разорвалась маленькая бомба. Я заметил две человеческие фигуры. Они плавали, меняли очертания, сливаясь в одно целое. Наконец зрение мое сфокусировалось. Один из них был Акира. Он держал самурайский меч, прижав к груди рукоять и устремив в потолок лезвие. Напротив него, глядя куда-то перед собой, сидел, скрестив ноги, Хироши. В этот момент он расстегнул рубашку, обнажив безволосые грудь и живот, взял с тарелки, стоящей перед ним, нож, ухватив его за лезвие, обмотанное тканью, и вонзил нож себе в живот.

Хотя я пребывал на грани сознания, я отчаянно пытался понять, что происходит. Сеппуку, или харакири, практиковался в феодальной Японии самураями как достойный способ уйти из жизни. Если честь самурая оказывалась запятнана, он потерял сюзерена или не хотел попадать в руки врага, благородный муж предпочитал умереть, выпустив себе кишки.

Что это было? Наказание Хироши за то, что он дался мне в руки? Желание избежать ареста? Я вспомнил, что он говорил мне о какой-то достойной гибели.

Хироши прорезал живот слева направо, потом по диагонали вниз, нарисовав истекающую кровью цифру семь Он попытался продолжить движение, изобразив ножом букву «Z», но руки у него отчаянно тряслись, лицо исказилось в страшной гримасе, и было очевидно, что он не сможет закончить движение.

Кровь из раны хлынула ручьем, когда Хироши накренился вперед, и Акира резким взмахом меча прекратил его страдания, обезглавив его. Точнее, почти обезглавив: он не довел движение до конца, и голова осталась болтаться на полоске кожи, так, будто Хироши держал ее в руках. Акира прошествовал мимо бездыханного тела ко мне. Кожа на его лице и шее была обветрена и шелушилась. Рот с тонкими губами образовывал линию с опущенными вниз краями. Глаза раскосые, черные, глубоко посаженные. Он поглядел на меня с королевским безразличием, будто на нижайшего из крестьян, кучку праха, не имеющую никакого значения, и отер окровавленное лезвие меча о мою рубашку. Затем Акира подошел к печке и нанизал на меч горящее полено. Он стряхнул его на стол, и по грязной скатерти тут же побежали во все стороны язычки пламени. Даже не взглянув в мою сторону, он вышел из сторожки.

Я снова провалился в какую-то липкую темноту.

Ярмарка урожая в Висконсине проходит ежегодно в последнюю неделю сентября, и мы с Гэри обожали ходить на нее, набивать рты сахарной ватой и печеными яблоками и участвовать во всех конкурсах. Сейчас, однако, царит ночная тьма, и мы вдвоем идем мимо опустевших шатров по центральному ряду.

— Мне всегда здесь нравилось, — обрывает молчание Гэри, когда мы проходим мимо брошенных игрушечных тракторов с прицепами, полными сена.

— Мне тоже, — соглашаюсь я. — Мы набирали здесь тыквы для Хэллоуина.

— Именно здесь, братишка! — Гэри показывает пальцем на покосившийся ларек с тыквами. Он заходит внутрь, выбирает одну и возвращается. — Неплохой экземпляр, да?

Тыква яркого оранжевого цвета, с ровными бороздками и идеальной круглой формы. Гэри всегда был мастером по части выбора тыкв, выбирал лучшие, из которых особенно приятно было вырезать «мерцающих Джеков». Я обычно охотился за самыми большими, но они оказывались рябыми и со следами от гусениц.

— Она идеальна, Гэри.

Он кивает, хотя мне понятно, что его одолевает меланхолия.

— Я мечтал привезти сюда Лизу, когда она чуть-чуть подрастет. Как думаешь, Шер покажет ей ярмарку?

— Я не знаю. Они же сейчас в Чикаго.

— С этим новым парнем, да?

Я киваю.

Гэри вздыхает:

— Нельзя было этого делать.

Я гляжу на него.

— Чего, Гэри?

— Останавливаться, чтобы помочь этому панку в парке. Ну, или мне надо было просто отдать ему кошелек. Если бы я отдал ему кошелек, я был бы с вами. Я мог бы привезти Лизу на ярмарку. Одно неправильное решение уничтожило все, чувак. Одно решение — и у меня ничего нет.

— Я тоже мечтал, чтобы ты отдал этому мудаку кошелек.

— Но ты никогда не можешь предсказать заранее. В этом и ловушка. Ты никогда не знаешь, какие последствия повлечет любой твой поступок. Черт, вот откуда ты знал, в какой кошмар вы встреваете?

— Ты имеешь в виду Лес Самоубийц?

— Есть кое-что, что ты должен сделать ради меня.

— Хорошо, Гэри. Только скажи. Я все для тебя сделаю.

— Мне надо, чтобы ты проснулся.

— Проснулся?

— Если ты не проснешься, ты сгоришь. Ты разве не чувствуешь огня?

Хотя ночь вокруг нас тиха и покойна, я вдруг ощущаю пульсирующий жар, который до сих пор не замечал.

— Да, я чувствую.

— Тебе надо выйти наружу.

— Я не знаю, смогу ли.

— Ты должен. Надо помочь Мел.

Мел!

— Она тоже там, в огне? — встревоженно восклицаю я.

Мы останавливаемся в том месте, где начинается проход, ведущий к трибунам.

Гэри хлопает меня по плечу и говорит:

— Мне пора идти, приятель. — Он шагает прямо по полю, которое распахнулось перед нами.

— Гэри! Стой!

— Помни, что тебе надо сделать.

— Я пойду с тобой!

— Спаси Мел.

— Я не смогу! Я не знаю, как!

Но он уходит.

Внезапно вся ярмарка оборачивается ревущим пламенем, топкой, пожирающей кислород.

Я снова открыл глаза. Вокруг было жарко, очень жарко и дымно, нос заполнился едким запахом гари. Я почти ничего не видел, но слышал, как гудит и трещит пламя. Я закашлялся, вдохнув жаркий и сухой воздух.

Я лежал на спине. Со второй попытки я смог перевернуться. Наконец все встало на свои места.

Хироши совершил харакири.

Акира поджег хижину.

Где, черт подери, Мел?

Дым повсюду, белый и густой. Только на уровне одного-двух футов от пола что-то еще видно и можно дышать. «Стой, падай, катись» — я вспомнил, как еще в начальной школе один из учителей объяснял нам, как действовать при пожаре. В конце концов, здравое зерно в этом было.

Я услышал голос, зовущий Мел, затем меня. Я описал круг, передвигаясь на четвереньках. Мел не было видно. Глаза слезились.

Я врезался во что-то круглое и тяжелое. Голова Хироши. Полоска кожи, на которой она держалась, сгорела или порвалась. Голова глядела на меня мутными невидящими глазами.

Я отбросил находку в сторону и снова разразился приступом кашля.

Я тут подохну, подумал я, и не смогу помочь Мел. Сгорю, к дьяволу, в этой хижине…

Кто-то схватил меня за шиворот и потащил. Воротник врезался мне в шею, и я не мог повернуть голову, чтобы посмотреть на своего спасителя.

Жар исчез. Меня окутала прохладная темнота. На секунду мне показалось, что я умер. Но нет, я всего лишь очутился снаружи.

Мой спаситель, бросив меня на землю, зашелся в кашле. Я тоже кашлял, чувствуя, что скоро начну выплевывать куски легких. Мне казалось, кашель никогда не кончится, но приступ прошел, и чья-то рука схватила меня за предплечье. Человек тряс меня и что-то говорил.

Наконец я смог рассмотреть Джона Скотта.

— Где она, чувак? Где Мел? Она там, внутри?

Я открыл было рот, но меня снова перегнуло пополам от приступа кашля.

Джон Скотт выпрямился и, подпрыгивая, помогая себе каким-то кривым самодельным костылем, устремился в сторону горящего здания.

41

Я пытался встать с земли, когда Джон Скотт показался в дверях. Он спустился с крыльца и обессиленно рухнул на землю. Покачиваясь, я подошел к нему и оттащил к деревьям, подальше от опасности.

Я устремился было снова в горящую хижину, но Джон схватил меня за ногу.

— Ее там нет, — прохрипел он.

— Там еще спальня.

— Я везде смотрел. Ее там нет.

Я не мог оторвать взгляда от сторожки. Дым клубами валил из разбитого окна и дверного проема. За белой завесой полыхал оранжевым цветом огонь. В следующее мгновение пламя охватило дверной проем, и он стал похож на горящий обруч, через который прыгают в цирке дрессированные львы. Было бы самоубийством еще раз туда идти. И я был на все сто уверен, что Джон Скотт прав — Мел внутри нет. Ее увели. Она сейчас там же, где Нина.

Джон Скотт прислонился к дереву, продолжая кашлять. Все его лицо покрыла копоть, оставив лишь чистыми белки глаз.

— Она жива, — сообщил я.

Он провел запястьем по губам, пытаясь стереть грязь.

— Где?

— Не знаю. — Я рухнул на землю рядом с ним. — Он ее увел.

— Кто?

— Акира.

— Итос, черт побери, что за чушь ты несешь?! — От взрыва эмоций Джон Скотт снова закашлялся.

— Чувак, убивший Томо и Бена, — объяснил я, когда Джон сумел унять приступ.

— Я видел тело в хижине.

— Это не он.

Я вкратце изложил ему события последней пары часов.

— О, черт… — только и смог выдавить Джон Скотт. — Надо его найти.

Но он не стал продолжать. Он, как и я, прекрасно понимал, что за это время они успели уйти далеко.

Огнем мне опалило брови, ни волоска не осталось на руках. Кожа под слоем копоти оказалась ярко-розовой и отзывалась болью на малейшее прикосновение. Все еще было трудно дышать, мне казалось, что у меня сильно пострадали легкие. Голова продолжала глухо пульсировать в том месте, куда один из подростков попал камнем, но это было просто ничто по сравнению с ощущениями, которые дарили кровоточащие без остановки порезы под лопаткой и на плече. Я изучал все увечья с отрешенностью патологоанатома, все мои мысли были заняты Мел: где она сейчас, через что она сейчас проходит, какие физические и эмоциональные страдания испытывает?

Когда я немного пришел в себя, я отправился на поиски колодца, откуда Хироши принес нам воду. Он оказался прямо за пылающим домиком. Хотя мы утолили жажду час назад, сейчас она снова жестоко мучила меня. Я жадно выпил и вылил на себя ведро воды, потом, набрав еще одно, отвязал его от цепи на вороте и принес Джону Скотту.

Я молился, чтобы полиция приехала с собаками, как предполагала Мел. Сейчас это было нашей единственной надеждой на то, что мы найдем ее и Нину. Я бы смог отвести копов к нашему лагерю, где Нил получил бы наконец помощь, и собаки взяли бы след, обнюхав какую-нибудь одежду Мел: свитер, в котором она спала, или нижнее белье, наконец. Она не мылась два дня. Запах должен быть сильным.

— Эй, — позвал я Джона.

Мы сидели бок о бок, наблюдая за погибающей в огне хижиной.

— Да?

— Спасибо.

— Э-э?

— Ты спас мне жизнь.

— Бывают промахи.

— Я серьезно.

— Я тоже. Я искал Мел.

Я поглядел на Джона. Его губы растянулись в едва заметной улыбке, хотя взгляд оставался отрешенным.

— Все же ты меня спас.

— Ты бы так же поступил.

Так же? Наверное. Надеюсь, что так же.

— Как ты нас нашел?

— Я слышал, как вы орете в лесу, как резаные. В основном Мел и Нина, но твой голос я тоже слышал.

Я с трудом мог вспомнить схватку в лесу. Видимо, я настолько был сосредоточен на непосредственных задачах в каждый момент времени, что не запоминал деталей, или не имел времени осознать происходящее.

— Ты с этим нормально передвигаешься? — Я кивнул в сторону самодельного костыля, сделанного из раздвоенной ветки и какой-то перекладины.

— Так себе.

— Ты шел по крестам, которые мы оставили?

— Пока они не закончились.

— Оттуда мы побежали.

— Я не знал, что делать, но снова услышал крики Мел. Тогда я вышел сюда.

В горящем строении обрушилась несущая балка, увлекая за собой с грозным грохотом большую часть кровли.

Я вспомнил о бутылке водки у себя кармане. Откупорив ее, я сделал большой глоток. Передал Джону Скотту.

— Для ноги. И как анестезия.

Отпив немного, он сказал после недолгого размышления:

— Мел рассказывала мне о тебе.

— Да?

— Твой брат погиб, да?

Я не ответил.

— Хреново. — Он помолчал. — У меня тоже погиб старший брат.

Я взглянул на Джона.

— Они его жена. Мел не рассказывала тебе?

Я покачал головой.

— Они шли по центру города. Просто шли по улице, возвращались с работы. Было ветрено. Порывом сдуло стену и убило их обоих.

— Стену?!

Он еще отпил из бутылки.

— Чертова дерьмовая стена из дерьмового кирпича вдоль всего тротуара. Фундамент потрескался. От ветра это дерьмо завалилось и пристукнуло их.

— Мне жаль.

— Это случилось восемь лет назад. Он был намного старше меня. Но, знаешь, такие вещи меняют людей. Они делают тебя… нерешительным, что ли.

— Что ты имеешь в виду?

— Хоть немного, но все же.

— Что ты имеешь в виду под «нерешительным»?

— Я о жизни. О выборе, который надо сделать.

— Что за выбор?

— Серьезный выбор. Когда тебе надо принять важное решение.

— Не знаю, я так не думаю.

— Потому что ты до сих пор не сделал никакого выбора.

— Ты о чем вообще, чувак?

— Мел классная. И вы хорошо смотритесь.

Я ничего не ответил.

— Не дай ей уйти.

— Я не планировал, — сдержанно сказал я.

— В этом и фокус. В том, что ты ничего не планируешь. Вы сколько вместе, четыре года? Почему ты еще не сделал ей предложение?

— Я не готов.

— Ты ее любишь?

Серьезно? Я действительно говорю об этом с Джоном Скоттом?!

— Так любишь?

— Да, люблю.

— То, что ты потерял брата, не значит, что ты потеряешь Мел.

— Я и не считал так.

— О нет, считал. Я знаю. Я был в той же шкуре. Некоторые люди, потеряв близкого человека, начинают бояться одиночества. Они становятся цепкими, липкими, стараются ничего в жизни не упустить, сидят на одном месте. Другие, как ты и я, ведут себя с точностью до наоборот. Мы начинаем бояться близости. Мы не чувствуем вкуса жизни, отталкиваем людей. Мы считаем, что нам не придется снова переживать боль утраты, если мы никого не будем подпускать к себе.

Я много раз слышал всю эту чепуху популярной психологии, однако теперь, после всего пережитого в этом лесу, когда я рисковал навсегда потерять Мел, эти заезженные фразы звучали будто откровение.

Я постоянно отталкивал Мел, точнее, совместную жизнь с ней. Я был так сосредоточен на будущем, на всем том, что могло произойти или не произойти, что утратил способность жить в настоящем, и теперь…

Издалека донесся крик.

Я вскочил на ноги.

— Это Нина, — воскликнул Джон Скотт, указывая рукой туда, где кричали. — Там!

Я схватил копье и фонарик.

Джон Скотт тоже поднялся.

— Останься и дождись полиции, — сказал я ему.

— Черта с два!

— У тебя нога сломана, придурок!

— Я такое не пропущу!

Времени на препирания не было. Я развернулся и побежал в сторону леса.

— Итос! Погоди! — Джон Скотт трезво оценил свою скорость передвижения, снял со спины рюкзак и протянул мне. Из-под клапана торчали три секции от палаточного каркаса. — Я успел их хорошенько заточить.

Я закинул рюкзак на плечо.

— Спасибо… Джон.

— Давай. Сохраняй хладнокровие. И выбей дерьмо из этих ублюдков.

42

Освещая путь лучом фонарика, я старался передвигаться как можно быстрее в темном месиве из веток, кустов, корней и осколков магмы. Я понимал, что Мел ушла с Акирой против своей воли. Он увел ее насильно, упирающуюся и кричащую. Возможно, он ударил ее по голове — самый простой способ справиться с сопротивляющейся жертвой.

Джон Скотт сказал, что слышал крики, но неизвестно, когда это было: во время допроса Хироши и штурма нашего укрытия или позже, когда я валялся без сознания. Я надеялся, что Мел была в обморочном состоянии. Мне казалось, что это могло защитить ее, хотя бы в первое время. Не будет же он насиловать ее в таком положении? Или будет? По меньшей мере, будучи без сознания, она бы не осознавала, что ее украла и тащит в глубь Леса Самоубийц банда дикарей.

С Ниной, к сожалению, было по-другому. Я не сомневался, что отчаянный крик, услышанный нами десять минут назад, принадлежит именно ей. Так что случилось? Акира начал над ней измываться? Но в этом случае она должна была бы кричать, не останавливаясь, на протяжении всего процесса, да и некоторое время после, ведь так?

Я бежал уже двадцать минут. В легких, пострадавших от дыма и горячего воздуха, будто горел бензовоз, ноги, особенно бедра, немели от напряжения. Я вошел в какое-то медитативное состояние: правой, левой, выдох на третий шаг (осторожно, ветка!), повторяй… Я старался не размышлять над тем, сколько мне еще нужно пройти, не сбился ли я с пути. Подобные мысли приводят лишь к нерешительности, невозможности действовать. Единственной правильной стратегией было продолжать движение. Бежать до тех пор, пока я не найду Мел и Нину, бежать, не обращая внимания на боль.

Сколько? Сколько я уже двигался? Я потерял счет времени. Усталость валила меня с ног. Воздух жег глотку, мой вес словно вырос в два раза, я еле тащился, передвигая ноги, как зомби, на грани того, чтобы признать поражение. Мне надо было дождаться полиции, все организовать, а сейчас я заблудился и никому не могу помочь…

Следующий шаг был шагом в пропасть. Земля подо мной просто исчезла. Невыносимо долгую секунду я плыл в воздухе, ожидая неизбежной встречи с чем-то внизу. Когда я приземлился, было ощущение, словно меня с размаху ударили по морде сковородой. Из глаз посыпались звезды. Рот наполнился кровью, гораздо быстрее, чем тогда, когда я получил по носу от покойного теперь лесника. Я лежал на животе, в состоянии шока, лежал и харкал кровью, которая все лилась и лилась, соленая на вкус и тягучая, как сироп.

Темень вокруг была абсолютной. Я попытался открыть глаза. Нет, они уже открыты. Видимо, я упустил фонарик, из него вылетели батарейки, и вот теперь я остался без источника света.

Я попытался приподняться и тяжко застонал. Что-то было не так с левой рукой, в плече или предплечье, я не мог понять точно. Вся левая половина тела страшно болела. Я пошевелил правой рукой. Она работала. Я поднес ладонь к лицу. Все было в липкой крови. Я ощупал подбородок, онемелые и залитые кровью губы. Потом я обратил внимание на дыхание: оно было слишком громким и как будто доносящимся снаружи. Оно звучало так, будто дышал не я.

Я наполнил легкие воздухом и задержал выдох. Звук дыхания у меня под боком не прекратился.

Это не я дышу!

Я вскочил на ноги, здоровой рукой нащупав каменную стену позади. Я начал на ощупь передвигаться вдоль стены громадного кратера. Добравшись до места, подходящего для лазания, я забрался на широкий каменный выступ, не обращая внимания на острые камни, режущие ладонь и колени. Я все ждал, когда из темноты высунется рука и схватит меня за лодыжку.

Я продолжил карабкаться наверх. Нащупав наконец край кратера, я выполз из провала. Бросив взгляд вниз, я заметил большую черную тень рядом с местом, куда я приземлился.

Это просто олень. Олень, лежащий на боку.

Я с облегчением выдохнул.

Возможно, я спугнул его, и он упал в пропасть. А может, животное уже находилось в провале до моего падения.

Олень издал какой-то звук.

Я отошел от края провала и присел, прислонившись к дереву. Проверил левую руку. По крайней мере, она не сломана, как я боялся. Чувствительность быстро возвращалась. К сожалению, на этом хорошие новости заканчивались. Я выбился из сил. Я держался исключительно на силе воли, но сейчас потерял всякую собранность. Мои жалкие попытки прошли впустую. У меня больше нет никаких догадок относительно направления движения.

Я медленно погружался в пучину отчаяния. Я почувствовал, будто улетаю куда-то. Может, мне следует просто лечь, закрыть глаза и отключиться. Не будет больше боли. Не будет страданий. Мел больше нет, кого я обманываю, ее больше нет, мне никогда не отыскать ее.

Тишину ночи разорвал второй вопль.

В этом крике были мольба о помощи, страх, злость.

Стоя на коленях, я поднял голову.

Все затихло. Но кричали где-то поблизости.

Я отошел от дерева и тут же увяз в паутине, густой, липкой. Я в раздражении махал руками, пытаясь разорвать шелковые нити, но лишь натыкался на новые. Они были абсолютно невидимыми в темноте.

Откуда ее тут столько? Разве такое возможно? Или я тронулся головой? Стряхнув наконец паутину, я вдруг нащупал рукой что-то у себя на шее. Инстинктивно схватил находку, уже понимая, что это паук. Он был большой, волосатый и разбухший. Я с отвращением бросил его в темноту.

Еще пару минут спустя, когда я уже всерьез задумался, не послышался ли мне этот крик, я заметил отблески костра.

43

Я приближался с максимальной осторожностью, весь наэлектризованный страхом. Я боялся вовсе не Акиры с его дьявольским выводком, я боялся того, что мог увидеть. Я легко мог представить себе девушек безвольно свисающими с узловатого сука, словно две тряпичные куклы, которые раскачивает несуществующий ветер.

Я отогнал от себя пугающие образы и сосредоточился на костре. Рядом был виден лишь один черный силуэт. Я не понимал, что это значит.

Где все остальные?

Я притаился за деревом. Падая в кратер, я выронил копье, которое нес в руках, и теперь пришлось достать из рюкзака новое. В запасе оставались еще два. Я попробовал пальцем заостренный конец — острое. И все же эти палочки не придавали мне уверенности. Хироши не врал: Акира оказался действительно крепким орешком. Да и толпа его ублюдков была не слабого десятка. Я рассчитывал только на эффект неожиданности своего нападения, однако мое состояние было таким, что на меня сейчас не поставил бы ни один букмекер в Вегасе.

Я выглянул из-за дерева. Одинокая фигура не шевельнулась.

Я начал осторожно подкрадываться.

Постепенно начали проступать детали: над костром из толстых веток была прилажена тренога, на которой висел котелок с каким-то варевом. Человек возле костра мешал содержимое палкой. На нем был грязный белый халат с широкими рукавами.

Все мое естество говорило мне, что что-то идет неправильно. Я слышал крик Нины, он доносился отсюда. Тогда где она? Где Мел? Акира? Кто этот одинокий человек? Фигура слишком маленького роста и хрупкая для Акиры. Один из его детишек? Где тогда он сам?

Неожиданно я споткнулся обо что-то, отступил и замер. Человек у костра глядел точно в мою сторону.

Это была женщина. Ей было где-то около сорока.

Свет от костра не доходил до меня, так что она меня не видела. Тем не менее она слышала шорох и знала, что я здесь. Я напрягся, приготовившись действовать, если она поднимет тревогу. Но она ничего не делала, лишь глядела, причем прямо на меня. В конце концов я начал думать, что она все же видит меня.

Я поднял руки (глупый жест, ведь я был вооружен) и медленно приблизился. Через десять шагов тень перестала скрывать меня, и я вступил в круг света.

Теперь женщина точно должна была видеть меня. Но она никак не реагировала на мое появление. И тут я понял — у нее не было глаз. На месте глазных яблок лишь два впалых шрама. Меня пронзило мгновенное ощущение ужаса, тревоги и жалости. Я опустил руки.

— Сумимасен, — произнес я тихо. — Гомен насаи. — «Простите меня, я извиняюсь». Хотя это было абсолютно неуместно здесь, но я должен был что-то сказать.

Она не ответила.

— Эйго о анасимасу ка? — «Вы говорите по-английски?»

Я огляделся вокруг, подумав вдруг, что женщина могла меня отвлекать от готовящейся засады. Никого. Когда я снова повернулся к ней, женщина ковыряла палкой в котелке.

— Акира? — спросил я.

Она подняла голову.

— Акира, — уже тверже сказал я.

Она указала куда-то правой рукой. Я проследил направление и увидел в стороне от костра кратер, похожий на тот, в который я рухнул. Этот был гораздо меньшего размера, около трех метров в диаметре, и идеально круглой формы.

Это все-таки ловушка? Акира сидит в провале, готовясь к атаке?

Держа мое жалкое оружие над головой как метательный дротик, я приблизился к дыре.

Я замер в изумлении. Это был не просто кратер. Это был вход в пещеру, туннель, ведущий куда-то под землю, в кромешную темноту.

Неужели Акира с детьми живут в этой норе?

Я оглянулся, и кусочки пазла сложились в единую картинку. Эта женщина — одна из пленниц Акиры. Бедолага явилась в Аокигахару, чтобы найти успокоение, но взамен получила насилие, увечья и жизнь в рабстве. Было видно, что Акира сломал ее дух, она превратилась в бессловесное животное, неспособное самостоятельно мыслить или действовать, существующее лишь ради того, чтобы обслуживать Акиру и рожать ему детей.

Вот какая судьба была уготована Мел и Нине!

Меня накрыло лихорадочное возбуждение. Я начал спуск по россыпи камней, ведущих в подземные покои. Оказавшись у входа в пещеру, я увидел оранжевые отблески света.

Они живут здесь. Они живут под землей, как крысы.

Я вошел внутрь. Воздух был холодный, влажный и застоявшийся. Я ничего не видел, даже своих собственных рук. Подняв ладонь, я коснулся потолка. Пальцы скользнули по гладкому камню, испещренному кавернами. Пещера была образована расплавленной магмой.

Я шел в полной темноте, напрягая слух, но не слышал ни звука.

Форменное безумие, думал я. Я зарываюсь под кожу Аокигахары, иду по самым сокровенным жилам, не имея ни малейшего понятия о том, что меня ждет, не составив никакого плана. Я решил, что мною движет то же, что и солдатами на поле боя: сделай или умри, других вариантов попросту не дано.

Свет впереди по мере приближения становился все ярче. И стало ясно, что он исходит из дырки в полу.

Я услышал голоса, слабые, заглушаемые эхом. Голоса были восторженные и злые.

Я опустился на колени и заглянул в отверстие в полу. Внизу я обнаружил огромное помещение, размером с небольшой кинотеатр. Стены зала были в ярких цветных подпалинах, образовавшихся, видимо, под действием окисления.

Несколько отпрысков Акиры сгрудилось на каменистом полу пещеры. Они резались в «Тетрис». Приставка, как и лампа подле них, скорее всего, были взяты из вещей самоубийц, или же выменяны на что-то у Хироши.

Звук «Тетриса» — русская народная мелодия — сливался с гортанными выкриками подростков.

Я не видел в пещере ни девушек, ни Акиры с оставшейся ватагой. В дальнем конце зала, однако, открывался еще один проход.

Я сжал челюсти. Как далеко простирается этот подземный мир? Он может оказаться настоящим лабиринтом, растянуться на многие километры, состоять из огромного количества лавовых трубок, трещин и залов. И как мне пройти мимо детей? Они обязательно заметят меня и поднимут тревогу. Единственный спуск представлял собой крутую осыпь сбоку от меня. Да, пройти незаметно не удастся. Я потеряю свое единственное преимущество, элемент неожиданности.

Я отполз от дыры и подумал, что можно было бы совершить нападение снаружи. Сначала мне казалось, что женщина-зомби должна была принести свое варево сюда, в пещеру, чтобы покормить все семейство. Но она выглядела слишком слабой, чтобы поднять огромный котел. Она, конечно, может отнести еду в несколько приемов, но более рационально было бы всем выйти наружу, чтобы поужинать. И если эти предположения верны, я застану Акиру врасплох и убью его. Тогда придется иметь дело с его детишками, а из них лишь двое или трое достаточно большие, чтобы представлять серьезную угрозу. Бой будет тяжелым, но шансы есть. Не говоря уж о том, что в случае, если они начнут меня одолевать, я смогу отступить, не заблудившись в путанице ходов.

Решено. Я повернул к выходу из пещеры.

44

Когда я выбрался на поляну, слепая женщина все еще стояла у котла. Я огляделся, пытаясь понять, что нужно предпринять. Учитывая, что я был, мягко говоря, в меньшинстве, ближний бой не казался радужной перспективой. А алюминиевые стойки от палатки были слишком легкими, чтобы стать эффективным метательным снарядом. Поэтому я нашел несколько камней размером с бейсбольный мяч, которыми можно достаточно метко бить с небольшого расстояния. Я снял рюкзак, собираясь кинуть камни в главное отделение, туда, где лежали два оставшихся дротика, но заметил на дне рюкзака какую-то черную массу. Я запустил руку внутрь и вытащил пригоршню резиновых на ощупь, волокнистых кусочков, оказавшихся собранными Джоном Скоттом психоделическими грибами. Шляпки светло-коричневого цвета, ножки темные.

«О чем он думал?!» — удивился я. Этого дерьма хватило бы, чтобы вся наша компания узрела Иисуса!

Окрыленный новой идеей, я вывалил всю кучку на землю и тщательно обыскал другие отделения. Там набралось еще две большие горсти. Всего было двести или триста граммов. Как я слышал, грибы теряют до девяноста процентов веса при сушке, а продают их сушеными. То есть у меня сейчас двадцать или тридцать граммов конечного продукта.

Я ссыпал все обратно в рюкзак и начал тщательно измельчать грибы, превращая их в однородную массу. Потом я подошел к костру. Женщина услышала мои шаги и застыла.

— Привет! — сказал я тихо, дружелюбным тоном. — Меня зовут Итан. Что вы тут готовите? — Я заглянул в котел. В желтом густом бульоне плавали разнообразные овощи: ломтики картофеля, моркови и кабачков, что-то напоминающее кусочки дайкона — японской редьки. — Приятно пахнет. Как вас зовут?

Продолжая нести какую-то околесицу, я ссыпал грибы в варево и отошел, наблюдая за реакцией кухарки. Женщина начала вновь мешать содержимое котла.

Дрожа от возбуждения, я отошел в укрытие. Я твердил себе, что план сработает, он должен сработать. Я залег в кустах, где меня не было видно, но откуда открывался хороший обзор на всю поляну.

Десять минут спустя показались трое самых старших из выводка: Каратист, Длинномордый и Беззубый. Они вышли не из пещеры, а из леса, передвигаясь так тихо и уверенно, что я заметил их длинные черные волосы и серые юкаты, только когда они оказались у костра. Длинномордый сильно хромал — все-таки я всадил ему нож в бедро по самую рукоять.

Сначала у меня промелькнула мысль, что они охотятся на меня, но потом я понял, что они должны считать меня погибшим в хижине. Приглядевшись, я заметил, что Каратист и Беззубый несут дохлых кроликов. Ночное зрение у них, конечно, развито отлично, но вряд ли они были способны поймать кролика в кромешной тьме. Значит, они возвращались после обхода ловушек.

Каратист и Беззубый подошли к женщине, а Длинномордый скрылся в пещере. Я испугался: что, если она расскажет о моем визите? О том, что я крутился возле еды. Но они, не обращая на нее ни малейшего внимания, положили кроликов на плоский камень, отделили от тушек головы, лапы и хвосты, сняли шкурки и выпотрошили. Мясо они бросили в котел. Отодвинув кухарку, они сами стали мешать варево.

Они почти не общались, если не считать гортанных окликов и жестов. Подростки сильно сутулились, а жесты их были резкими и грубыми, никаких кивков или поклонов. Я вспомнил, как Мел назвала их одичавшими детьми. Она оказалась недалека от истины. Однако у этих детей не было ничего общего с образом благородного дикаря: они были грубыми, жестокими, не обученными никаким социальным навыкам.

Это и к лучшему, я мог не считать их людьми. Так мне было легче приготовиться к жестокой расправе, которую я задумал.

Длинномордый вынес из пещеры объемный деревянный сундук, поставил возле костра и открыл его. Из пещеры высыпали остальные пацаны, толкаясь и пиная друг друга по пути к костру. Ватага выстроилась в шумную очередь перед сундуком.

Последним из провала показался Акира, будто восставший из-под земли закаленный в боях самурай из средневековья. Его юката, как и у Каратиста, была опоясана черным кушаком.

Он остановился у края кратера и крикнул что-то в подземелье. Я приметил три желтых шнура у него в руке. Он с силой потянул за них, и над провалом показалась Нина, за ней Мел и какая-то японка лет двадцати с небольшим. Все трое были одеты в одинаковые бесформенные белые робы, подобно той, что носила кухарка. Шнурки были завязаны петлями на их шеях, как собачьи поводки.

Внутри меня вскипел гнев, и мне пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не выскочить и не воткнуть ублюдку копье прямо в глотку.

Он подвел девушек к дереву и привязал поводки к ветке повыше. Гаркнул, призывая всех к порядку. Японка покорно уселась на землю, но Мел и Нина продолжали стоять. Тогда Акира наотмашь ударил Нину по лицу, а Мел заломил руку, заставив опуститься на колени.

Я тихо выругался, но продолжал держать позицию.

Акира подошел к костру. Длинномордый передал ему из сундука керамическую миску и пару деревянных палочек. Некоторое время Акира что-то рассматривал в котелке. Я испугался, что он заметил грибы, но, кажется, Акира всего лишь выбирал лучшие куски. Следующим был Каратист, за ним Длинномордый и Беззубый. Потом подошли остальные.

Все ели как животные, приставив миски ко ртам, чавкая и почти не жуя, используя палочки только для того, чтобы побыстрее затолкать куски еды себе в глотку. Бульон стекал по подбородкам.

Акира и старшие парни, прикончив одну порцию, возвращались за второй, потом за третьей. Я молча призывал их не останавливаться.

Удовлетворив свой аппетит, Акира что-то буркнул, и Длинномордый высыпал немного сырых овощей перед слепой женщиной, потом чуть побольше — перед Мел, Ниной и третьей пленницей. Японки молча приняли угощение, а вот Мел и Нина даже не притронулись к пище, хотя было видно, что они просто умирают от голода.

Постепенно происходящее приняло совершенно сюрреалистический вид и стало напоминать сцену из семейного ситкома: счастливое семейство мирно проводит субботний вечер. Акира не спеша пил какую-то дрянь из бутылки и курил трубку, которую достал из сундука. Каратист и Длинномордый сели рядом и опять принялись играть в «Тетрис». Беззубый листал комиксы. Остальные поделились на две команды и гоняли по поляне мяч.

Я замер в ожидании.

Не прошло и десяти минут, как младшие дети первые ощутили действие грибов: они начали спотыкаться, терять концентрацию, им все труднее было следить за мячом. Вскоре они и вовсе перестали бегать, а бесцельно перемещались по полю. Затем у многих начались сильные спазмы во всем теле, и вскоре часть детей уже лежала на земле без сознания. Самый большой из них смотрел в мою сторону, пуская слюну из раскрытого рта, будто только что засунул в электрическую розетку скрепку и получил хороший заряд тока. Потом он начал стягивать с себя юкату, будто пытался понять, что это такое. После нескольких неудачных попыток, он схватился за живот, и его вытошнило.

Не обращая внимания на происходящее вокруг, Акира рассматривал бутылку у себя в руке, всецело погруженный в осознание своей собственной искаженной версии времени и пространства. Каратист и Длинномордый безумными глазами смотрели на приставку. Музыка «Тетриса» была единственным звуком, разносившимся по поляне. Беззубый отложил комиксы и на нетвердых ногах подошел к дереву, чтобы справить нужду. После этого он обеими руками начал ощупывать кору на стволе, неуверенными, осторожными движениями гладя ее, будто она должна была двигаться, плавиться или, чем черт не шутит, даже дышать. Вдруг он повернулся и плюхнулся на зад. Широко раскрыв ошалелые глаза, он натужно дышал, будто разучился это делать и пытался осознанно воспроизводить необходимые движения.

Акира резко встал и начал ходить по кругу, жестикулируя руками. Его явно обуяла какая-то идея. Потом он подошел к молчаливой женщине и заорал на нее. Она покачала головой. Он ударил ее и, не дождавшись ответа, ударил еще сильнее. Она что-то пробормотала, невнятно и тихо, и указала рукой куда-то в ту сторону, откуда я пришел. Акира продолжал бить ее и кричать. Я не мог понять, почему она терпела побои и молчала — и тут до меня дошло, что, видимо, Акира не только лишил ее глаз, но и отрезал язык.

Оставив кухарку в покое, он подошел к дереву, где были привязаны девушки. Распутав узел, он потащил Мел поближе к костру. Она кричала и сыпала проклятьями. Акира положил Мел лицом в землю, поднял подол ее робы и попытался коленом раздвинуть ее бедра.

Каратист и Длинномордый были настолько увлечены игрой, что не заметили, как я очутился у них за спиной. Держа копье двумя руками, я всадил его в спину Каратисту, посчитав его более опасным. Алюминиевая палка с легкостью прошила тело и вышла из груди, мокрая от крови. Длинномордый взирал на конец копья с молчаливым изумлением. Потом он повернул голову и посмотрел на меня ровно в тот момент, когда я всадил второе копье ему в бок ниже грудной клетки. Копье уткнулось в кость и остановилось, Длинномордый вскочил на ноги и закружился, подвывая и колотя кулаком по палке. Я вытянул из него копье и снова воткнул в грудь.

В какой-то момент я ощутил отвращение и страх, потом в голове у меня будто включился маленький Джон Скотт: «Два двухсотых, получите, распишитесь, уроды!»

И он был прав.

Двумя меньше.

Глаза застилала ярость, окрашивая все в красные тона. Следующей целью я выбрал Беззубого, который безуспешно пытался подняться с земли. Я не тратил на него копье, я схватил его за подбородок и ударил головой о дерево, повторив это несколько раз, пока затылочная кость не хрустнула, как скорлупа вареного яйца.

Я отошел от трупа и направился к Акире. Тот взгромоздился на Мел, в руке у него блеснул нож. Он что-то выкрикивал, глаза казались совсем безумными.

Я приблизился к нему на шаг, держа копье перед собой.

Он продолжал голосить, брызгая слюной во все стороны.

Я сделал еще шаг.

Мел попыталась выползти из-под него. Акира схватил ее за волосы и приподнял, используя, как живой щит.

— Итан! — воскликнула Мел.

— Отпусти ее! — орал я.

Акира держал Мел, продолжая исторгать проклятия. Казалось, все сошли с ума и кричали одновременно.

— Отпусти ее!

— Итан!

Вопли Акиры.

— Отпусти ее!

— Помоги мне!

Акира начал отступать, увлекая Мел за собой. Он стремился скрыться за деревьями. Нельзя было терять Мел из виду, но как только я пытался двинуться к ним, Акира еще сильнее прижимал клинок к шее пленницы и орал благим матом.

Я остановился и беспомощно наблюдал, как они уходят все дальше в лес. Я готов был взорваться. Нельзя было отпускать Акиру с Мел, но что я мог поделать? Акира сейчас — чертов лунатик на грибах, он даже не заметит, как перережет Мелинде горло.

— Итан! — умоляла Мел, ее глаза блестели от слез.

Я решил пойти ва-банк. Я не мог снова потерять Мел. Не мог и минуты прожить с мыслью, что чертов лесной житель утащит ее в свое царство и будет насиловать, вырезав глаза и язык. Уж лучше смерть!

— Итан! — снова закричала Мел, но теперь голос звучал иначе. Как предупреждение об опасности.

Я почувствовал руки на своей шее. Они были скользкие от крови, и я не мог ухватиться и разжать их. Пока я боролся, пытаясь сделать вдох, Акира и Мел исчезли с поляны.

В ярости я сделал рывок и развернулся, чтобы увидеть, кто напал на меня.

Это был Каратист. Копье, которым я его проткнул, выглядывало из груди на добрых тридцать сантиметров и сочилось кровью.

Он схватил меня за лицо, нащупывая пальцами глазные яблоки. Я затряс головой, спасая зрение. Он снова попытался сделать то же самое, тогда я укусил его за мясистую часть в основании большого пальца. Хрустнула кость. Горячая, соленая кровь потекла мне в рот. Каратист ослабил хватку. Я отпрыгнул. Его юката почернела от крови, а лицо стало пепельным. Тем не менее он все еще сопротивлялся смерти и снова пошел в наступление.

Я схватил конец копья и дернул его в сторону. Он закричал и упал на колени. Я раскачал копье, расширяя рану, стремясь нанести как можно больше урона внутренним органам. Изо рта каратиста фонтаном брызнула кровь, окатив меня с ног до головы. Забившись в конвульсиях, он упал на землю.

Я поглядел на Длинномордого и Беззубого, убеждаясь, что сюрпризов больше ждать неоткуда. Длинномордый застыл в позе эмбриона, а Беззубый сидел, прислонившись к дереву, оба уже не двигались. Мелкие либо не реагировали на происходящее, либо смотрели на меня пустыми глазами.

Наконец я услышал голос Нины, которая не переставая кричала все это время, пытаясь справиться с узлом на шее. На подгибающихся ногах, я подошел к ней и перерезал веревку концом копья. Она бросилась ко мне и крепко обняла.

— Он изнасиловал меня, изнасиловал, — повторяла она снова и снова.

Я пытался разжать ее объятия, но не мог.

— Нина, прекрати! — воскликнул я. — Надо спасти Мел!

Она опустила руки и посмотрела на меня непонимающе. От шока она слабо осознавала происходящее.

— Стой здесь, — велел я Нине.

Я кинулся в ту сторону, куда Акира уволок Мел. Глаза уже привыкли к темноте, и я мог передвигаться достаточно быстро, уворачиваясь от веток и огибая стволы. Мое передвижение сопровождалось треском ломающегося сушняка под ногами, но это уже не имело значения. Акира провел в лесу всю жизнь. Он здесь охотится. Он услышит меня, даже если я буду идти на цыпочках.

Откуда-то слева послышался голос Мелинды. Я устремился на голос, ломая на своем пути сухие ветки.

— Мел! — позвал я.

— Итан!

Я взял чуть в сторону и через пятьдесят футов очутился в аккуратной роще, освещенной лунным светом. Полностью сосредоточившись на том, что лежало под ногами, я не заметил свисающую ногу, пока не ударился об нее лицом.

Я отскочил, подумав, что Акира метнул в меня чью-то отрезанную ногу. Но, описав дугу, нога снова оказалась перед мои лицом. Я поднял взгляд и увидел иссохшее нагое туловище и голову, на которой, кроме длинных черных волос, не поддающихся гниению, почти не осталось мягких тканей — только небольшие коричневые ошметки кожи на том, что когда-то было лицом.

Даже после всего увиденного в Лесу Самоубийц это зрелище покоробило меня. Я отошел от трупа на пару шагов — и тут же задел вторую пару ног. Они принадлежали другой женщине, тоже раздетой, хотя умершей гораздо позже. Мясо и жир сползли с костей и наполнили безвольные мешки грудей. Лобковые волосы свились в пышный куст. Шевелюра достигала плеч, обрамляя когда-то смазливое лицо. Под полуоткрытыми веками виднелись белки глаз.

Я прошел мимо нее, стараясь не задеть, и увидел еще один женский труп, за ним еще один…

Они окружали меня со всех сторон.

С дюжину или больше. Обнаженные женские тела висели на высоте полутора-двух метров, являя собой всю палитру разложения: от голых скелетов до почти не тронутых разложением.

Бывшие женщины Акиры.

— Мел!!! — отчаянно заголосил я.

Тишина.

— Мел!!!

— И!.. — ответ оборвался. Послышался шум, и из-за деревьев вышел Акира, крепко прижимая к себе Мелинду.

Прежде чем я успел решить, что предпринять, Мел, извернувшись, со всей силой ударила Акиру. Я не успел заметить, что она сжимала в руке, но этого удара хватило, чтобы Акира, завыв от боли, ослабил хватку, а Мел, упав на колени, отползла от него.

Я двинулся на него с копьем наперевес.

Акира бросился вперед, занеся над головой нож.

Копье проткнуло его брюхо, войдя на всю длину, до самого основания, которое я сжимал в кулаке. Но и Акира успел нанести удар, вонзив лезвие мне в спину. Он вырвал его с чавкающим звуком и снова нацелил нож на меня.

Я перехватил его кисть. Как и сыновья, Акира был наделен огромной силой и оставался опасным противником, даже будучи тяжело раненным. Несколько секунд, обхватив друг друга, мы топтались на месте, словно в каком-то причудливом танце.

Подкравшись сзади, Мел попыталась вырвать у Акиры из руки нож.

— Копье! — захрипел я. — Вытяни его!

Мел схватилась за торчащий из тела Акиры конец копья и вытянула его. Акира охнул и резко ослаб. Выхватив нож, я вонзил его в грудь противника, по самую рукоятку.

Акира попятился и рухнул спиной на землю.

С ненавистью глядя на нас, он попытался отползти.

Я вырвал у Мел из рук копье и попытался вогнать его Акире в глотку. Но тот крепко сжал зубы. Я наступил ему на горло, заставив разжать челюсти, и просунул конец оружия между губами.

— Скольких ты убил? — заорал я.

Он захрипел.

— Скольких ты изнасиловал?!

Он подавился слюной.

— Гори в аду, кусок дерьма…

— Стой!

Мы с Мел обернулись. Кричала Нина. Она шла через висячее кладбище, отталкивая трупы с холодным безразличием. Остановившись рядом с нами, Нина вытащила из Акиры нож.

Молча она встала между его ног и разорвала юкату.

Осознав, что она собирается делать, Акира в ужасе начал извиваться всем телом.

Мы с Мел навалились на него, не давая ему шевельнуться.

Нина приступила к делу, отделяя его гениталии.

Я никогда не слышал, чтобы мужчина так кричал. Акира орал не переставая, будто раскаленными щипцами из него вынимали бессмертную душу. Он не замолк даже тогда, когда Нина начала заталкивать его мужское достоинство ему в пасть.

45

Веревкой, служившей поводком для Мел, Нины и японки, мы обездвижили пятерых оставшихся в живых детей. Они пребывали в полном оцепенении, что не удивительно, учитывая, какую убойную порцию психоделика они употребили и какую сцену увидели, пребывая под воздействием грибов. Зомбированная женщина куда-то исчезла, и мы не стали ее искать.

Японка знала несколько фраз по-английски и представилась Осимой Мано. Она приехала в Аокигахару неделю назад, чтобы свести счеты с жизнью, но вместо этого в темноте ее схватили и приволокли сюда. Она сказала, что Акира уже успел изнасиловать ее четыре раза. Она расплакалась, думая, что уже носит его ребенка.

Сбившись вокруг костра, мы кое-как провели ночь. С рассветом один из детей — тот, которого грибы подкосили первым, — уже пришел в чувство и был способен на коммуникацию с Осимой. Мы спросили, знает ли он, где находилась хижина Хироши, и может ли он туда нас отвести. Он сказал, что знает и проводит нас.

Дорога заняла двадцать пять минут. От сторожки, конечно, остались только черные дымящиеся камни фундамента.

К нашему великому облегчению, на руинах мы встретили полицейского. Он обработал нехитрыми средствами из аптечки мои раны на спине и отдал по рации команду свернуть поисковую операцию.

Большинство вышедших из леса полицейских отправились вместе с мальчиком к логову Акиры, а двое сопроводили нас до автодороги, о которой я впервые услышал от Хироши. Автомобильный подъезд действительно обрывался всего в десяти минутах ходьбы от хижины, и там уже было припарковано несколько полицейских машин.

Нас привезли в госпиталь Яминаси на окраине Кавагушико. Меня, Мел, Нину и японку развели по разным комнатам, где нас долго осматривали врачи и без остановки допрашивала полиция. Я повторил всю историю нескольким сотрудникам и позже мужчине, который, кажется, работал на японскую разведку. Мне сказали, что Джона Скотта и Нила вертолетом отправили в Токио. С ногой Джона было все в порядке, а вот Нил пока еще оставался в критическом состоянии.

Когда меня наконец оставили в покое, я заснул. Проснулся я от собственного крика посреди ночи. Вспомнить кошмар, который мне приснился, я не смог даже в общих чертах. Я лежал с открытыми глазами в темной больничной палате, обуреваемый мыслями о Бене, Томо и всех тех событиях, что произошли за последние два дня.

Закрыв глаза, я попытался заснуть, но перед внутренним взором снова и снова вставало увиденное. И второй раз в жизни где-то на границе сознания пронеслась мысль о самоубийстве как единственном спасении…

Эпилог

Холодный сезон в Калифорнии даже близко не напоминает зимы в Висконсине, но бывают дни, когда на улице стоит настоящий мороз. Это был как раз такой день. Ветер бился в окна гостиной, отдельные порывы тяжко сотрясали оконные рамы. Небо было серым и безжизненным. До Рождества оставалось несколько дней, но без снега на улице праздничного настроения не ощущалось. Я не горевал по этому поводу — привык к бесснежным зимам за несколько лет жизни в Токио.

На часах было без четверти восемь. Я сидел у маленького старого телевизора в доме матери Мелинды и коротал вечер за просмотром документального фильма о дикой природе. Хотя мысли мои то и дело возвращались к Японии и событиям в Аокигахара Дзюкай.

После нашего возвращения из леса меня, Мел и Нину продержали в заключении две недели. Японские власти и не собирались нас благодарить за то, что мы пресекли деятельность самого безумного серийного убийцы за всю историю страны. Наоборот, нам предъявили обвинения, следователи допрашивавшие нас, они были убеждены, что мы находились в безопасности до убийства Акиры, и расценивали битву в лесу не как необходимую самозащиту, а как жестокое убийство.

Я не могу сказать, сколько они собирались нас продержать и собирались ли они действительно упечь нас за решетку. Спасли нас в конце концов мои родители, за что мы навсегда у них в долгу. Когда меня пустили к телефону, я смог им все рассказать, и они передали нашу историю местному телеканалу.

Сенсация быстро разнеслась по всем федеральным новостям. Столкнувшись с угрозой международного скандала, следователи (или политики, дергающие их за нитки) решили сохранить лицо и выпустили нас из страны. Мел, Нина и я улетели первыми же рейсами в Лос-Анджелес, Тель-Авив и Нью-Йорк соответственно. Проведя пару недель на семейной ферме (где я постепенно приходил в себя), я сел на междугородний автобус и прикатил через Сан-Франциско в Сент-Хелину, где меня встретила Мел.

Домик ее матери расположился в паре километров от города на пяти акрах холмистых угодий. Мне понравились спокойная обстановка и тишина, царившие здесь. Я провел несколько солнечных деньков, поглощенный стрижкой газона, мелким ремонтом крыши и забора и прочей милой ерундой. Правда, как и следовало ожидать, я быстро заболел «каютной лихорадкой», как это называют моряки. Симптомы в виде раздражения и головных болей усиливались тем, что я не имел заработка. К новому учебному году местная школа начала разыскивать учителей, но наши с Мел резюме нам вернули через неделю без объяснения причин, хотя объявления в газетах печатались еще добрых два месяца.

Не могу сказать, что меня это сильно удивило. По возвращении в Штаты все СМИ окрестили нас героями, а телеканалы атаковали приглашениями на прямые эфиры и интервью, от которых мы раз за разом отказывались. Все-таки мы были не из той когорты героев, которые, скажем, спасли ребенка из горящего здания. Мы были героями, которые творили страшные вещи ради выживания.

Другими словами, мы не были теми людьми, которым родители (особенно в маленьких городках, где все тесно связаны друг с другом) доверили бы своего ребенка. Например, когда мы оказывались в супермаркете или кинотеатре, можно было подумать, что мы страдаем проказой — так от нас шарахались некоторые особо впечатлительные соседи.

Я начал донимать Мел разговорами о переезде в Лос-Анджелес или куда-нибудь еще. Я считал, что в большом городе легче остаться неузнанным, найти работу и обустроить жизнь. Но мои надежды разрушились, когда с матерью Мел случилось несчастье. Она чистила бассейн и случайно распылила химический обеззараживатель возле старой мазутной печки, вынесенной из гостевого домика. Смесь вспыхнула. Женщина получила ожоги третьей степени и оказалась прикована к постели.

Удивительные стойкость и самообладание, которые выказывала Мел после всего, произошедшего в Лесу Самоубийц, мгновенно покинули ее. Случившееся будто стало последней каплей, соломинкой, переломившей хребет верблюду.

Она впала в глубокую депрессию и перестала чем-либо заниматься, лишь спала, прибирала в доме и сидела с матерью. Даже нежданная беременность не вывела ее из этого продолжительного пике. Мы с Джоном Скоттом уговаривали ее почаще выбираться из дома, видеться с друзьями, не отказываться от помощи, но Мел игнорировала все наши попытки.

Да, заговорив о Джоне Скотте, должен сказать, что мы виделись регулярно и крепко сдружились после всех событий. Когда его выписали из больницы в Токио, он перевелся из Окинавы в Форт-Брэгг в родной Северной Каролине. Он получил звание сержанта и начал встречаться с симпатичной официанткой из сетевого ресторана. Он по-прежнему убеждал меня, что я должен поторопиться с предложением руки и сердца Мел. Я был морально готов к этому, но… как только найду работу и наскребу денег хотя бы на кольцо.

Как обстояли дела с остальными? Нил оправился от отравления и остался в Японии, где местные сделали из него практически икону. Его героическая физиономия пестрела в журналах, он рекламировал сеть кофеен вместе со стареющим Томи Ли Джонсом. Нина жила с родителями и училась на модельера. В последнем письме она спросила меня, как дела у «моей девушки», и пообещала когда-нибудь приехать в США. Я ответил, что она может в любой момент заглянуть в гости в Калифорнию, хотя и сомневался, что она когда-нибудь решится на это. Что, в общем, и к лучшему.

В дверь постучали.

Я обернулся. На пороге стояла Мел в тренировочных штанах и огромной футболке, которой она маскировала изрядно выросший живот.

— Привет! — улыбнулся я. — Что делаешь?

— Да ничего особенного. — Она грустно улыбнулась в ответ.

— Хочешь телек посмотреть?

— А что идет?

— Фильм «Нэшнл джиогрэфик» про гепардов.

— Не, спасибо. Пойду посуду помою. — Она замолчала. — Знаешь, он… он пинается.

Я вскочил на ноги.

— Серьезно?

— Ага. Недавно почувствовала.

Я подошел и положил руки ей на живот. Как странно, подумал я, с тех пор как Мел забеременела, я начал замечать, как быстро меняются приоритеты в жизни. Год назад я даже слышать не хотел о ребенке. Теперь мысль о том, что у нас ожидается пополнение семейства, наполняла меня радостью.

— Ты смотрел еще вакансии?

Я покачал головой.

— Есть местечко в баре в Оаквилле. Но они сказали, что мне нужна лицензия на разлив алкоголя.

— А почему ты не пройдешь курсы?

— Надо бы. Но я хочу для начала дождаться ответа от строительной фирмы в Разерфорде.

— Итан, у нас заканчиваются деньги. И ребенок на подходе.

— Я знаю, Мел, — мягко ответил я. — Я знаю. Я ищу каждый день. И скоро найду что-нибудь. Но выбор тут очень невелик.

— Черт! — встрепенулась она. — Я забыла приготовить маме ее таблетки. Она же скоро проснется.

Я проводил ее взглядом, а потом вернулся в кресло, чтобы досмотреть передачу.

Только я углубился в происходящее на экране, как Мел закричала.

Я опрометью бросился на крик, в спальню ее матери. Переступив порог, я застыл, будто врезавшись в невидимую стену. Мне показалось, что я попал во временную петлю. Мать Мелинды висела на старом крюке для люстры, ее шею стягивал оранжевый удлинитель. Голова завалилась набок, пижамные штаны были мокрыми, а шея — пурпурного цвета.

— Боже мой… — только и смог я выдохнуть.

Попытки успокоить Мел ни к чему не привели, и я спустился вниз, к телефону.

Разговаривая с диспетчером, я словно со стороны слышал свой голос: я говорил, что не знаю, почему мама Мелинды повесилась. Это, конечно, было неправдой. Если твоего возлюбленного убивает бывший муж… Если твоя дочь оказывается изгоем в родном городе… Если твое лицо до неузнаваемости изуродовано шрамами… Конечно, я знал, почему она покончила с собой. Тем не менее я не испытывал ни жалости, ни сочувствия. Лишь нарастающую злость.

Почему старая дура выбрала именно этот способ, прекрасно зная, через что прошла ее дочь?!

Я повесил трубку и вернулся в комнату. Мел больше не кричала, она сидела на краешке кровати, спокойно держа руки на коленях. В руках у нее был черный револьвер. Ее матушка приобрела его после того, как бывший муж задушил парня, с которым она встречалась. Пистолет всегда лежал в ее тумбочке.

— Мел, слушай… — Я медленно приблизился к ней. — Положи, пожалуйста, пистолет.

Она приставила дуло к виску.

— Мел…

— Прости, Итан.

— Не делай этого, Мел, положи пистолет. Подумай, что…

— Это ведь никогда не закончится, да? — мягко и с тоской спросила она.

Она взвела курок.

— Мел! — закричал я. — Мел! Не надо. Ребенок! Подумай о нем! Если ты выстрелишь, ребенка не будет! Пожалуйста, не делай этого! Не убивай ребенка.

Это ее поколебало.

— Все будет хорошо. Я тебе обещаю. Все будет хорошо, подумай о ребенке.

Ее глаза наполнились слезами, и два ручейка побежали по щекам. Она опустила револьвер. Я быстро преодолел последнее разделяющее нас пространство и выхватил оружие из ее рук. Положив его обратно в верхний ящик тумбочки, я отвел ее в гостиную. Я крепко прижал Мел к себе, затем усадил на диван.

Пока ее сотрясали рыдания, я не мог справиться со скачущими в голове мыслями. В голове все время звучали ее слова: «Это ведь никогда не закончится, да?» Я повторял себе, что это не правда. Какой бы трагедией ни была смерть ее матери, это значило, что мы сможем уехать навсегда из Сент-Хелины. Мы больше не привязаны к этому месту. Мы оба найдем работу. Хорошую работу. Мы начнем все сначала. Я уже это проделывал однажды и смогу проделать снова, только теперь я не один, со мной Мел. И теперь у нас все будет хорошо.

Я качал Мел, гладил ее по голове и слушал вой приближающейся сирены.