Ловушка для советника

Глава 2. Раз грифон, два грифон

— Ах, да, Джаред — Мидир говорил, ты любишь читать, — грифон протянул руку и высыпал Джареду на колени что-то маленькое, — развлекайся. Дядю-то помнишь?

— Нет, — не особо вежливо буркнул Джаред. — Имя помню, и только. Что это? — при ближайшем рассмотрении высыпанное оказалось небольшими книжками, величиной с палец, не больше. — Как вы это читаете?

— Что именно, не помню, кажется, я половину отобрал у бунтовщиков, а половину брал с собой, ох, очень давно, — Лорканн покосился желтым глазом. — Ты хочешь сказать, вы книги не переносите? Они у вас только в естественном размере живут?

Советник благого двора постарался покачать головой с чувством собственного достоинства.

— Ладно, ладно, смотри, берешь руку… свою! — сцапал Джареда за запястье, тряхнул. — Расслабляешь пальцы… Рас-слаб-ля-ешь, знакомое слово? Вот, уже лучше, а теперь прикладываешь к обложке.

Грифон поднес ладонь Джареда к ближайшему томику.

— Задерживаешь ненадолго, и вот, пожалуйста, магия, — улыбнулся невыразимо ехидно. — Работает со всей неблагой литературой, имей в виду.

Книга правда расползалась, росла на глазах, увеличивалась и обретала вес.

— А как?..

— Обратно точно так же, мальчишка, прикладываешь ладонь, ждешь пару мгновений, и книга реагирует. Нет ничего проще… Хотя, что это я, тебе же еще придется расслабиться! Так что сражайся с трудностями, мальчишка, я в тебя верю!

Поднялся и ушел спать. Неблагой грифон.

По случайности, хотя с грифоном с трудом в это верилось, первой увеличенной книгой оказался сборник сказок с преинтересными пометками на полях: похоже, Джареду достался отобранный у бунтовщиков экземпляр сказаний о черном грифоне.

Особенный интерес вызывали, конечно, пометки. Сам грифон, к счастью, заснул, но Джаред продолжал немного опасаться, что древний неблагой отберет фолиант обратно, сочтя подобное чтение неподобающим. Точно так сделал бы, например, отец.

Советник поймал себя на необъяснимой связи мыслей, с удручением признал, что становится неблагим, попросил у тени Мэрвина прощения, но совершенно без раскаяния. И приступил к чтению.

Читать оказалось увлекательно, хотя после третьей сказки Джаред осознал: ему надоело, что грифон повсюду и везде во всем виноват! Совершенно невозможно было представить знакомого Лорканна, разрывающегося от усилий, лишь бы только насолить тем, о чьем существовании он и вовсе не подозревает или подозревает смутно! К тому же, всякую сказку грифона пытались убить, а судя по подчеркиваниям от неизвестного бунтовщика, многие способы были опробованы и в реальности — оказавшись совершенно бесполезными по факту. Другое дело, что их в принципе взялись осуществлять.

Джаред пролистал том дальше, учитывая лишь подчеркивания — способов скопилось больше сотни. Особенно ему не понравилось, когда жгли грифоньи чучела или вырывали из него ши, оставляя одно дикое создание, опасное и обладающее лишь звериным разумом. В той сказке герой описывался с большим сочувствием, а окровавленный тиран, едва дышащий в собственном тронном зале — с полнейшим осуждением, однако у Джареда сформировалось собственное мнение о короле-грифоне довольно давно.

Нельзя было сказать, что он не осознавал всю опасность, исходящую от Лорканна, однако это был прежде всего ши, знакомый, узнанный и узнаваемый. Опять же, после этакого тома сказочек Джаред склонялся, что у Лорканна были основания отвечать ударом на удар, не разбираясь, кто именно его наносит. А еще, кажется, Лорканн был исключительно везучим.

Условно везучий грифон вздохнул сзади:

— Спать-то не собираешься? У-у, благой, нет чтобы по ночам спа-уа…

Зачитался Джаред, в итоге, на полночи, а потом Лорканн проснулся в очередной раз и утянул советника спать, не слушая никаких возражений, придавил тяжелой рукой и засопел дальше.

Зато наутро можно было удовлетворить разыгравшееся любопытство:

— Это правда? — Джаред постучал пальцем по обложке. — Тут правда?

— Смотря что ты называешь правдой и держишь в руках, — грифон отмахнулся, не вникая и не собираясь особенно отвечать, отвернулся к костру.

— Это правда, что неблагого можно отделить от его зверя?..

Вот этот вопрос повис в воздухе, а спина Лорканна закостенела. Грифон медленно обернулся от котелка, оценил заинтересованный вид Джареда, удерживаемую им книгу.

— А, благой тебя побери, сказки! Так и знал, надо еще разок все карманы перетряхнуть! — выругался совсем невразумительно, будто просто каркнул, и отвернулся. — Не мог другое что-нибудь на ночь почитать? Например, «О пользе темной магии»? Что-нибудь достаточно свободолюбивое, но попроще? Чтобы теперь так глаза у тебя не горели? Ох, ладно, это бесполезно. Что ты жаждешь узнать, мальчишка, три вопроса!

— Это правда, что вас разделили с собственным грифоном? — дознаться от Лорканна напрямую было страшно и заманчиво.

Или страшно заманчиво, Джаред не определился с ощущениями, особенно ясно покалывало только в пальцах, он словно напал на след.

— Еще ушами подергай, для полноты образа, — Лорканн отвечал безрадостно и нехотя. — Надо было оставить тебе один вопрос, но тогда пришлось бы предъявлять благим твои ошметки, разорвало бы от любопытства…

Джаред осторожно пересел, стараясь не подаваться в сторону интересного грифона всем корпусом.

— Ладно! Ладно! Только не нависай над костром! И лохмами не тряси, подпалишь, — поворочал ветки, переставил пару поленьев обращенными в когти пальцами, посмотрел на них. — Да, правда. Неблагих — можно, это очень больно, мальчишка, прямо вот очень, и в той же степени неприятно, чтобы ты знал. Да, меня разделяли, там все так было невоспитанно, похитили Шайлих, заставили идти к ней одной дорогой, а там, конечно, без потерь пройти было нельзя…

Грифон замолчал, засмотревшись на пламя, снова поворочал поленья, и на миг из самых верхушек языков пламени проступила картина прошлого: широкий зал, полный колдовства, женская фигурка в центре, бьющаяся в путах, стремящаяся подойти к упавшей мужской. Чуть дальше распахивал крылья обессилевший грифон, возле него было черным-черно от заготовленной смерти. Лорканн вздрогнул и взмахнул рукой, смахивая воспоминание.

— Если нельзя убить чудовище в целом виде, мальчишка, его разделяют, желательно, на большую и меньшую часть, тогда меньшую и более слабую убивают, а большую потом поймать легче. Со мной вышло криво, потому что я разошелся ровно пополам.

Из пламени опять соткался грифон, поднявший крылья и улетевший ввысь.

— Черный грифон разбил окно и улетел к вулканам, к родичам, там у нас живут грифоны, а я остался, но тоже, знаешь, в странном виде, не говорил, только рычал, зато получил выносливость тоже. Дожил до того момента, как пришлось победить самого себя, очень забавно.

Джаред опасался задавать вопросы не по существу: оставалось-то всего два, однако Лорканн замолк, а интерес подтачивал душу совсем по-неблагому.

— Победили себя? Грифона? Что произошло?

— Да, да-да, грифона, — отвлекся, оценил выражение лица Джареда, усмехнулся. — Да, это было именно настолько любопытно. Чтобы соединиться в целое, мне пришлось догнать свою грифонью половину, притащиться к диким грифонам, не признающим других видов. По счастью, меня донесла Шайлих, и она же отогнала первых, попытавшихся пробить мне череп. Крови было…

Лорканн мечтательно замолчал, а костер снова ожил, показывая маленькую на фоне крылатых чудовищ фигурку ши. Над ши расправил крылья очень светлый грифон, расправил и отгонял других.

— Сначала она даже хотела победить меня сама, очень смешно, — неблагой хмыкнул, любуясь огненным спектаклем вместе с Джаредом. — Но это означало бы мою смерть и становление ее вождем дикого племени. Потому что, разумеется, моя грифонья половина, едва прибыв, захватила власть!

Советник Благого двора постарался скрыть улыбку: кое-что, кажется, оставалось неизменным в принципе.

— Я столько лет предпочитал быть там почетным гостем, а этот паршивец, то есть я сам, взял и забил их вождя.

Джаред мимолетно порадовался, что в благих землях воздушные чудовища такого толка не обитали.

— Потом мне пришлось победить себя-грифона в виде себя-ши, а потом мы с Шайлих вернулись ко двору, и крови пролилось еще больше, — Лорканн явно замял концовку.

Зато Джареда выручил огонь: пляшущие языки быстро проиграли фрагмент боя ши с грифоном, потом полет, где соединившегося, но полуживого Лорканна нес в клюве тот светлый грифон, и потом — как этот светлый грифон ломал оружие встретивших их копьями ши. Все это время фигурка самого Лорканна не подавала признаков жизни.

— А соединяться вам еще больнее, чем разъединяться, — это был не вопрос.

Лорканн вместо ответа тяжело вздохнул.

— Если начистоту, мальчишка, ни за что не хотел бы пережить подобное еще раз.

— Почему тогда каждая сказка заканчивается гибелью черного грифона? — этот вопрос был для Джареда самым интригующим. — Зачем писать такую книгу? В каждой сказке злодей — вы, и в каждой вас ждет мучительная смерть!

— Хорошо, что мы не в сказке, а? — Лорканн хмыкнул невесело. — Умеешь ты вопросы задавать, мальчишка. Ладно, я сам разрешил, отвечу. Потому что все очень надеялись, что я на самом деле умру, мальчишка. Поэтому проклятых сказочек так много переписано, поэтому их проговаривают каждому неблагому мальцу с самого детства. Потому что иначе, мальчишка, меня убить не получилось.

— То есть?! — советник аж задохнулся от возмущения. — Кто-то добивается вашей гибели настолько опосредованным способом?! Внушая страх всем до единого жителям королевства? Страх и ненависть? Но это же… Такой силы!..

— Вот именно, предпочитаю не думать, мальчишка, насколько на самом деле меня не любят. Лучше просто пользоваться плодами заслуженной репутации, — опять мрачно уставился в огонь.

— И что? И что вас спасает! Это же! Не под силу никому из ши! Жить под подобным гнетом!

— Четвертый вопрос, мальчишка, уже четвертый, впрочем, какая разница, — Лорканн спрятал лицо в ладонях. — Меня спасает то, что спасает всех, — убрал руки, подмигнул. — Спасает меня, мальчишка, как водится, любовь. Как и тебя! Не то съел бы тебя этот ваш артефакт и косточки выплюнул, дрянь он редкостная… Думай давай, в кого ты мог влюбиться так сильно, — и Лорканн указал на его палец.

На палец Джареда!

Как советник сам этого не заметил? Серебристо-черная нить обвивала безымянный на правой руке, без слов давая понять: кто-то сказал слова любви ему, советнику, и получил ответ от него, советника. И ответ, несомненно, положительный. Джаред потер палец в тщетной надежде, что это Лорканн взял и нарисовал, но нет, очертания двух восьмерок со вписанным в них волком остались на месте.

— Лорканн, зачем я вам сдался? — не удержался ошарашенный Джаред от прямого вопроса. — Скрасить дорогу? Подразнить благого короля? Бросить меня в пасть какому-нибудь вашему чудовищу?

— Ну, мальчишка, ты же советник! Догада-айся, — слова были нормальными, интонация — отвратительной. — Скрашиваешь дорогу ты так себе, дразнить кого угодно я могу без чужого содействия, и с чудовищем ты для начала разговариваешь, меж тем, никто тебя не сожрал, ага?

— Значит, вам понадобились мои способности? — без особой надежды спросил Джаред, заворачиваясь в плащ и стараясь не обращать внимания на блуждающие по темной воде огоньки.

— Конечно! И ты сам, — с особым выражением произнес Лорканн.

Все это казалось изощренным издевательством, но Джаред держался.

— Ты очень полезный, Джаред, просто очень. Знаешь, такой… вкусненький. И аппетитно пахнешь!

Выражение лицо неблагого стало вовсе гнусным. Джаред не выдержал.

— Что?!

— Ну, для дракона, — как-то даже устало обронил Лорканн. — Как еда, очень вкусный. Они, знаешь ли, не могут совладать с собой, когда унюхивают людей. Ты, конечно, всего-то наполовину человек, а других подлинных полукровок я не знаю. Разве что у Мидира родословная интересная, но подманивать дракона Мидиром? Действие бесполезное, драконы от него сами разбегутся, я полгаю. Ну, кто более-менее соображает, точно.

Из всей речи неблагого Джаред уяснил две вещи. Первая: дядя с одной стороны подходит, а с другой совсем нет. И вторая, да, вторая…

— То есть я сыр в мышеловке?!

Никакие слова Лорканна, конечно, не смутили. Неблагой разве покивал по-деловому.

— Что-то вроде того. Мы ищем потерявшего разум дракона, потому что я очень надеюсь — она моя пропавшая много лет назад дочь. Как видишь, ненавидят меня многие. А вот любят… Клейтарри любила. Очень. Клейт. Перышко… Эй, что с тобой? Джаред! Джаре…

Голова окончательно решила расколоться. От одного сказанного мельком слова, причем, сказанного не про него.

Любила… Его, советника, с его невыносимой для большинства манией порядка, с его многовековым занудством и высокомерием — перед собой можно было не скрываться. С его невозможной скрытностью, недовольством по утрам и придирками по вечерам. И тем не менее…

— Джаред, если ты думаешь, что можешь от меня скрыться, — мягко журящий голос Алана раздается со спины, — то ты, разумеется, ошибаешься. Уж точно не в пределах замка. И уж точно не в моих бывших покоях!

— Алан, — кивает головой Джаред, словно это ответ на все вопросы.

Начальник замковой стражи подходит неслышно со спины, еще пара мгновений — и он уже сидит перед Джаредом, заглядывая в глаза. Самолично отыскивает разгадку.

— Джаред, ты никогда не опаздываешь по утрам на встречи с лесовиками, а сегодня целиком пропустил и даже не прислал извинения, — Алан удрученно качает головой.

Советник ополовинивает свой стакан, доливает, долго смотрит в ясно-древесную глубину, будто примеривается: возьмет или не возьмет?

— Иногда, Алан, мне становится страшно от того, каким количеством ерундистских закономерностей ты оброс, — наставительно качает пальцем. — Ты мог бы составить портрет каждого волка из его привычек… А потом ловить… за их несоблюдением…

— Джаред, — в голосе Алана укоризна, — во-первых, ты не каждый волк, а во-вторых, особенности ничуть не ерундистские. Иначе, с твоим способом сообщать о личных проблемах, Джаред, я бы о них никогда и не узнавал.

— Так, может, и не надо?

Начальник замковой стражи вздыхает, окидывает его взглядом, встает, уходит, Джаред вздыхает с облегчением и разочарованием, когда возле левого локтя вплотную садится Алан. Наливает себе в добытый стакан напитка, отпивает, видимо, для начала беседы, морщится и дышит с трудом.

— Ну понятно, как ты не убиваешься, под таким-то соусом, — выразительно покачивает стаканом. — Рассказывай, Джаред, ты меня знаешь.

Советник расслабляется и даже хмыкает похоже на хохот: да, Алана он знает! Алан выслушает, посоветует, позволит стать на момент не таким серьезным. Алан — друг.

Точно, у него есть друг! Джаред в настоящем радуется, как ребенок.

— Видишь, в чем дело, — Джаред с трудом поднимает указательный палец ровно.

Алан послушно рассматривает потолок, потом невозмутимо отрицательно качает головой: нет, в чем дело, отсюда не видно.

— Это я образно! — Джаред опускает голову, старательно не глядя в глаза Алану.

— Это вообще не видно. Я, Советник Благого Двора, которому больше двух тысяч лет, я… Алан, я влюбился!

Все лицо седого волка преображается радостью, он прихватывает Джареда за плечи, потрясывает, но не перебивает. Советник хохочет, немного расслабившись, но продолжает.

— Это не так радужно, Алан, как кажется на словах! Я нашел в кого влюбиться! В принцессу! — Алан все еще не понимает. — В нашу принцессу! В нашу пятнадцатилетнюю принцессу!

Джаред явно считает свершившееся драмой, но Алан мягко улыбается на все его слова.

— Думаю, Джаред, за свою жизнь ты разыграл достаточно кукольных представлений, чтобы не знать: истинную любовь нельзя игнорировать, хорошим это не закончится…

Может быть, на этом все и закончилось?

Нет. Конечно же, нет.

Воспоминания, словно взорвавшаяся ото льда река, настигают Джареда бурным потоком.

— Грания, сегодня ваш день рождения. Может быть, не стоит? — в который раз убеждает принцессу советник. Но уговоры, конечно же, не помогают.

— Брат смог. Папа — тем более! — злится принцесса.

Свежая, юная, прекрасная, как порыв весеннего ветра. Джаред призывает себя собраться.

— Когда тренировали Дея, мы не знали о психологической подготовке. Теперь, с помощью Бранна… Это не нужно, вам — тем более! Не нужно!

Губы сжаты, серые волчьи глаза пылают на лице Лили. Убийственное сочетание, и советник отступает, давая команду Алану.

Нужно лишь подождать, потерпеть, не представлять воочию, как раскаленный металл опустится на нежное плечо юной принцессы, зашипит, сжигая кожу и мышцы, и уж точно не стоит выдержанному Советнику заранее ощущать ее боль как свою. Раз она не пожелала уменьшить ее или перенести. Вот упрямая девчонка! Упрямая, красивая, гордая…

— Джаред, нет! — негодует Грания.

Инстинкты сработали первее мысли, и меч, поднятый Аланом с жаровни, к удивлению советника, удерживается его же предплечьем. Хорошо, что не ладонью. Приходит боль, прожигая руку насквозь. И уходит в сердце, успокаивая его немного.

Джаред прикрывает ожог плащом. Говорит как можно ровнее, хоть голос и не желает подчиняться ему:

— Сегодня ваш день, и я не буду вам мешать. Заканчивайте без меня, принцесса Грания. И простите.

Выговаривает первым попавшимся удивленным стражникам за пустые разговоры на посту. Вихрем проходится по всем этажам. На заднем дворе, видя незнакомого ши, который дерзит и отказывается уходить, с удовольствием оттаскивает от прохода. «Не трогайте его, он свой, свой!» — кричит испуганная волчица, стирает кровь с лица мужа. Джаред разглядывает под плащом серебристо-черную традиционную одежду. А, еще один, что принял Дом Волка как свой…

— П-п-простите, — шепчет Джаред. — Сегодня не нужно стоять на пути патрулей.

— Это вы простите нас, — шепчет волчица, обнимая мужа. — Этого больше не повторится.

Советник Благого двора глупо и мелко срывается на подданных короны. Джаред решает, что с него довольно, и возвращается к себе. Видимо, ему с перебором следить за двумя поколениями молодых волков. Да и стоит ли…

— Джаред! — раздается знакомый голос, и Джареду на миг кажется, что звук звенит в его сознании.

Все равно Грания не отпускает его ни днем, ни ночью.

— Наследная принцесса Грания, дочь короля Дея, властителя Благого Двора, — и та лишь морщится недовольно. — Я не буду спрашивать, как вы это сделали. Но разве вам неизвестно, что порог моего дома можно переступать лишь с разрешения?

— Джаред!.. — негодует она, не желая беседовать о манерах.

— Принцесса Грания, я просил называть меня «Советник».

— Хорошо, Джаред, — поджав полные отцовские губы, отвечает Грания. С ложной покорностью, не собираясь подчиняться: — Будет исполнено, Джаред.

И тут же взрывается.

— Ты считаешь принцессу Дома Волка слабой?! Сколько можно так оберегать меня? Я никогда ничему не научусь, если ты…

— Я не буду больше вам помогать, принцесса Грания, — тихо говорит Джаред, и та остывает, спрашивает потерянно, в упор глядя огромными серыми глазами:

— Почему, Джаред?

— Потому что, — слова теряются, отсеиваются, кажутся высокопарными и ненужными, не для Грании точно. — Просто — нет. Этот день был последним.

— Джаред, ты… не любишь меня более? — ясные глаза наливаются слезами.

— Именно потому, что люблю. Это мешает мне быть непредвзятым.

Джаред кривит душой самую малость. Иногда можно сказать и неприкрытую правду. Тем более, когда одно слово имеет несколько значений. Тем более, когда можно спрятаться за словами…

Грания шагает вперед, ухватывает его за локти, заглядывает в лицо и поднимает, заставляя смотреть на себя.

— И я люблю тебя, Джаред.

Тихо, откровенно, прямо. Не скрывая чувств. И похоже, Грания говорит именно то, о чем умалчивает Джаред.

Сколько раз принцесса повторяла эту фразу! С самого детства. Но резать болью несбывшегося слова стали не так давно.

— Грания, ты не понимаешь…

«Ты еще ребенок, Грания. Ты путаешь», — хочется сказать Джареду.

— Это ты не понимаешь, Джаред! — яростно кричит принцесса. — Я уже не ребенок, и я… Я люблю тебя не как родственника. Не как дядю. Не как друга! А как…

Джаред отшатывается, роняя что-то позади себя.

— Нет, Грания, не…

— Да, Джаред. Скажи, что ты не любишь меня. Скажи, глядя мне в глаза!

Иногда говорить правду просто невозможно. Солгать немыслимо. И дело вовсе не в магической сути мира ши, где каждая ложь — ступень к буквальной потере себя по частям, начиная с магических талантов.

— Мои чувства несущественны. Это невозможно…

— Я могу! И мне не нужно никого другого, кроме тебя. Джаред, я уже говорила с родителями. Они согласны.

— Ты… уже говорила с Алиенной и с Деем? — Джареду против воли представляется вся сцена в красках, с битием посуды, ломанием мебели и огульным рычанием друг на друга. — Я удивляюсь, что все еще жив.

— Папа сказал, что рад.

Воображаемая картина дополнилась проломленными перекрытиями и, вероятно, каким-нибудь уничтоженным в запале чувств, умозрительно нескрушимым артефактом времен Первой эпохи.

— Правда? Вот так и сказал?! — не верит Джаред, и правильно.

— Не совсем, — улыбается принцесса. — Они долго спорили с мамой, она припомнила, чем папа сам занимался в шестнадцать лет. Папа, конечно, порычал, кажется, даже повыл… И да, сказал, что р-р-рад! — с эффектным волчьим рыком передразнила отца принцесса. — А еще сказал, что это хор-р-рошо! Потому что тебя ему хочется убить меньше прочих!

Джаред бросает взгляд на ее плечо и тут же отводит глаза.

— Не волнуйся так, я не стала, — шепчет Грания.

Закатывает длинный рукав платья, обнажая белоснежную волчью кожу. Опять улыбается озорно:

— Сегодня не стала.

Грания откидывает полу его плаща, касается губами ожога, который Джаред, растравливая раны сердца, не собирался залечивать — и он исчезает. Поднимает на Джареда темнеющие глаза, кладет руки на плечи:

— Я люблю тебя всем сердцем, сколько себя помню. Я открыта, загляни в мою душу. Неужели ты, советник Дома Волка, сможешь сделать несчастной его принцессу?

Ни заглянуть куда не надо, ни даже помотать головой Джареду не удается, потому что Грания притягивает его к себе, прикасается неумелыми, но требовательными губами. Сияющий солнечный свет заливает комнату, и Грания, отрываясь от него, шепчет:

— Я бы приняла твой Дом как свой, но он и так уже мой. Хотя это не мешает мне любить тебя! И любить всегда, — закрывает рот протестующего, испуганного Джареда рукой и договаривает: — Я хочу быть твоей женой, матерью твоих детей!

Очень хочется укусить ее за ладонь, но уже поздно. Из ласкового, золотистого облака, образовавшегося над их головами, спускаются на безымянные пальцы два черно-серебристых кольца.

— Ну, теперь ты мне веришь, Джа-а-аред?.. — шепчет коварная Грания и обнимает его за шею. — Ты мой, теперь — мой! Можешь не отвечать, кольца все сказали за тебя!