Мечников. Том 10. Битва умов

Глава 9

Не привык я заключать договоры с дворянами, поскольку большинству из них попросту нельзя доверять. Но на этот раз я решил выслушать предложение.

Всё-таки Антон Сергеевич Давыдов — это не какой-то мелкий барон, который готов пойти на всё, лишь бы получить больше власти. Он — граф. Граф, которому я уже много раз помогал и до сих пор храню его тайны от общественности. Для меня иначе и быть не может, но он-то этого не понимает. Ему трудно осознать, что лекарь хранит секреты лишь потому, что так делать правильно.

Кроме того, о графе Давыдове очень хорошо отзывался Александр Иванович Разумовский. Не думаю, что главный лекарь ошибается в этом человеке. По крайней мере, Разумовскому я доверяю как самому близкому коллеге.

Он меня ещё никогда не подводил. А если и подводил, на то были весомые причины.

— Слушаю вас, Антон Сергеевич, — ответил я. — О каком договоре идёт речь?

— Для начала мне придётся рассказать вам, что я планировал получить от барона Никольского, — произнёс Давыдов. — Дело в том, что мне нужно произвести тысячу комплектов одежды для наших военных. Мундиры, штаны, сапоги, перчатки, шапки. Стандартный набор. Поэтому я хотел выкупить у Никольского единственное в Саратове ткацкое предприятие. Вот только он заломил цену настолько, что я начал сомневаться, стоит ли мне вообще с ним сотрудничать. Но выбора у меня не было. По крайней мере, так мне казалось поначалу.

Точно, Давыдов ведь когда-то сам был солдатом. Видимо, поэтому он решил помочь тем, кто сейчас воюет на фронте.

— Цель достойная, Антон Сергеевич, но я не совсем понимаю, какую роль в этом деле могу сыграть я.

— Господин Мечников, я знаю, что вы только что приобрели завод. И я даже догадываюсь, что вы собираетесь там производить, — произнёс Давыдов. — Лекарства, инструменты и прочие изобретения, касающиеся лекарского дела. Заводов в Саратове больше не осталось. Вы только что купили последний. Так, может быть, мы договоримся, и вы откроете цех по производству одежды для военных?

Пожалуй, это самое странное предложение, которое я когда-либо получал.

— А что я получу взамен? — поинтересовался я.

— Смотрите, Алексей Александрович, — потёр рукой об руку Давыдов. — Чтобы отблагодарить вас за помощь, я готов поработать себе в убыток. Поэтому я хочу оплатить открытие нового цеха, а также финансировать ваш завод, скажем… Полгода! Прибыли от него я не запрошу. Меня устроит чисто символическая сумма. Процентов десять, к примеру. Сотрудников для ткацкого цеха я найду вам сам. От вас будет требоваться только управление персоналом и ведение отчётности.

Договор хоть и добавляет мне лишний геморрой в виде нового цеха, но выгода в нём есть. И она внушительная. Если Давыдов будет финансировать мой завод, я смогу развить новую ячейку в Саратове гораздо быстрее.

А касаемо отчётности и управления персоналом — это мелочи. Попрошу Синицына найти достойного человека, который сможет следить за заводом не хуже него.

Готов поклясться, что у него такие знакомые точно имеются.

— Меня всё устраивает, Антон Сергеевич, — кивнул я. — Только стоит сразу уточнить, сколько вы готовы вкладывать денег в мой завод. Какие суммы будут поступать ко мне за один месяц?

— Ну, сотни тысяч рублей, естественно, я вам не обещаю, — усмехнулся он. — Но пятьсот рублей точно смогу отсыпать. Может быть, иногда будет получаться передавать вам тысячу. Это всяко дешевле, чем сотрудничество с бароном Никольским.

В переводе на деньги из моего мира, Давыдов предлагает мне от пятисот тысяч до миллиона рублей в месяц. Это — большие суммы. Таких сполна хватит, чтобы развить производство. Причём сам Антон Сергеевич, скорее всего, вообще не почувствует трат. Ведь по итогу десять процентов от моей прибыли вернут ему ту же сумму, которую он вложит.

Получается, что и я буду в огромном плюсе, и он достигнет своей цели, практически не потратив при этом ни рубля.

Договорившись с Давыдовым, я вернулся в госпиталь, ещё раз осмотрел его сына, а затем доложил Разумовскому всё, что произошло на выезде.

— М-да, паршиво, Алексей Александрович, — вздохнул он. — Мы не учли, что дворяне могут вызывать нас на свои дуэли.

— Как раз наоборот, — помотал головой я. — Это к лучшему. Дуэли происходят довольно часто, и это — хороший способ получить лишний доход. Обычно такие схватки заканчиваются получением колотых или резаных ран. Вылечить их — сущий пустяк. А оплата нашего вызова фиксирована. Понимаете?

— Да, вы правы, господин Мечников, — недолго подумав, кивнул Разумовский. — Но придётся держать в секрете всё, что нам придётся видеть на этих выездах.

— И я только что рассказал вам первый секрет, который нам придётся сохранить, — сказал я. — Никто не должен узнать о дуэли между Никольским и Давыдовым младшим. Пусть теперь это станет нашим правилом. Дальше руководства информация не должна зайти. Тогда дворяне будут вызывать нас постоянно.

— А руководство — это я, — улыбнулся Разумовский. — И у меня нет привычки рассказывать каждому встречному чужие тайны. Получается, мы с вами на верном пути, Алексей Александрович. Будем продолжать в том же духе.

Мы с Разумовским договорились о введении нового правила, и после этого я направился в свой кабинет, где хранились многие мои инструменты, в том числе и микроскоп.

Настало время изучить состав жидкости, которая окружает голову в капсуле. Хотя состав мне определить с помощью микроскопа вряд ли получится, ведь молекулы он видеть не позволяет. Для этого в любом случае придётся создавать лабораторию. Но, возможно, я смогу хотя бы примерно понять, из чего состоит эта смесь веществ.

Убедившись, что в госпитале больше никто не нуждается в помощи, я присел за свой стол, настроил освещение, затем капнул на предметное стекло и принялся изучать слизь под разными увеличениями.

И…

Ничего себе!

Сначала я думал, что мне показалось. Но повторный осмотр опроверг мои сомнения. Дело в том, что первые три уровня увеличений ничего толком не показали. Казалось бы, обычная гомогенная масса, в которой плавают единичные частички более твёрдого вещества. Солей, судя по всему. Скорее всего, эти соли скоро выпадут в осадок, и их будет видно на дне капсулы даже без микроскопа.

Но меня смутили не соли.

На максимальном увеличении я увидел движение. Мельчайшие частички суетливо перемещались из стороны в сторону, чем-то напоминали пловцов в бассейне, соревнующихся на скорость.

Это ещё что такое? Обычные бактерии из микрофлоры Павла Романова? Нет, непохоже. На самом деле на коже, в волосах, во рту живёт просто колоссальное количество бактерий. Особенно в ротовой полости. Там у них целый мегаполис. Некоторые специалисты даже считают, что рот гораздо грязнее заднего прохода.

Но я никогда не слышал, чтобы там жили такие проворные бактерии. За теми, что живут в слизи, я едва успеваю следить. А раз они так быстро передвигаются, значит, у них есть специальные системы для этого.

Уже через десять минут наблюдений я окончательно убедился, что у этих существ есть по одному длинному жгутику и по четыре пары ворсинок, расположившихся на противоположных сторонах округлого «тела» бактерий.

А вот это уже не просто интересно! Это — странно. Ведь таких бактерий я в своём мире никогда не встречал. Тем более я никак не могу понять, чего это они так активизировались. Зачем им тратить энергию и плавать из стороны в сторону, когда их хемотаксис работать не должен?

Хемотаксис — это что-то вроде нашего обоняния. К примеру, человек услышал насыщенный запах жирной пищи и тут же побежал в ближайший ресторан с фаст-фудом. У бактерий система работает почти точно так же. Они поймали мельчайшие частички интересующих их химических веществ и сразу же плывут в сторону их источника.

Но сейчас среда этих бактерий сильно ограничена. Тут нет еды. Нет ничего, что может помочь им продлить свою жизнь. Так чего же они так суетятся?

— Чего⁈ — вслух воскликнул я, когда сместил поле зрения и взглянул на другой участок капли. — Да что ж такое они творят?

Бактерии уже начали выстраивать вокруг капли что-то наподобие стены. Начали уменьшать объём слизи, спрессовывать его и ограничивать свою зону. Другими словами, начали формировать что-то отдалённо напоминающее клетку.

Интересно… Так это что же получается? За регенерацию тканей Павла Петровича отвечает колония доселе невиданных бактерий? Какие-то трутни-рабочие, которые строят организм, а взамен получают питательные вещества.

Хитрый механизм. Гораздо хитрее, чем я думал. Значит, в основе колбы с головой используется не только магия, но и технологии? Не знаю, как семье императорских лекарей удалось создать такое в те времена, когда даже самых элементарных медицинских инструментов ещё не существовало, но факт остаётся фактом.

Эти гении каким-то образом не просто соорудили колбу поддержания жизни, но ещё и вывели новый штамм бактерий-строителей.

Но главный вопрос для меня заключается не в том, как они их создали. А как мне взять эти микроорганизмы под контроль, чтобы заставить их и дальше лечить Павла Петровича.

Ведь одной лекарской магией отрубленную голову в нормальном состоянии поддержать невозможно. Будь у меня хоть сто витков! Голова без туловища всё равно погибнет.

Закончив изучение бактерий, я приступил к созданию новой концепции. Создание лаборатории нужно начинать с малого. И первым делом придётся создать самый простой аппарат для подсчёта клеток крови. Камеру Горяева.

Этот аппарат позволит получать нам тот самый знаменитый универсальный «общий анализ крови», который используется в моём мире уже две сотни лет. Правда, автоматизировать процесс не удастся. Придётся всё считать вручную.

А это значит, что завтра мне нужно приобрести стёкла. А затем создать из них два элемента — предметное стекло и покровное стекло. Затем соорудить специальную сетку между ними — и получится камера Горяева — оптическое устройство для подсчёта клеток крови. Оно работает не так точно, как компьютерные анализаторы из современности, но для начала сойдёт и оно.

Создавать его несложно. Думаю, управлюсь всего за один день.

Когда стёкла и сетка будут на месте, я смогу поместить туда кровь и подсчитать через микроскоп количество клеток, а затем умножить их на заданные числа и получить тот же самый общий анализ крови, только с большой погрешностью.

Пока я придумывал, как мне всё это организовать, ночь уже закончилась. Я отработал свои часы и вместо того, чтобы направиться домой отдыхать, принялся искать по всем магазинам Саратова подходящие материалы. Затем купил в ближайшей аптечной лавке несколько своих же зелий-энергетиков и приготовился к тяжёлой работе.

На создание камеры Горяева ушло несколько часов. Закончил её я лишь к полудню. Осталось лишь протестировать аппарат. И лучше всего для начала проверить его на себе.

Я извлёк из себя немного крови и поместил каплю под предметное стекло. А затем принялся считать. Долго и, честно говоря, мучительно. Поражаюсь, как люди раньше обходились без лаборатории и компьютеров!

Мне пришлось самостоятельно пересчитывать попавшие в сетку клетки. Эритроциты, отвечающие за транспорт кислорода. Лейкоциты, чья задача убивать бактерии, вирусы и создавать воспаление. И тромбоциты, которые являются предшественниками тромбов.

Кстати, последние две клетки непосвящённые люди могут посчитать вредными. Воспаление и тромбы! Звучит так, будто это что-то очень вредное. Но на деле всё не так просто.

Воспаление — это один из самых важных механизмов организма. Люди думают, что воспаление вызывают вирусы или бактерии. Но это не так. Воспаление вызывает иммунная система, чтобы отграничить инфекцию от остального организма. Да, воспалению свойственна боль, краснота, отёк и дискомфорт в целом. Но если воспаление возникает из-за проникновения в организм инфекции, отключать этот механизм защиты не нужно.

Часто при вирусных инфекциях в моём мире люди пили специальные порошки с разными вкусами. Лимон! Клубника! Ого! Наверное, это что-то очень полезное, да? А вот и нет.

Такие порошки содержат в себе противовоспалительное средство и противовирусное. Последнее убивает вирус. Да, так и должно быть. Но! Если у человека температура и он сбивает её таким порошком или другой таблеткой вроде аспирина или парацетамола — это беда. Совсем беда.

Температура нужна. Она целебна, если не превышает тридцати восьми градусов. И когда люди пытаются её сбить раньше времени — это прямой путь продлить болезнь.

А с тромбоцитами вообще отдельная история. В моём мире в умах людей, особенно после ковида, укоренилось, что тромбы — это зло.

Но я бы сказал, что это не совсем так работает. Что ж, давайте уберём все тромбоциты! Что случится?

В лучшем случае, получится сын Николая Второго. Алексей. Который страдал гемофилией и мог в теории умереть даже от самого лёгкого кровотечения.

Хотя зачем так глубоко копать? У нас в госпитале до сих пор лежит Евгений Балашов, которого проверяют на вменяемость, прежде чем вручить ему заслуженный титул барона. У него ведь тоже гемофилия. И это заболевание очень опасно. Тромбы у него никогда не возникнут. Зато при любой травме может произойти кровотечение, как наружное, так и внутреннее, из-за которого он очень быстро умрёт.

И каков же итог?

Как и всегда, все клетки, вещества и прочие элементы организма должны быть в равновесии. В балансе.

К двум часам дня я составил схему камеры Горяева, затем создал её саму, но мне пришлось также расписать статью о клетках крови. Без неё для других лекарей эта камера будет абсолютно бесполезна. Люди должны понимать, что вообще означает то или иное количество клеток крови.

Но самое главное моё достижение сегодня — это первый эксперимент, при котором использовалась камера.

Я подсчитал клетки своей крови и окончательно убедился, что всё работает. Эритроциты, лейкоциты и тромбоциты были в норме. Учитывая моё состояние здоровья, всё так и должно быть.

По идее я должен был пойти и зарегистрировать патент, но мне захотелось ещё раз заглянуть к дяде. Уж больно меня смутило состояние его здоровья. Да, худоба была ему присуща. Но в последний раз мне показалось, что он продолжает худеть.

Раньше он терял вес из-за наркотических зелий, но что с ним происходит сейчас? Вопрос, на которой срочно стоит найти ответ.

— Алексей? — удивлённо спросил дядя, увидев меня в дверях своей квартиры. — Что случилось? Документы уже приготовили?

— Нет, — помотал головой я. — Мне нужно поговорить с тобой наедине. По поводу твоего самочувствия.

— А что со мной? — махнул рукой он. — Всё в порядке, не переживай. Ноги только одной не хватает, а так — всё путём!

— Уж из меня-то дурака не строй, — настоял я. — Ещё в прошлый раз показалось, что ты исхудал. Вес так и падает. Готов поспорить, что я с лёгкостью могу тебя подхватить одной рукой.

— Эх… — вздохнул он. — Ладно. Давай переговорим, раз ты настаиваешь. Всё-таки ты теперь — глава моего рода. И спорить с тобой я не имею права.

Мы закрылись в спальне, я попросил дядю снять рубашку и осмотрел его торс.

Да… Килограммы явно куда-то улетели. Рёбра выступают, их теперь даже простукивать не надо. Всё видно невооружённым глазом.

— Какие симптомы, дядь? — спросил я. — Отключи лекарское мышление. Скажи как пациент. Что изменилось за последние месяцы?

— Аппетита нет совсем, — признался он. — Особенно с мясом проблемы. Мясо вообще есть не хочется. Тошнит, когда на него смотрю. Катька меня бьёт по башке, когда я отказываюсь есть то, что она готовит. А я не могу — хоть убей.

Проклятье…

Его похудание явно можно назвать кахексией. А отвращение к мясу — ещё более страшный симптом.

Лекарская магия в данном случае бессильна.

Судить пока рано, но, возможно, без хирургической операции здесь не обойтись.