Наперегонки с ветром. Идеальный шторм

Глава 15

О том, что во Фьельдене было место, где меня всегда ждали, я вспомнила лишь добравшись до центральной площади.

Эта мысль оказалось такой же горьковато-забавной, как претензии леди Камиллы ко мне, но вместе с тем не лишённой определённой иронии.

Сказал ли Габриэль это всерьёз или преувеличил, как преувеличивал всякий влюблённый мужчина?

Был только один способ проверить.

Не дойдя до кафе, в котором собиралась провести время, я свернула вправо и, не торопясь, пошла по улице вниз, хотя и прекрасно помнила дорогу.

Ветер усиливался, и оставалось только надеяться, что племянница мэра не простудится насмерть, стоя у обочины дороги.

Я не сомневалась в том, что Кайл не давал ей реального повода. Точно так же, как я не давала такового доктору Беккету.

И тем не менее, они оба были готовы на откровенные безумства.

Когда Габриэль, сходя с ума от неловкости и собственной непорядочности, делал свое предложение, я почти не восприняла его всерьез. Тогда, у моря, да и теперь я была очарована им не больше, чем можно быть очарованной умным, легким и тонким компаньоном. Отчаянным авантюристом, к тому же – Габриэль бросился помогать нам со всем желанием и рвением человека, успевшего как следует стосковаться по опасным приключениям.

Я не испытывала к нему однозначного влечения, хотя и не сомневалась в том, что он примется собирать чемоданы, если сейчас я постучу в его дверь и без всяких объяснений попрошу об этом.

И все же, ловя холодный северный ветер губами, я не могла не признать, что Кайл прав: он обладал всеми достоинствами, необходимыми мужчине для того, чтобы за него хотели выйти замуж.

Даже более того, объективно и, с точки зрения всё того же большинства, Габриэль Беккет был идеален и выигрывал по всем статьям. Уживчивый, спокойный, заботливый и добрый, он был заранее готов на любые компромиссы. В его прошлом не было кровавых и страшных тайн, и, путешествуя с ним, его спутница не рисковала столкнуться с его живыми или мёртвыми врагами. Он не умел отравлять душу одним взглядом, но на него можно было положиться всегда и во всем.

Вдобавок ко всему этому действительно шли молодость, почти непростительная для мужчины с таким характером красота и…

Его чувства ко мне.

Я тяжело вздохнула, потому что не умела и не любила мыслить такими категориями, однако вещи следовало назвать своими именами: Габриэль любил меня отчаянно и нежно, трогательно, по-рыцарски, и столь очевидно, что, живя в общем с ним доме, я никогда не обнаружила бы у забора готовую зарыдать юную дуру.

Будучи моложе, я не задумывалась о том, что мужчину можно выбрать, исходя из этих нехитрых параметров.

В те пять лет, что провела одна, я не чувствовала себя одинокой и не нуждалась в паре.

Пожалуй, можно было сказать, что я не нуждалась в этом в принципе, и даже Кайл стал лишь случайностью.

Наш брак никогда не основывался на долге и не был освещен перед людьми. Доверяя друг другу и крови больше, чем всем вымышленным богам разом, мы венчались кровью, и были обязаны друг другу не дольше, чем хотели быть вместе.

Всё закончилось в тот момент, когда мы друг от друга отказались. Не было ни условностей, ни необходимости делить что-либо и объясняться в очевидном.

Ни вопросов, ни обид, ни поиска виноватых.

Этим объяснялась даже глупость, с которой я продолжала считать его до определённой степени своим – человек, с которым я смогла и захотела дойти до такой близости, не мог стать посторонним по определению.

Ни разу не сказав друг другу «люблю», оставаясь вместе, мы были уверены друг в друге во всех смыслах безоговорочно.

Из этого и родилась моя абсурдная ревность – увидев его с Жизель, я впервые ощутила его чужим и далёким.

Ещё более чужим, чем в момент, когда впервые подошла к нему на улице в своей родной деревне и сказала: «Добрый день».

Рано или поздно это должно было решиться и закончиться.

Так или иначе, тем или иным способом.

Постучав костяшками пальцев о толстое дерево, я решила, что посчитаю до десяти, и если Габриэль не откроет…

Дверь распахнулась на счёт «четыре».

– Элисон, – он выдохнул моё имя удивлённым полушепотом.

Как будто получил подарок, на который не смел надеяться.

Как будто и правда, Нечистый бы его побрал, ждал.

Переступая порог, я задержала дыхание, потому что воздух вокруг сгустился. Мы оба чувствовали, что сегодня что-то изменится, хотя оба и не знал, что.

– Ты как раз вовремя. К ужину.

Габриэль не стал помогать мне снять плащ, но сделал приглашающий жест рукой и первым метнулся в комнату.

Его дом оказался таким же маленьким, как у старухи Мюррей, но обжитым и очень уютным. В центре большой комнаты, которая служила гостиной, стоял добротный стол, у одной стены был диван, а у противоположной – камин.

Ожидая увидеть скорее обычную печь, я засмотрелась на то, как языки огня облизывают дрова, а доктор Беккет в это время занялся едой.

Он был в свободных брюках, домашних туфлях и рубашке навыпуск – в таком виде не ожидают гостей и не готовятся к их появлению.

На широком подоконнике я заметила большую рыжую тыкву – Габриэль собирался отпраздновать Ночь Осенних костров по всем правилам, в то время как я о подобном не позаботилась.

– Садись, пожалуйста, – заметив, что я продолжаю стоять, он кивнул мне на диван, в очередной раз проходя мимо.

В столь небольшом пространстве не натыкаться друг на друга было бы сложно, если бы он не ориентировался в нём настолько блестяще.

Устроившись на диване, я с известным удовольствием наблюдала за тем, как на столе появляется запеченная с картофелем и овощами курица, хлеб, свежее пиво.

– Я рад, что ты пришла, – Габриэль сказал самое банальное из всего, что мог, но ему явно хотелось сказать хоть что-то.

– Я не была уверена, что не отвлеку тебя.

– Ты не можешь меня отвлечь.

Он все еще стоял возле стола, но мы посмотрели друг на друга.

Я вдруг почувствовала, что замерзла и повела плечами, положила ногу на ногу, сползая на диване чуть ниже.

– Мне приятно это слышать.

При нем можно было сидеть так, как мне удобно, и говорить что захочется.

Можно было расслабиться и не думать ни о чем. Просто наслаждаться вечером.

Габриэль это чувствовал.

Быстро, устало и нежно улыбнувшись, он снова вышел в кухню, а, вернувшись, протянул мне большую кружку, от которой поднимался травяной аромат.

– Это настойка. Мне кажется, ты устала. Она должна помочь.

До этого момента я не ощущала себя уставшей, но после того, как он сказал это, навалилась тяжесть.

– Всё в порядке.

– В любом случае не повредит, – он улыбнулся мне ещё раз и отошёл, чтобы не давить, нависая сверху.

Тех, от кого я приняла бы такое питьё, можно было пересчитать по пальцам, но Габриэлю я верила. Он не попытался коснуться моей руки, не суетился, стесняясь своего непринуждённого домашнего вида.

Последнее было более чем логично, ведь если ты собираешься жить с человеком, ему доведётся видеть тебя разным. Далеко не всегда при параде.

Габриэль отошел, чтобы пошевелить дрова и дать мне пространство и время.

Он не настаивал, не расспрашивал, не вторгался со своим участием и не пытался использовать момент. Просто принял ситуацию как есть. Как будто так и должно было быть.

– Сегодня у всех был непростой день. Знаешь, люди в этом смысле для меня загадка. Иногда они так равнодушны к чужому горю. Особенно когда речь идёт о тех, кому действительно требуется помощь. А сейчас принимают всё так близко к сердцу.

Не дожидаясь от меня ответа, он снова прошёл по комнате, торопясь устроить всё так, чтобы остаток вечера нам не пришлось ни о чем беспокоиться, и я едва заметно улыбнулась.

А потом мне стало любопытно.

Несмотря на всё своё спокойствие и добродушие, Габриэль был умным человеком. Он не мог не понимать, откуда я пришла.

Делая мне предложение, он прекрасно помнил, что я продолжаю жить с Кайлом, и не мог не знать, что живём мы не как соседи.

При этом он продолжал ждать от меня ответа и делать всё доступное, чтобы он оказался положительным.

Оскорблённым или опечаленным он при этом не выглядел, хотя, кто, Нечистый подери, не был бы?

Однако доктор Беккет терпеливо ждал, лишь всеми силами помогал нам раскрыть дело.

Не мне, а именно нам.

Если бы в мертвецкую и правда явился Кайл, он сумел бы держаться нейтрально, соблюсти баланс между деловыми и приятельскими отношениями.

В самом деле не воспринимал это как соперничество?

Или был искренне убеждён, что одно другому не помеха?

Теперь Габриэль остановился у окна, чтобы выглянуть наружу и поправить штору.

Он совершенно точно не видел того и тех, кого мог видеть Кайл, но знал о их присутствии. Знал о том, что является для них лакомым куском. И мастерски охранял свои границы.

Хорошая защита служила одной из причин, по которым в его доме было так спокойно. И ставить её он научился не без помощи Кайла.

– Габриэль.

Он, казалось, задумался, глядя в сгустившуюся снаружи темноту, но, стоило мне окликнуть, обернулся.

– Да?

Вот теперь ему стало немного не по себе, но в первую очередь от того, что отвлёкся от меня.

Всё это до безобразия походило на одну из ночей у побережья. Тогда мы проводили время втроём и теряли ему счёт, потому что было непринуждённо и весело. Общие темы, схожие шутки и близкие взгляды находились всегда.

Спрашивать о таких вещах напрямую, вероятно, не следовало, но, помня о прошлом, я могла себе позволить.

– Тебя ничего не смущает?

Ему не нужно было объяснять. Пусть его таланты и были скромнее, чем, скажем, таланты Гаспара, он совершенно точно чувствовал, как мы с Кайлом проводили ночи.

Вопрос был только в том, захочет ли доктор понять.

И каков будет его ответ.

В том, что он скажет правду, сомнений у меня не было.

Габриэль тем временем немного нахмурился, подбирая слова.

Поленья продолжали потрескивать, ветер на улице начал завывать громче.

Точно так же он стенал в тот вечер, когда я догнала Кайла на лестнице, и если сегодня начнётся буря, я в любом случае застряну здесь до утра.

Всё творящееся вокруг и без того начинало напоминать идеальный шторм. Пять лет ходивший по морям, прежде чем пробиться к Совету, Винсент как-то вечером у костра за бутылкой отличного виски рассказывал, как ему едва не пришлось попасть в такой.

– Когда стихия надвигается на тебя со всех четырёх сторон, а море под тобой качается, и кажется, что что-то в нём хочется утащить тебя в бездну, – говорил он.

Дуглас тогда стал единственным, кто хрипло засмеялся и сказал, что Винс со своими байками сам пострашнее иной нечисти.

– Я, возможно, не так умён как Нильсон, но всё же не дурак, Элисон, – Габриэль, наконец, заговорил, негромко и спокойно. – Есть вещи, которые я не могу изменить.

Он смотрел на меня, точно так же проверяя, выдержу ли я этот прямой взгляд.

Я выдержала, потому что это было правдой.

По всей видимости, Габриэль тоже остался этой безмолвной откровенностью доволен. Подумав еще секунду, он двинулся ко мне. Неспешно, оставляя возможность себя остановить.

Я не стала.

В первый год после расставания с Кайлом я не интересовалась мужчинами. Встречались те, кто искал моего внимания. Были и другие, предлагавшие честное удовольствие на одну ночь.

Красивый капитан королевской полиции попался мне на постоялом дворе очередного безымянного города. Я завернула туда поужинать и выпить, сделав очередную грязную и изнурительную работу, за которую крестьяне хорошо заплатили, хотя и добавили к увесистому кошельку немало забавных проклятий в мой адрес.

К тому моменту я уже твёрдо решила ехать в Совет и, заработав достаточно, собиралась выспаться и отправляться прямиком туда.

Он тоже остановился для отдыха по пути из очередного отпуска обратно на службу.

Высокий, прекрасно сложенный, голубоглазый и черноволосый, с тонкими, необыкновенно шедшими ему усами.

Я не дала себе труда запомнить его имя, хотя он так искренне и чувственно стонал моё.

Это не было восхитительно-ярко, не оставило во мне неизгладимого впечатления. Я покинула комнату, пока он спал, чувствуя себя освежившейся и довольной, потому что с самого начала не строила иллюзий, зная, что он не даст мне того накала, который давал Кайл.

В каком-то смысле даже с Гаспаром многим позже было лучше, потому что тот, без изысков и далеко идущих планов, просто отдавал всего себя.

Та ночь с капитаном стала для меня своего рода чертой, за которой всё, что связывало меня с Нильсоном, оставалось позади.

Кровное венчание не предполагало измены.

Для соединённой таким образом пары считалось допустимо по обоюдному согласию пригласить в свою постель кого-то третьего. Подобное не являлось предательством, если никто никого не принуждал и происходящее было интересно обоим. Если это не затрагивало душу и сердце.

Будь я на тот момент всё ещё замужем, последствия в виде болезни или череды неудач не заставили бы себя ждать.

Однако вместо этого у меня началась полоса восхитительного везения. Йонас купился на мой блеф, работа в Совете превзошла все мои ожидания, а жизнь в целом стала спокойнее и удобнее.

Это значило, что супружеская клятва расторгнута, хотя клятва преданности и взаимопомощи осталась в силе. Последнее выяснилось только что, в памятном августе.

И все же…

Всё же.

Обменявшись ударами сегодня, мы обнаружили, что не можем и не хотим ругаться из-за этого. Что не осталось ничего, что мы могли бы выяснять, в чем могли бы не соглашаться.

Никогда и никого я не хотела так, как Кайла.

Всего пары прикосновений и правильного взгляда хватало, чтобы желание превращалось в неодолимую потребность.

Габриэль был приятным человеком и привлекательным мужчиной, но он тоже был… в другой категорий.

Позволила бы я ему держать себя за горло?

Попросила бы об этом?

Опустившись перед диваном, – передо мной, – на колени, Габриэль заглянул мне в лицо.

– Я знаю, что никто никогда не сравнится для тебя с ним. И, по большому счету, мне следовало бы найти в нем миллион недостатков и аккуратно указать тебе на них, чтобы подчеркнуть собственные достоинства. Так поступают соперники, но моя проблема в том, что я не могу считать его соперником в полном смысле. Он слишком много сделал и для меня тоже. Заставил поверить в себя, когда я готов был расписаться в том, что я просто чудак, и начать учиться жить, как живут все люди. При всём желании я не могу претендовать на его место, и надеюсь, ты это понимаешь.

Его глаза были очень близко, и в них снова плескалось море.

То море, в котором полагалось тонуть.

То самое, в котором мне в каком-то смысле тонуть хотелось бы.

«Кто, если не он», – сказала Петти про Йонаса.

Кто, если не Габриэль, – во всех смыслах.

При условии, что я вообще сочту это нужным.

Если нет, ведь прекратить можно будет в любой момент, и он никогда не станет чинить мне препятствий, мстить или пытаться удержать любой ценой, унижаясь и угрожая.

Точно так же, как я не стала бы проделывать всё это с Кайлом.

Габриэль продолжал держать меня своим невозможным взглядом, зная, что я уже поняла всё, что хотела знать, но продолжаю слушать его очень внимательно.

– Я не могу обещать, что всё будет идеально. Или что ты не заскучаешь со мной. Просто потому что я не могу быть тебе равным, и ты привыкла жить иначе. Но я сделаю всё, чтобы ты была счастлива. Чтобы ты чувствовала себя спокойной и довольной каждый момент каждого дня. Этого наверняка мало, но я не собираюсь унижать тебя или себя попыткой вычеркнуть человека, который был и останется для тебя семьёй. В конце концов, ни ему, ни мне ты ничем не обязана, а времени многое подвластно.

«А ещё очень сложно не испытать хоть каплю взаимности, когда тебя любят так верно и самоотверженно».

Он не сказал этого, но мысленно я закончила за него.

Медленно, словно давая себе самой передумать, подняла руку и провела ладонью по его щеке.

Габриэль не подался вперёд, не прикрыл глаза и не попытался ответить.

Он только продолжал смотреть, а я надавила кончиками пальцев чуть сильнее, спустилась ими к губам.

Наш ужин ждал на столе, и, наверное, правильнее было бы не торопить события, а отвлечься на него.

И всё же я погладила подбородок Габриэля, и только после этого он подался вперёд.

Поцелуй вышел идеальным. В меру страстным, в меру деликатным. Он не попытался сразу сделать его глубоким и собственническим, но выдохнул горячо и влажно от удовольствия и, кажется, неожиданности.

Не верил, что я отвечу?

Или был убеждён, что здесь, сейчас, – когда Кайл был так близко, буквально в нескольких улицах, – ничего не случится?

Я перехватила инициативу всего на секунду, просто чтобы дать ему знать, что он может продолжать, а потом откинулась на спинку дивана.

Обретая опору, Габриэль положил ладонь на мое колено и прижался теснее.

Я так и не сняла ботинки, и когда он уложил меня на спину, пришлось извернуться, чтобы не свалиться с дивана, но и не испачкать его при этом.

Доктору Беккету на обивку было самым замечательным образом наплевать. От него исходило тепло, запах трав и опаленных огнем дров, и я запустила пальцы ему в волосы, провела до самых кончиков ладонью, не сжимая.

Еще не откровенное желание, но приятная истома разливалась по телу медленно, но и он никуда не торопился. С мастерством человека, который делает подобное регулярно, Габриэль расстегнул пару пуговиц на моем воротнике, оставил несколько горячих поцелуев на шее.

Это было приятно. Многообещающе. Так нежно, что у меня перебило дыхание, и я зажмурилась, немного сместившись, стоило его ладони осторожно и так медленно скользнуть под подол моего платья.

Он выбрал очень правильную тональность, лучшую из всех возможных. Не спрашивая, можно или нет, не обманываясь насчет того, что вдруг стал мне отчаянно нужен, Габриэль поймал момент и подхватил еще толком не оформившееся намерение. Доказать правдивость всего, что только что предлагал мне, не словом, а делом было лучшей тактикой.

Я выдохнула резче, чем ожидала от себя сама, когда он сдвинул чулок чуть ниже и погладил мое бедро – медленно и очень ласково. Так, словно смаковал каждый из этих долгожданных моментов, но не боялся ни одного из них.

Я потянула ворот его рубашки, чтобы так же неспешно провести пальцами по плечу, идеально гладкой коже.

По большому счету, все это даже ничего не значило. Договор о намерениях, способ прощупать границы.

Он снова не унизил ни меня, ни себя, изобразив смертельную обиду на то, что к нему пришли в очевидно тяжелый момент, чтобы забыться. Отлично чувствовал, что это было не так.

Точно так же, как чувствовал и кое-что другое, еще более важное – прямо сейчас наши желания целиком и полностью совпадали. Я хотела бы остаться с ним. Хотела бы почувствовать, как целый мир для меня меркнет просто потому что он рядом.

Габриэль опустил голову, и новый поцелуй пришелся прямо в солнечное сплетение, а вторая его рука легла мне на грудь. Пальцы сжались многообещающе сильно, а за этим последовало дразнящее ласковое поглаживание.

В ответ я поцеловала его под ухом, а потом чуть ниже, и провела ладонью по его спине до пояса, притягивая ближе, предлагая лечь сверху.

Почувствовать тяжесть его тела, привыкнуть к запаху, к манере касаться, и позволить себе сосредоточиться на всем этом, заведомо зная, что будет очень хорошо. Что потом не будет ни неловкости, ни недоумения, ни глупого щенячьего восторга – только спокойное тягучее удовольствие и радость от того, что все вышло так гладко, и никуда не нужно спешить…

Расстегнув еще одну пуговицу, Габриэль провел губами по моей груди ниже, пока касаясь через нижнюю рубашку, умело распаляя этими прикосновениями.

Но окружающий мир по-прежнему меркнуть не желал.

Мое собственное тело отзывалось на происходящее, потому что не отозваться было невозможно, потому что это было так естественно.

И все же ощущение неловкой возни никуда не девалось.

Коль скоро уж я пришла выбирать, ничего страшного не случилось бы, даже взбреди мне в голову закрыть глаза и представить все, что хочется представлять.

Понимая и это, он бы не обиделся, потому что заведомо знал, кого и в какой момент позвал замуж.

Мне не больше, чем Габриэлю, хотелось унижать его или себя.

В нем в самом деле не было недостатков. По крайней мере, таких, что были бы для меня критичными.

Я могла быть уверена, что он не подловит меня в самый неожиданный момент, не шепнет на ухо ничего такого, от чего я потеряю дар речи. Не заставит опуститься сверху и не попробует прямо в процессе беседовать о делах, со смешком укоряя меня в том, что я теряю нить разговора.

Не сделает ничего, что заставило бы меня почувствовать себя до предела открытой и почти беспомощной.

Ото всего этого стоило бы потерять голову.

Вместо этого я надавила ему на плечи, а потом медленно села, облизнула пересохшие губы.

– Прости. Мне надо домой.

Габриэль моргнул, не сразу поняв.

Мне было сложно посмотреть на него прямо, сердце стучало слишком быстро, а сказанное не укладывалось в голове.

Впрочем, для него так, возможно, и было лучше. Настолько жестокое разочарование должно было избавить его от ложных надежд и иллюзий, и заслуженное глухое «сука» стало бы тому подтверждением.

Вместо этого он лишь кивнул, – чересчур поспешно, немного растерянно, – а потом, так ничего и не сказав, встал с дивана и отошел обратно к окну, чтобы не мешать мне привести себя в порядок.