Неправильный диверсант Забабашкин

Глава 10 Ну здравствуйте!

Отдыхал недолго, всего несколько мгновений, но они мне были просто необходимы, чтобы привести свои мысли в порядок. Приходилось принять тот факт, что нахожусь я на территории не не вероятного противника, а самого настоящего. Судя по тому, что успел увидеть в последние секунды полёта, проносящийся под нами населённый пункт был небольшим провинциальным городком. Но какое название он носит, я, к сожалению, не знал. И выяснить после приземления не успел. Уж слишком резво пилот полез на рожон. И вот итог: он умер, а я остался в неведение. Однако было очевидно одно — несмотря на то что мы приземлились вдали от места, где меня ждали, и до Ольденбурга не долетели, тут тоже была далеко не спокойная гавань, и вокруг находятся враги. Контрразведка, гестапо, полиция и тому подобные ведомства и организации с радостью схватят меня и передадут тем, кому я так нужен. Поэтому, если я собираюсь выжить во всём этом гадюшнике, необходимо действовать как можно более осмотрительно, быть незаметным для окружающих и максимально мимикрировать под общество, что живёт в этой местности. Только так и никак иначе! Следовательно, для начала необходимо раздобыть подходящие документы и одежду в которой я сойду за своего. Сейчас я был одет в форму красноармейца. Она была грязная, порванная, давно имела непрезентабельный вид и достаточно сильно отличалась от формы солдат немецкой армии, поэтому сойти в ней за своего я бы точно не смог, и путешествовать в таком костюме по тылам противника было бы весьма затруднительно — до первого патруля. Вступать же сразу в вооружённую борьбу со всем Третьим Рейхом, ещё толком не оглядевшись и даже не умывшись, было, по меньшей мере, неразумно. Получалось, что в первую очередь необходимо было сменить форму на что-то более подходящее, возможно, даже имело смысл попробовать найти и переодеться не в военную форму, а в гражданскую одежду. Затем, для того, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок, найти какое-нибудь тихое место, там всё хорошенько обдумать и наметить планы на будущее, да и хотя бы просто прийти в себя после побоев — ресурсы даже молодого тела далеко не безграничны. А уже после этого можно будет и на тропу войны выходить.

Но всё это должно будет случиться чуть позже. А пока, самое наипервейшее, что сейчас мне необходимо сделать, так это как можно быстрее и как можно дальше уйти от места падения самолёта.

Встал с кресла, выглянул в салон. Подошёл к одному из охранников и снял с него пехотный ранец. В нём оказались свитер, бутылка с пивом, тетрадь, пара книг, письма и какие-то фотографии.

«Подойдёт».

Свитер решил оставить, а остальное выкинул за ненадобностью. Читать чужие записи и рассматривать чужие фотографии я не собирался. А пиво мне было вообще не нужно, потому что с алкоголем я давно завязал, ибо это самый настоящий яд.

Освободив место, огляделся и занялся сбором трофеев. В результате экспроприации совсем скоро в ранце, кроме свитера, оказался пистолет с парой обойм, два портсигара, документы солдат и офицеров, три портмоне с деньгами, фляги с водой, медикаменты, пара пачек с галетами и ещё кое-что по мелочи. В шкафу, что стоял рядом с кабиной пилота, был найден небольшой сейф, который из ценного для меня имущества содержал лишь немного денег, а вот в углу оказался ещё один высокий продолговатый сейф. Тот оказался более полезен, потому что внутри него нашлись оружие и патроны.

«Да, нести на себе патроны будет тяжело, но раздобыть их в незнакомой стране будет гораздо тяжелее, чем то же оружие», — решил я, укладывая пачки в ранец.

После того как с этим было покончено встал вопрос: нужен мне хотя бы один МР-40 или нет?

С одной стороны, лишним пистолет-пулемёт точно не будет. У него в магазине много патронов, а в моей непростой ситуации каждый такой патрон на счету и, по факту, является шансом на спасение. Вот только не помнил я, имеют ли право солдаты и офицеры Вермахта разгуливать по городам и весям Германии с оружием наперевес, и не является ли это грубым нарушением, которое тут же привлечёт ко мне внимание?

Как ни ворошил свою память, ничего по этому поводу вспомнить не сумел. В конечном итоге решил посмотреть на этот вопрос через призму логики. Эта самая логика сразу же подсказала о том, что если бы все солдаты, что находятся в тылу на лечении или в увольнении, бродили бы по улицам с оружием, то ничем хорошим для местной системы правопорядка это бы точно не закончилось. А потому, как ни прискорбно было это делать, от МП-40 пришлось отказаться. В трофейный рюкзак он целиком не влезал.

После тяжелого решения — другого оружия, кроме пистолетов и патронов, не брать, перешёл к нерешённой проблеме — одежде. Если я не хотел ходить в форме красноармейца, распугивая своим видом всю живность вокруг, а гражданской одежды, за исключением свитера, у меня не было, то другого варианта, нежели как надеть на себя немецкую форму, у меня тоже не было.

Да — неприятно. Да — противно. И даже в какой-то степени омерзительно это себе даже представить. Но что делать, коль жизнь заставляет? Жизнь — она такая… Захочет и вмиг всё перевернёт с ног на голову. Поэтому хочешь не хочешь, а чтобы выжить, придётся подстраиваться.

Приняв для себя неизбежное, стал обдумывать решение следующего вопроса: «Какой именно мундир мне подойдёт, ведь благодаря моим предыдущим действиям кое-какой выбор у меня всё же имеется».

Чтобы не мелочится по пустякам, вначале было собрался стать сразу полковником. И тут я исходил в основном из практических соображений. Во-первых, полковник — это не просто солдат или офицерик. Это уже ого-го! И на хромой кобыле к нему не всякий патруль осмелится подъехать с целью проверки документов. Следовательно, передвигаться в данном чине будет проще и безопасней. А, во-вторых, хозяин формы, в которую я собрался облачиться, получил выстрелы именно в голову, а так как после аварии самолёт стоял немного накренённым к хвосту, то одежда полковника была не запачкана кровью, что было в моей ситуации немаловажным. По комплекции полковник был чуть обширней меня, но я всё же надеялся, что форма мне подойдёт.

Вот только не стал я её надевать, с сожалением отказавшись от крайне заманчивой идеи. И все потому, что в последний момент вспомнил о неподходящем под это высокое звание моём текущем возрасте. Ведь мне был не шестой десяток, как в той — прошлой жизни, а только недавно исполнилось семнадцать лет.

«Ну какой из меня полковник, когда у меня ещё даже усов толком нет? Засыплюсь на первой же проверке и даже ещё до неё», — сказал себе я и стал анализировать другие возможные варианты.

И нужно сказать, что при ближайшем рассмотрении, все они показались мне не такими подходящими, как представлялось это вначале.

После недолгого раздумья отказался от лейтенантских погон, что ранее носил Фишер. И не потому, что было противно надеть форму, которая ранее принадлежала поганой сволочи, всем представляющейся Зорькиным, а потому, что и для звания лейтенант я тоже слишком молодо выглядел. Это бы тоже очень бросалось в глаза и в конечном итоге могло привести к провалу.

После исключения из воображаемого списка пехотного офицерского состава оставалось не так много вариантов: либо переодеться в форму обычных солдат охраны, либо в форму лётчиков.

И тут тоже образовывалась проблема. Охранники были одеты в камуфлированную десантную форму. В ней передвигаться по улицам пока ещё относительно мирных городов глубокого германского тыла было сродни нарядиться в костюм новогодней елки и ходить в нём, весело помигивая яркими разноцветными гирляндами.

Любой прохожий, едва увидев столь необычного солдата, обязательно обратит своё внимание и задаст себе вполне закономерный вопрос: «А что тут делает этот странный человек?» Про первый попавшийся по дороге патруль можно вообще даже не упоминать. Они, как только увидят меня в таком обмундировании, сразу же потребуют документы. Не имеет смысла говорить, что хоть сколько-нибудь серьёзной проверки я не пройду. Никакой не пройду, по большому счёту, а это значит стрельба, погоня, розыск и тому подобная суета, и, в конечном итоге, провал.

Разумеется, мне этого было не нужно. Я собирался быть незаметным для окружающих, а не центром всеобщего внимания. К тому же ликвидированные охранники имели более массивное телосложение, чем у меня, и в их форме я бы не просто утонул, а смотрелся бы, как самое настоящее пугало.

С переодеванием в лётчиков тоже не складывалось. Все они умерли, получив изрядное количество пуль в свои тела, и по этим причинам одежда их требовала не только ремонта, но и стирки.

«Значит, вариантов нет, буду неправильным полковником», — сказал себе я, и тут, обратив внимание на последнее тело, добавил: — Или…'

Это был племянник полковника. Он сидел, опустив голову и облокотившись на шторку, разделяющую салон от кабины пилотов. И так как тот по телосложению был более-менее таким же, как и я, а умер, не запачкав мундир, то данный вариант я стал рассматривать как основной.

Однако как только решил примерять чужой мундир, тут же выявил всё ту же проблему — оказалось, что этот племянник тоже имел звание лейтенанта. Правда, не просто лейтенант, а обер-лейтенант.

Достал из ранца документы, и развернув их узнал, что его имя Эрих Хоффман. Затем посмотрел на предписание, по которому этот офицер направлялся на лечение в госпиталь в Берлин.

«Блин, а так неплохо его дядя суетнулся и в саму столицу Третьего Рейха сумел на лечение племянничка своего устроить. Только вот для меня это, пожалуй, что палево. Уж больно я юн для такого звания. Никак оно не подходит под возраст. Тогда что? Неужели придётся надевать одежду гада псевдо-Зорькина и становится обычным лейтенантом Фишером? — Я посмотрел на лежащий в крови возле туалета труп бывшего диверсанта и поморщился от неприязни. К этому времени вся его одежда уже была довольно сильно испачкана, и это в какой-то мере облегчало непростой выбор. — Да и хрен с ним! Где наша не пропадала — буду обер-лейтенантом, раз уж так звёзды на небе и на погонах легли! Если возникнут ко мне какие-то ненужные вопросы по этому поводу, прикинусь мажором и буду отмазываться, напирая на то, что с продвижением помог дядя. Пусть его вызывают на суд чести за открытое кумовство и привлекают к ответственности, если, конечно, сумеют выловить его из адского котла, в котором он уже давно варится. Кстати, кто у нас этот самый дядя?»

Посмотрел на ведро с полковником и вытащил из ранца соответствующий документ.

— Полковник разведки Абвер Мартин Хоффман, — зачитал я, тут же вновь начиная жалеть, что попал в это время не седым стариком, а юношей.

«Эх, каких бы я дел в таком звании мог бы тут наворотить», — мечтательно вздохнул я, убирая документы на место, и посмотрел на трофейные часы.

На земле Германии я уже находился чуть более пяти минут.

Итак, в самое ближайшее время я собирался стать обер-лейтенантом. Но прежде чем надеть немецкий мундир, необходимо было ещё кое-что сделать. Я прекрасно понимал, что нахожусь в цейтноте и сейчас каждая секунда на счету, но я был слегка запачкан после путешествия по лесам, степям и болотам, и просто обязан был хоть немного смыть с себя грязь.

«Какая бы подходящая форма на мне ни была, если вся моя физиономия будет чумазой, то никакой дядя ни с какими отмазками не поможет. Загребут в отдел полиции, и это будет начало конца», — решил я всё же потратить чуточку драгоценного времени, чтобы привести себя в божеский вид.

Нашёл канистры с водой, снял с себя все лохмотья, стряхнул старые бинты, благо они не сильно присохли к ранам и тут же отвалились после обильного увлажнения, быстренько умылся, вылил на себя все остатки воды, кое-как вытерся подвернувшимися под руку тряпками и надел форму. Поёжился, в салоне всё-таки было прохладно. После этого в целях дополнительной конспирации достал из аптечки бинт и обмотал им шею. На всякий случай вытряхнул содержимое аптечки в карман, накинул на плечи ранец, застегнул кобуру со штатным «Вальтером». В последний раз окинул салон взглядом, намереваясь найти хоть что-то вроде сухпайка или любой другой еды, будущее без крошки во рту не вдохновляло, но не преуспел. Видимо, мою доставку организовывали в такой спешке и на такой скорости, что обеспечить питанием экипаж не удосужились. Хотя странно — уж лётчиков-то должны были снабдить хоть шоколадкой-то?

Через семь минут двадцать пять секунд после «приземления» из люка совершившего аварийную посадку военно-транспортного самолёта появился новоиспечённый обер-лейтенант Эрих Хоффман, в миру Лёха Забабашка.

Всё, теперь я был готов покинуть транспортное средство, что доставило меня в эти дикие варварские земли. А какими ещё эти земли могли быть, если жители этих территорий прямо сейчас используют труд заключённых в концентрационные лагеря и уничтожают людей по личной прихоти? Варвары и есть. И с этими варварами мне теперь предстояло начать работать, дабы в конце пути привести этот заблудший народ к цивилизации. При условии, конечно, что после нашей совместной работы данный народ уцелеет, ибо ставить его на путь истины я собирался исключительно по заветам предков — огнём и мечом.

Столь воинственный настрой был обусловлен не только послезнанием о преступлениях врага, но и не перестающим бушевать внутри адреналином. Предательство, потеря друзей, плен, бой в самолёте, жёсткая посадка — все эти переживания окончательно расшатали мою нервную систему. Мне необходимо было найти место — безопасное убежище, и там хорошенько отдохнуть. Но чтобы это произошло, вначале я должен был живым и невредимым покинуть место катастрофы. Я не сомневался, что падение самолёта видели в городе, а это означало, что в самое ближайшее время сюда обязательно наведаются как зеваки, так и местные органы власти. Вступать с ними в объяснения и диспуты в мои планы совершенно не входило — в моём положении не было возможности лишний раз рисковать, поэтому нельзя больше было терять ни секунды. Я и так тут чрезмерно задержался, а ведь перед уходом, мне предстояло сделать ещё одну не очень приятную работу. А именно — уничтожить все улики и следы, которые могли бы даже теоретически вывести на меня. Ведь как ни хотелось бы думать иначе, а меня обязательно будут искать, неспроста же они целый самолёт ради меня гоняли. Следовательно, к выяснению всех обстоятельств произошедшей аварии подойдут серьёзно и подключат самых опытных следователей, а те, чтобы выслужиться перед высоким начальством, станут копать максимально глубоко.

Перед смертью пилот обмолвился, что нас очень ждут в Ольденбурге и будут встречать. Исходя из того, что в самолёт меня забрали сразу с допроса, можно сделать вывод, что такое решение было принято в срочном порядке и на самом верху. Чем именно обуславливалась такая спешка, я, разумеется, не знал, но мог предположить, что раз Фишер меня опознал и рассказал о моих подвигах, то какие-то высшие чины очень захотели познакомиться с тем, кто существенно проредил нечисть из наступающей немецкой группировки. А раз с нами в полёт был снаряжён аж полковник Абвера, то можно предположить, что разведывательный отдел именно этой организации и заинтересовался моей скромной персоной.

Одним словом, меня ждали и, вероятно, были очень удивлены, когда самолёт перестал отвечать на радиосообщения. Нет сомнения в том, что уже вскоре удивление сменилось чувством тревоги, и сейчас они начинают действовать, и эти их дальнейшие шаги вполне предсказуемы. Когда они поймут, что самолёт не прилетит, пошлют на поиски несколько своих самолётов, а в это время станут обзванивать администрации городов по маршруту следования потерянной машины, подключая свои отделы на местах. И раз уж мы, отвернув от заданного курса, развернулись на сто восемьдесят градусов и полетели назад, то место нахождения искомого самолёта будет очень быстро определено.

Размышляя над этими вопросами, вернулся в салон и стал искать тару, которая мне была необходима для осуществления последнего пункта плана отхода. Одно более-менее подходящее ведро обнаружилось почти сразу. Именно в нём находилась голова полковника перед его отправкой из нашего мира в геенну огненную. Ведро, конечно, имело два пулевых отверстия, но всё же для необходимой работы оно вполне было пригодно.

Я понимал, что часть авиационного топлива наверняка вытечет в эти пулевые отверстия, пока я его из баков перенесу внутрь корпуса, но как минимум полведра у меня останется, и этого вполне достаточно. Придётся, конечно, потрудиться, но за десяток-другой ходок я сумею облить всё что находится внутри корпуса легковоспламеняющейся жидкостью, чтобы будущий пожар уничтожил все следы произошедшего на борту воздушного судна.

Да, я решил сжечь самолёт и тем самым хоть как-то запутать будущее следствие. В том, что оно будет, не сомневался, как и в том, что ищейки-профессионалы, которые будут вести это расследование, через какое-то время обязательно докопаются до истины. Всевозможные экспертизы в конце концов покажут, что это была не совсем обычная авиационная катастрофа. Опознают все тела, что сумеют найти, проанализируют полученные результаты и, когда не обнаружат моей тушки, начнут более интенсивные поиски. Вот только из-за огня выяснят они, что меня среди останков нет, далеко не сразу. Пока потушат, пока установят личности и от чего они умерли… Всё это делается не так быстро. Даже если будут спешить, то, как минимум понадобятся сутки, а то и двое, а к этому времени я уже буду далеко от этих мест, и по горячим следам им меня взять не удастся.

Именно для того, чтобы этого самого времени на отход у меня было более чем достаточно, и чтобы обер-лейтенанта Хоффмана искать стали не сразу, мне и нужен был этот пожар.

Люк в баке для заправки топлива, что располагался в крыле, обнаружил почти сразу. Не до конца открутил крышку, и остатки горючего несколькими струями сами потекли вниз. Наполнил ведро и побежал в салон…

После седьмой ходки убедился, что всё необходимое уже достаточно пропитано горючей жидкостью. Выбрался из салона и полностью отвинтил крышки топливных баков на обоих крыльях. Резко пахнущая жидкость тугой струёй хлынула на землю и, собравшись в лужицу, тонким ручейком поползла под днище.

Оставил в ведре немного топлива, закинул туда свою старую нательную рубаху и хорошенько её смочил найденной на земле палкой. Теперь для уничтожения самолёта всё было готово, осталось сделать последний шаг. Достал из кармана трофейную зажигалку, изъятую ранее у полковника, вытер о траву руки… Вот только зажечь материю не успел, потому что обомлел, услышав позади себя: «П-р-р».

Это было так неожиданно, что я даже пистолет выхватить из кобуры забыл. Не чуя ног, обернулся и увидел карету, в которую была запряжена лошадь. Вьючное животное, стоящее в метре от меня, смотрело мне прямо в глаза, а я смотрел на него и не понимал, каким образом тут очутилась лошадь по имени Манька.

— Господин, вы живы? — спрыгивая со своего места, вскрикнул солдат, который был за кучера.

В этот момент открылись двери кареты и оттуда выскочили два немецких офицера — майор и лейтенант.

«Эх, везёт мне сегодня на лейтенантов», — ошарашенно подумал я, косясь на лошадь.

На самом деле, отойдя от шока, я уже прекрасно видел, что Манька эта не наша, а заграничная, и она существенно отличается от той, с которой мы скакали по полям и лесам. И грива более светлая, и пятно на боку. И копыто заднее левое с подковой. Было очевидно, что это если не ближняя, то дальняя родственница той нашей Маньки. Тоже лошадь. Тоже четыре копыта. Тоже два глаза, хвост и грива. Тоже говорит «ф-р-р», «п-р-р» и даже иногда «иго-го». И эти две лошади, будь у них такая возможность, обязательно бы нашли общий язык и не захотели бы убивать друг друга, ведь и овса, и речной воды в реке им бы вдоволь хватило на всё их лошадиное племя. А вот люди не такие. Им всего мало. И они для своих, зачастую вымышленных, целей убивают, убивают и убивают. Так является ли человек венцом эволюции, если лошадь намного умнее его? Вот и я в этом очень сомневаюсь…

Однако дальше продолжить размышления мне не дали подбежавшие ко мне офицеры.

— Господин обер-лейтенант, вы живы? Как вы? В самолёте есть ещё выжившие? — посыпались на меня вопросы.

Я же на них не отвечал, а лишь крутил головой, пытаясь понять, есть ли ещё немцы поблизости. А те всё продолжали спрашивать и трясти меня, интересуясь моим самочувствием.

— Мы были на пикнике и увидели, что самолёт падает. Сразу же вскочили в карету и погнали сюда, — произнёс лейтенант, в теле которого, судя по горящим глазам, бушевал адреналин.

— Так вам точно не нужна помощь? Вы в порядке? — вторил ему майор, явно тоже желавший немедленного действия: — Сейчас сюда прибудет подмога. А пока скажите: чем мы можем помочь? В самолёте есть живые пассажиры? Есть раненые? Есть ещё кто-нибудь?

Наконец я сумел взять себя в руки и, покачав головой, промямлил:

— Вроде бы нет, — а потом с облегчением вздохнул, увидев, что в округе пока, кроме этих троих, действительно никого вроде бы нет, добавил: — К счастью — нет.

И тут передо мной вновь встал непростой вопрос: что мне делать в этой ситуации с этой троицей? С одной стороны, это были враги. Не какие-то вымышленные и абстрактные, а самые что ни на есть настоящие гитлеровцы, причём в военной форме. Но, с другой стороны, были они не на фронте, не на оккупированной территории Советского Союза, а на своей земле. К тому же, увидев катастрофу, пришли мне на помощь.

В голове началась борьба между целесообразностью и порядочностью, и борьба эта мне очень не нравилась. Мысли метались из стороны в сторону, и я не мог принять правильного решения.

«Тогда что же делать? Ведь надо что-то срочно решать! — лихорадочно искал выход я. — Возможно, имеет смысл не убивать их, а только ранить. Отобрать оружие, связать и уйти? — Однако рациональность тут же подсказала: — Они будут знать, в какую форму я одет. Они будут знать, как я выгляжу. Они смогут описать меня, и нет сомнения в том, что будет составлен, нарисован и размножен мой портрет, предтеча того, что в будущем станет называться „фоторобот“. И раз я являюсь ценным пленником, то нет сомнения в том, что этими портретами с моей физиономией будет обвешан каждый столб, каждая остановка и каждая стена этой сошедшей с ума страны».

Я всё это прекрасно понимал, растерянно глядя на пришедших на помощь. Конечно, на помощь они пришли не мне, а тому, кого считали своим. Но всё же пришли.

«И даже подошли на столь близкое расстояние, подвергая свои жизни опасности. Ведь всякое бывает, и самолёт после такого падения вполне мог прямо сейчас воспламениться и взорваться. А эти не испугались и подъехали прямо к месту аварии».

И тут же в голове возник вполне закономерный вопрос: «А нужны ли нам в противниках такие вот отважные и бесстрашные? Быть может, имеет смысл всё-таки существенно сократить их поголовье, чтобы они никогда не попали на фронт, и нашим войскам было бы легче?»

С логикой было не поспорить, но всё же вот так, за здорово живёшь, не мог я атаковать хоть и явного врага, но, с другой стороны, пришедшего на помощь и рискующего собой человека.

После долгих полусекундных терзаний, в конечном счёте, чаша внутренних весов всё же стала склоняться к проявлению милосердия, человеколюбию и не полной ликвидации спасателей, а лишь частичной. Да, за то, что они пришли мне на выручку, я собирался оставить их в живых, но при этом немного обездвижить, прострелив руки и ноги, и тем самым лишив их возможности бежать за помощью.

Я прекрасно понимал, что из-за этого благородного поступка у меня могут возникнуть серьёзные проблемы. Понимал! Но по-другому я сейчас поступить не мог, ибо считал себя человеком.

А тем временем любопытный кучер залез внутрь салона и почти сразу же закричал:

— Господин майор, господин лейтенант, скорее сюда! Смотрите!

Те немедленно подбежали к двери и, увидев открывшуюся их глазам картину, с удивлением перевели взгляды на кучера.

— Тут всё авиационным бензином облито! Словно бы поджечь хотят! И вот, — сказал солдат, подняв с пола какие-то тряпки. — Вот, что нашёл!

Я сфокусировал взгляд, тоже присматриваясь, и увидел, что в руке у кучера моя старая красноармейская гимнастерка.

— Красный диверсант! — закричал майор.

И в это мгновение кучер, спрыгнув из самолёта на землю, побежал ко мне, а офицеры попытались вытащить из своих напоясных кобур оружие.

Чем, в общем-то, и облегчили мне моральный выбор между их жизнью и смертью.

«Бах!» «Бах!» «Бах!» — сказал «Вальтер» в моей руке и на этом существование данных граждан прекратилось.

Испытал ли я облегчение в этот момент? Пожалуй. Но не от того, что очистил землю от очередных приспешников австрийского художника, а от того, что сложный выбор теперь мне не нужно было делать, ибо сама судьба сделала его за меня.