Огненный столп

V

Они стояли вдвоём у входа в морг: Лэнтри и этот высокий седовласый и розовый незнакомец. Лэнтри прятал руки в карманы брюк. Был прохладный предрассветный час, с бледным ликом луны в тёмном небе, отбрасывающим призрачный свет и глубокие тени на дома, улицы и видневшуюся невдалеке реку.

— Хотите сигарету? — предложил Лэнтри седому.

— Благодарю.

Они закурили. Мужчина пригляделся к губам Лэнтри и произнёс:

— Свежо на улице.

— Свежо.

Они немного попереминались с ноги на ногу.

— Ужасное происшествие.

— Да, ужасное.

— Так много мёртвых.

— Много.

Какое-то шестое чувство предупредило Лэнтри, что здесь что-то не так. Этот незнакомец проявляет к нему не обычное любопытство праздного зеваки, отнюдь нет: он вроде как бы смотрит на Лэнтри и не смотрит вовсе, а прислушивается к нему, всё чего-то принюхивается, ощупывает, что ли? Это странное его поведение, тонкий какой-то нюанс заставляли зреть внутри Лэнтри ощущение глубокого беспокойства, дискомфорта. Высокий седовласый мужчина представился:

— Меня зовут Маклюэр.

— У вас там кто-нибудь из близких или друзей? — поинтересовался Лэнтри.

— Нет. Только случайный знакомый. Какое страшное несчастье!

— Ужасное.

Теперь они уже взаимно оценивали друг друга. На своих семнадцати колёсах тихо прошуршал на повороте очередной «таракан». Лунный свет очертил дальнюю перспективу города, раскинувшегося среди чёрных холмов.

— Вот я и говорю, — промямлил этот Маклюэр.

— Да?

— Вы бы не сочли за бестактность, если бы я попросил вас ответить мне на один вопрос?

— Буду только рад, — ответил Лэнтри и приготовил, нащупав в кармане, нож.

— Ведь вас зовут Лэнтри? — наконец задал вопрос мужчина.

— Да.

— Уильям Лэнтри?

— Да.

— Значит, вы именно тот самый человек, который исчез позавчера ночью с сэлемского кладбища, не так ли?

— Да.

— Спасибо Всевышнему, как я рад, Лэнтри! Мы с ног сбились, разыскивая вас повсюду последние двадцать четыре часа!

— Что-что?

— Господи, ну зачем же вы сбежали? Разве вы не понимаете, что это для нас уникальная возможность так много узнать нового? Нет, вы обязательно должны с нами поговорить!

Маклюэр улыбался, он сиял от счастья. Ещё одно рукопожатие совершенно обалдевшему от всего этого Лэнтри, ещё разок похлопал его по плечу.

— Я, представьте себе, так сразу и подумал: это он!

Нет, он точно сбрендил, думал Лэнтри. Совсем рехнулся. Я громлю и взрываю его Крематории, убиваю множество людей, а он стоит и жмёт мне руку. Сумасшедший какой-то!

— Вы же не откажетесь проехать со мной в Холл? — уговаривал его этот шизик, беря под локоть.

— Какой ещё холл? — отшатнулся Лэнтри.

— Научный, конечно! Сайенс Холл. Не каждый же год нам так сильно везёт, что мы сталкиваемся со случаем пролонгированного оживления покойника, с анабиозом. В мелких тварях — да, бывает. Но чтобы с человеком! Это такая редкость! Ну как, пойдёте со мной?

— Да что вы себе позволяете? Что за чушь вы несёте? — сияя глазами, возопил в притворном негодовании Лэнтри.

— Ну что вы, что вы, Бог с вами, я не собирался вас оскорблять, — уверял его растерявшийся от столь бурной реакции Маклюэр.

— Я-то ничего. Это что же, единственная причина, по которой вы желали меня видеть, да?

— Разумеется, по какой же ещё? Вы не поверите, мистер Лэнтри, как я счастлив, что наконец вижу вас. — Он только что не приплясывал от радости, — Я подозревал, я нутром чуял, что это вы и есть. Ещё когда мы оба были там, в помещении склада. А потом то, как вы курите сигарету. Нет, это трудно передать словами. Ну, вы ещё такой бледный, и прочие всякие детали — много чего, всего не перескажешь! Это надо чувствовать, подсознательно ощущать. Но ведь это же вы, вы и никто другой, правда?

— Да, представьте себе, я это я. Уильям Лэнтри, — сухо раскланялся пролонгированный оживляж.

— Ну вот и чудненько, вот и молодец! Идёмте же, идёмте!

«Таракан» быстро мчался по рассветным улицам города. Маклюэр болтал, ни на минуту не умолкая.

Лэнтри сидел и слушал, ошарашенный обрушившимся на него потоком слов. Ну и чудак же этот Маклюэр, право слово! Раскладывает ему все карты для его мрачного пасьянса. Совершенно безмозглый учёный — или кто он там в действительности? — воспринимает Лэнтри, похоже, не как какой-нибудь подозрительный предмет багажа, не как орудие убийства. Ничего подобного: всё как раз наоборот! Видите ли, только случай пролонгированного оживления, анабиоза его и интересует. И больше ничего! Никакого преступника он в нём не видит — какое там!

— Ну конечно же! — во весь свой зубастый рот скалился ему Маклюэр. — Вы же не знали, куда пойти, к кому обратиться. Вам, наверное, глазам своим трудно было поверить: так всё изменилось за столетия.

— Да, пожалуй, — согласился Лэнтри.

— А я как чувствовал, что вы придёте сегодня в морг, — говорил счастливым голосом Маклюэр.

— Вот как? — насторожился Лэнтри.

— Ну да. Не знаю, как вам это и объяснить попонятнее. Но вы, — как бы поточнее выразиться, — вы, древние американцы, раньше очень своеобразно относились к смерти, забавные у вас, прямо скажем, были на этот счёт идеи. А вы же так долго находились среди мёртвых. Ну я и подумал, что вас потянет в этот морг, к несчастным жертвам этого происшествия и всё такое. Звучит, конечно, не очень логично — признаюсь. Но у меня было какое-то предчувствие. Я в такие штуки не очень-то сам верю. Но вот было такое предчувствие — и всё тут. Пришёл сюда в надежде вас повстречать прямо-таки по наитию, что ли.

— Можно сказать и так.

— Пришёл, а вы уже тут как тут!

— Да, я уже тут как тут, — признал Лэнтри.

— Вы не голодны?

— Спасибо, я ел.

— А как же вы туда-сюда переезжали?

— Голосовал.

— Что вы делали?

— Меня по дороге подвозили разные люди.

— Интересно.

— Я полагаю, это может прозвучать довольно странно для вашего уха. — Лэнтри смотрел на пробегающие за стеклом улицы и дома. — Значит, это и есть та самая эпоха полётов в космическом пространстве, так я понимаю?

— Да-да, та самая. Мы уже сорок лет как на Марс летаем, знаете?

— Поразительное дело. А ещё у вас торчат эти огромные трубы, прямо башни из камня в центре каждого города.

— Ах, эти? Разве вы ещё не в курсе? Это наши Крематории. Ах, ну да, ну да, разумеется, в ваше время их ещё не было. Да и к тому же они что-то в последние дни приносят одни только несчастья. Надо же, сначала взрыв в Сэлеме, теперь здесь — и всё за сорок восемь часов. Просто голова от всего этого идёт кругом. Извините, мне показалось, вы что-то хотели у меня спросить, не так ли?

— Да нет, это я просто подумал, — откликнулся Лэнтри. — Как же я, можно сказать, вовремя вылез из гроба. Ведь могло статься, засунули бы меня в какой-нибудь ваш Крематорий и сожгли бы за милую душу.

— О, это было бы просто ужасно, правда?

— Что правда, то правда.

Лэнтри задумчиво покрутил ручку настройки аудио-связи на приборной панели. Нет, он не полетит на Марс, у нега изменились планы. Если этот чёртов кретин не в состоянии признать наличие факта убийства и насилия над мирными жителями, даже когда он буквально спотыкается об этот факт — что ж, пусть и остаётся чёртовым кретином, если так ему нравится. Если им не приходит в голову связать воедино два взрыва подряд в соседних городах и исчезновение покойника с кладбища, тогда всё в порядке, ему нечего волноваться. Пусть и дальше продолжают обманывать самих себя. Да помогут им силы небесные в славном их заблуждении, коль у них не хватает воображения придумать что-то настолько ужасное, гадкое и убийственное, как их покорный слуга. Он удовлетворённо потёр ладони. Нет, Лэнтри, дружище, пока ещё не время тебе лететь на Марс. Сперва надо посмотреть, что ты можешь сделать ещё здесь, подрывая систему изнутри. У тебя полно времени в запасе. Дурацкие их Крематории могут и подождать с недельку. Только действовать тебе придётся тонко, с умом. А то ещё и вправду начнут задумываться, чем чёрт не шутит?

А Маклюэр этот всё болтал и болтал без умолку.

— Разумеется, вам совсем необязательно сразу же подвергнуться научной экспертизе. Надо же вам и отдохнуть, правда? Я вас устрою у себя дома, со всеми удобствами.

— Спасибо. Мне что-то не улыбается сейчас, чтобы меня дёргали в разные стороны и подвергали всяким там анализам. Времени ведь предостаточно, можно было бы и подождать с неделю или около того с этим делом.

Они остановились перед домом и выбрались из «таракана» на тротуар.

— Вы, наверное, не прочь доспать немного, точно?

— Я спал целые столетия подряд. Спасибо, отоспался. Предпочитаю бодрствовать. И я ничуть не устал.

— Отлично. — Маклюэр открыл входную дверь и пригласил гостя в дом. Перво-наперво он направился к бару со спиртным. — Как насчёт чего-нибудь выпить?

— Вы давайте, — ответил Лэнтри. — Я немного попозже. Я пока так посижу.

— Ради Бога, ради Бога, присаживайтесь, прошу вас, — Маклюэр смешал себе коктейль, потом с высоким стаканом в руке обвёл глазами апартаменты, посмотрел на Лэнтри, затем склонил голову немного набок и, подоткнув языком щёку, состроил лукавую физиономию. Пожал плечами и встряхнул стакан с коктейлем. Он неторопливо подошёл к ближайшему стулу и уселся на него, спокойно прихлёбывая из стакана. Казалось, он к чему-то прислушивается, только непонятно к чему, — Сигареты на столе, — предложил он, — курите, пожалуйста.

— Благодарю. — Лэнтри взял со стола сигарету и закурил. Некоторое время он молчал, занятый этим давно забытым процессом.

Он размышлял: а не слишком ли я всё это легко и просто воспринимаю? Может, следует убить его и убежать? Ведь он, по сути, первый из встреченных мной людей, который посмел оказать мне какое-то сопротивление. Может быть, всё это подстроено как ловушка для него, Лэнтри? Может быть, мы здесь рассиживаемся и ожидаем, когда приедет полиция? Или что у них там теперь заместо полиции? Он изучающе посмотрел на Маклюэра — нет, они не ожидают приезда полиции. Они сидят и ждут чего-то совсем другого.

Маклюэр тоже хранил молчание. Он внимательно разглядывал лицо и руки Лэнтри. Потом упёрся взглядом в грудь Лэнтри и сосредоточенно молчал довольно долгое время. Снова отхлебнул из стакана. Уставился на ноги Лэнтри.

Наконец он прервал затянувшуюся паузу:

— А где вы раздобыли одежду?

— Свет не без добрых людей. Я попросил — мне дали вот это. Удивительно милые люди.

— Вот-вот, вы ещё убедитесь, что у нас так оно и есть: только попроси, и любой сразу же с готовностью придёт тебе на помощь.

И снова замолк. Только глазами и обшаривает тебя, одними только глазами. И сидит как истукан, разве только стакан свой поднесёт к губам, отхлебнёт и снова сидит, молчит.

Где-то за стенкой тикали негромко часы.

— Расскажите мне о себе, мистер Лэнтри.

— Да и рассказывать-то особенно не о чем.

— Ну-ну, не скромничайте, прошу вас.

— Я и не скромничаю. Про прошлое вы знаете. А я вот абсолютно ничего не знаю о будущем или, правильнее будет сказать, о «настоящем» и позавчерашней ночи. Лёжа в гробу, знаете ли, мало чего нового узнаёшь.

Маклюэр ничего на это не ответил. Только вдруг выпрямился на стуле и обратно откинулся на спинку, покачивая головой.

Они меня ни за что не заподозрят, думал Лэнтри. Они же никакие не суеверные типы, они же никогда не додумаются до того, чтобы покойник вдруг встал себе и пошёл. Следовательно, я в безопасности. Буду пока изо всех сил оттягивать момент, когда они примутся за свои физические тесты да химические анализы. Вон они какие вежливые и воспитанные. Эти не станут силком заставлять подвергаться нежелательной процедуре. А я тем временем обмозгую свои планы и приготовлюсь дать дёру на Марс. А там меня ждут надгробия и могилы, всё в своё время, не торопясь, там я приступлю к осуществлению своего плана. Боже ты мой, до чего всё просто. И какие они наивные стали — даже не верится!

Маклюэр уже добрые пять минут сидел напротив него и молчал. Он застыл на стуле будто ледяное изваяние. От лица его медленно отливала кровь, становясь из жизнерадостно-розового бледным. Похоже, как, бывает, нажмёшь на резиновую часть пипетки, и цвет лекарства вдруг пропадает в стеклянной трубочке как по волшебству. Нет, вот наклонился вперёд, предлагает Лэнтри ещё одну сигарету.

Лэнтри поблагодарил и взял. Маклюэр, похоже, удобно там расположился на своём мягком стуле, явно наслаждается собой и ситуацией, ишь, ногу на ногу закинул. На Лэнтри впрямую вроде и не пялится, а всё ж таки смотрит. Опять возвратилось давешнее ощущение, когда взвешиваешь и уравниваешь на чашах весов себя, противника и всё-всё. И Маклюэр этот тоже как бы прислушивается к никому неведомым звукам — ни дать ни взять, вожак своры гончих собак на охоте, тощий, поджарый, настороженно следящий за всем происходящим вокруг него. Раньше ещё были ма-аленькие серебряные свисточки: дунешь, бывало, в такой — только собаки и услышат звук свистка. Этот Маклюэр и точно, как гончая, прислушивается, готовый сорваться с места в любой момент, к невидимому свистку. Слушает всем своим существом: и ушами, и глазами, и пересохшим полураскрытым ртом, и нетерпеливо раздуваемыми ноздрями.

Лэнтри всё сосал сигарету, мусолил и сосал, всасывал дым внутрь мёртвых лёгких и выдыхал дым, выдыхал, выпускал изо рта клубы табачного дыма, как от сигары — затягиваться он не мог. Маклюэр, точно рыжая с подпалинами поджарая гончая, всё прислушивался к какому-то сигналу, скосив на сторону прищуренные глаза, с такой микроскопической точностью определяя малейшее движение руки охотника, что прямо-таки видишь этот незримый свисток, чуешь его нутром, подсознанием, а не глазом, не ухом, не нюхом. Маклюэр чёртов, не человек, а антенна какая-то, лакмусовая бумажка в химическом опыте.

В комнате царила такая тишина, что, кажется, можно было слышать, как кольца табачного дымка поднимаются к потолку. И ещё этот Маклюэр, термометр несчастный, справочная таблица, обратившаяся в слух гончая, лакмусовая бумажка, идиотская антенна, и всё это, вместе взятое. Лэнтри сидел, не шелохнувшись. Может быть, это ощущение всё-таки пройдёт. Ведь проходило же раньше.

Маклюэр после продолжительной паузы молча же сделал приглашающий жест в сторону сосуда с шерри, Лэнтри так же молча отказался. Вот так и сидели, не глядя друг на друга, сидели и молчали, будто соревновались, кто кого пересидит и перемолчит.

Маклюэр начал выходить из оцепенения, на его впалых щеках медленно разливалась синеватая бледность, он весь напрягся, побелели костяшки пальцев, сжимавших стакан с шерри, глаза властно засверкали, притягивая как магнит взгляд Лэнтри, не позволяя ему отвернуться в сторону, встать и уйти.

Лэнтри сидел неподвижно, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Взгляд сидевшего напротив человека настолько сковал его волю, загипнотизировал и околдовал, что единственное, чего он желал, было узнать, увидеть собственными глазами и слышать своими ушами, что же последует дальше. Начиная с этого момента это уже было шоу Маклюэра.

Маклюэр нарушил молчание:

— Сначала я было подумал, что имею дело с самым изощрённым видом психопатии. Это я о вас. Я думал: да нет же, это он себя убедил так, этот Лэнтри просто шизанулся, у него крыша совсем съехала, он себя там уговорил, убедил в возможности подобных вещей.

Маклюэр говорил спокойным, ровным голосом, словно во сне, всё говорил и говорил. Речь его лилась безостановочно, свободным, ровным потоком.

— Я себе тогда сказал: да он же специально не дышит через ноздри. Я наблюдал за вашими ноздрями, Лэнтри. За прошедший час крохотные волоски в ваших ноздрях ни разу не затрепетали. Но из одних этих волосков шубы не сошьёшь. Я только заметил про себя этот фактик и подшил его к вашему досье. Я себе сказал: ну ладно, не носом дышит, значит, ртом. Нарочно ртом дышит. И тогда я предложил вам сигарету. А вы его, этот дым, вдыхали и выдыхали, втягивали и выпускали. А из ноздрей дым не шёл. Ну, я сказал себе: всё в порядке, он просто не затягивается. Что, не нравится? Какая ужасная подозрительность с моей стороны! Всё — через рот, только через рот. А потом я стал приглядываться к вашей груди. Я следил очень внимательно, ничего не пропуская. А и пропускать-то было нечего: ничего ведь не происходило, грудь ваша не поднималась и не опускалась при дыхании. Нет, это он себя так настроил на этот лад, говорю я Себе, это он перевоплотился мысленно в покойника, потому и дышит тихо-тихо, практически незаметно для глаза окружающих. И то только тогда, когда вы не смотрите. Вот так я себе говорил.

Слова срывались с губ седого и падали в тихий воздух комнаты. Он не делал между фразами остановок, всё выговаривал на одном дыхании, как сомнамбула.

— А потом я предложил вам выпить, и вы отказались. Ну что же, не пьёт человек, не принимает спиртного ни капли — и ладно. Что в этой привычке может быть такого уж страшного? А я всё следил за вами, следил внимательно всё это время. Значит, что мы имеем? Лэнтри незаметно сдерживает дыхание, обманывает сам себя. Однако нет, я знаю, в чём разгадка, теперь я всё понимаю. И знаете как, откуда? Я не слышу звука вашего дыхания. И притаиваюсь и слушаю дальше: ничего. Ни биения сердца, ни вдоха лёгких — ничего. А в комнате очень тихо, правда? Абсурд, чушь какая! — сказал бы кто-нибудь на моём месте. Но я знаю. Я уже там, на месте взрыва крематория уже всё знал. Понимаете, тут есть большая разница. Вот вы входите в комнату, где на постели Лежит человек, и вы сразу же точно знаете, поднимет ли он голову и заговорит ли с вами, или, наоборот, не поднимет и не заговорит. Можете смеяться надо мной, если хотите, только это так. Это существует на уровне подсознательного. Это как свисток, который слышит собака, а вы не слышите, и ни один человек на свете не может различить его звук. Это как тиканье часов, которые тикают уже так долго, что перестаёшь их слышать, забываешь о них. Когда человек, живой человек, находится в комнате, там есть и кое-что ещё, а когда мёртвое тело находится в комнате, там больше ничего уже нет.

Маклюэр на секунду смежил веки, рука его опустила стакан с шерри на стол. Он выждал короткую паузу. Взял со стола сигарету, затянулся дымом и опустил её в чёрную пепельницу.

— Я один в этой комнате, — сказал он.

Лэнтри не шелохнулся.

— Один. Вы ведь мёртвый, — констатировал Маклюэр. — Мой мозг не в состоянии это постигнуть. Да это пища вовсе не для мозга, а для других органов чувств, для подкорки, для подсознания. Сначала я думал, этот человек выдумал, что он мёртвый, восстал из могилы, считает, что не человек, а настоящий Вампир. А что, разве не логичное объяснение? Да любой другой на вашем месте, пролежав вот так в земле несколько столетий кряду, воспитанный в тёмных веках варварских предрассудков и бредовых поверий, восстав из гроба, тоже бы себя принимал за Вампира. Конечно же, это логично! Этот человек подверг себя самогипнозу, заставил все функции своего тела подчиняться новым для него, выдуманным им обстоятельствам, так, чтобы они не противоречили слишком явно его фантазиям, его паранойе. Он управляет своим дыханием. Он говорит себе: я не слышу своего собственного дыхания, следовательно,я мёртв. Он не разрешает себе есть и пить. Этим он занимается, очевидно, когда спит или находится в состоянии полубодрствования-полусна, когда функционирует только какая-то часть мозга, заботливо скрывая от другой все признаки его человеческого существования.

Маклюэр практически уже закончил монолог.

— Так вот, я ошибался. Вы не сумасшедший. И не занимаетесь самообманом. Меня вы тоже обмануть не можете. Всё в вашем конкретном случае слишком уж лишено всякой логики и — должен вам признаться — просто пугает. Вам что, доставляет какое-то удовольствие знать, что вы пугаете меня? Я теряюсь в догадках, как вас классифицировать, к какой группе странных индивидуумов отнести. Вы очень, очень странный тип, Лэнтри. Я рад, что повстречал вас. У меня получится очень любопытный доклад для Сайенс Холла.

— А разве так уж нехорошо, что я оказался мёртвым? — полюбопытствовал Лэнтри. — Это считается преступлением?

— Вы не можете не признать, что это совершенно экстраординарное явление.

— Вы всё же ответьте, это что, преступление — быть мёртвым? — настаивал Лэнтри.

— Да нет у нас теперь ни преступлений, ни судов, чтобы их разбирать. Мы собираемся вас хорошенько исследовать, дабы уяснить, как вы вообще стали возможным в природе, как вы получились. Это как с тем химическим веществом, которое в одну минуту является инертной материей, а уже в следующую — это живая клетка. Бог его знает, как оно там получается, но ведь факт отрицать не станешь. Вот и вы тоже, такая же невозможность по всем законам логики, но ведь существуете. И этого тоже нельзя отрицать. С вами вообще с ума можно сойти!

— А отпустите вы меня на свободу, когда всё про меня вычислите?

— Вас не станут задерживать. И если вы не пожелаете подвергаться экспертизе, то и с ней мы не станем вас насиловать. Но я почему-то уверен, что вы не откажетесь предложить свои услуги во имя научных целей.

— Быть может, и так. Посмотрим, — отозвался Лэнтри.

— Но вы всё же признайтесь, прошу вас, — не выдержал Маклюэр. — Что вы там делали, во временном морге?

— Ничего такого особенного я там не делал.

— Но когда я вошёл, вы что-то там произносили.

— Просто мне было любопытно.

— Не лгите мне. Очень нехорошо с вашей стороны лгать мне. Правда всегда лучше. Разве не правда, что вы мертвец, вы единственный в своём роде, и вам очень одиноко на белом свете. И потому-то вы всех и убивали, чтобы у вас была компания.

— Это вы ещё из чего заключили?

Маклюэр засмеялся.

— Самая элементарная логика, дорогой мой, обычная логика. Когда я буквально только что, минуту назад, понял, что вы действительно мёртвый, как вы там это называли? Вампир, кажется? Совершенно дурацкое слово! Ну так вот, я незамедлительно связал вашу персону со взрывами в Крематориях. А до того момента у меня не было ни малейшего повода так плохо о вас думать. Но потом всё в головоломке стало укладываться на свои места: то, что вы мертвец, что очень легко догадаться по снедающей вас одинокой ярости и ненависти ко всем живым людям, о вашей зависти к ним, потому что вы ведь в сущности что такое на самом деле? — ходячий труп, и ничего больше. Ну а дальше всего один шаг до логического умозаключения о том, что Крематории взорвались отнюдь не случайно, это ваших рук дело. Вы стоите среди мёртвых тел в морге и ищете у них поддержки в исполнении своих мрачных планов, вы ищете друзей и подобных себе зомби…

— А вы шустрый какой, оказывается! — Лэнтри встал со стула, но не успел пройти и полпути до собеседника, как Маклюэр, оправдывая данную ему характеристику и опрокидывая свой стакан с шерри, быстро ретировался. Полный отчаяния, Лэнтри осознал, что он как полный идиот упустил единственную возможность расправиться с Маклюэром: ушами прохлопал, надо было раньше действовать — теперь момент безвозвратно упущен. Это было единственным оружием, единственным способом выживания Лэнтри в обществе, где никто никого не убивал. Эти кретины даже заподозрить друг друга в подобном грехе не смеют. К любому подходи и убивай себе на здоровье.

— Эй вы, вернитесь! Куда вы смылись? — И Лэнтри кинул в Маклюэра ножиком.

Но шустрый Маклюэр уже укрылся за креслом. Сама идея, что от этого зомби надо куда-то прятаться, защищаться — уже сама такая идея была для него слишком нова. То есть, в принципе, он вроде уже начал что-то соображать, но ещё не полностью, так что у Лэнтри ещё оставался какой-то, пускай мизерный, но шанс. Если, конечно, ему достанет ума и ловкости воспользоваться им.

— О нет, — сказал Маклюэр, укрываясь за креслом от надвигающегося на него Лэнтри. — Вы, верно, хотите убить меня. Это очень странно, однако, тем не менее, так оно и есть. Вы пытаетесь зарезать меня перочинным ножом или сотворить что-нибудь в том же роде. Так что не обессудьте, но мне придётся воспрепятствовать вам совершить подобное злодеяние, потому что оно слишком странное, чтобы иметь место в нынешнем здравом мире, оно противно человеческому разуму.

— Я и вправду убью вас, — признался Лэнтри и тут же пожалел, что у него вырвали это признание, даже ругнулся про себя за подобную неосторожность: ничего более худшего в этой обстановке он и произнести не мог.

Лэнтри сделал выпад через кресло, пытаясь достать противника по нелепому единоборству его нелогичной по всем нынешним меркам ненависти.

А Маклюэр, напротив, был до противного логичен.

— Вы ничего хорошего не добьётесь, если убьёте меня. И вы сами об этом отлично знаете.

Они схватились не на шутку в рукопашной схватке, переворачивая столы и разбрасывая на пути все предметы обстановки в комнате.

— Вы разве не помните, что произошло в морге?

— Я плевать хотел на то, что там происходило! — закричал Лэнтри.

— Вы же не смогли заставить тех мертвецов восстать из их неживого состояния, правда?

— А я плевать на всё хотел! — голосил в отчаянии Лэнтри.

— Да поймите же вы, наконец, — урезонивал его Маклюэр. — Таких, как вы, уже больше никогда не будет. Все ваши старания обречены на провал, что бы вы ни предпринимали.

— Я всё равно уничтожу вас, всех, всех вас! — кричал Лэнтри.

— А потом что? Вы же всё равно останетесь в полном одиночестве, подобных вам больше не будет. Никого рядом с вами не будет.

— Я улечу на Марс. У них там ещё есть могилы, есть надгробия — не то что у вас. Я там обнаружу для себя новых друзей, таких же, как я сам, найду себе новых соратников.

— Да ничего подобного, — обескуражил его Маклюэр. — Только вчера выпустили новый декрет, который немедленно был принят к исполнению. В тех могилах вы уже не застанете покойников. Их тела будут на следующей же неделе преданы огню.

Они уже катались по полу в яростной схватке. Лэнтри удалось вцепиться руками в горло противника.

— Да послушайтесь же, пожалуйста, слова здравого смысла, — умолял его Маклюэр. — Поймите же, вы всё-таки умрёте.

— Что вы там мне толкуете, чёрт бы вас подрал? — недоумевал Лэнтри, поражённый нелепостью такого заявления.

— Ну вот перебьёте вы всех на свете, останетесь в полном одиночестве, и тогда вы умрёте. Умрёт ваша ненависть. Вами же движет одна только ненависть, и ничего больше. Вами движет зависть ко всем нам, ничто другое. И вы неизбежно должны будете погибнуть, когда умрёт она. Никакой вы не бессмертный. Вы даже не живой человек, вы просто одна только голая ненависть на двух ногах.

— Ну и наплевать! — взвизгнул Лэнтри и стал душить за горло поверженного противника, колотить его кулаками по лицу, намертво вцепившись в беззащитное тело последнего. А Маклюэр смотрел на него снизу вверх умирающими помутневшими глазами.

Вдруг открылась входная дверь и в комнату вошли двое мужчин.

— Ну и ну, — прокомментировал странную сцену один из вошедших. — Это что, игра такая новая?

— Ага, новая игра! — откликнулся Маклюэр, с трудом высвобождаясь от мёртвой хватки Лэнтри, который сразу же, перепугавшись новых действующих лиц вскочил и бросился наутёк. — Игра, точно. Поймайте его, и вы выиграли.

Те двое, не теряя времени, поймали Лэнтри.

— Вот мы и выиграли в эту новую игру, — заключили они.

— Отпустите меня! — вырывался из их рук Лэнтри, нещадно разбивая им в кровь лица.

— Держите его, держите покрепче! — советовал Маклюэр.

И те двое держали, крепко держали, на совесть.

— Ну и крутая же это игра, — не мог не признать один из вошедших. — А теперь-то что с ним делать?

Их дурацкий «таракан» шуршал по мокрому шоссе. С неба на землю непрерывно падали дождевые капли, а порывы резкого ветра трепали тёмно-зелёную листву мокрых же деревьев. Сидя за штурвалом «таракана», Маклюэр всё говорил и говорил тихим, журчащим, гипнотическим голосом, почти шёпотом. Двое его визитёров разместились на заднем сиденье салона машины, а Лэнтри сидел или даже полулежал впереди, откинув на спинку сиденья голову. Глаза его были полураскрыты, на щеках играли зелёные отсветы от круговых шкал на приборной панели, губы безвольно распущены. Он молчал.

Маклюэр спокойно и логично говорил о жизни и движении, о смерти и отсутствии движения, о солнце в небе и огромном величественном солнце Крематория, об опустошённых кладбищах, о ненависти и о том, как эта ненависть возрождается, заставляя глиняного человека оживать и начинать двигаться по земле. Подумать только, человеческий прах вдруг восстаёт из могилы — как это нелогично всё, как безумно и глупо! Если ты мёртв, значит, мёртв — и всё тут, и всё тут. Так и должно быть, иначе нельзя. Машина шуршала монотонно по убегающей назад дороге, дождь мерно колотил по ветровому стеклу. Мужчины на заднем сиденье тихо о чём-то разговаривали между собой. Куда же они едут, куда, зачем? Ну конечно же, к Крематорию — куда же ещё. Дым от сигарет неспешно поднимался кверху, завиваясь в серые спирали, причудливые узоры. Вот так, если ты мёртв, то будь добр подчиняться общим правилам, веди себя достойно, подобающим мертвецу образом.

Лэнтри сидел неподвижно, напоминая марионетку, у которой обрезали нити, за которые её прежде дёргали, Только в глубине мёртвого сердца, в глазах его ещё теплилась не остывшими углями ненависть. Теплилась слабо, едва заметно, постепенно угасая.

Я есть По, думал он. Я есть всё, что осталось от Эдгара Аллана По, всё, что осталось от Амброза Биэрса, что осталось от человека по имени Лавкрафт. Я серая ночная летучая мышь с острыми как бритва зубами, и я тот самый чёрный квадратный монстр-монолит. Я Озирис, я Балъдр, я Сет. Я Некрономикон, Книга Мёртвых. Я дом Ашера, падающий в пламя, Я есть Красная Смерть. Я человек, заброшенный в катакомбы с бочонком… Я танцующий скелет. Я гроб и я саван, яркая молния, озарившая ночное окно старого дома. Я по-осеннему облетевшее под ветром дерево, хлопающая и скрипящая на сквозняке ставня. Я пожелтевшая от времени магическая книга, чьи страницы переворачивает иссохшая рука мертвеца. Я-тот орган, который играет по ночам на чердаке. Я маска, маска в форме черепа, лежащая под старым дубом в последнюю ночь октября. Отравленное яблоко, плавающее в пруду с тем, чтобы дети наткнулись на него, чтобы запустили в него детские свои зубки… Я чёрная свеча, зажжённая перед оборотным крестом. Я есть крышка гроба, простыня с глазами, я звук шагов в лестничном колодце, гулкие шаги в его чёрной пустоте. Я Дансани и Махен, я Легенда Спящей Пещеры. Я Обезьянья Лапа и Фантом Рикши. Я Кот и Канарейка, Горилла, я Летучая Мышь. Я привидение отца Гамлета на стене замка.

Я — все эти вещи, вместе взятые. И теперь все эти остатки былой славы будут преданы огню. Пока я существовал, существовали и они. Когда я ходил по земле, ненавидел — они ещё не умерли. Они жили, потому что в моём лице их ещё помнили. Я воплощал в себе те силы, которые продолжали их дело. А теперь они умрут окончательно, умрут сегодня вечером вместе со мной. Сегодня вечером мы будем гореть все вместе: Эдгар По и Биэрс, отец Гамлета — все, все. Они соберут нас в большую бесформенную кучу и разложат из нас один большой костёр, как всё, что относилось к временам Гая Фоукса, обольют бензином и поднесут факел, не обращая ровным счётом никакого внимания на наши крики. Всё, всё пожрёт ненасытный и безжалостный костёр!

А какой же вой мы поднимем, когда будем уходить!

На прощание мы им всё расскажем: и про их дрянной мир, в котором нет места страхам, где тёмное изощрённое воображение не связывают с тёмным временем суток, где навсегда утрачено мрачное очарование конца октября, чтобы никогда больше не потревожить их снова. Растоптано и поругано, предано огню в языках пламени их дурацких топок, сожжено в ракетном горючем идиотских и претенциозных монстро-Крематориев, когда самодовольные невежды навеки уничтожают, глумясь над суевериями, — навеки стирают из памяти людской сокровища прошлых времён. И только затем, чтобы не запирать ни от кого двери своих домов, чтобы не бояться темноты. Да если бы только знали, презренные глупцы, как мы жили когда-то, что для нас значил праздник Хэллоуин, чем для нас был По и как мы красиво веселились над мрачными историями и розыгрышами. Ну что ж, друзья мои, выпьем посошок на дорожку, ещё немного — амонтильядо, прежде чем мы отправимся в огонь. Ведь все эти чудесные вещи сохранились в одном лишь экземпляре, в мозгу единственного человека на земле. Сегодня вечером должен умереть целый мир. Так что, прошу вас, выпьем напоследок.

— Вот мы и приехали, — произнёс Маклюэр.

Крематорий был ярко освещён, где-то неподалёку тихо играла умиротворяющая музыка. Маклюэр вышел из машины и обогнул её, подойдя к противоположной дверце. Открыл. Лэнтри практически уже лежал на сиденье. Все эти бесконечные разговоры о том, что логично, а что нет, постепенно обессилили его, лишив последних признаков жизни. Он был теперь бледный и неживой как воск, только слабый свет в глазах и напоминал о том, что совсем недавно этот человек боролся, сопротивлялся законам этого будущего мира, а они своими разговорами, своими нескончаемыми ссылками на логику просто лишили его всех сил на сопротивление, отговорили от жизни. Они в него отказывались верить, и сила их неверия заморозила его. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Мог только бессвязно бормотать, холодно мерцая глазами.

Маклюэр и те двое вынули его из машины, погрузили в золотистый ящик и откатили на каталке в тепло внутреннего помещения Крематория.

Я Эдгар Аллан По, я Аброуз Биэрс, я славный праздник Хэллоуин, я гроб и саван, я Обезьянья Лапа, я Фантом, я Вампир…

— Да-да, конечно, — увещевал его Маклюэр, склоняясь над его телом.

— Я знаю. Всё знаю.

Каталка мягко скользила по полу, стены раздвигались и сдвигались над ним, раскачивались и проносились мимо, тихо звучала музыка. Ты мертвец, по всем законам логики ты мертвец.

Я Ашер, я Мальстрем, я Рукопись, найденная в бутылке. Я Колодец и Маятник, я Сердце-обличитель. Я Ворон, каркающий «никогда» в ответ на все вопросы.

— Да, да, — твердил на это Маклюэр. — Я знаю, знаю. — А каталка всё плыла и плыла.

— Я заточён в катакомбы, — в отчаянии кричал Лэнтри.

— Да-да, именно в катакомбы, — подтверждал идущий рядом мужчина.

— Меня приковали цепями к стене, и здесь нет ни одной бутылки амонтильядо! — слабо возмущался с закрытыми глазами Лэнтри.

— Да, — ответил ему кто-то.

Потом он ощутил движение впереди. Открылась дверь, ведущая в огонь.

— Сейчас меня заточили в камеру и замуровали!

— Да-да. Я знаю. — Какой-то шёпот рядом.

— Меня заживо замуровали! Что это ещё за шутки такие? Отпустите меня отсюда! Всех на волю! — Безумный крик и снова смех.

— Мы всё знаем, мы всё понимаем…

Открылась внутренняя дверца, ведущая в топку, и золотистый гроб покатился прямо в огненную пасть Крематория.

— Во имя Господа Всемогущего! Во имя Господне!