Отморозок 6

Глава 13

— У нас проблема, товарищи офицеры. — Виктор Петрович, с дымящейся сигаретой в руках, напряженно ходит по кабинету назад—вперед, майоры Корнеев и Быков молча сидят на своих местах. — С момента захвата Костылева прошло уже почти три недели, но в крепости он так и не появился. По всем нашим прикидкам, путь до Бадабера должен был занять около недели, ну пусть десять дней максимум. Прошло уже в два раза больше времени. У кого какие мысли?

— Возможно, его пока держат где-нибудь в другом промежуточном лагере. — Осторожно высказал предположение Корнеев. — В дело могли вступить неучтенные нами обстоятельства. Может, ждут подходящего каравана на ту сторону, ну и сами переходы в горах штука опасная.

— А могли, ведь, и убить при захвате, возможно был эксцесс исполнителя. — Скептично хмыкнул Быков. — Перестарались и завалили парня. Машина была расстреляна и сожжена на дороге в кишлак.

— Наблюдатели видели, как Костылев въехал в кишлак. Что происходило там, неизвестно, приближаться было чревато раскрытием операции. Через полчаса, после того как Отморозок туда приехал, машину отогнали на дорогу «духи» и предварительно расстреляв сожгли ее. Так что, мы знаем, что в кишлак Юра точно попал. — Задумчиво сказал генерал. — Выход «духов» с пленным из кишлака зафиксирован не был. Но мы такой цели наблюдателям и не ставили, опять же из опасения сорвать внедрение. Оснований полагать, что его могли убить при захвате, у нас нет.

— Могло произойти многое, — не сдавался Быков. — Костылева могли убить при попытке захвата, или после допроса, посчитать, что он не представляет особого интереса, и тут либо убить, либо использовать как раба, где-нибудь в горах в тайном схроне.

— Такой вариант тоже есть, — мрачно кивнул Виктор Петрович, — Но все же ждем и надеемся на лучшее. Все гладко никогда не бывает. Пока будем продолжать готовить к заброске на ту сторону группу, которая должна оказать поддержку Костылеву снаружи. Наш агент в Бадабере уже подготовил все для их встречи, и сможет разместить их незаметно в самом лагере беженцев.

— Товарищ генерал, предлагаю включить в состав группы поддержки старшего лейтенанта Ханикаева, он отлично подготовлен, неплохо говорит на пушту и внешне похож на иранца, кроме того он дружит с Отморозком и эта личная дружба, в данном случае, должна пойти на пользу делу. — Снова вступил в разговор Корнеев.

— Не возражаю — кивнул Виктор Петрович. — Костяк группы, это наши офицеры из «мусульманского батальона» ГРУ в совершенстве владеющие пушту и внешне не отличимые от местных. Ханикаев будет отличным дополнением. Всего на ту сторону отправим четверых. Небольшая группа не так сильно бросается в глаза, но в нужный момент может оказать значительную помощь повстанцам.

На следующее утро после ухода группы Смита, меня, как обычно, подняли из ямы, но вместо того, чтобы отвести на работы в пещере, привели к Рахиму. Тот долго смотрел на меня, гипнотизируя немигающим взглядом, пока не изрек на плохом русском.

— Тебе повезло гяур. Благодари Аллаха. Тобой заинтересовался большой человек из Америки. Сегодня ночью ты отправишься в большой лагерь в Пакистан. Но не надейся, что по пути тебе удастся сбежать. Несмотря ни на что, тебя пристрелят как паршивую собаку, если ты попытаешься хоть как то выразить неповиновение. Ты меня понял?

— Да, уважаемый. — Отвечаю, опустив глаза, а у самого внутри все ликует. Я вчера рискнул и выиграл. Сработало!

— Иди и хорошо поработай напоследок, если хочешь заслужить к вечеру еду, — брезгливо взмахнул рукой Рахим, давая понять, что разговор закончен.

Ночь. Идем по горной тропе. Меня сопровождает трое духов, из тех кто постарше. Эти внимательно следят за каждым шагом и не делают попыток заговорить, указывая, что делать жестами. Руки у меня связаны. Перед выходом, мою одежду отобрали, дав взамен какое-то старое вонючее тряпье, чтобы я походил на местных. В драном халате и широких штанах сейчас довольно прохладно, но это ничего. Главное, что я иду к цели. Как там дальше будет, увидим, но пока все сдвинулось с мертвой точки и это уже хорошо.

Передвигаться по горной тропе со связанными руками, то еще удовольствие, но все равно, это легче чем идти навьюченным сорока килограммами экипировки и быть постоянно готовым к бою. По идее, ждать нападения сейчас не стоит. По первоначальному замыслу, отряд должен был резко ограничить активность в этом районе, чтобы дать «духам» вывести меня беспрепятственно через границу. Возможно, в центре уже гадают, куда я делся, раз не прибыл в Бадабер. Но искать пока точно не будут, мало ли какие задержки в пути могли произойти. Начать шевеление прямо сейчас, значит поставить под угрозу всю операцию.

Сопровождающие меня моджахеды двигаются размеренно и не торопясь, по всему видно, что они опытные ходоки хорошо знают тропу. На всякий случай, пытаюсь запомнить ориентиры, но ночью сделать это трудно. К тому же, идущий сзади «дух», угрожающе ворчит и грубо тыкает меня стволом автомата в спину, если я пытаюсь крутить головой. Ну и хрен с вами ублюдки. Дайте мне только вырваться, я еще посчитаюсь с вами.

С рассветом, мы остановились в небольшой пещере, в которой уже находилось чуть больше десятка людей, по виду похожих на простых беженцев. Среди беженцев трое детей: два мальчика на вид семи и десяти лет, и девочка, которой едва исполнилось пять. Были в пещере и вооруженные люди, явно тоже «духи». Мои сопровождающие, поприветствовав пришедших сюда ранее, загнали меня в самый конец, пещеры. Развязав руки, которые сильно онемели от передавивших кисти веревок, мне пристегнули к ноге ржавую, но крепкую цепь, другой конец которой был прикреплен к толстому кольцу, вмурованному в скалу. Оставив меня сидеть на цепи, словно дворового Бобика, двое конвоиров ушли к группе вооруженных моджахедов пообщаться за жизнь, а третий остался дремать рядом. Опасаются. И напрасно. Мне самому очень надо попасть именно туда, куда меня ведут.

Растираю кисти рук, разминаю пальцы и напрягаю поочередно мышцы тела. Нужно чтобы оно не подвело меня в решающий момент, поэтому, как бы я не устал, нужно по возможности, проработать суставы, потянуться и, не привлекая к себе особого внимания, хоть как то размяться.

Беженцы, сидящие в центре пещеры, время от времени косятся в мою сторону и тихо переговариваются. Особенно любопытствуют дети, которые повадились бродить рядом, кидая на меня быстрые взгляды. Ну да, парень на цепи, под охраной злого бородача, это не каждый день увидишь. Будет о чем рассказать в кругу семьи. Это продолжалось до тех пор, пока мой охранник не прикрикнул на них, отогнав подальше. Дети отошли, затеяв какую-то игру в другом конце пещеры.

Есть мне не дали, хорошо хоть дали попить, набрав воду в алюминиевую кружку прямо из ручья, протекающего по полу пещеры. Ладно, по всему видать, мы будем сидеть в пещере до темноты. Постараюсь помедитировать и набраться сил, раз нет пищи телесной, значит буду питаться духовной.

Второй ночной переход мы совершали уже в компании беженцев и сопровождавших их «духов». Несмотря на отсутствие пищи, мне удалось восстановиться и поспать за время дневки в пещере. Теперь, я снова иду со связанными руками, а за мной все так же внимательно приглядывают сопровождающие. Беженцы уже свыклись с присутствием пленника и не обращают на меня никакого внимания. Они двигаются спереди, а я, с моими конвоирами, замыкаю шествие. В какой-то момент, на крутом спуске послышался детский крик, а потом впереди произошла заминка. Все остановились. Один из конвоиров пошел по тропе вниз, чтобы узнать, в чем там дело. Вернувшись, он бросил любопытствующим напарникам.

— Мальчишка упал и подвернул, или сломал ногу. Не может дальше идти. Его родственники делают носилки, чтобы его понести.

И точно, вскоре движение возобновилось, но шли уже гораздо медленней. Группа едва успела к рассвету скрыться в следующей пещере, чтобы встать там на очередную дневку. Меня снова пристегнули цепью к стене, на этот раз дав лепешку и глиняную плошку с водой. Я поискал глазами детей. Младший из мальчиков, с бледным лицом, сидел на камне, вытянув больную ногу вперед, в то время как второй мальчик и девочка переходили от одной группы к другой, слушая, о чем говорят взрослые.

— Я могу помочь мальчику — тихо говорю охраняющему меня «духу» на пушту.

— Чем ты ему поможешь? Разве ты врач? — Мой охранник явно удивился тому, что я говорю на его языке. До этого я разговаривал на пушту только с Аюбом.

— Нет, я не врач, но я немного умею лечить. — Покачал головой я. — Скажи его родителям, что если они хотят, я постараюсь облегчить его страдания.

— Зачем тебе это? — Поинтересовался охранник.

— Мне всегда хочется помочь детям, которые страдают, — пожимаю плечами. — Я сам еще недавно был точно таким же мальчишкой, много бегал и точно также падал, разбиваясь в кровь.

Парень, ничего не сказав, посмотрел на меня и, поднявшись, подошел к сухому седому мужчине в сером халате, который сидел рядом с мальчиком и гладил его по голове. Он переговорил с мужчиной, и они уже вместе подошли ко мне.

— Как ты хочешь помочь моему сыну чужеземец? — Строго спросил меня седой. — Ты слишком молод чтобы разбираться в лечении.

— И все же я немного понимаю в этом. Мне нужно сначала осмотреть ногу мальчика, а потом я смогу сказать более точно, что смогу сделать. — Ответил я. — Принесите его сюда, и я осмотрю что можно сделать.

Осторожно ощупываю опухшую ступню мальчика. Он напряженно смотрит на меня, готовый заорать при малейших признаках боли. Вокруг нас столпилось несколько человек, которые с интересом смотрят на мои манипуляции. Мне кажется, что у него вывих, но сказать точно пока не могу. Разогреваю свои кисти, пуская туда «ци» и вожу руками над опухшим местом, представляя, как золотистый поток энергии вливается в ногу. Чувствую, что мои руки становятся нестерпимо горячими и между ними возникает сильная пульсация.

— Горячо! — Вдруг удивленно говорит мальчик, и его глаза сильно расширяются.

— Тебе больно? — Спрашиваю его.

— Нет, — он качает головой. — Просто чувствую, как печет в больной ноге и как будто там что-то шевелится, но мне совсем не больно.

— Не бойся, это так нужно, чтобы ты выздоровел. — Улыбаюсь ему и усиливаю поток и пульсацию. — Потерпи немного и я помогу тебе.

Нужно снять болевые ощущения и завоевать доверие пацана, чтобы он не напрягался и не дернулся в ненужный момент. Начинаю осторожно ощупывать опухоль пальцами, представляя перед внутренним взором голеностопный сустав. Мальчишка немного кривится, но терпит. Перелома вроде нет. Точно можно увидеть только на рентгене, но где же его здесь возьмешь? Зато внутренним зрением вижу множество красных точек в месте опухоли. Смещения кости, как при переломе нет.

Кажется, это действительно вывих. В той жизни, во время первой чеченской, на одном из выходов в горах мне вправлял вывих санинструктор, комментируя свои действия словами, потом в другом рейде, в безвыходной ситуации, когда боец моей группы подвернул ногу, мне пришлось делать это самому. Но тогда, в обоих случаях, был обезбол, которого сейчас нет. Надеюсь, что смог притупить болевые воздействия своим энергетическим воздействием. Беру маленькую ступню, глажу ногу чтобы расслабить пацана и аккуратно дергаю на себя, вправляя сустав. Резкий крик мальчишки. Я поднимаю руки, успокаивая загалдевших и встревожившихся афганцев, и начинаю снова водить руками, окутывая больное место коконом ци и вымывая красноту. Мальчишка уже не кривится от боли и даже немного улыбается. Через полчаса работы, когда красные точки, в проекции больного сустава стоящей у меня перед внутренним взором, уступают место здоровым синим и зеленым линиям, осторожно прощупываю ногу. Опухоль явно стала меньше и мальчишка не выказывает никаких признаков беспокойства. Он выглядит сонным, видно боль отпустила и после бессонной ночи его теперь сильно клонит в сон. Поворачиваюсь к его отцу.

— Мне нужен бинт или что-то вроде этого, твоему сыну необходимо наложить фиксирующую повязку на больное место и поберечь ногу несколько дней. К вечеру, он сможет потихоньку ходить. Но все равно, нужно будет сделать ему костыль, или лучше нести.

Ко мне подошел один из беженцев и протянул упаковку с бинтом. Я аккуратно наложил на ногу тугую повязку, фиксируя стопу. И снова посмотрел на отца мальчика.

— Сейчас нужно положить мальчика на что-то мягкое, а его ногу немного поднять и приложить к ней что-то холодное. Пусть поспит. Вечером, перед выходом приведите его ко мне, и я еще полечу его. Его нога скоро будет здоровой.

— Спасибо тебе шурави — Отец, в порыве чувств, прикладывает руку к груди, — я твой должник.

— Не стоит благодарности, уважаемый, — улыбаюсь в ответ. — Все мы дети Аллаха и должны помогать друг другу.

— Разве ты мусульманин? — Удивленно спрашивает меня охранник.

— Нет, но я верю, что Бог присматривает за всеми своими детьми, к какой бы вере они не принадлежали.

Старый грузовик бодро пылит по грунтовке. Тяжелый пеший переход по горам длившийся четверо суток позади. Вся группа беженцев, шедшая вместе с нами через границу, подпрыгивает на жестких деревянных скамьях расположенных вдоль бортов. Я сижу на выщербленном деревянном полу рядом со своими охранниками и тоже, как и все, отбиваю задницу на кочках. Подмигиваю тому самому мальчишке, который вывихнул ногу. Он улыбается мне в ответ и показывает язык. Его зовут Махсуд и ему действительно семь лет. Забавный и очень живой парень, он даже здесь постоянно вертится на своем месте, порываясь вскочить ногами на скамейку, чтобы увидеть что-то интересное в мелькающем за бортом унылом пейзаже, и сдерживает его только строгий отец.

Махсуд уже ходит. Наша объединенная группа добиралась до границы еще две ночи, и я снова работал с его ногой на очередной дневке в очередной пещере. В первую ночь, после моего лечения, мальчишку большую часть пути еще несли родственники, а на вторую ночь, почти весь путь, он уже проделал сам. Отец мальчика и вся его родня теперь относятся ко мне совсем по другому. Они всю дорогу подкармливали меня сухими лепешками, изюмом и курагой, отрывая еду из своих скудных запасов, и даже мои охранники не препятствовали этому.

За время пути отношение всех афганцев ко мне стало гораздо лучше. Охранники, увидев, что я не пытаюсь убежать и веду себя спокойно, стали гораздо дружелюбней. После помощи мальчику, я еще немного подлечил старшему из них спину, а когда ему полегчало, на очередной дневке, ко мне уже выстроилась целая очередь из страждущих, и я постарался помочь в меру сил каждому.

Занимаясь самолечением и лечением других, я понял, что использование «ци» ускоряет и активизирует естественные защитные силы организма. Здесь нет никакого чуда и использование метода имеет свои ограничения. Лучше всего поддаются воздействию ушибы, растяжения, переломы, периодически возникающие неврологические боли. Анализируя результаты с точки зрения западного человека, я пришел к выводу, что скорее всего, в точке на которую оказывается воздействие, запускаются активные обменные процессы помогающие выздоровлению. Ничего более серьезного, чем вышеописанное я никогда не лечил, но в пещере ко мне обращались люди с разными проблемами, выходящими за рамки моего понимания и возможностей. С ними я тоже работал и пациенты давали понять, что им становилось лучше. Скорее всего, это эффект самовнушения, или я просто снимал болевой синдром, что приводило к временному исчезновению хронических болей. Не знаю. Может быть когда-нибудь у меня будет время разобраться с этим получше.

Положительным результатом, усилий стало то, что теперь руки у меня больше не связаны и вообще, со мной обращаются очень уважительно, называя Абдурахмон Табиб — то есть целитель Абдурахмон. С медициной в этих местах полный швах, поэтому помощь даже такого знахаря-самозванца как я воспринимается с глубокой благодарностью, как говорится «за неимением гербовой, пишем на простой». А еще я узнал, что мое новое имя, данное Рахимом, в переводе с арабского означает — «раб Милостивого», то есть раб Аллаха, что перекликается с нашим православным «раб Божий».

На исходе четвертой ночи перехода, на границе мы наткнулись на душманский патруль, который нас остановил и всех очень тщательно проверил. Когда один из «духов», принимавший группу по эту сторону границы, грубо толкнул меня, старший охранник подошел к нему и, наклонившись что-то тихо сказал на ухо. С этого момента меня оставили в покое. Всю группу отвели на стационарный пограничный пост, находящийся в паре километров от точки нашего выхода. Там офицер-пограничник пакистанец еще раз осмотрел наше разношерстное сборище, не обратив на меня никакого особого внимания. Все вопросы с ним решали глава группы беженцев и старший из моих конвоиров Анвар.

Машину в Бадабер пришлось ждать несколько часов, которые мы провели просто сидя на земле. Причем, я сидел рядом с охранниками и остальными, ничем среди них не выделяясь. Пришедший ближе к вечеру видавший виды грузовик «Bedford» с деревянными бортами, подняв клубы пыли, лихо подрулил к длинной мазанке в которой скорее всего что-то вроде склада. Набежавшие местные быстро выгрузили из деревянного открытого кузова несколько длинных тяжелых ящиков и тюков, после чего вся наша группа погрузилась внутрь.

По моим внутренним ощущениям дорога к лагерю заняла у нас чуть более часа. На въезде грузовик остановили на укрепленном блокпосту. Всем пришлось выйти и выстроиться рядом с машиной. После короткого разговора нас разделили и меня, с моими конвоирами, отвели в помещение у блокпоста, а беженцы поехали на грузовике дальше. Я помахал на прощанье рукой Махмуду и тот, широко улыбаясь, помахал мне в ответ. Перед тем как нас разделили, его отец еще раз подошел ко мне и с достоинством поклонился.

— Абдурахмон Табиб, еще раз благодарю тебя за помощь, и пусть хранит тебя Аллах. Если когда-то мне, или моим родным удастся отблагодарить тебя, этот день станет для нас счастливейшим в жизни.

— Благодарю тебя Рассул-ага, ты слишком много значения придаешь пустяку, который я смог сделать для твоего сына. — Уважительно кланяюсь в ответ. — Пусть Аллах хранит тебя и твою семью.

— Я сказал, и мои слова тверды как камень, — ответил Рассул и, развернувшись, гордо с прямой спиной пошел к своим.

Я глубоко благодарен учителю Муссе из Азадбаша, уроки которого позволили мне установить контакт с местными. Все, что произошло между нами по дороге, при кажущейся внешней незначительности, в этих краях имеет свой глубокий смысл. Предложив свою искреннюю помощь, я «неверный гяур», встал на одну ступеньку с пуштунами. Дети и семья в этих горах — это святое. Родственники безропотно тащили бы мальчишку на своих закорках по горам столько сколько нужно. Я не волшебник и не исцелил его ногу мгновенно, но явно помог, и выздоровление прошло очень быстро. Возможно, тут дело в его молодом организме и в том, что после того как я вправил сустав в дело вступили естественные защитные механизмы его тела, но скорее всего, мое лечение «ци» тоже оказало положительную роль, как сделало это и для других, кто ко мне обратился за помощью. Здесь очень ценится искренность. Я просто помог и ничего за это не просил. Такое не может быть не замечено.

В этих местах даже враг, который оказывает помощь, может стать почетным гостем. Пуштунвалай стоит выше вражды и выше религии. Одно из самых важных понятий кодекса «Бадал» — компенсация, или как бы у нас сказали — «око за око», требует воздавать добром за добро и злом за зло. Поэтому, все, что было сказано Рассулом, не пустой треп. Его простые слова на самом деле это клятва о поддержке в нужный момент не только Рассула и его семьи, а гораздо шире — всего его клана. Еще один принцип Пуштунвалай «Нано» — то есть честь, здесь не пустой звук.

За нашей небольшой группой, ожидавшей на блокпосту, вскоре приехал видавший виды пикап, который и доставил всех на территорию крепости. Лагерь беженцев, через который нас везли, представляет собой огромное и запутанное скопление глиняных мазанок, больших палаток, шатров и щитовых домиков. Все довольно запущенное и грязное. Рядом с мазанками и палатками сушится выстиранное белье, тут же в пыли играют дети, а взрослые безучастно провожают глазами нашу машину с вооруженными людьми. Во всей окружающей обстановке чувствуется полнейшая безысходность. Люди, попавшие сюда, были вырваны войной из привычной жизни, и теперь живут в основном на пособия, которые им выделяет правительство Пакистана и гуманитарную помощь. Этого и раздаваемой бесплатно еды, хватает только на то, чтобы не протянуть ноги. Поэтому вокруг беспросветная нищета и убогость. Вырваться отсюда очень тяжело. Но даже в этих условиях на лицах играющих детей видны улыбки и это дает надежду на то, что когда-то для них все изменится к лучшему. Наверное, именно эти дети, а может уже их дети, станут теми самыми талибами, которые много позже заставят американцев убраться из Афганистана и начнут поднимать свою разрушенную многолетней войной страну.

Через ворота крепости пикап пропустили без проверки, вероятно, знают его хорошо. Присматриваюсь к охране на воротах. Вижу пулеметное гнездо и двоих охранников около шлагбаума. Охранники курят и весело болтают, не обращая на нас никакого внимания. Неподалеку от ворот стоит деревянная вышка, на которой скучает еще один часовой. Прорваться через эти ворота будет не просто. Предварительно нужно будет обезвредить часового на вышке. А перед этим как-то узнать план крепости, где находится арсеналы, где казармы, а где радиорубка. Не думаю, что меня будут водить здесь с экскурсией. Помощи от агента, который находится где-то здесь, в лагере беженцев, тоже не будет. Я только знаю, что он есть и он должен узнать о том, что я появился здесь. Скорее всего, он входит в лагерную обслугу, проживающую вне стен крепости. Я должен буду подать два условных сигнала. Первый о своем прибытии и второй за день до восстания, это говорит о том, что агент бывает здесь каждый день, и имеет возможность выходить во внешний мир. То, что я не знаю кто агент в лагере и у меня не будет с ним связи, это очень правильно, ведь в случае провала, я не смогу его выдать даже под пытками.

На меня изучающе смотрит представительный бородатый мужчина лет сорока. Он одет в традиционную одежду пуштунов: широкие черные штаны с резинками у щиколоток, длинную черную рубаху и черную жилетку, на голове традиционный пуштунский берет, на поясе у него черная кожаная кобура. В руках у мужчины черная плеть свитая из кожи со свинцовыми вставками. Весьма показательно! Это, явно, какое-то местное начальство. Рядом стоят двое телохранителей одетых аналогично, с винтовками М-16 в руках.

— Этот? — Мужчина обращается к старшему из моих сопровождающих.

— Да, Абдурахмон-ага, — почтительно отвечает тот. — Почтенный Рахим велел нам доставить его сюда и сказал, что вы будете в курсе. Нам еще нужно будет забрать то, что обещал передать мистер Смит.

— Хорошо, отдохните сегодня в лагере, а завтра получите все как договорились и я отправлю вас обратно, — утвердительно кивнул мужчина и посмотрел на меня — Тебя тоже зовут Абдурахмон?

— Почтенный Рахим дал мне это имя, — покорно соглашаюсь я, — но мое настоящее имя Николай.

— Будешь Абдурахмоном — презрительно скривился мой тезка и повернулся к одному из спутников — Ахмед, отведи его к другим русским.

— Абдурахмон-ага, позвольте вам сказать что-то важное об этом русском, — человек Рахима почтительно смотрит на начальника лагеря Бадабер.

— Что ты мне хочешь о нем рассказать?

— Этот молодой парень умеет лечить руками, как знахарь. В дороге он помог повредившему ногу мальчику, и еще многим людям. Мне он помог тоже, у меня несколько последних месяцев сильно болела спина и табиб облегчил страдания. Сейчас я совсем не чувствую боли. Несмотря на то, что он неверный, Абдурахмон-табиб хороший человек. Может, он даже когда-нибудь уверует во Всемилостивейшего Аллаха, да будет благословенно его имя.

— Хорошо, Анвар, я запомню то, что ты сказал, — важно кивнул начальник лагеря и сопровождаемый охранником, немного прихрамывая на ходу, пошел к стоящей неподалеку черной «Toyota Land Cruiser HJ-45».

Небольшое подвальное помещение без окон, где я оказался, освещено только тусклым светом маломощной лампочки, забранной металлической решеткой. Я, наконец, добрался до цели и в камере нахожусь не один, а вместе с тремя советскими военнопленными. Это лейтенант Самуров Сергей, командовавший взводом в 56 десантно-штурмовой бригаде, захваченный духами в плен в декабре 1982 года при переправе через реку Логар, рядовой Гайфутдинов Равиль, служивший в эксплуатационно технической роте и попавший в плен тоже в декабре 1982 года и рядовой Васюков Игорь из 605 отдельного автомобильного батальона, попал в плен в июле 1983 года. Все парни старше меня и мыкаются в плену уже около трех лет. Три года неволи, пыток и издевательств не сломили этих мужественных людей.

Как только меня грубо втолкнули в камеру и дверь за спиной закрылась с металлическим лязгом, ко мне сразу подошли здешние обитатели любопытствуя кого к ним занесло. Выглядят парни, конечно, не очень, все заросшие худые и грязные. Одежда разорванное тряпье, на ногах рваные ботинки. Но я и сам выгляжу немногим лучше, и то, только потому, что нахожусь в плену гораздо меньше. Подержи меня полгодика в таких же условиях и результат будет точно таким же. Запах, здесь стоит еще тот. Основная вонь идет из местной параши — невысокого бака закрытого плохо прилегающей деревянной крышкой.

— Кто такой, откуда, как сюда попал? — Тихо спросил высокий мужчина с изможденным лицом на котором казалось горят ярко голубые глаза.

— Рядовой Николай Шевченко, шестьдесят шестая мотострелковая бригада, наш батальон базируется в Асадабаде. Взяли когда в одиночку выскочил в магазин в кишлаке, — излагаю свою легенду. Пока я не пойму кто здесь кто, откровенничать не стоит. Хотя, по любому, со временем открыться придется, ведь без помощи самих пленных, одному ничего не сделать. Моя задача организовать их и поднять на восстание, а в этом деле должны участвовать все, ну или, хотя бы, абсолютное большинство.

— Лейтенант Самуров Сергей, старший в этой камере, — протягивает руку спросивший.

— рядовой Гайфутдинов Равиль.

— рядовой Васюков Игорь.

В свою очередь представляются остальные ребята. Жму грязные мозолистые руки, с неровными, обломанными ногтями и вглядываюсь в заросшие, почерневшие от въевшейся грязи лица. Именно за этими нашими парнями, волей судьбы оказавшимися в душманском плену, я и пришел сюда, согласившись на предложение Виктора Петровича. Кто-то назовет это беспросветной глупостью, можно ведь было отслужить не пыльно в нормальной части, а после, в угаре наступающих девяностых, заняться сколачиванием капитала и потом жить в свое удовольствие. Ведь были у меня по началу такие мыслишки. Но что-то глубоко внутри не дало так поступить.

Логически это трудно объяснить, как когда то мне было трудно понять моего немолодого уже приятеля, который бросил преуспевающий бизнес в Москве, ушел в 2023 добровольцем на СВО и погиб через полгода под Белогоровкой. Может быть высший смысл того, что умерев там у себя, я оказался в теле Юрки, и лежит в этом? В том, чтобы помочь этим измученным парням вернуться на Родину? Что с ними было в моей реальности, к сожалению не помню, хоть название Бадабер мне откуда-то знакомо. С моим прибытием, события должны пойти по другому и от того, насколько я буду убедителен и предусмотрителен, зависит успех большой операции в которой задействовано большое количество людей.

— Как там в мире? Что делается? Что в Союзе?

Узники наперебой засыпают меня вопросами. Им, сидящим более трех лет в душманских подвалах и зинданах, безумно хочется узнать о том, что происходит там на воле. Ведь кроме истязаний, голода, холода и прочих лишений, отсутствие новостей с большой земли, тоже является своеобразной пыткой. Не забыла ли про них далекая Родина, помнят ли родные? Эти вопросы мучают каждого узника и надежда, что о них еще помнят и ждут, дает силы жить и сопротивляться дальше.

Долго и обстоятельно отвечаю на вопросы, рассказывая то, что помню. Про Москву, про нового генсека Мишку Меченного, будь он неладен, про новые фильмы, которые вышли пока они были в плену. Может я чего то и перепутал и часть фильмов еще не вышла, но это не важно. Важно то, что эти простые вещи приносят парням искреннюю радость от того, что наша большая страна живет развивается и там все в порядке. Вижу как лица парней светлеют и решаю открыться прямо сейчас. Какое то внутреннее чутье говорит, что эти не предадут. Мне по любому пришлось бы это делать.

— А вы отсюда бежать не пробовали? — Осторожно спрашиваю, когда вал вопросов наконец стихает.

— Это не так просто сделать,— грустно улыбается лейтенант Самуров. — За то время, что я нахожусь здесь, было несколько попыток побега, но все неудачные. Беглецов ловили и засекали плетьми насмерть. Лагерь моджахедов отделен от основного лагеря беженцев забором с вышками. Двое ворот постоянно контролируются охраной. Нас тут вместе с тобой будет пятнадцать, все сидят по три-четыре человека по разным ямам. Есть еще солдаты из афганской народной армии и Царандоя, но тех держат отдельно. Выводят только на работы. В основном, это работа на разгрузке машин и на изготовлении глиняных кирпичей для строительства домиков беженцам. Там мы пересекаемся с другими нашими, но во время работы охрана внимательно следит за каждым движением. Разговаривать запрещено. Конечно, мы обходим запреты, но все равно, нормально не поговорить. Попробуй убежать и тебе придется сначала пройти через охрану лагеря, потом остаться незамеченным среди беженцев, которые к нам абсолютно не расположены, а потом, выйдя из лагеря, как то добраться до границы и перейти горы, которые просто кишат «духами». Не зная дороги и нужных троп, это сделать практически невозможно.

— А если есть человек, который знает дорогу, есть транспорт и группа поддержки за пределами лагеря моджахедов, есть мощный ударный кулак на границе и есть поддержка авиации, тогда, как ты думаешь, побег возможен? — Тихо спрашиваю лейтенанта и напряженно слежу за остальными. Сейчас наступает момент истины. Как они себя поведут.

Лейтенант задумчиво молчит. Равиль и Игорь молча переглядываются. Повисает неловкая тишина. Понимаю, разговор идет на грани фола. Они меня видят впервые, и я вполне могу быть провокатором. Да и мой возраст здесь играет против, пойди поверь такому сопливому пацану. Надо как то убедить парней в своей искренности и в том что я действительно могу быть представителем разведки.

— Парни, Родина не забыла о вас. Я пришел сюда по своей воле за всеми вами, теми кто здесь и теми, кто находится в других камерах. «Духам» нет смысла подбивать вас на побег, чтобы прихлопнуть. Они могут это сделать в любой момент и так и ничто им не помешает. Что вы теряете попытавшись? Жизнь в подвале и рабский труд на местного хана? Не лучше ли сделать попытку и даже если и погибнуть, то сделать это в бою и свободными? Если вы до сих пор не стали на сторону «духов» хоть вас всячески и склоняли, может быть пора попробовать пойти дальше и дать им здесь настоящий бой? Повторяю, я не один. Есть мощная группа поддержки, есть транспорт и окно на границе. Нам нужно только организованно вырваться за пределы этого лагеря, а там будет помощь.

— Кто ты? — Наконец спрашивает меня Самуров, повторяя вопрос прозвучавший в самом начале знакомства.

— Мой позывной Отморозок, — отвечаю не отводя взгляда от пронзительных голубых глаз лейтенанта,— и я тот, кому поручили вывести всех вас отсюда. Но без вашей помощи ничего не получится. Вы здесь давно, освоились и знаете распорядок и правила. Значит, можете помочь скорректировать план. Уходить надо всем вместе и по возможности громко, чтобы это запомнилось тем, кто вас здесь держал все эти годы.