Паутина времени (СИ)

Глава 14

- Та-ак, - Гюнтер, слушавший с огромным вниманием, сцепил руки в замок, опуская подбородок, - Понятно. И что вы теперь с нами будете делать?

Марк с Пашкой недоуменно переглянулись, потом покосились на столь же удивленного Вольфганга.

- Отправим назад, в ваше время, - ответить предпочел все-таки лично капитан, памятуя о том, что он пока еще командир.

- В горнило войны?! – Ганс так и вскинулся, вскакивая с пола, - С ума сошли?! Я не хочу назад!

- Я тоже! – поспешно подхватил Альбрехт и, переведя взгляд с одного из товарищей на другого, неуверенно коснулся пробитой грудной клетки, - Я… я ранен.

Гюнтер предпочел промолчать. Возвращаться назад ему тоже не хотелось, однако, кричать и умолять кого бы то ни было о милости, солдат не привык и не хотел. Отправят назад – что ж, продолжит бой. Перебьет как можно больше врагов, постарается забыть о том, что видел здесь… О том, что узнал. Будет сражаться, зная, что действия его ни к чему не приведут…

- Как-то это глупо, - мужчина все-таки не выдержал, - Мы вернемся, будем вынуждены снова сражаться, заведомо зная, что это бессмысленно? Что мы все равно проиграем, будем побеждены… Как вы себе это вообще представляете?

Друзья вновь переглянулись, на этот раз обмениваясь взорами еще и с Татой, с Райвеном и даже с несколько растерянным Фридрихом.

- И потом, - продолжил Гюнтер, - Вы хотите вернуть нас обратно, в сорок второй, а что же насчет капитана Вольфганга и Фридриха? Они ведь тоже не из этого времени.

Тата, моментально вознегодовав, крепко обняла недавно обретенного парня и нахмурилась в сторону провокатора-немца.

- Вольф останется здесь! – непререкаемым тоном заявила она, - Я не хочу… я не позволю!

Ганс, совершенно солидарный с самопровозглашенным командиром, легко пожал плечами.

- Ну, тогда это ни хрена не честно. Нас вы отправите умирать, а эти двое будут тут жировать в мире и покое! Ладно, в Вольфа девчонка влюбилась, а второй как оправдается?

Райвен, хмурясь, выступил вперед, немного заслоняя собою художника. Тот, уже вполне уверенно стоящий на ногах, чуть улыбнулся, кладя названному сыну руку на плечо.

- Мой отец, - темпор приподнял подбородок, начиная объяснять, - Уже давно не принадлежит никакому из времен. Он семьдесят семь лет прожил в паутине, и дальше будет жить в том мире, и в том времени, в каком захочет! Он достаточно пострадал на войне… - последняя фраза прозвучала приглушенно: за Фридриха юноша все еще волновался.

Альбрехт презрительно хмыкнул, прижимая ладонь к пропитанным кровью бинтам, перетягивающим его грудную клетку.

- Я тоже пострадал, - заметил он, - Причем не там, а уже здесь, от рук капитана!

Вольфганг, услышав это обвинение, негромко фыркнул. Такое заявление показалось ему забавным.

- Хочешь сказать, что не заслуживал этого? Хочешь сказать, что не ты стрелял в нас, едва попав сюда, не разобравшись, что происходит, и…

- Нас вел Нойманн, - отрезал Гюнтер, перебивая его, - Мы – солдаты, мы должны подчиняться приказам командира. Он велел стрелять – мы стреляли, разбираться времени не было. Кстати… - он немного склонил голову набок, - Что будет с его телом?

Все взгляды обратились к юному темпору; тот неловко пожал плечами. На такие темы он пока не думал.

- Я… мог бы забрать его в свой трон. Или вернуть, как и вас, в то время, тогда будет считаться, что он погиб при попытке захватить замок…

- А нас будут расспрашивать, кто же оказывал сопротивление, если в замке никого не было! – Альбрехт негромко фыркнул и, охнув от боли, вновь прижал руку к груди, - Что за глупости! Забирай его в свой трон, если хочешь, мальчик, но учти – Дитрих Нойманн был мерзким человеком. Если для тебя существенен характер…

Гюнтер сердито стукнул кулаком по столу, на котором продолжал сидеть.

- Довольно! Нойманн был настоящим солдатом – отчаянным, смелым до безрассудства, безжалостным – да, не спорю! Может, характер у него и был тяжелый, но теперь, после гибели, я требую уважения к павшему командиру, Альбрехт! – он перевел взгляд на темпора и немного сбавил тон, - Но забрать его ты можешь, Райвен. Я не думаю, чтобы мы похоронили его, как полагается, да и… пусть лучше его полагают пропавшим без вести. Родным его это даст надежду.

Ганс, доселе весьма оживленный, неожиданно померк и, тяжело вздохнув, опустил голову.

- Как и нашим, а? У меня младший брат остался, мать ждет… Если вернусь в сорок второй, могу погибнуть, а так… - он пожал плечами, - Пусть считают, что пропал.

- Меня тоже мама ждет, - тихонько добавил Альбрехт, глядя в пол, - Тоже… сообщат, что пропал.

Гюнтер предпочел промолчать. Его с войны не ждал никто – родители умерли еще до ее начала, ни жены, ни каких-либо родственников у солдата не было и, в целом, ему было безразлично, возвращаться или нет. Хотя умирать, безусловно, не хотелось.

Вольфганг с Фридрихом переглянулись. Их с войны ждали и, увы, не дождались, но… Оба солдата уже настолько привыкли полагать себя частью этого времени, что о прошлом почти и не задумывались. И вот теперь слова пленников всколыхнули в их душах горькие мысли и воспоминания.

Тата, замершая рядом с Вольфом, заметив эти взгляды, тихонько вздохнула. Сердце ее неожиданно стиснула жалость, жалость не только к своему молодому человеку и его другу, которых она, в общем-то, тоже почти не отделяла от настоящего, но к фашистам, солдатам, которых некогда забрали на войну против их воли. Которых обрекли сражаться, убивать и умирать, а их родственников заставили страдать и мучиться в ожидании.

И теперь, если вернуть их в их время… Ганс прав – они обрекут их практически на верную смерть. Если только…

- А вы не можете просто вернуться домой, и не сражаться? – вопрос ее прозвучал настолько наивно, что пленники даже немного развеселились. Ганс ухмыльнулся, Альбрехт покачал головой, улыбаясь, а Гюнтер и вовсе откровенно хохотнул. Он же и ответил мимолетной знакомой.

- На войне не бывает «просто», девочка, - в голосе немца зазвучало нескончаемое терпение к человеческой глупости, - Если мы бросим оружие и сбежим домой, нас сочтут дезертирами и расстреляют, можешь мне поверить. Война – возможная смерть, бегство – смерть верная. Это нам объяснили с самого начала, и это я запомнил накрепко. Нет, бежать мы не можем, а сражаться будем уже без прежнего рвения, потому что будем знать, что это напрасно, - продолжать он не стал, лишь пожав плечами, но Тата поняла и без слов. Они не будут сражаться без должного старания, а значит, их убьют. Отправляя эту троицу назад, в годы войны, они действительно обрекают их на смерть…

Девушка неуверенно покосилась на мрачного брата, на задумчивого Пашку и, переведя взгляд на хмурого Вольфа, тихонько вздохнула. Да, эти люди плохие, они вели себя нехорошо, они стреляли в них, они могли убить их! Гюнтер – так тот вообще отдельный экземпляр. Но отправлять их на верную смерть…

Райвен, поморщившись, пожал плечами и поднял руку.

- Довольно слов. Ваше время ждет вас, я ничего не могу…

- Подожди! – Тата, осененная внезапной мыслью, рванулась вперед, хватая юношу за запястье воздетой руки, - Постой, Райв, ты… ты можешь отправить их хотя бы на три года позже, чем они жили? Не в сорок второй, а в сорок пятый, когда война уже завершилась? Пусть вернутся домой, к родным, пусть… живут себе и больше никого не трогают.

Пленники, вмиг оживившись, запереглядывались – мысль показалась им здравой. Пашка, покосившись на Марка, что-то негромко сказал ему на ухо и покачал головой. У Таты, заметившей это, мелькнула мысль, что друг наверняка упрекает ее в излишней сентиментальности.

Райвен неуверенно опустил руку, оглядываясь на Фридриха. Каким бы взрослым не стал этот мальчик, а без совета отца принимать важные решения он пока готов не был.

- Как ты думаешь?..

Художник пожал плечами и кивнул. Ему мысль тоже понравилась.

- Отправь их в сорок пятый, сынок. Девушка права – пусть живут, не причиняя никому вреда, пусть будут счастливы, но… подальше от нас. Я бы просил передать весточку моей жене… - он на миг замялся, потом покачал головой, - Но боюсь, не найду ни слов, ни сил, чтобы описать все, что чувствую и все, что хочу ей сказать. Пусть все будет, как есть.

Темпор вновь вскинул руку. Черные глаза его уже привычно сверкнули, отражая на сей раз не блеск пламени, а свет заходящего солнца.

Трое немцев, переглянувшись, устремили на него выжидательные взгляды.

Тонкие пальцы юноши на мгновение сжались и резко раскрылись вновь, а в следующую секунду рука сделала прощальный жест.

Девушка вздрогнула и неуверенно огляделась. Пленников не было – они исчезли, испарились, растаяли в воздухе, возвращаясь в то время, куда отправил их юный темпор. Все было кончено, сражаться нужды больше не было, и никаких загадок вокруг не наблюдалось.

С губ Вольфганга сорвался вздох облегчения; он приобнял девушку и притянул ее к себе.

- Как я рад, что все… - начал говорить молодой человек и внезапно осекся, недоверчиво уставившись на стол перед окном.

На столе, точно так же, как и секунду назад, сидел Гюнтер.

***

Немец окинул присутствующих долгим взглядом, потом резко выдохнул и, соскочив со стола, упер одну руку в бок.

- Как сказал бы Ганс – какого хрена?! – он негодующе сдвинул брови, - Это я вернулся или вы переместились туда? Почему, за каким чертом?!

- Тихо, - Вольфганг, как старший по званию, счел своим долгом угомонить пыл рядового, - Это ты вернулся, а вот почему… - он перевел взгляд на растерянного темпора.

Тот стоял, замерев, ошарашенный, потрясенный и не сводил взгляда с внезапно нарушившего все возможные правила, сорвавшего все рамки человека. Он не должен был вновь очутиться здесь! Все было сделано правильно, он не должен был вернуться, как, как?!!

- Это нечестно! – совершенно по-детски выпалил подросток, гневно шагая вперед, - Да ты… да как ты мог вернуться?? Для этого нужно иметь часы темпора, ты не мог!..

- Часы? – Гюнтер чуть склонил голову набок и, быстро облизав губы, внезапно скользнул рукой в карман, - Это типа таких?

Райвен потерял дар речи. В руке у немца, удерживаемые крепко, но бережно, красовались до боли знакомые маленькие песочные часы с полоской лейкопластыря на них.

Медленно, очень медленно юноша подался вперед, протягивая дрожащую руку к заветному предмету, безмерно желая и безмерно боясь коснуться его, не веря самому себе и не зная, как себя вести.

- Ты… ты… откуда они у тебя?.. – голос сел. Паренек замотал головой, едва ли не сбрасывая отцовские часы, цепляющиеся за его волосы.

Гюнтер, столь бурной реакции, по-видимому, не ожидавший, непроизвольно спрятал часы в кулаке и неуверенно пожал плечами.

- Тот старик дал. Ну, который в замке этом помирал, когда мы пришли.

Вольфганг, Марк и Фридрих, имевшие счастье пообщаться в свое время с Альбрехтом и помнящие его версию событий, переглянулись, безмолвно обмениваясь мыслями.

Фридрих шагнул вперед, кладя руку на плечо названному сыну, дабы поддержать пребывающего в смятенном состоянии духа юношу.

- Твой приятель рассказывал нам об этом, - негромко и сурово вымолвил он, - Говорил, что Нойманн убил женщину, жившую здесь, а ты – больного мужчину. Мальчик…

Райвен, по-видимому, таких подробностей не знавший, не имевший понятия, что Нойманн Сталхерц убил его мать, напряженно оглянулся через плечо на дверь библиотеки, на лестницу, возле которой лежал мертвый негодяй. Солдат, не обращая на него внимания, возмутился столь искренне, что даже девушка, относящаяся к нему с большой осторожностью, невольно поверила.

- Да никого я не убивал! На хрен мне это надо было – старик итак был на последнем издыхании! Он увидел меня, обрадовался, сказал, что меня послал ему сам Бог и впихнул мне эти часы вместе с письмом. Велел отдать тому, у кого увижу такие же… А потом закрыл глаза и отдал концы – моя помощь была ему в этом не нужна!

- Письмо?.. – Райвен, уловивший из всех слов собеседника только это слово, задохнулся от волнения, - Письмо м… моего отца… Отдай!

Гюнтер коснулся, было, рукой мундира, намереваясь достать из-за пазухи заветный конверт, но неожиданно остановился и погрозил молодому темпору пальцем.

- Э, нет, парень, так не пойдет. Я обещал старику отдать письмо только тому, у кого будут такие же часы! А у тебя…

- Ты что, слепой? – Тата, наконец, не выдержав, решительно вмешалась в разговор и, отстранившись от Вольфганга, шагнула к юноше, отпихивая в сторону Фридриха, хватая паренька за плечи и поворачивая так, чтобы часы в густой шевелюре стали более заметны ненаблюдательному созерцателю. Солнечный луч, скользнув в окно, заиграл в их стекле, усиливая эффект, и солдат удивленно моргнул. Судя по всему, такой наглядной демонстрации он не ждал.

- А почему в волосах?.. – только и нашелся, что сказать мужчина и, вежливо кашлянув, все-таки скользнул ладонью за пазуху, извлекая на свет божий немного помятый конверт. Райв, глядя на него, задрожал всем телом; в черных глазах его засверкали непрошенные, вызванные волнением слезы.

- Держи, - Гюнтер пожал плечами и протянул юноше заветное письмо, - Я свое слово держу – обещал отдать, так отдаю. А кем был-то тот старик, что ты так заволновался?

Темпор не ответил. Ему было не до того – руки, добравшись до конверта, уже вовсю раскрывали его, едва ли не разрывая тонкую бумагу, а глаза торопливо скользили по строчкам письма. Ответ пришел от другого человека, от того, в чьей душе воспоминание об умершем в этих стенах мужчине вызывало невольную ревность.

- Это его отец, - негромко молвил Фридрих и, шагнув к названному сыну, с глубоким вздохом вновь опустил ладонь ему на плечо, уточняя, - Настоящий. Отец.

Солдат удивленно хмыкнул и, скрестив руки на груди, вернулся к недавно оставленному столу, вновь присаживаясь на него. Часы с кусочком лейкопластыря он при этом машинально вновь сунул в карман.

- Надо же, какие у вас тут… сложные материи. Эй, парень, как тебя… Райвен, ты хотя бы расскажешь, что там тебе написали?

Юноша вновь не ответил, продолжая читать письмо. Он волновался, дрожал, буквы и строки прыгали у него перед глазами, и приходилось частенько возвращаться и перечитывать одно и то же, чтобы, наконец, уяснить для себя смысл послания из прошлого. Давалось ему это с некоторым трудом, однако, темпор кое-как справлялся.

«Мой маленький вороненок, мой дорогой мальчик!

К тому мигу, когда ты прочтешь эти строки я, скорее всего, буду уже мертв и, признаться, даже надеюсь на это. Письмо должно попасть к тебе в руки не раньше, чем ты сам побываешь в прошлом и там увидишь, там спасешь меня.

Я никогда не забывал о той нашей встрече, Райвен, ты должен это знать – я сдержал свое слово. Всегда помнил о тебе, моем сыне и безмерно радовался, когда ты появился на свет! Я знал, что мое время на исходе, не знал лишь, в какой миг твоей жизни оно закончится, поэтому написал это письмо еще когда ты был совсем малюткой.

Сейчас ты, должно быть, уже взрослый. Такой, каким я помню тебя в нашем общем прошлом, и я счастлив представлять, как ты читаешь мои слова.

Но к черту пустую болтовню. Мне хотелось бы сказать тебе многое, но ни к чему тратить твое время на это, лучше я поведаю тебе то, что не мог рассказать во время нашего знакомства. Не мог не потому, что не хотел, но потому, что для меня это еще не свершилось…

В день твоего появления на свет, мой маленький вороненок, я отправился к предсказателю, ибо хотел убедиться, что сказал тебе тогда правду, и что и в самом деле однажды смогу воплотиться в смертном теле, чтобы быть рядом с тобою. Мне не хотелось бросать тебя одного. Предсказатель был мудр и умел, он заглянул в будущее и сказал, что однажды два несчастных путника найдут тебя, и тот из них, кому ты спасешь жизнь и станет моим воплощением. Однако, он добавил, что путники могут заплутать, и что он видит маяк на их пути… Тогда я решил действовать.

Ты, должно быть, видел звезды над главной башней нашего замка, а может быть, и слышал от скелетов в своем троне, что меня сопровождали две звезды… Это ложь, мой мальчик, они не сопровождали меня. Эти две звезды я зажег сам, совсем недавно, буквально несколько часов назад – это два факела, что будут вечно гореть и вечно парить в небесах. Ты знаешь, если темпор умирает, последние его деяния остаются в веках и нельзя изменить совершенного…

Да, ты, должно быть, задаешься вопросом, откуда мне известно, что ты будешь говорить со скелетами и они скажут тебе такую глупость? Смею верить, что я не ошибся, предполагая это – предсказатель сказал, что сын мой будет чрезвычайно любознателен, вот я и взял на себя смелость так подумать. Если ошибся – что ж, я все-таки во многом человек, а людям свойственно ошибаться.

Но продолжаю. Две звезды, два факела, что горят над башней нашего замка, Райвен, приведут к тебе людей. Не знаю точно, в какой момент времени это произойдет – предсказатель видел какую-то страшную угрозу, не только тебе или мне, но и всему миру, а это может помешать им добраться до тебя. Но однажды они все-таки придут, и один из них, тот, кому ты должен будешь спасти жизнь, признает в тебе сына. Полюби его, сынок, полюби, как любил меня, ибо именно этому человеку суждено стать твоей семьей. Именно его глазами я вновь буду смотреть на тебя, и его сердцем буду тебя любить.

Увы, мне пора заканчивать. Бумага не бесконечна и, как бы мне ни хотелось говорить с тобою дольше, этого позволить я себе не могу.

Прощай, сынок, прощай, мой маленький вороненок! Я никогда не оставлю тебя.

Навечно,

Твой отец, темпор Рейнольд».

Райвен перечел письмо трижды, каждый раз со все возрастающим волнением и, наконец, понимая, что не в силах выдавить из себя хоть слово, решительно сунул его в руки Фридриху. Названный отец казался ему сейчас человеком более подходящим для того, чтобы озвучить написанное, чтобы разъяснить, о чем говорит отец, всем заинтересованным в этом людям. Сам юноша сил читать отцовские слова в себе не находил – его начинали душить слезы.

Фридрих в полном молчании принял пожелтевший от времени лист бумаги и впился в него глазами. Читал немец быстро, но внимательно и, завершив чтение, громко сглотнул. После чего протянул письмо Вольфгангу.

Капитан, приняв послание из прошлого, негромко вздохнул и, шестым чувством догадываясь, что ни друг его, ни его названный сынишка прочесть или как-то прокомментировать его не в силах, принялся читать сам. Пробежав глазами написанное, молодой человек серьезно кивнул и, наконец, принялся зачитывать письмо вслух всем заинтересованным лицам.

Слушали внимательно, не перебивая; даже Гюнтер, казалось, замер в безмолвном уважении к памяти темпора. Последний факт, правда, оказался для солдата новостью.

- Так он тоже был темпором? – дождавшись, когда письмо закончится, мужчина удивленно покрутил головой, - Ну и дела тут у вас, ребята… Сумасшествие какое-то, честное слово!

- Рейнольд… - Фридрих глубоко вздохнул, силясь прийти в себя и, по-видимому, в чем-то очень сомневаясь, опустил взгляд на собственные руки, - Но… Но ведь это мое имя… Мое второе имя – Фридрих Рейнольд Хартманн... Меня так назвали еще при рождении, он не мог, не мог! – художник запустил руку в светлые волосы, стискивая кудри пальцами, - Это какое-то безумие… Выходит, теми двумя звездами, что так пугали Вольфа, он заманил нас сюда, привел, чтобы я заменил Райву отца?.. – голубые глаза его подозрительно блеснули; экс-солдат замотал головой, отгоняя волнение, - Я назвал его сыном, он спас мне жизнь, и мое имя… Но когда я родился, твой отец был еще жив, малыш!

Райвен шмыгнул носом и, выдавив из себя улыбку, чуть кивнул. Голос его при ответе прозвучал одновременно обреченно и радостно.

- Когда… мы были в прошлом, он сказал, что вернется ко мне в смертном теле. Воплотится… И что узнаю я его, когда услышу из уст смертного человека эти слова, «мой маленький вороненок»… Так называл меня только он, - юноша поднял взгляд на растерянного Фридриха, а затем шагнул к нему, уверенно беря за руку, - Папа… Ты назвал меня так, ты признал меня своим сыном, ты – мой отец!.. Ты же… не откажешься от меня сейчас?

Художник без слов прижал глупого мальчишку к себе и, закрыв глаза, глубоко вздохнул. Смятение, охватившее его поначалу, рассеялось. Мысль о том, что в нем, возможно, воплотился старый темпор уже не пугала – рядом был сын, который каким-то непонятным образом теперь мог считаться практически родным, и этого молодому мужчине было более, чем достаточно.

- Ты – мой сын, - чуть слышно вымолвил он, - И я никому не позволю нас разлучить… мой маленький вороненок.

Тата, улыбаясь, смахнула невольные слезы с повлажневших ресниц и, повернувшись к Вольфгангу, молча обняла его. Марк с Пашкой, улыбаясь, переглянулись.

Все, казалось, завершилось и завершилось как нельзя лучше, все было хорошо и ничто не могло нарушить эту чудесную идиллию…

- Это все ужасно душещипательно, но что теперь будет со мной? – разрушивший идиллию голос Гюнтера заставил вздрогнуть буквально всех: о солдате уже успели забыть.

Райвен, отстранившись от вновь обретенного отца, деловито шмыгнул носом и поправил часы в своих волосах.

- Если ты отдашь мне часы, что передал тебе отец, я отправлю тебя назад, в твое время. Ну, или куда там… - он быстро покосился на девушку, - В сорок пятый, после войны…

- Э, нет, - Гюнтер, только, было, сунувший руку в карман, за часами, вытащил ее пустой и, ухмыляясь, отступил, качая головой, - Я не хочу назад. К черту сороковые, я хочу остаться здесь! Там война только кончилась, а здесь ее нет вообще, я хочу жить во времена настоящего мира, хочу жить свободным человеком, а не побежденным фашистом!

Повисло молчание. Подобных заявлений от солдата Вермахта никто не ожидал, все были абсолютно убеждены, что возвращение его в сорок пятый год пройдет гладко… И вдруг такой поворот.

- Погоди-погоди… - Тата, которая к Гюнтеру относилась, в целом, не слишком хорошо, но все-таки, ввиду природной сердобольности, столь часто свойственной девушкам, сочувствовала ему, недоуменно нахмурилась, - А как же твои родные? Ты вернешься, пойдешь к ним…

- Могилы я могу навестить и в этом времени, - немец равнодушно махнул рукой, - Моих родных давно нет на этом свете, красавица, и случилось это еще до войны. Мне некуда возвращаться, меня никто не ждет. Там лишь унылое прошлое, а здесь я надеюсь получить светлое будущее!

Вольфганг нахмурился. На языке вертелись возражения, негодования, крутились правильные и, одновременно, несправедливые слова, и он не мог заставить себя высказать их.

Его после войны ждали, а он решил остаться здесь. Бросил все, оставил свое прошлое в прошлом, и избрал хорошее будущее с красивой девушкой. Фридрих выбрал будущее с неожиданно обретенным сыном, хотя тоже мог бы вернуться, и никто, ни один из их новых друзей не возразил против этого! Имеют ли они право принудительно возвращать Гюнтера в то время, где он не хочет быть? Есть ли у них основания для этого?

Марк с Пашкой, снедаемые приблизительно такими же мыслями, переглянулись, затем в едином порыве воззрились на Тату. Ей от Гюнтера досталось больше всех, ее мнение могло бы сыграть решающую роль… но на лице девушки было написано одно только сострадание без малейшей примеси гнева и, судя по всему, надеяться на нее не стоило.

- Ты слишком дикий для этого времени, - недовольно буркнул Марк, обнимая себя по привычке руками, как если бы ему было холодно. Его друг, вмиг подхватив эту идею, согласно кивнул.

- Вот именно! Со своим нравом ты тут натворишь черти что…

- Да ради Бога! – солдат красноречиво закатил глаза, скрещивая руки на груди, - Вы что, думаете я тут в одиночку войну развяжу? Очнитесь, кретины, я говорю, что хочу жить в мире и покое! На кой черт мне устраивать здесь погром?

- Когда просят кого-то о милости, обычно не оскорбляют их, - негромко вздохнула девушка и, покачав головой, повернулась к своим друзьям, - Ребят, я не могу себя заставить отправить его обратно. Если там его никто не ждет, да и воевать он больше не хочет… Он имеет право выбирать.

Пашка мгновенно ощетинился.

Сейчас, в эти секунды, в эти мгновения, трое русских ребят как-то неожиданно получили решающее право голоса, сейчас они и только они решали судьбу не одного, а целых трех немецких солдат и, если с Фридрихом и Вольфгангом все было ясно, то вот с Гюнтером возникали вопросы. В конечном итоге, изначально он не был их другом, даже напротив – они были по разные стороны баррикад… и теперь что, подружиться? Пойти на мировую??

А с другой стороны, ведь он и сам говорит, что желает мира.

Высказать свое мнение блондин, впрочем, не успел.

- Мне казалось, тебе нравится воевать, - подал голос капитан Вольф, вглядываясь в недавнего неприятеля, - Альбрехт выглядел более мягким, Ганс был скорее испуган, еще один ваш парень – вообще мальчишка, вряд ли что соображал, а вот ты… - он покачал головой и чуть усмехнулся, - Ты вполне отдавал себе отчет в действиях, Гюнтер Кёллер. До меня доходили слухи, что ты в свое время допрашивал русских…

Кёллер гордо приподнял подбородок. Прошлого своего он не отрицал, военными заслугами в определенной степени гордился, поэтому опровергать слова Вольфганга не собирался. Но и признавать за ним право вершить чужие судьбы тоже не хотел.

- А сколько русских положил на своем веку ты, капитан? – осведомился он, чуть сужая светлые глаза, - Сколько отнятых жизней на твоем счету? Уж, наверное, не меньше, чем на моем, если ты дослужился до высокого звания. И, тем не менее, ты остаешься здесь, ты выбираешь спокойную, мирную жизнь, а меня хочешь отправить в послевоенное время, в период разрухи, прекрасно зная, что с теми годами меня ничто не связывает! Бросьте, ребята, - Гюнтер окинул всех своих собеседников внимательным взглядом, - Я хочу остаться. Я не собираюсь устраивать войну, не буду призывать народ к противоправным действиям – я просто хочу узнать, каково это – жить, не зная о войне, узнать, что такое настоящий мир! Мир, когда война осталась далеко в прошлом, когда о ней никто не вспоминает уже много лет, когда люди живут без оглядки на прошлое и думают только о будущем! Разве я… - он осекся и продолжил уже иначе, - Да, я, может, и не образец добродетели, не спорю. И то, что делал, не оправдываю… Но сейчас это все осталось далеко в прошлом, так пусть и остается там! Позвольте мне жить в будущем, позвольте построить жизнь заново! Черт возьми, я ведь еще не стар. Не хочу гробить молодость на попытки устроить жизнь среди сплошной разрухи…

Тата безмолвно склонила голову. Спорить сил у нее уже не оставалось – речь фашиста была столь горяча, столь проникновенна, что касалась самых глубоких струн ее души, заставляя отзываться на эти слова.

Ее брат и друг, еще раз переглянувшись, синхронно вздохнули и поочередно кивнули. В их душах горячая речь Гюнтера тоже нашла отклик.

Вольфганг пожал плечами, переводя взгляд на Фридриха. Тот развел руки широко в стороны и слегка улыбнулся.

- Мне все равно, - негромко заметил он, - Мы с сыном, я полагаю, останемся жить в этом замке, к нам события большого мира отношения иметь не будут. Только подумай, Гюнтер, где ты будешь жить в этом времени? Что будешь делать?

- Этим же вопросом следует озадачиться и Вольфу, - не остался в долгу солдат, - Я-то выкручусь, я всегда выкручиваюсь. Поищу в этом времени Альбрехта и Ганса, встретимся, порадуемся, может кто из них мне чем-то и поможет… А потом найду какую-нибудь работенку, да и заживу себе спокойно. Я на все согласен сейчас – хоть мешки с углем таскать!

Пашка негромко фыркнул и покачал головой.

- Оптимистично же ты настроен, однако. Но, кстати, Вольф… - взгляд блондина скользнул к капитану, - В чем-то он прав. Ты-то что делать будешь? Где будешь жить?..

- Со мной он будет жить! – Тата, не давая молодому человеку ответить, решительно шагнула вперед, - И возражения я даже слышать не хочу!

Ее брат саркастически изогнул бровь.

- Мда? А ты не забыла, что живешь с нашими родителями и мной? И куда, по-твоему, мы положим нашего немецкого друга, кому на голову? Не думаю, чтобы папа с мамой поняли, если бы у них вдруг поселился немецкий военнопленный.

- А между прочим, в послевоенные годы бывали случаи, что немцы раненные приходили к русским за помощью, и те им помогали, - встрял Пашка, - Вот мне рассказывал дядя про случай, когда после войны немец из леса к людям пришел, а те никуда заявлять не стали, кормили его, помогали, чем могли… Потом он ушел, когда оклемался немного. Так что нечего прибедняться, тем более, что Вольф ранен… Хотя ты можешь пожить у меня, - неожиданная мысль заставила парня оживиться, - У меня двухкомнатная квартира, мы там живем с кошкой одни. Вот вернемся, я заберу ее у соседей, и заживем втроем – места хватит.

Вольфганг, несколько погребенный (как, впрочем, и прочие участники беседы) под лавиной информации, усмехнулся, согласно опуская подбородок.

- Договорились, - негромко молвил он и, вновь глянув на Гюнтера, прибавил, - А работать я могу врачом, слава Богу, знаний не растерял. Единственная проблема – документы… у меня с собой есть бумаги, но они слишком стары…

Молодой темпор, все это время в беседе участия не принимавший, весело улыбнулся и шагнул вперед.

- Это не проблема, - легко заметил он, - Делать старое новым – моя специальность, друзья.

***

- Мундиры придется снять, - Марк внимательно оглядел двух солдат и негромко хмыкнул, - И оружие лучше бы оставить, Вольф.

Капитан, усмехаясь, легко сбросил с плеча автомат и, не мудрствуя лукаво, опустил его на пол у своих ног. Слишком далеко отодвигать оружие, когда рядом по сию пору оставался враг, пусть даже этот враг и решил теперь перейти на их сторону, молодой человек не хотел.

- Моя рубашка валяется где-то здесь, на полу, - заметил он, озираясь, - Идти совсем без одежды я не могу.

- Твоя рубашка насквозь пропитана кровью, - возразила девушка, которую смущение друга все еще изумляло, а порою даже и возмущало, - Она будет выглядеть еще более подозрительно, чем мундир, поэтому… Вольф, а это что? – она шагнула вперед и, аккуратно коснувшись левой руки немца, чуть потянула ее к свету, - Мне казалось, ребята перевязали тебя, почему весь рукав кровью пропитан?..

Вольфганг, чрезвычайно польщенный заботой, пренебрежительно махнул правой рукой, не скрывая улыбки.

- А, ерунда. Задело в перестрелке.

Гюнтер, который, в отличие от стеснительного капитана, мундир уже стянул и бросил его на стул, оставаясь в одной только рубахе (к слову, на его одежде пятен крови видно не было, из чего можно было сделать вывод, что солдатом Кёллер был весьма удачливым), кривовато ухмыльнулся, засовывая руки в карманы штанов.

- Может, даже я его задел, - задумчиво проговорил он, поднимая голову и изучая потолок, - Мало ли, что бывает, когда стреляешь по врагам.

- Кажется, в этот момент ты как раз бежал, роняя автомат, - не остался в долгу Вольф, - Так что более, чем вероятно, что это была пуля Нойманна. Или Ганса, а может и еще одного вашего приятеля… как его…

- Гоц, - подсказал Гюнтер и неожиданно посерьезнел, - Вообще, интересно, что с ним сталось? Ганс говорил, что парень выскочил наружу, собирался позвать на помощь, но в этом времени… И ведь он совершенно не подозревал, где находится, еще не успел ничего понять! Что с ним могут сделать?..

Пашка спокойно и даже равнодушно пожал плечами.

- Посадят в психушку – дел-то! Послушают весь его бред и отправят к психам, чтобы в компании своих был.

- Тем более, что если он увидит, как изменился мир, он и в самом деле может свихнуться, - поддержал приятеля Марк, - Но не думаю, что тебе стоит сильно волноваться. В дурке за ним присмотрят, будут и кормить, и поить, и пижамку выдадут… В общем, райская жизнь у парня будет.

Гюнтер дернул уголком губ, показывая, что оценил шутку.

- И это меня вы называете жестоким, диким, - заметил он и, глянув на волнующуюся вокруг уже давно тоже перевязанной раны Вольфганга девушку, фыркнул, - Теперь понимаю, почему ты выбрала его, красавица – девушек вечно тянет жалеть сирых да убогих!

Тата резко обернулась, посылая ему через плечо чрезвычайно красноречивый и очень гневный взгляд. Вольфганг, улыбаясь, легонько коснулся здоровой рукой ее плеча.

- Он тебя провоцирует, - шепнул парень, - Не поддавайся.

- У него совершенно нет никакой совести, - буркнула в ответ девушка и, тяжело вздохнув, покачала головой, - Пожалуй, с таким поведением он и впишется в современный мир… Сейчас много бесстыжих парней. Это ты у меня уникум, - здесь она улыбнулась и, приподнявшись на цыпочках, быстро поцеловала собеседника в губы. Тот прижал ее к себе здоровой рукой и, заметив некоторое недовольство во взгляде Гюнтера, удовлетворенно улыбнулся сам.

Тем временем, Райвен, в разговоре участия не принимающий, да и вообще старающийся держаться несколько в стороне от общей оживленной атмосферы – расставаться с недавно обретенными друзьями было смертельно жалко, и юноша, силясь скрыть это, невольно отстранялся от них, - неожиданно подобрал что-то с пола и, приподняв в воздух, помахал, как флагом.

- Вольф! – окликнул он и, дождавшись вопросительного взгляда немца, улыбнулся, - Это не твоя рубашка? – в следующую секунду юный темпор решительно встряхнул обнаруженный предмет одежды, словно избавляя его от пыли и… протянул изумленному парню совершенно чистую, сияющую новой белизной вещь.

Вольфганг принял ее с неуверенным кивком, и недоверчиво осмотрел.

- Райв, ты… - он качнул головой и, улыбнувшись, кивнул еще раз, - Спасибо. Ты, мальчик, настоящий волшебник, как я погляжу.

Фридрих, чрезвычайно гордый за названного сына, положил руку тому на плечо.

- Райвен способен на многое, - заметил он, - И, чем старше он будет становиться, тем больше умений будет обретать. Я постараюсь направить эти умения в нужное русло. А с вами, друзья… - художник окинул взглядом всех присутствующих, не исключая и Гюнтера и покачал головой, - Мне безмерно жаль расставаться. Увидимся ли мы еще?

Марк тяжело вздохнул и, выдавив из себя улыбку, пожал плечами. Расставаться ему тоже не хотелось.

- Может, вам стоит приобрести телефон, чтобы мы могли хотя бы связываться время от времени?

Темпор ойкнул и, хлопнув себя ладонью по лбу, зачем-то полез в карман.

- Я совсем забыл… Паша, - он улыбнулся удивленно оглянувшемуся блондину и, достав что-то из кармана, протянул это ему, - Это, кажется, твое.

Пашка склонил голову набок, придирчиво изучая протянутый предмет, потом усмехнулся, силясь подавить вздох.

- А, мой утопленник. Да ладно, что уж теперь – он ведь все равно не работает.

Райвен заулыбался шире и как-то загадочнее, неспешно вытягивая вперед ладонь с лежащим на ней сломанным телефоном. Затем аккуратно накрыл аппарат другой рукой, подержал мгновение… Из-под ладони темпора заструился мягкий свет включившегося экрана. Мелодичный голос известил:

- Местоположение не обнаружено.

Пашка, не в силах поверить своему счастью, подался вперед и, глядя, как его юный друг убирает ладонь с экрана мобильного, замер, протягивая к аппарату руку. Ощутив в пальцах привычную прохладу пластикового корпуса, он на миг закрыл глаза, переживая безмерную радость.

- Спасибо, - голос немного сел, и парень мотнул головой, скрывая восторг, - Спасибо, Райв, ты настоящий кудесник! Это… я даже не думал, что ты умеешь так! Ты ведь не держал прежде телефон в руке?

Темпор, абсолютно довольный собой, легко пожал плечами.

- Не держал, - подтвердил он, - Но какая разница? Я могу сделать вещь более новой, могу отменить повреждения, ей причиненные, и мне неважно, держал ли я прежде эту вещь в руках. Нам пора прощаться… - он погрустнел, опуская взгляд, - Я вижу, Вольф уже успел переодеться, а Гюнтер и вовсе давно готов покинуть мою башню. Мне жаль расставаться с вами, друзья! – юноша вскинул голову; в черных глазах его сверкнули слезы, - Очень жаль, вы – мои единственные друзья на всем белом свете! Спасибо вам, что пришли ко мне, спасибо, что помогли найти отца… - здесь он мельком оглянулся на улыбающегося Фридриха, - Я уверен, лес больше не будет чинить вам препятствий, вы выберетесь спокойно. Гюнтер… - взгляд темпора неожиданно упал на экс-пленника, от чего тот сразу вытянулся по струнке, - Мои часы… оставь их у себя. Пусть они станут ниточкой, что свяжет нас с вами. Я не хочу расставаться.

Кёллер быстро кивнул и, не желая отвечать, не зная, что ответить на такие речи, отступил. Участвовать в массовом прощании ему не хотелось.

Тата и Вольфганг переглянулись и, не сговариваясь, приблизились к юноше и его названному отцу. Вольф слегка сжал плечо Фридриха, улыбаясь ему; девушка обняла темпора.

Пашка и Марк, следуя их примеру, тоже подошли, намереваясь проститься с недавно обретенными друзьями, и только вредный Гюнтер, особой дружбы ни с кем не заведший, предпочел остаться в стороне.

***

Современный мир привел Гюнтера в бешенный восторг. Ему нравилось все – обилие машин, странная одежда людей, количество товаров на полках магазинов, самолеты в небе… Ему нравился мир, глядящий из всех глаз, нравилось умиротворение и спокойствие, нравилось чувствовать себя в будущем, и ощущать при этом собственную молодость.

- А я еще удивился, когда увидел вас двоих, - весело заметил он, глядя на Марка и Пашку, - Подумал – ну и чудики, чего так вырядились-то среди зимы? А здесь, значит, все так ходят!

- Скоро и ты так будешь ходить, я уверен, - Марк, усмехнувшись, плотнее запахнул легкую куртку: дул слабый ветерок и парню было зябко, - Учитывая, с каким восторгом ты все это воспринимаешь, думаю, не преминешь с головой окунуться в будущее. Вот с Вольфом посложнее будет…

Капитан Вольфганг, и в самом деле скорее потрясенный, чем восхищенный современным миром, чуть поморщился и недовольно махнул в сторону приятеля рукой.

- Привыкну, - буркнул он, - Здесь немного странно… но я привыкну. Хотя, как вижу, нравы здесь… более распущенные, чем в мое время.

- В наше время, - поправил его Кёллер и, широко улыбнувшись, еще раз оглядел оживленную улицу, - А мне нравится. Нравится эта свобода, эта легкость… и обилие симпатичных девушек в красивых нарядах тоже, - здесь он каверзно подмигнул Тате. Та, одетая самым простым образом, не надевшая в поход по лесу ничего вызывающего, сделала вид, что ничего не заметила и демонстративно взяла Вольфганга за руку.

Пашка, пронаблюдав эту очаровательную демонстрацию смутного подобия любовного треугольника, негромко фыркнул и, нежно погладив телефон, по навигатору в котором они все-таки сумели выбраться из лесу, убрал его в карман.

- Нам надо решить, где и как мы все будем жить, - напомнил он, - Я в том смысле, что у нас-то номера оплачены, мы туда спокойно вернемся и все, а вот что делать с вами, ребята?

Гюнтер легко пожал плечами. С его точки зрения, вопрос можно было решить очень и очень просто.

- Кто-нибудь из вас вполне может поделиться с нами местом. Я, например, не откажусь от номера нашей красавицы… - светлые глаза немца чуть сузились; взгляд скользнул по фигуре Таты, еще раз изучая ее. Девушка, абсолютно не польщенная таким вниманием, демонстративно спряталась за своего молодого человека.

- Уж свой номер я лучше поделю с Вольфом, - раздраженно известила она, - А тебе вообще в кладовке место, фашист.

Кёллер жизнерадостно хохотнул. У него вообще здесь, в большом городе, среди счастливого будущего, под ярким солнцем, настроение значительно улучшилось, и мужчина ощущал себя на редкость хорошо. Обижаться ему не хотелось, ругаться или спорить – тем более, да и девушку-то он поддразнивал уже почти по привычке, не имея никаких серьезных намерений отбивать ее у Вольфганга.

Здесь, сейчас, на оживленной улице, в настоящем времени, в современном мире, вдруг стало очевидно, что Гюнтер Кёллер еще действительно довольно молод и, пожалуй, возрастом схож с тем же Вольфом, а если и старше его, то от силы на пару лет. Своей безбашенностью же он и вовсе превосходил серьезного капитана, из-за чего казался даже младше.

В современном мире, после знакомства с ним, из светлых глаз экс-солдата ушло что-то, что делало его жестоким фашистом, ушла безжалостность, ушла готовность убивать и идти по головам к победе, ушла безвозвратно, сменяясь легкой чертовщинкой, колючей искоркой, придающей общему облику какого-то особенного шарма. Пожалуй, можно было смело сказать, что когда Гюнтер окончательно освоится в этом мире, от девушек у него отбою не будет.

Тата, впрочем, к потенциальным поклонницам Кёллера относить себя не желала. Она по-прежнему смотрела влюбленными глазами на серьезного Вольфганга, по-прежнему полагала его самым красивым парнем на свете, и восхищалась им, совершенно не желая замечать шуточек Гюнтера.

С другой стороны, именно эти непрестанные поддразнивания делали обстановку в их маленьком отряде довольно легкой и непринужденной, и помогали экс-фашисту влиться в коллектив на правах почти друга.

- Оплатим им двухместный номер, - Марк пожал плечами и, окинув взглядом улицу, уверенно указал на север, - Нам туда, я точно помню. В общем, пока поживут так, а потом… Вольф, ты уверен, что хочешь лететь с нами?

Вольфганг твердо кивнул. Для себя он решил это еще едва ли не в ту секунду, когда впервые поцеловал Тату, когда осознал, что его место рядом с ней, и не взирая ни на что, своего мнения не поменял.

- Не хочу оставаться в Германии, - негромко вымолвил он и, глубоко вздохнув, быстро улыбнулся, - Много… горьких воспоминаний.

- А вот я останусь, - привычно вклинился в чужую речь Гюнтер, - Я думаю все-таки найти в этом времени Ганса и Альбрехта, посмотрю на этих стариков. К слову, и что с Гоцем выяснить нужно… Не знаю пока, как сделать это, но обязательно сделаю!

- Тебя не спрашивали, - беззлобно огрызнулась недовольная тем, что ее молодому человеку не дали завершить свою мысль, девушка, - Вольф, продолжай.

Капитан равнодушно пожал плечами. Ему пока в этом мире было очень неуютно, очень странно и немного печально, поэтому вести себя так же свободно, как Гюнтер, у парня не получалось.

- Я уже закончил, - серьезно отозвался он, - Если вы оплатите мне дорогу, я отправлюсь с вами. Потом устроюсь на работу, и верну все…

- Забей, - не менее серьезно откликнулся Пашка, - После того, как ты активно спасал нам жизнь в перестрелке с командой Нойманна, это меньшее, что мы можем для тебя сделать.

…Миновала неделя. Жизнь потихоньку начала входить в свое русло, оба немца уже почти адаптировались в современном мире (у Гюнтера адаптация проходила значительно проще, потому что он сам рвался стать частью будущего; с Вольфгангом дело обстояло чуть сложнее), а их русские друзья, довольные тем, что смогли помочь ребятам, уже начали поговаривать о скором отъезде. До него, правда, оставалось еще несколько дел, которые, в основном, лежали на совести Кёллера – следовало отыскать бывших однополчан, следовало узнать, что сталось с Гоцем, а заодно и как-нибудь устроиться на постоянное местожительство. Бросать экс-солдата на произвол судьбы ребята не желали, даже не взирая на его ехидный и порою довольно сложный характер.

- Да бросишь его, как же, - Пашка недовольно насупился и, схватив стаканчик с кока-колой, потянул напиток через трубочку, - Мы его бросим – а он за нами пешком побежит, доберется до России и предъявит претензии!

- Ты преувеличиваешь, - Вольфганг, уже одетый по современной моде, сидящий за столом маленького кафе в легкой футболке и джинсах, хмыкнул и сделал небольшой глоток кофе, - Гюнтер не дурак, если уедем – позлится, да и забудет. В конечном итоге, если будет так опаздывать, он именно этого и дождется – мы ведь уже полчаса ждем!

- Двадцать семь минут, - въедливо уточнил Марк, бросив взгляд на часы, - Может, он нас потерял? – взгляд его при последних словах обратился к сестре, и та легко пожала плечами, по примеру Пашки потягивая через трубочку молочный коктейль.

- Мы, конечно, договаривались встретиться в отеле, но кафе же от него в двух шагах. Он же не полный идиот!.. Я, во всяком случае, надеюсь.

- Надежда – хорошее чувство, - одобрил ее блондин и, взмахнув бумажным стаканчиком, начал, было, - Но я все-таки думаю, что насчет Гюнтера, с его-то замашками… О, вон он, - заметив приближающегося легкой поступью знакомого, парень помахал ему стаканом, едва не расплескав содержимое на сидящих рядом Марка и Вольфганга. Оба закономерно возмутились и, когда Кёллер все-таки подошел к их столику, за ним царила непринужденная атмосфера веселой перебранки.

Гюнтер, тоже одетый по современной моде, но не в футболке, а в рубашке с расстегнутым воротом, фыркнул и, пододвинув себе стул от соседнего столика, без церемоний уселся на него верхом.

- Мы вроде договаривались в отеле.

- Там было скучно, и мы пошли прогуляться, - мгновенно парировал, отвлекаясь от перепалки, Пашка и, глотнув колы, предложил, - Заказать тебе что-нибудь?

Мужчина отмахнулся – ни есть, ни пить ему не хотелось.

- Обойдусь. Значит так, докладываю об успехах операции – Альбрехта я нашел. Крепенький такой старичок, страшно обрадовался, увидев меня, - экс-фашист усмехнулся, - Рассказал, как они изумились, когда я вдруг исчез из сорок пятого, рассказал, как жили… Ничего, в общем особенного – Ганс осчастливил мать и брата своим возвращением, Альбрехт тоже порадовал родных. Оба были женаты, у обоих дети есть… У дочери Альбрехта две квартиры, одну она сдает, он обещал поговорить с ней, чтобы пустила пожить меня.

- А с Гансом что? – Тата, которую присутствие Гюнтера всегда немного напрягало, обняла Вольфа за здоровую руку (раненная уже была перевязана профессиональными медиками, но все еще побаливала), немного к нему прижимаясь. Кёллер с видимым интересом проследил это и, склонив голову набок, хмыкнул.

- И все-таки ты ошиблась с выбором, красавица, - как бы между делом заметил он, - Твой капитан вон никак в себя не придет, а я здоров и крепок! К тому же, в современном мире я уже ориентируюсь лучше, чем он.

Вольфганг, в целом уже привыкший к таким шуточкам, устало вздохнул и, притянув девушку ближе к себе, нахмурился.

- Спорный вопрос, Кёллер. И я бы на твоем месте не нарывался – я ведь помню, где зарыл автомат.

- Как ни странно, я тоже это помню, - Гюнтер ядовито улыбнулся, - Ты зарыл его рядом с моим, так что тут еще большой вопрос, кто нарывается… А мнение свое высказать я имею право. Попробуй, докажи, что ты лучше меня, Вольф, давай!

- Угомонитесь, - Марк тяжело вздохнул и, потерев пальцами висок, предпочел перевести тему. Такие баталии вокруг его сестры разыгрывались уже не в первый раз на его памяти и, учитывая, что Тата так и не научилась усмирять кавалеров, ее брату приходилось играть роль миротворца.

- Ты не ответил, что с Гансом, Гюнтер.

Экс-солдат, как-то сразу серьезнея, опустил взгляд, сжимая губы.

- С Гансом… - он выдавил из себя быструю улыбку, - Я немножко опоздал. Он умер две недели назад, я встретил его младшего брата… Представился собственным внуком, сказал, что ищу однополчан деда. Поговорили, - мужчина тяжело вздохнул, - Он рассказал, что Ганс меня вспоминал до самой старости. По молодости все больше называл самоуверенным и излишне наглым, а как старше стал – начал говорить, что я заслуживал быть командиром. Он, похоже, подумал, что я погиб тогда, когда исчез… Говорил обо мне всегда как о покойнике, - Гюнтер мотнул головой и, меняя тему, продолжил, - А Гоц действительно в сумасшедшем доме. Попасть к нему я не смог – пускают только родственников, а слово «друг» их не убедило. Говорят, что ведет он себя тихо, часто сидит у окна и о чем-то думает, но нормальность его все еще вызывает большие сомнения.

- Как это странно, - девушка прижалась щекой к плечу Вольфганга и грустно улыбнулась, - Вот мы видели их молодыми, здоровыми, а что теперь? Гоц тратит свою юность на психушку, Ганс и Альбрехт и вовсе уже старики… Как быстротечно время!

Гюнтер, и сам несколько придавленный случившимся с его товарищами, немного встряхнулся и подарил ей широкую улыбку.

- Такова жизнь, красавица. Когда-нибудь и мы будем глубокими стариками, и нас будут окружать дети и внуки… Но это будет еще через много-много лет. А сегодня мы молоды, сильны и целая жизнь, полная радостей, простирается пред нами! Так давайте получать от нее удовольствие, ребята, не будем грустить! Кажется, кто-то из вас предлагал для меня что-нибудь заказать?

29.01.2021