Первый инженер императора IV

Глава 10

Я не замечал течения времени. Дни и ночи слились в один бесконечный цикл: расчеты, чертежи, тесты, снова расчеты. Почти все свободное время я проводил, тестируя новый доспех. Вернее, его отдельные элементы.

Мы с Русланом и Олегом устраивали настоящие краш-тесты: били по нагруднику мечами, стреляли из арбалетов с разных дистанций, даже пытались пробить его топором. Результаты превосходили все мои ожидания. Броня из грибов, песка и смолы удивительно прочно держала удар с невероятной стойкостью.

Но для создания полноценных комплектов для целой армии требовалось сырье. Много сырья. Поэтому приходилось бегать в поисках подходящих материалов, таскать их к принтеру, загружать в его ненасытное нутро и так по кругу.

Все было точно так, как говорил ИскИн. Чем меньше содержащего вещества в первичном сырье для итогового продукта — тем больше его потребуется для производства. Логично. Нельзя взять что-то из ничего. Закон сохранении энергии и баланса тогда нарушается.

Мы обшарили все ближайшие руины, собрали весь доступный металлолом, но этого было катастрофически мало. Все мои надежды были на экспедицию Ивана.

И вот, через полторы недели изнурительного ожидания и не менее изнурительной работы, они вернулись.

Я как раз выходил из кузницы, вытирая пот со лба, когда услышал нарастающий гул голосов и скрип колес у ворот имения. Я вышел за частокол и увидел их. Длинная вереница повозок, доверху груженных чем-то, укрытым брезентом, и сотня уставших, но явно довольных собой воинов.

Они вернулись. К моему огромному, почти бесконечному облегчению — все были целы и невредимы. Да, измазанные грязью по самые уши, уставшие, вымотавшиеся, как марафонские бегуны, которым пришлось бежать от Помпеев до Голгофы, а потом еще и обратно. Но живые. Все до единого.

Но когда они сняли брезент с повозок, я на мгновение потерял дар речи. Сырья они притащили с собой столько, сколько я не видел ни разу за все время своего пребывания здесь. В повозках лежало всякое: искореженный металлический лом всех мастей и калибров, какие-то странные, легкие и упругие листы полимерного материала, целые катушки с медными и алюминиевыми проводами в потрескавшейся, но все еще целой изоляции…

И, что самое поразительное, — несколько ящиков с компонентами для схемотехники! Конденсаторы, резисторы, микросхемы, транзисторы… Они были старыми, покрытыми пылью, но, на первый взгляд, целыми. Как? Как они вообще умудрились дожить до этого времени? Загадка. Правда, ничего из них я паять не буду. Пущу в переработку.

— Где вы все это добыли? — спросил я с нескрываемым изумлением, глядя то на Ивана, который с довольным видом спрыгнул с коня, то на горы этого технологического сокровища. — Свалку старой Империи ограбили, что ли?

Кречет хохотнул, его обветренное лицо расплылось в широкой, усталой улыбке.

— Пришлось попотеть, барон, — сказал он, похлопав меня по плечу. — Очень попотеть. Но оно того стоило, а? Вечером, за ужином, расскажу все в подробностях.

Не теряя времени, мы всем поместьем принялись разгружать это добро. Работа кипела. Солдаты, хламники, мои крестьяне — все таскали, сортировали, складировали. Металл — к кузнице. Полимеры и провода — под специальный навес, который я велел соорудить заранее. А ящики с драгоценной электроникой ко мне в кабинет.

Вечером все имение гудело, как улей. Был устроен настоящий пир. На огромных кострах жарились туши кабанов, которых воины подстрелили по дороге. В котлах варилась сытная похлебка. Из Новгорода, словно на опережение, царь-император Долгоруков прислал несколько бочек хмельной браги и пива — в знак благодарности и для поднятия боевого духа.

Люди ели, пили, смеялись, делились новостями. Воины, вернувшиеся из похода, были героями вечера. Они рассказывали о Диких Землях, о руинах, о том, как отбивались от каких-то мелких тварей, как находили этот бесценный хлам. В их рассказах было и хвастовство, и усталость, и гордость за проделанную работу.

Мы с Иваном и сотниками сидели за отдельным столом, который для нас вынесли поближе к огню. Тепло от костра приятно согревало, отгоняя прохладу октябрьского вечера. Вокруг гудел праздник, но за нашим столом царила иная атмосфера — не безудержного веселья, а спокойного, мужского разговора, подведения итогов тяжелой, но успешной операции.

— Как и обсуждали ранее, мы поехали в то новое место, — начал Иван, отпивая из своей кружки. Его голос был хриплым от усталости, но в нем слышалось удовлетворение. — Тяжело было по первой, Саш. Очень тяжело. Места там… дикие. Еще дичее, чем у старой заставы. И тварей — видимо-невидимо. Мы старались не лезть на рожон, обходили стороной их гнезда, но… без стычек не обошлось. Сам понимаешь, сотня людей в таком месте, это не хухры-мухры. Тяжело не оставить следов и не разносить шума.

— Угу, — только и хмыкнул Игнат, новгородский сотник, который до этого молчаливо прислушивался к нашему разговору. Он отставил в сторону свою кружку с брагой и посмотрел на меня своим тяжелым, серьезным взглядом. — Боялись, что и живыми не выберемся. Пару раз нас так прижимали, что я уж думал, все, конец. Если бы не ребята Ивана, которые знают эти леса, как свои пять пальцев, да не новое оружие, — он кивнул в сторону, где лежали арбалеты «ККМ-2», — то мы бы там и остались. Удобрением для местных мухоморов. Но, барон, хочу отметить, что эти игрушки многого стоят. Их скорострельность, легкость и убойность позволяли провернуть многое там, где обычный арбалет скорее всего бы подвел.

— Выбрались же! — зычно встрял в разговор Борис Рыжебородый, сотник Романовича. Он как раз откусывал от огромного, дымящегося свиного окорока здоровенный кусок мяса, и говорил с набитым ртом, что, впрочем, никого не смущало. — Эти сраные твари не знали, на кого нарвались! — воскликнул он, потрясая в воздухе мясной ногой, словно это был боевой топор. — Мы им такого жару задали! Они нас еще долго помнить будут!

Иван хохотнул.

— Некому там нас помнить. Никого ж не осталось.

— Птицы пусть вести разносят! — не унимался Борис. — Мыши, там всякие, пауки! Они-то все видели!

Про себя я невольно отметил, как же точно подчиненные порой отражают характер своих правителей. Вот сидят они, два сотника. Игнат — сдержанный, рассудительный, немногословный, как и его государь Алексей Петрович Долгоруков. И Борис — громкий, прямолинейный, любящий хорошую драку и сытную еду, точная, хоть и слегка утрированная, копия Олега Святославовича Романовича. Сила и мудрость… или, в данном случае, ярость и расчет. Интересный тандем. И, как показала практика, весьма эффективный.

— Главное, что все целы, — подытожил я. — И что вернулись не с пустыми руками. То, что вы привезли, Иван, — я обвел взглядом горы лома и ящики с компонентами, аккуратно сложенные у кузницы, — это не просто хлам. Это — фундамент.

— Мы и сами это понимаем, барон, — кивнул Кречет. — Когда нашли те ящики… с этими твоими… ну, штуковинами мелкими, — он имел в виду электронику, — то поняли, что это что-то важное. Поэтому и тащили их, как самое дорогое. Хоть и не знали, на кой-черт они тебе сдались.

— Пригодятся, Иван. Еще как пригодятся, — я улыбнулся. — Из этого «хлама» мы скоро будем делать такие вещи, которые вам и не снились. Броню, которая держит удар топора. Инструменты, которые режут сталь, как масло. А может, и что поинтереснее.

Я видел, как загорелись глаза у моих собеседников. Перспектива получить не только новое оружие, но и неуязвимые доспехи, явно будоражила их воображение.

— А как насчет «огненных труб», барон? — не удержался Борис, прожевав наконец свой кусок мяса. — Царь Олег Святославович все уши прожужжал про них после разговора с тобой. Когда начнем их делать?

Я вздохнул. Огнестрел. Вечная тема, которая так волновала этих воинов.

— С этим сложнее, Борис. Как я уже говорил, для этого нужен порох. А с его производством пока проблемы. Но, — я сделал паузу, видя, как вытянулись их лица, — я работаю над этим. И, возможно, скоро у меня будет решение. Но пока… пока сосредоточимся на том, что можем сделать здесь и сейчас. А именно — на броне. Мне нужно будет несколько дней, чтобы доработать чертежи и подготовить «Феникс» к производству первой партии. А вам, — я посмотрел на Ивана и сотников, — нужно будет хорошо отдохнуть. И подготовить людей к новым вылазкам. Потому что сырья нам понадобится много. Очень много.

Иван Кречет не врал и даже не преуменьшал. Он вообще редко тратил время на такие изыски, как преувеличение или приукрашивание действительности. Мир, в котором он жил, был слишком суров и прямолинеен для этого. И когда он говорил, что экспедиция была тяжелой, это означало, что она была именно такой — тяжелой, изматывающей и смертельно опасной.

Да, эта вылазка не была таким концентрированным, клаустрофобным кошмаром, как спуск в подземный комплекс. Не было тикающего таймера, грозящего аннигиляцией. Но была другая опасность — монотонная, изматывающая, постоянная. Угроза, которая таилась за каждым деревом, в каждой тени, в каждом шорохе.

Сотня вооруженных людей на лошадях, с гружеными повозками — это, конечно, внушительная сила. Но посреди бескрайнего дикого леса, где каждый голодный зверь чует свежее мясо за несколько километров, это была не столько сила, сколько большая, шумная и очень аппетитная мишень.

Особенно, если речь шла о человеческом мясе, которое, по каким-то неведомым гастрономическим пристрастиям местных мутантов, ценилось здесь особенно высоко.

Пару раз им пришлось столкнуться с уже знакомыми противниками — гнездами рукеров. На этот раз воины были готовы. Те, кто уже имел дело с этими когтистыми тварями, — хламники и бойцы из первого отряда — действовали слаженно, почти хладнокровно. Они стали тем ядром, тем центром обороны, вокруг которого новички, сцепив зубы, набирались опыта.

Щелкали арбалеты, свистели мечи, гортанно кричали сотники. Бойцы из первой экспедиции, уже знавшие повадки рукеров, работали, как хорошо отлаженный механизм. Они не лезли на рожон, держали строй, отсекали тварей от повозок, давая возможность арбалетчикам вести прицельный огонь.

Новички же, получив свои первые, к счастью, не смертельные раны — рваные царапины от когтей, ушибы, болезненные укусы — быстро учились. Страх в их глазах сменялся яростью, растерянность — боевым азартом. Они видели, как нужно действовать, как прикрывать друг друга, как не поддаваться панике. Это был жестокий, но самый эффективный урок выживания в Диких Землях.

Но настоящим испытанием для экспедиции стали не рукеры. На третий день пути, когда они пробирались через скалистое ущелье, заваленное огромными валунами, на них напали ОНИ.

Бурые мутировавшие медведи.

Это были не просто крупные звери. Это были настоящие монстры. Порождения этого искалеченного мира. Огромные, размером с небольшую повозку, они неслись напролом, сметая на своем пути кусты и молодые деревья.

Их бурая, свалявшаяся шерсть была покрыта какими-то наростами, а из пастей, полных огромных, желтых клыков, капала пена. Но самое страшное было в их глазах — маленьких, красных, горящих какой-то безумной, неукротимой яростью.

Их было всего пять. Но этих пяти хватило, чтобы превратить ущелье в настоящий ад.

— К холму! Наверх! — проревел Иван, его голос едва перекрывал рев медведей. — Занять оборону на вершине!

Это было единственно верное решение. В узком ущелье, где не было места для маневра, эти живые тараны просто смяли бы их. Нужно было преимущество высоты.

Отряд, отстреливаясь на ходу, бросился к ближайшему каменистому холму. Лошади, обезумев от страха, ржали и бились, но возницы, матерясь сквозь зубы, из последних сил удерживали их.

Бой на вершине холма был тяжелым. Очень тяжелым. Медведи, несмотря на свою кажущуюся неуклюжесть, с невероятной скоростью карабкались по склонам, не обращая внимания на камни, летящие им под лапы. Их толстые шкуры и мощные кости с трудом пробивали даже арбалетные болты.

Приходилось стрелять в упор, целясь в глаза, в пасть, в незащищенные участки на брюхе. Воины рубили мечами и топорами по могучим лапам, пытаясь перебить сухожилия, остановить этот неумолимый напор. Лязг стали, рев зверей, крики людей, хруст костей — все смешалось в одну кровавую какофонию.

Сотник Борис Рыжебородый, с боевым кличем, от которого, казалось, содрогнулись скалы, в одиночку сдерживал натиск одного из медведей, отбивая его удары своим огромным двуручным топором. Рядом с ним Игнат, новгородец, спокойно и методично командовал своими лучниками, заставляя их вести прицельный огонь по самым уязвимым местам тварей.

Иван Кречет со своей Бьянкой работал, как снайпер. Каждый его выстрел был выверен, точен. Он не тратил болты зря, выцеливая моменты, когда медведи открывались для удара.

Да, арбалеты, особенно новые «ККМ-2», показывали себя в этом бою великолепно. Их мощь, их скорострельность, их стальные болты, способные пробивать даже толстую медвежью шкуру, давали им шанс. Без них… без них этот бой закончился бы очень быстро. И совсем не в их пользу.

К счастью, им удалось отбиться. Потеряв троих своих сородичей, оставшиеся два медведя, израненные, истекающие кровью, но все еще живые, с яростным ревом отступили, скрывшись в ущелье.

Мужчины тяжело дышали, привалившись к камням, к повозкам, к стволам деревьев. Они смотрели на поле боя, усеянное телами поверженных врагов, и не верили своим глазам. Они смогли. Они отбились и, что самое невероятное, никого не потеряли. Да, несколько серьезных ран, множество царапин и ушибов, но все были живы.

Правда, повозкам досталось. Огромные, глубокие борозды от когтей на деревянных бортах остались напоминанием об этом событии, о той ярости, с которой сражались эти чудовища.

— Срань господня, — выдохнул Борис, приваливаясь к повозке от усталости. Он стянул с головы шлем, его рыжая борода была перепачкана кровью и грязью, а лицо блестело от пота. — И много здесь таких уродцев?

— Достаточно, — сухо отозвался Иван, перезаряжая свою Бьянку. Он не позволял себе расслабиться ни на секунду, его взгляд продолжал внимательно осматривать ущелье, ожидая новой атаки. Но ее не последовало.

На месте добычи в старой промышленной зоне, которую они выбрали своей целью, было на удивление спокойно. Руины цехов, заросшие бурьяном, ржавые остовы неизвестных механизмов, остатки бараков для рабочих — все это создавало атмосферу запустения.

Но тварей здесь, к счастью, не было. Видимо, то, что обитало здесь раньше, давно покинуло это место, или было уничтожено кем-то другим.

Тут-то им и удалось разжиться всем тем, что чуть позже их экспедиция привезла в Хмарское. Они работали быстро, слаженно, как муравьи, таская на себе и на повозках все, что представляло хоть какую-то ценность — искореженный металл, уцелевшие детали, те самые ящики с электроникой. Каждый понимал — чем быстрее они справятся, тем быстрее покинут это проклятое место.

И вот, когда Иван, вернувшись домой (а поместье барона Кулибина он уже без всяких сомнений называл своим домом), увидел образец новой брони, который Саша с гордостью продемонстрировал ему, речь на несколько мгновений покинула его.

Этот нагрудник, этот темно-серый, почти черный, испещренный гексагональным узором элемент доспеха, который не поддавался ни арбалетному болту, ни удару топора, казался ему чем-то невероятным. Выходящим за рамки привычного понимания.

Это было не просто оружие, не просто защита. Это было… читерством, как назвали бы его предшественники из далекого двадцать первого века.

И то, что делал этот молодой парень, которого все знали как барона Кулибина, его удивляло. Удивляло с самого первого дня их знакомства и по сей день. Казалось, что ничего уже не способно удивить такого прожженного, повидавшего на своем веку всякое, человека, как Иван Кречет. Но Саше это удавалось. Из раза в раз.

Он мог починить неприступные ворота города. Он мог создать оружие, способное остановить осаду. Он мог уничтожить древнее проклятие, державшее в страхе целые земли. Он мог вытащить из ментального плена людей, которых все считали погибшими. Он мог заставить говорить бездушную железяку и создавать из мусора идеальные клинки. А теперь — он создал броню, которую не брало ни одно известное им оружие.

И, наверное, именно поэтому Иван верил ему. Верил так, как, возможно, не верил даже самому себе. Верил в его безумные планы, в его невероятные идеи, в его способность изменить этот мир. И был готов идти за ним. Хоть на край света. Хоть в самое пекло. Потому что рядом с этим странным, непредсказуемым бароном из прошлого, даже самое глубокое пекло казалось не таким уж и страшным и не таким непреодолимым.

На следующий день первый, экспериментальный образец композитной брони был готов. «Феникс», пожужжав и погудев в течение нескольких часов, исправно выдал нам остаток темно-серых, почти черных гексагональных пластин и несколько мотков гибкого, похожего на каучук, полимерного материала. Дальше началась самая интересная часть — сборка.

Это было похоже на то, как в детстве я собирал сложные модели из конструктора, только вместо пластиковых деталей у меня были сверхпрочные композитные пластины, а вместо инструкции — собственные чертежи и неугомонный голос ИсКина, который то и дело вставлял свои «рациональные предложения» по поводу улучшения эргономики.

Мы с Михалычем и хламниками провозились почти до обеда, стягивая пластины на полимерной основе кожаными ремнями, подгоняя их друг к другу, создавая единую, но при этом гибкую конструкцию. В итоге у нас получился полный комплект: кираса, наплечники, наручи и поножи. Выглядело это футуристично, немного чужеродно, но, черт возьми, впечатляюще.

Для испытаний мы выбрали Руслана. Во-первых, потому что он был самым крупным и крепким из нас и мог выдержать серьезные нагрузки. А во-вторых, потому что после нашего спора он сам рвался в бой, желая доказать свою правоту (или, что более вероятно, просто из чистого любопытства).

Мы надели на него броню. Она села идеально, не сковывая движений. Руслан покрутился, присел, сделал несколько выпадов мечом.

— Легкая, — с удивлением констатировал он. — Почти не чувствуется.

— Это пока, — усмехнулся я. — А теперь — самое интересное.

Испытания мы начали с малого. Сначала Олег несколько раз со всей своей силищей ударил по нагруднику Руслана деревянной дубиной. Дубина с глухим треском разлетелась в щепки. Руслан даже не пошатнулся.

— Щекотно, — прокомментировал он, ухмыляясь.

Затем в дело пошел меч. Иван, взяв свой тяжелый бастард, нанес несколько рубящих ударов. Лязг стали о композит разносился по всему двору, но на броне оставались лишь едва заметные царапины. Клинок скользил, не в силах пробить прочную, упругую поверхность.

И, наконец, финал. Арбалет. Я сам взял один из новых «ККМ-2» и с расстояния в двадцать метров выстрелил Руслану прямо в грудь. Все ахнули. Болт с хищным свистом врезался в кирасу… и с глухим стуком отскочил в сторону, словно ударившись о каменную стену. На броне осталась лишь небольшая, аккуратная вмятина.

— Ну… ни хрена себе… — только и смог выдохнуть Руслан, сильно-сильно закашлявшись. Опасный был, конечно, фокус. В целом, думаю, пару ребер сломать точно могло, стой я поближе. Но главное, что внутренние органы в сохранности.

А Руслан спор проиграл. Но, как мне показалось, он этому был только рад.

Я остался доволен. В общем-то, все остались довольны. Образец получился более чем удачным. Он вынес все издевательства со стоическим и почти спартанским усердием. Оставалось только наладить полноценное производство, потому что такой доспех получался составным, и его приходилось вручную стягивать и собирать, словно детское «Лего». А это требовало времени.

В самый разгар нашего общего ликования, когда мы уже обсуждали, как лучше организовать сборочный цех, во двор влетел запыхавшийся гонец из Новгорода. Вид у него был встревоженный, одежда перепачкана дорожной пылью.

— Барон Кулибин! — выкрикнул он, едва переводя дух. — Его Величество… срочное требование… немедленно прибыть во дворец!

К обеду я уже был в пути. Мысль о том, что снова придется отрываться от дел, вызывала досаду, но приказ царя есть приказ. Я быстро собрался, оставив Михалычу и Ивану четкие инструкции по дальнейшей работе, и вскочил на коня.

Путь до Новгорода пролетел незаметно, я был полностью поглощен мыслями о том, что же такого срочного могло случиться. Прибыв в город, я сразу заметил перемены. Атмосфера была… напряженной. На улицах стало заметно больше патрулей, солдаты ходили хмурые, с оружием наготове. Даже обычные горожане казались какими-то встревоженными, они спешили по своим делам, оглядываясь по сторонам.

А у царского дворца… У имения Долгорукова количество стражи увеличилось как минимум вдвое. Крепкие воины в кольчугах и шлемах стояли у каждых ворот, у каждого входа, их взгляды были холодны и подозрительны. Да и в целом обстановка в городе стала какая-то более… колючей. Глашатаи на площадях, вместо того чтобы зачитывать указы о ценах на зерно, теперь громко оповещали жителей о введении комендантского часа и о необходимости соблюдать бдительность.

Что-то стряслось. Что-то очень серьезное.

Меня провели во дворец без лишних вопросов, но с явной настороженностью. Дворецкий Игорь Ефимович, обычно такой безупречный и невозмутимый, сегодня выглядел бледным и нервным. Он молча проводил меня наверх, в уже знакомый кабинет Долгорукова.

Я приоткрыл тяжелую дубовую дверь и заглянул внутрь. За столом сидели оба царя. Алексей Петрович, бледный, с темными кругами под глазами, и Олег Святославович Романович, мрачный, как грозовая туча. Он нетерпеливо барабанил пальцами по столу, его лицо было каменным.

От недавнего восторга и веселья, которое прямо играло на их лицах во время испытаний части брони и арбалетов не осталось и следа

— Проходи, Саш, — голос Долгорукова был усталым, но твердым. Он жестом указал на свободный стул.

Я прошел внутрь, молча кивнув обоим правителям в знак приветствия. Атмосфера в кабинете была такой плотной, что ее, казалось, можно было резать ножом.

— Я так понимаю, что-то стряслось, — сказал я, нарушая тяжелое молчание. Я не стал ходить вокруг да около.

Цари переглянулись.

— Да, — сказал Романович, его голос был глух, как удар молота по мешку с песком. Он поднял на меня свои тяжелые, налитые кровью глаза. — Они идут.